…запершило в горле. Ну вот, только этого еще не хватало! Иван вздохнул. Ему просто не приходило в голову взять да и бросить на произвол судьбы пропавшую девчонку, слишком уж это было бы не по-мужски. И вовсе не потому, что он с ней переспал. Просто… Просто Зуйнар доверилась ему, а он… он не сумел даже обеспечить ее безопасность. И это при том, что еще не известно, что было бы с Иваном, если б в эта девчонка не заглянула в эргастул. А долг, как известно, платежом красен.

Жан-Люк тоже пришел в возбуждение, заходил по двору, предлагая какие-то непонятные планы поисков, потом плюнул, махнул рукой и поинтересовался у Раничева, что именно он собирается предпринять.

– Есть в Тунисе некий Фарид ибн-Бей, – тихо произнес Иван. – Богатый и знатный господин…

– Ну да, я его знаю, – кивнул марселец. – И что, ты хочешь сказать, именно он и похитил твоего друга?

Раничев вздохнул:

– Очень может быть.

– Что? – Жан-Люк оглянулся по сторонам и, понизив голос, тихонько спросил: – Фарид ибн-Бей – содомит?

Иван невольно рассмеялся:

– Думаю, вряд ли.

– Тогда зачем ему понадобился парень?

Иван задумчиво почесал бороду. По всему выходило – придется брать в дело Жан-Люка, рассказав ему все… Кроме, наверное, того, что Зуйнар – девушка. Марселец мог и обидеться на такое. Но в остальном… Тем более Жан-Люк имел право знать, чем рискует, предоставляя тайный приют спасавшимся от преследований страшной секты беглецам. Взвесив все «за» и «против», Раничев вошел в дом следом за марсельцем и тщательно закрыл за собой дверь.

– Помнишь, я как-то говорил тебе о «Детях Ваала»? – тихо спросил он.

Вечером весь город вышел встречать халифа. Пели зурны, звенели кимвалы и бубны, глухой рокот тамбуринов, казалось, достигал самого дальнего уголка города. Отовсюду, с обоих предместий, с медины, даже с христианских и иудейских фундуков, спешили люди к южным воротам Баб-Джазира. Спешили, чтобы увидеть халифа, поклониться ему и пожелать милостей Аллаха и долгих лет жизни. Вполне искренне пожелать – вот уже пять лет халиф, подавив все мятежи, правил страной твердой рукою, а год назад торжественно присоединил к своему государству мятежную Триполитанию. Теперь же достопочтенный халиф посматривал на Алжир, погрязший в череде феодальных усобиц.

Выйдя из таверны «Три глаза», Раничев и Жан-Люк сели на лошадей, на время позаимствованных ушлым марсельцем из халифских конюшен, и быстро поехали к дому Фарида. Жан-Люк хотел посетить его якобы по поручению одного из дворцовых мухтасибов – Фарид ибн-Бей как раз несколько месяцев назад обещался поставить ко двору халифа туф из личной каменоломни. Вот теперь следовало об этом напомнить, заодно и переговорить со слугами – марселец клялся, что самого Фарида дома не будет – как и все, он непременно поедет во дворец в свите возвратившегося с удачной охоты халифа.

Дом Фарида был почти рядом, за стеною медины. Правда – быстро было на бумаге, да забыли про овраги! Вывалившая посмотреть на встречу халифа толпа свела на нет все попытки Раничева и марсельца побыстрее пересечь площадь перед воротами Баб-Джазира.

– Говорил, надо было ехать в обход. – Выбравшись из толпы, Ранчиев спешился.

Жан-Люк мотнул головой:

– Так еще не поздно. Сворачиваем!

– Сворачиваем? – присвистнул Иван. – Да ты только посмотри на это!

И в самом деле, сворачивать куда-либо уже было поздно. Толпа простонародья запрудила все прилегающие к площади улочки, так что свободной осталась только одна дорога – та, что вела ко дворцу. На ней и должен был вот-вот появиться халиф со своей свитой.

– Едут, едут! – закричали забравшиеся на пальмы мальчишки.

Гул ликования прокатился через всю собравшуюся толпу, от рва до крепостной стены медины, и затих где-то у озера. Раничев с марсельцем переглянулись и тоже подошли ближе к пальме – хоть и далековато, да зато видно неплохо, да и с боков никто не давит.

С южной дороги, со стороны кладбища, показалась целая кавалькада всадников в блестящих шлемах и с копьями, украшенными разноцветными флажками. По мере приближения всадники размахивали саблями и с победными криками ловили на всем скаку подбрасываемые в воздух копья. Оранжевое солнце садилось за горами Атласа, посылая городу теплые прощальные лучи, озарившие стены желтовато-алым отсветом пустыни. Поперек улицы пролегли длинные тени минаретов, наступал час закатной молитвы, и мудзины уже собрались выкрикивать азан – призыв правоверных к молитве. Ждали халифа… И вот наконец он показался, сразу за пронесшимися всадниками охраны, верхом на белом иноходце, в зеленом плаще поверх расшитых золотой нитью одежд, с усыпанной драгоценными камнями саблей у пояса.

Толпа взвыла в восторге:

– Слава великому халифу!

– Да хранит его дни Аллах, милосердный и всевидящий…

Проезжая мимо собравшихся горожан, правитель Туниса милостиво приветствовал их кивком головы. Раничеву вдруг показалось, что в толпе встречающих промелькнуло темное лицо Фарида ибн-Бея.

– Скорей, Иван! – обернулся Жан-Люк. – Кажется, вон по той улице можно будет пробраться к дому Фарида.

