Михаил снова оказался на поляне, заросшей густой травой и деревьями — старый дуб, ива, липы. В выцветшем бледно-лиловом небе вовсю жарило солнце. Именно жарило, как в какой-нибудь знойной пустыне, а Миша все же был не бедуин, и не собирался торчать здесь на жаре, к тому же — нужно было что-то делать. Что-то, хм… Имелся один план, которой должен был — обязательно должен был! — выгореть. Впрочем, если подумать, то и вовсе не обязательно: фигуры из прошлого в саду при клинике то появлялись, то вновь исчезали. Значит… Значит, все зависело сейчас от Ратникова.

Немного подумав, молодой человек направился в глубь островка — если тут вообще существовало такое понятие — в глубь — там уже имелся шалаш, где, при случае, можно было укрыться.

Ориентируясь довольно свободно — не столь уж и давно он здесь был — Михаил быстро отыскал знакомую полянку и остатки шалаша, уже порядком обожженные солнцем. Такое впечатление, что с момента появления на островке Миши с Олексой прошел по крайней мере месяц. Да, наверное, так оно и было — здесь, судя по всему, уже стоял август — на краю полянки Михаил заметил грибы — два крепеньких подосиновика и рыжую россыпь лисичек. А еще было много малины, молодой человек не отказал себе в удовольствии полакомиться спелой, местами — уже чересчур, ягодой, слава богу, медведей на островке не водилось.

Наевшись вволю малины, Миша направился к берегу, к пляжу и песчаной косе, хватанул по пути горстью бруснику, кинул в рот, пожевал — вроде бы тоже уже успела поспеть, не вся, правда.

Под ногами хлюпало, а кое-где даже стояли лужи — видать, день-два назад здесь прошел хороший дождик или даже дождики. Не очень-то хорошая погода для клева… хотя, кажется, местные рыбаки островок этот обхаживали далеко стороною, не без оснований называя Проклятым.

Или это название появилось позже?

Может, хоть кого-нибудь из мирных людей да повезет встретить? Может, из деревни старосты Тимофея Овчины кто-то приплывет за ягодами-грибами? Девушки там, дети. Лодку бы, лодку! Другого ничего и не надобно.

Ратников остановился у самой воды, задумчиво глядя на папоротники и камыш. Прикинул, а что у него вообще есть-то, не считая солидной пиджачной пары — презента доктора Отто Лаатса? А есть еще пистолет! Браунинг! С полной обоймой. Кстати, тоже от доктора, только уже не презент, а, так сказать, трофей.

Красивый, небольшой, легонький — и сбоку золотистая надпись «Браунинг». Очень изящная вещь… в ближнем бою, разумеется. Да, собственно, любой пистолет и предназначен для ближнего боя, кроме разве что знаменитого «Маузера». Да, браунинг, это, конечно, хорошо, а вот костюмчик, увы… В таком к местным людям не выйдешь, придется приводить то, что есть, к местной моде. С пиджачком, как уж ни жаль, а все ж таки придется расстаться, а вот все остальное… Все остальное вполне еще можно сделать comme ils faut. Вытянуть из брюк ремень, выпустить поверх сорочку, подпоясаться, те же брюки — подкатать, а вот парусиновые туфли лучше оставить — все ж не очень-то привык Михаил ходить босиком… Так… Пистолет? А вот в брючный карман и сунуть! Отлично. Совсем хорошо. Конечно, по местным меркам — чудно одет, однако издалека в глаза бросаться не будет. Жаль вот только стрижка слишком уж коротковатая, ну да уж с этим ничего не поделаешь, придется так и ходить — парика тут раздобыть негде.

От жары Ратникову сильно хотелось выкупаться, но все же молодой человек решил повременить с этим делом — для начала осмотреть остров, точнее говоря — его берега, заливчики, пляжики. Особенно те места, где густой камыш да плакучие ивы. Может, кто челнок припрятал? А вдруг?

Увы, все поиски оказались напрасными, хотя и не заняли так уж много времени. Обойдя островок по кругу, Михаил уселся у могилки, той самой, что они соорудили с Олексой. Жаль девчонку, кто бы она ни была. Пленница, решившаяся на отчаянный побег… Либо кто-то просто решил позабавиться — кнехты или лесные разбойники, здесь всякого люду хватало. Устроили массовое изнасилование. Вот девчонка и вырвалась, да далеко не убежала, какой-то гад всадил промеж лопаток стрелу, наверняка вызвав недовольство сообщников — девку ведь не для того на остров тащили. Сначала бы позабавились, а уж опосля… Можно и пострелять — в охотку! Да, скорее всего, так и было, или примерно так, точно уж теперь не узнаешь… Пусть земля будет для несчастной пухом.

