Кровь ворона
— Пошли вон. — Чего у красавицы не отнять — так это того, что повелевать она умела. Боярыня даже не повысила голоса, отдавая свой краткий приказ, а никогда не видевшие ее чернавские девицы моментально шмыгнули за дверь. Верея прошла в центр светелки, расстегнула золотой аграф мехового плаща, сбросила его на сундук, оставшись в атласном изумрудном платье с пышными рукавами из бархата и тремя рядами нашитых на груди бус. В платье приталенном — что на фоне бесформенных сарафанов с поясками, затягиваемыми сразу под грудью, казалось космическим прорывом в портновском деле. Руки девушки украшали множество перстней, по одному на палец, в ушах поблескивали рубины. Олег смахнул свой изрядно отощавший кошелек со стола в карман косухи, поднялся навстречу:
— Глазам не верю, единственная моя. Какими судьбами?
— Единственная? — Верея наклонилась вперед, крылья носа расширились. — Единственная?! Не успела я за дверь выйти, ты себе сразу пару девиц завел, негодяй! Как ты посмел?!
— Чур меня, родная, — мотнул головой Олег. — Ты-то откуда узнала?
— Кто же такое не увидит?
— Верея, сокровище мое. Никак ты следила за мной, улыбка богов?
— Еще чего! — вскинула подбородок боярыня. — Холопов послала. Всё едино за рекой смотрят. Вот и наказала еще и тут приглядывать. А ты, подлый человечишка, оказывается, себе девиц завел, едва я отвернулась?
— Ты же сама сказала, что мы разошлись навеки? — пожал плечами Середин.
— Ты лжешь! — Она вытянула вперед свою изящную руку и чувствительно вонзила Олегу в горло остро отточенный ноготь. — Я велела тебе уехать!
— Прости любимая, — перехватил ее ладонь ведун и нежно поцеловал запястье. — Не получается.
— Меня! Меня, родовую боярыню, променял на каких-то чернавок!
— Откуда ты знаешь? — удивился Середин.
— Что?
— Что они из Чернавы.
— Я не знаю, — отдернула руку Верея и подошла ближе, обжигая его лицо своими словами. — Я не знаю этого, и знать не хочу! Подлый бродяга! Значит, я для тебя недостаточно красива? Значит, после меня ты способен смотреть на кого-то еще?
— Не способен, — закинул руки ей за спину Олег и привлек к себе. — Не способен, моя прекрасная, моя единственная, моя желанная. Куда ни посмотрю, только тебя вижу. Чего ни слышу, всё твой голос мерещится, к чему ни прикасаюсь, кожу твою под пальцами ощущаю.
— Отпусти, платье помнешь, — совсем тихо, глядя ему в глаза, попросила боярыня.
— Хорошо, платье мы спасем. — Крючки застежек находились у гостьи на спине, и ведун начал их расстегивать один за другим.
— Что ты делаешь?
Ответить Олег не смог, поскольку мягкая ткань мгновенно соскользнула с плеч девушки, и молодой человек уже целовал ее пахнущую персиком теплую кожу, скользил пальцами по ее спине, а сердце в груди колотилось, точно после долгого бега.
— Осторожно, не царапайся. У меня снизу ничего нет, чтобы складки не проступали. Пусти, я сама сниму. Ведь помнешь же всё…
Верея разложила свое драгоценное одеяние на сундуке. Олег тем временем сорвал с себя рубаху и штаны, подхватил девушку на руки, отнес на постель и наконец-то поцеловал в губы:
— Чудо мое, мое сокровище…
— Чего пристаешь? — осклабилась Верея. — Две-то девицы наверняка всех сил за ночь лишили. Ничего не сможешь.
— Какая ночь, какие девицы…
Его резкое проникновение заставило девушку вскрикнуть, закинуть голову, скребануть ногтями.
— Нет у меня никого, кроме тебя… нет..
Верея вцепилась ему в волосы, привлекла к себе и крепко поцеловала, затыкая рот. И Олег замолчал, выбросив из головы всякую суету, думая лишь о той, что находилась в его объятиях, впитывая в себя ее образ, ее энергию, жар ее тела, ее отзывчивость на каждое прикосновение — лаская ее, целуя, сливаясь с ней в единое целое душой, страстью и телом, пока всё это одновременно не полыхнуло в жарком взрыве.
— Как ты мог… — услышал Олег, приходя в себя. — Как ты мог променять меня на каких-то девок…
— Разве я не доказал, что ни на кого своих сил не тратил? — вздохнул ведун и повернулся к ней, приподнявшись на локте.
— Может, ты уже отдохнул. Рассвет, вон, уж два часа как наступил. Али, скажешь, девок у тебя тут не было?
— Если тебя это так тревожит — то хочешь, к тебе в усадьбу перееду и днем и ночью отходить не стану?
— Чтобы на меня все соседи пальцами начали показывать и в приличные дома пускать перестали? Родовитой боярыне с бродягой связаться?
— Тогда скажи, чего ты хочешь, Верея? Ты не хочешь, чтобы я был твоим, ты не хочешь, чтобы я стал чужим. Ты не хочешь обо мне слышать, но не хочешь, чтобы я забыл о тебе. Ну, ответь: чего тебе нужно? Ты уже все уши мне прожужжала своими родами и моим безродием. А сама держишь за сердце, как собаку на цепи.
— Ты рода моего боярского не трожь! — моментально окрысилась девушка. — Сам-то кто? Хоть про своего отца что знаешь?
— Отец — программист, дед артиллеристом был, прадед тоже. Полег на Отечественной.
Боярыня некоторое время лежала, обдумывая услышанное, пока наконец не высказалась:
— Колдунами в роду пугать людей знатных еще можно, но похваляться ими — никак. Я же велела тебе уезжать! Ты меня перед людьми позоришь. А ну, заметит кто, что знакомы мы? Вспомянет, что на свадьбе в Белоозере ты круг шатра моего вился часто?
— Вранье, — отмахнулся Середин. — Я из него не выходил…
— Вот именно! — стукнула его Верея кулачком по плечу. — Позора моего добиваешься? Уезжай из Рязани, Олег. Я тебе еще четыре дня назад велела: уезжай! Уезжай немедля, коли и вправду любишь.
— Отчего тебе самой не уехать, коли это так страшно? — откинулся на спину Середин. — Вы ведь птицы вольные — куда хотите, туда и катите. Это мне никак с товаром своим не сладить.
— В другом месте отдашь, Русь большая. А у нас тут дело важное, неотлучное.
— Что же это за дело такое хитрое? Только не говори, что вы тоже собираетесь заграбастать себе всё сокровище…
— Так ты знаешь?! — рывком села в постели Верея. — Ты что, тоже за этим приехал?
— За чем?
— За схроном князя Черного.
В голове у Середина словно бомба взорвалась: ну, конечно!!! Как он сразу не догадался? Легенда о князе Черном, основателе Чернигова, сгинувшем в походе на южных разбойников, на Руси от мала до велика всем известна. Чай, выросли на этих землях, не свалились, как Олег, из других времен. Вот почему тут столько народу в городе сидит да за Обью смотрит! Ждут, когда идолы вверх по реке поплывут. Как он сам-то не догадался? Если Муромский князь и вправду идолов отчих порубит, то ведь с реки Смородины не просто заклятие спадет, что Явь от Нави обороняет. Там ведь и защита магическая рухнет, которая добычу княжескую от рук чужих стережет. Про клад этот все ведают. Про пристрастие князя Глеба к вере византийской, про его указ святилище снести — тоже многие слыхали. Немало людей и вывод правильный сделали…
— Ты не знал… — Нежные пальчики боярыни сжали его горло. — По лицу вижу: не знал!
— Знал, не знал — но про сокровища первым спросил, это не ты мне проболталась.
— Теперь и ты никуда не уедешь… — Девушка отпустила его горло, пригладила усики, бородку, провела кончиками пальцев по губам. — Князь Рюрик сразу всех ратников с собой забрал. Сеча, сказывал, случится немалая, когда все охотники у схрона вместе соберутся. Найти не успеют, а уже делить начнут.
— Так уезжай, Верея, пока не началось.
— Еще чего! — фыркнула девушка. — Чтобы золото всё в чужие руки ушло? По совести, мне оно должно принадлежать. Я его больше всех достойна!
— Это почему?
— Пора мне, — не ответила на вопрос боярыня и накрыла ладонью его рот. — Я князю Рюрику сказывала, токмо на волхвов глянуть иду, что из святилища Святовита, с Руяна. Как бы не заподозрил чего.
— А хочешь, я его на поединок вызову? Или оскорблю так, что сам с мечом кинется?
— Я тебе дам! — На этот раз ее кулачок больно стукнул ведуна по носу. — Титула княжеского лишить меня хочешь? Я тебе дам судьбу мою калечить! Мы осенью сговорились свадьбу справлять, земли объединять под сына старшего, дабы род крепчал. Только посмей.
— Ну-ну, — поднялся с постели Олег и двинулсяк одежде. — Вам, конечно, сокровище аккурат к месту будет. Для казны княжеской да свадьбы богатой. Меня хоть пригласишь?
— Ты куда пошел?
— Что?
— Куда пошел? — строго поинтересовалась Верея. — Коли ты ночью спал, а не блудил, как кот мартовский, то сил у тебя еще должно остаться. Иди сюда. Докажи, что не обманываешь…
— Докажу, — бросил Олег порты обратно на пол. — Но раз так, признайся, Верея, с кем тебе в постели лучше — со мной или с князем?
— Да ты никак обезумел, смерд? — вскинула брови девушка. — Как я, родовитая боярыня, могу до свадьбы разделить свое ложе с будущим мужем? Осенью узнаю… И только попробуй хихикнуть, бродяга! Зарежу! Триглавой клянусь, зарежу!
— Почему Триглавой? — подступил к постели Олег и опрокинул Верею на подушку. — Ведь это мирная богиня?
В этот момент над городом промчался низкий гул. Небольшая пауза — и снова гул, потом еще.
— Никак, набат? — отпихнула молодого человека Верея. — Пожар? Набег чей-то?
Она пробежала к сундуку, схватила платье.
— Откуда набег? — Непривычному к порядкам здешних городов Олегу передалась тревога боярыни, и он тоже кинулся к одежде. — Булгары вроде тут не балуют, хазары разгромлены, половцам Рязани не в жизнь не взять. Не по зубам степным шайкам крупные твердыни.
— Половцам — нет. А вот огню — всё по зубам. Крючки застегни, чем занимаешься?
