Глава 1
Лето. Окрестности Чудского озера
ГОСТЬ
Благородные сеньоры, живя в сельской местности, никогда не занимались сельским хозяйством.
Марк Блок.
Феодальное общество
— Вот это тачка!
Миша посмотрел в зеркало заднего вида и ухмыльнулся.
— Да уж, по нашим дорогам только на таких и ездить. Кстати, что за модель-то? «Опель-Капитан»? «Испано-Сюиза»?
Сидевший рядом с ним, на пассажирском кресле видавшего виды «уазика», Генка Горелухин — Геннадий Иваныч, мужик лет сорока с половиной, местный, заядлый рыбак и охотник — скривил в усмешке тонкие губы:
— Ну, ты уж скажешь тоже — «Испано-Сюиза»! Где ее сейчас найдешь-то? «Мерс» это, тридцать пятого года, Гитлер еще на подобном ездил, кажется.
Машинка и в самом деле была хоть куда — доведенная до ума, отлаженная, сверкающая никелем и лаком, двухцветный — красно-белый — кабриолет с поднятым верхом, водителя Михаил разглядеть не успел — уж слишком быстро пронесся этот ретроавтомобильчик, здесь, на шоссе, «уазику» с ним не тягаться.
— Смотри, смотри, на нашу дорожку свернул, — Горелухин удивленно прищурился. — Это к кому, интересно?
— Может, автопробег? — притормаживая у заправки, предположил Миша. — Ну, это… Ударим по головотяпству и разгильдяйству и все такое прочее…
Геннадий Иваныч покачал головой:
— Не, вряд ли. Если б пробег — я б точно знал.
Тут Горелухину можно было верить вполне — он на ретротехнике был помешан, журналы специальные время от времени покупал, автомодельки — за неимением финансовой возможности приобрести какой-нибудь репликар. В общем — разбирался.
Залив полный бак, Михаил закрутил крышку и, забравшись в салон, покатил по шоссе к лесной дорожке, куда совсем недавно свернул ретро-«мерс».
— Дачники, может, какие, — тихо предположил Геннадий Иваныч — ну, не давала ему покоя эта машина! — Или туристы.
— А может, к Узбеку…
— Может, и к этому… — Горелухин презрительно скривился и сплюнул в окно. — Понаехали тут…
Узбека… и вообще, «узбеков», в поселке — сросшемся когда-то из двух — леспромхозовского «Советский № 3» и древнего Сяргозера — не любили. К слову сказать, сие многолюдное семейство вообще-то было чисто русским — Кумовкины, — просто вот лет пять, а то и больше — никто уже точно не помнил — назад они переехали в здешние края из Узбекистана, быстро обжились, выстроили приличный особнячок, кто-то занялся лесом, кто-то торговлей — конечно, были связи, иначе не позволили бы. Местных мужиков это злило — ишь, какие-то там пришельцы живут во много раз лучше их! Миша в эти неприязненные отношения не лез, лишь прикидывал иногда, этак, по справедливости рассуждая — вот ежели б здешние мужики за воротник-то не закладывали по любому поводу и без оного, глядишь, и сами бы жили не хуже…
— Чего, думаешь, мы хуже живем, оттого что пьяницы? — Горелухин словно подслушал Мишины мысли. — Ну, я вот не пью почти… И что? Богато живу?
Михаил ничего не сказал — а что тут скажешь? Хороший мужик Геннадий Иваныч, и работящий, и на все руки мастер, только вот невезучий, да…
— Вот ты, Миша, только не обижайся, как магазин-то в поселке открыл? — скосив глаза, собеседник ухмыльнулся. — Вот просто так взял и открыл, да? Явился вот, здрасьте, мол, я Ратников Михаил Сергеевич, решил тут у вас поторговать?
— Ну не так, конечно, — Ратников усмехнулся. — У приятеля моего тут кое-какие связи имелись… ну, среди местной власти. Василия-то помнишь, приезжал ко мне как-то?
— Василий… А, мент-то питерский?
— Он.
Михаил резко свернул на лесную дорожку, и Горелухин едва не ударился головой о лобовое стекло. Хмыкнул:
— Я сперва думал, Вася — это брат твой. Очень уж вы похожи.
— Ну да, похожи, — Ратников улыбнулся — обоим слегка за тридцать, оба высокие, оба брюнеты, только у Миши глаза синие, а у Василия — карие. — Ганс только чуть младше, на год.
— Кто младше? — не понял Геннадий Иваныч.
— Ну, Ганс, прозвище у него такое, у Васьки, от фамилии — Ганзеев… Хотя и не только от нее.
Пару лет назад старший опер капитан милиции Василий Ганзеев внедрялся по служебным надобностям в среду исторических реконструкторов, всяких там клубов и прочих — косил под вермахтовского гренадера, форму даже пошил и все такое. Вот с тех пор и повелось — Ганс! Так теперь и на службе звали.
Ратников притормозил и переключился на пониженную, проезжая лужу и как только «мерседес» в ней не застрял?
— Ну вот, — задумчиво покивал Горелухин. — Я же говорю — связи! Лапы мохнатые.
— Ага, лапы… Я, Гена, еще и в Питере родительскую квартиру продал… сюда уж приехал на свой страх и риск… да, Ганс помог, присоветовал. Не столько ради себя, сколько ради Машки — ей деревенский воздух нужен, легкие.
— А-а-а… Это да, воздух у нас знатный — ложками есть можно! — Геннадий Иваныч зачем-то снял кепку и, пригладив волосы, неожиданно улыбнулся. — Жена у тебя, Миша, славная! И красивая, и работящая, и приветливая… Где только такую нашел?
Где нашел?
Ратников только хмыкнул — знал бы ты, Гена, где!
— Так, значит, говоришь, супружница твоя легкими мается?
— Ну… не мается, но…
— Ей барсучий жир нужен! Натираться и внутрь… Что ж ты раньше-то не сказал, а? — Горелухин осуждающе покачал головой. — Есть ведь у меня, привезу… хочешь, так прямо сейчас заедем?
— Спасибо, Гена! — от всей души поблагодарил Михаил. — Только это… сейчас некогда — в администрацию зачем-то вызвали. Давай на днях?
— На днях так на днях, — Геннадий Иваныч вытащил из мятой пачки папиросину, сунул в рот и вопросительно посмотрел на некурящего — точнее, бросившего — Ратникова. — Я закурю, можно?
— Кури, кури, Гена.
