Смолевники
— Эй, наверху! — подойдя к валуну, постучал по нему ладонью ведун. — Все целы?
— А то! — довольно отозвался кормчий. — Токмо язык на плече. А ты как, колдун?
— С виду вроде как цел.
— Веревку кидать?
— Коли костра разводить не хотите, то кидай. А коли погреться у огня намерены, то сами прыгайте.
— А чудище где? — поинтересовался Будута.
— А здесь где-то, — усмехнулся Середин. — Слезай, поищешь…
Послышался шорох, бряканье, вниз спрыгнул Любовод, следом кормчий. Спустя несколько мгновений, шелестя шароварами по гладкому камню, на землю соскочила Урсула, протянула хозяину пояс с саблей.
— Спасибо, девочка моя. — С оружием ведун сразу почувствовал себя бодрее. — Так что, мужики, дальше двинемся, али все-таки тут на ночлег встанем?
— Ужели одолел ты истукана бессмертного, колдун? — переспросил Любовод.
— Одолеть не одолел, — признался Середин, — но в трех соснах заблудил. Так что вы в ту сторону лучше не гуляйте. Как бы опять на волю не выпустить…
— И не погонится он за нами более?
— Нет, не погонится. — Ведун не удержался и расплылся в довольной улыбке. — Но за то дело я Триглаве обещал в ее честь по возвращении пир устроить и в первой встреченной деревне всех накормить досыта и напоить допьяна.
— Ну, так это я подсоблю, — с готовностью согласился купец. — Мы люди честные. Коли кто к нам с добром, то и мы со всей щедростью отквитаемся. А уж Триглаве, матушке нашей…
Любовод опустил было руку, чтобы зачерпнуть землю — но под ногами валялись только мелкие камушки.
Наверху опять послышался шорох, посыпалась пыль.
— Эй, Будута! Коли спрыгивать собрался, то веревку взять не забудь! — предупредил Олег. — А то как мы потом назад поднимемся?
— Нечто я совсем дурной, боярин? — Мимо промелькнули ноги холопа, Будута громко шлепнулся подошвами, но устоял и гордо продемонстрировал бесформенный тюк. — Усе понимаю. Вот она, веревка!
— Смотай пока, еще пригодится, — распорядился ведун. — Так что, мужики, дальше пойдем? До заката еще часа четыре будет.
— Который день с пустым брюхом убегаем, колдун, — погладил себя по животу купец. — Может, сперва харча какого наворожишь?
— Говорил я, утром нужно со стражем справляться, — хмыкнул Середин. — Пока медное чучело рядом бродило, на голод никто отчего-то не жаловался.
— Я, колдун, пока бегал, вроде как выводок кабаний спугнул, — махнул в северном направлении кормчий. — Хрюкал кто-то и ломился. Токмо мне тогда не до любопытства было…
— А как же мы его добудем, вепря-то? — подал голос Будута. — У нас ни луков, ни рогатин нет. Да и не подпустят на копейный удар кабаны.
Олег и Ксандр переглянулись, одновременно снисходительно покачали головами:
— Вот она, холопья жизнь-то! — отметил ведун. — Привыкли на всем готовом у князя харчеваться, не знают, как зверя в лесу взять. Веревку смотал, умник?
Путники отрезали от конца три куска в сажень длиной, распустили их на пряди. Получилось почти сорок отрезков тонкой, но еще достаточно прочной нити. Работы — на полчаса.
— Ну, — закончив вязать, закинул на плечо пучок нитей Любовод. — Показывай, где тут у тебя поросята хрюкали?
Путники двинулись за кормчим через низкие заросли молодых березок и рябины, перевалили небольшой взгорок, сложенный из плотно подогнанных камней — а может, скального массива, растрескавшегося от солнца и ветра. Дальше дорога пошла вниз, по черной, сальной земле, из которой так и перли орешники, клены, липы и осины. Пройдя с полверсты, Ксандр остановился, указал вперед:
— Гляньте, что это там растет?
— Вроде как дубы высятся, — прищурился купец. — Мыслю я, коли хрюшки сюда и бегают, то именно к ним.
— Вот и я так решил, — кивнул кормчий. — Тогда место сие стороной обойти надобно, дабы не спугнуть зверье раньше времени.
Путники повернули вправо и, не теряя могучие кроны из вида, обогнули их, зайдя с северной стороны.
— А вот и тропа звериная… — указал Ксандр на пробитый среди смородиновых кустов ход. — Значится, отсель и начнем.
Поставить силки — дело несложное. Обычная веревочная петля, развешанная на ветвях на высоте немногим ниже колена, да концом привязанная к любой крепкой ветке или корню кустарника. Вешали снасти в пять рук, а потому управились всего за четверть часа. Четыре петли путники поставили на самой тропе, остальные — в кустах по сторонам от нее, закрывая все пригодные для прохода лазы. А затем так же тихо отступили по дуге назад, к югу от дубравника. Выбрав место для начала охоты, люди разошлись друг от друга шагов на сто — не то чтобы далеко, но и не близко, оставшись на грани видимости в редком лесу, что поднялся на каменистой земле.
Первым взвыл по-волчьи Ксандр, после чего все дружно двинулись к дубам, воя, гавкая, просто крича и стуча подобранными палками по стволам деревьев. Неспешный путь по прямой занял заметно меньше получаса. Когда путники подошли к силкам, то обнаружили, что из четырех десятков ловушек добыча попалась всего в две. Правда, это были не кабанчики, а всего лишь олени — глупые подростки немногим больше пуда в каждом. Однако на пятерых, даже голодных, людей — очень даже неплохо.
Силки, разумеется, снимать никто не стал. С добычей путники вернулись к валуну и в уже надвигающихся сумерках запалили костер. Несчитанное количество валежника, мяса вдосталь, да соль, перемешанная с перцем, в сумке чуть ли не у каждого — что еще нужно человеку для счастья?
Первого оленя оприходовали довольно быстро, разделав на ломти и зажарив на углях. Второго, освежевав, насадили на ореховый вертел, повесили над слабо тлеющим костром и, уже не спеша, стали пропекать целиком.
— Ну что? — поинтересовался Олег. — Завтра дальше двинемся, али пару деньков отдохнем, пока все спокойно?
— Куда дальше-то? — не понял Любовод.
— Ну, на север, до ближайшей реки, — напомнил о первоначальных планах ведун.
— А сундуки как же — на себе нести? По неведомым путям, неведомо сколько ден?
— Какие сундуки?
— Как какие, колдун? С зеркалами!
— А-а, — вспомнил Середин, объедая пусть недожаренный, но щедро посоленный окорок. — С теми, что на берегу схоронены? А ты чего предлагаешь, друже?
— Еще плот свяжем, — процедил купец, обсасывая тонкие ребрышки. — Свяжем, загрузим, да и дальше поплывем.
— А коли лучники нас опять ссадят?
— А че нам лучники, коли стража медного ты уже укротил? С одного сгонят, другой свяжем. Веревки есть, а зеркала любую цену отобьют, это я тебе удачей клянусь!