Середин, поспешно затянув веревку коричневых шаровар из овечьей шерсти, подошел к девушке, пробежал пальцами по крючкам, стягивая ткань на ее спине, метнулся за рубашкой. Однако Верея требовательно топнула ножкой, и Олег, спохватившись, поднял плащ, накинул ей на плечи.
— А может, идолы плывут, — неожиданно предположила девушка. — Тогда и вовсе весь свет про схрон вспомнит иль прознает. Ведомо тебе, где река Смородина течет, ведун?
— Такую тайну скрыть невозможно, — натянул рубаху Середин, схватился за саблю, перепоясался. — Найду.
— Боярин! Набат! — не постучавшись, влетели в светелку обе девицы.
— Какой он боярин, чернавки? — презрительно хмыкнула гостья. Закутанная в дорогой меховой плащ, она уже была холодна, надменна, даже чопорна. — Это же обычный бездомный скиталец. Хорошо, коли не ярыга беглый.
— Дым есть? — поинтересовался Середин.
— Вроде, нет… — Под презрительным взглядом боярыни девицы втянули головы в плечи и вроде как стали меньше ростом.
— А шум какой у реки? Звона какого, звуков брани нет?
— Нет.
— Какие же вы дикари, — с презрением бросила Верея, ступая за порог. — Это вечевой колокол, неучи. Народ здешний на совет глава рязанский сзывает.
Олег вернулся за косухой, заодно окинул комнату быстрым взглядом. Всё как обычно, только постель разворошена, словно на ней занимались борьбой. Однако после того презрения, каким наградила его, уходя, гостья, вряд ли у кого могло возникнуть хоть малейшее подозрение.
— Даромила, Желана. Я, пожалуй, схожу на площадь, послушаю, о чем народ кричать станет. А вы пока приглядите за волхвами, что солнечный крест на голове носят, и за боярином обожженным, что с ними ходит. Мало ли что…
Найти вечевую площадь труда не составило — призывный звон колокола заставил ведуна повернуть от Городенских ворот вправо, в сторону от торговых рядов, миновать несколько частоколов, отгораживающих богатые дворы от узкой улицы, и выскочить на площадь у самых Ровных ворот — трехэтажных, широких и основательных, вполне способных заменить в случае нужды отдельную крепость. Витающий в воздухе запах гнильцы, лохмотья чахлой ботвы, ошметки раздавленной сапогом моркови — всё это объясняло, почему городское собрание созывается здесь, а не на шумной торговой улице. Одного базара для столь крупного города было маловато, вот рязанцы и организовали второй — специально для продажи овощей, сена, хлеба и прочих съестных припасов.
Впрочем, на саму площадь ведун не попал: мужики, многие из которых отчего-то явились с топорами и кольями, заполонили не только торг, но и изрядную часть улицы. Вдалеке, на возвышении, стояли несколько богато одетых людей: в тяжелых шубах, с отделанными самоцветами посохами — естественно, бояре. Одутловатый старик с жиденькой, но длинной и седой бородой — разумеется, волхв.
Что-то выкрикивал, оживленно размахивая руками, каждую минуту подбирая и тут же бросая оземь шапку, простоватого вида мужик в полотняной косоворотке без вышивки, в темных шароварах, но дорогих, расшитых сапогах. Толпа то и дело вторила его азартной речи громкими возгласами, гудела, иногда вскидывала колья и топоры — в общем, разобрать ни слова не удавалось.
— Чего случилось? — положил Олег руку на плечо стоящего позади всех мужика. — Князя, что ли, изгнать решили?
— Ага, — через плечо подтвердил рязанец. — Токмо не нашего, а Муромского. Зедерод, вон, поутру оттуда приплыл. Сказывает, князь Глеб святилище тамошнее повелел порушить да сжечь вместе с богами, прямо одним костром. Сам, мол, видел. Ныне кличет вече князю нашему челом бить, да к соседям идти, за святотатство Глеба наказать, за отчей веры поругание. Как мыслишь, може, и двинуть туда после посевной? Нехорошо как-то князь Муромский себя ведет, не по-людски. Коли молится распятому богу — пусть. Почто же истинные святыни-то рушить?
— Сами-то муромцы как такое допустили? — не понял ведун. — Почему не защитили святилище?
— Дык, сказывает! — указал вперед рязанец.
Середин же подумал, потом развернулся и быстрым шагом пошел назад. Самое главное он уже узнал: идолы по реке не поплывут. А решат отомстить за веру рязанцы или нет, его не очень заботило. Пусть по своей совести поступают. Олега куда больше интересовал клад князя Черного. Не потому, что в кошельке сквозняки завывать начинали, а просто из любопытства: чем там всё кончится? Идолов князь Глеб порушил. Значит, защита Велеса с реки Смородины упала. Что теперь?
— Теперь, — замедлил шаг ведун. — Теперь нужно узнать, где эта река протекает. Идолы к ней на защиту не поплывут. Значит… Значит, узнавать про это нужно у самого Велеса — в святилище!
Олег замедлил шаг, прикидывая, куда поворачивать. В пределах селений волхвы своих храмов не возводят. Святилище где-то снаружи. Подъезжая к Рязани, Середин ничего похожего не видел. Получается, к реке нужно выйти и ниже по течению поспрошать — через Ровные ворота сейчас всё едино не пробьешься.
Боги оказались милостивы к любопытному ведуну: выстроенное на высоком берегу, почти у самой реки, окруженное могучими столетними дубами и совсем юными березками святилище он увидел почти сразу, едва миновал город и перебрался по утоптанной тропе через Березуйский овраг.
Возле святилища гарцевали несколько всадников в епанчах — но поначалу Олег не придал этому особого значения. Рядом с храмами и должны находиться люди. Но когда он увидел, что врата святилища, которые должны быть распахнуты и днем, и, по возможности, ночью, закрыты — то замедлил шаг, а рука невольно сползла к сабле, обняла рукоять, убеждаясь, что верный клинок здесь, рядом.
— Боярин! Олег! — поднялась с корней дуба и кинулась навстречу Даромила. — Мы здесь!
Середин вскинул к губам палец — девушка сообразила, замолкла и продолжила, лишь когда они сошлись лицом к лицу:
— Там они все, боярин. Все три волхва. Как вошли, так за ними врата сами и запахнулись, как привязанные.
— И этот, обожженный, — подошла Желана. — Он тоже внутри.
— Его вроде боярином Чеславом кличут, — припомнил Середин.
— Всё едино внутри запершись.
Со стороны города послышался топот, и вскоре из-за посада к священной роще выметнулись еще полсотни всадников. Заметив у храма людей, они перешли на неспешную рысь, а поняв, что ворота заперты, — и вовсе подъехали шагом.
— Идет коза лохматая, бодатает рогатами, — пробормотал Олег, обратив внимание на шлем с рогами, что болтался у седла одного из воинов. Такие, вопреки расхожему в будущем мнению, носили здесь не крестоносцы, а хазары, которых почти два столетия пришлось усмирять русским князьям, и которыми по сей день… Да что сегодня — еще не один год будут пугать непослушных детей русские матери.
Воин, что ехал чуть дальше, в мисюрке, со щитом «капелькой», хорошо прикрывающим ногу от стрел, был одет в кольчугу тонкой работы с бронзовыми блюдцами на груди. Явно восточная броня — на Руси воины защищали подобными пластинами солнечное сплетение. Из-под нижнего края кольчуги выглядывал атласный подол. Тисненые голенища сапог были украшены поверху золотыми пластинками, уздечка коня — несколькими самоцветами. Атласный кушак, в котором тонули кинжал, сабля с оголовьем из крупного рубина и сразу два увесистых бархатных кошеля, расшитых не бисером, а золотыми и серебряными нитями, собирающимися в тонкую вязь арабского письма, — всё говорило о том, что не прост этот воин, совсем не прост. Такой трофейную броню носить не станет, наверняка сам и заказывал, и полную цену золотом оплачивал. Значит — и вправду с востока прибыли охотники за черниговским добром…
Двое копейщиков, что скакали следом, придерживая оружие у седла, лишь утвердили Олега в его мнении — телохранители. Значит, и иноземцам про здешние дела ведомо. Интересно, кто такие? Хазары? Судя по шлему — может быть. Но Хазария ведь иудейской была, а кошели вышиты по-арабски. Стало быть, булгары?
Тут запястье обожгло огнем, и Середин обратил внимание на седовласого, гладко бритого старика в мягком бархатном колпаке и темно-зеленом плаще, украшенном на плечах двумя тяжелыми золотыми заколками. Старик не имел при себе никакого оружия, но относились к нему иноземцы с явным почтением. Он подъехал почти к самому входу в святилище, задумчиво погладил по гриве скакуна, разглядывая ворота из плотно подогнанных досок, потом повернул назад и приблизился к воину в кольчуге. Они о чем-то зашептались.
Олег, чтобы не мучиться от боли в запястье, отошел от чужеземного колдуна подальше — а со стороны Рязани уже доносился новый топот. Дружинников из этого отряда Середин не знал, но мальтийские кресты на щитах, солнечные колеса и львиные рожи, полуобнаженные тетки, одна из прелестей которых ловко вписывалась в остренький, как крепкая девичья грудь, умбон, неопровержимо доказывали, что это ребята свои — русские. Ну, а следом…
Следом, сверкая броней, приближалась полусотня, во главе которой, развернув плечи и красуясь бархатным дуплетом, подбитой соболем шапкой с высоким пером и золотой цепью на шее, скакал большеносый щеголь с короткой бородкой и густыми усами. Впрочем, дело было не в нем — стремя в стремя с красавчиком, запахнув меховой плащ, мчалась сосредоточенная, погруженная в себя Верея.
— Ква… — Ведун шагнул к ближнему дубу и уперся в него лбом.
— Что с тобой, боярин? — кинулась следом Даромила.
— Ничего. Упарился маленько. Голову хочу остудить.
Запястье опять кольнуло теплом. Олег встряхнулся, повернулся к дереву спиной и привалился к шершавой коре. Верея со своим князем как раз промчались мимо, за ними следом скакал странный тип в длинном волчьем плаще, легко заменяющем попону, поскольку он полностью закрывал круп скакуна и свисал почти до уровня стремян. На голове его был нахлобучен и вовсе бесформенный меховой блин непонятного происхождения.
— Зато ему, надо думать, тепло… — пробормотал ведун, понимая, что человек, которому безразлично, как он выглядит, почти наверняка углублен в нечто иное, отвлеченное от реального мира.