И в самом деле, узенькая, извивавшаяся, словно змея, улочка уже почти опустела – весь народ потянулся за кортежем халифа. Быстро проехав вдоль глухих дувалов, друзья обогнули вал и, проскакав по берегу озера, вновь свернули к медине. Шум толпы слышался совсем рядом, у мечети Олив, а у дома Фарида ибн-Бея было пустынно и тихо. Увидев нежданных гостей, угрюмый слуга-бербер нехотя отворил ворота – видно, в этом доме не очень-то жаловали чужаков, и лишь халифская грамота Жан-Люка заставила привратника быть немного любезнее.

– Хозяин будет не скоро, – буркнул слуга. – Наверное, вам и не стоит его здесь дожидаться.

– Так он нам, в общем-то, и не очень нужен, – неожиданно засмеялся марселец. – Вполне достаточно домоправителя. Есть тут такой?

– Ну я домоправитель Карим, – вышел из дома старик, такой же нелюдимый, как и привратник. – А что такое? – Маленькие глазки его испуганно забегали.

– Боюсь, то, что я скажу, будет тебе не очень приятно, – с усмешкой протянул Жан-Люк. – Речь пойдет о мясе… Ведь твой хозяин поставляет его ко двору благочестивейшего халифа?

– Да, это так, – с горделивым достоинством кивнул Карим. – Самое лучшее мясо в Магрибе – из боен моего господина!

– Так-то так, – вкрадчиво протянул марселец. – Да вот правильно ли оно хранится? И как долго?

Широкая улыбка вдруг озарила смуглое лицо домоправителя, Иван даже вздрогнул – словно бы перед ним вдруг улыбнулась акула. Видно, с вопросами хранения мясных туш в доме Фарида дела обстояли в полном порядке.

– Прошу во двор, уважаемые! – поклонился Карим. – Убедитесь во всем сами! Эй, Раджиб, – он подозвал полуголого мальчишку-раба. – Принеси гостям шербету и фруктов… Вот наши амбары, сейчас открою, проходите, смотрите… Вот эти туши привезли сегодня, завтра мы их уже отправим на рынок, а эти – готовим к засолке в бочонках, а вон те…

– Вижу, и в самом деле, у почтенного Фарида здесь все в полном порядке, – закивал Жан-Люк. – Надо отметить это в грамоте… Уважаемый Карим, не найдется ли в доме пера, а то мое уж совсем затупилось?

– Пера? Конечно же, найдется… Эй, Раджиб! Впрочем, нет, проходите на террасу, я вам сам сейчас принесу.

Радушным жестом указав на невысокий помост под резным навесом, домоправитель скрылся в доме. На помосте, не забывая улыбаться гостям, уже суетился Раджиб, расставляя серебряные блюда с фруктами.

– Эй, парень, – подозвал его Раничев. – А что, во-он в том дальнем амбаре совсем нет мяса?

– В каком, господин?

– Вон, у стены.

– Нет-нет, что ты, уважаемый, – рассмеялся мальчишка. – Этот сарай вовсе не для мяса… Там иногда держат рабов.

Услыхав это, Иван и Жан-Люк быстро переглянулись.

– Видать по всему, ваш домоправитель – человек знающий, – тихо произнес Раничев. – И, наверное, суровый?

– Да уж. – Раджиб вздохнул, и худенькие плечи его поникли, словно цветы перед грозою.

– Наверное, нелегко угодить такому человеку, – посочувствовал марселец. – Вряд ли у него есть какие-то привязанности и страсти.

Мальчишка снова вздохнул.

– Но, говорят, он любит слушать разные истории? – вкрадчиво осведомился Иван. – Про ифритов, джиннов и прочее.

– Нет, слушать не любит, – натянуто улыбнулся Раджиб. – Любит сам говорить, вернее – поучать, и горе тому из рабов, кто ему не внемлет! Вот хоть с той же бараниной…

Парень неожиданно замолчал – из дому наконец вышел Карим.

– Вот перо, уважаемый. – Поклонившись, он уселся на ковер рядом с гостями. – Самое лучшее!

– Хорошее перо, – тут же похвалил Жан-Люк.

– Забирай его себе насовсем!

– Вот благодарствую.

– Вы кушайте, кушайте.

Иван едва не зашелся смехом – именно так и говорил незабвенный товарищ Джебраилов, когда, сидя в ресторане, вербовал Шурика для умыкания своей племянницы – спортсменки и комсомолки. Раничева всегда почему-то занимал вопрос – откуда у бедного студента деньги на ресторан? В институте командировочные дали? И что он, Шурик, там ел? Похоже, шашлык из баранины. Кстати, о баранине…

– Уважаемый Карим, – Иван опустил на ковер тяжелую чашу с шербетом, – даже до дворца халифа дошли слухи о твоем умении обращаться с бараниной.

– О да! – поддержал приятеля Жан-Люк. – Клянусь, и я бы не прочь почерпнуть что-нибудь новенькое.

Домоправитель снова улыбнулся – уже польщенно, видно было, что такой поворот беседы был ему приятен.

– Мой дед, почтеннейший Игнацио… э… Ибрагим ад-Базули, когда-то знал много рецептов, – издалека начал он. – Кое-что помню и я… Самую малость…

Марселец с готовностью вытащил перо и бумагу.

– Только не так быстро, уважаемый Карим, – попросил он. – И вот еще что… Пока мы тут говорим, я бы хотел, чтобы мой писец смог подробнее осмотреть и замерить ваши амбары, чтобы потом выстроить такие же.

– О, вы тоже заметили?! – хохотнул домоправитель. – Да, это не обычные строения, они чуть вытянуты, а внизу имеют отверстия для доступа воздуха.

