Глава 11
Осень — зима 1245 года. Сарай
КОРЯГИН
Справа маузер и слева,
И, победу в мир неся,
Пальцев страшная система
Врезалась в железо вся!
Александр Прокофьев.
Матрос в октябре
Ай, нехорошо как вышло-то! Сиди вот теперь здесь, коли такой дурень. Ишь ты, расслабился, князьям поверил, поехал черт-те куда. Теперь самое главное — вызнать, при делах эти суки или просто так осторожничают, на всякий случай? Мол, что за людина к ним подокралася да с какими такими целями? Может, и так. Скорее всего. Тогда ничего, тогда легче — уж всяко можно придумать что-нибудь. Хотя вообще-то лучше ничего покуда не думать, а поскорее отсюда выбраться!
Пройдясь вдоль стен, Михаил внимательно осмотрелся — решетки на окнах казались весьма крепкими, даже с виду, а вот никаких стекол не было, похоже, еще не успели поставить — тут все еще строилось, пахло сырой штукатуркой, известкой и еще чем-то таким специфично строительным, в чем, верно, разбирался лишь «водопроводчик» Евстафий Ерш.
И, как назло, никаких кирпичей по углам не валялось, ничего такого. Молодой человек схватился за пояс — к тому месту, где с утра еще висел кинжал… Ага, не висит уже. Когда только спереть успели? Ну долго ли умеючи-то, князья эти чертовы — ворюги те еще. Ладно…
Подойдя к дверям, Ратников потрогал петли — створки открывались вовнутрь, и можно было этой створкой ударить вошедшего, а потом… потом видно будет. Главное — сразу же ошарашить, выбить из колеи. Того, кто придет. Или — тех. Только вот, когда они придут-то? Может, и вообще через пару дней. А между прочим, на дворе не май месяц, и холод тут — прямо до костей пробирает.
Михаил снова прошелся, теперь уже подолгу задерживаясь у каждого оконца. Уж, слава богу, ростом узник вышел немалым, а потому достаточно было приподняться на носки, чтобы краем глаза увидать: что там снаружи, на улице, делается! Два окна слева от входа выходили во двор, пустой и унылый, огороженный высокой — метра два с половиной — глинобитной стеной, оконце справа смотрело на улицу — такую же пустынную, как и двор. Окраина. Только не та, что в степи — привилегированная — нет, эта выходила куда-то к реке, откуда явственно тянуло промозглой сыростью.
Молодой человек быстренько проверил на крепость все решетки — напрасно старался, те даже не шелохнулись — пнул пару раз дверь — с той стороны никто не закричал, не заругался… вообще, никак не прореагировали. Это хорошо, значит, часового к узнику не приставили, не сочли нужным. Хорошо… А вот решетки, наоборот, не хорошо были вделаны — с той стороны, снаружи кирпичом да штукатуркой придавлены, не от воров охраняться, а узников несчастных стеречь!
Ратников снова выглянул на улицу… и заметил одинокого всадника, ехавшего куда-то, не торопясь, с самым праздным и скучающим видом. А это было неправильно, шариться тут безо всякого конкретного дела, да еще в такую погодку — с дождем, с ветром, со снежком мокреньким. Хороший хозяин собаку не выгонит! А этот вот черт… Конек — обычный монгольский, приземистый, на плечах — бесформенный малахай, подбитый лисьим мехом, под ним, на поясе — сабля в красных сафьяновых ножнах, на ногах — мягкие сапожки-ичиги. Круглая, отороченная куницей шапка… не из дешевых, но и не из самых дорогих. Шапка, малахай, сабелька… Не «Лексус», но и не старая «Семерка». А, так скажем, какой-нибудь кредитный «Логан». По-местному, значит — не князь, не хан, не боярин — служилый человек при ком-нибудь. Вряд ли сам по себе.
И что тут, спрашивается, этому служилому человеку делать? Да еще так вот, не спеша. А глазами-то, глазами-то — зыркает, поляну сечет. Соглядатай? Тот самый часовой, что, верно, и должны были оставить подлые суки-князья? Хм… что-то не похоже.
Впрочем, а что гадать-то? Взять, да и спросить.
— Эй, эй! Господин-товарищ! Гуляете?
Незнакомец тотчас же оглянулся на крик, мазнул по оконцу взглядом — словно бы чего-то такого и ждал. Узник подпрыгнул, помахал рукой — мол, подъехал бы ты, мил человек, поближе, а то, что отсюда орать-то?
