Всесильная книга Махагри

С баней Любовод все-таки промахнулся. Под помывкой в горном дворце понимали именно обтирания влажными ароматными тряпочками после экономного обливания водой из ковшика. Зато в остальном путники отдохнули от души: почти полсуток сна на мягких перинах, чистая одежда, груши, абрикосы, персики — всего вдосталь, мясо вареное, жареное, печеное, тушеное, рыба — на любой вкус. Но ничто не приходит просто так — и вороненые чешуйчатые брони, что были принесены мужчинам вместе с рубахами, войлочными поддоспешниками и меховыми накидками, лишний раз подтверждали эту незыблемую истину.

Два дня отдыха — на третий путники выехали из ворот селения, имея в поводу по паре заводных скакунов. На этот раз мудрый Аркаим самолично выступил в поход. Может, не очень доверял однажды изменившим ему чужеземцам, может, считал, что цель нового наступления слишком важна, чтобы наблюдать за боевыми действиями с высоты птичьего полета. Урсула тоже покачивалась в седле рядом с Олегом. Ведун не решился оставить ее одну: слишком уж много развелось в Каиме желающих глянуть в ее разноцветные глазки, слишком большую цену назначали правители за ее жизнь и кровь.

Двигались они знакомым путем: по тракту к реке, затем по ледяному мосту, созданному магией Аркаима, на отмель, потом направо к ручью, с версту скакали по мелкой гальке и наконец оказались на поляне, с которой начиналась дорога к первому прибрежному городу Раджафа — Киве. Правда, на рысях путь в четыре пеших перехода всадники одолели часов за восемь и первый раз остановились на привал возле родника среди некошеных лугов.

— Завтра Кива нашей будет, — вспомнил Любовод, когда, расседлав своего коня и отерев его от пота, повел к ручейку на водопой. — Опосля, помнится, Ламь, за ними Птух, Аналараф, Та-кем — и все, мы под стенами столицы. Коли нигде не задерживаться, дня за три добраться можно.

— За Ламыо Туеслов стоит, — поправил Аркаим.

— Нет больше Туеслова, — ответил Олег. — Во время прошлого похода сопротивляться он стал. Вот и разорили мы его вчистую, ничего не осталось.

— Да, помню, я видел, — спохватился правитель. — Там ныне токмо холмы, да трава зеленеет. А как вы ныне, без армии, города брать намерены, чужеземцы?

— Мы? — не понял Середин.

— Конечно, — кивнул правитель. — За что же я вам такую груду самоцветов отсыпать обещал? За разговоры путевые, что ли? Вы помочь со взятием Каима подрядились. А коли так, то и городки путевые подчинить должны. Как же мы столицу осадим без опоры прочной за спиной?

— Интересно… — согласился ведун. — Чего примолк, Любовод, друг мой? Поведай нам тайну сию великую, как мы вчетвером, невольницы не считая, города на своем пути покорять станем?

— Ну, дык… — сбив на лоб укрепленную железными пластинами ушанку, зачесал в затылке купец. — Ну, дык, ты придумаешь чего-нибудь, колдун. Ты завсегда выкручиваешься. А?

— А, ведун Олег? — с кривой усмешкой поддакнул новгородцу мудрый Аркаим. — Придумаешь чего али назад вертаться станем? Три сундука самоцветов даже для меня цена немалая. Пусть в казне остаются.

— Зачем же их покорять, правитель? — пожал плечами Олег. — Насколько я помню, все эти города тебе клятву верности во время предыдущего моего похода принесли. А раз так, то это они нам ополчение для нового похода дать обязаны, а не мы их снова штурмовать. Подойдем завтра, о клятве напомним. А как ответят, так и решать станем.

Кивцы не ответили никак. Когда рано утром небольшой отряд появился возле склона города, его встретила полная, абсолютная, мертвая тишина. Ни детишек наверху, возле цветочных клумб, ни женщин, увязывающих снопы на недалеком поле, ни скотины с караулящими ее пастушками, ни мужчин с косами на плечах либо на возках со столь необходимыми при наступающих холодах дровами.

Ведун, подъехав к самому селению, натянул поводья, повернул голову к мудрому Аркаиму:

— Не встречают чего-то красны девицы хлебом-солью. А лезть наверх да в люки стучать несолидно как-то. Правитель ты — или бродяжка простой, которому пожрать на обед нечего. Встречать должны у ворот, да с уважением.

— У них же нет ворот в городе, — встрял с неуместным напоминанием Будута, но на него никто не обратил внимания.

— Может, не заметили нашего приезда, господин? — наивно предположила Урсула.

— Собственно, именно это они и пытаются изобразить, — согласился Олег. — Когда я с сотнями пехоты появился, дураку ясно было, что запертые двери выбивать стану. А так, вшестером… Думают, пересидят тихонько, да и обойдется как-нибудь. Побродим над запертыми дверьми да и дальше уедем. Скажи, мудрый Аркаим, ты можешь как-то дать знать о своем приезде? А то глашатаев мы как-то не захватили.

Правитель нахмурился, вскинул руку — и прямо с чистого неба в земляные валы города ударили несколько ослепительных молний. Невольница, испуганно вскрикнув, зажала уши, под Любоводом и холопом, всхрапнув, шарахнулись в стороны кони, двое заводных и вовсе понесли — Будута кинулся в погоню. Однако город оказался не только слепым, но и глухим. На нем не открылся ни один люк и не появилось ни единого человека.

— Вот, значит, как они своего законного правителя встречают, — сделал вывод Середин. — А ведь так освобождению радовались, присягу мудрому Аркаиму добровольно, считай, принесли. А как дубина над головой висеть перестала, так сразу двери на замок, сами под лавку и лежат, валенками прикидываются.

— Валенками? — рассмеялся правитель. — Это ты ладно молвил — «валенками». Весел ты, чужеземец. С таким и дружить, и биться ладно. Однако же что делать станем? Я могу к вечеру бурю собрать, ливень на них обрушить, молнии.

— А проку? — пожал плечами Середин. — Дома ведь для того как раз и строятся, чтобы бурю-непогоду в тепле, сухости и безопасности пережидать. Киве от шторма ничего не станется, а вот мы вымокнем да замерзнем, как цуцики.

— Дальше тогда поскачем? — спросил Любовод.

— Тоже нельзя, — покачал головой Олег. — Одному селению неповиновение спустишь, все остальные после примера такого тоже взбунтуются. Киву нужно вразумить. Один город воспитаешь — стало быть, и в прочих хлопот уже не будет… Разбивайте лагерь. Будем Киву брать.

— Как скажешь, друже, — потянул правый повод купец, поворачивая коня. — Тоды я за холопом поскачу. Вижу, не угнаться ему за скакунами сбежавшими.

Невольница же спешилась, отпустила подпруги и стала снимать с конских спин узлы с походными припасами.

— Как же ты город брать собираешься, ведун Олег? Нешто у тебя армия небольшая за пазухой спрятана?

— Нету у меня ничего за душой, мудрый Аркаим, это ты верно заметил, — согласно кивнул Середин. — Но утро вечера мудренее. Глядишь, и придумаю чего.

— А разве ныне не утро, чужеземец?

— Утро, — согласился Олег. — Но в голову пока ничего не лезет.

Он приподнялся на стременах, огляделся по сторонам в поисках какой-нибудь подсказки.

— Кладбище здешнее, чую, там дальше, за березняком лежит, — указал правитель.

— Знаю, — кивнул ведун. — Но всех мертвецов, пригодных для битвы, я отсюда во время прошлого похода поднял. Токмо дети малые да женщины остались. Куда их, пусть и мертвых, в сечу бросать? Пусть покоятся с миром… Мне вот что интересно, мудрый Аркаим, а у соседних с вашей страной племен могильники есть? Может, навестить их, со стороны сил набраться?

— Не получится, чужеземец, — покачал головой правитель. — На юг степь лежит. Тамошние обитатели своих мертвых земле предают, однако же кладбищ не имеют, хоронят своих там, где те путь свой заканчивают. Сказывают, помечают они как-то могилы знаками тайными. Однако же поди найди их средь просторов! Все ноги стопчешь, пока хоть сотню соберешь. На закат, за горами, народы своих умерших на кострах жгут. И добираться к ним через скалы и горы тяжко, да и проку не будет. На восход от нас народ иши обитает. Те боятся, что их мертвые могут стать добычей злых духов, и оттого съедают покойника на прощальном пиру, всех родственников и друзей его собирая. Кости обглоданные — и те в тайные места прячут. В общем, совсем дикие люди.

— Не уверен, — тихо пробормотал ведун. — Имея соседей вроде вас, поневоле трупы прятать начнешь.

— На севере от Каима остяки обитают, а немного восточнее — югры. Они тоже кочевать любят, вблизи от порубежья нашего кладбищ не делают. Сказывают многие, дальше на север у них и обычные селения имеются, с домами, из дерева рубленными, и кладбища есть. Однако же далеко до тех мест больно, ох, далеко… Коли на рысях, то и с месяц, может, скакать придется, а то и более.

— Понятно, — кивнул Олег. — На чужих зомби можно особо не рассчитывать.

— Я же сказывал, чужеземец. Мы используем силу мертвых куда быстрее, нежели она появляется. Боюсь, после нас ее не останется вообще, и наши потомки будут жить в дикости и голоде.

— Но ты, мудрый Аркаим, как я заметил, к этому уже готов?

— О чем молвишь, чужеземец?

— О тебе, правитель. За все время нашего знакомства я ни разу не видел, чтобы ты ел.

— Не о себе пекусь, ведун Олег. О народе своем, что по воле богов от отца во владение мое остался.

— Не пропадет народ твой, мудрый Аркаим. Поверь мне на слово, не пропадет. Хотя силой мертвых пользоваться действительно уже не сможет. А пока нужно подумать. Наверняка слабина какая-то в тупом упрямстве горожан имеется. Не может ее не быть.

— Зима наступает, чужеземец. Урожай собран, дрова запасены. В каждом доме колодец, так что и с водой у них хлопот нету. Мыслю я, ныне до весны, до первых полевых работ они отсиживаться за стенами могут.

— Подумать нужно, правитель. Слабое место есть всегда. Его нужно только найти. Нас здесь двое колдунов, причем один из них — правитель страны, коему горожане клятву верности принесли. Не может быть, чтобы мы этих смутьянов к порядку не призвали! Подожди немного, осмотрись. А там, глядь, и по-нашему все обернется.

Заводные кони — великое дело. Когда не нужно все походное добро носить с собой, то и обосноваться в любом месте можно со всеми удобствами. Уже через полчаса после решения о привале на прогалине в ивовом кустарнике горел бодренький костерок, вокруг которого поднялись три шатра. Крытый войлоком, поверх которого лежал золотистый шелк — мудрого Аркаима, и еще два, больше похожие на навесы из плотной парусины — для Олега и его друга. Холопа купец милостиво обещал пускать ночью к себе — на то время, когда приглядывать за лошадьми останется ведун либо он сам.

В палатке невольница расстелила кошму, поверх которой лежала большая овчина. Накрываться, словно одеялом, предполагалось другой, такой же широкой шкурой. В общем, несмотря на ночные заморозки, спать в этом походе путники могли хоть голышом. Во всяком случае, Олег, под боком у которого в последние ночи сладко посапывала горячая, что натопленная печь, ласковая дева.

Во время обеда правитель соизволил удалиться к себе на отдых. Ведун, поев, решил последовать его примеру — и тут же оказался в жадных объятиях Урсулы, опрокинувшей его на мягкую подстилку:

— Как хорошо, что в этот раз ты взял меня с собой, господин!

— Ты просто не понимаешь, как тебе повезло, что ты тогда осталась во дворце, девочка, — погладил ее лицо Олег. — Нам досталось на орехи немало. А уж в конце, когда мы в плену оказались… Я думаю, хватит с тебя и одного повешенья.

— Ради тебя я готова на все, господин… — прижалась к его ладони девушка. — Хотя не знаю, как ты мог так долго находиться вместе с этими… С мертвецами живыми. Я бы, наверное, в первую же ночь от страха умерла.

— Да чего их бояться-то, девочка? Они безобидны, как тележная оглобля. Пока никто ею никого огреть не попытается, вреда от нее никакого быть не может. Так и зомби. Если ему приказа нападать нет, то он безобиднее пугала. Ты его хоть на куски руби — он и сопротивляться не догадается. Овца, и та злее будет.

— А все равно жутко, господин. Этакое-то страшилище! Полугнилые, облезлые, кожа лохмотьями, глаза вытекли — и все вокруг с мечами да копьями бродят.

— Да-а, несладкое соседство… — Ведун отстранил от себя невольницу, присел на кошме. — Это ты права, соседство несладкое.

— Я что-то не так сказала, господин? — удивилась такой неласковости рабыня.

— Ты молодчина, девочка моя, — поднявшись на ноги, затянул снятый было ремень Олег. — Ты просто гений!

Кладбище Кивы на две трети было покрыто пустыми ямами — следами прошлого призыва в армию ведуна. Мудрый Аркаим не желал проливать человеческой крови, а потому открыл Середину тайну оживления мертвых и подчинения их своей воле. Правда, поход тот закончился неудачей: великий Раджаф под стенами столицы смог-таки истребить мертвые легионы. Но, нужно признать, несмотря на полнейший разгром армии Аркаима, в горных селениях ни одной матери не пришлось плакать над сгинувшим в походе сыном, во владениях законногоправителя Каима не появилось ни вдов, ни сирот. Армия из мертвецов, при всей своей ужасности, оказалась самым гуманным изобретением. Для своих, разумеется.

Но второй раз этот фокус повторить было невозможно: могилы пусты, их недавние владельцы обращены в костную пыль за много, много верст отсюда. Остались могилки только женщин и детей, похожие на дома в самом городе — небольшой овальный холмик, украшенный цветами, да маленькая дощечка с краю, похожая на ведущий вниз люк. На дощечке имя и еще несколько слов, начертанных незнакомыми Олегу рунами.

— Что-то случилось, чужеземец?

— Мудрый Аркаим? Разве ты не прилег отдохнуть вместо обеда?

— Ты тоже хотел прилечь, чужеземец. Однако вдруг вскочил и помчался сюда. Мне подумалось, что у тебя появились долгожданные идеи про то, как вразумить жителей Кивы?

— Не уверен, что это хорошая мысль, — пожал к плечами ведун. — Думаю, мысль действенная — но с душком нехорошим. Пожалуй, надо иное чего прикинуть. С такими воспитательными мерами мы любви никогда не добьемся… То есть, я хотел сказать, ты не добьешься, мудрый Аркаим.

— Что же это за мысль таковая крамольная, что ты ее даже произнести боишься, чужеземец? Али ты просто вид на себя напускаешь, а на деле не придумал еще ничего? Так ты не стыдись, я тебя понимаю. Задача тяжкая, пустыми руками город целый к покорности привести мало кому по силам. Ну не можешь — так не можешь. Карать не стану.

— Скажи мне, мудрый Аркаим, а что будет, коли детей этих и женщин из могил поднять да велеть по домам возвращаться?

— Ничего не будет, — пожал плечами правитель. — В жилища, где раньше обитали, уйдут да стоять там станут.

— «Стоять станут», — хмыкнул Середин. — Не знаю, как ты, мудрый Аркаим, но даже я чувствовал бы себя сильно нехорошо, коли ко мне пришел бы труп, пусть даже друга или родственника, и торчал все время над душой. А Урсула, я думаю, так вовсе бы из дома этого удрала.

Правитель с минуту обдумывал услышанное, а потом прямо на глазах начал расцветать:

— Воистину, ты мудр не по годам, чужеземец! Отныне я верю, что пророчество гласило именно о тебе. Без тебя я бы до такого не додумался!

— Ты хочешь сказать, мудрый Аркаим, — не поверил своим ушам Середин, — ты хочешь сказать, что намерен все это осуществить? Вынуть из могил мертвых детей, послать их к родителям, а сгинувших жен — к уже забывающим горе мужьям?

— Ты так же мудр, как наивен, ведун Олег, — похлопал его по плечу правитель. — Разве ты не знаешь, что такое замирение бунта среди подданных? Это горящие амбары и селения, кишки детей, намотанные на деревья, распятые у дорог женщины и виселицы, на которых повешен каждый третий, что жил на взбунтовавшихся землях! Ты хочешь этого?

— Да хранят меня боги от таких мыслей, — передернул плечами Олег. — Я думал, такое возможно только в средневековой Европе.