– Так я пошлю писца?

– Конечно же, уважаемый! Раб поможет ему… Эй, Раджиб!

Раничев и мальчишка-слуга быстро пошли к амбарам. Хитрый домоправитель, не переставая говорить, пересел со своего места так, чтобы видеть весь двор. Иван усмехнулся – он не сомневался в способностях марсельца заговорить любого. Так, в общем-то, и вышло. Минут через пять, после того как Раничев с Раджибом ушли к амбарам, домоправитель Карим – а он ведь видел когда-то Ивана в обличье монаха, но вот не узнал, да и никто б не узнал – ушел в дом, видно, за каким-нибудь особо важным рецептом. Воспользовавшись этим, Иван тут же послал мальчишку-слугу за шербетом, сам же быстро направился к дальнему сараю. Если там обычно держали невольников, то… А вдруг Фарид решил спрятать похищенную девчонку понадежней? Или – это не его люди ее похитили? Ну да, а тогда кто же? Да и спрятать Зуйнар понадежнее у главы секты «Дети Ваала» просто не оставалось времени – нужно было готовиться к встрече халифа. Значит, здесь… Но как же это выяснить?

– Зуйнар! – подойдя к сараю, громко позвал Раничев. – Это я, Иван. Если ты здесь, подай какой-нибудь знак.

Застыв, он напряженно вслушивался в тишину. Кажется, где-то в глубине сарая еле слышно звякнули цепи. Иль показалось? Нет – еще раз звякнули, на этот раз громче. Три раза: дзынь, дзынь, дзынь…

– Слава Богу! – Иван облегченно перевел дух. – Теперь слушай меня внимательно, девочка…

На следующий день, ближе к вечеру, Иван сидел в чайхане у невольничьего рынка, глядя, как пламенеют в лучах заходящего солнца минареты мечети Олив. Ни о чем не думалось, хотелось просто сидеть вот так, на ворсистом ковре под тенистым навесом и, наслаждаясь вечерней прохладой, лениво потягивать холодный шербет. Где-то рядом заунывно звучала зурна… К ней бы еще пару тамбуринов да бубен – совсем бы неплохо вышло. Почти как у «Чингисхана» – «Хаджи халиф Омар». Солнце еще не коснулось земли, и с минаретов послышался вечерний призыв к молитве. Чайхана быстро опустела – была пятница, святой день для всех правоверных, день обязательного посещения мечети, день коллективной молитвы, которая, как высчитали ученейшие мужи-муфтии, ровно в двадцать семь раз превосходит по своей силе молитву, произнесенную в одиночку.

Раничев тоже не стал сидеть в чайхане, вышел и вместе со всеми направился в сторону мечети, намереваясь свернуть по пути в христианский квартал. Улица пустела, люди заполняли мечеть, дабы исполнить священный долг мусульманина, Ивану на миг даже стало как-то неловко, он поежился, обернулся и, ускорив шаг, быстро свернул за угол… прямо в руки четырех человек в черных бурнусах, закрывающих нижнюю половину лица. В руках все четверо держали обнаженные сабли…

– Что ж, – усмехнулся Раничев. – На этот раз ваша взяла, а дальше просмотрим.

Полная серебряная луна заливала мертвенным светом песчаные дюны, и холодные звезды молча смотрели с черного ночного неба вниз, на развалины римской виллы, посреди которой возвышалась древняя бронзовая статуя Ваал-Хаммона, бога-покровителя пунов, бога-убийцы. Пожиратель младенцев, старательно начищенный трехметровый идол, казалось, с нетерпением ждал начала моления. Шестнадцать мужчин в черных накидках и криво улыбающихся терракотовых масках, с копьями в руках, обступали идола по кругу, у ног бога лежала круглая жертвенная плита, рядом с нею было приготовлено возвышение для жреца… и небольшой помост для жертв. Сразу за идолом, в выдолбленной в подножье скалы нише, располагались музыканты, вернее – музыкантши – обнаженные девушки с лютнями, бубнами и тамбуринами, волосы их были туго стянуты в косы, соски грудей кровоточили, проткнутые железными кольцами. По краям капища – тофета – горели небольшие костры, от которых тянуло сладковатым дымом – на жаровнях курились благовония, окутывая и девушек-музыкантш, и воинов в терракотовых масках. Один из них грубо ткнул Раничева в спину тупым концом копья:

– Быстрее!

Пожав плечами, Иван ускорил шаг, что не очень-то легко было сделать – на руках и ногах его гремели цепи. Такие же, как и на хныкающем слуге – мальчишке Раджибе.

– Эти люди принесут нас в жертву своим поганым демонам? – шмыгнув носом, шепотом осведомился он у Раничева и тут же получил удар палкой от стоявшего рядом охранника в маске. Ойкнув, молодой раб с ужасом взглянул на черную статую бога.

«Однако народ для разврата собран! – усмехнулся Иван. – Где же, интересно, главный режиссер спектакля?»

Все собравшиеся, видимо, ожидали того же.

И «режиссер» появился. В окружении двух танцующих жриц с голыми животами, под звон бубна и глухое рокотание тамбуринов, главный жрец Ваала, в такой же терракотовой маске, как и остальные участники действа, важно прошествовал к жертвеннику. За спиной его зловеще – словно сбрасывающая старую шкуру змея – шуршал плащ с рисунком в виде распушившей капюшон кобры.

– О, солнечный бог наш! – Подойдя к жертвеннику, жрец упал на колени перед идолом. – О, Ваал-Хаммон, мы вновь припали к ногам твоим испросить покровительства и милости.