Горелухин чиркнул спичкой, с видимым удовольствием затянулся и, выпустив дым, продолжал разговор:
— Я, кстати, знаю, зачем вас председатель зовет. Тебя, «узбеков», Пальчинского — всех, у кого заправки да лавки, ну и всякие там пилорамы… — Геннадий Иваныч презрительно сплюнул: частных предпринимателей он откровенно не любил, всех — ну вот разве что кроме Миши — считая ворами, мошенниками и проходимцами, да и вообще симпатизировал КПРФ. — Детский дом какой-то на лето домишко снял — ну, интернат бывший — небось, спонсорской помощи хотят, вот к председателю и обратились, а он — к вам, к кому же еще-то?
Председатель — так в поселке по старинке именовали главу администрации волости Юрия Михайловича Поганкина, не старого еще мужика, бывшего (при коммунистах еще) заведующего свинофермой, несмотря на свою фамилию, человека в общем-то неплохого и в округе вполне уважаемого.
— А, — сворачивая к поселку, кивнул Михаил. — Для детского дома, значит. Ладно… Тебя, Гена, где высадить-то?
— Да у магазина… Не, не у твоего — у ОРСа.
Магазин (бывший ОРСовский) назывался — «Немезида» — и принадлежал некой гражданке Капустиной, которую Горелухин на дух не переносил и даже продукты у нее покупал скрепя сердце — просто больше не у кого было. Ратников торговал промтоварами, сейчас вот разворачивался и с автозапчастями, о продуктовом ассортименте тоже, конечно, подумывал, но пока вот отдел не открыл, хотя в помещении бывшей школы — давно уже не функционирующей — подходящие местечки имелись, только вот нужно было нехило вложиться в ремонт. Но, вообще, если хорошо переговорить с тем же Поганкиным…
— Ну, спасибо, Миша, за то, что подвез…
— Да че ты…
— Маше привет большой… А за жиром обязательно заезжай!
— Хорошо, хорошо, заеду.
Простившись с Горелухиным, Миша проехал через сквер к старой школе, сиречь к собственному магазинчику — рядом с недавно отремонтированным крыльцом поблескивала на солнце синяя новенькая «Ока» — недавний подарок Ратникова супруге. Ну, не на «уазике» же ездить молоденькой женщине, можно сказать, девчонке — Маше, Марьюшке, не было еще и двадцати.
Поставив «уазик» рядом, молодой человек бегом взбежал на крыльцо и, открыв дверь, поздоровался с покупателями.
— Здравствуйте, дядя Миша, — заулыбались подростки-дачники — они всегда заходили за какими-то наклейками, нашлепками, солнечными очками и прочим подобным. — А катушки для спиннингов не привезли?
— После выходных заходите — будут… Маша, привет!
Ратников помахал рукой жене — стройненькая, темно-русая, зеленоглазая, она раскладывала на прилавках недавно привезенный товар — стиральные порошки, мыло, зубную пасту… Ой, как ей шел темно-голубой джинсовый костюмчик и желтая маечка! А ведь поначалу не хотела надевать, хмурилась… ну, понятно… А еще и косу недавно обрезала, подстриглась в «каре» — опять же, по желанию любимого мужа — и совсем уж — особенно в костюмчике этом — стала очень похожа на юную Софи Марсо из старого французского кинофильма «Бум».
— Здоров будь! — увидев, а точнее услышав мужа, Марьюшка отвлеклась от всех дел, выскочила из-за прилавка и, ничуть не стесняясь подростков, троекратно поцеловала в губы. — Ну, как съездил, удачно?
— Да слава богу, — Михаил ласково погладил жену по плечам. — И журналов привез, и дивидишек, и компьютерных дисков…
— О, диски! — обрадовались подростки. — Дядь Миш, а вы когда их выгружать будете? Давайте, прямо сейчас! Мы поможем.
— Да ладно, — Ратников махнул рукой. — Там всего-то пара коробок…
Быстро занес коробки, поставил на прилавок и обратился к парням:
— Смотрите! Вам, как первым сегодня покупателям — скидка.
Закончив с магазином, Миша кивнул супружнице и поехал обратно на площадь, в администрацию волости, располагавшуюся в довольно угрюмом здании, выстроенном в стиле позднего сталинизма — с белыми облупившимися колоннами и фронтоном.
Едва только выехал из сквера, как мимо пронесся тот самый автомобиль, красно-белый ретро-«мерс», кабриолет с поднятым верхом.
Да-а-а… Интересно, и в самом деле — к кому? Неужто к Узбекам?
А за рулем… мужик какой-то в сером пиджаке, при белой рубашке и галстуке. Надо же, еще и в шляпе, интеллигент недорезанный!
Оба! Едва не подрезав «уазик», напротив администрации лихо затормозила бело-синяя милицейская «нива» — местный участковый наконец-то получил транспорт.
— Здоров, Димыч, — захлопнув дверцу, Ратников помахал рукой участковому — молодому, напоминавшему оборзевшего подростка парню, лейтенанту милиции Диме… Как его? Дмитрий Дмитриевич?
Все звали просто — Димыч.
— А, Михаил! — участковый совсем по-мальчишески улыбнулся. — Разговор один есть.
— Так заезжай вечерком, — Миша развел руками, — баньку сварганим… водочку… Жена рада будет.
— Ну, уж как получится, — вытащив пачку сигарет, милиционер закурил, торопливо выпуская дым. — Что, тоже Михалыч позвал?
— Ну да.
Ратников кивнул, подождал, пока участковый докурит и потом уже с ним вместе — поднялся на второй этаж, где уже толпились приглашенные: вечно небритый Борька Ватников — владелец одной из многочисленных пилорам, хозяйка «Немезиды» и еще двух лавок в окрестных деревнях — Капустиха, не первой молодости жеманно-скандальная дама в жутких розовых брючках, едва налезших на объемистые бедра, два «узбека» Кумовкины — старший, худой, с седоватой бородкой — Николай — и его младший братец, Эдик. Самого главного «узбека» — Петра Палыча — не было, видать, не счел нужным явиться — прислал сыновей.
Кроме них, в небольшом зальчике скромно притулился к стеночке высокий сутулый мужчина в темно-синем костюме с галстуком, коротко стриженный, в очках, на вид лет пятидесяти или что-то около этого, наверное, это и был директор детского дома.
— Привет всем. Здравствуйте! — Миша и участковый поздоровались с мужчинами за руку и, в ожидании председателя, уселись в жесткие кресла, как видно в старые времена стоявшие еще в клубе.