— Такое возможно везде, где люди не чтят клятвы верности, — ответил правитель. — Ты только что придумал, как усмирить бунтовщиков без крови и казней, без пожаров и разорения. И ты думаешь, я откажусь от такой возможности? Я не люблю крови, чужеземец. А ты?

— Я тоже не люблю… — вздохнул ведун. — Но посылать мертвых детей в дома родителей…

— Это лучше, чем вешать родителей на окрестных березах, чужеземец. Зови своего слугу и невольницу, а твой сотоварищ пусть пока за лошадьми присмотрит. Нам главное первую могилу вскрыть. Дальше мертвецы все сами сделают…

Урсулу на это дело Олег все-таки не послал, предпочел копать землю сам, вместе с Будутой. Ни заступов, ни лопат среди походных припасов не нашлось, поэтому землю пришлось рыхлить мечом. Середин рыхлил, холоп выгребал ее наружу. Так, в четыре руки, где-то за час и вырыли яму над первой из могил. После того, как показалась укрывающая лицо женщины ткань, вперед выдвинулся мудрый Аркаим, простер руку и речитативом напел уже знакомое ведуну заклинание:

— Аттарахрашкоми, тхара, тзара, Тхор! Ананубис, кхор, тра Кнор, Кнор, Кнор-Кронос! Атахи!

Ткань на глазах шевельнулась — это покойница открыла глаза.

— Вылезай ко мне, девочка, — ласково поманил ее правитель.

Та зашевелилась, избавляясь от удерживающих тело пут савана, рывком вскинула руки, принялась выбираться наверх. Судя по относительно благополучному внешнему виду, слабо тронутому тленом, ее предали земле еще совсем недавно. Внизу осталась только черная нора — словно тайный лаз в обитель мертвых.

— Теперь раскапывай эту могилу, — указал на соседнюю клумбочку мудрый Аркаим. — Раскапывай сверху, там, где голова. Чтобы быстрее подружку высвободить.

Олег передернул плечами, кинул вымазанный в земле меч под ноги холопа и пошел в лагерь. Ему происходящее никакой радости не доставляло. Разумом он понимал, что на земле есть очень много дел, которые не приносят удовольствия, от должности палача и вплоть до нелегкого труда золотаря — однако работу сию все равно необходимо выполнять. Умом понимал — но на душе все равно оставался очень нехороший осадок.

Правитель трудился несколько часов — если можно так назвать процесс руководства оживающими мертвецами. Копали те, естественно, сами. Каждый восставший из небытия тут же принимался освобождать соседа, затем они вдвоем освобождали двух других, потом четверых — и так далее. Вскоре в месте вечного упокоения ни одной клумбы уже не осталось. Вымазанные в земле, дурно пахнущие, темные фигуры замерли, ожидая следующей команды.

— Представляю изумление будущих археологов, — пробормотал Олег, — когда они раскопают здешние селения. Десятки городов, сотни селений — и ни одного захоронения. Разве только случайно какое где уцелеет.

— Ты о чем, господин? — не поняла рабыня.

— Совесть мучает…

Со стороны кладбища подошел довольный правитель, кивнул:

— Я подожду темноты. Ночью смертные особенно пугливы. Мыслю, пары дней хватит, чтобы разбудить в горожанах совесть. Ты молодец, чужеземец. И вправду придумал, как Киву без воинов одолеть.

— Слабое место есть всегда, — пожал плечами Олег.

— Но какую виру с них истребовать, когда раскаются?

— Нам нужны сильные мужчины, мудрый Аркаим. Воины. Столицу так просто захватить не получится. Раджаф не позволит. Он ведь тоже маг. Нужна армия. Нормальная, из живых людей. Из тех, кто сможет отличить воина от безоружного, мужчину от ребенка и во время штурма не станет убивать всех подряд. Чтобы захватить столицу понадобится много людей. Все города на нашем пути должны будут вооружить и выставить отряды из мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока лет.

— Ты хочешь воевать с моим братом ополченцами? — удивился правитель. — У него же сильная армия, ты сам ее видел и сражался с ней! Он просто затопчет эту толпу своей конницей!

— У тебя тоже была крепкая сотня из черных смолевников, — напомнил Середин. — После того, как мы сразились у тебя во дворе, твоей сотни не стало, как и сотни из дворцовой стражи Раджафа. А это, я уверен, были его лучшие люди. Из них уцелело всего двадцать бойцов, из которых половина ранены и небоеспособны. Сотня на сотню. Почти размен. Я воевал с Раджафом несколько недель, разбил его мелкие отряды и разгромил в первой из битв. Да и во второй потрепал немало. Так что, мудрый Аркаим, его сильная армия ныне превратилась в дым. У него после моего похода осталось в лучшем случае несколько полноценных сотен, а с ними мы как-нибудь управимся, если наберем достаточно ополченцев.

— Он тоже может набрать ополченцев.

— Ну и что? — усмехнулся Олег. — Ведь у тебя есть кумаи и стеклянные стрелы, которые они умеют сбрасывать с огромной высоты.

— Какой смысл в орлах, если Раджаф научился бороться с ними? Ты забыл, что он сотворил с моими птичками в прошлый раз? Половина из них оказалась ранена и не исцелилась до сих пор.

— Ты просто неправильно использовал их, мудрый Аркаим. — развел руками Олег. — Твой брат сам выбрал место для битвы, приготовился к сражению, с помощью магии собрал всех пернатых, что только обитают в ваших лесах, и швырнул их против твоих орлов. Но птицы, бросающие стрелы с высоты полета, применяются не во время битвы, а до нее. Если Раджаф желает использовать ополченцев, для начала он должен собрать их в столицу, вызвать к себе из многих городов. Пусть твои кумаи летают над Каимом и забрасывают стеклянными стрелами любые скопления людей. Особенно мужчин. А уж тем более — мужчин, идущих большой колонной по дороге. Это будет происходить по всей стране, во всех местах. Лесные птицы, собранные большой стаей в одном месте — это страшная сила. А птицы, рассеянные по лесам — всего лишь птицы, которые не страшны могучим орлам. Раджаф не сможет остановить атаки на колонны, идущие по разным дорогам в разных краях страны. Ты сам обмолвился, мудрый Аркаим, что ополченцы — это не воины. Они не готовы умирать, они привыкли возделывать землю и растить детей. Когда их начнут убивать сотнями еще в пути, когда они поймут, что перемещаться по дорогам опасно, что идущие к Раджафу рискуют никогда не вернуться домой — они просто разбегутся. На помощь к твоему брату не придет никто. Вообще. Останутся только самые преданные сотни, выжившие после второй битвы, да горожане столицы. И все! Собери хотя бы пару тысяч ополченцев — и они сомнут отряды Раджафа просто числом, своей массой. Я поставлю их широким фронтом, двину вперед, и после начала сечи они обойдут противника, окружат его. И все, на этом битва прекратится. Враг или сдастся, или погибнет. Надеюсь, в твое отсутствие кумаи смогут наполнять стрелами свои нагрудные сумки?

— Разумеется, — задумчиво кивнул правитель. — Этому искусству обучены жители одного отдаленного селения высоко в горах, само существование которого я храню в тайне. Забрасывать врага стрелами еще до начала битвы? Не дать ему дойти до места сражения? Как просто и гениально. Пожалуй, я правильно сделал, что простил тебя, чужеземец. Это хорошо, что сейчас ты со мной, а не… не с другим.

Вечером был ужин с запеченной в тесте ветчиной, которую оставалось только подогреть над огнем, с густым сладким медом в восковых шариках, которые разламывались только во рту, а потому совсем не пачкали руки, с хмельным пивом, еще не успевшим добродить в подвалах дворца, а потому пенистым и пахнущим хлебом.

Ведуну выпало по жребию сторожить коней в последнюю смену, на рассвете, а потому вечером он смог разбавить сласти медовые сладостями невольницы, чтобы потом заснуть, раскинувшись в густом овечьем мехе и совсем забыв о грядущих холодах.

— Друже, вставай… Вставай, друже… — разбудил Олега тихий голос купца.

Вокруг было темно и тихо, если не считать далекого настырного кваканья не заснувшей осенней лягушки. Ведун на ощупь нашел саблю, подтянул ближе, потом нащупал штаны и рубаху, начал одеваться:

— Сейчас, иду!

Когда он выбрался из темной палатки под слабое, рассеянное сияние звезд, Середину показалось, что на улице очень даже светло, никаких костров не нужно. Он кивнул Любоводу:

— Иди, отдыхай.

Сам, отчаянно зевая, двинулся к пасущимся за дорогой стреноженным скакунам — и замер, заметив вдруг со стороны города какое-то изменение. Рука непроизвольно метнулась к рукояти сабли, ведун медленно повернулся.

Это были горожане. Они стояли полукругом на коленях, лицом к палатке законного правителя Каима. Многие плакали. Сотни горожан. Наверное, даже все.

Мудрый Аркаим оказался милостив. Он сделал вид, будто поверил, что жители приграничного городка не собирались нарушать своих клятв, что верны присяге и просто не заметили его приезда. Поэтому он никак не выказал своего гнева, истребовав лишь того, чтобы три сотни мужчин из города взяли с собой топоры, пересадили косы на древках, превратив их из оружия против травы в кривые, но все равно смертельно опасные копья, а также прихватили припасы на три недели пути.

Надо сказать, что большого горя призванные на войну ополченцы не испытали, да и жены с детьми провожали отцов и мужей без особых слез. Дальновидная тактика ведуна дала благотворные плоды. Как ни жадился купец, Середин позволил обозным крестьянам грабить покоренные города наравне со всеми. В итоге все, кто был в походе, вернулись с немалым добром, а погиб из всех кивчан только один. Теперь добычи, богатства, славы жаждали все — о смерти же не думал никто. Каждый полагал, что если опять кто и погибнет — то уж, конечно же, не он. Друг, сосед — может быть. Но не он. Ведь других так много, а он один. Так чего бояться?

Горожане собирались почти до полудня, после чего первый отряд из трех сотен пехотинцев двинулся в поход. И скорость движения сразу упала. Расстояние, что на рысях одолевалось за пару часов — пехотинцы с обозом вышагивали целый день. Выгадывая версты, Олег даже передал на телеги вьюки с заводных коней, в седла посадил ополченцев и вместе с ними после полудня уходил вперед: чтобы разбить лагерь, заготовить дрова, развести костры еще до прихода войска. Пехотинцам оставалось только поесть да завалиться спать. Утром лагерь сворачивали тоже специально оставленные дежурные, которые потом обгоняли колонну на марше, чтобы там, впереди, снова приготовить ночлег. Эта простая уловка позволяла проходить в день на четыре версты больше — но все равно на путь до следующего города ополченцы потратили целых три дня.

Как и в прошлый раз, обитатели Лами как-то успели узнать, что случилось с их соседями, а потому в прятки играть не стали — встретили правителя за полверсты от города цветами, хлебом и салом, причем десяток специальных плакальщиц в вышитых красным катурлином сарафанах восхваляли мудрость Аркаима и свою ему преданность. Внешне тот на откровенную лесть внимания не обратил — однако потребовал с города только двести воинов, хотя и запросил сверх того еще десяток лошадей.

Спустя два дня уже значительная по численности рать устраивалась ночевать на жнивье, возле узкого ручейка, ради которого на дороге даже настила класть не стали, но вполне достаточного, чтобы напоить полсотни лошадей и полтысячи людей. Прежде чем уйти в свой шатер на ночлег, мудрый Аркаим остановился рядом с Олегом, положил руку ему на плечо:

— Ты оказался прав, чужеземец. Сегодня мои кумаи углядели несколько сотен мужчин, что шли к Каиму, к столице нашей земли, с закатного тракта. Птицы высыпали на них семь сумок со стрелами, полтораста штук. Ополченцы разбежались, но, когда орлы вернулись через два часа с новыми сумками, они шли к столице опять. Второй раз кумаев было одиннадцать — почти две сотни стрел. Смертные после нового дождя стрел разбежались и больше уже вместе не сходились. Орлы летали там весь день и завтра снова полетят. Я смотрел сверху их глазами. Мертвых тел было всего около полусотни, но ополченцы, похоже, испугались. Повернули назад. Этих сотен братцу уже не видать. Я запомню твою помощь в моем деле, чужеземец, будь уверен. Награда будет достойной твоих деяний. Но откуда ты проведал, как удобнее всего использовать птиц, что есть только у меня, у меня одного?!

— Спроси об этом бога Итшахра, мудрый Аркаим, — предложил Олег. — Мне кажется, он знает про мои приключения куда больше меня самого.

— Спрошу, чужеземец. Обязательно спрошу… — Правитель удалился к себе, а ведун остался у огня, задумчиво кидая в огонь катышки мерзлой земли и не обращая внимания на невольницу, что гладила его по волосам.

— О чем печалишься, друже? — удивился его настроению купец. — Пройдоха холоп пива тебе в этот раз не долил али мясо недосоленным оказалось?

— Если бы, Любовод, друг мой, если бы… Гнетет меня сильное сомнение, на той ли я стороне сражаться иду.

— Конечно, на той, колдун! — удивился новгородец. — Три сундука самоцветов, судно с командой, тебе еще отдельную награду обещают. Конечно, на той!

— Я не о серебре говорю, Любовод. Ты слышал: полсотни людей птицы смерти предали, — а он только радуется. Разве это хорошо?

— А когда это воевода не радовался, коли ворог его лишней силы лишился? И ты радоваться такому должен, раз при рати состоишь.

— Все равно не так все вокруг, друг мой, неправильно. Я сражаюсь на стороне, которая ведет войну с помощью оживших мертвецов, которая добивается преданности, посылая в дома умерших младенцев, которая убивает беззащитных людей и не испытывает при этом мук совести. Я не знаю, Любовод. Неправильно все это. Нет в этом справедливости.

— Колдун Олег, друг мой, — тяжело вздохнул новгородец. — Ты зачем приплыл сюда, друже, — за справедливостью али за товаром? Какое тебе дело, кто кого убивает, зачем и почему? Чужая сия страна, земля чужая, и дела у нее свои. Наше дело — свой товар продать, чужой забрать. А как тут люди живут — то дело не наше.

— Люди — везде люди, Любовод. И обращаться с ними нужно по справедливости. Разве дело это, когда их, словно скот, на бойню ведут? Когда мертвецов на живых натравливают, когда мир вверх ногами переворачивают? Почему Аркаим говорил нам, что от тирана землю свою освободить желает? Что все жители страны этой спят и видят, как с трона Раджафа выкинут?

— Ну ты как маленький, право, — пожал плечами новгородец. — Они всегда так говорят. Всегда за свободу и справедливость супротив зла воюют. Это же правители. Они ради трона своего отца с матерью не моргнув глазом отравят, брата-сестру со света сживут, детей собственных в порубе сгноят. В этих делах смысл завсегда простой. Кто проиграет — тот, стало быть, злодей, тиран и деспот. А кто выиграет — тот и есть сама справедливость. Аркаим победит — окажется, что мертвецы ради спасения жизней людских сражались, кивцы с ламьцами ради свободы и справедливости восстали, а дети мертвые — это ход гениальный, хитрость военная. Проиграет — мертвецы станут признаком знакомства с силами зла, ополченцы наши — бунтовщиками кровожадными или обманутыми, а дети — низостью величайшей. Так что забудь. Все это суета. Есть вещи, которые никогда не обманывают, вещи, что поважнее свободы и справедливости будут. Вот о них и думай.

— Что же это за вещи, Любовод?

— Полный трюм и попутный ветер.

— Здорово у тебя со справедливостью получается, друже, — мотнул головой Олег.

— Продажная больно девица она, справедливость эта. И правда — продажная, и свобода, и порядок. А вот серебро — оно никогда не обманет. И, только не смейся, не продаст. Оно же и выбор верный совершить всегда поможет. Вот смотри, ты ведь сумневаешься, верно? Мучишься, выбираешь. А знаешь, как решить все можно точно и быстро?

— Как?

— Когда сумневаешься — примыкай к тому, кто платит больше. Ведь в остальном они одинаковы, правда?

— Да ну тебя, — невольно засмеялся Олег. — У тебя только одно на уме.