Иван увидел, как полуобнаженные фигуры жриц, повинуясь знаку главного, пали ниц перед статуей божества, их смуглые руки вытянулись на черном песке, словно змеи. И тут же рокот тамбуринов стал громче, а в небе над идолом зажглась звезда – красная, как кровь жертв.

«Марс», – поглядев на звезду, решил Раничев.

– О, Ваал, о, бог наш, победитель чудовищ! – поднимаясь на ноги, возопил жрец. Голос его, приглушенный маской, звучал неестественно, искаженно, как бывает, когда кричишь в колодец.

– О, Ваал! О, Ваал! О, Ваал! – хлопнув в ладоши, трижды прокричали все, а главный жрец, обернувшись, посмотрел куда-то в ночь.

– Жрица Таннит вновь пришла приветствовать тебя, Ваал! – подняв руки к небу, торжественно провозгласил он и кивнул музыкантшам.

Под частый звон бубна, извиваясь и танцуя, выбежала из-за скалы молодая обнаженная девушка – Зуйнар. На шее ее блестело золотое монисто, украшенное изображением бычьей головы, тоненькая золотая нить обвивала бедра, на руках и ногах звенели браслеты. Ритмично покачиваясь, танцовщица медленно обходила воинов. Постепенно ход ее убыстрялся, движения становились резче, живее, и вот, встав перед божеством, девушка закрутилась волчком в бешеном ритме, так что лицо и руки ее слились в одну сплошную линию, оранжевую от горящих костров. Все быстрее и громче били тамбурины и бубны, и медленный, быстро превратившийся в ураган танец действовал на собравшихся так же, как действует на лягушку холодный взгляд кобры.

– О, Ваал! – хлопая в ладоши, выкрикивали воины и жрицы, некоторые из них расцарапали себе щеки, и капли алой крови стекали на их одежды.

– О, Ваал! – воскликнул жрец и вдруг, схватив лежащий на земле посох с навершием в виде рогатой головы, несколько раз ударил им о плиту жертвенника.

Резко смолкли тамбурины и бубны, танцовщица Зуйнар, упав на спину, распростерлась перед идолом. Высокая, блестящая от пота грудь ее тяжело вздымалась.

Жрец кивнул воинам, и те, ловко подхватив девушку, быстро унесли ее прочь, к скалам.

Все так же сияла луна, серебряно-зыбко, потрескивая, горели костры, и красная звезда сияла над статуей кровавого бога. Мертвая тишина установилась над капищем, слышно было, как тяжело дышат девушки-музыкантши.

– О, Ваал! – снова воскликнул жрец, и в руке его блеснуло острое серповидное лезвие. – О, Ваал, прими нашу жертву!

Раничев почувствовал, как сильные руки воинов схватили его за локти и потащили к жертвеннику. Кинув на плоскую плиту, разорвали одежду, обнажив грудь. Бледно-синяя маска жреца зловеще улыбалась Ивану черным провалом рта.

– О, Ваал! – Жрец поднял нож над головою.

– Плохо кричишь, господин Фарид, – вдруг подмигнул ему Раничев. – Негромко как-то…

– Заткни свои богомерзкие уста, отродье Муту! – прошипел жрец. – Сейчас душа твоя…

Он не успел договорить фразу. Внезапно вокруг стало светло, словно днем, светло от сотен внезапно вспыхнувших факелов в руках воинов халифа. Появившиеся из-за скал и развалин, они быстро окружили жертвенник, ловко пресекая все попытки к бегству.

– Ну наконец-то, – поднимаясь с жертвенника, посетовал Иван. – Всю спину отлежал, вас дожидаючись. Не очень-то мягкое ложе!

Несколько воинов куда-то потащили главного распорядителя действа, и Раничев поспешил за ними.

– Эй, не так быстро, ребята! – замахал руками он. – Господин Фарид ибн-Бей не привык к такому обращению. А ну-ка…

Нагнав воинов, Иван резким движением сорвал с головы жреца все так же улыбающуюся маску… Сорвал и отпрянул! Человек, с ненавистью глядящий на него узкими желтоватыми глазами, вовсе не был Фаридом! Раничев пошатнулся. Не может быть… Но где же…

– Что, недоволен, собака? – прошипел жрец и обидно расхохотался. – Ты, видно, ожидал встретить здесь кого-то другого? Поторопился. А в народе говорят – те, кто торопится, уже мертвы.

– Ничего, – сплюнув, усмехнулся Иван. – Есть и другая пословица – тот, кого укусила змея, боится веревки. Не думаю, чтоб ваш предводитель Фарид ибн-Бей спокойно оставался у себя дома.

– Тебе никогда не отыскать его, чужеземец, – презрительно скривил губы жрец.

Раничев улыбнулся:

– А мне и не надо его искать. Искать будут они, – он кивнул на воинов. – Ты ведь уже выдал своего хозяина, дурень!

Жрец заскрипел зубами.

Отвернувшись от него, Раничев потрепал по плечу закутанную в просторную накидку Зуйнар:

– Ты все сделала, как надо, девочка.

– Да, но Фарид оказался слишком хитер, – тихо прошептала Зуйнар.

– Ничего, далеко не уйдет, отыщем.