— Не клянись. Стрелки нас у каждой излучины с плота сгонять могут. Сундуки каждый раз спасать придется, а это вопрос удачи, не к ночи будь помянута. Да и замучимся у каждой излучины новый плот вязать, никаких веревок не хватит. Не проще ли будет взять их и на север унести. Не очень удобно, но мороки все едино меньше.
— А знаешь ли ты, колдун, сколько верст нам топать придется? Может статься, тут уж не на месяцы, а на годы счет пойдет!
— На годы не пойдет, — крутанул головой Середин. — Мы же не за океаны уплыли! Земли тут все близкие, за год всяко обернемся.
— Дались вам эти плоты, други, — неожиданно вмешался в разговор кормчий. — Рази плот — это судно для пути дальнего? Вот ладья — это судно! На ней ни лучники не страшны, ни ветер с непогодой, ни течение встречное.
— Да нет у нас ладьи, Ксандр, — громко хмыкнул Любовод. — Ужели не заметил?
— От лучников завсегда али щитами завеситься можно, — невозмутимо продолжал кормчий, — али за борт укрыться. С парусом и по морю идти легко, ничего не боясь, да и вверх по реке, коли повезет, до Руси проскочим.
— Нет у нас ладьи! — повысил голос купец. — Нетути! О сем и речь!
— Ладей нет, — пожал плечами Ксандр, — а стругов на реке мы заметили изрядно. Коли страж медный их более не стережет, так отчего не взять хоть един? Властители здешние нас двух ладей с товаром лишили. Почему же нам в уплату за се один струг ради возвращения к родному причалу не забрать? Чего нам опасаться, хозяин?
— А ведь верно, колдун… — после короткого размышления решил Любовод. — Отчего на струге не вернуться? И зеркала заберем, и по морю Хазарскому от здешней реки до Волги легко дойдем. А милостью Похвиста — так и по самой реке к дому поднимемся, ни на чью милость не полагаясь…
— Может, все же пешком на север?
— В ногах правды нет, колдун! — тут же отреагировал купец.
— На севере места неведомые, — сходу поддержал кормчий, — а здешнюю реку мы ужо проведали. По ней и уходить надобно, коли спастись желаем.
— Ладно, пусть так, — отступил Середин. — Но где вы струг-то возьмете? Здесь поблизости на реке ни единого города не стоит!
— Дык, проще до ближнего города налегке подняться, — встрял в разговор холоп, — а потом на струг товар погрузить, нежели с товаром в руках завсегда бегать. Тяжелы сундуки-то, однако. Я уж отпробовал…
— Нечто у тебя серебра в избытке, чтобы струги тут покупать?
Мужчины в ответ многозначительно промолчали, глядя по сторонам.
— Нехорошо, вообще-то, грабежом промышлять, — оказавшись в меньшинстве, неуверенно предположил Середин.
— Две ладьи с товаром они у меня утопили, — напомнил Любовод. — Так что же, я теперь простой лодки взамен взять не могу? Опять же, колдун, истукана медного нам более бояться ни к чему. Так отчего не взять?
— Классная философия. Если сосед не может дать в морду, то отчего бы не забрать у него корову?
— Особливо, коли за день до этого сосед у тебя трех коней зарезал, — ввернул кормчий.
Ведун вздохнул, глядя на запекающуюся тушку. С одной стороны, откровенный грабеж всячески претил его совести. С другой… С другой стороны, ожидал их пеший путь через неведомые земли, что вполне могут оказаться непроходимыми, так что драгоценный товар придется бросить из-за его, в общем-то, и не такого большого веса. Вернуться по воде, знакомым путем, своим ходом, да еще и с прибылью, было куда соблазнительнее. К тому же, кровь уже пролилась. А там, где разговор ведут мечи, действуют совсем другие законы…
— Ладно, — кивнул Олег. — Пойдем к городу, разживемся каким-нибудь плавсредством.
— От и верно, друже! — обрадовался Любовод. — Чего таращишься, холоп? Снимай с огня снедь. За сегодня я уже подкрепился, теперь за вчера и позавчера поесть надобно!
* * *
Утром путники отправились снимать силки и обнаружили в них двух среднего размера олених и отчаянно визжащего темно-темно-коричневого поросенка, ухитрившегося затянуть петлю задней ногой. Порося в наказание за невезение немедленно предали смертной казни, отправив запекаться целиком в тут же разведенном костре, одну из олених отпустили — мяса на первое время и так хватало, — другую освежевали. Она все равно успела задохнуться.
Подкрепившись, люди двинулись в путь. Дабы не напороться на лучников, решили прямо к реке не выходить, а сперва подняться вверх по течению верст на десять. Теперь, когда по пятам не гнался медный мститель, дорога казалась вполне удобной — не такой уж холмистой, не такой уж и каменистой. Иди себе спокойно, да смородину красную с кустов срывай. С двумя привалами на отдых и еду, за день удалось одолеть все двадцать верст, а потому к реке решили пока не поворачивать. Тем более что по пути им встретились два ручейка, и свежая вода имелась в достатке. Однако на второй день река сама вышла к людям: после того, как они миновали очередной каменистый, поросший редкими соснами взгорок, впереди открылась широкая сверкающая лента.
До вечера путники двигались вдоль берега, поглядывая на другую сторону: а ну, опять дозор воинский встретится? Но когда река снова отвернула к югу, люди пошли прямо и расставили силки возле попавшегося на пути орешника — здесь свинята тоже должны любить кормиться. И опять вместо кабанчиков в петли попались две лани и молодой заяц. Отказываться от такой добычи никто, разумеется, не стал. Как известно, лучший способ сохранить продукты — это сложить их в живот. Поэтому, наевшись до отвала вечером и утром, с собой люди взяли только половину оленьей тушки, подсоленную и хорошенько пропеченную. Еще один переход — и река вновь вернулась к их ногам.
— Так и просится, чтобы по ней поплыли, — оглянулся на ведуна Любовод. — Глянь, как ластится.
— Просит — значит, поплывем, — пожал плечами Олег. — Интересно, сколько нам еще до ближайшего города топать? А, кормчий?
— Мыслю, еще неделю, а то и более. Земля — не море. Никогда не угадаешь, каков путь окажется.
В этот раз осмелевшие путники развели огонь прямо на берегу, на дне выходящей к воде лощинки между скалами. И ничего — никто не появился разузнать, что за люди бродят, никто мимо ни разу не проплыл.
Утром, прикончив остатки оленины, они пошли дальше, но вскоре после полудня остановились ради охоты — слева за холмами Урсула заметила дубовые кроны. В этот раз боги оказались милостивы к детям своим, и в силки, запутавшись сразу в двух близко поставленных петлях, попала настоящая упитанная хавронья пудов пяти веса. Естественно, на разделку, приготовление и копчение добычи ушел остаток дня — зато последующие двое суток проблем с едой уже не было. Правда, третий переход пришлось начинать на пустой желудок. Сотоварищи уже подумывали о новой остановке для охоты, когда в минуту безветрия до их слуха донеслись человеческие голоса.
— Ужели дошли? — не поверил Ксандр. — Ведь болота большого еще не миновали, в котором вы стража пытались утопить.