Служилый словно бы услыхал Мишины мысли — завернул лошадку и вот уже оказался под самым окном. Ухмыльнулся:
— Чего, добрый человек, голосишь-то?
Черт возьми, русский! Ну здесь то не удивительно. Но — добрый человек?! Ратников явно обрадовался — поистине, хорошо сказано, этак обнадеживающе, что ли.
— Да вишь, какие-то шпыни заперли. Вроде никому ничего не должен.
— А чего ж тогда заперли-то?
— Да так… В чужие разборки встрял.
— В чего встрял? Хотя — твое дело. Поехал я — дела.
— Эй, эй, погоди! — заволновался узник. — Что, прямо так и поедешь? А то поговорили бы.
— Да неудобно тут разговаривать. Холодно, да и вообще — сыро.
— Вот и я про то! — охотно поддакнул Ратников. — Нам с тобой в какую-нибудь корчму хорошо бы.
— Хорошо бы, — всадник согласно кивнул. — Только ты-то вот вроде как заперт.
— Да заперт, — досадно сплюнул Миша. — А ты б, мил человек, аркан к решеточке привязал, да лошадкой и дернул. Мне-то отсюда неудобно выдавить — больно уж высоко, не разбежишься, не прыгнешь — чай, не человек-паук.
— Дернуть, говоришь? — осматриваясь по сторонам, негромко повторил незнакомец. И вдруг улыбнулся. — А что? Пожалуй, дерну. А ну-ка… помоги привязать.
Да-а-а… Одна лошадиная сила — это все же куда больше человечьей! Служилый стегнул конька… не особенно-то тот и напрягся, а вот штукатурка да кирпичики так и треснули, посыпались во все стороны, и вылетевшая со своего места решеточка жалобно хлюпнулась в лужу.
— Ну, вылазь! — обернувшись, расхохотался избавитель. — Да ты в окно-то протиснешься ли?
— Протиснусь, — подтянувшись, Ратников нырнул в оконный проем «рыбкой»… едва не в лужу!
Но в грязи измазался будьте нате, служилый даже испугался:
— Э-э! Кто ж теперь нас в добрую корчму пустит?
— Ничо, тут и недобрых полно, — опасливо оглянувшись, Михаил наконец улыбнулся. — На Зарядье знаю одну. Даже парочку. Там мечеть рядом и Великомученицы Хевронии церковь.
— На Зарядье, говоришь? — избавитель присвистнул. — Это ж черт-те где!
Беглец лишь махнул рукой:
— Да мне, мил человек, все равно, лишь бы отсюда подальше.
— Оно поняа-а-тно!
— Ну, что стоим, кого ждем? Поехали, что ли?
— Ладно, давай. Садись сзади.
На другой конец города, в Зарядье, как его прозвали русские артельщики и купцы, конечно, не поехали — слишком уж далеко, а погода не жаловала — дождь пополам со снегом припустил с новой силой, а окраины замощены не были, приходилось пробираться по глине, по глубоким лужам, так, что терпенья хватило лишь до ближайшей харчевни, впрочем, весьма многолюдной, наверное, ввиду гнусной погоды.
В основном, конечно, посетителями были русские — мастеровые, приказчики, какие-то непонятные личности в длинных темных хламидах — ну и пара скуластых, смердевших с детства не мытым телом, монгольских воинов, упившись, храпели прямо на полу в уголке, на подстеленной сердобольным кабатчиком кошмице. Ничего дурного пьяницам никто не делал, наоборот, поглядывали уважительно и с опаской. А попробовали б иначе!
— Меня Саввой кличут, Савва, Корягин сын.
Приняв от служки кувшин медовухи и кружки, незнакомец снял шапку, и Ратников наконец-то смог его как следует рассмотреть.
Лет тридцати — тридцати пяти. Узкое, немного вытянутое лицо со впалыми щеками, ухоженная бородка, тонкие темные усики, светлые — гораздо светлее усов — волосы, длинные, падавшие локонами на плечи. Этакий граф де ла Фер. Глаза умные, светло-серые, с прищуром, а на левой щеке — белесый шрам. И взгляд такой… пронизывающий, острый. Кондотьер! Как есть кондотьер — наемник. И сабелька — что надо, не игрушка какая-нибудь: тяжелая, мощная, длинная, с небольшим изгибом, а под кафтаном — Михаил это еще раньше заметил — кольчуга. Два серебряных перстня на пальцах, один — с мертвой головой, почти как у эсэсовцев.