Пока один отряд халифа сидел в засаде у капища, известного со слов Зуйнар, другая часть воинов окружила дом Фарида ибн-Бея. К сожалению, кроме гарема и старого домоправителя Карима, там уже никого не было. Хозяин не стал дожидаться воинов. Ускользнул, словно хитрый и осторожный лис, видно, заподозрил что-то неладное. Раничев вздохнул: отыскать бежавшего жреца Ваала, конечно же, было делом проблемным. Кому он нужен-то? Халифу? Вряд ли… Нет, ну чтобы показательно наказать – нужен, но организовывать для его поимки погоню вряд ли кто станет, не того полета птица этот Фарид. Да, святотатец, преступник, но, положа руку на сердце, муфтии вполне удовлетворятся теми, что уже пойманы. Погонщики ослов, девушки-музыкантши, жрец… или и.о. жреца? Иван усмехнулся: сам когда-то был и.о. директора исторического музея. Да-а… В той, давней и уже такой нереальной жизни. И ведь она не отпускала, та жизнь, манила, холодила сердце щемящей грустью, собственно, ради нее Раничев и появился в Магрибе, а вот теперь… А вот теперь, когда разгадка тайны перстня казалась такой близкой, снова нужно было начинать все сначала. Фарид ибн-Бей исчез, а вместе с ним – и тайна.

Погруженный в грустные мысли, Иван возвращался в Тунис в окружении халифских воинов, не замечая ни алых красок восхода, ни яркой синевы неба, ни зелени пальм и маквисов. Лишь в доме Жан-Люка он немного пришел в себя, почувствовав на языке давно забытый вкус крепкого вина. Даже поперхнулся, заедая лепешкой.

– Что, понравилось? – радостно усмехнулся марселец. – Думаю, вряд ли ты хоть когда-нибудь пил такое!

– Ну да, не пил, как же! – Раничев ухмыльнулся. – «Чернила»-то за девяносто восемь копеек?

– Чего? – не понял Жан-Люк.

– Ну, «плодово-выгодное», или «яблочное», по рубль две… Да не плющи ты лоб, парень! Налей-ка лучше еще.

– Всегда пожалуйста! – Марселец потянулся к кувшину.

– Вот, примешь ислам, не попьешь так, – выпив, поддел приятеля Раничев.

Тот в ответ лишь скривил губы в циничной улыбке. Ага, не попьет, держи карман шире! На что тогда знакомые муллы? Уж всяко выпишут разрешение – «фетву» – для поправки здоровья.

– А где Зу… Зуйнак?

– Приятель твой спит без задних ног, видно, умотался за ночь.

– Да уж, умотался, – согласно кивнул Иван. – Слушай, Жан-Люк, а возьми-ка ты его к себе в слуги?

– В слуги? – Марселец потеребил губу. – Красивый слуга – почва для зависти. Впрочем, что ж… Сам-то он пойдет ли?

– Пойдет, пойдет, давно уж выспрашивал.

Друзья просидели за вином до полудня, лишь когда послышалось с минарета знакомое «Ла илаха илла Ллаху…», подняли потяжелевшие головы, посмотрели друг на друга, усмехнулись да пошли спать.

Ослепительно белая, даже какая-то голубоватая чалма халифа Абд ал-Азиза была украшена средней величины изумрудом, ничуть не уступавшим тому камню, что находился сейчас в деревянном ковчежце на шее у Раничева. Иван и Жан-Люк скромненько стояли позади собравшихся во внутреннем дворцовом дворе людей, внимательно прислушиваясь к выступлениям свидетелей. Обвиняемый – почтеннейший кади Зунияр-хаджи – в зеленой чалме и простой, безо всяких украшений одежде, скромно стоял чуть в стороне от сидевшего под навесом халифа, окруженного толпой приближенных и муфтиев. По-прежнему благообразный, с прямым и честным взглядом, Зунияр-хаджи вовсе не выглядел сейчас стариком, наоборот, спина его была гордо выпрямлена, и глаза сияли по-молодому. И это – несмотря на то что именно его сейчас обвиняли в разных гнусностях, и за малую часть которых полагалась смерть. Иван даже позавидовал такой выдержке кади.

– Не признаешь ли ты, кади Зунияр-хаджи, свою вину в вероотступничестве и богохульстве? – выйдя вперед, вкрадчиво вопросил муфтий – противного вида старик с желтоватой бородкой и в белой, как у халифа, чалме.

– Нет, не признаю, – обвиняемый помотал головой. – А тебя, почтеннейший Рамзиян, прошу пояснить, в чем именно проявилось мое вероотступничество и богохульство?

– Молодец, старик! – на ухо марсельцу шепнул Иван. – Хорошо держится.

– Не радуйся раньше времени. – Жан-Люк покачал головой. – Этот мерзкий пес, Рамзиян, тоже не вчера родился и давно метит на место твоего кади.

«Мерзкий пес» между тем обвел взглядом собравшихся.

– Охотно поясню для всех, – повысив голос, сообщил он. – Зунияр-хаджи, наш почтеннейший кади, никогда не посещал пятничной молитвы в мечети и делал это намеренно.

– Докажите, – спокойно попросил кади.

– Что я и делаю, – усмехнулся Рамзиян. – Мои слова может подтвердить почтеннейший Муса ибн-Рахим, торговец рыбой, который раньше был слугой Зунияра-хаджи.

– Тот еще пес, – не очень-то лестно отозвался о вызванном свидетеле Жан-Люк. – Жаден, неуступчив, и рыба у него не всегда свежая… Кади Зунияр не раз налагал на него взыскания.

Рыботорговец оказался маленьким сухоньким человечком с острым личиком и оттопыренными, непропорционально большими ушами, делавшими его похожим на маленького слона или на большую мышь.

– Подтверждаю все, что сказано благочестивейшим муфтием, – тонким писклявым голоском произнес он. – Три года я был слугою в доме кади Зунияра и видел, как неоднократно кади пропускал молитвы, и пятничные, и повседневные, а однажды, в присутствии изгнанного нечестивца Ибн-Хальдуна, даже глумился над самим пророком да такими словами, что я и повторить не могу.