Верея с князем Керженецким Рюриком проехала мимо ворот, по большой дуге обогнула святилище и остановилась у самого обрыва. Вместе с дружиной жениха, естественно. А от города подъезжали всё новые и новые отряды. Одни насчитывали больше сотни ратников, другие, как у иноземцев, — всего несколько воинов. Но при каждой из таких маленьких дружин неизменно присутствовал некто, на кого примотанный к запястью крест реагировал легким или сильным нагревом.
— Собственно, так и должно быть, — оглядывая всё прибывающих и прибывающих конкурентов, пригладил шею Олег. — Потому-то сюда к весне вся Русь и не собралась. Через заколдованную реку без магии не перебраться, без крепкой охраны сокровища не увезти. Так что всем желающим тут делать явно нечего. Только тем, у кого есть в кулаке и сила, и магия, готовые принять волю хозяина. Пожалуй, ребята с Руяна примчались сюда зря. Им тут ничего не светит…
Сказал — и рассмеялся, представив себя со стороны: один да еще две девицы, как хомут на шее. Вот уж кому точно тут делать нечего — так это…
— Открываю-ю-ю-ют!!!
Ворота дрогнули и поползли вперед. Масса конницы всколыхнулась, двинулась к ограде, сошлась в общей давке, потом чуть подалась назад, давая возможность дохнуть скакунам и открывая перед святилищем свободное место для самих створок и для тех, кто сейчас выйдет и прояснит, что же происходит с храмом, внезапно отгородившимся от смертных.
В этот раз Олегу повезло — могучий дуб прикрыл и ведуна, и его спутниц своим стволом, не дав лошадям раздавить прижавшихся к дереву людей. К этому времени возле храма собралось уже никак не меньше двух, а то и трех тысяч всадников — однако в первом ряду по воле богов оказался именно ведун.
Створки ползли и ползли вперед. Наконец на почти вытоптанную молодую траву упал яркий белый свет — по ослепляющему лучу и выступили вперед трое волхвов, каждого из которых за прошедшие дни Олег видел много раз. Правда, сегодня посланцы с далекого острова вышли не просто со словом Святовита на устах, но и сжимая в руках оружие: высокие, в полтора роста, бердыши, на сверкающих стальных полумесяцах которых темнели нанесенные тонкими, скупыми черными линиями изображения вставших на задние лапы безгривых львов и женских ликов, окруженных птичьими перьями. Средний храмовый воин шел в тунике и с пустыми руками, а двое других двигались рядом, повернув лезвия в разные стороны, отчего главный из них оказывался как бы в центре сверкающего круга — пусть и неполного.
— Вы пришли сюда с единой целью, други мои, — шевельнул губами бритый волхв, и его еле слышные слова неожиданно четко прозвучали в ушах всех присутствующих. — Вы пришли сюда с целью корыстной, но не грешной. Вы ищете злато, утратившее хозяина и лишенное покровителя. Однако же все вы знать должны, что взято оно, милостью Святовита, в честной битве с черной силой. По закону земному и божьему, десятая часть богатства этого храма принадлежит Святовиту, чьей милостью и одерживаются победы воинами русскими.
Собравшиеся начали недоуменно переглядываться, однако вслух никто пока ничего не говорил.
— Посему, милостью богов, реку я волю высшую, что избрана предками нашими, принята богами и открыта нам, смертным их служителям. Десятая доля добычи, сокрытая князем Черным в здешних землях, принадлежит богу. И только тем, кто закон этот примет, будет открыт путь к тайной реке. Волею предков наших, принятой богами и открытой нам, их смертным служителям, каждому из вас, кому будет открыта тайна, надлежит расплатиться за милость Святовита и передать ему еще десятину всего, что будет найдено. Сверх того, что ему и без того принадлежит.
«Двадцать процентов получается, — мысленно отметил Олег. — Сиречь, пятая часть клада — храму. Губа у них, однако же, не дура».
— Не жирно будет дикарям северным чужое добро делить? — низким басом осведомился воин из свиты «восточного» гостя. — Молитесь и радуйтесь подаркам, язычники. И не лезьте в чужие дела. Не вам добро каганское хапать!
«Если „каганское“, — прикинул Середин, — то наверняка хазары. Но вот с язычниками ругаться только мусульманам с руки. Тогда, значит, и впрямь булгары».
Между тем главный из руянских повернул голову вправо, кивнул — и уже знакомый Олегу по позавчерашнему разговору храмовый воин, вскинув бердыш, двинулся вперед.
Всадник презрительно хмыкнул, взмахом руки сцапал рогатый шлем, пришлепнул на голову, мясистыми пальцами застегнул ремень, тронул пятками коня, потом еще. Скакун вырвался из толпы, начал набирать скорость. Иноземец подтянул расписанный голубыми капельками верховой щит, ухватил его левой рукой, одновременно удерживая поводья. В пяти шагах от волхва он рванул из ножен саблю, вскинул над головой, готовясь опустить с лихим посвистом на дурную голову северянина — как вдруг, когда до столкновения оставался от силы шаг, храмовый воин упал на колено. Бердыш, упершись подтоком в землю, вскинул остроконечный полумесяц лезвием вверх, а кончиком — вперед. Ратник еще успел увидеть случившееся, но конь его — нет, и со всей скорости налетел грудью на острую сталь. Иноземец попытался достать врага саблей — но волхв ловко скользнул под брюхо уже падающего коня, выждал, пока скакун с распоротым почти до задних ног брюхом улетит вперед, сделал шаг вперед, выдернул оружие из земли и невесть откуда взявшейся тряпицей отер древко.
— Ах ты, тварь подколодная! — уже совершенно по-русски взвыл кувыркнувшийся по земле хазарин, вскочил на ноги и кинулся к бритому служителю Святовита. Тот расставил ноги, перехватив левой рукой древко под косицей, у самого обуха, а другой — чуть ниже. — А-а-а!!!
Напирая всей массой, воин попытался удариться в волхва щитом — храмовый воин спокойно принял толчок двумя руками на бердыш, одновременно перекрывая верхним его краем возможность для удара саблей, а потом резко отступил, утягивая бердыш за собой. Длинное лезвие врезалось в верхний край щита, вгрызаясь в дерево, увлекая его за собой. Щит дернулся вперед, открывая для врага лицо хазарина и верхнюю часть его тела — волхв внезапно толкнул бердыш в обратную сторону, и его острый кончик легко вошел противнику в горло.
— А-ахва!!! — Из толпы вырвались телохранители восточного гостя и помчались на победителя, опустив копья.
Волхв вскинул бердыш вертикально, резким движением влево смел оба наконечника, одновременно поворачивая его горизонтально. Кончик стального полумесяца резанул левого коня по морде от ноздрей к глазу, а обратным движением служитель Святовита вогнал острый подток другому коню в тело перед самым седлом, вырвал, развернулся.
Правый враг падал, конь левого — метался, высоко вскидывая то передние, то задние копыта, словно пытался кого-то пнуть. Волхв быстро догнал второго, занятого только конем, резким выпадом вогнал острие полумесяца ему в спину, и развернулся к первому. Тот, вскочив, кинулся наутек.
— А-ахва!!! — На этот раз в схватку кинулся уже сам воин. Он промчался шагах в пяти мимо храмового воителя, стремительно качнулся с седла, подцепил с земли копье, метрах в тридцати развернулся, перехватил древко поудобнее в руке, опустил, зажимая кончик под мышкой, вогнал шпоры в бока скакуну так, что тот аж захрипел, скакнул пару раз с места и начал разгоняться.
Волхв выпрямился, чуть повернулся, отставив назад правую ногу, прижал бердыш к груди. Широкое лезвие закрыло почти половину туловища — каленый наконечник врезался в сталь, высекая снопы искр, скользнул дальше. Тогда служитель богов вскинул свое оружие вверх, перехватив за самый низ древка, и рубанул, как топором на очень длинной рукояти. Однослойная бармица не выдержала: голова храбреца неестественно качнулась набок, и через несколько шагов уже мертвое тело выпало из седла.
— Кто мы без милости богов? — вскинул руки к небу главный из руянцев. — Тлен и пыль. Токмо по их милости приходим мы в мир, токмо по их милости одерживаем победы, минуем моры и множим свой род. Кто мы без милости богов? И кто посмеет противиться их воле?
Старик в бархатном колпаке развернул коня и потрусил к городу.
«Первый отпал», — понял ведун. Семи пядей во лбу не нужно, чтобы понять: ничего не получит чужеземец, не признающий русских богов и не имеющий за спиной нескольких клинков, готовых подкрепить его мнение.
— Ну-ка, девочки, — тихо попросил Середин, — бегите на двор, запрягайте лошадей да подъезжайте сюда. Чует мое сердце, так просто всё это не кончится.
Он выдернул из кармана кошелек, кинул Даромиле — чтобы с Весякой расплатиться. Мелькнула было мысль, что с такими деньгами девушки могут и смыться. Мелькнула и пропала. Бабы с возу — кобыле легче. Меньше головной боли будет.
Храмовый воин тем временем отер о штаны мертвеца оружие, вернулся к товарищам и замер, заняв свое место.
— Признаете ли вы право Святовита на пятую часть сокровищ князя Черного, смертные, али сами дорогу станете искать? — громко вопросил волхв.
— Конечно, признаем! Кто же против божьей воли попрет? — выкрикнул Олег, быстро вычленив во фразе служителя Святовита главное: похоже, северные волхвы знали дорогу к заговоренной реке.
— На всё воля богов… Да будет так… Признаем… — один за другим начали склонять головы прочие кладоискатели.
— Пусть приблизятся сюда чародеи, что желают применить силы свои, борясь с древними запретами! — вскинул руку волхв.
«Пожалуй, ко мне это тоже относится…» — решил Середин и двинулся вперед, чувствуя, как всё сильнее и сильнее пульсирует на руке православный крест.
Колдунов-кладоискателей оказалось преизрядно, не менее полусотни. Больше половины выглядели соответственно званию: длинные седые волосы и бороды, серые хламиды, высокие посохи. Однако нашлись и кудесники несколько странные: румяные толстяки в вышитых косоворотках, хмурые воины в кольчужной броне, совсем еще молодые пареньки в атласных штанах и шелковых рубахах, солидные купцы в подбитых бобрами и соболями епанчах и пухлых шапках из куницы и песца. Выделялся на общем фоне только один: сопровождающий князя Рюрика маг в волчьей, никак не обработанной, шкуре, заменяющей плащ. Однако о нищете его говорить было рано: края шкуры скреплял крупный золотой аграф, украшенный двумя продолговатыми изумрудами, а на груди проглядывал кожаный поддоспешник с вытисненным на нем двуглавым орлом — без корон, но сжимающим в когтях чешуйчатую змею. Пышной бородой чародей похвастаться не мог — так, куцая рыжая лопатка с проседью. Однако выцветшая пергаментная кожа и пронзительный взгляд свидетельствовали о немалом возрасте и опыте.