— Ну что ж, Савва Корягович, за знакомство выпьем! — Ратников поднял кружку. — Меня Михаилом зовут, я тут… короче, человек простой, вольный. И завтра, уж позволь — тебя угощу. Ты где остановился-то?
— А что? — сделав пару быстрых глотков, Савва тут же задал встречный вопрос. — Я не похож на местного?
— Не похож, — покачал головой Михаил. — И перстни у тебя, и сабля. А главное — взгляд. Монголы такого взгляда не жалуют.
— А мне плевать, что там они жалуют, а что нет, — еще больше прищурившись, расхохотался Корягин. — И вообще, давай-ка, Мисаиле, на чистоту, а? Что думаешь, я зря тебя выдергивал?
— А что — не зря?
— Простой, говоришь, человек? Угу, угу, как же, — поставив опустевшую кружку на стол, Савва резко ухватил Ратникова за отвороты кафтана и, зло скривив лицо, прошептал: — Ты ведь из ханских веж выехал. Вместе с ростовскими князьками да углицким Васькой!
— Ой! — Михаил вежливо, но твердо оторвал вцепившуюся в отворот руку. — Смотрю, ты тут многих знаешь.
— Многих и много, — сверкнул глазами Савва. — Это они тебя заперли?
Ратников неожиданно улыбнулся:
— Они. Видать, спутали с кем-то. С пьяну-то — оно бывает. Завтра бы, на трезвую голову, разобрались, отпустили.
— Ага, отпустили бы, — собеседник глухо хохотнул. — То-то ты так рад был выбраться! Отпустили… скажешь тоже! Углицкие да ростовские князьки — упыри известные. За «белку» удавятся… А к татарам, вишь, много всякого добра навезли! С кем встречались? Кому дарили! Только не говори, что не знаешь.
— Знаю! — Михаил ухмыльнулся. — О многом могу тебе рассказать, многое поведать… ты ж меня все-таки выручил!
Собеседник с видимым облегчением кивнул:
— Ну вот и славно. Значит, не зря я за князьками от самых веж ехал.
— Я почему-то так и подумал, что ты не вот так запросто на пустыре объявился, — улыбнулся Михаил. — Явился зачем-то к татарам… хочешь дела их знать, помощи просишь… Что ж — помогу, чем смогу. Кто знает, может, и твоя подмога мне еще раз сгодится? Человек ты, я вижу, бывалый.
— Да и ты не лыком шит. У меня глаз наметан.
— Углицкие к Баракчин-хатун подадутся, — понизив голос, произнес Ратников. — Ростовские — пока не знаю. Может, к Берке, может — к Мунке. Но не к Баракчин и не к Сартаку… Сартак с суздальцами связан, точнее — они с ним. Ярослав Всеволодыч… его тут «лысой башкой» прозвали… и сын его старший Александр. Ну, тот, что на Неве-реке свеев разбил.
— На Неве-реке? — удивленно переспросил Савва. — А где это?
— А еще — немцев-рыцарей на Чудском озере.
— Про Чудское озеро слышал, — Корягин спокойно кивнул. — Они ведь потом вроде договорились?
— Да, договорились.
— А суздальцы сейчас здесь?
— Уехали. Но, — Михаил задумчиво посмотрел как бы сквозь собеседника. — Думаю, они обязательно должны были оставить своих людей. Я бы оставил.
— Я бы — тоже, — Савва покусал ус. — Ты их знаешь? Ну этих, суздальских соглядатаев?
— Нет. Но очень хочу знать. А тебя кто больше интересует? Суздальцы, ростовцы? Или — другой кто?
Савва некоторое время молчал, сурово буравя Ратникова глазами, а потом, что-то для себя решив, резко бросил:
— И суздальцы, и ростовцы, и прочие… Но и — кое-кто еще?
— Кто же?
— Некий князь. Его сейчас здесь нет… но он очень скоро появится. Может быть, уже завтра. Будет упрашивать татар дать ему удел. Любой — какой дадут. На любых условиях. И я должен знать, дадут ли? И если дадут — какой? И на каких условиях. Сможешь узнать, сообщить? Не за так, ясно дело… — Корягин потряс мошной.
— Что за монеты? — прислушался к звону молодой человек. — Серебро? Золото?
— Серебряные талеры, гроши. Из немецких земель. Есть и золотые — гульдены.