– Что скажешь на это, кади? – усмехнувшись, поинтересовался муфтий.

Зунияр-хаджи пригладил бороду:

– Этот человек, Муса, и в самом деле служил у меня слугою. К сожалению, это единственная правда из того, что он сейчас произнес, не боясь гнева Аллаха. Думаю, этот человек мстит мне, ведь я не раз наказывал его, ибо сказано: «Горе обвешивающим!»

Рыбник попятился, испуганно озираясь вокруг.

– Возьмите его и разберитесь, – кивнул на него халиф, и двое воинов тут же утащили торговца. – Пока же не будем смешивать дела. Есть у тебя еще свидетели, почтеннейший Рамзиян?

– О, конечно, величественнейший из халифов!

– Наверное, такие же, как тот рыбник, – выкрикнул кто-то в толпе, и халиф недовольно повел бровью – не дело превращать суд в балаган.

– Вот еще трое, – муфтий махнул рукою. – Все почтенные, заслуживающие полного доверия, люди: мухтасиб Али-бей с рынка Баб-Суик, погонщик верблюдов Джафар, Хишам ас-Сафах, хозяин караван-сарая…

Все трое – по словам Жан-Люка, лихоимцы, каких мало, – полностью подтвердили слова торговца рыбой, добавив, что неоднократно видели Зунияра-хаджи молящимся перед иконой Исы.

– А еще все слуги нашего почтенного кади – вероотступники и богохульцы, – добавил Рамзиян. – Все они поносили пророка и предались Иблису, творя пакостные движения и жертвы омерзительным древним джиннам.

– А, ты имеешь в виду «Детей Ваала», – догадался халиф. – Что ж, у нас найдется, кого спросить по этому делу. Ну, почтеннейший кади, – карие глаза правителя вдруг вспыхнули недобрым огнем. – Найдутся ли у тебя почтенные и вызывающие доверия свидетели, которые могли бы подтвердить твою невиновность?

Зунияр-хаджи устало покачал головой:

– Боюсь, что нет, мой господин. Аллах видит, я жил праведно, но никогда не старался выставлять свою праведность напоказ, так что если и есть свидетели, то…

– Ты не совсем прав, уважаемый! – послышался вдруг из толпы чей-то надтреснутый старческий голос. Обернувшись, Раничев узнал старого слугу Хайреддина и с облегчением перевел дух. Ну наконец-то!

Старик подошел к трону и глубоко поклонился.

– Слуга? – переспросил муфтий. – Это всего лишь слуга… Ясно, что он будет свидетельствовать в пользу своего хозяина. Допросить бы и остальных слуг – только где они? Поразбежались все от такого хозяина.

Тем не менее все показания Хайреддина были внимательно выслушаны. Зунияр-хаджи смотрел на него, сдерживая слезы, и, наконец не выдержав, подойдя ближе, обнял старика за плечи.

– Благодарю тебя, друг мой, ибо ты единственный, кто мог бы вступиться за меня – я знаю о несчастьях, настигнувших остальных моих слуг, некоторые из них хоть и могли бы что-то сказать, да не являются правоверными и не могут быть свидетелями в делах против Бога.

– Есть еще свидетельства в пользу обвиняемого Зунияра-хаджи?

– Есть! Я, Муккарам из Тефны, муэдзин мечети Олив, свидетельствую раз и навсегда перед Богом и людьми – почтеннейший Зунияр-хаджи никогда не пропускал ни одной пятничной молитвы и был образцом благочестия!

– Я, Зиннар ибн-Фелук, мухтасиб с рынка Баб-Джазира, свидетельствую…

– Я, Хаттаб ад-Рияс, торговец фруктами…

– Я, Мухреддин ас-Саиб…

– Я, Хаттам ибн-Халим…

– Я, Ибрагим ад-Хатуни…

Двадцать восемь человек выступили в защиту кади, и посрамленный муфтий Рамзиян, похожий на хитрого лиса, поспешно скрылся среди приближенных. А оправданный Зунияр-хаджи, почтеннейший и неподкупнейший кади, всегда судивший по справедливости и чести, со слезами на глазах вознес хвалу Аллаху.

– Молодец Хайреддин, – довольно улыбнулся Иван. – Все ж таки выполнил мое поручение. Собрать свидетелей – великое дело. Ну вот и оправдали нашего кади.

– И теперь он обвинит муфтия в лжесвидетельстве, – усмехнулся Жан-Люк. – Теперь уж самому Рамзияну придется оправдываться.

– Не думаю. – Раничев покачал головой. – Вряд ли Зунияр-хаджи опустится до обвинений. Скорее уж…

В это время к халифу и муфтиям вдруг подбежал какой-то богато одетый толстяк, как пояснил марселец – хранитель дворцовых покоев.

– Женщина? – выслушав его, удивленно переспросил халиф. – Свидетелем хочет быть женщина? Что ж, выслушаем и ее… Хотя свидетелей и так достаточно, а голос женщины равен половине голоса мужчины. Зови…

Женская фигура в просторных одеждах и парандже словно сама собой возникла перед халифом и муфтиями:

– Меня зовут Зуйнар, повелитель.

Жан-Люк вздрогнул:

– Что-то уж больно знакомый голос.

– Показалось, – хохотнул Иван.

– Может быть. – Марселец пожал плечами. – Все же послушаем, что она скажет.

А девушка говорила много и страстно. Только не совсем в пользу кади. Она, скорей, обвиняла. Обвиняла муфтия Рамзияна и поставщика двора Фарида ибн-Бея…

– Схватить его. – Выслушав Зуйнар, халиф указал на Рамзияна.

– Не слушайте ее, правоверные! – заверещал тот. – Она лжет, лжет, как десять тысяч иблисов.

