…желтое солнце. Оно светило немилосердно, опаляло зноем, и Раничев почувствовал – еще немного, и все, придется сдаваться на милость людей Уразбека. А это ничего хорошего не сулило, ни ему самому, ни Евдоксе.

– Ну как ты, родная? – Иван обернулся к боярышне, и та улыбнулась, натужно, из последних сил, стараясь не показать усталости, да что там усталость – последние силы были уже на исходе.

Раничев высунулся из-за парапета крыши…

Вжжик!

Пущенная одним из гулямов стрела едва не попала ему в глаз.

– Сдавайтесь, неверные! – размахивая саблей, закричал Уразбек. Длинная, холеная борода его, выкрашенная хною, казалась не рыжей – кровавой.

– Ничего, милая, – снова обернулся Иван. – Прорвемся, в первый раз, что ли?

Боярышня ответила ему слабой улыбкой. Верила? Или – хотела верить? А ситуация между тем была нехорошая – двое засевших на крыше людей, а вокруг – сотня Уразбека. Жаль, Тайгай ушел с Тимуром в Азербайджан и дальше, к Багдаду, теперь одна надежда – на Салима и его банду обездоленных. Слабая, слабая надежда… Успеют ли? Бог даст… Впрочем, Раничев привык с оптимизмом смотреть в будущее. Уж на что, казалось, безвыходная ситуация была в Антиохии, и то – выбрался. И сам свалил от злоковарного начальника стражи, и Георгиосу помог перебраться на Кипр, не помешали все соглядатаи Келимбе Дивая. Впрочем, может, и не было у того никаких соглядатаев, так, один блеф…

А потом был Халеб, и караван купца Демияра, и черные азербайджанские горы. Именно там, в Азербайджане, расположилась выступившая в новый поход армия Тамерлана. Сам Тимур принял Ивана с почетом – донесения поступали регулярно, и о врагах почти все уже было известно. Эмир лично наградил Раничева саблей с золотым эфесом, дорогим поясом и еще одним перстнем, серебряным, с крупным рубином. А в беседе дал понять, что в Самарканде его ждет и изрядное количество серебряных монет.

– Каим-ходжа хвалил тебя, Ибан, – погладив рыжеватую бородку, с усмешкой заявил Тамерлан. – Он встретит тебя в столице.

– А моя невеста? – осмелился спросить Раничев. – Что с ней?

Эмир расхохотался:

– Цела твоя невеста, ну, может, чуть скучает. Забирай ее… Но помни – служба твоя еще не закончена. Возможно, ты снова понадобишься мне и в самое ближайшее время.

Последняя фраза Тимура совсем не понравилась Ивану. Ишь, понадобится он, да еще в ближайшее время. Нет уж, дудки! Хватит. Пора и пожить размеренной спокойной жизнью… семейной даже.

Ну вот и пожил, блин!

А ведь предупреждал Тайгай – в Самарканде сладкие голоса, да лживые речи. А Каим-ходжа невечен – многие знатные люди им недовольны.

– Будь осторожен, друг, – вытирая с усов капли вина, предупредил Тайгай на прощание. – Помни, тебя считают человеком Каима-ходжи, а у него слишком много врагов, особенно после смерти старого Омара. Тамербек хоть и умен, да склонен доверять тем, кому верить и вовсе не следовало бы.

С таким напутствием и выехал Раничев в Самарканд с ближайшим караваном. Хамадан, Рей, Нишапур, пески и степи, степи и пески, и наконец синяя лента Амударьи, а дальше, там, вдалеке, – голубые купола Самарканда, города-мечты, города тысячелетней славы Тимура.

Министр эмира Каим-ходжа встретил Ивана с тревогой. Что-то волновало его, нервировало, хоть он и старался скрывать неуверенность. Впрочем, в тот момент это мало занимало Раничева. Евдокия, Евдокся… Он встретился с ней на улице Медников, в глубине тенистого сада. Боярышня – в легких шелковых одеждах, с открытым лицом, выбежала навстречу Ивану из дома, сомкнула объятия, окатив истосковавшимся взглядом блестевших изумрудами глаз…

Ничуть не стесняясь сопровождавших его воинов, Раничев бережно, на руках, отнес любимую в дом…

– О, милый мой, – сбрасывая одежду на пол, улыбнулась боярышня. – Я так ждала тебя, так…

Они занимались любовью ночь напролет, под трель соловья и холодную сладость шербета. Светлая луна, проникая сквозь распахнутые створки дверей, освещала их обнаженные тела светом ярко начищенной меди. Эта ночь, тихая и спокойная, напоенная терпким ароматом фруктовых деревьев, казалось, никогда не должна была кончиться…

А утром неожиданно объявился Салим. По-прежнему юный, высокий и стройный, он возник в покоях, словно выпущенный из бутылки джинн. Евдокся едва успела стыдливо прикрыться покрывалом. Впрочем, парню было не до любований женским телом.