— Ого! И как все это добро у тебя в пути-то не отобрали?
— Попробовали бы… Впрочем, кое-кто пробовал… — жестко усмехнувшись, Савва поднял глаза к небу… точнее сказать — к поддерживающим крышу стропилам и лицемерно перекрестился:
— Царствие им небесное. Все-таки тоже люди. Были…
— Хорошо, — Ратников тряхнул головой. — Узнаю. Только давай-ка подробнее — что за князь?
— Да так, — презрительно отмахнулся Савва. — От князя у него только титул остался. Удела нет. Некий Михаил Всеволодыч Черниговский — слыхал?
— Что-то такое слышал.
— Сынок его, Ростислав, воевал не так давно с Даниилом, князем Галицким. Воевал неудачно — бежал к мадьярам, в Пешт, к королю Беле. И вот бежал — удачно, ныне у короля Белы в зятьях.
— Так-так, — понятливо покивал Михаил. — А папашка? Ну, этот, Михаил Всеволодыч?
— А Михаил Всеволодыч в Киеве тогда был… да взять там после монгольского разорения особенно нечего, вот и решил — подыскать себе удел. А кто ж даст? Чтоб самому-то взять — войско нужно. Вот он у Белы и попросил, по-родственному.
— Не дали?
— Не дали. Теперь князь сюда едет — просить.
— Понятненько, — Ратников задумчиво потер руки. — Послушаем, поглядим. Тебя как найти, если что?
— Я сам тебя найду. Скажи, где живешь.
— Что ж… Подворье Ак-ханум знаешь?
Кто такой был этот кондотьер Савва Корягин, Михаил, конечно же напрямую, из первых уст, не узнал, но догадывался: либо тот — человек венгерского короля Белы, либо — что вернее — Ростислава, либо… либо самого Даниила Галицкого, первого и единственного русского короля. Скорее даже — последнее, Даниил вполне мог отправить верного бойца — присмотреть за безземельным авантюристом, который — при монгольской помощи, буде такая последует — вполне мог еще много чего замутить.
Да вот, где-то так как-то. И кондотьер этот — Савва — калач еще тот, тертый. Такой может быть полезен. То есть уже полезным стал. И кого-то очень сильно Ратникову напоминал, какого-то очень хорошего знакомого… даже двух! Ну, конечно, подполковника Ганзеева по кличке Веселый Ганс и артельного подрядчика Евстафия Ерша. Все трое чем-то походили друг на друга, нет, не внешностью, хотя и здесь имелось что-то похожее, но, скорее, характером и общим отношением к жизни. Эти люди не бегали от опасностей и привыкли наносить удар первыми.
С Евстафием-то Михаил как раз и встретился уже на следующий день, как и договаривались. Возвращался с богомолья местный сарайский ювелир Мефодий, конечно же — русский. Именно у него и находился сейчас Артем; мальчишку нужно было поскорей выручить.
— Усадьба у Мефодия знатная, — погоняя коня, на ходу рассказывал артельщик. — Да ты и сам видал. С наскока не возьмешь, нет, да и Баракчин-царица ему всяческое покровительство оказывает… не просто так, конечно.
— Да зачем мне с наскока? — отмахнулся Михаил. — Мне б парня найти! А уж там договорился бы.
— С Мефодием ты вряд ли договоришься, — Евстафий прищурился. — Он не только мастерством своим, но еще и скупостью изрядной известен.
— Да сладим уж как-нибудь. Главное — парень. Был бы сыт, одет, накормлен.
— А вот с этим — плохо. Мефодий рабов своих в черном теле держит.
Михаил про себя хмыкнул — эх, Тема, Тема, и угораздило ж тебя так вот попасть! Ничего, погоди, выручим… обязательно выручим, в крайнем случае даже выкрасть можно, несмотря на всех покровителей скуповатого ювелира.
— Он по какому делу-то мастер? Серебрянник, золотчик, медник?
— Медник — скажешь тоже! Золотчик! Да еще и зернь, и скань кладет — доход большой имеет.
— Но скуп, говоришь?
— Скуп, скуп — не то слово.
— А точно — отрок-то у него?
— Да был похожий…
— Именно что — похожий.
— Ну ты ж рисунок видел?!
А вот это — да. Точно — Тема!
— Вон уже и усадьба… Ты тут особо-то не гомони, у Мефодия покровителей много, ссориться мне с ним не с руки.
Спешившись, артельщик подошел к воротам и вежливо постучал:
— Эй! Есть кто дома?