— Может, рыбаки какие заплыли… — Олег проверил, как выходит сабля из ножен. Не то чтобы рубиться собрался, но так, на всякий случай. Ведь несколько дней по камням стучал, а не вынимал ни разу. Мало ли погнуло, прижало где?
— Рыбаки — это хорошо, — встрепенулся купец и тоже проверил, не закис ли меч. — Интересно, на лодке или баркасе каком?
Осторожно ступая, путники двинулись на звук и вскоре с высоты обрывистого скального берега увидели на реке два стоящих бок о бок судна. Не таких больших, как ладьи — всего метра три в ширину и около семи в длину, с высоко задранными носом и кормой, болтающимся сбоку рулевым веслом, четырьмя рядами скамей для гребцов и складной мачтой, уложенной сейчас вперед вдоль корпуса. Команды отдыхали — часть дрызгалась в воде, часть занималась чем-то на берегу возле костра.
— На ловца и зверь бежит, — тихо отметил Ксандр.
— Они ведь меня грабят… — изумленно пробормотал Любовод. — Они у меня товар воруют. Тати! Разбойники! Ты глянь, глянь, колдун. Это ты за них, татей бессовестных, заступался?
Только после слов купца Середин сообразил, что купаются мужчины внизу не просто так, а целенаправленно ныряют в одном и том же месте, что на берегу разложены для просушки клинки мечей, кинжалы с узорчатыми рукоятями, копейные наконечники, чеканные умбоны для щитов. Разглядел и зажатый между камнями кончик мачты. Судя по всему, команды стоящих у берега лодок умело опустошали трюмы утонувшей новгородской ладьи.
— Ну, я им сейчас… — схватился за оружие Любовод. — Будут знать, как на чужое добро лапы свои грязные накладывать.
— Обожди, — посоветовал Середин. — Сейчас не нужно. Потерпи до вечера. На ночь они оружие под росой не оставят, в трюмы попрячут. Куда еще? Амбаров ведь на берегу нет. Вот мы лодку вместе с твоим товаром сразу и заберем.
— И то верно, — согласился купец. — Токмо на тот берег поперва перебраться надобно.
— Вот этим для начала и займемся.
По вполне понятным причинам, рубить для плотика деревце путники не стали. Пришлось идти вверх по течению в поисках подходящего валежника. Связав вместе несколько найденных толстых ветвей, путники сложили на получившееся корявое сооружение свое оружие, вошли в реку и поплыли, придерживаясь за выступающие концы сучьев. А затем, отойдя в лес, расположились на полянке, подсыхая на солнце и дожидаясь темноты.
Олег незаметно для себя успел погрузиться в сон, когда его плеча легонько коснулась рука. Он открыл глаза и увидел над собой Ксандра, прижимающего палец к губам.
— Ты чего? — шепотом поинтересовался ведун.
— Опасаюсь, как бы ты спросонок не крикнул чего. Ночью звуки далеко разносятся…
В небе висела огромная яркая луна, так что заклинание на кошачий глаз Олегу не понадобилось — и так все было неплохо видно. Пройдя вдоль берега, они наткнулись на тропку, проломанную в кустарнике искателями подводных сокровищ, свернули на нее. Вскоре впереди показался костер, возле которого сидели три человека. Двое негромко разговаривали, третий копался в углях. То ли прокаливал что-то, то ли запекал. По сторонам, завернувшись в тряпки, спали несколько товарищей. Но явно не все.
— Значит, остальные ночуют на лодках, — еле слышно сообщил ведун. — Что делать станем?
— Что замыслили, то и станем, — отозвался Любовод. — Жаль, без шума не получится. Но сие не ратники, урона причинить не смогут. Главное — в оставленной лодке днище зараз пробить, дабы в погоню не устремились. У них гребцов больше, не уйдем.
Мужчина, копавшийся в углях, привстал, уставился, как показалось, прямо Олегу в глаза, прислушался. Но налетел ветер, покачал ветки, зашуршал листьями, плеснул о борт лодки слабой волной. Человек успокоился, сел обратно. Ведун кивнул, и путники цепочкой двинулись вокруг лагеря к берегу.
Лодки стояли там же, где и днем — одна сидела днищем на отмели, вторая была принайтована к ней борт о борт. Возле сходней скучал местный с сулицей в руках. А может, в здешних землях этот огрызок считался полноценным копьем?
— Сходни — это хорошо, — тихо отметил Середин. — Без них не так просто заскочить внутрь будет. Ну что, мужики? Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Пошли.
Прятаться на широкой вытоптанной прогалине смысла не имело. Олег выпрямился во весь рост и направился к судну.
— Вы кто такие? — широко зевнул, поднимаясь навстречу, караульный.
— Ксандр… — оглянулся на кормчего Олег. Парень кивнул, шагнул к сонному караульному, резко выбросил вперед свой огромный кулак. Громко стукнули челюсти. Горе-охранник чуть подлетел вверх, повернулся горизонтально и так, плашмя, грохнулся обратно на песок.
— Нокаут… — Вслед за Любоводом ведун забежал на судно, поскакал по скамейкам к корме, перешагивая посапывающих моряков.
— Чего случилось? — заворочавшись, поднял голову один из них.
— Все в порядке, спи, — кивнул ему Олег и рубанул крепящие мачту снасти. Купец в это время старательно колотил мечом в днище, вырубая кусок доски.
Охотники за сокровищами заворочались, начали садиться, но со сна еще не понимали, что происходит. А путники уже перепрыгнули на вторую лодку, рубанули причальные канаты. Течение тут же потянуло судно к стремнине. Ксандр, ловко поддев раскинувшегося возле руля ныряльщика с размокшими красными ногами, выкинул его за борт и уселся на свое место, подправляя нос в сторону излучины.
— Что тут… — поднялся на корме другой моряк, но тут же получил оголовьем сабли в солнечное сплетение, сложился пополам, и ведун без особого труда столкнул его в воду.
На берегу только-только поднимался шум, охотники за сокровищами сгрудились на отмели, выкрикивая проклятия вслед «угонщикам», кто-то пытался столкнуть на воду оставшуюся лодку. Перед Олегом поднялся еще один моряк, но, увидев обнаженный клинок, предпочел сам выпрыгнуть прочь.
На носу с громким воем кинулся на Любовода какой-то парень с расплющенным носом. Купец резко наклонился, уходя от удара веслом, выбросил вперед меч и пробил бедолагу насквозь. Остальные моряки, оценив решительность захватчиков, тут же попрыгали в стороны, подняв фонтаны брызг — и лодка осталась в полном распоряжении путников.
— Колдун, давай с Будутой на весла садись, — попросил кормчий. — Тяжело совсем без хода править. Хозяин, глянь там, как мачта поднимается. Может, милостью Господа парус поставить удастся.
— А мне чего делать? — поинтересовалась Урсула, зябко похлопывая себя по плечам.
— Пошарь по трюмам, че у нас тут есть по хозяйству…
— Ага.
Трюмами на суденышке можно было назвать только носовую и кормовую надстройки, и девушка решительно отодвинула щеколду передней дверцы. Заглянуть туда вместе с ней Середин не смог. Подобрав лежавшее на передней скамье весло, он сел на нее ближе к левому борту. Рядом в уключину правого борта просунул весло холоп.