Миша помолился, как уж сумел, невольно вспомнив и другую могилку — Темину. Неправильную, очень неправильную могилку — дети ведь не должны умирать. Увы. Ладно… Молодой человек сжал кулаки — еще предстоит разобраться с этим гнусным делом. И медсестра тут при делах, и директор… и Узбек-Кумовкин со своим «Гермесом». И тот, на красно-белом «мерсе». Юстас Какс, курьер. Наверняка из тех, из конца тридцатых, какой-нибудь знакомец доктора Отто Лаатса, точнее говоря, не знакомец — подельник.

Помолившись, Миша выкупался и, обсохнув, отправился обратно к шалашу — день уже катился к вечеру, начинало темнеть, а комары — так и вились, гады. А ведь где-то в шалаше должна была оставаться отпугивающая кровососов травка.

Сорвав с ближайшей березы веточку — отмахиваться, — молодой человек свернул по пути к старому дубу… здесь, впрочем, не такому еще и старому… но тоже украшенному разноцветными ленточками — видать, язычники эсты приплывали, что уж. Может быть, их и попросить перевезти? Если повезет встретить… Ага, тем более, и старостиха их — знакомая, Анне-Лиизе, чтоб ей ни дна, ни покрышки. Она ведь, кстати сказать, тоже в деле. Всего, конечно, не знает, так, поставляет детей на запчасти. Через Якоба Штраузе, коменданта замка. Вот кого надо крутить по-серьезному! И с Кнутом хорошо бы встретиться да как следует прижать. Он много чего знает, Кнутище! Опять же, все на том же можно сыграть — на конкуренции. Шайка людокрадов боярыни Ирины Мирошкиничны явно мозолит глаза Штраузе. А он — им, Кнуту то есть, больше, похоже, из новгородских здесь никого и нет. Поубивали всех? Очень может быть, запросто — законы рынка суровы. А поначалу, может быть, даже действовали вместе… до поры до времени, когда каждый захотел кусок потолще… за счет соседушки. Как сплошь и рядом бывает — подлая человеческая природа, увы, неизменна.

Кнут и Штраузе. Два врага. Два гнуса. И кто из них, так сказать, матери истории вреден? Да оба! Обоих и уничтожить… нет, стравить для начала. Выгорело же один раз, почему бы не быть и другому? Только продумать все побыстрее — время не терпит… Впрочем, а почему не терпит? Ведь, сколько бы здесь времени не прошло, а туда, в тридцать восьмой, можно явиться хоть в тот же самый день. Как, кстати, и произошло… произойдет… может быть…

Обойдя дуб, молодой человек поднялся чуть выше, на холм, осмотрелся… И, чертыхнувшись, сплюнул: за орешником, на осине, покачиваясь на ветру, висела голая женщина.

Более того! Подбежав ближе, Ратников чертыхнулся еще раз, узнав… Анне-Лиизе! Это была она!

По всей видимости, старостиха висела здесь не так уж давно — труп еще не успел почернеть, и даже не начал разлагаться, лишь затвердел — Миша пощупал ногу. Эх, Анне-Лиизе, Анна-Лиизе… Эта роковая женщина, любовница крестоносца, даже в этой отвратительной смерти по-прежнему оставалась красивой. Или это просто так казалось Мише, не замечавшему ни вывалившегося языка, ни кровавых, сочащихся желто-коричневым гноем ран на месте выклеванных жадными птицами глаз. О нет, Михаил сейчас не видел этого… он видел ту Анне-Лиизе, ту, прежнюю, жутко красивую, уверенную в себе хозяйку деревни эстов.

Да, конечно, эта женщина принесла ему зло. Вернее, хотела принести, намеревалась… и все сорвалось отнюдь не по ее вине. Да, она посылала на страшную смерть несчастных детей, даже их подыскивала… И все же… Все же Ратникову было жаль эту женщину. Страшная смерть… Гнусная, некрасивая… да смерть и не может быть красивой, хоть и говорят, что «на миру и смерть красна»… Нет! Вовсе не красна! Что может быть красивого в тлене и разложении?