— Два на уме, — вздохнул новгородец. — Первое — это то, что мудрый Аркаим платит так, что никаким князьям и не снилось. А второе, друже, — так это то, что Раджаф с родичами моими сделал. Ты забыл, видать, кто я такой, колдун? Кто мать моя, забыл? Раджаф, о котором ты так заботишься, всю нежить водяную в реках здешних извел, под корень истребил. Поэтому я буду помогать Аркаиму, даже если он станет кидаться в своего брата человеческими головами, жечь святилища и пить кровь человеческую. Такую справедливость ты переживешь?

— Извини, — прикрыл глаза Олег. Общаясь долго с человеком, ничем не отличающимся от других, поневоле начинаешь забывать, что он сын русалки. — Извини. Так бы сразу и сказал. Хорошо, друже, ты прав. Раджаф должен быть уничтожен, и это будет справедливо, как бы мы этого ни добились. А справедливость… Когда мудрый Аркаим сядет на трон, он потом придумает, как изобразить это наиболее справедливо. Что же ты мне голову морочил? Сказал бы сразу: хочу этого урода прикончить. Разве бы я другу не помог? А то — серебро, серебро.

— Я обязан уничтожить Раджафа, и я это сделаю, — сурово сообщил новгородец, наклонился вперед и закончил: — Но самое главное — чтобы мудрый Аркаим заплатил за это дело как можно больше.

— С тобой говорить… — отмахнулся Олег. — Только голову морочишь. Идем, Урсула. Лучше с тобой под одеялом пошептаться, чем у купца справедливости искать.

— Ты меньше о высших деяниях думай, друже, — ответил новгородец. — А побольше — о делах земных. О тех, что пощупать можно, на руки взять, к сердцу прижать. Они — не обманут. Тогда и спать станешь крепче, и дневать слаще. Нет, ты иди, иди. Тебе сладости, мне пиво. Так что не отвлекайся, иди.

Утром ополчение миновало Туеслов. Взятый летом «на меч», город так и остался мертвым: покрытые инеем земляные валы, провалившиеся крыши, следы пожарищ в нескольких домах. Люди возвращаться сюда не захотели, звери и птицы заселять пока не отваживались.

Иней, что в последнее время встречал путников каждое утро, таял все позже и позже, уже днем, а когда рать подступила к Птуху, перестал пропадать вовсе. Наверное, это означало, что в мир пришла зима. Вот только снег отчего-то все не выпадал. Впрочем, для армии важнее было другое: земля подмерзла, и дороги не превращались в кашу даже под напором многих сотен ног и десятков колес.

Многотысячный Птух вызывал у Олега вполне обоснованные опасения: здешние жители вполне могли оказать сопротивление, сила была на их стороне. Один хороший напор — и пять сотен ополченцев были бы смяты вместе с правителем, так и не успев применить «воспитательные меры». Но то ли из честности, то ли из страха перед мудрым Аркаимом город предпочел выразить послушание. Скорее все же из страха: развалины Туеслова, проявившего в прошлый раз непокорность, стали весомым предостережением для его соседей. А в контрасте с телегами, нагруженными всяким добром — хорошим поводом для размышления. Ведь те, кто не противился, а пошел за Олегом, вернулись богачами.

— Придется отдать Каим на разграбление, — сказал Любоводу ведун, глядя, как на городском предполье собираются в кучки призванные правителем одиннадцать сотен ополченцев. — Иначе нас не поймут. За службу всегда следует платить. Но делать это обычно приходится побежденным.

— Ты про столицу сказываешь, друже? — уточнил купец.

— Про нее, про кого же еще.

— Дык, и правильно. Зачем же еще люди на войну ходят, кроме как не за добычей?

— Иногда, друг мой, — чтобы Родину защищать.

— Добыча и тогда получается немалая, колдун. Как же без нее?

— У тебя все одно на уме, Любовод.

— Дело у меня такое, колдун, купеческое. Коли о прибытке помнить не станешь, враз по миру голый пойдешь. А ты все сумневаешься, друже?

— Нет, не сомневаюсь, Любовод. Справедливость, свобода, всеобщее счастье — это, конечно, здорово. Но так получается, что эти священные слова обычно провозглашают своей целью самые гнусные, самые отъявленные подонки. На эти грабли я один раз уже наступил, больше не хочу.

— Чегой-то не понимаю я тебя, колдун, — понизил голос купец. — За Аркаима ты сражаться намерен али против? Он ведь, как помню, о прошлый раз тебя на этих словесах и подловил.

— Он самый, — кинул Середин. — Но ты недавно сказал очень мудрую мысль. Верить нужно только в то, что можешь потрогать. Сражаться только за то, что действительно, реально и без сомнений понимаешь. Я понимаю то, что нежить речная меня хоть и пугала много раз, ан и жизнь мою грешную спасала неоднократно. Понимаю, что твоя мать — русалка, а ты мой друг. Народец водяной не самый лучший, но истреблять его под корень все равно было нельзя. Нехорошо это, грех. И я убежден, что великому Раджафу за это нужно отомстить. Плевать, что там говорит мудрый Аркаим и как дурит невежественную толпу. Я считаю, что Раджаф должен быть уничтожен. Пока наш правитель сражается против него, я буду драться на стороне Аркаима. Все прочее — шелуха.

— Спасибо, друже, — кивнул новгородец. — От меня и от матери моей тоже поклон тебе с благодарностью. Это дело нам с тобой надлежит завершить по совести, а уж остальное по уму решим, как положено.

— Это когда «полный трюм и попутный ветер»?

— Оно самое, колдун, — улыбнулся Любовод. — Теперь я знаю, отчего ты такой умный. Быстро учишься. Этак скоро и сам купцом зажиточным станешь.

Их разговор прервал подъехавший верхом мудрый Аркаим.

— Кумаи разорили еще две колонны ополченцев, что шли к столице, чужеземец, — сообщил он с седла. — До сего дня из иных городов еще ни един отряд на помощь к Раджафу не добрался. Сам он к нам навстречу тоже не идет.

— Разумеется, — кивнул Середин. — С чем ему против нас выступать, коли пополнения нет? Людей только жалко, что под стрелами полегли…

— И мне жалко, чужеземец. Но сей малой кровью мы от большой убереглись. Коли они дошли бы до поля битвы, убивать пришлось бы всех. А так большинство разбежалось. — Правитель пнул пятками коня и проехал дальше.

— Интересно, это он свою совесть успокаивает или мою? — поинтересовался у купца Олег.

— Хорошо, что успокаивает. Значит, есть совесть-то. А на войне без крови все едино не обойтись. Али ты еще сумневаешься, друже?

— Нет, Любовод, я же уже сказал. Не сомневаюсь.

* * *

Армия, разросшаяся до полутора тысяч человек, потяжелела еще сильнее, замедлила ход и до Аналарафа добиралась целых шесть дней. Зато теперь можно было не опасаться, что у обитателей придорожного города взыграет преданность прежнему правителю и они захотят разгромить мудрого Аркаима. Теперь он сам мог вскрыть любой город, как спелый апельсин, причем даже без помощи магии. Поэтому Олег ничуть не удивился, когда на дороге их встретили посланники, прославляющие нового повелителя, поющие о его подвигах, большей частью мифических, и клянущиеся в преданности.

Преданность стоила Аналарафу тысячу двести ополченцев. Спустя семь дней еще столько же влил в силы мудрого Аркаима город Та-кем.

— Четыре тысячи воинов, — не без гордости сообщил Середину правитель, когда войско, сопровождаемое обозом почти из трехсот телег, снялось с лагеря возле Та-кема и медленно втянулось на лесную дорогу. — Это куда больше, чем ты ожидал, правда?

— Да, мудрый Аркаим, это куда больше, — согласился Олег. — С такими силами ты разгромишь брата без особого труда.

— Громить его будешь ты, — заявил правитель. — Я мог убедиться, что воевода ты неплохой. Не хочу, чтобы с таким трудом собранная армия сгинула без пользы только ради моей гордыни, из-за желания показать власть, а потом учинить этой властью какую-нибудь глупость. Я доверяю тебе, ведун Олег. Командуй и принеси мне победу. Клянусь, я готов исполнять твои приказы наравне с прочими воинами.

— Что же, — слегка поклонился Середин, — благодарю за доверие, мудрый Аркаим.

Они ехали перед обозом, стремя в стремя, за последними отрядами ополченцев, и могли воочию лицезреть длинную реку из человеческих голов и кос, положенных на плечи тысяч воинов, что готовы были отдать свои жизни во имя законного наследника Каима. Во всяком случае, им придется сделать это, если Раджаф не пожелает сдаться без боя.

— Меня беспокоит мой брат, чужеземец, — поправил на плечах накидку правитель. — Мои кумаи за последние два дня ни разу не видели ополченцев, которые шли бы к нему на поддержку. Уж не пробираются ли они тайными тропами, незаметно для нас?

— Если бы тайными тропами можно было передвигаться довольно быстро, мудрый Аркаим, и проводить по ним достаточно много людей — зачем бы тогда кто-то строил дороги? Нет, даже если кто и проберется к Раджафу незаметно, то это будут считанные десятки людей. Он просто понял, что собрать ополчение ему не дадут. А теперь он вовсе не успеет это сделать. Еще шесть дней — и мы будем под стенами Каима. В прошлый раз с птицами он перехитрил нас, в этот раз перехитрили его. У него больше ни на что не хватит времени.

— Надеюсь на твой опыт, чужеземец.

— Во всяком случае, сильно ошибаться я не могу, — пожал плечами Олег. — Скажи, мудрый Аркаим, давно хотел узнать… Ты, что, способен видеть глазами своих орлов или ты узнаешь, что они увидели, с помощью каких-то заклинаний?

— Нет, чужеземец, магии здесь совсем мало. Я всего лишь умею смотреть через их глаза и видеть то же, что и они.

— Это, наверное, восхитительное зрелище…

— Да, красивое.

— Ты научишь меня этому искусству, мудрый Аркаим? Или оно тайное?

— Научу, коли ты желаешь, — легко согласился правитель. — Оно очень простое. Нужно всего лишь взять едва вылупившегося птенца до того, как у него открылись глаза, и, используя заклинание для чтения мыслей, настроиться на его мысли, его сознание, дать ему возможность видеть все своими глазами. Он привыкает к этому, и когда у него открываются глаза, он делится своим зрением так же просто, как раньше ты делился своим. Птенец поначалу вовсе не замечает разницы. Проведя с ним все время от вылупления до первого полета, ты настолько приучаешься к общему зрению, что и потом продолжаешь легко видеть то же, что и кумай.

— Ничего себе — просто! Два месяца от птенца не отходить!

— А ты думаешь, почему у меня всего пять десятков орлов, ведун Олег? Пока я найду время и приучу к себе одного птенца, успевает умереть от старости или болезни кто-то из остальных. Мой брат, наверное, тоже мог бы овладеть этим мастерством, но он решил поступить проще и устроил на порубежье дозоры и службу из многих посыльных.

— А что сейчас видят твои птицы, мудрый Аркаим?

— Много чего, чужеземец. Поля, дороги. Пашущих землю смертных. Неподалеку от Птуха парень и девушка разделись догола и кувыркаются среди инея возле пашни. Там еще расстелена тряпица и стоят кувшины. Наверное, она приносила ему пищу, но та оказалась отравлена. Пруды возле Кассаха подернуты льдом. На торгу разложены лодки. Ремесленники их смолят. Видать, река скоро тоже замерзнет. Вокруг Каима, на внешнем валу, горожане вкапывают колья.

А всего на два перехода дальше, у Пьяна, они сносят в дома сено, женщины пересаживают цветы. Многие из горожан раскладывают для отбеливания сукно и полотно. Видать, и не слышали, что в стране война кипит. Вижу, что у меня во дворце вода течет потоками. Непонятно, откуда… Из дверей большого дворца во двор хлещет, и оттуда через ворота вниз льется. Много. Словно туда ручей со Снежной горы повернул. Слуги бегают, ничего не понимают. Руками машут, тряпками. Жалко, спросить нельзя. Вот! Вот из Каима начали воины выходить, собираются возле города…

— Много?

— Пока неведомо… Токмо начали собираться. Как в поход двинутся — посчитаю… Но откуда же вода появиться могла? Вот уж загадка… Ну да ладно, с водой как-нибудь опосля узнаем. А вот войско Раджафово…

— Похоже, он надеется, что поле, где он одолел меня в прошлый раз, принесет ему удачу… От Каима туда дня три идти, и от нас столько же. Что же, пусть будет так. Там и сквитаемся.

Некоторое время они ехали молча, потом мудрый Аркаим вдруг произнес:

— Их много, чужеземец. Сотен пять смолевников, и не меньше четырех тысяч ополченцев. Каим — крупный город. Он один способен выставить больше сил, чем половина страны. Так что Раджаф все равно оказался сильнее.

— Ты говоришь это так, мудрый Аркаим, словно в тайной деревушке среди твоих гор кончились стрелы. Надеюсь, это не так? Впереди еще три дня пути.

— Да, я совсем забыл, — облегченно кивнул правитель. — Когда видишь врага своими глазами, не всегда понимаешь, что до него может быть еще очень, очень далеко.

— Пусть твои птицы постараются. Не нужно беречь стрелы. Победим мы или проиграем, но после битвы они нам больше не понадобятся. Сбрасывай все, что только есть. И целься именно по пехоте. Конница в доспехах. Лошадей, конечно, побить можно, но доспешный воин и пешим опасен. Нужно хотя бы оставить их без поддержки.

На узкое, в четыре сотни метров и длиной километра в полтора поле, ставшее в прошлый раз местом его позора, ведун вышел все-таки первым. Было немногим после полудня, но понурую траву и деревья по сторонам все еще покрывал серебристый, сверкающий на солнце иней, придававший местности праздничный, новогодний вид. Лишь в одном месте черная строчка выдавала место, где совсем недавно пробежала от березняка к сосновому лесу осторожная лиса. Словно чувствуя близкую беду, она не стала мышковать, а поспешила скрыться в безопасной чаще.

— Здесь становись, в ширину, от края до края, — указал он вытекающим на поляну ополченцам. — Да не толпой сбивайтесь, а рядами становись! Плечом к плечу становись, плечом к плечу. Да так, чтобы только ладонь между соседями пролезала. Любовод, сюда скачи! Давайте, давайте, равнение соблюдайте! Ну, выстраивайтесь! Эй, усатый, ты тут самый умный? Может, на голову подкоротить, чтобы не мешала? Нечего валяться, вместе со всеми вставай!

Людской поток, точно наводнение, вытекал и вытекал из леса, заполняя поляну. Заставить неопытных пахарей образовать подобие правильного строя стоило Олегу некоторого труда — зато теперь он точно знал, с какой плотностью сможет выстроить своих людей. При построении от леса до леса глубина строя получалась ровно десять рядов.

«Мужиков из Кивы и Лами в резерве у себя оставлю, — тут же решил ведун. — Будет девять рядов вместо десяти, погоды это не сделает. Зато получу четыре сотни свежих сил на всякий случай».

Вслух же он, привстав на стременах, заорал:

— Эй, обозники! Телеги в круг сворачивайте, чтобы оглобли на задке впереди идущей телеги лежали! Трое человек в лес немедля, сосну свалите. Мне сюда вперед чурбак нужен, высотой по подбородок! И быстрее шевелитесь. Теперь остальные все! Смотрите сюда! Меньше лыбься, кучерявый, не то девке своей о походе рассказать не сможешь. Я ныне твой живот намерен спасти. Так что смотри и запоминай. Чем лучше запомнишь, тем дольше проживешь. Смотрите все!

Олег спешился, подошел к строю, взял из руки одного ополченца корявую пародию на копье, сооруженную из оглобли и косы, вернулся обратно на открытое место.

— Смотрите все! На вас будет нападать конница! Не бойтесь, она уязвима для любого, кто не убегает, писаясь от ужаса в штаны. Любовод, давай. Мечом, да не торопясь.

Купец кивнул, обнажил клинок, пустил скакуна в рысь.

— Коли враг близко, резко приседаете, копье над головой горизонтально, на вытянутых руках. Как он ни рубит, все едино по ратовищу клинком попадет. Ну!

Новгородец с невысокого замаха нанес плашмя удар, попал по оглобле, попытался замахнуться снова — но тут Олег приподнялся, вскинул край копья с косой и изобразил быстрый укол под чешуйки доспеха.