— И-и… р-раз! — скомандовал Олег. — И-и… р-раз!
Снаружи еле слышно зажурчала вода.
— Пошла, родимая… — кивнул кормчий, поправляя весло. — Хорошая лодка. Быстрая, послушная, верткая. На ушкуй похожа. Жаль только, маленькая.
— И лучники в ней не страшны, — поддакнул холоп. — Голову пригнул и за борт спрятался. Доска, он, в три пальца. Коли дальше ста саженей, то ничем не пробить. Хошь луком, хошь рогачом.
— Здесь хлеб! — закричала невольница. — Лепешки! Совсем мягкие еще.
Пройдя по лодке, Урсула раздала каждому по хлебцу, похожему на толстый блин, с коричневыми пятнами на корочке, сама уселась позади рядом с Ксандром и принялась рвать добычу зубами.
— Сто лет лепешек не ела!
— А чего еще там есть? — поинтересовался кормчий, прежде чем откусить от своего хлебца.
— Корзина с яблоками сушеными, веревки два больших мотка, рубахи полотняные в другой корзине, да свертки из мешковины. На ощупь — клинки в них упрятаны, али мечи.
— Слыхал, хозяин?! — окликнул Любовода кормчий. — Нашли мы твое добро.
— Кабы все, — без особой радости откликнулся купец. — На эту лохань и трети добра из моего трюма не влезет.
— Да ладно тебе, друже, — крикнул через плечо ведун. — Хоть что-то спасли, и то дело. Ныне судно у нас есть. Зеркала с потайного места заберем, да и домой своим ходом возвернемся. Ты же сказывал, с них одних сам десять прибыток получится!
— С зеркал прибыток, с мечей краденых убыток, — буркнул в ответ купец. — Прибыток — хорошо, но без убытка — лучше… Ксандр, тут узел скользящий и петля. Коли отпустить, мачта поднимется и ванты натянет. С твоей стороны тянуть надобно.
— Я не могу, хозяин. Излучина тут, камни у берега. Выскочим, коли без руля плыть.
— И-эх, все самому делать приходится… — Любовод, перебираясь через скамьи, пошел на корму, там порылся в собранных в пучок веревках, выбрал одну: — По-оберегись!
Купец начал перебирать канат — мачта совершенно по-человечески крякнула, поползла вверх. Лицо новгородца налилось краснотой:
— Ой, мама, кто же ее такую тяжелую сделал…
— Сейчас я… Я подсоблю! — подпрыгнула невольница.
— Петля… — натужно простонал Любовод. — Петля там под рукой… Крюк на носу… Зацепи…
— Ага! — Девушка нашла на веревке узел, дернула его вперед, наклонилась на носу, за что-то зацепила. — Готово!
— Уф… — бессильно упал на заднюю скамью купец, отер со лба пот. Отпер заднюю дверцу, заглянул. Через мгновение голос его повеселел: — И тут клинки лежат! Это добре. Стало быть, почитай, половину мы от татей спасли. Тут уж и вертаться не стыдно. Коли с погодой и временем успеем, тюркам можно продать. Они завсегда воюют с кем-то, наш булат с большой охотой берут. Где еще такой найдешь? Та-ак, где тут парус?
Пройдя к мачте, он опытным глазом нашел нужный тюк, распустил тесемки, потом поплевал себе на руки и рванул покрытый узелками канат. Из тюка наверх полезла ткань, заполоскалась на ветру, а когда угол паруса дополз до верхушки мачты — то и натянулась, с гордостью демонстрируя четырехконечный крест на белом круге.
— Уродство какое-то, а не парус, — недовольно поморщился Любовод и закрепил конец каната на деревянном штыре. Полотнище было треугольным, острый его конец поднимался вверх, два других — крепились веревками к бортам.
— Уж лучше такой, чем веслами махать. — Ведун с явным облегчением вытянул деревянную лопасть, кинул возле борта и перебрался со скамьи к Урсуле. — Как, управишься с таким, Ксандр?
— Со всяким добром управляться приходилось, — пожал плечами кормчий. — Коли поможете, то управлюсь.
— А чего помогать-то?
— При поворотах концы нижние либо отпускать, либо подтягивать потребно, дабы ветер лучше захватывался.
— Ну, это мы легко, — согласился Олег. — Будута, слышал, чего делать надобно?
— Опять я? — обиделся холоп. — Знал бы, в Муроме лучше бы остался.
— Поздновато сообразил, — поморщился ведун. — Лучше бы ты остался в Муроме. Возвращаться бы не пришлось.
Будута набычился, но спорить не посмел. А может, призадумался о том, что ждет его по возвращении к князю. Мысли эти радости ему не доставляли, а вода журчала и журчала за бортом, сокращая расстояние между путниками и желанной Русью.
Благодаря ветру и течению, судно мчалось со скоростью, чуть не втрое большей, нежели пеший человек. А потому, несмотря на петляние русла, уже через день путники промчались мимо того места, где строили плот, а еще через несколько часов — мимо наволока, с которого их обстреливали лучники.
— Видать, не проведали на сей раз, — предположил купец. — Давай, Ксандр, к тайнику нашему поворачивай. Глянем, не прознали ли немцы здешние про зеркала.
Сундуки оказались на месте, все три. Хозяйственный новгородец пожадничал оставлять даже потрепанный и поржавевший плотницкий инструмент, а потому в гору пришлось лазать дважды: кормчий караулил судно, и груз таскали втроем. Урсула была не в счет.
— Вот теперь, — упрятав сокровища в носовой надстройке, вальяжно развалился купец, — ныне я до земель русских на берег более не сойду. Отчаливай, Ксандр, отчаливай. К дому родному правь. Соскучился!
— Тогда парус поднимай, хозяин, — усмехнулся кормчий в ответ. — И, коли хочешь, крепить можешь наглухо, дабы не останавливаться.
— Вот так, друже, — пожаловался Олегу купец. — Сам команду найми, сам серебро за работу плати, да сам же еще и работай!
Однако парус треугольный Любовод все-таки поднял. Будута отпустил закинутый за прибрежную иву конец, подтянул его с другой стороны, на удивление аккуратно уложил в бухту. Лодка отвалила от камней, потихоньку набирая скорость.
— Занятный ныне поход выдался, — жмурясь на солнце, припомнил купец. — Вроде и недолгий, а как вспомнишь — многолетним кажется. И ладьи обе потерял, и товар, и команду с ратью судовой. Опосля товар вернул, снова потерял, опять вернул, с судном иным оказался… А ведь до первых холодов еще ждать и ждать. Долгий поход, долгий… Сколько нам еще до границ страны здешней идти, кормчий? До тетки бронзовой?
— Дня два, коли ветер с течением не переменятся.
— Ну, ветер еще ладно, — хихикнул Будута. — А вот течение…
— Зря ржешь, холоп, — зевнул Любовод. — Мы на Волхове дважды так попадали. Покатишься вниз по реке, половину пути до Нево пройдешь, ан река вдруг повернет, да и обратно в Новгород Великий вынесет. И кабы нас одних! Многие попадали…
— Быть такого не может! Побожись, купец…
— Да обрушит Похвист на меня свой гнев, да проклянет Сварог с Даждьбогом…
— Никак, опять люди железные?