Первым порывом Михаила было сейчас броситься, снять, похоронить по-человечески, как ту, пронзенную стрелой девушку…

Молодой человек уже полез на осину, но передумал. Кто-то ведь казнил старостиху, именно казнил — вряд ли она сама повесилась, хотя, в принципе, всего можно ожидать. Однако же во всех теперешних предположениях нужно исходить из худшего.

Казнили. Повесили. Хотя и не на самом видном месте… Да нет! Как раз наоборот — если смотреть с той стороны острова, где тогда высадились кнехты — так очень даже на видном! Что же, для них и повесили? Чтобы знали. Чтобы зашлись в злобной ярости. Нарочно!

Кто бы это мог быть? Эсты? Прознали, что их старостиха — любовница крестоносца, и… Ну, вот уж вряд ли! Эстам это как раз выгодно, ведь тевтонцы тут сейчас за хозяев. Тогда, может быть, Кнут? Этот может… Впрочем, что гадать? Повесили… картинно эдак. В надежде, что те, кому сей поганый сюрприз предназначен, его скоро увидят. Скоро… Очень скоро, учитывая стоявшую жару. Может быть, даже — сегодня ночью, завтра… Короче — на днях!

Нет, не стоит снимать и хоронить несчастную Анне-Лиизу… не стоит. А стоит затаиться где-нибудь рядом, хоть вон в тех кустах, последить. И поспешить — заранее приготовить местечко да сбегать в шалаш за антикомариной травой.

Михаил устроился отлично — тихо, сухо и комары не кусают, только вот травка от комаров и прочих кровососов пахла так, что хоть нос затыкай. Противно, короче говоря, пахла, ну да Миша скоро привык — уж лучше вонять, чем всяких летучих тварей приманивать, не говоря уже о всяких там энцефалитных клещах. Это ведь только так кажется, будто летом на природе легко и приятно. Ага! Сейчас!

Припасенная еще Олексой травушка уже иссохлась, рассыпаясь на ладони в труху — пришлось разводить водой, потом натираться. А перед всем этим еще и побить острогой рыбу на мели возле песчаной косы. Приготовить старым способом — испечь на углях, слава богу, хоть спички у Ратникова имелись, прихватил во флигеле с печки, сунул в карман. А вот ножик — не догадался, да и кто бы ему дал ножик-то? Браунинг, оно конечно, хорошо — но ведь им рыбу-то не почистишь!

Пока то, пока се — уже стало смеркаться, и полная луна засверкала над озером гигантским желто-оранжевым апельсином. Рядом с нею безмолвно повисли звезды. Быстро темнело — Михаил едва успел забраться в свое убежище, как наступила ночная тьма. Впрочем, не такая уж и тьма — все-таки луна, звезды… Если присмотреться — можно было кое-что разобрать, а уж услышать — и подавно. Тихо было кругом, благостно, и даже насквозь привычные ночные звуки, казалось, тоже принадлежали этой тишине: чей-то писк в густой траве, хлопанье крыльев какой-то крупной птицы, курлыканье журавля, редкий крик выпи на болоте посередине острова…

…и молодежная компания с включенным на всю громкость магнитофоном! Вот же, гады — приперлись! Играло что-то мерзкое — что-то из российской попсы, что нормальные люди могут слушать лишь в качестве рвотного средства, ну или там комаров отпугивать. Двое парней и три девки… девки тут же скинули одежку и стали плясать голые при луне, а потом… потом…

Потом Ратников дернул головой и проснулся. Ну, надо же — таки закемарил! Прислушался… Тишина. Все так же… Вот снова вскрикнула выпь. Невдалеке, у песчаной косы, плеснула рыба. Хорошо плеснула — видать, крупная. Форелина… или карась с шесть ладоней. Такого бы зажарить да с пивком! Эх, жаль соль-то не прихватил… и ножик… Оп! Вот опять плеснуло! Черт… А не слишком ли? Не слишком ли мерный плеск? Плюм — плюм, плюм — плюм… Гребет кто-то! Озера отсюда было не видно — мешали кустарники и деревья, а вот звуки в ночи разносились далеко, да еще по воде. Точно! Ладья!