Глава волости — юркий живенький мужичок с веселым прищуром — не заставил себя долго ждать. С шумом поднявшись по лестнице, всплеснул руками:
— Ну, вот уж и собрались все! Извините, задержался немного… О! Хорошо, и участковый наш здесь. Так, что, начнем сразу?
— Ну, конечно, сразу, — пожал плечами старший Кумовкин. — Зачем звал, начальник?
— Сейчас узнаете, — усевшись за обшарпанный конторский стол, председатель отодвинул локтем разбросанные бумаги и указал рукой на незнакомца в костюме и галстуке: — Прошу любить и жаловать — Сидоров Иван Андреевич, директор детского дома. Его, так сказать, подопечные целое лето будут у нас в интернате… ну, в бывшем интернате. И вот по этому поводу я бы хотел со всеми вами поговорить… вернее, не столько я, сколько Иван Андреевич.
Конечно, речь зашла о деньгах. Впрочем, и не только о них — что касается лично Ратникова, так у него попросили — если это возможно — помочь не деньгами, а товаром — стиральным порошком, мылом, зубной пастой…
— Ты уж помоги, Михаил, — уговаривал глава волости. — А уж я потом… потом решим что-нибудь с помещением…
Ага! Как раз под магазин промтоварный.
— Или детишки детдомовские тебе огород прополют… Прополют ведь, Иван Андреевич?
Директор детдома поморщился, словно у него от этих слов заболел зуб:
— Юрий Михалыч, родной, давайте их детдомовскими не называть… Понимаете, прицепится такое слово… ну, как ярлык, что ли. А насчет огорода вы, Михаил Сергеевич, не беспокойтесь, все сделаем.
Ну надо же… и отчество уже знает. А этот Иван Андреевич — мужик не простой.
— Да ладно, — Миша замахал руками. — С огородом мы с женой как-нибудь и сами управимся, вот еще — детей чужих припахать. А с порошком да мылом — помогу, хоть вот сейчас прямо подошлите детишек… или даже кого-нибудь одного, со списком, а уж Маша — супруга моя — вам все к самому интернату подвезет, ну или я… Вам когда удобно?
— Да когда скажете, — директор улыбнулся и, поправив очки, подошел к Капустихе… а уж с той стало сложно!
Ратников не стал слушать, как владелица трех магазинов жалуется на беспросветно нищую жизнь, кивнул директору и, пожав председателю руку, направился к двери.
— Эй, эй, эй! — закричал вдруг участковый Димыч. — Постойте! Вы это, не расходитесь пока.
— Ах да, да, — глава волости хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл… Вот, товарищ участковый нам что-то сказать имеет. Послушаем.
— Вот-вот, послушайте, — молодой лейтенант улыбнулся, привычно пошарив глазами по креслам — не забыл ли фуражку.
Фуражку он забывал везде, где только мог, а потому в последнее время вообще обходился без головного убора, тем более служебная «нива» имелась.
— Короче, Лешу… ну, в смысле — гражданина Афоничева — все вы знаете…
— Афоню-то? А что с ним опять такое? Поди, чего натворил?
— Да не он… Пришел тут, заявление писать…
— Афоня — заяву?! Вот чудеса-то! И на кого?
— Да не знает он — на кого. Короче, пошел он тут на Танаево озеро, на рыбалку, а вернулся голым!
— Как голым?! — все недоуменно переглянулись, а Капустиха так даже томно опустила ресницы. — Ну, правда же как?
— Да так, — лейтенант ухмыльнулся. — Не помнит он точно — как. Говорит, выскочил из лесу какой-то парень — голый, в чем мать родила — скидавай, говорит, одежку…
— Ой, как интересно! — хлопнула в ладоши лавочница. — Где это голые мужики бегают, говорите — у Танаева озера? Ну-ну…
— Ишь как заинтересовалась-то! — глухо хохотнул Вашников, пилорамщик. — Ой, бабы… все вы об одном только и думаете…
— Это о чем это? — Капустиха надулась, даже, кажется, покраснела.
— О мужиках голых — о ком же еще-то? — Вашников уж совсем рассмеялся, в голос, а следом за ним — и все остальные, включая участкового и директора детского дома.
Впрочем, участковый тут же опомнился;
— Зря, между прочим, смеетесь! Типичный грабеж. У терпи… у потерпевшего в кармане куртки японская леска была, крючки, блесна какая-то крутая, недешевая и деньги — пять тысяч рублей. Ущерб для него значительный.
— У Афони — пять тысяч?! — Вашников снова захохотал. — Да трендит он все, Димыч! Ты ему веришь, что ли? Напился он пьяным-пьяно, полез купаться, а потом куда одежку кинул — забыл! Да кому она нужна-то, его одежонка… а про пять тысяч — это он врет!
— Да и я, честно сказать, так же думаю, — чуть смущенно признался тот. — Отказной материальчик готовлю… Но вот, счел за лучшее вас предупредить, мало ли что… Тем более — дети тут будут детдо… ну, короче — дети.
— Спасибо, товарищ лейтенант, за предупреждение, — громко поблагодарил председатель. — Мы его в своей работе учтем обязательно, верно, Иван Андреевич?
— Да-да, — директор детского дома машинально кивнул. — Ну, конечно, учтем.
— Миша, подождешь минут пять? — участковый схватил уходящего Ратникова за рукав. — Я сейчас тут, быстро.
— Подожду, чего же? — пожав плечами, Михаил спустился по лестнице и остановился на крыльце, рядом с уже успевшим закурить Вашниковым.
— Кури, Миша… Ах, черт — ты ж не куришь, все время забываю. И что, не тянет совсем?
Ратников улыбнулся:
— Почему же? Иногда очень даже тянет.
— А что тогда делаешь?
— Да так… водки наливаю стакан — намахнул, и уже ни к какой сигарете не тянет.
— Ты смотри-и-и, — уважительно прищурился пилорамщик. — Надо будет и мне так попробовать. Интересная метода! Как вообще, Миша, дела?
— Да ничего, идут себе. Слышь, Борис… мне бы горбыля малость на забор — подкинешь?
— Не вопрос! Пришлю грузовичок к твоей фазенде.
— О цене договоримся…
— Да какая цена, что ты? Мне все равно этот горбыль выкидывать… Водителю пива купишь — чтоб не зря катался — и все.
— Ну, спасибо, коли так… Ты вообще что такой задумчивый-то?