— Где?
— Да вон, на берегу!
Путники все разом кинулись к борту. И действительно, на небольшом песчаном пляже, у самой кромки воды, гарцевали несколько всадников. Но были они, к счастью, не железными, а обычными людьми, одетыми в полный чешуйчатый доспех: остроконечный шлем, медная личина, из-под которой наружу выглядывала только борода, пластинчатая бармица, ламинарная куртка, нависающая над ремнем с оружием, и ламинарная панцирная юбка. Даже кони блестели от множества медных чешуек, нашитых поверх попоны. Пятеро воинов были в броне, с длинными копьями, двое — в войлочных поддоспешниках, с обычными пиками, под наконечниками которых развевались нитяные кисточки.
— Именем Всемогущего Раджафа! — привстав на стременах, закричал один из бездоспешных воинов. — Именем Раджафа приказываю вам причалить к берегу! Немедленно! Причалить! Именем Раджафа!
— Иди ты к лешему, — себе под нос пробормотал Любовод. — Ты нас взять попробуй на воде, червяк земляной. Не достанешь. За рубежи ваши завтра уплывем, и ищи нас в степях широких, на море пенном.
— Накося, выкуси! — весело крикнул холоп, размахивая двумя фигами. — Не достанешь, дубина стоеросовая!
Всадники, получив внятный и ясный ответ, тут же развернулись и помчались прочь.
— Ага! Съели! Нас не возьмешь! Видит око, да зуб неймет!
— Успокойся, олух, — одернул Будуту кормчий. — Одно дело уйти тихо, а другое — дразнить зверя в его же норе. Беду накличешь.
— А че они могут? — презрительно хмыкнул холоп. — Селений и лодок мы тут не встречали, так что до нас им не доплыть. Верхом до нас тоже не доехать. Тут глубина сажени три, раз ладьи прошли без труда. Чего бояться?
— Того бояться, что кто-то умнее тебя оказаться может, — ответил Любовод. — Не тревожь лихо, пока тихо.
— Лихо, тихо, — отмахнулся Будута. — Покричали, да и ускакали несолоно хлебавши…
В лодке замолчали, с тревогой вглядываясь за излучину. Один поворот реки, другой. Вроде, никого. Путники вздохнули свободнее. Увы, где-то через час у крутого поворота реки, на длинном песчаном мысу, где даже травы не росло, обнаружился довольно крупный конный отряд. Около полусотни всадников в тяжелых ламинарных доспехах, почти сотня обычных легких конников, уже приготовивших луки, и десятка два странных верховых копейщиков, держащих у седла пики длиной, наверное, в четыре человеческих роста. Как их можно удержать вертикально, Олег еще представлял — ничего особенного, как лестница до четвертого этажа. Но как этакую махину опустить горизонтально и использовать в бою?
— Сейчас стрелы пускать начнут, — тихо предупредил купец. — Ты как, Ксандр, спрячешься? А то щитов у нас нет, не додумали мы это дело.
— Ничто, хозяин, — отозвался кормчий. — Лягу на спину, борт укроет. Тут весло низко, можно и так удержать.
— Коли можно, то держи… — Глядя, как конники берут луки наизготовку, Любовод сполз со скамьи вниз, на дно лодки.
— Урсула, ложись! — предупредил невольницу Середин и откинулся на спину, на соседнюю скамью. Будута вытянулся еще ниже, под скамьями.
Прошло почти полминуты, а стук стрел по судну что-то не начинался. Не сдержав любопытства, Олег выглянул краем глаза через борт. Там копейщики как раз разгонялись для атаки. Они мчались бок о бок, почти соприкасаясь стременами и вздымая брызги воды. Их громадные пики начали синхронно опускаться. Видимо, опытные воины прекрасно могли рассчитать атаку таким образом, чтобы время падения наконечника копья до уровня горизонта как раз совпало с мигом удара в цель. Зрелище казалось ведуну красивым и величественным — пока он не сообразил, что метятся точно в него.
— Тут же отмель! — крикнул он, перекатываясь к противоположному борту. Насчет укрытия за трехдюймовыми досками Олег больше не обольщался. Удар копья разогнавшегося в полный опор всадника примерно равен удару пудовой гири, сброшенной с пятиметровой высоты. Причем копье, в отличие от гири, обычно снабжено хорошо отточенным и закаленным наконечником. Борт любого бронетранспортера пробить можно, не то что доску. — Достанут до стремнины с отмели!
Ксандр, приподняв голову, ругнулся, дернул руль к себе, отворачивая к противоположному берегу, но было поздно. Всадники, влетев в реку глубже, чем по брюхо коня, уже уронили копья почти до уровня воды. Не все рассчитали атаку правильно: два копья скользнули над бортами, еще какие-то скрежетнули понизу, но судно все равно содрогнулось от доброго десятка попаданий. Тут и там, прошивая стены лодки, как игла — хрусткий папирус, внутрь корпуса входили граненые, расширяющиеся книзу наконечники. Еще мгновение — и они поползли назад, застревая этими расширениями в проделанных отверстиях. Три наконечника, правда, выскочили, и в дырочки упруго забили прозрачные струйки воды, но остальные засели накрепко, уверенно отворачивая лодку к отмели.
Олег выглянул наружу. Мокрые от брызг всадники, сделав свое дело, выбирались на берег, а от всаженных ими в борт судна копий тянулись к отряду на мысе туго натянутые веревки.
— Друже, привязь руби! — Ведун выхватил саблю, поднялся над бортом, рубанул древко одного из копий. Но толстую, в руку человека, деревяшку с одного удара не смог рассечь ни он, ни купец — а с берега наконец ударили луки, вынуждая людей спрятаться от ливня стрел внутрь лодки.
— Не достать до веревки! Далеко! — словно оправдываясь, крикнул Любовод.
— Знаю! — Олег резко выпрямился, рубанул древко по тому же месту еще раз. Копье звонко, как струна, лопнуло и отлетело в сторону, а ведун юркнул обратно, спасаясь от выстрелов. От одной привязи избавились — но еще пять неумолимо подтягивали добычу к берегу. Середин высунулся снова — но стрела, впившаяся в борт у него под головой, на уровне сердца, заставила ведуна спрятаться обратно. — Ну, други, что делать станем?
— Ксандр! — требовательно закричал купец.
— Что я могу, хозяин?! Веревка не ветер, супротив нее не выгребешь!
Под днищем лодки заскрежетала галька, судно начало заваливаться набок, качнулось. Из дыр в борту вылетели еще два наконечника, стук стрел прекратился, сменившись злобным воем.
— Прибыли, — выдохнул Олег. — Урсула, прячься!
— Я с тобой, господин!
Плеск воды — и стена искрящихся на солнце брызг накатилась на корабль вместе с оравой всадников. Один из них прыгнул с седла прямо на Олега, закрыв каплевидным щитом половину неба. Ведун наугад кольнул саблей снизу вверх за щит и, судя по стону, попал в цель — но обмякшее тело все равно сбило его с ног, и, пока Середин выбирался, кто-то из нападающих огрел его рукоятью меча по голове. Ведун в ответ пнул его ногой, удачно угодив в пах, поднялся, отмахнулся от летящего в лицо копья, обратным движением рубанул удерживающую древко руку, вскочил на сиденья.