— Чего тебе? — из приоткрывшейся калиточки высунулся слуга — смуглый, одетый в какие-то неимоверные лохмотья парень лет двадцати с изможденным, тронутым какими-то подозрительными прыщами лицом осужденного за сексуальные преступления раба-галерника.
Да-а… что и сказать. Похоже, этот чертов ювелир и в самом деле слуг своих верных не жаловал. Ни едой, ни одежкою… ни вон, даже, обувью — на улице снег с дождиком, а молодец-то — бос! Ох, Тема…
— Хозяин, спрашиваю, дома ли?
— Дома. Да чужих не велел пускать.
— А мы не чужие, — ухмыльнулся подрядчик. — Доложи — Евстафий Ерш, артельщик, по делу пришел.
Служка скрылся и отсутствовал минут десять, а то и все двадцать. Ратников, конечно, уже давно плюнул бы, ушел, но куда более знакомый с местными реалиями Евстафий ждал вполне терпеливо, неспешно рассказывая какую-то длинную и не совсем понятную историю из собственной производственной практики.
— А я им и говорю — ну, кто столько песка кладет, когда тут щебень нужен? А они мне…
Досказать он не успел — заскрипели воротные петли:
— Господа мои, — поклонился служка. — Заходите.
То, что перед гостями открыли ворота, а не впустили, как каких-нибудь шпыней, через узенькую дверцу-калиточку, явно было хорошим знаком. Значит, Мефодий нежданных гостей ценил — оказал уважение.
— Во-он, сюда, по тропочке проходьте. Мимо навозной кучи.
— Фу-у… Это что — конюшня у вас?
— Хлев. Конюшня там, дальше.
— Большо-ое хозяйство-то!
— Еще и птичник есть. Работы хватает.
Слуга произнес это как-то нехорошо, грустно и безрадостно, и у Михаила от тревоги за Тему захолонуло сердце. Не заболел бы чем парень, заразы б какой не подхватил, здесь это запросто, вон, двор-то — навоз, птичий помет, мусор — полная антисанитария.
— Хозяин вас ненадолго примет. Занят очень… — негромко поведал служка, остановившись перед узорчатой — явно в восточном витиеватом-цветочном стиле — дверью, ведущей в приземистый особнячок с плоской крышей, Точнее говоря — раб. На шее виднелся ошейник с биркой на кириллице — «Мефодий злт». Ишь ты, черт, — пометил свою собственность. Это что же, и Артем, выходит, вот эдак — с ошейником.
— Ну, проходите же, господа.
Первым в дверь вошел Евстафий и, сразу же поклонившись, перекрестился на закопченную, висевшую в дальнем углу икону, а затем громко поздоровался:
— Здрав будь, Мефодий Силантьевич.
— И ты будь здоров, Евстафий, — тряхнув седой бороденкой, оторвался от маленьких тисочков небольшого росточка старик в длинном, с заплатками, платье.
Да-а, похоже, и на себе ювелир тоже экономил, даже башмаки — и те старые, прохудившиеся. Ратников следом за приятелем поклонился, подумал — тем лучше, за Тему-то можно будет немеряных деньжат отвалить, а уж, где их достать, вопрос другой.
— Ну? Чего пожаловали? — Мастер не тратил времени даром на всякие там шуры-муры и прочие приличия — даже сесть не предложил. Впрочем, тут и некуда было. Тигли, столы, верстаки, какие-то непонятные ящики, стружка… — Занят я, гостюшки, — хмуро пояснил Мефодий. — Чепь златую для царицы Баракчин-хатун мастерю — толстенную!
— Это зачем же царице такая чепь?
— Для пардуса-зверя. Эльчи-бей, купец, подарил недавноть. Вот на той цепи царица пардуса и станет держать. Ну? Говорите!
Артельщик снова поклонился:
— У тебя в слугах, уважаемый Мефодий Силантьевич, мальчонка смешной есть. Дружку моему — Мисаилу — родич.
— Что за мальчонка? — похлопал глазами старик. — У меня рабов много.
— Вот этот… — Ратников живенько вытащил из-за пазухи рисунок. — Кто вот это нарисовал…
— А-а-а, — ювелир задумчиво почесал бороду. — Есть такой, да. Токмо я его на тот берег, за глиной отправил. Ну, для отливок мне глина нужна.
Оглянувшись на дверь, он неожиданно закричал:
— Охлоня! Эй, Охлоня!