— Да так… — Вашников выбросил окурок. — У тебя твои продавцы жалованье прибавить не просят?
— Жалованье? — Ратников усмехнулся — ну, надо же, выбрал слово! — Да я и так им повысил, вернее, одной Верке — на тысячу, а второй продавец у меня Маша, супруга, ей-то зачем платить?
— Это точно! Умеют же люди устраиваться! Кстати, я тоже повысил, — владелец пилорамы снова закурил. — Кому на тысячу, кому даже на две… хоть вообще-то у меня и сделка, просто расценки немного поднял… так, вишь, мало! Те, кто не пьет, а вкалывает, у меня по тридцать штук заколачивают — и мало. Да ладно, если б только у меня…
Вашников явно разволновался, похоже, эта тема его задела давно и прочно:
— Вот у меня знакомый один есть, у него в городе своя фирма, офис там, ну, не суть… так лет пять назад, когда открывался, много народу к нему из бюджетных структур перешло… рады были — едва руками не плескали! Еще бы — у всех по семь-восемь тысяч зарплата, а у них — по пятнадцать-семнадцать. Красота. Сейчас по двадцать — и недовольны! Дескать, плохо хозяин зарплату повышает… надо больше! В газеты пишут — надо, мол, частника заставить, чтобы зарплаты росли, а они ведь и так растут…
— Э-э, — тихо засмеялся Ратников. — Я так думаю, им — в разы рост-то нужен! Сам посуди — у всех твоих бывших коллег зарплата семь тысяч, — а у тебя — двадцать! Так ты — кум королю… А когда у всех почти одинакова… Это ж что получается? Не, Боря, им не на три тысячи надо повышать, а в три раза — тогда только довольны будут.
— Сволочи! — угрюмо кивнул пилорамщик. — Увольнять таких надо на хрен.
Жаркое июньское солнце спряталось за набежавшим вдруг облаком, белым и кудлатым, подул легкий ветерок, зашумели росшие рядом деревья. Хорошо было кругом, славно, сладко пахли высаженные на клумбах цветы — синие, желтые, голубые — в кустах жимолости радостно щебетали птицы, а из не такого уж и далекого леса ветер приносил озабоченные позывные кукушки.
— И почему у людей такие глаза завидущие? — докурив, Вашников сплюнул. — Ну, народ! То хвалятся друг перед другом всякой хренью, то завидуют.
Михаил хохотнул:
— Так одно без другого не бывает! Потребительская цивилизация — культ наживы и денег!
— Хм… А ты, я смотрю этот… философ! Ладно, не обижайся! А я вот еще думаю… если б сейчас государство наше всем разом — обязательно всем! — пенсионерам пенсию до двадцати тысяч подняло… так опять недовольные бы отыскались: почему, мол, всем? Мы больше работали, а они меньше… И так — во всем! Ну, народ…
Махнув рукой, Ватников попрощался и, сев в свой «рено», укатил… наверное, на пилораму.
Через пару минут на крыльцо спустился Димыч, а следом за ним и все прочие, кроме председателя — тот, как видно, остался на своем служебном посту, хотя время уже было обеденное, точнее сказать — к нему подбиралось.
Кивнув, ушел директор детского дома, за ним — Капустиха — недалеко, в свой магазин, — братья Кумовкины, Эдик и Николай, сели в новенькую, сверкающую никелем и лаком «семерку» — других машин старший Узбек почему-то не признавал — и уехали.
Миша повернулся к участковому:
— Так о чем ты поговорить-то хотел?
Димыч вытер рукою выступивший на лбу пот:
— Об Узбеках. Точнее сказать, о старшем — Николае. Слышал — он пароход прикупил, вся деревня в шоке!
Ратников рассмеялся — действительно, это была самая обсуждаемая вот уже в течение месяца новость.
— Ну, допустим, купил. Но, ведь не крейсер, а так, суденышко, баржу самоходную или траулер бывший. Цветной металл собирается в Эстонию переправлять — кажется, законно.
— Да законно, — лейтенант махнул рукою. — Лицензию я лично смотрел — не подкопаешься. Только вот… — он оглянулся по сторонам и понизил голос: — Бизнес-то этот давно налажен, поделен… а Коля Кумовкин тут — без году неделя. Как бы не грохнули такого прыткого… мне на участке криминальные трупешники не нужны.
— Ну, — Михаил хмыкнул. — Думаю, Кумовкин не от себя работает… они, узбеки-то, вообще люди в таких делах осторожные.
— И все же! Ты это, мало ли услышишь чего, ну, про Кумовкина, про кораблик его…
— Чего услышу — скажу, — Ратников ухмыльнулся. — Да, думаю, тебе и деревенские все расскажут — Кумовкиных тут не любят.
Простившись с участковым, Михаил поехал в магазин, к Маше. Подумал, может, детдомовский директор успел своих детишек прислать — за порошками и прочим.
Один парнишка как раз ошивался на крыльце — небольшой, лет, может, одиннадцати, светлоглазый и, как почему-то показалось Мише, какой-то меланхоличный.
— Здравствуйте, — слегка картавя, поздоровался мальчик. — Вы — Михаил Сергеевич?
— Я Михаил Сергеевич, — улыбнулся Ратников. — Только не Горбачев. Ты из дет… Тебя директор прислал? За порошками и пастой?
— Угу, — парнишка кивнул как-то без особенной радости.
Маленький, худенький, с соломенными растрепавшимися волосами, в коротких, чуть ниже колен, штанишках, он чем-то напоминал грустного воробья. Ратников спрятал усмешку:
— А что, побольше и посильней тебя не нашлось?
— Не нашлось, — мальчишка вздохнул. — Побольше и посильней на пилораму ушли и за продуктами.
— Понятно. Тебя хоть как звать-то?
— Артем… Тема…
— Ну, что стоишь, Тема? Заходи.
В магазине на этот раз было пусто, и Маша с Ратниковым быстро подобрали товар в соответствии с принесенным Артемом списком, загрузили в «уазик»…
— Постой, — Маша выбежала на крыльцо с каким-то журналом.
Ага… Очередной номер «Истории авиации», Михаил его недавно начал возить, так, на пробу — может, Горелухин купит? или подростки… Пока вот, никто что-то не покупал…
— Тебя ведь Артем зовут, да? — Маша подошла к мальчишке поближе и улыбнулась.
— Да, Артем…
— На! Это вот для тебя журнал, бери… Как это… бонус, да, милый?