— Понятно? Он бьет, попадает по древку, ему нужно время для нового замаха. В этот миг вы и колете его снизу. Лучше сразу снизу, под латную юбку, там брони нет. Проткнете до самых плеч. Или в подбородок бейте. Или просто куда попадете. Ясно? Присесть, принять удар, тут же уколоть в ответ. Коли топор в руках — так же рукоятью над головой вскидываете, чтобы череп не снесли, а потом тут же в ответ рубите. В живот по доспеху не бейте, там мягко. Прогнется, но не продырявится. Коли с замаха — так лучше в грудь или по спине метьтесь. Не бывает такого доспеха, чтобы удар топора выдержал. Замаха нет — в верхний вырез метьтесь. Не достаете — тогда по ноге, по бедру секите. Там брони никакой. А без ноги человек больше двух минут не живет. Да и вообще, коли на ноге стоять не сможет — в сече в момент добьют, можно не беспокоиться. Понятно вам? Но самое главное — это я вам показал, как один на один всадника из седла выбивать. Но в битве вы не одни будете, всегда товарищи рядом. А потому и вовсе ничего не бойтесь. Коли на тебя враг налетел — приседай, голову береги. Пока он в тебя метится, друзья твои слева и справа живо на пики его поднимут, второй раз мечом взмахнуть не дадут! Все поняли? Смолевник налетает — бейте коня по ноздрям. Место это у лошадей болезненное. Остановится, на дыбы встанет — вы победили. Смолевник, считай, из седла вылетел. Не получилось — значит приседайте, оберегайтесь. Отвлеките противника на себя, товарищи добьют. Коли один остался — все едино не бойся. Копьем под брюхо коли, топором по ногам бей. Каждый по всаднику убьет — считай, железа на два поколения вперед получите!

Олег прошелся перед строем, покачал головой:

— Молчите? Думаете, глупость несу? Отчего никто не спросил, как же он станет ноздри лошадиные ловить, коли та на него во весь опор несется? А ведь с этого все начинаться будет! Объясняю. Видишь всадника, что на тебя несется. Упираешь нижний конец копья в землю. А как тот в паре шагов окажется, приседаешь да острие копья в грудь конскую направляешь. Дальше ничего делать не требуется — напорется по самый круп и упадет. Хорошо направленное копье в конскую грудь входит, у всадника между лопаток выскакивает. Но это не обязательно. Смолевник из седла вылетит, потом лежачего добьете. Любовод, давай.

— Я что, дурак? — возмутился купец.

— Да не в меня, рядом скачи. Я только изображу.

Новгородец кивнул, пустил коня рысью, метясь на пустое пространство в паре шагов слева от ведуна. Олег, в полном соответствии со своей инструкцией, хорошенько упер подток копья в землю, даже ногой приступил, чтобы не заскользило. Когда купец приблизился, ведун упал вперед на колено, опуская загнутый кончик косы до уровня конской груди, сам опустил голову и рефлекторно дернул левой рукой наверх, прикрывая корпус. Новгородец, помахивая мечом, промчался мимо, Середин встал, повернулся к строю:

— Все понятно? Вот так надобно поступать, и только так, коли хотите врага поразить и сами в живых остаться. Ага, вот и чурбак… Сюда ставьте, рядом со мной. Ну что, понятно все, воины? Неужели понятно? Почему же не спросит никто, что с копьем делать, с которым смолевник на меня во весь опор нестись будет? Пока я его накалываю, как бы он меня самого не проткнул! На это я тоже отвечу, хоть и молчите вы все. Щит нужен для спасения. Из-за него вы на врага смотрите, за ним от стрел и копий прячетесь, а когда пику свою на коня направляете, то под него приседаете, от всего закрываясь. И от копий, и от копыт, и от мечей. Как грохотать поверху перестанут, вот тогда и вставайте, топор в руки, и добивайте тех, кто жив еще из врагов остался. Щитов у вас нет, но дело это поправимое…

Середин отнес копье владельцу, взял у того и у его соседа по топору, вернулся к поставленному на попа чурбаку.

— Щита толщиной в два пальца вполне хватит. Значит, — Олег приставил один топор примерно на треть от края, — значит, начинаем отсекать все лишнее.

И он принялся колотить обухом второго топора по обуху того, что был приставлен к чурбаку. Острие быстро погружался вдоль волокон в древесину, пока с легким щелчком от чурбака не отделилась горбылина.

— Отмеряем два пальца…

Опять десяток ударов — от чурбака отскочила неровная, вся в торчащих, точно волосы, волокнах, доска. Потом еще одна и еще.

— Теперь составляем доски вместе… Расщепляем горбылину вдоль… Ломаем пополам… Накладываем получившиеся палки с тыльной стороны. Все, щит почти готов. Осталось прокрутить дырки, продеть ремни и как можно плотнее все связать. Можете порезать на ремни свои пояса, лямки заплечных сумок, подолы куртки, покромсать шкуру барашка, которого собрались съесть на обед, — неважно. Но сперва сделайте щит, а уж потом занимайтесь едой. Тут работы на час, не больше. Герб на таком сооружении, само собой, малевать будет стыдно, но вот жизнь он спасти может. Все, разойдись, за дело!

Середин перевел дух. В свое время в клубе исторического фехтования он проводил немало уроков — но еще никогда у него не получалось лекции столь емкой и короткой.

— Фуф, аж зубы заболели. — Ведун поймал повод своего коня, поднялся в седло и тут же проверил, на месте ли щит, повешенный на заднюю луку седла. — Да… Хоть и не взаправду приседал, а без него враз голым себя почувствовал.

Они с другом повернули скакунов и медленно начали протискиваться через толпу обсуждающих недавний урок ополченцев. Многие из ребят помоложе даже пытались повторять увиденные приемы. Дело, конечно, хорошее — но всем им не мешало бы в первую очередь изготовить для себя прочные сосновые щиты.

Шатер мудрого Аркаима уже стоял — издалека он казался золотым, трудно было перепутать. А вот палатки для Олега и купца — еще нет. Урсула колдовала возле котла, подбрасывая какие-то травки, Будута колол на дрова сухие березовые полешки.

— Уж не приворотное ли зелье ты там готовишь? — с притворным подозрением поинтересовался ведун.

Невольница испуганно подскочила, отступила в сторону:

— Нет, господин! Что ты, господин. Я и не думала, господин.

По ее поведению можно было подумать, будто она и вправду занималась любовной магией.

— Манка с ветчиной, — не прекращая колки, ответил за нее холоп. — Я уж попробовал. Объеденье.

— Насилу отогнала, — посетовала рабыня.

— Ну, значит, больше не давать. — Любовод полез в сапог за ложкой. — Как, пора уже?

— Почти… — Урсула, подскочив, накрыла котел крышкой, сняла, отставила на траву: — Дойти должен маленько, запариться.

Пахло от котла действительно так сладко и пряно, что рот наполнился слюной.

— Может, не надо ему париться? — облизнулся Олег. — И так умнем.

— Надо, господин. Обязательно. Не то вкус не тот будет, и вода лишняя не уйдет.

Полог шатра колыхнулся, и наружу вышел правитель, облаченный в скромный серый халат, плотно простеганный железной проволокой.

— Сотни Раджафа на подходе, чужеземец. Скоро выйдут на поле.

— Так близко? — выпрямился Середин.

— Да.

— Сколько их?

— Сотен пять смолевников и столько же пеших.

— Неужели кумаи смогли перебить больше трех тысяч человек? — изумился ведун.

— Нет. Поранили и убили сотни две смертных. Но прочие испугались. Половина сбежала в первую же ночь. И потом бежали. Мне показалось, что после первой ночи смолевники стали их сторожить.

— Отлично, — засмеялся Олег. — Враг, которого приходится гнать на поле боя под конвоем, — мечта любого полководца. Урсула, запаривание отменяется. Этого требует стратегическая обстановка, — вскинул ведун ложку. — Есть необходимо прямо сейчас.

Мудрый Аркаим ошибся совсем немного. Вражеские сотни начали выходить на дальний край поля только после того, как ведун со спутниками успели дочиста опустошить котел и даже запить вкуснейшую кашу несколькими глотками меда. Олег перевел взгляд с противника на своих ополченцев. Как обычно, большинство воинов без дополнительного понукания пустили дело на самотек, понадеявшись на авось, — в общем, щиты из четырех тысяч человек изготовили от силы лишь каждый пятый. И что всего обиднее — самых обязательных теперь придется поставить на острие удара, в первые ряды.

— Ополчение из Кивы и Лами, ко мне! — громко крикнул Олег. — Строиться здесь!

Он поправил вороненый чешуйчатый доспех, уже вторично выделенный из запасов законного наследника Каима, повернулся к своим спутникам.

— Мудрый Аркаим. Ты обещал слушаться меня во время битвы, как обычный ратник. Так ли это, правитель?

— Да, чужеземец, — склонил голову тот. — Слушаю и повинуюсь.

— Я выстрою ополченцев поперек поля. Ты, мудрый Аркаим, будешь командовать правым крылом. Тебе, Любовод поручаю левое. Будута…

— Мне центр! — радостно вскинулся холоп.

— Будута будет при мне на случай, коли приказ отдать придется. А теперь слушайте меня внимательно. Раджаф начнет битву ударом конницы. Имея такой кованый кулак, глупо не использовать его и не попытаться опрокинуть нас одним ударом, разорвать строй на куски, превратить войско в рыхлую толпу, столь удобную для безнаказанного истребления. Я не знаю, в какое место он нанесет удар. Но, куда бы этот удар ни пришелся, все остальные части войска должны тут же начать наступление, охватывая конницу со всех сторон, окружая ее. Нас намного больше, и это удастся без труда. Главное — не ждать. Конница, поняв, что не смогла прорваться, может попытаться отступить. Надо окружить и додавить ее до последнего человека.

— А если они прорвутся, чужеземец?

— Не прорвутся, — покачал головой Олег. — Нас больше в четыре раза. Никаких шансов!

Вскоре ополчение было выстроено — от леса до леса, как раз на месте давно затоптанной лисьей строчки. Первые два ряда — воины со щитами, не имеющими ни ручек, ни ремней, тяжелыми, но зато довольно толстыми. Два пальца сырой древесины — не всякая стрела пробьет. Только лучников у Раджафа почти наверняка нет, эти легкоконные мастера попали Олегу в капкан еще в первой сече. А чтобы подготовить хорошего лучника, требуется много, много лет напряженного труда. Взять их через пару месяцев после первой битвы противнику просто негде. Вот копейного удара такому щиту никак не удержать. Был бы стальным при такой же толщине — тогда может быть. Но никак не деревянный. И всей пользы от него — что не так страшно.

Еще пять сотен воинов, мужчин из малых приграничных городов, Олег выстроил правильным квадратом у себя за спиной, по центру фронта. Почему-то именно им ведун доверял больше всего. Было в этом что-то инстинктивное, нерациональное. Чувствовал — не бросят.

Команды были отданы, план сражения — разработан, люди — расставлены на местах. Теперь оставалось только ждать. Конница у Раджафа — значит, и инициатива у него. Олег не мог даже слегка припугнуть противника нападением — с самопальными щитами без ручек и умбонов о наступлении даже на несколько шагов не могло идти и речи.

— Надеюсь, тебе не захочется переночевать перед битвой, — прошептал себе под нос Середин. — Смотри, мы готовы. А вдруг нападем, да и снесем вместе с лагерем перед самой темнотой. Лошади расседланы, смолевники без доспехов. Что делать станешь?

Похоже, те же мысли посетили и великого Раджафа. Он выстроил своих ополченцев небольшим прямоугольником у выхода на дорогу — видимо, прикрыл обоз, — а конница, не получив даже получаса отдыха, вдруг опустила копья и с какими-то несвязными, устрашающими воплями понеслась вперед.

— В левый фланг бей, — тихо посоветовал Олег. — Мы тебя к березняку прижмем да тихонько вырежем. А резерв я тем временем пошлю против твоего ополчения.

Но Раджаф действовал с упрямой прямолинейностью зомби: сверкающие золотыми доспехами кованые сотни помчались на центр, в самую середину неровного строя ополченцев.

— Подтоки в землю!!! — что есть мочи закричал ведун, хорошо понимая, что при виде сверкающей бронированной лавы, катящейся прямо в лоб, о недавнем уроке недолго и забыть. — Подтоки в землю! Садиться готовьтесь! На колено, на колено!

Его голос утонул в оглушительном треске ломающихся копий и щитов, в предсмертных криках, воплях ужаса и боли. Пики смолевников легко пробивали тонкие деревяшки и людей за ними, нанизывая на каждое копье по два, три, а то и четыре человека — но и выставленные ополченцами перед смертью бывшие косы тоже находили своих жертв, корежа лошадям груди, вспарывая животы и разрывая шеи. Они умирали, падали вперед — туда же, на поднятые копья, вылетали из седел и лишившиеся скакунов всадники.

И все же напор атакующей конницы, накопившей огромную инерцию, продолжался. Задние ряды, затаптывая друзей и врагов, возносились на груду дергающихся тел, скакали дальше, чтобы в свою очередь рухнуть, собственными телами накрывая острия копий, давя несчастных пехотинцев, ничего не видящих и не понимающих. Мгновения — и уже по ним, по их спинам и ребрам, их рукам и головам катила неодолимая волна атаки.

— Копья держите! Копья вверх! Лошадям в груди направляйте! — заорал Олег, видя, как закованная в железо лава стремительно пожирает ряды ополченцев.

Только что их было девять рядов — целая стена, толстая, надежная, — как вдруг сразу осталось шесть, пять, четыре… Всадники, вколачивая копыта коней в шевелящуюся окровавленную массу, наклонялись к гривам коней, выбрасывали вперед копья, накалывая на них неопытных ополченцев — вчерашних пахарей, не успевших состряпать банального щита, — бросали свои пики в телах умирающих, выхватывали мечи и рубили, кололи, били щитами, продолжая ломиться дальше и дальше.

Три ряда, два… Ополченцы даже своими уродливыми копьями выбивали всадников с короткими мечами из седел, резали морды лошадям, отмахивались, вонзали косы снизу иод чешую. Но вместо убитых смолевников возникали новые, и те кололи пиками, бросали их, хватались за мечи, чтобы истребить еще кого-нибудь, зарубить хоть одного, хоть еще двоих.

Последний ряд.

— Сейчас прорвутся. — Олег передернул плечами, потянул из ножен саблю, оглянулся на резервные сотни и выкрикнул всем и всегда понятный клич: — Мужики, наших бьют!!! За мной, бей их! Ура-а-а!!!

Он послал вперед своего скакуна, в считанные секунды одолел два десятка метров до разрывающегося заднего ряда фаланги, встретился глазами с радостным кареглазым бородачом, уже вообразившим себя победителем, и ударил саблей по его клинку. Меч смолевника отскочил вправо — Олег метнул щит, его ребром ломая врагу руку посередине плеча и выбивая того из седла, промчался мимо, столкнулся со следующим, поймал его клинок на щит, подбросил вверх, а саблей рубанул поперек лица. Снова дальше, даже не глядя, что там будет с подраненным врагом.

Еще смолевник — они столкнулись щитами, и тот попытался уколоть Середина через верх, в плечо. Удар получился слабый, скрежетнул вниз по доспеху, не причиняя вреда — ведун резко дернул щитом выше, отбрасывая чужую руку, и тут же резанул через открывшуюся внизу щель чужую ногу. Ведун отмахнулся от меча справа, опять пнул щитом левого врага. Тот, слабея от кровопотери, начал заваливаться, а справа какой-то неугомонный юнец все норовил дотянуться до Середина своим толстым коротким мечом. Олег резко качнулся вперед и вправо, пропуская вражеское оружие слева над плечом — там все едино вороненая чешуя, не поранит, — и стремительным выпадом вдвое более длинной сабли кольнул парня меж ключиц в основание шеи.

— Ур-ра-а-а!!! — подоспели, окончательно закрывая брешь, ополченцы.

Юнцу в бок и под мышку впились копья, и он окончательно повалился под копыта, слева вместо чужого коня появились одетые в белое пехотинцы. До ближайшего смолевника было уже метров пять — не дотянуться. Теперь вместо последнего ряда бойцов на острие вражеской атаке находилось еще восемь рядов свежей бодрой пехоты.

Олег приподнялся на стременах, вглядываясь вперед. Так и есть, пока конница прорывалась вперед, увязая в бесконечных рядах ополченцев, пока рубилась насмерть, отвоевывая шаг за шагом, у нее за спиной, сжимая в смертельных объятиях, сомкнулись правый и левый фланги неторопливого пешего строя. Теперь полное истребление конницы становилось лишь вопросом времени и обычной ратной работы. Вырваться воины Раджафа уже не могли.