– Разберемся и в этом, – усмехнулся халиф. – Я не ослышался? Девушка, ты что-то сказала о Фариде ибн-Бее?

Ветер свистел в песках, сдувая с вершин барханов горячие песчинки. Низкое желтое небо нависало над пустыней, словно жаркое ватное одеяло. Узкая караванная тропа, тянувшаяся меж колючих кустов, исчезала в развалинах караван-сарая. Там, в развалинах, таился отряд алжирского дея.

Раничев поправил повязку на нижней части лица – все ж таки какое-никакое спасение от песка и пыли. Дожидаясь команды, получше перехватил саблю, оглядываясь на Фархада – командира халифской сотни.

– Рано, – покрутил головой тот. – Пусть солнце поднимется выше. Надо дать успеть нашим, иначе – уйдут.

– Хорошо, подождем, – кивнул Раничев.

В сотне Фархада он оказался по протекции Жан-Люка, в той самой сотне, что по приказу халифа должна была навсегда отбить охоту у гнусных алжирцев вторгаться в благодетельные пределы Туниса. Чужих всадников давно заметили племена местных берберов. Алжирцы – а кто еще мог появиться в здешних местах? – вели себя странно: не вторгались далеко, но и не уходили, словно бы поджидали кого-то. О том было доложено халифу, и тот послал для проверки сотню Фархада. Фуражом и снаряжением сотни занимался Жан-Люк. Узнав от него о странном отряде, Иван сразу вспомнил о том, что сбежавший Фарид ибн-Бей некогда жил в Алжире. И кто-то говорил, и не так давно, что Фарид не бросил служить алжирцам. Кто-то говорил… Но вот кто? Впрочем, очень может быть – это были просто слухи. Но другой нити у Раничева пока не было. Пусть даже слухи… Но этот странный отряд. Ведь все же они ждали кого-то? Почему бы не Фарида, если предположить, что он был алжирским шпионом? Если предположить… А не слишком ли много всего для одного человека? И главный сектант-вероотступник, и – он же – шпион! Так может, именно потому и проворачивал столь нагло Фарид ибн-Бей все дела секты. Под самым носом у халифа, словно дразнил! Потому и дразнил? Знал – если что, властитель Алжира поможет выбраться? Очень похоже на то… Во всяком случае, стоило эту идею проверить, тем более – выдался случай.

– А вот теперь пора! – подползая ближе, шепнул Фархад. – Дождемся, когда подойдут к колодцу.

Колодец – каменный круг возле чахлой пальмы – был почти полностью занесен песком, однако северная, противоположная направлению ветра, сторона его была очищена – видно, на самом дне еще находилась вода, и можно было достать.

Две черные тени, внезапно появившись из развалин, направились к колодцу. Наклонились. Один что-то сказал на ходу другому.

– Вперед, во славу Аллаха! Ля Алла!!!

Вся сотня Фархада, гомоня и улюлюкая, попрыгала на коней, и барханы вокруг, казалось, испуганно расступились. Те двое, у колодца, были сразу же настигнуты стрелами, остальные, бросив развалины, понеслись на восток, в горы. Всадники тунисского халифа бросились следом, отрезая врагам путь к отступлению. Раничев, поддавшись общему настрою, вопил вместе со всеми, и, как и все, желал лишь одного – лишь бы не ушли, лишь бы не успели скрыться в горах, лишь бы…

Вот уже впереди показались предгорья. Черные, изъеденные песком скалы. Желтые, покрытые песчаной пылью цветы, маквисы, пастушеская хижина, прилепившаяся на склоне горы.

Копыта коней терзали занесенную ветром тропу. Не уйдут! Еще немного… Еще бы пустить десяток всадников наперерез. Хотя бы десяток… Ага, Фархад так и сделал! Молодец, сотник! Теперь успеть бы, успеть… Успели!

Вытащив сабли, алжирцы повернули обратно. Иван даже не успел придержать коня, так врезался в гущу врагов, размахивая саблей! А-а-а!!! Как там в песне? Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ! Ох ты, боже мой, вот это удар! Хорошо пригнулся. А на тебе! Ага, есть! Черт! А ты откуда взялся? На! На! На!

Ржание лошадей, стоны раненых, свист ветра. И сабельный звон! Удары сыпались на Раничева со всех сторон – вот когда пригодились уроки старого пирата Нифонта – где-то сейчас рыщет, бродяга?

Поднырнув под очередной удар, Раничев резко дернул на себя руку вражеского всадника с зажатой в ней саблей – не удержавшись, тот полетел с коня. Ликуя, Иван привстал в стременах, обернулся – посланные Фархадом воины все ж таки сумели отсечь алжирцев от гор… Лишь один прорвался… Одинокий всадник во весь опор несся по горной тропе, и полы черной джелаббы трепетали за ним, словно вороньи крылья. Один спасся… а остальные? Похоже, они просто прикрывали его… но если так, то… То этот человек, скрывшийся в горах, и есть тот, ради которого они пришли в Тунис, тот, которого поджидали.

Махнув рукой сотнику, Раничев вырвался из сечи и, на ходу отмахнувшись от копья, бросил коня вскачь, молясь, чтобы тот не споткнулся. То ли помогли молитвы, то ли сам Иван оказался неплохим наездником – было время научиться – но, благополучно преодолев преграды, Раничев выскочил на гору и увидал впереди столб поднятой пыли. Вот он, вражина! Не так и далеко…

И снова вскачь, и снова бьет в лицо ветер, швыряет горячий песок, а по бокам – горные гряды, колючки да желтые цветы маквисов. Иван потрогал за спиной саадак. Вытащить лук? А смысл? Стрелять на ходу можно только по большой расплывчатой цели, типа растянувшейся линии вражеских воинов, а вовсе не по одинокому, несущемуся во весь опор всаднику. Вот если б… Кажется, тропка ведет вокруг той скалы… Ну да, поднимается серпантином все выше и выше. Тогда к чему такая спешка? Тем более преследуемый гораздо лучше знает местность. Вон он уже и скрылся за поворотом. Куда теперь? А вот сюда, под этот кряж.