— Я подозвал вас, мудрецы, чтобы обратиться за помощью, — тихо, только для магов произнес главный из служителей Святовита. — Вы все знаете, что муромский князь не просто порушил идолов своих, но и предал их огню. Теперь они не смогут доплыть до рубежей, кои призваны оборонять, и показать нам туда дорогу. Значит, нам нужны глаза, что видели путь князя Черного. Те, что укажут нам тайное место.
— Где же их взять, глаза-то? — подал голос толстяк, опоясанный кушаком на булгарский манер. — С похода того ни един воин не вернулся, вызывать из нави некого. Хазар можно поднять из могильника, да токмо погибли они до того, как князь схрон свой строил. Точного места не видели.
— К богам нужно обратиться! — предложил один из молодых, в косоворотке с пуговицами из золотых монеток. — Им ведомо всё. Разве вы не способны на это, волхвы Святовита?
— К чему богов из-за каждого пустяка беспокоить? — не удержался Олег. — Этак при настоящей нужде их и не докликаться будет. Как давно князь Черный в свой поход уходил?
— Лет сто назад. Может, чуть более, — ответили слева.
— Всего-то? — хмыкнул ведун. — Да половина щук в Оке под этим берегом втрое дольше живет. Я уж про белорыбиц и сомов не говорю. Так что глаз, что князя нашего видели, вокруг в достатке. Правда, из реки за ратями особо не последишь. А вот ворон старый, что вороненком еще видел, как рать черниговская в поход выходила, найтись может. Вот вам и глаза.
— А ведь верно! — поддержали Середина сразу несколько чародеев. — Воронов окрестных надобно скликать. Самым старым в глаза глянуть.
— Так давайте сзывать!
— Давайте, братья! Давайте, за дело!
Не дожидаясь ответа служителей Святовита, кудесники чуть разошлись, чтобы не мешать друг другу, и начали ворожить. Кто замер на месте, закрыв глаза и опершись на посох, кто забормотал заклинания себе под нос, кто вскинул лицо к небу, кто, отступив до коней, и вовсе завел странные плавные танцы. Олег же сел там, где стоял, сложив по-турецки ноги, опустил на колени повернутые ладонями вверх руки, закрыл глаза и сосредоточился, представляя себе усыпанную пшеном и дохлыми крысами поляну, над которой вьются стрижи и вороны, кудахчут куры и щелкают клювами сороки. Им сытно, им хорошо, тут много, очень много самой разной еды. Сюда нужно лететь, лететь как можно скорее, пока все это не склевали другие…
Ведун сделал образ как можно ярче, накачав его внутренней силой и эмоциями, — и отпустил, ощутив, как призывная волна к дармовой кормушке покатилась во все стороны, расходясь на много-много верст. Потом повторил свое действо еще и еще раз.
О том, насколько эффективен именно этот способ подманивая птиц, Олег не знал. Учитель никогда не учил их подобным фокусам, а потому пришлось импровизировать самому. Однако совместные усилия сразу пятидесяти магов разных школ не могли не дать эффекта — в воздухе захлопали крылья, послышалось радостное чириканье, в плечо Олега впились тоненькие коготки, по щеке скользнуло перо.
Середин осторожно приоткрыл глаза, скосил вправо. Там, похоже, сидел яркий, как попугай, небольшой черно-красный клест. Еще несколько неуклюже ковыляли в метре перед ним. Дальше копошились в траве воробьи, синицы, вышагивали цапли.
Однако в воздухе всё нарастал и нарастал гул от тысяч хлопающих крыльев, на святилище и поляну вокруг легла плотная тень, тут и там опускались пичуги самого разного размера и расцветки. Удоды, дятлы, дрозды, кукушки, вальдшнепы, вьюрки, вяхири, грачи, зырянки, иволги…
Многие из охотников за сокровищами, сообразив, что тут скоро начнется, начали поворачивать коней и отъезжать подальше — но чародеям не оставалось ничего, кроме как смириться с будущим и продолжать колдовство. Святилище и роща вокруг уже напоминала собой многоцветный шевелящийся ковер, птицы покрывали всё в два, даже в три слоя. Они заставляли прогибаться ветки дубов и обламываться — веточки березы, они путались в волосах, прокалывали когтями ткань штанов, теснились на плечах, падали с частокола, на помещаясь на его остриях. Во всем этом галдящем месиве перемещались храмовые воины, выискивая в постоянно меняющемся рисунке живого ковра иссиня-черное оперение воронов, вытягивая к ним руки. Птицы при этом чуть приседали, расставив крылья и возмущенно каркая, но волхвы тут же презрительно отмахивались и шли дальше:
— Молод, молод. Все они слишком молоды!
— Разумеется, — выпрямился Середин, стряхивая с себя надоедливых крикливых постояльцев. — Самые молодые и сильные примчались первыми. Старики приползут позднее. Птицы еще слетаются. Вон, кстати, еще ворон тащится…
Прикрыв левой рукой глаза от солнца, другою Олег указал на черную точку, что двигалась от поросшей лесом излучины.
— Да, это ворон, — согласился, глянув туда, главный из волхвов. — А дальше — сокол. Соколов почему-то здесь еще не было.
— Что это? — Олег не поверил своим глазам, увидев, как сокол, сделав короткую горку, обрушился ворону на спину. — Что за бред? Соколы не едят воронов и не охотятся на них. Этого не может быть!
— Может — если кто-то из колдунов не хочет, чтобы нам попали его глаза! — Храмовый воин выхватил у одного из товарищей бердыш, вытянул его в направлении птиц, что-то забормотал. Однако схватка в небе продолжалась.
— Стреляйте! — закричал Олег воинам, что стояли в той стороне, побежал к ним. — В сокола стреляйте!!! Стреляйте же!
Ратники подняли головы, кое-кто потянул из саадаков луки, стрелы. Воздух начали штриховать стремительные черточки. Наконец одна перечеркнула сцепившихся птиц, и обе они, кружась, как листки цветной бумаги, понеслись вниз.
— Ворона ловите!!!
К счастью, Олег успел вовремя, чтобы подхватить окровавленное тельце птицы с разорванной до мяса спиной и кровоточащей шеей. Вдобавок стрела, сбившая сокола, пробила ему крыло, и перья намокли от крови. Сердце ворона еще продолжало неровно постукивать, но глаза уже задернула белесая пелена.
— Нет, нет, только не это…
Ведун сжал птицу между ладонями, сосредоточился, стягивая свою ауру, сдувая, как шарик, вбирая в себя — и выпустил всю свою энергию, которая поддавалась управлению, в ладони, отдавая ее ворону. Сердце пернатого старика сразу забилось ровнее, а у Середина тут же закружилась голова. Покачиваясь, он пошел к святилищу. Навстречу кинулись несколько кудесников, предлагая помочь, но Олег только прошептал:
— Скорее с глазами. Я не смогу вечно удерживать его по эту сторону яви.
Подбежал храмовый воин, склонился над птицей, потом отмахнулся, и тут же десятки тысяч птиц взмыли ввысь, заставив как будто качнуться от неожиданного толчка саму землю. Подобно выстрелу из вулкана, плотная черная стая взлетела на высоту полукилометра, после чего медленно рассеялась.
— Слепца готовьте!
Земля вокруг святилища — как, впрочем, и всё остальное, — была покрыта толстым бело-черным слоем того, что всегда оставляют за собой пернатые друзья. Для обряда все вместе торопливо очистили круг в два шага шириной — в святилище же послышались мерные удары. Один из храмовых воинов из медного чайника очертил это место струйкой черного, угольно поблескивающего порошка и отступил, поставив чайник на землю и молитвенно сложив на груди руки.
К мерным тяжелым ударам добавились более звонкие, стучащие вдвое чаще. Звук начал нарастать. Из ворот, тоже сложив руки, вышел служитель Святовита в тунике, а за ним… За ним брел, непонимающе крутя головой, боярин Чеслав. Сзади, отрезая пути к отступлению, двигался третий волхв.
«Так вот зачем они тащили с собой этого невезучего бедолагу! — сообразил ведун. — Лишить человека его души не так-то просто, а уж тем более — заменить на воронью жизнь. Другое дело, коли смертный сам этого пожелает. Простенький обряд с послушной жертвой — и всё готово».
У очерченного круга они остановились, глава волхвов повернулся к несчастному:
— Помнишь ли, боярин Чеслав, мольбу, с которой обратился ты к великому Святовиту?
— Да, отче… — кивнул тот, опасливо поглядывая по сторонам.
— Готов ли ты сжечь свою старую судьбу, дабы принять из наших рук новую?
— Готов…
— Клянешься ли ты в этом богам неба?
— Да…
— Клянешься ли ты в этом богам земли?
— Да…
— Клянешься ли ты в этом богам воды?
— Да…
— Клянешься ли ты в этом богам огня?
— Да…
Внезапно порошок полыхнул, круг для обряда вырос в многометровый огненный столб. Через несколько мгновений огонь осел, но не погас, приплясывая до уровня пояса. Удары стали громче и чуть чаще. Главный из волхвов рванул на боярине ткань рубахи, раздирая в клочья и разбрасывая по бокам:
— Тогда войди в круг и прими волю богов!
Бедолага громко сглотнул, глядя на языки пламени, пару раз кашлянул. Олег подумал было, что боярин сейчас попятится и пошлет всех подальше — но, видать, судьба-злодейка довела его до того, что он был согласен даже сгореть заживо, лишь бы прекратить всё раз и навсегда… И Чеслав решительно перешагнул огненную черту. Пламя снова взревело, полностью скрыв его в себе, и опять опало. Смертный, которого почему-то била мелкая дрожь, оказался цел и невредим.
— Справишься? — стрельнул на ведуна взглядом волхв в тунике.
— Да, — кивнул Середин.