— Интересно, он сам принимал участие в атаке или позади отсиживался?

Самое страшное, что могло сейчас случиться — это атака ополчения из Каима, удар в спину тем, кто занят истреблением окруженного врага и не замечает ничего вокруг. У Раджафа еще оставался шанс превратить поражение в победу. Но… Но пехота врага так и не решилась вступить в бой. То ли воевода был среди смолевников и некому оказалось отдать приказ, то ли ополченцы, видя гибель отряда отборной конницы, не пожелали лезть в мясорубку и, оставшись без конвоя, предпочли тихо уйти. Жить-то хочется всем…

В воздухе закружился снег. Он падал огромными бесформенными хлопьями, словно торопился поскорее скрыть тот ужас, что творился на земле. За время, прошедшее с начала битвы, Хорс уже спрятал сияющий лик за непроглядной пеленой облаков, не желая видеть смерть и боль, и теперь чистый белый саван старательно укутывал окровавленную землю.

— Будута, скачи туда, убедись, что ополченцы Раджафа действительно ушли, — оглянулся на холопа Олег.

— Сделаем, боярин.

Паренек наклонился с седла, отер напоенный кровью меч о спину какого-то безжизненного бедолаги, вернул в ножны и принялся подергивать поводья, заставляя скакуна попятиться прочь из пешей толчеи. Избиение последних смолевников завершалось, но до конца ратной работы было еще очень, очень далеко. Ополченцам предстояло еще самое тяжелое — предать земле своих и чужих воинов, отослать раненых домой, справить тризну, провожая павших в последний путь.

«Раньше чем через пару дней не уйти, — понял Середин. — Долго. Раджаф наверняка какую-нибудь пакость приготовить успеет. А преследовать остатки его войска нечем. Конницы-то нет».

Можно было бы расспросить о происходящем правителя — но вытаскивать сейчас мудрого Аркаима из гущи схватки было делом хлопотным и долгим. За несколько часов в стране все равно ничего не изменится.

«Ладно, вечером поговорим», — решил ведун, выбравшись наконец из толкучки.

Его присутствия на поле брани больше не требовалось. Раджаф снова был разгромлен. И на этот раз — окончательно.

Потери ополченцев составили больше полутора тысяч человек. Ничего удивительного, учитывая, что бездоспешная, необученная и почти безоружная пехота сражалась с закованными в железо профессионалами. На самом деле соотношение было еще более позорным: примерно полторы сотни убитых смолевников против тысячи мертвых пехотинцев, — но ополченцы эту цифру быстро подправили, без жалости добив всех найденных ранеными врагов. Со стороны мудрого Аркаима ранены были около семисот, но где-то две сотни из них — легко и могли остаться в строю. Поэтому Середин считал только тяжелых — тех, кого пришлось по двое укладывать на телеги, чтобы отправить домой, — либо сильно увечных, пусть и способных держаться на ногах.

Рытье ямы, укладывание в нее погибших, насыпание кургана, поминание ушедших в иной мир мертвых друзьей — все это заняло как раз два дня. Ведун ополченцев не торопил. Они честно заслужили свое право на небольшой отдых, а погибшие — на достойные проводы. Тем более что мудрый Аркаим, следивший за обширной страной десятками орлиных глаз, тревожных изменений не замечал. Никаких войск, никаких людских толп нигде и никуда не перемещалось. Разве только столицу горожане продолжали лихорадочно укреплять — но тут уж изменить ничего было нельзя.

Колонна ополченцев двинулась вперед утром третьего дня. Как это обычно и бывает после первой победы, пусть и такой кровавой, в людях появилась уверенность в собственных силах, желание добить врага, победить окончательно. Теперь на них можно было положиться. Особенно если указать что-то конкретное, ради чего стоит рисковать и терпеть лишения.

Олегу вспомнилась далекая гражданская война, закончившаяся еще до рождения его родителей. Там люди хоть примерно представляли, ради чего животы кладут. Кто-то — за равенство, счастье и жизнь без буржуев и помещиков, на своей земле, у своих заводов. Кто-то — против быдла, лишающего их накопленного за столетия добра и власти. Увы, в большинстве случаев соседи режут друг друга по поводам, мало понятным постороннему человеку. Какая разница, Южные или Северные штаты провозгласят одну и ту же конституцию? Какая разница, имеет или нет право на наследство некая дочь короля? Какая разница, креститься слева направо или справа налево? Какая разница, кто сядет на трон — брат Раджаф или брат Аркаим? Нет, для Раджафа и Аркаима разница есть. Есть разница для той женщины, королевны — сможет она заказывать себе триста или только сто пятьдесят платьев в год. Есть разница для епископа — сколько десятины он получит с прихожан. Но ведь гибнут не они, гибнут простые смертные, для которых при любом исходе не изменится совершенно ничего.

Ладно, они с Любоводом — им домой вернуться хочется, что обычным путем сделать почти невозможно, им товаром не мешало бы разжиться, виселицы избежать, отомстить Раджафу за нежить речную. Тут хочешь не хочешь, а рисковать приходится. А пахарям-то чего погибать? Так ведь нет — идут, мужеством своим гордятся, готовы снова коннице под копыта лечь…

Олег придержал коня, дождался, пока его догонит правитель, поехал рядом.

— Скажи, мудрый Аркаим, ради чего мы сражаемся? Нет, я помню, ты законный наследник Каима, Раджаф захватил твой трон. Теперь мы вернем тебя обратно в правители. Но что будет с этими несчастными, с теми, кто погибал под твоими знаменами и убивал в твою славу. Они заметят хоть какую-то разницу или для них всего лишь одно имя сменится другим? Скажи, мудрый Аркаим, стоит ли умирать только ради того, чтобы на плакате, славящем правителя, изменилось несколько букв?

— Ты опять замышляешь измену, чужеземец? — вопросительно приподнял брови правитель.

— Нет, мудрый Аркаим, как раз я знаю, ради чего иду в поход. Ради платы, которую получу от тебя, и ради мести, которую Любовод получит от твоего брата. Но что мне сказать этим людям, когда я снова отправлю их под удары вражеских мечей? Ради чего они должны класть свои животы?

— Но ведь ты знаешь о пророчестве, ведун Олег, знаешь об уговоре Каима с богами, о моем служении Итшахру и его возрождении. Чего тебе нужно еще?

— Пророчество, врата мира мертвых, власть над всем миром? Мы сражаемся ради этого?

— Именно, чужеземец. — Правитель покачал головой. — Похоже, ты слишком легкомысленно относишься ко всему этому, ведун Олег.

— Но разве это изменит что-то в жизни пахарей и ремесленников, мудрый Аркаим? Ведь эта власть, богатство, удовольствия опять достанутся только тем, кто и сейчас не беден. А ради чего умирают они? Только не говори мне о свободе, справедливости и правде. Эту лапшу ты вешал мне на уши в прошлый раз.

— Они будут умирать во имя свободы и справедливости, чужеземец… — Правитель немного помолчал и продолжил: — Во имя того, чтобы был изгнан трусливый Раджаф, чтобы рухнул позорный уговор, чтобы раскрылись врата мира, впуская к нам величайшего бога по имени Итшахр. Чтобы он был единственным из богов, чтобы я правил от его имени на земле, все каимцы стали князьями, а прочие народы — их слугами и рабами; чтобы ты, ведун Олег, и твой друг Любовод получили каждый в правление любую страну по своему выбору, дабы это послужило вам платой за помощь мне в мои тяжелые времена. Именно так я понимаю свободу и справедливость. Тебя что-нибудь не устраивает в моих планах?

— Свободный и справедливый мир — это тот мир, в котором я являюсь единственным властителем и диктатором… Да, пожалуй, в этом что-то есть… Что-то понятное, без пустого словоблудия.

— В котором я являюсь властителем, — усмехнувшись, уточнил мудрый Аркаим. — Я готов прощать тебе некоторую грубость и неуважение, чужеземец, раз уж ты оказался человеком из пророчества и хорошим воеводой. Но только не посягательство на основы основ. Наместником Итшахра на Земле буду я, и только я.

— Безусловно, — немедленно подтвердил Олег, отступая от опасной грани. — Ты, и только ты способен стать наместником Итшахра на Земле. У меня и в мыслях не было посягать на это священное право законных наследников Каима.

Общаясь с князьями, боярами и иными родовитыми, власть предержащими особами, всегда стоит следить за возможными двусмысленностями своих слов. Большинство из них способны забыть удар меча — но никогда не простят пощечины. Могут не обращать внимания на оскорбления — но станут смертельным врагом из-за вежливого намека на недостаточную родовитость.

— Представь себе мышонка, чужеземец. Мышонка, которого смыл штормовой поток, — милостиво кивнул ему правитель. — Мышонок может сдаться, утонуть, быть разбитым о камни. А может решительно бороться и выплыть на гребень потока, нестись вперед на его высоте. Мышонок никогда не сможет одного: остановить этот поток. Ты понимаешь меня, ведун? Все эти люди здесь потому, что мне понадобились их жизни. Они могли засесть в своих городках и тихо сдохнуть там, борясь за право меня предать, или вместе со мной выйти на битву и сражаться, добывая честь и славу. Они не могли одного, чужеземец. Отсидеться в стороне. Когда идет поток, он заливает мышиные норки. Без радости, без злобы. Заливает, и все. Потому что это поток.

Я понимаю тебя, ведун Олег. Ты привык сражаться за чужой покой, и твоя душа мучается, когда приходится бросать в мясорубку тех, кого ты привык спасать. Что же, постарайся сделать так, чтобы их погибло поменьше. Но те, кто оказался на пути потока, не могут не плыть среди штормовых волн. Секрет в том, что человек всегда должен блюсти свою честь, достоинство. Всегда должен быть готов к борьбе, к боли, к страху, чтобы преодолеть, выплыть, попасть на гребень. Или умереть. Но умереть с честью, не воняя потом годами тухлятиной из затопленной норы. А думать о смысле потока… Не стоит заботиться о том, чего не можешь изменить. Нужно сохранить свой стержень, остаться самим собой в меняющемся мире. И тебе, и каждому из них. Поверь, они еще будут вспоминать эти дни как самые счастливые в своей жизни.

— Если останутся в живых.

— Те, кто останется в живых, чужеземец. Поток не способен истребить всех мышат, когда их много. Но никогда не бывает, чтобы выжили все.

— Мышата, говоришь?

— Ты можешь называть их хоть тиграми, ведун Олег, — пожал плечами мудрый Аркаим. — Потоку все равно.

Ополченцы вышли к столице вечером третьего дня. Олег специально торопил их, подгадывал, чтобы попасть под стены Каима именно в конце дня. Он хотел напугать жителей числом своего войска, заставить их мучиться мрачными предчувствиями, оставшись наедине с мыслями в ночной тиши. Но вышло наоборот. Две с половиной тысячи воинов показались жалкой щепкой, что прибило течением реки к огромному валуну. Ведун успел подзабыть, какова на самом деле в размерах столица древней страны. Круг почти километрового диаметра; покрытые коркой льда в ладонь толщиной, стены высотой с четырехэтажный дом, поверх которых теперь возвышался плотный тын из остро заточенных кольев в полтора человеческих роста высотой, каждое в половину обхвата диаметром. Что по сравнению с этакой махиной двадцать пять сотен воинов? Их не хватило бы взять в кольцо даже половину города, пусть бы они и встали на расстоянии копья один от другого.

— Ты сможешь захватить его, чужеземец? — при виде такого могущества засомневался в своих силах даже мудрый Аркаим.

— Все в руках богов, правитель, — вздохнул Середин. — И двух с половиной тысяч маленьких сереньких мышат. Молись Итшахру, мудрый Аркаим, принеси ему жертвы. Может, его воля окажется сильнее воли тех, кто заключал уговор.

— Это поможет? Или могучий Итшахр лишь успокоит мою душу?

— Все в руках богов, — повторился ведун. — Долгий покой под защитой медного стража сыграл злую шутку с твоими каимцами, правитель. Они совсем забыли, как встречать внезапных гостей. Смотри, они поставили частокол, но забыли сделать в нем бойницы. Значит, лучники не смогут стрелять по атакующим воинам. Хотя лучников в городе, пожалуй, и нет, полегли уже все. Но ведь через такую стену даже прицельно сулицы не метнуть. Через верх кидать бесполезно, не попадешь никуда. Людей в городе обитает тысяч двадцать… Нет, меньше. Ведь центральные кольца занимает святилище и дворец богов. Значит, около пятнадцати тысяч. Может, немногим больше. Две трети — старики и дети. Из взрослых половина — женщины. Итого, сколько там остается мужчин, способных держать оружие? Столько же, сколько и нас. А скольких увел отсюда на битву великий Раджаф? Четыре тысячи? Похоже, мудрый Аркаим, твой брат выгреб отсюда всех мужчин до последнего отрока. Они, конечно, разбежались. Кто-то вернулся, кто-то побоялся, что его за дезертирство повесят, кто-то к отступающим примкнул… В общем, готов заложить свою шапку, что больше тысячи крепких бойцов там, за стенами, не наберется.

— Ты на стены посмотри. Вон высота какая. Лед скользкий. Да еще тын.

— Стены не высотой крепки, мудрый Аркаим, а твердостью их защитников. А с этим в Каиме слабовато. Лучших из бойцов война уже сожрала. Осталось то, что осталось… Ополчение из Птуха нужно поставить лагерем с северной стороны, из Аналарафа — с юго-восточной, сами мы с остальными ополченцами тут останемся. Будем находиться в прямой видимости друг от друга. Плотной осадой это назвать нельзя, но все стены на виду будут, так что незаметно ни из города, ни в город никто не проберется. Сейчас ополченцы пусть устраиваются, а завтра начинают город штурмовать. Лезть на стены, вязать пучки из хвороста, подкидывать под частокол и поджигать. Толку, конечно, мало — но пусть защитники понервничают. Будута! На рассвете обозников соберешь, к лесу поедете. Рубите тонкие хлысты, везите сюда. Сделаете потом наметы.

— Что за наметы? — не понял правитель.

— Лестницы такие. Шириной сажени в три-четыре. Они тяжелые, и если к склону привалить, отбросить потом трудно. После этого поливай их, не поливай — все равно наверх забраться нетрудно. Я же сказывал, мудрый Аркаим. Пользы от ледяных стен — только то, что шайке разбойничьей по ним тайно наверх не залезть. Да и то пригляд ратников умелых нужен. Будута, сперва наметы, понял? Потом найдешь сосны ровные и высокие. Стены в высоту саженей десять будут — значит, хлысты по пятнадцать в длину понадобятся. Свалишь, от ветвей зачистишь. Ну… Штук десять точно понадобятся. Уложишь попарно на телеги, комлем к макушке. Одну телегу под один конец, другую — под другой. Поверх стволов набьешь палки поперечные в полушаге одна от другой. Тоже типа лестницы. Вот эти приклады сюда не подвози, пока все пять полностью готовы не будут. Все понял? Давай, действуй, ты за старшего.

— Из меня ключник хороший выйдет, боярин, — приосанившись, кивнул паренек. — Вот увидишь.

— Посмотрим. Ну что, мудрый Аркаим, идем к ополченцам. Ты правитель, тебе своей властью и старших в малые лагеря назначать надобно.

То, что началось утром, больше напоминало цирк или веселый праздник. Ополченцы, посланные в атаку старшими из своих городов, прыгали на обледенелые стены Каима, заскакивали на них с разгона, лезли вверх, пытаясь выбить ступеньки для ног и рук, но раз за разом соскальзывали обратно к подножию. Сверху на них бросали камни и обидные слова, выплескивали ледяную воду, деревянные чурбаки, а изредка и копья. В нескольких местах атакующим удалось забросить наверх, к тыну, вязанки хвороста, но зажечь хоть одну не получилось. Облитые водой воины, румяные и веселые, возвращались к костру сушиться, подкрепляли силы горячей кашей и хмельным медом, снова уходили к стенам, угрожая защитникам всякими бедами и все так же безуспешно карабкались наверх.

Пожалуй, только ведун замечал, что камни, выбрасываемые на склоны, сулицы — самые настоящие, способные поранить или покалечить. Значит, чем больше их выбросят защитники сейчас, тем меньше этого оружия обрушится на ополченцев потом, когда наконец дойдет до дела.