— Угу, — Ратников кивнул. — Бонус.
— Но… — парнишка озадаченно заморгал. — Но я не могу вот так… спасибо… но…
— Ну, бери, пожалуйста, я же видела, как ты на него смотрел… — девушка улыбнулась. — Ты же не хочешь меня обидеть, верно?
— Нет… — мальчишка покачал головой. — Не хочу.
— Тогда — забирай. И вообще, заходи иногда… У нас тут много чего интересного, да и так… поболтаем.
— Бери, бери! — расхохотался Михаил. — Да полезай в машину — поедем уже.
— Хорошо, — Артем обрадованно кивнул. — Поедем…
Хлопнула дверца.
Маша обняла супруга за шею, шепнула:
— Милый… Ты не обиделся, что я тут так вот, распоряжаюсь.
— Что ты, родная, — Ратников крепко поцеловал жену в губы. — Это ж и твоя лавка тоже.
— Вот уж не думала, что в люди торговые выбьюсь… А отрок этот, он мне таким грустным показался, несчастным, думаю, у него какое-то горе, я в таких делах разбираюсь, поверь…
— Я знаю…
— И журнал… он так на него смотрел, что я… я подумала…
— Правильно подумала, душа моя… Слушай, а что это у тебя на шее-то?
Марьюшка смутилась:
— Да бусы! Понравились они мне… красненькие, как рябинки. Себе оставлю — можно?
— Нет, нельзя! Она еще спрашивает! Оставляй, конечно, раз нравятся… Хм — между прочим, там «Made in China» на каждой бусине выбито.
— Тебе не нравится? Тогда сниму…
— Не, не, что ты! Очень даже тебе к лицу — к глазкам твоим зеленым… Ай, иди сюда, краса моя!
Еще раз поцеловав жену, Миша забрался в машину, повернул ключ и, уже отъезжая, повернул голову, заметив в светлых глазах мальчишки слезы. Хотел было сказать что-то… спросить… но раздумал. Наверное, и вправду у парня какое-то горе… Марьюшка разбиралась, уж сама-то за всю свою не такую уж и долгую жизнь горюшка хлебнула с лихвою. Да и сейчас… один выкидыш был, а второй раз что-то не беременела, а ведь хотелось бы уже и деток, и Маша по этому поводу переживала, чем дальше, тем сильнее — Михаил это чувствовал…
— А это жена ваша? — когда сворачивали к интернату, неожиданно спросил Артем.
— Да, жена.
— Хорошая… — Мальчишка почему-то вздохнул и отвернулся.
Потом снова — явно стесняясь — спросил:
— А правда можно в ваш магазин заходить? Даже так… ничего не покупая, просто…
— Конечно, заходи! — Ратников потрепал парнишку по голове. — Тебя ж приглашали.
У входа в интернат их уже поджидал директор.
— Ну вот, Иван Андреевич, — выскочил из машины Миша. — Привез, что обещал. Все по списку.
— Спасибо вам большое, Михаил, — крепко пожав Ратникову руку, улыбнулся директор.
Обернулся:
— Артем, положи там все внизу, на скамейке… Подожди, помогу сейчас.
— Я сам…
Оставив молодую супружницу торговать дальше, Миша покатил, наконец, домой, на усадьбу, располагавшуюся километрах в пяти от поселка и приобретенную года два назад при способствовании и по совету Ганса, точнее сказать — Веселого Ганса, так его звали реконструкторы. Не для себя покупал Ратников — ради Марьюшки, Маши, только ради нее. Но вот неожиданно и самому понравилось — прижился уже в здешних мечтах, как сказала Маша, «привык к волюшке» — и все меньше вспоминал родной Питер. Отремонтировал дом-пятистенок, поставил забор, ворота, сарай, скот вот только покуда заводить не решался — проблем с ним много, а выгода — сомнительная, от везения много зависит, от рынка сбыта. А какой тут, к черту, рынок, когда свой собственный поросенок — почти у каждого?
Однако овощей сажали немало, все больше капусту, свеклу, огурцы, репу, к картошке и помидорчикам Марьюшка относилась с опаскою. Вот и Михаил постепенно привык поменьше картофеля есть, и больше — всего другого, оно и для здоровья полезнее оказалось.
Сворачивая на лесную дорожку, к усадьбе, Ратников посматривал по сторонам — скоро должны были пойти ягоды — черника, голубика, за ней и смородина, — Маша собирать любила, все время просилась в лес. В лес… Вот он, лес-то — прямо за забором усадьбы и начинался — густой и дремучий, с высокими соснами, с вечно хмурыми елями, с ольхой, с орешником, со светлою липою, с папоротниками чуть ли не выше плеча…
Чу! Что это там такое, среди папоротников, на дорожке… точнее сказать — в луже? Что-то такое блестит красно-белое… Ха! «Мерседес-Бенц», ретро! И чего, спрашивается, в этакую грязину полез? В последнюю неделю все дожди шли, это сейчас — третий день — солнышко. Впрочем, и здесь проехать можно — Маша же на «Оке» проезжает.
Подъехав ближе, Ратников остановил машину и вышел:
— Что, застряли?
Давно уже углядевший «уазик» мужик в сером костюме, водитель «мерса», обрадованно улыбнулся:
— Уважаемый, вытащить не поможете?
— Ну конечно, — Миша пожал плечами. — Трос у меня только металлический…
— Ничего. И свой найдется трос. Вы не сомневайтесь, я заплачу.
— Да ладно!
Заплатит он… Не сказать, чтоб Михаил в деньгах уж совсем не нуждался, но вот в такого рода копейках — точно. Уж, слава богу, не бедствовал. И вообще, мужик этот сильно Ратникову не нравился, не сказать даже — почему? Вроде и одет более чем прилично, и вид, несомненно, интеллигентный — вон, в шляпе даже, — и все же было в этом человеке нечто отталкивающее: то ли губы были слишком уж тонкими, то ли подбородок — квадратным, то ли волосы слишком короткие, а уши — маленькие, прижатые, как у боксера. Нос большой, с едва заметной горбинкой, но в общем-то, обычное, ничем не примечательное лицо. Разве что взгляд… Резкий, хватающий, цепкий. И глаза тоже неприятные — какие-то бесцветные, холодные, как у снулой рыбы. И, как показалось Мише, неслабый был мужик — крепенький, коренастый. Возраст? Ну, можно было дать и тридцать пять и все пятьдесят — запросто. Непонятный такой возраст. И это тоже почему-то было не очень приятно. Как и костюм. Что-то в этом костюме было такое… этакое, не совсем обычное. Скорее всего — и пиджак и брюки выглядели как-то уж слишком старомодно… под стать машине. Тоже еще — пижон в шляпе! Глядит, как солдат на вошь. А голос бархатный, с небольшим таким мягким акцентом… эстонец, что ли?