Храмовый воин макнул пальцы в кровь ворона, шагнул в огонь и начертал на спине жертвы два иероглифа, похожих на багор, обогнул боярина, вывел священные знаки у него на груди:
— Тебя, Стратим непобедимая, вызываю в плоть земную, к травам зеленым, к рекам глубоким, к небу синему, к пашням черным, к деревьям высоким. Лети, Стратим, к детям своим смертным, дай им силы животные, дай страсть небесную, дай перья легкие, дай клювы острые, дай когти крепкие, дай глаза вострые…
Начитывая заговор, волхв продолжал очерчивать последовательно низ живота, грудь, руки, ноги, несмотря на то, что кровь полумертвой птицы уже стерлась с его пальцев:
— Силой четырех стихий, силой неба, воды, земли и огня призываю тебя, птица Стратим, к нашему алтарю, к своему ребенку, к новому животу. Прими его в свое племя, дай свое имя, свой глаз, свою плоть. Именем Святовита небесного, именем Сварога творителя, именем Стрибога носителя, призываю тебя, Стратим: явись!!!
Огонь, в языках которого невозмутимо ходил храмовый воин, неожиданно затрещал, закоптил, цвет его потемнел.
— Она здесь! — Волхв повернул голову к Олегу, кивнул, потом приказал Чеславу: — Сделай глубокий вдох и задержи дыхание. — Обошел боярина и обнял его своими сильными руками под нижними ребрами.
Перевести душу из одного тела в другое легко и тяжело одновременно. Нужно, чтобы плоти совместились, чтобы одновременно первая плоть разрушилась, а вторая потеряла волю к сопротивлению и чтобы на это была воля богов…
Ведун перестал поддерживать старую птицу своей жизненной силой, наоборот — сжал тщедушное тельце, выдавливая из ран себе в ладонь кровь ворона, затем двинулся через черту пламени. Боли не было — только по телу, словно электрические искры, побежали колкие мурашки. Боярин удерживал дыхание из последних сил: выпучил глаза, напряженно шевелил губами.
— Силой неба, Стратим! Силой воды, Стратим! Силой земли, Стратим! Силой огня, Стратим! — Волхв со всей силы сжал руки и чуть поднял Чеслава, отрывая его ноги от земли. Боярин гулко ойкнул и уронил голову. Середин вытянул правую ладонь, закрывая ему нос и рот. Служитель Святовита отпустил руки. Бесчувственное тело сделало рефлекторный вдох, вместо воздуха втягивая в нос и рот кровь ворона, и в тот же миг Олег пальцами левой руки сломал умирающей птице шею. Чеслав предсмертно заклекотал, пуская бурые пузыри — огненный круг погас, несчастный рухнул на землю и распластался без всяких признаков жизни.
Храмовые воины переглянулись, обступили Чеслава. Тут боярин вдруг дернул рукой, еще раз. Поднял ее, удерживая полусогнутой над головой. Потом открыл глаза, чуть приподнял голову, толкнулся от земли, вставая на ноги — попятился и рухнул на спину, уставясь в небо и удивленно хлопая глазами.
— Получилось! — облегченно вздохнул главный из волхвов.
Боярин же забил руками по земле, явно пытаясь встать — но не зная, как это сделать.
— Явор, — произнес старший жрец.
Тут же воин, с которым разговаривал Олег на дворе Весяки, подскочил к Чеславу, подхватил под плечи, поднял. Тот неуверенно зашатался, растопырив руки, странно скривился на левый бок, согнул правую ногу в колене, выставил вперед. Согнул левую — выставил. Согнул правую — и начал стремительно заваливаться, зачем-то замахал руками, но тут его поймал Явор, поставил прямо.
— Про князя его спроси! Про князя Черного! — Храмовый воин обогнул боярина, остановился перед ним. Чеслав повернул голову влево, пару раз хлопнул глазами, затем повернул вправо, опять захлопал веками, глядя на стену святилища. Явор схватил его ладонями за виски, повернул лицом к себе:
— Ты стар. Ты стар. Пока был юн, рати видел. Рати. Ратников… — Волхв повернул его лицом к всадникам, которые ожидали за рощей, чем закончатся старания чародеев. — Большая. Самая большая. Куда пошла?
Чеслав дернул головой, открыл рот, издал какой-то горловой звук.
— Самая большая, — повторил волхв, глядя боярину в глаза, словно надеясь пробиться к его памяти. — Рать ушла. Сеча была. Большая сеча, много мертвых. Давно. Очень давно. Сеча. Рать. Давно. Ну, сказывай! Помнишь?
Боярин резким движением склонил голову набок, чуть дернув подбородок к небу.
— Давно… Очень давно… — сосредоточенно повторил храмовый воин. — Рать. Большая. Очень большая. Сеча. Большая…
Чеслав опять курлыкнул горлом, дернул головой, освобождаясь от рук волхва, быстрым шагом двинулся вдоль реки, дернул от плеч руками, споткнулся, растянулся во весь рост и закрутился, пытаясь встать.
— Он помнит! — уверенно повернулся к главному служителю Явор. — Говорить пока не способен, но память принял. Покажет.
Середин облегченно перевел дух: обряд прошел как нужно. Боярин Чеслав лишился прежней души с ее горестной судьбой и приобрел новую, с чужой памятью и повадками. Если ему повезет, и прежняя память, былые навыки успешно соединятся с новой душой, то скоро он сможет и ходить, и разговаривать, и на мечах рубиться, и родителей узнавать. Хотя, конечно, он навсегда станет иным Чеславом, несколько странным для людей, с совсем другим раскладом судьбы. Чего он, собственно, и желал.
— Вероятность один к одному, — вслух пробормотал ведун. — Зато он понимает человеческую речь и помнит то, что довелось увидеть ворону.
— Да, помнит, — согласился Явор. — Нам повезло с кровью ворона. Птица видела Черную рать. Теперь мы точно найдем ее добычу.
— А теперь скажи мне по секрету, — тихо поинтересовался ведун. — Раз вы привезли с собой Чеслава, значит, знали, что его плоть понадобится для чужих глаз. Зачем тогда устраивать цирк с советом чародеев?
— Кто-то из сильных колдунов хочет помешать нам доставить долю Святовита в его храм. На князя Глеба, как люди донесли, морок наведен был, дабы он сжег истуканов, а не бросал в реку. Вот мы и хотели проведать, здесь сей колдун али издали следить намерен.
— Он здесь, — кивнул Олег, вспомнив про сокола.
— Встает…
Боярин Чеслав, словно опираясь на расставленные в стороны руки, мелко засеменил ногами, подводя их под тело, пока не оказался на корточках, замер так минуты на три, потом резко выпрямился, покачался, опять засеменил вперед.
— За ним! — Явор отбежал к святилищу, схватил у ворот свой бердыш, кинулся за полуптицей-получеловеком.
Олег тоже заторопился, но в другом направлении: он уже давно заметил на ведущей от посадов к святилищу дороге две повозки, в которые запряжены ставшие уже почти родными гнедая кобыла и чалый мерин.
— За боярином Чеславом правьте! — махнул он девицам, сидевшим на облучках. — Вот он, к дороге ковыляет.
— Что это с тобой, боярин? — округлились глаза у Даромилы.
Желана только пискнула, прикрыв ладонью рот.
— Чего-чего, — поморщился Середин, брезгливо оглядывая свою бело-черную обтекающую одежду. — Птички прилетали, вот чего! Тут вопросы прошлого и будущего решаются, а у вас только показуха на уме. Правьте за Чеславом!
Из ратников, предусмотрительно отъехавших от святилища, далеко не все сообразили, что нужно ехать за неуклюже передвигающимся незнакомцем, а потому повозки ведуна оказались в походе чуть ли не первыми. Олег на телегу, естественно, садиться не стал. Пошел рядом. Когда дорога вильнула к реке, подтянул к себе сумку, развязал ремешок, извлек из нее сменную рубаху, меховые штаны — обычные на смену купить все руки не доходили. Кивнул Даромиле:
— Пусть Желана пока правит, а ты пойди со мной.
С высокого обрыва, слишком крутого для лошадей, но более или менее преодолимого для человека, ведун скатился вниз и сразу врезался в воду. Тело тут же пробило иглами от холода — Ока еще помнила недавний ледоход.
— Электрическая сила! — выругался Середин, бухнулся в холод с головой, несколько раз крутнулся вокруг своей оси, вскочил. Подождал, пока течение отнесет вниз бурое облако и — куда денешься? — снова макнулся с головой, покрутился. Наконец побрел к берегу.
— В волосах еще осталось, — заботливо сообщила Даромила.
— Говорила мне мама, не ходи без шапки… — Ведун снял пояс с оружием и сунул девушке в руку. Остальную одежду, содрав, кинул на землю. — Э-эх-ма!
Не давая себе времени одуматься, он разбежался в несколько шагов, прыгнул, падая на бок и вороша волосы пальцами, спешно выбрался обратно на берег.
— За что ж муки такие, боярин? — покачала головой девушка.
— Доля такая боярская. То златом осыпают, то стрелами, а то в воду ледяную швыряют и радоваться велят. Д-давай скорей сухое.
— Бедный ты мой, бедный…
Одевшись, продрогший ведун возблагодарил себя за то, что надел-таки меховые штаны. Догнав повозки, он накинул на плечи еще и налатник. Саблю вытянул, отер о войлок, положил рядом. Оба ножа воткнул в край облучка — пусть сохнут, а то как бы не заржавели. Поясной набор закинул на верх возка — пусть сохнет. Сам, сидя рядом с Даромилой, отвалился на тюки с войлоком. Боярин Чеслав уже начал осваиваться с новым телом и топал по дороге довольно бодро, следом спешили храмовые воины, скакали несколько ратников.
«Интересно, как остальные чародеи с костюмчиком своим разобрались? — подумал Олег. — Не все же решатся в Оку сигануть. Если в таком виде в Рязань вернутся… Нет, вряд ли. Сначала в бане нужно отмыться да переодеться, коли есть во что. Пожалуй, могут и отстать от отряда, если задержатся. Это хорошо, несколькими конкурентами меньше».
Он всё еще не предполагал разбогатеть на кладе князя Черного, поучаствовать в его дележе — но мысли всё равно то и дело сворачивали в одном и том же направлении. Трудно удержаться, когда так близко к носу вдруг замаячила этакая морковка.
— Ладно, покамест покатаемся, — решил он. — Я человек вольный. Там посмотрим.
— На что? — повернула голову Даромила.
— В чем тебе домой возвращаться. Хочешь шубу боярскую с самоцветами?
— Никуда я не вернусь, — нахмурилась девушка. — С тобой останусь, боярин. Погонишь — сзади ходить стану. Не люба — служанкой назовусь. Ликом противна — личину деревянную вырежу. Сгинешь — руки на себя наложу.