Пустое веселье длилось два дня. На третий обозники, понукаемые величавым холопом, привезли десять возов, набитых длинными березовыми и осиновыми хлыстами. Еще день к ним, разложенным на земле, привязывали веревками и ремнями ступеньки-поперечины, а потом наметы с разных сторон придвинули к стенам города. Обороняющихся ждал очень неприятный сюрприз. В городе, выстроенном в форме правильного круга, не имеющего на стенах ни выступающих вперед башен, ни площадок для флангового огня, совершенно не видели того, что происходит под ногами, не знали, где стоят лестницы, а где нет, где атакующие лезут на штурм, а где просто подходят ближе, чтобы попугать или подразнить. Вязанок хвороста к этому времени ополченцы заготовили изрядно, а потому в первый же вечер смогли, не потеряв ни одного человека, запалить у частокола жаркие костры сразу в двадцати местах.

Выжечь проходы атакующие не сумели: горожане успели вовремя залить костры водой, — но теперь у людей появилась уверенность в том, что шанс прорваться внутрь есть, нужно только постараться. Вечером у многих костров мужчины разгоряченно обсуждали, как можно устроить настоящий, негасимый костер. Кто предлагал постоянно подбрасывать сухие вязанки, кто — накрыть заброшенный наверх хворост шкурами, которые не дадут воде заливать огонь, а потом просто сгорят. Некоторые ополченцы даже подходили к Олегу с этими идеями. И он разрешал попробовать — почему бы и нет? Успеха, может, и не добьются, но нервы защитникам помотают. Значит, перед решающим штурмом сил у каимцев станет куда меньше, нежели сейчас. Пусть выматываются. Победа складывается из мелочей. И каждая мелочь может спасти чью-то жизнь.

С большими хлыстами у холопа, видимо, что-то не заладилось, и он пропадал довольно долго. Целых три дня ополченцы так или иначе пытались прожечь в частоколе дыру. Снаружи тын покрылся многочисленными оспинами, местами древесина выгорела почти до середины кольев, но сквозных прорех не удалось сделать нигде. Вода, выливаемая через стену и на частокол изнутри, делала свое дело, убивая огонь раньше, чем тот успевал довести дело до конца. Олегу даже стало интересно — он был уверен, что вскоре его воины найдут свой, неведомый другим, способ одолевать пожарную оборону горожан. Однако вечером третьего дня усталый, взлохмаченный и усыпанный опилками Будута все же появился в палатке ведуна.

— Готово, боярин, сделал, — тяжело выдохнул он. — Айда, глянешь?

— «Глянешь»? — не понял Середин. — А разве ты их еще не привез?

— Дык, я так помыслил, ты приспособу сию в тайне сохранить намерен. Оттого сюда и не повез. В леске на дороге пока оставил.

— Тоже верно, — согласился ведун и поднялся со шкур. — Обожди здесь, Урсула. Я сейчас вернусь.

До леска от воинского лагеря было всего около километра, так что седлать коня Олег не стал, решил пешком пройтись. Будута тоже оставил своего скакуна возле палатки.

— Отчего так долго? — поинтересовался Середин, пока они шли по утоптанному снегу.

— С длиной никак не могли угадать, боярин. Снизу смотришь — вроде все двадцать сажен в дереве получится. Валишь — а в нем и десяти не набирается! Обидно, да и часы уходят. Сосны-то необхватные, сам увидишь, боярин. А их еще закинуть на телеги надобно было да к дороге вывезти. А они сырые, тяжелые, что валуны…

Холоп говорил правду. Комель каждой из доставленных им сосен был больше метра в диаметре. Как обозники ухитрились погрузить эти деревья и привезти, не распиливая на куски, можно было только удивляться.

— Ну, молодец, молодец, — покачал головой ведун. — Не ожидал от тебя такой прыти. Надобно будет правителю за тебя слово замолвить. Может, и наградит. Устроишься потом, коли с нами к Муромскому князю вернуться не получится.

— Ты наверх глянь, боярин, — обрадовался Будута. — Я там планки-то в выемки врезал, дабы не качались, коли на край наступишь. Они ведь у комля да у хвоста по толщине зело разные. Я стволы веревками с единое целое по всей длине увязал, а планки поверху укрепил от болтания…

— Отлично, — запрыгнув на край телеги, заглянул наверх ведун. По тонкому концу ствола на расстоянии сантиметров сорока друг от друга шли аккуратные ступеньки из полешек в ладонь толщиной. — Отлично, Будута. Быть тебе после полной победы княжичем. А со мной завтра пойдешь — так еще и добычи перепадет изрядно. Ты вот что. Спереди снизу под стволами по чурбаку толстому еще подвяжи. Не у самого края, но не дальше, как в сажени.

— Ох, боярин, — помотал головой холоп. — И так штуки неподъемные получились.

— Так это хорошо, что неподъемные, Будута, — похлопал его по плечу ведун. — Тяжело закидывать — зато и не сбросить будет. Как закончите крепить чурбаки, оставляйте эти штуковины здесь и идите отдыхать. Чуется мне, никто их отсюда не украдет.

С рассветом в лагерях ополченцев из Птуха и Аналарафа опять начались наскоки на стены с забрасыванием хвороста и факелов. С полсотни рано проснувшихся молодцев начали свой маленький штурм и со стороны основного лагеря. Середин их возвращать не стал: пусть делают вид, что все как всегда, — но основную массу людей от веселья оторвал и направил во главе с Будутой на дорогу за возками. Сам он впервые за последние дни облачился в вороненый доспех, закинул за спину щит. Многие ополченцы, поняв, что это неспроста, тоже устремились к своим местам, принялись надевать тулупы и стеганые халаты, прихватывали с собой копья и запихивали за пояс топоры на длинных рукоятях.

Под напором сразу сотен рук телеги с тяжеленными бревнами катились с такой легкостью, словно не весили вовсе ничего. Олег встречал груз и указывал места, где нужно поставить хлысты, рассчитывая, чтобы на стене перед ними не имелось наметов и чтобы расстояние между бревнами получилось не меньше полусотни метров.

— Никак, таран приготовил? — поинтересовался мудрый Аркаим, выйдя на шум из шатра.

— Штурмовые мостики, — ответил Олег. — Будем город брать. На тебя теперь главная надежда, правитель. Я вперед уйду, и обратной дороги нет. Ворота в Каиме никто сделать не догадался, назад не выскочить. Дорога только вперед. Если штурм замедлится — нас там перебьют, и все закончится. Поэтому не дай ополченцам мешкать, гони их вперед, за нами. Ну а я пошел речь перед людьми держать. О свободе и справедливости.

Естественным образом ополченцы сгрудились возле мостиков толпами по две-три сотни человек. Взяв с собой Любовода и холопа, Олег пошел к центральному хлысту, надеясь докричаться до всех, благо ветра не было, да и стояли ополченцы не очень далеко.

— Значит, так, мужики! — решительно выдохнул он и указал на стену. — Здесь конец нашего пути! Здесь мы победим и вернем законную власть нашему правителю! Хотите вернуться домой богатыми и не корячиться от труда непосильного, хотите детей в сытости воспитать?! Там, за стенами, ждут вас всех груды любого добра, женщины, теплые дома. Хотите — тут живите, хотите — домой все везите, хотите — на месте пропивайте! Мудрый Аркаим дарит этот город вам! Вперед! И первый, кто ворвется, получит единолично любой дом, какой захочет!

— Нешто забраться туда можно? — чуть не испортил весь эффект от пламенной речи какой-то паренек. — Уж который день бьемся!

— Значит, я первый буду! — рявкнул Олег. — И выбираю себе призом дворец богов! Что, прозевали? Упустили свой шанс? Слушай меня! Первые сто ворвавшихся получат в награду любой круг города на выбор для личного разграбления! Опоздавшим достанется в пятьдесят раз меньше! Именем мудрого Аркаима! Разгоняйте эти телеги со всех сил и заталкивайте на стены! Вперед, разом! — Он выхватил саблю: — Вперед! Вперед! Вперед!

Воины навалились на возки с длинными хлыстами сразу в сотни рук, и те покатились, разгоняясь все быстрее и быстрее.

— Гони, гони! — приободрил ополченцев ведун. — Любовод, Будута, за мной, не отставайте. Гони!!!

Ополченцы перешли на бег, телеги то и дело подпрыгивали на кочках, и Середин молил всех богов разом, чтобы от непомерной нагрузки у возков не отлетели колеса.

— Гони, гони!

С разгона передние телеги налетели на обледенелый склон и по инерции покатились наверх, поднимая на себе концы хлыстов. Передние воины поневоле затормозили, груз выскочил у них из рук — но задние ополченцы продолжали толкать возы. Выше, еще выше…

Одна телега перескочила верхний край стены, качнулась вперед, стукнулась о тын, застряла — но бревно скользнуло еще немного вперед, врезалось в колья, заставив их покачнуться. Еще чуть-чуть, и оно выскочило над верхним краем частокола, слегка откатилось назад и повисло, зацепившись за острия прикрепленным снизу чурбаком.

— За мной! — Олег подпрыгнул, зацепился за одну из перекладин, влез на бревно, вскочил и побежал наверх, на ходу перебрасывая щит из-за спины в руку.

Он не зря потребовал от холопа длины бревен в полтора раза больше, нежели высота стены. Мостик, если можно так назвать тяжеленную махину из двух бревен, лежал под углом примерно сорок пять градусов — лестничные пролеты и то покруче бывают. Краем глаза Олег заметил, что самое левое из бревен пошло не прямо, а наискось и теперь заваливается вбок, что соседний мостик не дотянул до верхнего края и теперь по ледяной горке скатывается обратно, но три из пяти помостов легли правильно, зацепившись за край тына. Теперь все решал порыв — хватит ополченцев на него или нет.

— Берегись!!! — Середин перебежал верх частокола, прыгнул вперед, через головы стоящих у стены мужчин и женщин — легко одетых, бездоспешных и в большинстве, вдобавок, безоружных. Естественно, чтобы лить наружу воду или кидать камни — оружие и доспехи ни к чему. Защитники еще не успели решить, как поступить с нежданно оказавшимся на стене бревном — а тут еще и люди начали чуть не на голову спрыгивать. Первый, второй… пятый.

— А-а-а! — спохватился наконец какой-то бородач, выдернул из-за пояса топор, кинулся на Олега.

Ведун поймал удар на щит, в ответ попытался обрушить саблю на голову. Горожанин отскочил, но так неудачно, что клинок отсек руку. Он, похоже, не успел почувствовать боли — просто тупо уставился на обрубок, — и второй удар отсек ему голову.

— Бей их!!! — Горожане наконец пришли в движение. Безоружные кинулись наутек, остальные взялись за топоры и сулицы. Второму десятку ополченцев не повезло — им довелось спрыгивать прямо на подставленные копья.

— Будута, спина! — крикнул холопу Олег. Вместе с купцом, выставив щиты, они ринулись на копейщиков, наугад рубя их клинками. Те прикрывались сулицами, и напарники, похоже, никого даже не ранили — зато расчистили под комлем бревна свободный пятачок, на который могли безопасно спрыгивать все новые и новые ополченцы.

Вдоль стены на них бежали с копьями горожане. Олег двинулся навстречу, встречая их по одному. Удар сулицы — принял на щит, отвел влево, уколол саблей снизу в живот. Удар копья — откинул щитом наверх, тут же рубанул саблей поперек груди. Удар сулицы — саблей отмахнул вправо и встречным ударом щита, окантовкой в грудь, опрокинул на спину.

Горожане, сообразив, что дело плохо, чуть замедлили напор, сбились кучкой и сразу вчетвером ринулись на Олега. Но метились они все равно только в грудь и голову. Ведун выставил навстречу щит. Прикрываясь им, упал на колено и стремительно рубанул совсем уже близких врагов по ногам. Трое сразу упали, четвертый, бросив копье, кинулся бежать.

Впереди неожиданно открылась пустота. Там, метрах в двадцати, тоже торопливо спрыгивали с бревна ополченцы, на валу валялись несколько окровавленных тел. Число штурмующих стремительно нарастало, а горожане, раскиданные вдоль всей стены, да еще и не готовые к сражению, никак не успевали собраться для решительного отпора.

— Вдоль стены атакуйте! — махнул ополченцам ведун. — Бейте их по одному, пока не поздно.

Сам он вернулся к своему мостику. Здесь схватка тоже закончилась, на крышу города успели спрыгнуть больше полутора сотен людей.

— Вдоль стены их атакуйте, туда, вправо, — махнул рукой Олег. — Собираться горожанам не давайте, бейте сотней на одного! Любовод, а Будута где?

— Убили, боярин! Ой, убили! — завопил снизу холоп, из бедра которого торчала сулица.

Олег присел, взглянул на рану:

— Кровь не хлещет — значит не помрешь. Любовод, срежь у кого-нибудь подол рубахи. Только чистый край выбери.

Купец кивнул, дернул чей-то подол, надрезал мечом, рванул. Протянул лоскут ведуну. Тот скомкал тряпку, дал холопу:

— Держи. Я сейчас копье выдерну, а ты сразу рану закрывай да зажми сильнее.

— Ой, не надо, боярин! — взвыл было холоп, но Олег уже выдернул сулицу, откинул в сторону.

— Зажми рану и жди, пока течь перестанет. Любовод, возьми вон у ополченца, что у стены лежит, халат, ему уже не нужно. Накрой Будуту. Как бы не замерз, пока все кончится.

С толстого комля штурмового мостика все продолжали спрыгивать воины, готовые к бою, но, пока не зная, куда бежать, скапливались у стены. Неожиданно среди ополченцев в стеганках и кожаных куртках появилась стройная высокая фигура в темно-бордовом халате.

— Что у вас тут? — легко приземлился возле Олега правитель.

— Холопа моего ранило, мудрый Аркаим. Ты почему здесь, правитель? Тут опасно, свара за город еще только начинается.

— Если ты помнишь, чужеземец, я умею за себя постоять, — с достоинством ответил правитель. — Так что тут происходит?

— Полторы сотни ополченцев атакуют вдоль стены влево, столько же — вдоль стены вправо, — кратко доложил Середин. — Противник разобщен, сильного сопротивления не предвидится. Горожане на той стороне Каима, похоже, еще не заметили, что мы внутри. Их отвлекают ополченцы из Птуха и Аналарафа.

— Понятно. Пусть продолжают, а я хочу пройти в святилище.

— Это опасно, мудрый Аркаим!

— Куда опаснее, смертный, коли кто-то из охранников святилища узнает о начале штурма и посягнет на священное сокровище, на книгу тайного знания.

— Священная книга… — Олег сразу понял, что спорить бесполезно. — Воины, следуйте за правителем и охраняйте его от любого, кто попытается к вам приблизиться. Идите!

Отряд из полутора сотен ополченцев колыхнулся и нестройной толпой двинулся за Аркаимом. Олег, задержавшись у мостика, дождался бородача среднего возраста и солидного вида, ткнул его пальцем в грудь:

— До ста считать умеешь?

— Да, господин… — опешил тот.

— Остаешься за старшего. Всех, кто сюда забирается, разбивай на отряды по полсотни человек, назначай командира и отправляй вскрывать люки на домах. Пусть проверяют, нет ли кого с оружием. Начинайте с этого круга и дальше к центру. Все понял?

— Да, господин.

— Тогда начинай отсчитывать. Вот уже десятка три набежало… — И ведун кинулся нагонять правителя.

Мудрый Аркаим либо чуял ловушки, либо горожане так и не успели их организовать — но за весь путь от наружного частокола к скромной деревянной луковке в центре селения никто из ополченцев никуда не провалился. Они благополучно дошли до дворца богов, легко узнаваемого по беловато-матовой крыше из слюды, пересекли его по мостику, затем миновали земляной круг сокровищницы. Спохватившись, Олег приказал ополченцам вернуться на вал, огораживающий дворец, и никого не пропускать к центру.

Правитель тем временем уже спускался в святилище. Когда ведун добежал до лестницы и сошел вниз, трое храмовых охранников уже лежали с разорванными плечами, а два старика-жреца стояли коленопреклоненные, ожидая воли законного наследника Каима.

— Во имя Итшахра, — остановился мудрый Аркаим перед светящейся палаткой. — Только ему ведомо, как долго я ждал этого момента.

Правитель протянул руку к пологу и… замер.