— Звал, господин? — юркнув в дверь, тут же пал на колени давешний парень — привратник.
И как это он так быстро успел? Наверняка за дверью подслушивал.
— Гостей проводи. Мне некогда.
— Господин Мефодий! — твердо произнес Михаил. — Так когда же мой родич вернется с этой твоей глины? Я хочу его выкупить и, поверь, дам хорошую цену. Любую, какую ты предложишь.
— Любую говоришь? Хм… — Мефодий махнул рукой. — Токмо с глины-то парень твой не так скоро явится. Может, седмица пройдет, может — две.
— Понятно. А далеко эта глина?
— Сказал же, на том берегу. Работы там много… до льду успеть бы.
— Ладно, через две неделю зайду. Думаю, мы с тобой сладим.
Ничего не сказав в ответ, хозяин отвернулся к тиглям. Лишь махнул слуге раздраженно:
— Охлоня! Сказал же, проводи гостей.
И это «проводи» прозвучало как «выпроводи». М-да-а…
— Идемте, господа мои, — забежав вперед, слуга зашагал к воротам.
Мимо конюшни, мимо хлева и птичника, мимо навозной кучи и роющих какую-то яму доходяг-слуг.
— Что-то не очень обрадовался этот старик, — задумчиво бормотал Миша. — А ведь я б заплатил с избытком. Серебришко есть… а не хватило бы — у госпожи занял бы. Дала б.
— Да и я б, Мисаиле, помог! Ниче… подождем, никуда твой отрок не денется.
— Осподине… — Чуть прикрыв ворота, служка Охлоня выскочил следом.
Оглянулся по сторонам и шепотом произнес:
— А Темирка-то отрок — ни на какую глину не ездил.
— О, как! — изумился Ратников. — И где ж тогда он?
Ухмыльнувшись, Охлоня пошевелил пальцами.
И ведь выпросил-таки дирхем — а как не дашь? Ничего ж тогда и не узнаешь.
— Ну вот, — опасливо оглядевшись вокруг, слуга поспешно спрятал денежку. — Я и говорю — здеся отрок ваш, на усадьбе. Хозяин, вишь, обещался Эльчибеевым людишкам его запродать — те скупают негодных.
— Негодных?
— Ну, да, — Охлоня с пренебрежением сплюнул. — Правду сказать, Темирка-то совсем малахольный, к никакой работе непригодный. На что такой? Вот Мефодий и решил избавиться, да до завтрева парня в сарай посадил, чтоб не сбег.
— А что, Тема… Темир уже бежать пытался?
— Да не-е, — слуга неожиданно рассмеялся. — Куда ж ему бегти-то? Я ж и говорю — малахольный.
— Эльчи-бею, говоришь, продать хочет… Чего ж не мне? Я больше дал бы.
— То — ты, — невесело покачал головой Евстафий. — А то — Эльчи-бей. Ты одного отрока купишь, а Эльчи-бей — и дальше, потом возьмет…
— Понятно — постоянный клиент. Значит, не продаст и уговаривать бесполезно?
— Нет, — служка покачал головой. — Не продаст. Уже сговорился.
— Жа-а-аль, — Михаил широко зевнул и усмехнулся. — Ладно, и черт с ним, с отроком. Не такой уж и важный родич. Ну, хоть на него поглядеть бы, поговорить… А уж там я, может, и с Эльчи-беем сговорился. Поможешь?
— С Эльчи-беем тебя свести? — глупо улыбнулся Охлоня. — Не-е-е… Не того я полета птица.
— Да не с Эльчи-беем, — терпеливо пояснил Ратников. — Мне б с парнем поговорить.
— Ой… нелегкое дело. Сам видишь — забор тут у нас. Собак по ночам спускають.
— Три дирхема.
— Ой, тяжело…
— Четыре.
— Пять! Токмо тебя ради — добрый ты человек, видно сразу.
Михаил тряхнул головой:
— Так я зайду ночью.
— Не!
— Что значит — «не»? Не договорились, что ли? Тогда давай серебряхи обратно.
— Не ночью, нет, — слуга понизил голос. — Как в церкви Хевронии колокола к вечерне забьют, так и приходи. Хозяин на молитву уедет, а ты во-он с той стороны зайди, с проулка — я тебе открою калиточку. Поговоришь, токмо недолго. Смотри, не опаздывай.
— Не опоздаю. А коли все добром сладишь, еще серебряшку дам.