Вытащив застрявший «мерс», Михаил гордо отказался от предложенных денег — двести рублей, не густо! — и полез в свой УАЗ.
— До губы как дорожка? — неожиданно поинтересовался пижон.
— Вы какую губу в виду имеете? — переспросил Миша. — Ту, что у Черной речки?
— Ну да, ну да, — незнакомец кивнул с каким-то нетерпением, словно бы раздраженный непонятливостью собеседника, — там, где пристань.
— А, где «Гермес» стоит, — Ратников ухмыльнулся. — Дорога есть — доедете. Если осторожно.
— Помнится, я тут по весне еще без всяких проблем проезжал, — усаживаясь в свое авто, буркнул пижон.
Завелся, поехал — осторожненько, не торопясь. Миша — следом. Тут одна дорога была, та, что вдоль Черной речки — к Псковскому озеру. Выбравшись на сухое место, «мерседес» поддал газу и быстро скрылся из виду, а Ратникову было все равно, он уже поворачивал к усадьбе и лишь про себя усмехался — ездят тут всякие! Ага… вот он к кому, значит — к Коле Узбеку, к Кумовкину. Небось, подельник по всяким неблаговидным делам. Тогда зачем такая приметная машина, спрашивается? Ладно, черт с ним.
Миша, наверное, и забыл бы и про пижона этого, и про его бело-красное авто, ежели б буквально на следующий день лужу не засыпали щебнем. Щебень привез самосвал — старый сто тридцатый ЗИЛ, собственность Коли Узбека. А, видать, рассердился на бездорожье неведомый гость — Узбек зря не расстарался бы! Ишь ты — самосвал щебенки ухнуть… да, похоже, и не один.
— Как хорошо стало ездить! — радовалась Маша. — И чего этих Кумовкиных так в селенье не любят? Вон как они для людей расстарались!
Ратников ухмыльнулся:
— Да не для людей, Маша, — больше для себя, чтоб ловчее было к пристани подъезжать. Подожди еще, разобьют нашу дорожку их грузовозы!
— А что, дядя Миша, правда, что у этих Кумовкиных — целый корабль?
Это спросил Тема, Артем, тот самый мальчик, что приходил за стиральным порошком и прочим. Потом еще раз пришел, и еще — Маша его привечала, вот и в гости привезла, второй раз уже.
Даже призналась как-то:
— Мы оба с ним в этом мире… словно чужие. Я чувствую.
Миша даже обиделся — ишь, как заговорила, не любил он, когда у супружницы такое вот упадническое настроение… хотя, конечно, во многом она была права… хм, во многом? Да, в общем-то — во всем…
— Ну, кораблик у них, конечно, так себе, — Ратников усмехнулся. — Хотя, с другой стороны — вполне еще приличный. Им же железяки возить — не людей в круизы. Старый, конечно, но хороший, финской постройки, кажется. Бывшая самоходная баржа, называется «Гермес».
— Античный бог торговли, — кивнул Артем.
Вот так он и выразился, как всегда, слегка картавя — «античный», а даже не «греческий». Впрочем, этот мальчишка не так еще выражался, даже знал и умел к месту употребить выражение «гнусные инсинуации» или что-нибудь подобное. Это в одиннадцать-то лет! Умный был парень, только — Маша права — несчастный.
Жил раньше в Питере — земляк! — в довольно обеспеченной, даже богатой семье, родители, судя по всему, его, единственного своего сыночка, любили, правда, не разбаловали, что большая редкость, и совсем недавно погибли в автокатастрофе. А ребенок остался никому не нужным, хотя и имелись какие-то дальние родственники… Так вот Артем в детском доме и очутился — мальчик, можно сказать, из интеллигентной семьи, не как все прочие — социальные сироты, при живых родителях, алкоголиках да бомжах.
Нет, Тема никогда не жаловался, да и в детском доме его не обижали, не дразнили даже, но все же, все же… Маша его состояние очень даже понимала, верно, потому мальчишка так к ней и привязался. Иван Андреевич, директор, тому не препятствовал, наоборот, даже как-то попросил Ратникова, чтоб парня от себя не гнали… ну, разве что надоест сильно.
— Ты, Тема, молоко-то пей, — Маша налила целую кружку. — Хорошее молочко, деревенское.
Парнишка кивнул:
— Спасибо.
Потом поморгал немного:
— Дядя Миша… все спросить хочу… А почему у вас телевизора нету?
— А мы его не смотрим, некогда, — Ратников лениво потянулся. — Все, видишь ли, на работе… Маша — в магазине, я тоже — туда-сюда мотаюсь. Вот и некогда смотреть.
— Да и я тоже не смотрю, — Артем неожиданно улыбнулся. — Просто иногда бывают интересные передачи. В основном, конечно, вечером, поздно. Вот, я недавно про Колчака смотрел, потом — про Троцкого. Интересно.
— А ты, Тема, в каком же классе-то?
— В шестой пойду… осенью… Родители меня рано в школу отдали, сказали — нечего неучем шляться.
— Это они молодцы, — одобрительно ухмыльнулся Михаил.
А пацан опять загрустил — видно было, нахохлился весь, скукожился, голову свесил…
— Еще молока налить, Артем?
— А? Нет… спасибо. Пойду я уже, — парнишка вздохнул. — Пойду… Иван Андреевич сказал, чтобы к ужину не опаздывать.
— Так, может, тебя отвезти?
— Нет-нет… Мне, наоборот, по лесу гулять нравится.
— Мне тоже нравится… Смотри только не заблудись.
— Ну что вы! Там же дорога, тропа… До свидания.
— Постой! — вскинувшись с места, Маша вытащила из залавка конфеты и фрукты. — На-ка, возьми.
— Спасибо, не…
— Возьми, возьми… ребят угостишь. Ну! Бери же! Сейчас, мы тебе суму справим…
Сложив сладости в полиэтиленовый пакет, Маша почти насильно всучила его Артему и даже проводила гостя до самых ворот. Улыбалась:
— Завтра в магазин заходи, Тема.
— Обязательно… А… Маша, дядя Миша, я не надоел еще вам?