Миша насторожился, потрогал браунинг, на миг ощутив успокаивающую прохладу вороненой стали…

Вот послышались голоса. Шаги. Да-да, с озера кто-то шел… несколько человек, верно, те, что сейчас приплыли в ладье. Шли, не особо таясь, видать, не ожидали никаких сюрпризов. Уверенно, уверенно шагали, вполголоса переговариваясь…

Молодой человек осторожно раздвинул кусты — ночные гости как раз выходили на поляну, О нет! Они явились сюда вовсе не просто так — тащили что-то тяжелое, какие-то мешки. Отдыхая, опустили мешки в траву… что-то лязгнуло. Что там может так лязгать? Пулемет Дегтярева? Ага, вот опять… знакомый такой звук… кольчуга! Ну да. Кстати, на повешенную эти люди — а было четверо, у каждой пары по мешку — не очень-то и смотрели. То ли раньше уже все видели, то ли сами и повесили… Последнее, кстати, можно было предположить с большой долей уверенности. Кто были эти ночные странники? Восставшие эсты? Очень может быть — как раз после Ледового побоища в этих краях замутило. Эсты… да… Тогда понятно — восставшие казнили предательницу.

Михаил невольно затаил дыхание — очень уж не хотелось попасться. Крестьянское восстание — штука страшная и гнусная, как и любая классовая война. Заметят соглядатая, поди потом, доказывай, что ты не при делах! И слушать никто не станет — повесят рядом со старостихой, и это еще в лучшем случае, а ведь могут и поиздеваться — в котле живым сварить или сжечь — принести в жертву своим божествам. А какие у местной чуди божества-то? Насколько Ратников знал — никаких. Одни священные рощи, озера, деревья… Ага, как раз тут и подходящий дубок имеется — тоже священный. Вот на этом-то дубу и… Ежели что, придется отстреливаться на полном серьезе, жалеть тут некого. А вот с меткостью в ночи будут проблемы. Поди-ка попади, попробуй… Значит, стрелять надо наверняка, как только что-то заподозрят, подойдут ближе. Пока, слава богу, все шло спокойно — парни прошли буквально в нескольких шагах, мимо. Куда-то к середине острова. Впрочем, шли недолго — Михаил услышал, как остановились. Снова заговорили. Что-то скрипнуло… послышался шум и лязг — видать, мешки куда-то скинули. В какую-то заранее подготовленную яму, схрон…

Справившись со своим делом, ночные визитеры тут же зашагали обратно, и желтая луна светила им в спины. На этот раз шли с облегчением, слышно было, как кто-то что-то сказал, все засмеялись…

— Зря ее повесили здесь! — кто-то произнес по-русски, но голос был незнакомым. — Лишь дразнить гусей.

— Это местные. Эта тварь уводила тефтонам их тетей, — откликнулись с явным акцентом. — Черес этот остров… пошлет на покос… и они не вернутся.

— Понятно, — русский угрюмо сплюнул. — То-то вы его Проклятым прозвали.

— Та, та — Проклятый! Этого орушия нам пудет мало, Ампросий… Скажи Кнуту — нато есчо!

— Скажу.

Ого! Миша резко насторожился. Опять Кнут! Или просто послышалось?

— Но вы, парни, не привередничайте. Это добрые новгородские брони! И закаленные рогатины, и мечи!

— Та, та — мечи! И кольчуги! Рокатины же мы сделаем сами. У нас есть хорошие куснецы.

— Будут у вас, Эйно, и мечи, и брони — не хуже, чем у лыцарей. Раз уж боярыня обещала — сделает!

Боярыня! Не об Ирине ли Мирошкиничне шла речь? Судя по всему, больше не о ком!

— Боярыня и Кнут свое выполнят… Только и вы должны исполнить свое!

— Та! Мы исполним! Все наши люти пойтут завтра на бург!

На бург? Ого! Ратников покачал головой. Неужели снова собрались штурмовать замок? В прошлый раз выгорело, но сейчас… Тевтонцы далеко не дураки и наверняка сделали соответствующие выводы из совсем недавней, бесславной для них, кампании: надстроили стены, укрепили ворота, наполнили водою ров. Да и усилили гарнизон конечно же, как же без этого? Именно так поступил бы в данной ситуации и сам Михаил, а ведь он когда-то сам исполнял обязанности коменданта тевтонского замка! Было, было дело… Всего-то два года назад… даже меньше…

— Ампросий… мы отни… мошем не справиться…

— Не беспокойся, Эйно, — вам помогут наши. Ух уж этот бург… прямо — кость в горле!

Ха! А ведь для Кнута, для боярыни Ирины Мирошкиничны — именно так!