— Вот и ладненько, — обрадованно потерев руки, Охлоня скрылся за воротами.
До вечерни оставалось уже не так и много времени, и Ратников решил не идти на усадьбу, а перекусить где-нибудь в ближайшей корчме, куда позвал и Евстафия.
— Не, не пойду, у меня еще дел полно, — с видимым сожалением отмахнулся подрядчик. — Завтра увидимся.
— Ну, как знаешь.
— И еще — предупредить хочу, — Евстафий почмокал губами. — Эльчи-бей тебе отрока не продаст, он его в Кафу под заказ отправит. Я так мыслю.
— Под заказ? — недоуменно переспросил молодой человек.
— Ну да, так, — кивнул подрядчик. — Понимаешь, с Кафой у Эльчи-бея давние связи, ему тамошние важные люди заказы делают — кому какого раба или рабыню надобно. Раз Эльичьбеевы приказчики на родственника твоего глаз положили, значит, он им нужен. В Кафу погонят, хоть чем клянусь.
— Та-ак, — прощаясь с приятелем, задумчиво протянул Миша. — Так, значит. Ладно. Посмотрим еще. Поглядим.
На углу, у проулка, какой-то явный монголоид чистил от грязи лошадь — вот уж пустое дело в этакую-то непогодь!
Выехав на людную улицу, Ратников придержал коня, оглядываясь в поисках ближайшей харчевни.
— Вон та корчма неплоха! — негромко сказали сзади. — Пироги с капустой пекут да рыбники. И пиво у них вкусное.
— Пиво? — молодой человек оглянулся…
Ну, конечно — Савва Корягин, кому еще быть-то?
— Ты как здесь?
«Кондотьер» прищурился:
— Так, проходил мимо, смотрю — лицо знакомое. Думаю — не ищет ли с кем выпить? Так пошли?
— Пошли, — спешившись, Михаил взял конька под уздцы. — Хорошая, говоришь, корчма?
— Добрая.
Ясно было, что Корягин здесь не просто так ошивался — специально выследил, подошел. Знать, что-то было надо.
— Эй, хозяин, хозяин! — усевшись за стол, кондотьер хлопнул в ладоши. — Пива нам принеси.
— Да смотри — свежего! — Ратников плюхнулся на лавку рядом.
— А что, бывает несвежее? — удивленно переспросил Савва.
— Да… в некоторых местах бывает. Ты что хотел-то?
— Ну, вот, — кондотьер грустно пригладил бородку. — Нет чтобы посидеть, поболтать, пивка дерябнуть… Так ты сразу к делам!
— Так, потому что некогда мне, — раздраженно прихлопнул по столу Михаил. — Так что давай, говори сразу.
— Ну, сразу, так сразу, — Корягин покладисто кивнул и понизил голос. — Помнишь, я тебе про Мишку Черниговского говорил? Ну который удел себе ищет.
— Да помню, помню. Он что, объявился уже?
— Да нет, но — в пути. Тут другое дело. О князюшке-то, о Мише, уже по всем постоялым дворам выспрашивали… некий новгородский гость.
— Новгородец? — насторожился Ратников. — Что за человек?
— Не знаю, — задумчиво протянул кондотьер. — Не знаю, но очень хотел бы знать. Может, он и не новгородец вовсе. Нутром чуют — из Суздаля, князя Ярослава, черта бритого, соглядатай! И про Мишу Черниговского он не зря пытает.
— Думаешь, что-то хочет предложить? Какую-нибудь гадость?
— Конечно, гадость! — Савва гулко хохотнул. — А что еще суздальцы предложить могут? Только не князю Мишке, нет — этот проходимец вообще никому, кроме себя любимого, не надобен. Что с него толку-то? Ни удела, ни дружины. Болтается по городам да весям, как дерьмо в проруби. Не-ет… тут не к Мишке подкатывают… к свояку его — мадьярскому королю Беле!
— Тогда непонятно — почему здесь? — недоверчиво прищурился Михаил. — Где Сарай, а где Бела? Прямо шесть, кругом четыре — так получается?
— Хэ! — Корягин стер густую пену с усов. — Экий ты непонятливый, друже. Суздальцы — они завсегда так, издаля заходят. А как иначе-то? Своего человечка к мадьярам заслать, к Беле или Ростиславу — это ж не так-то просто! Каждое новое лицо как на ладони.
Ратников улыбнулся:
— Для кого — на ладони? Для Даниила, князя Галицкого? Ты ж ему служишь, нет?