— Ну, что ты, дурачище! Не надоел, нет.
— Тогда зайду… обязательно.
Закрыв ворота, Марьюшка зашла в дом, пригладила волосы:
— Славный отрок…
«Своих бы нам!» — пряча глаза, стыдливо подумал Миша. Почему-то никак не беременела супружница… Почему? Надо бы к врачам… не сейчас, чуть позже, пусть еще попривыкнет…
— Любый… Как хорошо, что мы сегодня в церковь съездили, — перекрестившись на висевшую в красном углу большую икону Николая Угодника, Маша улыбнулась. — От того и на душе хорошо, благостно. А какой перезвон был?! Славно. Надо нам каждое воскресенье в церковь ездить, а то стыд — живем, словно магометане какие или, прости Господи, язычники. Вот и отец Александр про то говорит…
— Знаю, знаю, — обнимая жену, улыбнулся Михаил. — Хоть и далеко живем, а все ж ты у него — самая ревностная прихожанка.
— Ну, не самая… — Марьюшка, зардевшись, опустила глаза. — Но из молодых — да, наверное… Послушай-ка, любый… Давно хотела сказать — а давай часовенку в селенье поставим!
— Часовенку? — Ратников озадаченно поскреб затылок. — А, собственно, почему бы и нет? Одни, конечно, не сладим, так можно с народом вместе… Ватников, пилорамщик, досок даст, Капустина… с Капустихой не знаю, удастся ли, ну да и без нее люди найдутся… Господи, Маша! Чего же мне-то эта идея в голову не пришла?
— А ты молись чаще! Вот сейчас-то не стой дубинищем, голову-то склони, осени себя крестным-то знаменьем… да попроси смиренно у Господа чего хошь. Давай даже вот вместе попросим…
И стали вместе молиться. Михаил — негромко, Маша, наоборот, истово, словно свято верила в божественное провидение. А ведь и верила же! Ратников, под ее влиянием, кстати, тоже.
А потом… Потом Миша схватил супругу в объятья, поцеловал с жаром в губы… Маша поддалась, обняла мужа за шею… ах…
Вот уже и оба — на ложе, Ратников быстро расстегнул на супружнице джинсы… стянул… полетела на лавку и маечка, и Машина грудь трепетная и нежная застыла, затвердела упругими сосками… А Миша уже ласкал, гладил руками плечи, живот, бедра…
— Грешники мы с тобой, любый… Ай, грешники… — закатывая глаза, шептала Марьюшка… шептала и улыбалась…
А из музыкального центра пел Цой:
— Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…
Маша подпевала — ей эта песня нравилась.
На следующий день, с утра, на усадьбу неожиданно заглянул Николай Кумовкин, Узбек. Заехал вроде бы просто так, по пути, так сказать — по-соседски, Ратников хорошо знал — Узбеки-Кумовкины просто так ничего не делают, потому и не любили их в поселке, а не только за то, что пришлые.
Маша в магазин торговать уехала, а Михаил собирался заняться машиной, старым своим УАЗом — подчинить, подлатать, подправить…
Но, конечно, гостя приветил — чаю предложил, пивка, водочки… От пива с водкою Кумовкин отказался, а чаю попил с удовольствием, целых две чашки. О погоде поговорил, о политике, а потом, уходя уже, гость обернулся:
— Михаил, спросить хочу… У вас на усадьбе ничего в последнее время не пропадало?
— Не пропадало, — Миша пожал плечами. — Так у меня тут ничего такого и нет. Да и место отдаленное.
— И у меня отдаленное, — гость неожиданно вздохнул и пригладил бородку. — Да только вот стал замечать — то одно пропадет, то другое… По мелочи, в общем-то, но все же приятного мало. Своих проверял — не они, да и не стали бы так мелочиться — куртку старую у сторожа забрали, нож, удочки…
При этих словах Ратников не выдержал, хмыкнул:
— Сторож-то спал, поди?
— Да спал… — Кумовкин поморщился. — Только это ведь все среди бела дня украли. Да и участковый наш говорил — в лесу деревенского парня раздели — вы ж сами слышали…
— Да слышал, — махнул рукой Миша. — Только думаю, врет все Афоня!
— Выходит, не врет. Или, скорее — врет, да не все. Завелся у нас в лесу какой-то черт. Или черти. Вы, Михаил, опасайтесь… и вдруг да заметите кого… этакого, неадекватного… звякните мне на мобильный, не в службу, а в дружбу. Номер я вам скину.
— Хорошо, — согласно кивнул Ратников. — Звякну. А что значит — неадекватный?
— Да не знаю, как и сказать… — гость замялся. — Ну, такой… не совсем психически нормальный — кому еще нужны старые вещи? Удочки?
— Может, пацаны озоруют?
— Может, — невесело усмехнулся Кумовкин. — Но Афоню же не они раздели!
Вообще-то Узбек правильно сделал, что предупредил — по здешним лесам всякого народу хватало, не только свои, псковские, но еще и новгородские, и даже питерские бомжи добирались. Проводив гостя до ворот — прямо за ними и стояла машина, тоже УАЗ, не паркетный джип, Михаил принялся наводить порядок в сарае, игравшем роль гаража, точнее сказать — ремонтной базы. Подобрал нужные детали, ключи, поднатужась, вытащил проветриться на солнце… и минут через двадцать, матерясь, затащил обратно: откуда ни возьмись, натянуло на небо тучи — серьезные такие, густо-сизые, низкие, злые, по всему видать — задождило надолго.
Миша уже собрался уйти в избу — нашлись бы и там дела, — да вот вдруг на глинистой, возле самого сарая, почве заметил отчетливый отпечаток ноги. Между прочим — босой! Сам он босиком сюда не ходил… Маша вроде бы тоже… да и по размерам — явно не Машин след, у нее-то тридцать шестой, а тут… тут, пожалуй, размера на три-четыре больше. Опять же — у самого-то Михаила — сорок третий. Что за черт? И кому тут надобно было шляться?
Вообще-то Ратников бомжей не боялся, но… вдруг что подожгут? Да и Маша… мало ли, одна тут останется.