Спустя минуту ведун кашлянул:

— С тобой все в порядке, мудрый Аркаим?

— Нет, ничего, — голос наследника Каима дрогнул. — Просто я ждал этого момента очень, очень долго.

Он решительно выдохнул, шагнул вперед. Олег и купец скользнули следом.

Посреди палатки, в самом центре столицы Каима, на ровном гранитном постаменте лежала растрескавшаяся малахитовая плита, где-то с полметра в длину, вдвое меньше в ширину и в три пальца толщиной, с высеченной на лицевой стороне надписью из неведомых Середину рун. Именно от этой плиты и исходил тот зеленоватый свет, что наполнял храм.

— Всесильная книга Махагри… — Правитель вытянул перед собой руки с растопыренными пальцами, наложил их на камень и закинул голову, словно пытаясь ощутить ладонями нечто, спрятанное внутри плиты.

В этот раз Олег не стал беспокоить наследника древнего рода, понимая, что тот общается с величайшей святыней всей своей расы.

Наконец мудрый Аркаим отступил, резко опустил руки, и ведун увидел, как из левого рукава к нему в ладонь выпал небольшой замшевый мешочек.

— А-атха, ах! — Правитель отвел руку в сторону, положил мешочек прямо на воздух, как на полочку.

Узел на горловине расползся сам собой. То ли завязан был так хитро, то ли хозяин не пожалел на него своей магии. Мудрый Аркаим пригладил плиту, проверяя пальцами выемки, протянул левую руку к мешочку. В ладонь прыгнул угловатый вытянутый камень. Правитель вложил его в выемку на плите, поманил из мешочка другой осколок, тоже вложил его на место. Потом третий, четвертый, пятый. Шестой. Остановился, любуясь на творение рук своих.

— Одного не хватает? — В голосе Любовода звучало такое торжество, что догадаться, где находится последний, седьмой осколок, смог бы любой дурак. А мудрый Аркаим вовсе не был дураком.

— Что ты хочешь за него, смертный? — поинтересовался правитель, поглаживая плиту.

— Мне пришлось многое претерпеть, чтобы доставить его сюда, уважаемый. И еще больше — чтобы спасти, сохранить, не дать овладеть им чужим рукам.

— Я понимаю, чужеземец. Так что ты за него хочешь?

— Не знаю, мудрый Аркаим. Больше всего мне хотелось бы доставить его домой, дабы сохранить хоть какую-то память об этом путешествии.

Середин понял, что торговля будет очень долгой и нудной. Новгородец попытается выжать из покупателя максимум, что у того есть, вывернет карманы, опустошит хранилища, растрясет казну. Ведь иного выхода у колдуна, желающего закончить восстановление плиты, нет. Последний, седьмой осколок прячется у Любовода на груди. Главное, чтобы после этой торговли новый правитель Каима не подумал, что дешевле будет не платить, а просто отрубить гостю голову. А грех он потом как-нибудь отмолит.

Олег кашлянул:

— Простите, друзья, я ненадолго оставлю вас одних. Хочу найти Ксандра. Надеюсь, Раджаф не успел причинить ему вреда.

Не дожидаясь ответа, ведун попятился из палатки, развернулся и спешно взбежал по лестнице. Бросил взгляд вокруг.

Ополченцы, как и было приказано, стояли редкой цепочкой по кольцевому валу, отделяющему дворец богов от остального города. Крупных стычек нигде не наблюдалось — несколько мелких шаек поблескивали мечами тут и там у забора, но на самом городе никаких схваток не происходило. Скорее всего, Олег оказался прав: всех мужчин великий Раджаф увел на битву, и большинство из них, боясь гнева правителя, назад не вернулись, пережидая смутное время у друзей-родственников или просто в лесах.

В той стороне, где стояли лагерями ополченцы Птуха и Аналарафа, к небу тянулись дымки. И уж теперь, Олег был уверен, прожечь проходы в частоколе им удастся.

— Ладно, город большой, добычи на всех хватит. — Середин нашел ведущий во дворец главный ход, привычно перехватил в левую руку щит, в правую — меч, откинул крайнюю крышку широкого люка и побежал вниз по лестнице.

Здесь было тихо и пусто. Ведун спустился почти в самый низ, на пол большого зала, пошел по нему, крутя головой, и только тут встретил первого слугу — молоденького курчавого паренька, несущего две кованные из меди, полукруглые дровницы с ровными осиновыми полешками.

— На колени! — рявкнул Олег, указывая на него саблей.

Слуга тут же послушно упал, гулко стукнув костяшками в пол. Значит, не боец, можно не беспокоиться.

— Где поруб? Где Раджаф держал пленников?

— Не здесь, господин… — мелко затряс головой паренек. — Порубы за дворцом…

— Ладно, а пленников у него тут не было? Больных он где держал? Лекарь где?

— Н-не знаю, г-господин…

— Ладно, иди, топи печи, — разрешил ведун. — А то попортятся еще здешние сокровища.

Середин направился по глянцевым доскам к противоположному концу зала — к тому проходу, в котором его со спутниками держали в прошлый раз.

Прошагав по коридору с люками по сторонам, Олег дернул крышку последнего. Да, это была та самая комната: знакомый рисунок ковра, скамейки, кошма. Но здесь оказалось пусто.

Ведун выпрямился, повел носом. Побежал на запах.

Кухня оказалась единственным помещением, куда вел не люк, а широкий проход, завешанный двумя пологами из плотной парусины. Середин шагнул внутрь, в помещение с большой плитой, сложенной из камня, но с железным верхом и двумя казанами емкостью в десяток бочек каждый, вмазанными в каменное же основание.

— На колени! — рявкнул Олег.

Словно дожидаясь команды, жирный, как вставшая на задние ноги хрюшка, повар, одетый только в легкие шаровары и передник, попытался ударить его тяжелой бронзовой поварешкой. Ведун отбил удар щитом, тут же вогнал саблю ему в живот на всю длину, краем глаза заметил движение справа, повернулся, выдергивая клинок, и легко отмахнулся от врага. Попал по пальцам: совсем молодой поваренок с воем кинулся в одну сторону, топор из его рук улетел в другую. Остальные слуги замерли.

— Что, кухарки, дураков больше нет? Вот и не дергайтесь. Мудрому Аркаиму тоже кушать нужно, так что вы-то ничего не потеряете, на своих местах останетесь. А мне нужен чужеземец. Он был ранен, и Раджаф держал его где-то во дворце. Лечил его какой-то придворный лекарь. Ну, соображайте! Его ведь кормили. Значит, вы должны знать, где он сидит!

— На половине великого он, чужеземец, — сказал от дальнего котла лысый толстяк в переднике. — На втором жилье, в комнате у внутренней стены. На цепи его держали. Но без присмотра.

— Понял. — Олег выскочил из кухни, бегом промчался обратно через зал, оставляя мокрые следы на полу с рисунком из дерева разных оттенков, взбежал по лестнице.

На Руси «жильем» обычно назывались этажи. Дом в три жилья, четыре жилья. Поэтому ведун выскочил на втором пролете, свернул в правый коридор, откинул полог — и едва не присел от оглушительного женского визга. Он даже не понял толком, что случилось — увидел несколько голых животов, спин, всклокоченные волосы и тут же выскочил обратно:

— Вот, электрическая сила! Похоже, на женскую половину попал. Или это гарем хозяйский?

Теоретически ведун был здесь повелителем и полноправным хозяином жизней и тел. Практически связываться с толпой возмущенных девиц его совсем не тянуло. Не рубить же их за непослушание, в самом деле? Да и не мог великий Раджаф сажать пленника в свой «цветничок». Посторонних мужиков в такие места обычно ни под каким соусом не пускают. — Второе жилье… Комнаты тут в домах обычно вниз делаются. Может… Может, ниже?

Он спустился на один пролет, приоткрыл полог правого коридора, осторожно заглянул.

На стенах коридора — ковры, на полу — кошма, на потолке — тоже. Богато, конечно. Но в помещениях, предназначенных для правителя, полы обычно выстилают красивыми ворсистыми коврами, а не экономичным войлоком. Значит, тут находится что-то вспомогательное.

— Ксандр! — позвал Середин. — Ксандр, ты здесь?

Никто не отозвался, и ведун двинулся вперед, приоткрывая люки справа и слева, заглядывая вниз. Большинство помещений были пустыми и похожими друг на друга, как близнецы: прикрытый балдахином угол, в котором прямо на полу лежала перина, ковры, кошма с ярким набивным рисунком, пара скамеек, десяток подушек, сундуки из красной вишни. Похоже, комнаты для придворных. Правда, в нескольких из них вместо дорогого убранства обнаружились голые стены и полы, высокие дощатые столы вдоль стенок, заставленные кувшинами, блюдцами, увешанные пучками растений и лягушачьих, звериных, змеиных шкурок, голов, хвостов. Похоже, здесь находились помещения для приготовления лекарств или магических зелий — что, впрочем, зачастую оказывается одним и тем же. В третьей комнатке даже продолжали свою работу двое подмастерий, старательно растирая что-то пестиками в каменных ступках.

— Где-то здесь должен сидеть, — понял ведун. — Тут и лекари, тут и светелки. Ксандр!

— Тут… — отозвались впереди.

Олег пробежал метров двадцать, остановился, снова окликнул:

— Ксандр?

— Тут…

Ведун уже уверенно откинул люк справа. Заглянул вниз. Убранством комната почти не отличалась от всех остальных, если не считать свисающую с потолочной балки железную цепь, которая заканчивалась металлическим ошейником. Последний плотно обнимал горло полуобнаженного мужчины — аккуратно побритого, причесанного, чистенького, хотя и неестественно бледного.

— Ксандр?

— Ужели не узнать меня?

Ведун огляделся. В коридоре было пусто. Придворные, судя по всему, либо ушли в поход вместе с господином и полегли на поле брани, либо разбежались по потаенным усадьбам или просто далеким от военных троп городам. Пожалуй, не запрет его тут никто. Разбежались запиральшики еще до начала осады.

Спрятав саблю и закинув щит за спину, Олег спрыгнул вниз, не тратя времени на лестницу, обнял кормчего:

— Ну ты как?

— Ничего, в общем, колдун. Токмо хребтина болит сильно. Лекарь здешний сказывал, лежать надобно мне поболее, коли к весне к веслу встать хочу. Коли зиму лежать, то лето стоять смогу.

— Он только про эту зиму говорил или вообще теперь так жить советовал? — поинтересовался Олег, опытным взглядом кузнеца осматривая цепь и ошейник. — Нет, без инструмента не обойтись. Как бы еще и греть не пришлось.

— Сказывал, токмо сию зиму отлежать надобно, колдун. А как же греть, коли на шее железо?

— Кошму мокрую под кольцо засунуть да поливать, — пояснил ведун. — Беда в том, что не знаю я, где тут всякие мастерские, инструмент. А мой утоплен давно. Придется потерпеть, друг. Подождать, пока порядок первый в городе наведем.

— Ты все же пришел сюда, чужеземец? — услышал Олег знакомый голос и медленно повернулся.

Из подвешенного на стене зеркала на него смотрел великий Раджаф, донельзя похожий сейчас на своего брата: в таком же халате, только темно-коричневого цвета, в чалме с колдовским хрусталем на лбу, с вытянутым безволосым лицом. Ведун, невольно схватившись за саблю, оглянулся, пытаясь понять, откуда отражается правитель.

— Как тебе не стыдно осквернять своим присутствием дом того, кого ты предал?!

— Предал, предал… — продолжая крутить головой, ответил ведун. — Вы с братом умеете говорить только об этом. А я ни тебе, ни ему в верности не клялся, на службу не поступал. Ты же и вовсе на меч меня взял, в полон. Я из плена вырвался и стыдиться за это не намерен. Как мог, так и высвобождался.

— Ты обещал захватить и привезти ко мне моего брата!

— Захватить — да. Привезти — нет. И свое обещание я исполнил…

Олег наконец разглядел в углу комнаты каменный шарик, из которого шел звук. Значит, великого Раджафа не было ни здесь, ни даже поблизости. Он разговаривал через туктон.

— …Ну а что твои ленивые стражники не смогли его довести до Каима — это ты уж с них спрашивай. Я же, как помнишь, хотел лишь спасти свою невольницу от смерти. Привези я ее к тебе — и ты бы обязательно ее убил.

— С чего ты это взял, чужеземец?

— У тебя на лбу написано.

К удовольствию Олега, его собеседник тут же отер лоб:

— Это неправда.

— Какая разница? Зачем мне доверяться твоим клятвам, если я могу обойтись без этого? Урсула просто будет со мной. И все.

— Как ты можешь быть за нее спокоен, чужеземец, если продолжаешь служить моему брату? Разве ты забыл пророчество? Ты привел сюда девушку с разноцветными глазами, чтобы напоить мертвого бога ее душой, кровью и жизнью. Согласно ритуалу, чтобы пробудить бога Итшахра к жизни, на его алтаре следует произвести тройное жертвоприношение девочки с глазами разного цвета. Жертва девичества, жертва крови и жертва жизни, — напомнил Раджаф. — Сперва на алтаре нужно лишить ее девственности, затем там же следует пролить ее кровь и, наконец, там же ее необходимо убить. Аркаим служит Итшахру и обязательно принесет твою рабыню в жертву.

— Пока она рядом со мной — нет.

— Он обманет тебя, чужеземец. Обязательно обманет! Разве ты не видишь, что он рвется к исполнению пророчества любой ценой? Он не моргнув глазом кидает в топку своей страсти тысячи людей, живых и мертвых, он разрушает города, он рвет клятвы и нарушает древний уговор, что дал тысячи лет покоя всем обитаемым землям. Он хочет создать царствие смерти на земле! Поработить все страны, все народы. И твой народ, чужеземец, твой тоже! Если ты его не остановишь, твои дети, сестры, братья сделаются рабами! Неужели ты не видишь, что служишь силам Зла? Ты должен остановить Аркаима, остановить во имя свободы всего человечества, во имя Добра, во имя справедливости, счастья.

— Только не надо про свободу, счастье и справедливость! — вскинул руки Олег. — Мне уже обрыдло это словоблудие! Каждый, кто хочет выставить меня идиотом, начинает морочить мне голову именно с этого. Скажи проще, Раджаф: «Мои шкурные интересы требуют того-то и этого».

— Страшись моего гнева, чужеземец! — оскалился правитель. — Не то твоя голова враз покинет плечи!

— Руки коротки!

— Осторожнее, колдун, — предупредил кормчий. — Он умеет проходить сквозь зеркала. Сам видел.

— Как это — «проходить»? — не понял Олег.

— А как я сейчас с тобой разговариваю, дикарь?! — расхохотался Раджаф. — Неужели ты ни разу не подумал, тупица, отчего мои зеркала называют священными? Али ты мыслил, они годятся лишь для отражения света на нижние этажи домов? Нет тупица. Я могу в любой момент заглянуть через любое зеркало в любое место, я могу пройти через него и провести с собой своих воинов. Либо метнуть копье.

— Что-то я не замечал, как ты перебрасываешь свои сотни в Киву или Ламь, когда я подступал к этим городам.

— Это не так просто, колдун, — опять встрял с пояснениями Ксандр. — Он может провести людей только одновременно с собой. А в одно зеркало способен пролезть лишь один человек. Поэтому и с одной, и с другой стороны должно стоять столько зеркал, сколько человек нужно протащить, и все должны шагнуть одновременно, держась за руки. Лошади, щиты, копья при этом не пролезают. Для выхода нужны пространство и яркий свет. И еще какие-то условия.

— Зря я не отрубил тебе голову, чужеземец, — прошипел великий Раджаф. — Но я знаю, кто проболтался тебе об этом. И сегодня же вырву старикашке его поганый язык!

— О, теперь я уверен, — вскинул палец Олег. — Я слышу речь представителя сил добра!

— Какая тебе разница, кого как называть, чужеземец? — втянул ноздрями воздух правитель. — Я сражаюсь на вашей стороне! Я борюсь за свободу твоей земли, твоего рода от рабства под пятой злобного Аркаима! Мне не нужна ваша свобода. Мне нужен лишь мой трон, моей родной страны. А моему брату — власть над всем миром! Ты должен помочь мне победить его. Ради своих детей и близких, ради своей страны, ради себя самого!

— Да, я помню, — кивнул Олег. — Ради меня самого ты пытался меня повесить. Причем два раза. Хотел убить моих друзей и мою рабыню. Уничтожил всю нежить в реке.