Парни ушли, их приглушенные голоса стихли над озером… Снова послышался плеск весел. Ладья ушла. Можно теперь и самому покинуть убежище, но Михаил не спешил. Эти люди — восставшая чудь и их новгородские друганы — были вовсе не те, кого молодой человек ожидал. Если можно так выразиться — вовсе не для них была повешена Анне-Лиизе, вовсе не для них!

Ратников потер кулаками глаза. А почему он, собственно, решил, что тевтонцы явятся сюда ночью? Что, им мало дня?

Да, но день-то Анне-Лиизе провисела. Кто-то мог видеть. Или немецкие соглядатаи в деревне, а что они там имелись, можно было не сомневаться — донесли уже, что старостиха исчезла. Или даже конкретно — казнена на Проклятом острове. А ведь комендант Якоб Штраузе, похоже, эту женщину искренне любил. Или был сильно привязан — наверное, так лучше сказать. Да-а-а… а ведь не позавидуешь мужику… если в самом деле — любил.

Если в самом деле любил — явится!

И вот только Михаил так подумал, как услыхал в отдалении, на немецком берегу — собачий лай. Лай… Что-то в нем было не так! Да, конечно, звуки над водой распространяются очень даже неплохо — вот, хоть тот же плеск весел… но все ж таки не настолько хорошо, чтобы доноситься за восемь верст, а именно столько и было до того берега.

И все же — собаки лаяли! Лаяли, бестии! И лай этот постепенно становился все отчетливее, все ближе. Ладья!!! Еще одна ладья! С собаками!

Понятно, прихватили с собой псов — ищут… Черт! Собаки — это было хреново, островок-то маленький, не убежишь, а спрятаться от собак трудновато. Разве что где-нибудь в воде… в воде. Вот именно! Пройти по воде, по мели, пробраться по бережку в камыши — затаиться.

Больше не раздумывая, Ратников бросился в противоположную от собачьего лая сторону, бежал как мог быстро, благо в небе ярко светила луна. Вот, наконец, захлюпала под ногами вода, вот уже дошла почти до колен, Миша укрылся за ивами, в камышах. А собаки уже метались по острову, рядом, правда, лай их был уже не такой уж истошный. Вот кто-то прикрикнул на псов, те замолкли, правда, ненадолго — вот опять залаяли, унеслись куда-то прочь — видать, за уткою иль еще за какой птицей — вот завыли… Почуяли повешенный труп?

Уже начинало светать, луна быстро становилась бледнее, готовясь вот-вот растаять в бело-голубом утреннем небе, тронутом оранжево-золотистой полоской рассвета. Ратников, конечно, хотел бы получше рассмотреть, что там творилось у дуба, у осины, но, увы, если бы не собаки. Привлекать к себе внимание, в случае чего — надеясь на браунинг? Ага, как же! Эта хлопушка только в ближнем бою годна, против лука или арбалета у пистолета в этих условиях вообще шанса нет. Потому — не нужно было высовываться, совсем не нужно.

И все же… Все же Мишу грызло нестерпимое любопытство. Взглянуть, хоть одним глазком взглянуть, что там происходит. Кто явился на остров, сколько людей? Может быть, именно с ними удастся отсюда выбраться? Иначе сидеть на островке можно довольно долго, хоть до белых мух — не такое уж и посещаемое это было место… хотя…

Передернув затвор, молодой человек с осторожностью выбрался на берег, таясь за плакучими ивами, пробираясь вдоль разросшихся камышей. Слава богу, подул ветер, как раз с той стороны, с острова. Не должны бы почуять собаки, не должны…

Не так и много пришлось идти! Миновав отмель и пляж, Ратников сразу же увидал стоявшую за песчаной косой ладью — длинный орденский баркас, с развевающимся на ветру флагом — белым, с черным крестом. Около судна возились кнехты — кто разжигал костер, кто собирал хворост… Что же, выходит, они явились сюда надолго. На день, на два, на неделю? Впрочем, разбитых шатров нигде видно не было, ни на ладье, ни рядом, а, значит, сильно задерживаться крестоносцы на острове не собирались.