Сверху стало видно, что Будута все еще валяется на днище, закрыв голову руками, Любовод уже распластался на носовой надстройке, и его, бесчувственного, каимцы радостно пинали ногами. Ксандр, ударом меча в грудь выбив своего противника за борт, прыгнул к Олегу и встал рядом:
— Повеселимся напоследок, колдун?!
— Щиты нужны. Или хана…
В рядах каимцев произошла короткая заминка — оставшиеся без всадников кони не давали добраться до путников другим воинам. Но вот резкий посвист заставил скакунов разбежаться, и в атаку, вздымая брызги, ринулся новый десяток. Однако разогнаться по воде, да всего на пяти саженях конники не успели — поэтому ведун без труда перехватил направленное в грудь копье и рванул к себе, одновременно поворачиваясь боком. Наконечник проскочил мимо, а всадник, готовившийся к удару, а не рывку, вылетел из седла вперед. Олег рубанул его саблей вдоль спины…
— Прикрой!
Наклонился, схватил щит. Над головой лязгнула сталь — это услышавший его призыв кормчий отбил другую пику, а третью ведун уже сам подкинул щитом вверх, одновременно делая встречный выпад на всю длину сабли. Кончик коснулся груди каимца и пробил толстую куртку из бычьей кожи, пальца на два погрузившись в плоть. Воин как-то странно мяукнул и свалился в воду, хотя обычно в горячке боя такие царапины никто и вовсе не замечает.
— Хлипкие тут вояки, — принимая на щит очередное копье, выдохнул Олег. — Их бы на сотню поменьше…
— Н-ха… — кашлянул кормчий. Пику ему отбить удалось, но выпрыгнувший из седла каимец врезался головой с железной мисюркой ему в грудь, и оба бойца вылетели в реку.
Середин, отбив выпад своего врага, ответного сделать не смог — справа и слева в него кололи новые пики. Ведун попятился, пытаясь отмахнуть саблей сразу все, споткнулся о борт и тоже кувыркнулся в воду. Возле судна оказалось мелко — всего по грудь. Но когда Олег попытался встать на ноги, по голове его ударили тупым концом копейного древка. На этот раз он потерял сознание…
…Очнулся Середин в лесу, на какой-то просторной поляне. Высоко поднимающиеся в небо березовые кроны возвышались шагах в ста по обе стороны, за головой слышалось журчание ручья, под ногами, где-то шагов за двести, покачивались от ветра могучие сосны. Пахло дымом и жареным мясом.
— Он очнулся, господин! — крикнули над самым ухом.
— Еще не совсем, — простонал Олег.
Над ним склонилось обрамленное рыжими мелкими кудряшками лицо: и борода, и волосы, и усы — все было рыжим. На губах незнакомца появилась улыбка, после чего голова ведуна взорвалась от боли, и он опять потерял сознание.
Очнувшись снова, глаза он предпочел не открывать. Страшно болели плечи, а рук он и вовсе не чувствовал, с такой силой они были смотаны за спиной локоть к локтю. Олег попытался прислушаться к разговорам — но толку было мало. Вдалеке воины болтали о девках, красивых, мягких и пышнотелых. Кто вспоминал оставленную дома подругу, кто мечтал, как скоро обнимет жену. Еще говорили о погибших, о плохой заточке и крепких щитах, о промахах и силе удара старых бойцов. Обычная трепотня ратников в воинском лагере, никаких секретов тут не узнать. Ближе слышались резкие выдохи, шлепки, стоны.
— А этот чего дрыхнет?
В лицо ударила струя холодной воды. От неожиданности перехватило дыхание, Олег зафыркал и открыл глаза.
— Ну что, отдохнул? — поинтересовался у него паренек лет шестнадцати, в мокрой от пота полотняной рубахе.
— Где я?
— Ты здесь, ты здесь, ты здесь… — с неожиданной яростью принялся пинать его ногами парень, метясь в живот.
Олег, застонав, согнулся — его истязатель зашел с другой стороны, опять начал бить, старательно метясь по почкам. Ведун откинулся на спину — парень подпрыгнул, двумя ногами опустился на живот. У Середина перехватило дыхание, и он «отключился».
Когда он снова открыл глаза, уже вечерело. Несколько минут он пролежал спокойно, но вскоре его заметили. Двое каимцев подошли из-за головы и принялись бить: один палкой, а другой ногами. Били не очень сильно и беспорядочно — по ребрам, голове, ногам. Похоже, просто устали. Правда, радости от этого ведуну было мало. Больно ведь все равно, а сознание он не терял больше часа, пока не стемнело вовсе.
— С добрым утром! — ударила в лицо струя воды.
Олега подняли, встряхнули. Он увидел край истоптанной до земли поляны. Там, под березами, странно приплясывали с веревками на шее Урсула и Ксандр. Тут же ему и самому накинули на шею петлю, туго затянули, подволокли к деревьям, поставили. Минутой спустя ведун почувствовал, как веревка пошла вверх, стягиваясь и пережимая горло. Оттягивая момент смерти, он привстал на цыпочки, вытянулся, насколько мог.
— Готово!
Веревка вдруг остановилась, дав ему короткую передышку. Или это только он думал, что короткую. Стараясь удержать равновесие, не опуститься, Середин на кончиках пальцев переступал с места на место — а веревка больше не поднималась, петля не стягивалась. Олег начал понимать, отчего так странно вели себя под деревьями невольница и кормчий, зачем с таким веселым интересом за ними наблюдают собравшиеся воины, одетые на этот раз только в длинные простецкие рубахи, выпущенные поверх штанов — но все же опоясанные мечами. Во многих землях этого мира казнь была любимым развлечением для власть имущих и черни.
Через толпу проволокли Любовода с лицом, сплошь в синяках, и тихо скулящего Будуту. Их, скорее всего, поставили где-то рядом.
— На толстого кольцо ставлю, — предложил кто-то в толпе. — Первым выдохнется.
— Не, он сильнее будет. У тощего, вон, уже ноги подгибаются.
— Ты, Рухай, токмо кольца зря переводишь. Того, кто первым сдохнет, любой дурак угадает. Ты забейся на то, кто последним останется…
Пока воины, оглядывая приговоренных, заключали пари, рядом хрустнула ветка, кто-то — кажется, холоп, — вскрикнул, забормотал:
— Боги против… Боги-то против…
Однако воины лишь весело захохотали, а бедолагу, видимо, поставили под петлю снова. Внезапно шум и разговоры как отрезало, толпа расступилась, и вперед вышел уже знакомый Олегу рыжебородый воин, одетый, в отличие от всех, в прошитый наискось золотой нитью войлочный поддоспешник. Сапоги его сверкали от наклепанных бронзовых пластинок, лоб закрывала алая ленточка.