Раничев остановил коня, спешился и, хватаясь за кусты и корни маленьких кривых сосен, быстро полез наверх, пока не оказался в теснине, откуда хорошо просматривалась тропа. И слышался приближающийся стук копыт. Иван натянул лук. Стрела пропела, едва на тропе показался из кустов быстро приближающийся всадник. Захрипел, заваливаясь на бок, конь. Ага! Бросив лук, Раничев тигром ринулся к поверженному, чувствуя, как радостно забилось сердце – это был Фарид ибн-Бей!

Прихрамывая, тот поднялся на ноги. Блеснуло кривое лезвие сабли. Хоп! Однако! Резко выбросив правую руку вперед, Фарид едва не проткнул Раничеву живот. Хорошо, защитила кираса из простроченного, укрепленного медными бляшками хлопка. Вообще-то – плохая защита от колющего удара. При рубке – да, от стрел – туда-сюда, ну а от копья – вообще никак. То ли дело бригантина или цельнокованый рыцарский доспех, легкий, удобный и прочный! О таком сейчас только мечтать. Отбив очередной удар, Иван отпрыгнул в сторону, в свою очередь пытаясь достать клинком голову соперника. Тот уклонился и, сделав обманный финт вправо, резко взмахнул саблей. Бывший начеку Раничев присел, ощутив, как дернулись на голове срезанные клинком волосы. Средневековая сабля – тяжелое оружие, скорее просто чуть искривленный меч с односторонней заточкой. Инерция удара оказалась достаточно велика, чем сейчас и воспользовался Иван, доставая в прыжке гарду соперника. Ага, есть! Жалобно звякнула о скалу выбитая из руки врага сабля. Фарид ибн-Бей осклабился, тяжело дыша.

– Ну, – громко воскликнул он. – Что же ты стоишь, чужеземец? Ты пришел за моей жизнью, так возьми же ее!

– Ты ошибаешься, – опуская саблю, покачал головой Раничев. – Мне совсем не нужна твоя жизнь.

Глаза Фарида изумленно округлились.

– Мне нужно от тебя кое-что совсем другое. – Иван неожиданно улыбнулся. – Уважаемый господин… Хасан ад-Рушдия!

– Что? – Сектант вздрогнул, и в глазах его на миг промелькнул страх. – Откуда ты знаешь это имя?

– Мне сказал его Кара-Исфаган, зиндж из Самарканда.

– Зиндж Исфаган?! – еще более удивленно переспросил идолопоклонник. – Так он жив? И… ты сказал – в Самарканде?

– Именно там, – подтвердил Иван.

– И занес же Иблис! – покачал головой Фарид… или – Хасан? Впрочем, Раничева это теперь не очень интересовало.

– Я прошу тебя рассказать об одной вещи. – Резким движением Иван сорвал с шеи ковчежец. – Вот об этой! – На руке его сверкнул изумрудом перстень. Волшебный перстень Тамерлана.

Фарид-Хасан неожиданно опустился на землю и громко захохотал. Он смеялся долго, запрокинув голову, словно получая неописуемое наслаждение или своеобразную разрядку.

– Ты хотел узнать об этом перстне, чужеземец? – отсмеявшись, переспросил он. – Всего-то? И только ради этого ты преследовал меня?

Раничев хмуро кивнул:

– Хватит смеяться! Давай, разглашай тайну.

– Нет здесь никакой особой тайны, – усмехнулся Фарид. – Марабуты – магрибские колдуны – знают много заклинаний, а камень лишь просто усиливает их силу, вот и все.

– Перстень может перемещать во времени?

– Конечно. Только надо знать, как открыть дверь в тот мир, который тебе нужен.

– И ты знаешь, как?

– Я знаю лишь кое-что. Можно использовать заклинание или просто желание… но для этого нужен второй изумруд, точно такой же, или… – Фарид усмехнулся, – …этот же.

– Говори заклинание, – подумав, решительно заявил Иван. – И мы проверим его действие вместе.

– Что ж, проверяй, – снова усмехнулся сектант. – Будем считать, что ты тоже колдун. Повторяй за мной… Ва мелиск ха ти Джихари…

Хасан ад-Рушдия быстро прочел четверостишия и поглядел на Раничева:

– Ну теперь твоя очередь.

Иван повторил… Небо вдруг сделалось темным… секунды на три, не больше, словно кто-то заставил Раничева насильно зажмуриться. Пожав плечами, Иван открыл глаза. Ничего не произошло! Все такие же горы вокруг, все та же скала… Черт побери! Фарида нигде не было! Вот подлый тип. А он-то, дурень, развесил уши. Тоже еще, человек с высшим образованием, а поверил в какую-то чушь. Однако нужно отыскать паршивца – уж тот никак не мог за три секунды далеко уйти. Прячется где-то здесь, да вот хоть за той скалою.

Подхватив саблю, Иван подошел ближе к скале… Что-то блеснуло в траве. Раничев машинально наклонился, поднял. Обычная батарейка. Синяя такая, круглая, с надписью – «Дюраселл». Набросают же дряни! Иван размахнулся – выкинуть – и вдруг замер. Боже, а ведь…