— Ква… — вздохнул Олег, выслушав ее признание, больше похожее на угрозу. — Ладно, правь за Чеславом. Увидим.
Версты три боярин вел их вверх по течению, но, когда дорога нырнула в овраг, вдруг повернул налево и стал продираться сквозь молодой, по пояс высотой, но густой осинник. Видать, ливни регулярно смывали всё, что успевало нарасти в ложбине, а потом откуда-то налетали новые семена. Ряды первых дружинников потоптали поросль, поэтому телеги прокатились по ним уже без особого труда. Чеслав между тем уже шагал через Оку, словно некая колдовская сила не давала ему провалиться в глубину. Всадники, чуть придержав коней, с тревогой переглянулись, но всё-таки двинулись дальше — и оказалось, что им тоже вода достает лишь немногим выше стремян.
— Похоже, забытый брод… — огляделся Середин. — Дожди с оврага землю наносили. Сейчас бы морок перед поворотом поставить. Глядишь, отставшие и не найдут. Наваждение чтоб разогнать, знать ведь нужно, что это не реальность… Ладно, бегать не стану. Может, кто из задних колдунов догадается.
Телеги вкатились в реку. Вода медленно поднималась, пока не коснулась днища повозки, потом телеги вдруг резко ухнулись вниз, перекатываясь через яму, — и оказались на противоположном берегу.
— А дорога-то старая за сто лет наверняка заросла, и следов не найдешь, — предсказал ведун. — Сосны, небось, в два обхвата стоят.
Однако, к счастью, он ошибся. Кровь ворона вела Чеслава по подсохшему наволоку, едва покрытому молодой хрустящей осокой. Помимо скорости, это означало еще и то, что видимого с противоположного берега следа отряд не оставит. А значит — кто отстал, тому окончательно не повезло.
— У-у-ух! — Телеги перекатились еще через одну узенькую речушку, повернули вверх по течению, продавливая в мягком прибрежном иле глубокую колею.
Олег со страхом ждал того момента, когда впереди наконец появится девственный лес, в который войдут всадники, а ему с телегами придется, несолоно хлебавши, поворачивать назад, но боярин в сопровождении храмовых воинов перемахнул совершенно безлесный холм и зашагал по усыпанному тюльпанами лугу. Затем, словно специально заметая следы, Чеслав спустился к новой, довольно широкой реке и но песчаному плесу двинулся через нее. На этот раз проводник полез через густой ивняк. Тут даже лошадям было не продраться — ратникам пришлось спешиться и достать мечи, чтобы прорубать дорогу.
Олег нашел среди своих вещей топор, поторопился им на помощь. Общими усилиями удалось пробить просеку длиной метров в пятьдесят, перевалить через взгорок — там оказалась довольно широкая прогалина, поросшая по краям рябинником. Боярин Чеслав сидел посередине на корточках, опасливо озираясь. Храмовые воины выжидающе замерли возле него.
— Что такое, волхвы? — Ратники, ведя коней в поводу, подошли ближе. — Никак, ваш колдовской проводник заблудился?
— Может, случилось здесь что? — пожал плечами старший из них. — Явор, поторопи его!
— Подожди, — остановил его Олег. Даромила, подъехав ближе, натянула поводья, и Середин спрыгнул на землю:
— Может, он еще верст десять бежать станет. Смеркаться скоро станет. Что же, за ним в темноте бежать?
Желана подъехала с другой стороны, и Чеслав, оказавшись между двумя телегами, внезапно быстро перебежал и спрятался под защиту одной из них.
— Забыл, видать, дорогу ваш следопыт! — взмахнул плетью остроносый, богато одетый ратник. — Иначе к чему так хорониться-то?
— Может, пуган тут был. Али добычу какую нашел, остановился, — неожиданно поддержал Олега Явор. — Надобно остановиться, посмотреть. Поторопимся — чего не заметить можем. А ну, здесь сеча и случилась?
— В двадцати верстах от Рязани? — недоверчиво хмыкнул ратник. — Откель тут вороги?
— Сто лет назад Рязань в сто раз менее была, — ответил Середин. — Так, крепостица порубежная. Это, скорее, хазары не ожидали тут сильной рати встретить.
— Привал, — лаконично решил старший волхв. — А сечи тут быть не могло. Отсюда князь добычу отправил бы в Рязань, прятать не стал. Мыслю я, еще не един день нам до места того идти. Но спешить, однако, не станем.
— Распрягай, — кивнул девицам Олег и с надеждой спросил: — В путь ничего купить не догадались?
— А как же! — гордо вскинула подбородок Даромила. — Пирогов у хозяина купила, сала, пива, меда — воду подслащивать, хлеба белого.
— Молодчина, — искренне похвалил ее ведун. — Что б я без тебя делал!
С пирогами и пивом разводить огня смысла не имело — готовить не нужно. Отведя коней к рябиннику пастись и на всякий случай спутав им ноги, Олег вернулся к повозкам, где его красавицы уже накрыли на полотенце ужин, присел вместе с ними, хлебнув пива, взялся за расстегай с вязигой.
Под телегой послышался шорох. Середин наклонил голову, вглядываясь в тень, кивнул:
— Присоединяйся, боярин. Тоже, видать, брюхо к спине прилипло.
Чеслав заворочался на месте, никак не откликаясь на призыв.
— Вот, откушай, сделай милость.
Боярин чуть сдвинулся вперед и вдруг, резко дернув головой, оттяпал кусочек пирога, пару раз жеванул, закинул голову, не без труда проглотил, опять коротким рывком оттяпал кусочек.
— Триглава милостива… — охнула девушка. — Что же это с ним сделалось? Он же намедни нормален был! Это до века?
— Нет, не до смерти, — сообщил сидящий у колеса второй телеги Явор. — Тело человеческое для птицы велико, ей его не занять. Оттого много старого, людского завсегда остается. Оно вскорости верх и берет, а птичье в глубину уходит. Однако же память новая остается. Токмо маленько размывается.
— Так он исцелится?
— Да.
— Вот видишь, боярин, не бойся. На, еще покушай… — Желана протянула ему другой пирог.
— Садись к столу, волхв. Пива попей, пирогов весяковских попробуй, — предложил Олег.
— Благодарствую, но вне святилища хмельного мы не пригубляем, — покачал головой Явор.
— Ну, так пирогов поешь!
— Сыт я, спасибо.
— Не едите, не пьете, — усмехнулся Середин. — Удобные слуги у великого Святовита. Много вас таких?
— В святилище на Руяне завсегда три сотни воинов стражу дела небесного несут. Кто на острове, кто окрест. Коли кто гибнет, тут же волхвы новому стражнику из отроков бреют голову, знак Святовита наносят и бердыш вручают, а в стену детинца нашего гвоздь серебряный вбивают. С мой рост уже гвоздей набито, поутру стена светится, ако само Ярило.
— А коли не на острове воин погиб? Ну, там, в походе дальнем. Тогда как?
— Волхвы новому стражнику бердыш вручают… — Воин повернул голову и чуть усмехнулся, отвечая на невысказанный вопрос: — Боги видят всё. Поэтому волхвам всегда ведомо, коли из стражи кто живота лишился.
— Боги мудры, — не стал спорить Середин.
— Мы рядом с тобой на ночлег устроимся, колдун, коли уж следопыт наш телегу твою приглядел. Не против?
— Поляна общая, — пожал плечами Олег. Отряды охотников за сокровищами один за другим втягивались на поляну, расседлывали коней, отводили на край прогалины, разбивали лагерь. На глаз людей и вправду показалось меньше, чем было у святилища, но всё равно набиралось никак не меньше двадцати пяти сотен. Сила. Если конечно, из-за чужого добра меж собой передраться не успеют, да под корень друг друга не изведут. Всякое бывает…
Начало смеркаться. Ведун пощупал ножны поясного набора, натер салом ножи, клинок сабли, всё убрал. Девицы расстелили один из ковров под телегой — не дом, конечно, но всё крыша, коли дождь накрапывать начнет, да и просто от росы неплохо спасает. Накрылись все вместе медвежьей шкурой. Желана даже боярина Чеслава позвала, но тот не ответил.
После долгого дня Олег провалился в сон почти мгновенно. И сразу оказался в огромном зале падишахского дворца: со стрельчатыми окнами и дверьми, охранниками в пышных тюрбанах с изумрудами на лбу. На мраморном полу танцевали невольницы в газовых прозрачных шароварах и вуалях, закрывающих лица чуть ниже подбородка. Из распахнутых окон веяло нестерпимым жаром — а по всему залу вдобавок стояли жаровни, в которых исходили голубоватыми огоньками угли.
— Зачем они здесь? — попытался спросить Олег, но, как это бывает во сне, язык ему не повиновался, из груди не удалось выдавить ни звука. Тогда Середин попытался указать на ближнюю жаровню рукой, но случайно попал запястьем в пламя, чугь не закричал от боли — и проснулся.
Кожа под серебряным крестиком горела так, словно он и вправду попал ею в огонь. Все вокруг спали, кроме…
Ведун схватил саблю, что всегда ночевала рядом с ним, выкатился из-под телеги и поднялся навстречу позднему путнику:
— Ты кто таков, мил человек? Ну-ка, стой! — Странная личность чуть замедлила шаг, но не остановилась. Олег дотянулся до возка, подобрал с него свой щит, перехватил за рукоять и двинулся навстречу, выставив саблю:
— Стой, кто идет?!
Из-за тучи выглянула луна, и странный гость вскинул лицо к свету. Середин тут же узнал остроносого ратника, с которым чуток поспорил вечером… Но на вечернего ратника крест не реагировал как на колдовское создание.
— Стой, говорю! Чего надо? Чего ты тут бродишь?!
— Уа-и там? — с зевком поднялся с травы Явор, что завернулся в какую-то накидку у задка телеги. Зашевелились и другие ратники, отдыхавшие неподалеку.
— Гость у нас, братцы. Не знаю, откуда. — Ратник, почти уткнувшись грудью в кончик сабли, наконец остановился.
— Кто? Кто еще? Откуда?
Некоторые кладоискатели просто уселись на своих походных ложах, некоторые поднялись, а храмовый воин подошел ближе.
— Это же воин из рязанской дружины! Чего ты на него взъелся, друже?
— Я… — Олег помолчал немного, думая о том, выдавать ли свой маленький секрет, но решил оставить его пока при себе. — Почему он молчит. Ты чего не откликаешься? А, служивый? Звать тебя хоть как?