Рассудив таким образом, Миша несколько приободрился, и теперь думал, как бы отсюда выбраться. Вот с этой вот оказией и свалить — с тевтонцами. Если возьмут… Нет, взять-то они возьмут — в плен. А вот как сделать так, чтобы…

Чу! Из-за рощицы показалась целая процессия, человек десять вооруженных короткими копьями кнехтов и двое монахов; в общем-то, их лица вовсе не были Ратникову знакомы, что еще ничего не значило — эти наблюдательные средневековые люди могли его видеть в замке, вполне могли и запомнить…

Впрочем, времени на размышления у Миши уже не осталось — выбежавшие из рощицы псы мгновенно сделали стойку и зарычали. Учуяли!

Что ж… Кажется, восставшие эсты уже сегодня намеревались штурмовать бург. Именно об этом говорили ночные гости. Это неплохо, неплохо… Оставить бы при себе браунинг, так, на всякий случай… Впрочем, путь даже и обыщут, заберут — черт с ним, с пистолетом, надобно рисковать, когда еще подвернется удобный случай выбраться отсюда? Ближе к зиме?

Наконец, решившись, Ратников покинул свое убежище и, хлюпая по песку мокрыми парусиновыми туфлями, вышел из-за кустов.

Собаки рванули было… лютые здоровенные псы… по знаку одного из монахов их тут же придержали кнехты. Одинокий незнакомец, одетый пусть несколько странновато, но вполне прилично, вряд ли представлял опасность для дюжины вооруженных людей.

— Гутен таг, братья! — подойдя, молодой человек с улыбкой приветствовал тевтонцев. — Да поможет вам Бог и Святая Дева Мария.

— Мы тоже приветствуем тебя, уважаемый, — учтиво склонил голову один из монахов — высокий, с приветливым умным лицом. — И приглашаем разделить с нами скромную трапезу.

Монах кивнул на костер, где уже закипала похлебка.

— С большим удовольствием приму ваше предложение, — Миша продолжал говорить по-немецки, точнее, на том его диалекте, который был здесь в ходу. Нельзя сказать, что это было для него так уж легко, но тем не менее что-то да вспоминалось.

— Я — Жерар, студент из Парижа, — присаживаясь к костерку, Ратников снова улыбнулся, как можно более светски. — Был у безбожных татар и в Новгороде, сейчас пробираюсь в германские земли а дальше — в Италию. Увы, не повезло — какие-то люди, которых я принял за достопочтенных купцов и напросился в попутчики, ограбили меня и сбросили с ладьи. Едва не утонул!

— Что ж, — с усмешкой кивнул монах. — В здешних местах такое частенько случается… Впрочем — и не только в здешних. Меня зовут — брат Гуго, а все мои спутники — кнехты и монахи — братья ордена Святой Марии Тевтонской. Ты ничего не заметил на этом острове, уважаемый брат Жерар?

— Заметил, а как же! — с готовностью кивнул Михаил. — На осине была повешена женщина. О, несчастная! — молодой человек тут же вскочил на ноги. — Надо ее похоронить по-христиански! Идемте же, я покажу — где…

— Мы уже погребли ее, брат Жерар, — брат Гуго мягко улыбнулся. — Погребли и помолились о ее бессмертной душе. Судя по нательному крестику — несчастная была христианкой.

— Да упокоит Господь ее душу!

— Во веки веков. Аминь.

— Аминь! — Михаил молитвенно сложил руки и, немного помолчав, спросил: — Не возьмете ли вы меня с собой, достопочтенные братья? Я бы, конечно, не осмелился напрашиваться, но… такая оказия…

— Конечно, возьмем, брат Жерар! — усмехнулся монах. — Тем более, мы просто обязаны доставлять в замок всех подозрительных… для приватной беседы. Прошу покорнейше извинить.

— О, ничего, ничего… Я понимаю!

— Так же прошу понять и нас — мы должны произвести обыск.

Ратников пожал плечами — ну, уж куда деваться?

— У меня совершенно нет никакого оружия, имеется лишь одна забавная вещь — монголы ей колют орехи.

Широко улыбаясь, Михаил вытащил браунинг:

— Хотелось бы подарить ее вашему настоятелю… Так сказать — лично, из рук в руки. А то не совсем удобно являться просто так, без подарка. Пусть — безделушка, но… Вполне приятная, хоть и не очень нужная вещь.

— О да, — брат Гуго внимательно осмотрел пистолет. — Вещица и в самом деле изящная. Думаю, она понравится брату Якобу.

— Кому, осмелюсь спросить?

— Брату Якобу Штраузе, баллеймейстеру ордена и коменданту бурга.