Воин остановился перед Олегом, заглянул ему в глаза, высматривая что-то неведомое, потом двинулся дальше. В напряженной тишине прошло несколько минут, после чего рыжебородый снова появился у ведуна в поле зрения и остановился, скользнув взглядом сразу по всем пленникам:
— Ну что, весело вам теперь, уроды? Весело, выродки жадные? Добра дармового захотелось? Богатства не заработанного? Теперь все получите. Петля волосяная теперича богатством вашим станет! — Он развернулся, сделал шаг прочь, но не утерпел и развернулся к приговоренным снова: — Семнадцать парней! Семнадцать славных ребят! За что? За лишнюю рубаху? Лишнюю пару сапог? Лишний кусок жратвы за обедом? За что вы их убили? Почему?!
Олег дернулся, пытаясь сказать, что ничего они не воровали, а свое забирали, и что не убивали никого, а в честной схватке одолели — но чуть не потерял равновесие, и петля тут же придавила горло так, что перед глазами пошли круги от удушья. Насилу равновесие восстановить успел, а то и задохнулся бы сразу.
— Как я их детям, их женам теперь в глаза посмотрю? Что матерям скажу, выродки? Во сколько вы жизнь их оценили, твари безродные? — мотнул головой рыжебородый. — Вот как вы с людьми, так и они с вами, уроды дикие. Теперь и ваша очередь подохнуть. И не просто, а в муке и вое предсмертном. Стоять так, на пальцах, будете, пока все мышцы в теле не затекут, не задеревенеют, пока слушаться не перестанут. Тогда они разгибаться начнут, а петли — затягиваться. И вы все понимать будете. Что умираете, что сдохнете с минуты на минуту, что конец приходит — но сделать не сможете ничего. Вот тогда вы про моих ребят и вспоминайте, что на реке за лодку гнилую зарубили. Да, знаю, Раджаф меня за это накажет. Что сам казнил, к нему не привел. Пусть накажет, я его гнев вытерплю. Но хоть душа моя, совесть успокоится, что выродкам таким землю топтать не позволил. Нет вам места среди живых. А боги мертвых пусть сами решают, что с вами делать. Все, счастливо подохнуть.
Рыжебородый ушел, и воины опять загалдели, заключая пари, гадая, кто задохнется первым, кто последним, как быстро все это произойдет. Некоторые считали, что первые трупы появятся уже к полудню, но многие склонялись к тому, что даже самых слабых из пленников хватит до первых сумерек.
Между тем Олег начал чувствовать, что ноги у него затекают уже сейчас — стоять на пальцах не так-то просто. Даже если от этого зависит твоя жизнь.
«Или, может, сразу пятки опустить и не корячиться? Лишить этих уродов удовольствия, а себя — мучений?».
Мысль показалась интересной — но даже в таких условиях покончить с собой ведун не решился. Пока человек жив — всегда остается шанс. Хоть какой-то, но шанс.
Резкий порыв ветра на миг лишил его равновесия — петля тут же даванула горло, перед глазами поплыли круги. Середин заплясал на носках, выискивая место, где он может удержаться выше всего. Веревка чуть-чуть ослабла, позволив сделать вдох, и он замер, боясь потерять найденное положение. В щиколотках и спине плавно нарастала тягучая узловатая боль. Ведун понял, что это продлится еще целую вечность, еще невероятно долго — до самого конца жизни. И ему стало по-настоящему страшно.
К полудню все тело словно горело огнем. Стоять на носочках, постоянно вытянувшись в струнку, в напряжении, не имея ни возможности хоть на секунду переменить позу, ни мгновения для отдыха, было не так-то просто. Совсем не просто. Рыжебородый был не прав. Смерть Середина больше уже не страшила — она представлялась отдыхом, когда он больше не будет чувствовать боли, не будет задыхаться и слушать веселые переговоры зрителей по поводу своих стараний остаться в живых. Раньше он думал, что на подобное издевательство способны только в Риме. Ан нет, нашлись любители полюбоваться на чужие муки и в приуральских лесах. Вдобавок ко всему, откуда-то налетела стая слепней, они стали садиться на лицо, выискивая место для укуса, ползали по губам и глазам, совались в ноздри.
«Опустить пятки, и все закончится… — опять всплыла в голове соблазнительная идея. — Просто опустить пятки, и все останется позади».
От жары и усталости у Середина начались видения. Он увидел, как из леса с копьями наперевес вылетают черные всадники на вороных конях, как накалывают пиками разбегающихся с воплями каимцев, услышал истошные вопли: «Смолевники! Смолевники!!!». Черные, как ночь, воины накалывали по два-три врага зараз, бросали застрявшие в телах копья, выхватывали мечи и на всем скаку рубили, рубили, рубили улепетывающих трусов.
В мир реальности ведун вернулся лишь в тот миг, когда проносящийся мимо всадник вскользь рубанул его веревку. Оказалось, что она была, вдобавок ко всему, и опорой — Олег кулем рухнул на землю и громко завыл: затекшие мышцы, получив отдых, внезапно полыхнули еще большей, обжигающей мукой. Они словно вскипели изнутри, норовя разорвать тело и вспениться, как забытое на плите молоко.
— У-а-а… — В таком состоянии ничего вокруг Середин не замечал, и чем кончилась схватка, так и не увидел. Хотя… Нетрудно было догадаться.
Несколько минут спустя, когда боль только-только начала утихать, возле Середина остановился черный конь, с него спустился черный воин с черным лицом, наклонился, перевернул ведуна на живот. Олег скорее догадался, чем почувствовал, что ему разрезали веревки, и через миг снова застонал от боли, закрутился на земле. Руки валялись рядом, словно тряпки, не желая шевелиться.
— До вечера не пройдет. — Всадник поднял черную личину, и под ней оказалось вполне обычное, чуть смуглое, голубоглазое лицо, украшенное тонкими усиками и короткой бородкой. — Мы положим вас на коней. Их у нас ныне в достатке оказалось…
Воин довольно расхохотался.
— Кто вы? — с трудом выдавил из больного горла Олег.
— Смолевники мы, чужеземец! Слуги мудрого Аркаима, властителя здешних земель!
— Мы думали, здесь правит Раджаф… — удивился ведун.
— Аркаим — законный правитель. Раджаф — отступник и предатель, захватчик и тиран. Он обманом захватил царство каимское, запугал и заворожил здешних людей, присваивает себе их труд и древние знания. Мудрый Аркаим прослышал, что его бандиты опять захватили гостей из чужих стран, и послал нас на выручку. Мы рады, что успели вовремя и раджафовские бандиты не успели вас запытать. Имени своего сказать не могу, но кличут меня Сарычем. Черным Сарычем.
— Вы так любите черный цвет?
— Нет, чужеземец, цвета мы любим разные, — опять заливисто рассмеялся воин. — Властитель наш способ нашел доспехи и оружие от гнилья да ржи защитить. Токмо при сем оно цвета черного становится.
— Воронение, что ли, придумал?
— К доспехам черным мы надумали щиты и ратовища копейные так же чернить, — не расслышал его Сарыч, — да в сотню свою коней сплошь вороных подбираем. Ладно зело получилось. Бандиты раджафовские боятся страшно, за ночных духов и вестников смерти принимают, за порождение колдовское. Оно нам и на руку.
Черный воин вогнал клинок в ножны, улыбнулся, поднялся в седло:
— Прости, чужеземец, надобно мне досмотреть, как на поле сечи дела наши сложились. Всех ли ворогов настичь удалось, нет ли раненых. Но о вас всем ратникам известно. Как коней приведут, тут же за вами приедут.