Ратник продолжал стоять молча.
— Немой, что ли? Ну, Явор, и как это понимать?
— Может, ему до ветра охота, и он слово сказать боится, чтобы не расплескать… — Ратники вокруг засмеялись. — Ладно, отпусти его.
Тут луна, ненадолго скрывшаяся в дымке, вновь залила поляну желтизной, и Олег даже вздрогнул от неожиданности:
— Явор, если это рязанец, тогда вон там кто? — Он указал на остроносого ратника, сидящего на войлочной подстилке.
Гость тоже обернулся, гневно зашипел — в воздухе вытянулось длинное тело, и голова так ничего и не понявшего парнишки исчезла в черной пасти.
— Это минди!!! — Волхв прыгнул к телеге, а змея подземного владыки вскинула голову на высоту второго этажа и резко обрушилась вниз.
Олег подставил щит, однако от страшного удара всё равно отлетел от повозки, больно ударившись о боковую жердь, выставил саблю — но вернувшаяся к истинному облику змея уже кидалась на внешне беззащитного Явора. Однако всякий раз перед распахнутой ее пастью оказывался выставленный бердыш. Края пасти резались о широкое лезвие, и всё же нежить упрямо продолжала свои атаки. Ведун устремился на помощь — в воздухе свистнул хвост чудища, хлестко врезался в щит, и Середин покатился с ног.
Ратники повскакивали на ноги, расхватали мечи и копья, подступили к минди со всех сторон, кромсая длинное толстое тело. Сталь оставляла на коже змеи длинные порезы, пронзала ее, как глиняную фигурку, но только злила незваную нежить. Ответные удары оказались куда страшнее. То и дело удар сильного хвоста отбрасывал кого-то из людей, а пасть вцеплялась в чьи-то тела и откусывала головы.
— Даромила, куртку! Куртку мою тащи! — Олег тоже успел пару раз достать тварь клинком и тут же понял, что это бесполезно: из ран ничего не текло. Всё равно что дерево колоть.
Минди развернулась к телеге, выбросила вперед голову — ведун опять прикрылся щитом, и от страшного удара у него едва не отнялось плечо. Змея отступила, ринулась на храмовых воинов, сомкнувшихся плечом к плечу, налетела на стремительные бердыши, рассекшие ей глаз и выхватившие кусок из шеи — однако даже глаз у нежити не вытек, а остался блестеть двумя половинками!
— Даромила, куртку!
— Здеся…
Девушка высунулась из-под телеги с мокрой после купания косухой. Олег упал на колено, бросил саблю, нащупал петлю кистеня, продел в нее руку, выдернул оружие — и мгновенно успокоился, ощутив привычную тяжесть. Повернулся левым боком вперед, призывно посвистел:
— Эй, веревка с глазами! Иди сюда, я тебе уши нарисую…
Вряд ли минди умела обижаться — тем не менее опять повернула к нему, выбросила голову. Олег в то же время взмахнул кистенем, и серебряный грузик аккурат в момент нового тяжелого удара перехлестнул верх щита, впиваясь в неживую плоть. В воздухе запахло гнилью и сыростью. Ведун разжал левую руку — деревянный диск шмякнулся на длинный, извилистый валик из глины.
— Кажется, минди ушла к своему господину, — облегченно вздохнул он. — Надеюсь, сегодня больше гостей не будет, а то у меня левая рука вовсе отвалится.
— Как ты узнал? — пнул глину ногой Явор. — Как ты узнал, что это нежить? Ведь она не отличалась от человека!
— Ну, — развел руками Олег. — Ведун я или нет? Как же мне и не узнать?
— Ведун, — раздельно произнес волхв. — Я могу спросить твое имя, мой доблестный спутник?
— Олегом мать нарекла.
— Ведун Олег… — Храмовый воин приложил к груди правую руку. — До нашего святилища дошла молва о твоей доблести, брат. Я рад, что смог увидеть тебя и сразиться с тобой бок о бок.
— Для меня тоже честь биться рядом с такими умелыми бойцами, — склонил голову Середин. — Однако сейчас нам нужно подумать о том, почему минди не схватила кого-нибудь с краю лагеря, а полезла в самую середину?
— Ее послали за неким определенным врагом… — Явор повернул голову к телеге, под которой прятался боярин Чеслав. — Ты прав, ведун Олег. Нам надобно выставить рядом с ним отдельную стражу.
— Вот именно, — кивнул Середин. — Но только, чур, я сегодня уже караулил…
И он полез под медвежью шкуру.
Утром сосчитали пострадавших: четыре убитых и столько же покалеченных. Не сильно — змеиный хвост бил в основном по ногам, однако путь дружинники продолжать уже не могли. Всех их передали рязанской сотне: та повернула назад в город, увозя своего боярина, что потерял в ночной стычке голову — ее так и не нашли ни на поляне, ни в глине, в которую превратилась нежить после гибели. Остальные же ратники готовились к продолжению похода: собирали сумки, седлали коней, вычерпывали ложками из котлов наскоро заваренный кулеш.
Боярин Чеслав короткими клевками покусал сало из рук Желаны, умяв за несколько минут угол почти трехкилограммового шмата, после чего без всяких напоминаний поднялся, пересек поляну и ринулся через кусты, что ограничивали стоянку с юго-восточной стороны. Ближние к тому краю воины попрыгали в седла, рванули следом, вытаптывая тонкую осиновую поросль, и когда туда доехали телеги Олега и девиц, особого препятствия уже не встретилось.
Телеги перекатились через пологую гриву, и ведун облегченно перевел дух, увидев впереди не густой лес, а просторную равнину с частыми вкраплениями отдельных кустиков. Рощи тоже виднелись — но довольно далеко и не сплошной зеленой массой, а отдельными вкраплениями на фоне почти степного пейзажа.
— Ну, коли до сего часа боги не отпускали нас своей милостью, то и дальше, глядишь, не бросят, — махнул рукой Олег. — Давай, Даромила, погоняй. Посмотрим, куда кривая вывезет.
Кровь ворона не дала искателям сокровищ остановиться ни разу за целый день. Земля делалась всё суше, заметно поднимаясь выше и выше. Если поначалу путникам на глаза попадались рощи, пусть и не большие, то к полудню деревья встречались либо редкими кучками возле глубоких ложбин, либо полосками вдоль непонятно откуда взявшихся канав.
Может быть, это были русла ручьев, возникающих на этом обширном взгорье во время дождей, а может — следы неведомых рас, сгинувших в толще времен. Незадолго до заката пропали и эти редкие деревца.
Неожиданно Чеслав, бежавший в сопровождении волхвов впереди, закрутился на месте, сделал небольшой круг, подбежал ко второй телеге и стремительно юркнул под нее — Желана еле успела натянуть поводья, чтобы не переехать проводника колесами.
— Похоже, привал, — наклонившись с облучка и оглядываясь, понял Середин. — Ладно, давайте распрягаться.
— Привал, — подтвердил старший храмовый воин, подойдя ближе. — Похоже, люб ты боярину нашему, ведун Олег. Дозволь опять рядом встать.
— С хорошим соседом и ночь черная светлой покажется, — кивнул Середин. — Располагайтесь.
— Это ты, что ли, ведун Олег, что хвастовством от Лабы до Урала славен? — громко хмыкнул молодой волхв в косоворотке с золотыми пуговицами, придержав своего пегого в яблоках скакуна возле телег. — То и видно, что даже ради похода от бабьей юбки оторваться не смог.
Он довольно обернулся, и несколько задержавшихся поблизости всадников радостно заржали.
— Тебе не понять, — громко вздохнул Середин, развязывая хомут у гнедой. — На твою-то рожу ни одна баба даже под заклятьем не глянет, не то чтобы близко подойти.
Всадники опять заржали, оценив быстрый и достойный ответ.
— Да у меня столько баб, что тебе и в мечтах не иметь! — покраснел мальчишка. — Я если захочу, хоть всех к себе приворожу!
— Зачем тебе, дитятка? — пожал плечами Олег. — У тебя женилка еще не выросла на девок ворожить. На коне и то не углядеть, а коли на земле окажешься, так и вовсе жук затопчет. Че у тебя быть-то может?
Всадники опять обидно загоготали, вгоняя своего чародея в еще большую краску.
— Боярин, не надо! — попросила, почуяв неладное, Даромила.
Однако Середин думал иначе. Молодой волхв явно рассчитывал поквитаться за то, как перебил его у святилища ведун, и за то, что прав оказался Олег, а не он. Так к чему откладывать? Всё равно придется доказывать, что он, Середин, с двумя девками и неприличным для воинского похода грузом — не мальчик для битья.
— Ты чего, пиписьками помериться хочешь, смерд? — спрыгнул на землю парень и вытащил из петли седла длинный боевой топорик, похожий на варяжский. — Может, тебе ее просто отрезать?
— Чем резать станешь, коли даже оружия у тебя нет, недомерок? Хоть бы нож у бабки какой украл, нищета варяжская!
— Я не железом воюю и не похвальбой пустой, — нехорошо ощерился волхв. — Я мудростью древней воюю, чарами нерушимыми. Так умри же, смерд!
Рука его полезла за пазуху, и Олег тут же отбежал на несколько шагов к возку, схватил щит, взялся за рукоять сабли отодвинулся в сторону, обеспечивая свободное пространство для схватки.
Окружавшие их ратники начали подтягиваться ближе, предвкушая интересное зрелище. Останавливать поединок никто и не думал. Здесь не было товарищей, как в обычном войске. Все эти мужчины шли за сокровищем, а потому приходились друг другу не братьями по оружию, а прямыми конкурентами. Чем меньше людей дойдет до цели, чем меньше вернется назад — тем больше окажется доля каждого уцелевшего. Так к чему мешать выгодному делу?
— Бояре, не надобно… — со слабой надеждой попросила Даромила.
— Ты пока коней в общий табун отведи да ужин накрой…
— Токмо жрать его одной придется!!! — восторженно провозгласил парень, рванул руку из-за пазухи, и в воздух взметнулся какой-то порошок.
Середин повел носом, лихорадочно пытаясь угадать, с каким колдовством придется иметь дело, а снадобье тем временем оседало вниз, прямо на волхва. По его рубахе, голове, ногам словно побежали мелкие черные мураши, кружась, сталкиваясь, разбегаясь. Вдруг черты его начали пропадать, рассеиваться, подобно стае мух — и колдуна не стало!
— А-а-а! — восторженно взревели всадники, что сопровождали парня, а Олег услышал рядом резкий выдох и тут же присел, прикрывшись сверху щитом.