– Собирайтесь, – обернувшись, тихо сказал он. – Мои люди случайно перехватили одного из посланцев эмира. Он вез важную весть – приказ об аресте Каима-ходжи… Все знают, что ты человек Каима. Бегите!

– Но может, не стоит так торопиться? – слабо возразил Раничев. – Арестовывают-то Каима-ходжу, а не меня. Хотя, конечно, жаль.

– Собирайтесь, говорю вам! – не выдержав, воскликнул Салим. – Думаю, перехваченный мною посланец был не единственным. Проезжая мимо дворцовых стен, я слышал, как один из сотников стражи похвалялся привести на аркане знатную урусутку! Понимаешь, о ком речь?

– Ну….

Махнув рукой, Иван быстро оделся.

– Едем, Евдокся!

– Как скажешь, – застегиваясь, кивнула девушка.

В сопровождении Салима и двух его разбойников они выехали из города и повернули к Бухаре.

– Там спрячетесь, – на скаку пояснил Салим. – Переждете у моих знакомых.

Горячий песок рассыпался под копытами коней беглецов, и знойный ветер пустыни обжигал щеки. На одном из холмов Салим обернулся и крикнул, указывая на черную тучи пыли:

– Кажется, мы чуть опоздали. Погоня… Мы отвлечем их, а вы… Спросите в Бухаре мельника Ичигая, он живет напротив старого мазара. Запомнили?

Иван кивнул.

– Тогда… да храни вас Аллах!

– Всемогущий и всемилостивейший.

Обнявшись на прощание, друзья быстро разъехались. Раничев с Евдоксей продолжили путь к Бухаре, а Салим и его люди повернули на север, к Сырдарье.

Оглянувшись на ходу, Иван заметил, как черная туча пыли поплыла следом за разбойниками.

– Ну вот. Кажется, ушли, – подмигнул он Евдоксе. – Сейчас разыщем в Бухаре этого чертова мельника, отсидимся немного, а потом, с первым же караваном, на Русь!

– Вот бы славно было, – засмеялась боярышня. – Так давно на родине не была, соскучилась по полям, по лугам, по березкам нашим. А князь Олег Иваныч примет тебя-то? – внезапно озаботилась она.

Раничев хохотнул:

– А куда он денется? А и не примет, так на Москву подадимся. Я ж теперь человек воинский, рыцарь, много чего умею и много кому могу послужить. Да и серебришка у нас преизрядно, ужо избенку сложить хватит… Ух, и заживем же! Да и… опять же, на родину мою можем податься. Устрою тебя в библиотеку, потом можно и документы выправить…

Евдокся, казалось, и не прислушивалась к словам Ивана. Просто скакала рядом и улыбалась, не в силах поверить возможному счастью.

А в Бухаре их достали. Сотник Уразбек оказался не таким уж дурнем и отправил в погоню за Салимом лишь часть всадников, другая же часть въехала в Бухару практически по пятам беглецов. Если б Иван, почувствовав неладное, не проснулся внезапно ночью – их взяли бы тепленькими. А так – прихватив висевший на стене саадак со стрелами, беглецы пробрались на крышу и хотели было уйти через сад… Да вот только весь двор был уже окружен воинами Уразбека.

Иван понимал, что надежды выбраться мало. В конце концов враги вот-вот ворвутся на крышу, убив его и захватив Евдоксю. И выхода, похоже, никакого нет. Салим? Может быть… Но вряд ли… Тогда… Тогда остается одно.

Уклонившись от очередной стрелы, Раничев сдернул с шеи талисман и крепко схватил за руку Евдоксю. Мысленно представил асфальтовую дорогу, грузовики с включенными фарами и громко, нараспев, произнес:

– Ва мелиск ха ти Джихари…

Совсем рядом с ухом пропела стрела. В глазах потемнело… Неужто не помогло? Не помогло…

Раничев почувствовал, как падает, словно бы уносится куда-то, теряя сознание…

Они очнулись утром в сладкой тени яблонь. Ласково пели жаворонки, средь зеленой листвы голубело небо. Они лежали на косогоре, чуть ниже, в овражке, журчал ручей, а издалека доносилась какая-то песня.

– Радио, – догадался Иван и, обернувшись, крепко поцеловал боярышню в губы. – Ну вот и ушли мы с тобою, Евдокся! Ушли…