Черный Сарыч оказался прав. Через четверть часа к краю поляны подъехали десять всадников в черных доспехах, ведя в поводу низких ширококостных скакунов. Середин все еще не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя боль и ушла, уступив место огромной, неодолимой слабости. Но воины, судя по всему, уже не раз выручали недобитых бандами Раджафа пленников. Ничему не удивляясь и не разговаривая, они подняли Олега на руки, уложили на теплую, пахнущую горячим молоком, спину лошади, головой на круп, накрыли ведуна плотной попоной, прихватили ремнями через грудь, чтобы не сполз от тряски. Еще одним ремнем скрепили колени. Скрепили, а не стянули — ремень лег скакуну на холку, а голени ведуна безвольно свесились по обе стороны конской щеи. Лошадь медленно двинулась вперед, под головой задвигались какие-то мышцы. Олег глянул в сторону и увидел чуть поодаль столь же любовно «упакованных» Урсулу и Любовода.
Еще минут десять — опять примчался Черный Сарыч. Его шлем теперь болтался у луки седла.
— Славно на сей раз поработали, — довольно сообщил он. — Всего четверо посечены, и то не в усмерть. Вы как, выть ужо не хочется? Ну, так и славно. Двигаем. Слышишь, Тереша? Двигаемся!
Олег закрыл глаза и подумал о том, как хорошо, что при любом тиране в любой стране всегда есть какие-то патриоты, борцы за свободу или силы сопротивления. Хотя в боевиках двадцатого века это используется настолько часто, что воспринимается как пошлость. Остается только возглавить подполье и, предводительствуя восставшим народом, взять бункер тирана, провозгласить на обломках диктатуры равенство, свободу, демократию, гамбургеры, жвачку…
Вытянувшись в колонну по двое, сотня смолевников спустилась к руслу ручья и, по его галечному дну, словно по дорожке, через два часа пути неспешным походным шагом выбралась на берег реки. Затем свернула вправо и добралась до отмели, с которой каимцы перехватили путников. Омываемая течением лодка с проломленными бортами и рваным парусом лежала шагах в десяти от среза воды.
Всадники невозмутимо двигались по отмели, потом, со звонким цокотом — по поверхности воды. Олег повернул голову, скосил глаза вниз. Под копытами лежал толстый слой прочного, слегка зеленоватого льда. Надежный мост шириной шагов в десять oт берега до берега. В первый момент ведун удивился, что примотанный к левому запястью серебряный крестик никак не реагирует на явное колдовство, не нагревается, привлекая внимание, но потом понял, что на фоне той боли, которую испытал за последние дни, теплое прикосновение креста он мог просто не ощутить.
Путь от реки к селению их новых друзей занял почти весь остаток дня. В принципе, на рысях то же расстояние можно было бы одолеть и за пару часов — но смолевники, похоже, заботились о состоянии спасенных и боялись их растрясти. В горах и без того дорога то поднималась, то спускалась, и пострадавшие постоянно лежали либо изрядно вниз головой, либо вверх.
Горы, в которых скрывалось селение борцов с тиранией, находились всего в десятке километров от реки. Собственно это была та самая гряда, отходящий от которой отрог путникам уже приходилось переваливать. До дороги, соединяющей гряду с рекой, они просто не дошли. Впрочем, и дойдя, здешний тракт они вполне могли не заметить. Путь большей частью лежал по ручьям, по обкатанной гальке, которая ровно выстилала русло, едва прикрытое прозрачной, как слеза, водой. Лишь там, где вода обрушивалась водопадами или билась среди мокрых валунов, тропа выбиралась на сушу и обходила неудобья по пыльной земле.
Незадолго до заката всадники въехали в ущелье, перегороженное высокой, с девятиэтажный дом, стеной. Впрочем, в проходе всего в две сотни шагов шириной, да при обилии вокруг камней сотворить подобное было не так уж сложно. Рва перед стеной здесь, среди скал, естественно, не было, но сама дорога поднималась на пандус саженей в шесть высотой, причем последние перед воротами полста шагов приходились на поднятый на деревянных столбах мост. Видимо, в случае опасности этот мост предполагалось тупо сжечь, лишив тем самым врага возможности поставить здесь таран или перекинуть штурмовой мостик.
Самого селения путники не увидели — к нему вела дорога по дну ущелья, по которой и направилось большинство всадников. Спасенных же два десятка воинов повезли дальше наверх, по узкому, с сажень, скальному карнизу, местами носящему следы обработки зубилами или кирками. До дворца главы повстанцев пришлось добираться еще почти час — у Олега даже голова заболела от столь долгого пребывания в таком положении. Подъем, может, и пологий — но когда лежишь на лошадиной спине вперед ногами, кровь-то все равно приливает…
Наконец после долгого горного серпантина впереди появилось жилище мудрого Аркаима. На первый взгляд показалось, что оно вырублено в скале: белые прямоугольники окон выглядывали как будто прямо из горного монолита. Но, подъехав ближе, путники различили грубо отесанные валуны древней кладки и поняли, что дворец не вырублен, а прилепился к откосу подобно ласточкиному гнезду. В восемь этажей, метров двухсот в ширину, дворец походил на плоский лист картона, приклеенный к камню. Однако обманчивыми были оба впечатления.
Путники отвернули с тропы, уходящей дальше в гору, въехали в гостеприимно распахнутые ворота и двигались еще с минуту по темному коридору, прежде чем очутились в большом прохладном дворе.
Это была обычная горная расселина всего в полсотню метров шириной. Серые гранитные склоны почти отвесно вздымались на тридцатиметровую высоту, где рассыпались на отдельные скалы, уступы, трещины. Дальше от входа расселина немного расширялась, полого поднимаясь вверх. Там били множеством фонтанчиков струи воды, зеленела травка, ровными шариками вздымались кроны плодовых деревьев, на которых желтыми яркими точечками дозревали персики и абрикосы. Дальше, за деревьями, замыкая горный распадок, возвышался трехэтажный дворец из пятнистой, красно-зеленой яшмы.
Гостей ждали. Снятых с конских спин путников тут же переложили на кошмы и унесли в дом, где по долгим полутемным коридорам доставили в теплое, облицованное белым известняком помещение, здесь разоблачили. Ласковые женские руки отерли избитые, синие от множества кровоподтеков тела влажными губками, умастили неведомыми мазями, пахнущими мятой и кедровыми орешками, после чего, опять же на кошмах, разнесли по комнатам.
Олегу досталась палата вдвое больше капитанской каморки на ладье, с постелью, размером немногим уступающей той самой каюте. Гостя переложили на мягкую перину, накрыли пышным одеялом. Бледная тетка лет сорока с узкими губами подала ему теплую чашу с густым, как варенье, напитком. Олег послушно выпил — не для того же его спасали из петли и везли за много верст, чтобы потом отравить! По вкусу угощение напоминало чуть подслащенный ржаной хлеб. Оно приятно согрело желудок, кровь тут же отлила к животу, и ведун провалился в сон еще до того, как успел отдать чашу.