— Разве ты не понимаешь, чужеземец? Это было сделано во имя спасения всего рода человеческого от рабства!

— Я бы еще понял, если бы ты во имя высших интересов, великий Раджаф, убил кого-нибудь другого. Но ты хотел убить меня! Меня и моих друзей!

— Я не прошу, чтобы ты любил меня, чужеземец, или благодарил за милости. Но ты должен понимать, что наши интересы совпадают. Нам обоим нужно уничтожить Аркаима! Мне — чтобы вернуть трон. Тебе — чтобы спасти свою родину от рабства. Да и прочие народы тоже.

— Нет, великий Раджаф, — покачал головой ведун. — Я больше не стану сражаться за высшие интересы, будущее человечества, за свободу угнетенных, за изгнание тиранов и диктаторов и прочую жвачку для недоумков. Хватит. Отныне если я и подниму клинок, то только ради чего-то конкретного и понятного. Того, что можно пощупать или четко уяснить.

— Что же ты уяснил, чужеземец?

— То, что один из двух предсказанных пророчеством гостей Каима является сыном русалки, правитель. И ему очень неприятно, что всех его родичей, обитавших в этой реке, истребили вчистую, не оставив от родов даже семени. Душа его не обретет покоя, пока он не отомстит убийце.

— Пока вы занимаетесь своими шкурными играми, чужеземец, Аркаим поработит весь обитаемый мир, сделав его миром мертвых!

— Как гласит древняя индейская поговорка, великий Раджаф, нужно решать проблемы по мере их возникновения, — улыбнулся Середин. — Сперва нам нужно убить того, кто истребил в реке русалок. А уж потом, буде возникнет такой вопрос, мы выясним и то, кто будет править миром.

— Ты угрожаешь мне, козявка?! Ты, навозный червяк, жалкий смертный!

— Какая поэтичность, какая образность! — рассмеялся Олег. — Может, я и червяк, но сквозь тысячелетия Кронос увидел мое появление, а не твое. Предсказание говорит о нас, смертных, а не о твоем величии. И вообще… Я тебе не угрожаю. Я просто тебя убью! Палач, которому ты приказал нас повесить, уже мертв. Теперь твоя очередь.

— Зря я оставил тебе тогда жизнь, червяк… — зло прошипел правитель.

— Сочувствую, — развел руками Середин. — Но изменить ничего не могу.

— Передай брату, червяк, что, если он хочет получить назад все, как было, пусть и сам оставит все нетронутым. Вы мерзкие, тупые ублюдки. Пролили реки крови, но не получили ничего. Потому что я умнее. Пошел вон, выродок. Я сохраняю тебе жизнь только для того, чтобы ты передал брату эти слова.

Картинка на зеркале дрогнула, и Олег увидел свое отражение.

— Какая сказочная подстава, — покачал он головой. — Значит, если продать их на Руси, то в любом доме, в любом городе, в любой момент из этого медного посеребренного листа могут полезть всякие нежданные монстры? А с другой стороны, если такую штуку забросить на Луну или на Марс… Это же какие невероятные возможности открываются!

— Можно отвернуть зеркало к стене, убрать в сундук, чем-нибудь накрыть, — подал голос Ксандр. — Если из зеркала некуда выходить, то и пользоваться им невозможно. И выложить через него что-то получается, токмо если есть куда пихнуть. А назад и вовсе не заберешь — сперва Раджафу туда нужно перебраться, а уж потом своей волей назад пихать. Слышать через зеркала нельзя, глядеть токмо… И говорить через них нельзя.

— Это я уже понял… — Середин поднял туктон, взвесил на руке, после чего сунул в угол, под кошму. Снял зеркало со стены, поставил лицевой стороной туда же, в угол: — Так не вылезет, кормчий?

— Не должен, колдун.

— Хорошо, — вздохнул ведун. — Ты извини, я тебя еще ненадолго оставлю. Не знаю, в чем смысл послания, но, наверное, Аркаиму его нужно передать. Кстати, мне показалось, что за спиной великого Раджафа, когда он разговаривал, маячила очень знакомая скальная стена. Ну очень знакомая! Хотя к скалам я как-то сильной страсти не испытывал, знакомые утесы не коллекционировал, не запоминал…

— Камень там темный на уровне плеча, колдун, — почесал за ухом Ксандр. — Видно, людей очень много ходит, и задевают постоянно.

— Да и вообще она была гладкая на диво, — кивнул Олег… — Ну, конечно же, как я сразу не догадался! Это двор большого дворца! Пока мы тут бились лбом о стены Каима, этот проходимец захватил дворец мудрого Аркаима! Он ведь знал, что раз мы здесь, то там никаких сил не осталось!

— Это невозможно! Стена перед селением, узкий карниз на горе, сам дворец… Нет, его невозможно захватить!

— От себя добавлю, что и перед моим маршрутом теперь тоже наверняка пост стоит, — кивнул ведун. — Но человек хитер. Если приложить ум и фантазию… Одолеть можно все. Особенно, умея проходить через зеркала. Подожди, я скоро вернусь. Только до храма дойду передам Аркаиму весточку от брата — и вернусь.

Наверху ничего пока не изменилось. Ополченцы, не соблазняясь на грабеж, честно стояли в оцеплении на валу. Издалека доносились крики, стук и, как ни странно, песни. Дымов стало больше, некоторые вились уже над самим городом. Медленно сдвигаясь от стен к центру, ополченцы выбивали люки, вламывались вниз, в дома. За то время, пока ведун шел к святилищу, он увидел сразу два таких удачных штурма: удар толстым чурбаком — и четыре десятка воинов один за другим скрываются где-то внизу.

Перед нужным люком Середин остановился, оглянулся на оцепление, тряхнул головой и побежал вниз, мягко ступая войлочными сапогами по трухлявым прогибающимся ступенькам. Быстрым шагом подошел к палатке, откинул полог:

— Надеюсь, я пришел не слишком рано? Прости, мудрый Аркаим, боюсь забыть за более важными вещами об одном пустяке.

— Вот как? — Правитель пальцем погрозил Любоводу и повернулся к вошедшему. — Если это пустяк, зачем ты прерываешь наш разговор.

— Там, наверху, стоят в оцеплении полторы сотни ополченцев. И из-за этого не могут принять участия в общем грабеже. То есть они останутся без добычи из-за своей преданности, ради выполнения приказа. Мне кажется, это нехорошо. Либо их прямо сейчас, немедленно следует отпустить для разбоя, либо твоей волей, мудрый Аркаим, выделить награду, которая будет превышать обычную долю в добыче прочих воинов.

— Они получат эту долю, — кивнул правитель. — Так какое ты принял решение, чужеземец?

— Я еще думаю, мудрый Аркаим, — покачал головой купец.

— Тогда ответь мне, друже, а сколько зеркал мы успели набрать в разоренных городах?

— Я уж и запутался, колдун, — вскинул руку к виску новгородец. — Помнится, с полсотни их было.

— Здорово, три-четыре ходки — и через них можно перебросить полторы-две сотни воинов.

— Куда? — моментально насторожился хозяин горного дворца.

— Помнишь, ты сказывал мне, мудрый Аркаим, как твои птицы заметили потоп у тебя во дворе. Ну там, в ущелье? Вода лилась из дверей потоком, вытекала за ворота и выхлестывала через край? Мы тогда были слишком заняты и не стали отвлекаться на этот странный случай?

— Да, помню. И что? К чему ты ведешь, ведун Олег?

— Я думаю о том, мудрый Аркаим, как ведут себя люди, если у них внезапно намокли все вещи? Наверное, их выносят на просушку. На улицу, под светлое открытое небо. Если это посеребренные медные листы — с них снимают мокрые тряпки и расставляют по одному, подставляя солнечным лучам. Чтобы ветерок обдувал, чтобы солнышко сушило.

— Проклятие… — крепко сжал кулак правитель. — Он обманул меня! Он обманул нас всех!

— Забавная штука пророчество, мудрый Аркаим, — пожал плечами Середин. — Пророчество обещало, что мы перевернем троны — мы так и сделали. Теперь правитель, который прятался в горах, восседает в столице Каима, а тот, что властвовал над равниной, оказался высоко в горах.

— Почему вы не сказали, что у вас в сундуках спрятаны священные зеркала Раджафа, чужеземцы? — недовольно зарычал правитель.

— Ты слишком благороден для тирана, желающего захватить власть над миром, мудрый Аркаим, — усмехнулся Олег. — Ты не роешься в чужих вещах, не осматриваешь спасенных и не допрашиваешь с пристрастием гостей. В итоге ты узнаешь о глазах своей гостьи лишь тогда, когда к тебе во дворец вламывается отряд, желающий ее от тебя спасти. Ты узнаешь о седьмом осколке только в тот миг, когда он нужен тебе больше всего на свете, а про зеркала своего братца — уже тогда, когда он вовсю хозяйничает в твоем доме. А меня еще постоянно убеждают, что я служу силам Зла. Я думаю, теперь стоит сообщить и приятное известие. Великий Раджаф только что говорил со мной через туктон и предложил обмен. Все твое нетронутое — на все его нетронутое. Город на город, власть на власть, страну на страну. Все возвращаются на свои места. Во всяком случае, я понял это именно так.

— Он говорил с тобой, чужеземец? У тебя есть туктон моего брата?

— Раджаф оставил зеркало и камень рядом с Ксандром. Он понимал, что мы станем искать кормчего и обязательно к нему придем.

— Да, мой брат хитер, — согласно покивал правитель. — И очень лжив.

— Но если он предлагает обменять все нетронутое на нетронутое — значит, твой дворец цел, мудрый Аркаим. Во всяком случае, до твоего ответа он никак не пострадает. Как я понимаю, великий Раджаф завладел твоим домом, сокровищницей, храмом Итшахра. Возможно, это святилище дорого тебе… Но ведь есть еще алтари этого бога, и довольно много. Даже я, пробыв в этой стране всего два десятка дней, ухитрился наткнуться на один их них. Ты владеешь домом своего брата, его сокровищницей и книгой, всесильной книгой Махагри, за которой так долго охотился. И она, в отличие от святилища, единственная. Так стоит ли соглашаться? Пусть размен остается разменом, ведь ты от него только в выигрыше. Жители селения возле дворца преданы тебе, они не станут защищать Раджафа. Мы приедем туда, организуем плотную правильную осаду, и года через два-три смолевники твоего брата просто перемрут от голода. Ты вернешь свои дворцы, святилище. Быть может, они будут изрядно разорены, но вернутся целиком — в дополнение к тому, что ты уже завоевал.

— К тому, что ты завоевал для меня, чужеземец, — положил ладонь Олегу на плечо. — Ты завоевал, ведун Олег. Я умею понимать, кому и чем обязан, умею быть благодарным. Твои советы мудры. И пожалуй, я последую им. А теперь… — Он раскинул руки. — Теперь пусть свершится то, о чем я, о чем великий бог Итшахр, о чем наши предки мечтали много, много веков. Пусть восстановится великая книга запретных знаний! Я согласен на твои условия и твою цену, торговый гость. Пусть будет так, я согласен… Давай его сюда.

— Ну я… — закашлялся Любовод. — В общем, я… Ну я, конечно… Уверен был… Ну, колдун, друг мой, мы ведь с мудрым Аркаимом… Все хорошо, наладилось, договорились…

— Чего ты мямлишь, чужеземец?! — громогласно взревел правитель. — Где камень? Где седьмой осколок? Давай его сюда!

— Дык… Спокойнее же так было…

— Только не говори, друг мой, — ласково попросил ведун, — что он угловатый и неудобный, постоянно мешается и царапается, не помещается в сумку, и поэтому ты оставил его в сундуке с прочим добром.

— Но ведь в походе он мог потеряться, колдун! Чего на войне только не случается! Вот и в прошлый раз он не достался Раджафу только потому, что я оставил его в сундуке с зеркалами. Мы договорились обо всем с мудрым Аркаимом, он стал нашим соратником. Я и подумал: зачем рисковать? В кладовой мудрого Аркаима осколку будет куда спок…

— А-а-а!!! — Правитель крутанулся вокруг своей оси.

Олег метнулся к купцу, сбивая его с ног, и только поэтому удар когтистой пятерни не снес Любоводу голову, а лишь вырвал полуовальную деревяшку из опорного столба палатки.

— Не делай этого, Аркаим! — крикнул снизу Середин. — Не вздумай!

За саблю он хвататься не стал, хотя такое желание и испытывал. К счастью, оружие не понадобилось. Правитель перевел дух, передернул плечами:

— Не беспокойся, чужеземец. Я помню, что он твой друг, и то, что ты для меня сделал. Я не стану его казнить и даже карать. Но пусть убирается с глаз моих и избавит меня от этого соблазна!

— А награда? — пискнул из-под Олега новгородец. — Ты обещал награду за взятие Каима — и мы его взяли.

— Награду? — зловеще осклабился мудрый Аркаим. — Разумеется. Я никогда не нарушаю своего слова. Ты получишь обещанные сундуки с самоцветами, я дозволяю тебе выбрать любое судно по своему желанию и набрать команду. Даю тебе на это пять дней. И еще два дня — на путь до порубежья. Семь дней. Но если на восьмой день ты все еще будешь на моих землях — тебе отрубят голову!

— Постой, мудрый Аркаим… — Олег поднялся, новгородец тоже смог выпрямиться во весь рост. — Постой, но ведь сейчас зима? Как, куда, на чем я поплыву?

— А мое какое дело?! Я выполняю свое обещание и даю тебе награду. Теперь ты выполни свое — и убирайся из моих земель!!!

— Прости, что вмешиваюсь, мудрый Аркаим, — приложил ладонь к груди Олег, — но, может быть, мы вспомним о твоем брате? Если осколок у него, надо прикинуть, как вернуть его обратно.

— Нет, не обратно! — рявкнул правитель. — Все, седьмой осколок больше не принадлежит этому жадному и глупому смертному! И никогда не будет принадлежать. Ты слышишь, чужеземец? Ты не получишь больше от меня даже вишневой косточки! Иди и ищи судно. Время пошло!

— Прости, мудрый Аркаим, — опять приложил руку к груди Середин, — но если ты прогонишь этого несчастного — как я потом, отдав тебе осколок, вернусь домой? Ведь это он купец и мореплаватель, а не я.

— Как ты сможешь отобрать осколок у Раджафа? — мотнул головой правитель. Брат не расстанется с ним теперь никогда в жизни.

— Как обычно, — пожал плечами Олег. — Мы захватим твой дворец и заберем все, что только в нем есть.

— Мой дворец неприступен!

— Странно. Если мне не изменяет память, один раз я его все-таки взял.

— Это была случайность, — вскинул подбородок Аркаим. — С тех пор посты стоят вокруг ущелья везде, даже в непроходимых горах. Раджаф знает, как ты попал во дворец, и не позволит этого повторить. А взять его штурмом невозможно. Даже десяток воинов сможет удерживать узкую горную тропу от целой армии.

— Не нужно повторяться, уважаемый. Все это я уже слышал в прошлый раз. Прежде чем захватил ущелье.

Правитель хмыкнул:

— Допустим. Но как ты это сделаешь?

— Еще не знаю, мудрый Аркаим, — улыбнулся Середин. — Но сделаю обязательно. Великий Раджаф был ко мне так милостив, что обозвал земляным червяком. Очень хочется в благодарность хорошенько его умыть. Из принципа.

— Твои взгляды заслуживают уважения, чужеземец… — Правитель повернулся к малахитовой плите, погладил ее ладонями. — Пусть будет так. Если ты добудешь мне седьмой осколок, я дам тебе награду в размере одной сотой от того, что обещал этому проходимцу.

— Соглашайся, — тут же шепнул Олегу купец. — На десять жизней хватит.

— И ты можешь оставить при себе этого червяка, — палец правителя уткнулся Любоводу в нос. — Но при одном условии. Он получит обещанные награды только вместе с тобой. И в том случае, если их получишь ты!

— Ты воистину мудр, Аркаим, — торопливо согнулся в поклоне купец. — Ты можешь требовать от нас все, что пожелаешь.

— Замолчи, ты не джин, — пнул его по ноге Олег.

— Все, что пожелаешь, — упрямо повторил новгородец.

— Ступайте, и оставьте меня наедине с книгой. Я жду твоего доклада, чужеземец. Ступай.

Назад: Ищейка

Дальше: Седьмой осколок