Черт… Прямо как Робинзон на своем острове — точно так же след дикаря увидал. Вот и здесь…
Следы — поискав, Ратников обнаружил еще парочку — вели к сараю, а там уж дальше — мощеная дорожка, ходи — не хочу. Да и трава, опять же, смородиновые кусты, малина… Включив в сарае свет, Миша не поленился, тщательно все осмотрел на предмет покражи… да вроде бы все на месте — ключи, запчасти… Новый трамблер вон, и тот не взят! Запасные колеса, зимняя резина, фары… все тут, все в наличии, как и было. Ну не потащат же они на себе колеса? Они… или все-таки он? Кто, интересно? Впрочем, бомжей хватало, правда, так далеко они обычно не забредали. Ну а вот сейчас, кто знает, может, и забрели? Заброшенных деревень в округе много, жить можно вольготно, почти до самой зимы, ну а ежели печечку какую-нибудь подлатать, то и зимой тоже. Однако это все лирика. Надо на крыльце посмотреть, на веранде — может, там что пропало?
А ведь и пропало! Рейки — хорошие такие, сухие, пряменькие, Миша их от Борьки Вашникова с пилорамы привез — вот их не было! В уголке тут, у самых дверей, стояли, а сейчас нету. Исчезли! Странным образом испарились! Так-так… что еще? А еще — японская леска, толстая, на щуку… Соль! Целая солонка, старая такая была, деревянная, ею и не пользовались-то уже. Да-да, соль вместе с солонкой. И сухарики! Черные, ржаные — Маша специально для мужа, пивка попить — насушила. Так вот их тоже не было. И в самом деле — пацаны, что ли? Афоню раздели… Удочки, старый ножик, леска… соль… рейки зачем-то… Странный набор. Хотя в удочках-то, сухарях да соли — ничего странного. Вот только рейки… Ха! И ведь — топор! Топор тоже пропал — и это уже серьезно. Вот тут был в пнище вогнан… и нету.
Ладно, черт с ним со всем… но все же, Кумовкин-Узбек прав — нужно быть поосторожнее. И позвонить… Нет! Сперва лучше все-таки самому разобраться.
На обед — дождь к тому времени уже почти кончился — приехала Маша, не нравились ей перекусы на скорую руку, любила дома обедать, мужу самолично на стол подать, поцеловать в уста… Ах… Такие б все жены были — никто б и не разводился!
— Хороша ушица налимья! — попробовав обжигающего варева, Маша похвалила Мишину стряпню, что делала редко. — И квасок неплох ягодный.
Ну, квасок это уж она сама.
— Любый, а что там Артем про телевизор-то спрашивал? Может, нам и в самом деле его прикупить? На ярмарку в город съездим…
— Рано, — отрезал Ратников.
Маша не возражала:
— Рано так рано. Хлеба-то бери еще, я привезла.
— У Капустихи в лавке брала?
— Так где же еще-то?
Логично в общем-то. Ратников откусил пирог с ревенем.
— Тема-то заходил сегодня?
— Захаживал, — Марьюшка улыбнулась. — Страсти какие-то рассказал. Отроки их на рыбалку пошли, так их там едва не убили!
— Да ты что?! — Миша чуть было не подавился. — И кто?
— А пес его знает…
— Отроки-то что рассказывали… ну, вернее — Тема?
— Сыро было… вот, как сейчас… Они рыбы наловили, давай костер разжигать… чиркали-чиркали спичками, разожгли… Потом, говорят, выскочил какой-то черт из кустов, набросился с топором — отроки бежать… После вернулись, посмотрели — ничего и не пропало, ни удочки, ни рыба… одни только спички.
— Так-так, — тихо заметил Ратников. — Теперь и спички. Ну, все правильно…
Маша вскинула глаза:
— Что правильно?
— Да так… О своем я, о девичьем…
— О чем, о чем?! — она округлила глаза.
— Бродяги в нашем лесу появились, — повысив голос, пояснил Михаил. — Кое-что покрали… так, по мелочи. И все же дом на замок запирать теперь надо. И сарай. И веранду.
— Бродяги… — подперев рукой подбородок, задумчиво протянула Маша. — Может, это нищие — странники божьи, калики перехожие? Может, лучше бы не гнать их, а подать?
Ратников усмехнулся:
— Ну, положим, пока их никто никуда и не гонит… Только, похоже, один он… бродяга-то. Все ведь про одного рассказывают. Ну, отроки эти… Тема…
— Один, так один… тоже ведь — человек божий. Одному-то в лесу несладко!
Вот тут Миша не выдержал, фыркнул: ну, пожалела! Нашла — кого.
— Чего еще Тема интересного рассказывал?
— Да ничего, — Марьюшка вдруг рассмеялась. — Больше меня слушал.
— Ну да? — Ратников аж руками всплеснул. — И про что же ты ему говорила?
— А про жизнь свою, — тихо призналась девушка. — До той поры, как тебя встретила… Помнишь?
Еще бы…
Маша совсем загрустила, вот-вот расплачется… что и говорить — нелегкая у нее была жизнь…
Ратников подсел ближе к супружнице, обнял, прижал к себе, поцеловал в щеку:
— Так, стало быть, ты Теме все и рассказала…
— Ну… почти… Знаешь, как он внимательно слушал! Даже переспрашивал… Ой! — Марьюшка встрепенулась. — Совсем ведь забыла — сейчас с деревень дальних приедут. За мылом, да порошком, да прочим — третьего дня договаривались. Поеду я, любый! А то ведь ждать будут…
— Давай, — Миша махнул рукой. — Хотя подожди-ка… Давай-ка лучше я съезжу! Кое-что расспросить надобно, кое с кем переговорить… Оставайся!
— Хорошо, — мужу Маша прекословила редко, почти что и никогда. Все местные мужики откуда-то про это знали (честно сказать, сам же Миша и хвастал!), а потому завидовали Ратникову самой лютой завистью.
— Я тут пока тесто замешу… Пирогов давно не пекли, рыба еще осталась — как раз на рыбник.
— Вот и славненько! — вставая, Михаил поцеловал жену. — Умница ты у меня. Славная!
Он вернулся в сумерках. Поставив машину во дворе, выключил фары. Свет в доме не горел — видать, супружница уже спала… умаялась за день.
Стараясь не очень шуметь, Михаил снял на веранде ботинки и отворил дверь… Маша сидела за столом, на скамейке — прямая, словно бы проглотила жердь. И молчала.
— Машенька, я…
— А ну-ка, повернись, господине! И — медленно так — на лавку присядь.
Что такое?
Ратников недоуменно обернулся… увидев в дальнем углу незнакомого, в какой-то мешковатой одежде, парня. В руках парень держал лук с наложенной на тетиву стрелою и, ничтоже сумняшеся, целился Мише в грудь!