Немного помолчав, кондотьер зыркнул глазами… и вдруг неожиданно хлопнул собеседника по плечу:
— А ты, Мисаиле, догадливый! Только… лучше больше ничего такого не спрашивай, ладно?
— Хорошо, — Ратников потянулся ко второй кружке, только что принесенной расторопным слугой. — Тогда попытаюсь продолжить твою мысль.
— Ну, продолжи.
— Князь Даниил опасается, как бы мадьяры и суздальцы не ударили на него разом — с двух сторон. Но ведь суздальцы очень далеко! От них до Галича еще Смоленск, Полоцк, Киев…
— То понятно… Только у суздальских князей руки загребущие да длинные. И, не забывай, татары — за ними! Что, Ярослав или сын его, Александр, у царя Бату рать не выпросят? Выпросят, тут и думать нечего. А что для этой рати Смоленск, Полоцк? Смоленские, кстати, тоже не так давно за ярлыком ездили. Не-ет, из всех русских князей Даниил для татар — единственное бельмо на глазу.
— Так ведь далеко он!
— Далеко. Только еще раз повторю — руки у всех загребущие, а глаза — завидущие. Так ты, Мисаиле, мне того новгородца прощупай. В самом ли деле он из Новгорода, или нет? И с каким делом приехал? Вы ж земляки… вот и встретитесь, как бы случайно. Тем более, человечек этот сам подобных встреч ищет — привечает верных людей. Эй, эй, парень! А ну еще пива давай! И еще — полпирога с визигою.
Ага… вот оно как.
Честно говоря, у Ратникова нет никакого резона втравливаться в чужие интриги. Кто хуже, кто лучше — Даниил Галицкий или, скажем, Ярослав Всеволодыч и сын его Александр Грозны Очи, это еще бабушка надвое сказала. Все хороши. На Руси уж издревле так повелось, как большой начальник — так обязательно сволочь. Впрочем, не только на Руси так. Ту же Орду (будущую «Орду») взять — интриган на интригане сидит и завистником погоняет. Все власти хотят… властушки! Потому что от нее, родимой, все — и почет, и уважение, и деньги немалые.
Оп-па!!!
Подумав, Михаил вдруг стукнул себя по лбу и улыбнулся. Ну, раз такое дело, раз этот галицкий кондотьер Савва намерен использовать его в своих разборках, так почему бы и не использовать его самого? В личных, так сказать, своекорыстных целях.
— Слышь, Савва, и у меня к тебе тоже одна просьба будет.
— Слушаю!
— Даже и не просьба — просьбишка. Так, делов-то на медяху. Тут недалеко место одно есть… там парнишка, родственник мой. Надо бы его вызволить… и где-нибудь на короткое время спрятать.
— Хэ! — Корягин расхохотался. — Всего-то? Надо — так вызволим. Парнишка твой в невольниках, что ли?
— Да. У Мефодия, есть тут такой ювелир.
— Знаю я Мефодия… — задумчиво покивал кондотьер. — Когда вызволять-то?
— Уже… Слышишь звон колокольный?
Усмехнувшись, Савва положил руку на эфес сабли:
— Ну, тогда идем — чего время терять?
Привязав коней в проулке, Михаил с Корягиным подошли к узкой дверце, замаскированной в кустах так, что летом ни черта и не заметишь, мимо пройдешь в полной уверенности, что тут глухая ограда тянется. Вот только сейчас, когда листья все давно уже облетели, калитка была хорошо видна.
— Смотри-ка! Не заперта, — кондотьер вытащил саблю. — Словно бы ждут… или ждали.
— Так ведь меня же и ждут! Саблю-то спрячь, не пугай народ раньше времени.
— Ждут, говоришь? — Корягин оглянулся по сторонам. — Вот так вот — почти нараспашку?
— Постой…
Михаил потянул на себя дверцу… и едва успел отскочить в сторону: к ногам его вывалилось окровавленное тело Охлони.
— Ловко его, — наклонившись, спокойно произнес Савва. — Прямо в сердце. О, слышишь? Шум… видать, хватили уже… заподозрили. Пожалуй, пойдем-ка отсель, друже.
— Да, — прислушиваясь к быстро приближающимся голосам, Ратников со вздохом кивнул. — Пожалуй, навряд ли у нас с тобой что сейчас сладится. Эх, Тема, Тема… и когда ж твое время придет?
