65
В этот вечер Хуберт капризничал больше обычного, и Генриетте стоило немалых трудов уложить его спать.
– Не пойму, что это с ним такое, – пожаловалась она своей тетке Каролине, выходя в гостиную. – Лобик не горячий, не кашляет.
– Да и мне что-то тревожно, – ответила та, откладывая вязанье. Поднявшись, Каролина подошла к окну и прижалась лбом к витражу, однако разглядеть что-то было сложно, и она открыла створку.
– Что там?
– Известно что – темнота. – Каролина вздохнула. – Тревожно как-то.
– Знаешь что… – Генриетта решительно встала. – Спущусь-ка я в оружейную комнату.
– Это еще зачем?
– Посмотрю, все ли там в порядке.
– Да чего ты там в железках-то понимаешь? Это непутевый твой – мастер.
– Не говори так, тетя, Каспара ценит сам герцог, он без него как без рук.
– Сейчас ты без него как без рук, а не герцог. Неси толстую свечку, пойду схожу с тобой.
Вдвоем они спустились к оружейной кладовой, отперли замок, и подрагивающее пламя свечи осветило висевшее на стенах оружие – мечи, топоры, даги. Самые большие арбалеты лежали на отдельной полке.
Генриетта улыбнулась: в отсутствие хозяина тут царили чистота и порядок.
Взяв стоявшую в углу лесенку, она поднялась до верхней полки и, проведя по ней пальцем, обнаружила пыль.
– Ну чего ты там? Спускайся, – поторопила тетка Каролина.
– Их надо наверх отнести и смазать, – сказала Генриетта.
– Вот еще выдумала! Ты солдат, что ли, какой, арбалеты смазывать? Разве женское это дело?
– Держи, тетя, это «громобой»… Осторожнее – он тяжелый!
Всего арбалетов было восемь. В гостиной, куда их перетащили, Генриетта разложила их на ветоши и стала вытирать пыль. Затем сходила за конопляным маслом и тщательно смазала механизмы спуска и натяжные станки.
После этого она разобралась с боеприпасами и разложила возле каждого арбалета болты соответствующего веса.
– Ты знаешь, как ими пользоваться? – поинтересовалась Каролина.
– Конечно, Каспар учил меня. Это легко. Крутишь ворот, а потом вставляешь стрелу…
Во дворе соседа, бывшего старшины городской стражи Виршмунда, залаяла собака. Потом неожиданно быстро замолкла, будто подавилась лаем.
– Странно, – сказала Генриетта. – Обычно эта псина если уж разойдется, то на полночи.
Она сняла со стола подсвечник и одну за другой погасила свечи. Гостиная погрузилась во тьму.
– Что ты делаешь? – возмутилась Каролина.
– У меня тоже плохие предчувствия, тетя. А ну как кто-нибудь захочет влезть к нам в дом? – Генриетта нащупала и взяла в руки заряженный арбалет – она была полна решимости защитить свой дом и своего ребенка.
С улицы донесся шорох. Потом на крыше загудели, закрутились самокатные бревна, поставленные туда еще первым хозяином дома. Было слышно, как кто-то ругается, пытаясь удержать равновесие и соскочить с коварной ловушки. Ему это не удалось, неизвестный сорвался с крыши и, пролетев мимо окна, ударился о мостовую.
– Да что же это за страх такой, Генриетта! – заголосила тетка Каролина. – Давай в окно кричать, стражу звать!
– Тише! – приказала Генриетта, прислушиваясь. Большие окна в доме имелись только на втором этаже, выходили они на улицу, и там сейчас под стеной дома происходила какая-то возня. По решеткам что-то звякнуло, под действием немалой силы заскрипело, потянулось железо, кто-то медленно разводил прутья.
Каролина зажала руками рот, чтобы не закричать.
Едва заметная тень закрыла окно, потом заскрипел витраж, выдавливаемый через смазанную патокой кожу.
Не успел незнакомец спуститься на пол, как Генриетта дернула спусковую скобу. Щелкнул замок, тяжелый болт ударился в подоконник. Генриетта ожидала звука падения тела, но услышала только вздох.
«Промахнулась!» – пронеслось у нее в голове, и она стала шарить по полу в поисках второго арбалета. Это был «громобой», тяжелый, с неподъемным станком, однако его тяжести женщина не чувствовала, она во все глаза смотрела в темноту, опасаясь, что жестокий убийца уже обходит ее с ножом в руке.
– Тетя, зажигайте огонь! Жгите огонь, тетя! – почти завизжала Генриетта.
Руки Каролины дрожали, она подвывала от страха, чиркая огнивом. Наконец конопляный шнурок загорелся, а от него – и все три свечи.
– Ой! Мамочки мои! – взвыла Каролина громче, увидев стоящего у окна седобородого старца. Его руки безвольно висели вдоль тела, а из груди торчал хвостовик арбалетного болта, пригвоздившего злоумышленника к высокому подоконнику. На ковре валялся оброненный нож.
Каролина икнула и упала в обморок.
– Ну что там, Седой? Что там? – раздался чей-то приглушенный голос, и в проломленном витраже показалась страшная рожа с перебитым носом.
Генриетта вскрикнула, неизвестный отшатнулся и, выругавшись, сорвался вниз.
С улицы донеслись встревоженные голоса, звуки торопливых шагов. Потом забарабанили в ворота, и голос, принадлежащий новому старшине городской стражи Габеру, спросил:
– Госпожа Фрай, у вас все в порядке?
– В порядке, – ответила она, подходя к окну. – Только… у меня в доме труп разбойника.
– Э… впустите нас. Мы его заберем, заодно осмотрим двор, вдруг там притаились его сообщники.
Генриетта накинула платок, спустилась вниз и открыла ворота, впуская старшину Габера в новенькой начищенной кирасе и четверых стражников с факелами и алебардами.
– Только не шумите, у меня ребенок спит, – сказала Генриетта.
– Как скажете, госпожа, – шепотом ответил Габер.
Стараясь не топать, стражники прошли на двор, обследовали его и перед домом на частоколе нашли тело свалившегося с утлой лесенки злоумышленника.
– Про какой труп вы говорили, госпожа? – спросил Габер.
– Что? – Генриетта была поражена видом окровавленного тела, нанизанного на стальные пики ограды. – Кажется, еще один должен лежать на мостовой – перед оградой.
– Мы немедленно все осмотрим, миссис Фрай, но вы говорили что-то про труп в доме…
– Ах да, еще один – в гостиной.
Оставив снаружи алебарды и факелы, стражники поднялись в дом и прошли в гостиную. При виде стоявшего у окна старика они тоже слегка опешили.
В этот момент пришла в себя тетка Каролина. Поднявшись с пола, она принялась выговаривать стражникам за то, что они «невесть где шляются, когда двух бедных женщин собираются резать».
Тело сняли, болт выдернули, Генриетта согрела воды и оттерла подоконник и пол. А наутро только разбитое окно напоминало о ночном происшествии.