Спасительная деревяшка жалобно хрустнула, принимая в себя лезвие. Ведун подпрыгнул, отскочил вбок и закрутился, надеясь найти хоть какие-то приметы противника.
— Х-ха! — опять прозвучало совсем рядом, и Середин еле успел забросить щит за спину, одновременно выкидывая вперед сабельный клинок.
На этот раз его жизнь спас умбон, лязгнувший под стремительным ударом. Олег развернулся, ощутил, как верхний край щита повелся вперед, как это обычно бывает перед верховым ударом, сделал наугад длинный выпад — но никуда не попал и опять отскочил в сторону, не желая оставаться неподвижной мишенью.
Ратники вокруг орали как оглашенные, что-то советовали во всю глотку, хохотали, а он чувствовал, как низ живота начинает скручивать от предсмертного ужаса: что, что делать? Если он не придумает что-то прямо сейчас — его просто прибьют дешевым варяжским топориком, прибьют навсегда, без права на отыгрыш.
— Тихо!!! — вскинул Олег вверх щит и саблю, и от неожиданности собравшиеся вокруг мужики притихли. Всего на миг — но ведун успел услышать слева шелест травы, осторожное переступание. И его обостренный предчувствием смерти слух, вычленив нужный звук из многоголосой сумятицы, вцепился в него острой хваткой, не выпуская больше ни на миг.
Выдох! — Олег выбросил навстречу щит, и уже в третий раз топорик почти насквозь прорубил легкие тополиные доски. Шорох шагов двинулся вправо — ведун стремительно развернулся, резанул наугад. Прыгнул вперед, молниеносно выбросив щит и одновременно рубанув воздух справа от себя.
Нет, всё мимо. Так невидимку не достать. Он ходит на безопасном расстоянии, быстро сближаясь лишь для того, чтобы нанести удар самому.
Середин остановился, выставив саблю и щит вперед, прислушиваясь к тому, как шаги медленно смещаются за спину, и даже чуть пуганул пустоту перед собой, ткнув ее саблей. Тихий вдох сзади — так врывается в легкие воздух, когда человек, выпрямившись во весь рост, замахивается из-за головы.
— Х-ха! — с натугой выдохнул волхв.
— Х-ха! — эхом ответил ему ведун, спиралью скручиваясь вниз, падая на колени, одновременно вскидывая щит над головой и широким взмахом рубя саблей воздух в полуметре над землей.
Клинок дрогнул дважды, но вскрик боли раздался только один. С тяжелым шумом смялась трава возле колеса, и Олег стремительным уколом в это место завершил схватку.
— В бою не нужна мудрость, — шепнул он траве. — В бою нужно мастерство.
Середин выдернул саблю, отер клинок о тело убитого чуть ниже раны, вогнал в ножны. Кинул щит на войлок возле облучка. Повернулся к замершей в неуверенности толпе, развел руками:
— Всё. Продолжения не будет.
Зрители разразились восхищенными криками и начали расходиться. Всадники, прихватив лошадь своего чародея, тоже умчались прочь.
— Боярин! Боярин! — Даромила, перепрыгнув оглобли, сжала Олега в объятиях, принялась покрывать лицо поцелуями. — Я думала… Я боялась… Ты богатырь… Я так горжусь… Ой, еще кто-то!
Это был уже не волхв: на вороном скакуне к Олегу во весь опор мчался знатный воин в бобровой накидке, в бархатной, шитой золотом ферязи, с тяжелым мечом на поясе, явно не нуждающемся в лишних заклинаниях.
— Ты чего сотворил, бездельник?! — осадил коня прямо возле Середина боярин. — Ты что с чародеем моим сотворил?! Ты знаешь, сколько серебра я на него потратил? Сколько за сборы заплатил?! Ты за это поплатишься.
— Ну вот, опять, — поморщился Олег, дотянулся до щита и, повернувшись, положил руку на саблю: — С мерина слезешь, али мне его по морде рубануть?
— Как ты смеешь… — скрипнул зубами боярин. — Да я тебя… Я тебя… Поплатишься, душегуб…
Он рванул поводья так, что едва не разорвал пасть коня, развернулся и умчался прочь с такой же скоростью, как прискакал.
— Ой, — пискнула Даромила. — Я забоялась, опять начнется.
— Не бойся, — усмехнулся ведун, ощупывая зарубки на щите. — После того, как я у всех на глазах завалил невидимого колдуна, в этом сборище уже никто не рискнет затеять со мной честную схватку. А щит, похоже, латать пора. Надо, как до жилья доберемся, дерево перебрать. Ладно, — кинул он окованный по краю диск на обычное место. — Накрывай, а я пока приберусь…
Олег нащупал в траве невидимое тело, ухватил за запястье, поднатужился и поволок вперед, прочь из лагеря. Не бросать же труп там, где они спать собираются! Боярин, обиженный из-за своего мертвого чародея, переговоры затевать не собирается. Ведь не про тризну — про серебро речь сразу повел. Не свой, наверное, был паренек. Нанятый…
Ведун почти дотащил убитого до зарослей уже довольно высокой полыни, когда топот копыт заставил его снова повернуть голову. Но это была всего лишь Верея: красивая, надменная, строгая.
— Как она тебя целовала… — пробормотала боярыня, глядя куда-то в сторону. — Как обнимала… Видать, перепугалась не на шутку. Ты для нее ближе родного, видать. Чего молчишь, Олег?
— Чего это тебя простая девка интересует, боярыня Верея? Разве не князем Рюриком мысли твои заняты должны быть?
— Хочешь знать, отчего я еще не вышла за него замуж, ведун? — прищурилась Верея. — Казна-то пуста у князя. Новую крепость он у себя отстроил, дружинников снарядил справно. От и опустела. Смердов на землях его пока мало. Новых сманить — тоже казна потребна. Подъемные платить, вид богатый показывать. От и ухватился Керженецкий князь за весть о сокровищах князя Черного. Ими мыслит земли свои поднять. Коли не получит, я за него не пойду. Не желаю, чтобы мое родовое поместье он в серебро превратил, дабы свои угодья обживать.
— Ты говоришь так, чаровница моя, — наконец затащив тело в густую траву, выпрямился Середин, — словно готова за меня выйти, коли с князем не сложится.
— Кому ты нужен, бродяга?! — с преувеличенным презреньем хмыкнула Верея. — Не забывай, колдун, кто тут боярыня, а кто чернавка! Не забывай.
Она пнула скакуна пятками, заставив перейти на рысь, а ведун, пожав плечами, повернул обратно к своим возкам. Туда, где Желана с рук кормила несчастного боярина, а Даромила выкладывала рядом с пирогами мягкий бурдюк с горьковатым хмельным пивом.
Неподалеку, глядя на расстеленный на траве ручник, отдыхал рядом с воткнутым в землю бердышом храмовый воин.
— Ты, Явор, — сказал, усаживаясь напротив Даромилы, Олег, — или к столу иди, или отвернись хотя бы. Невозможно же есть, когда тебе в рот голодный человек заглядывает.
— Почему ты решил, что я голоден?
— Потому что не видел, как ты ешь.
— Да как все, так и я ем. — Волхв выдернул бердыш, подступил ближе, прислонил оружие к возку, подобрал с ручника пряженец, надкусил. — Вкусно. А пришел я к тебе, ведун, по воле Звонимира нашего. Мыслит он, ты себя показал, ворогом быть не можешь. Посему, после вчерашнего, просит тебя с нами в круг кровь ворона по ночам сторожить. А лагерь охранять бояре да князья станут, с ним обговорено.
— Смотрите! — громким шепотом позвала Желана. Оказывается, боярин Чеслав взял кусок пирога в руку и кусал от него, а не ел из рук девушки, как прежде.
— Умница моя, хороший мой, — погладила Желана то ли получеловека, то ли полуптицу по голове. — Давай, поправляйся.
— К осени говорить начнет, — предсказал Явор. — Добро с ним прошло. И нам на пользу, и к нему прежняя судьба не вернется. Спасибо за угощение, я пойду. А тебя, ведун, сторож наш перед рассветом разбудит.
Предрассветная стража осталась за ведуном и в последующие дни — однако бдительность охраны так и осталась ненужной. На боярина Чеслава больше никто не покушался. Он поднимался на ноги вскоре после рассвета, устремлялся вперед, ориентируясь только по одному ему понятным признакам, и вел многочисленную рать через сухую равнину, на которой почти не было ни деревьев, ни кустов, а ручьи встречались раз в день. Потому почти двухтысячная рать, рискуя потерять невозмутимо топающего вперед следопыта, была вынуждена поить коней не там, где удобно, а там, где есть возможность; набирать драгоценную влагу во все доступные емкости, а потом пускаться в погоню за «кровью ворона». Хорошо еще, двигались охотники за сокровищами не вскачь, а шагом. Лошади не запаривались, и их можно было поить сразу, не давая дополнительного отдыха.
Вечером Чеслав шел к Желане, улыбался ей, как ребенок матери. Он уже не прятался под телегу, а садился вместе со всеми, сам брал еду… Дров не было, а потому после того, как кончились пироги, путники перешли на сало, благо Даромила догадалась запастись им с избытком. Большинство ратников из княжеских и боярских дружин, ругаясь, жевали сушеное крупянистое мясо и делали противного вида баланду, разводя муку холодной водой. Чем питались храмовые воины, Олег вовсе не видел. Наверное, святым духом.
После пяти дней пути земля пошла вниз. Всадники этого не заметили, но Олег сразу ощутил, что телеги покатились легче, а гнедая в оглоблях двигалась с куда меньшим трудом. Вскоре показалась и первая рощица, куда немедленно отвернули ратники, чтобы запастись топливом на вечер. Однако через пару часов они встретили еще, и еще одну, а слева, у самого горизонта потянулась темно-зеленая линия густого бора.
К вечеру уклон стал настолько заметным, что девушкам пришлось натягивать вожжи, чтобы кони упирались и не давали прыгающим по кочкам телегам катиться слишком быстро. Впереди, верстах в двух, открывались редкие заросли берез и осин, густой осоки, меж которой поблескивала вода, справа разворачивался шелестящий листвой лес.
У Олега зародились прежние опасения: через болото на телеге ходу нет, между близко растущими деревьями тоже застрянешь запросто. А возвращаться с пустыми руками после того, как добрую неделю в пути провел — обидно.
Боярин Чеслав повернул вправо, к лесу, заставив екнуть сердце ведуна: тут-то они и застрянут. Но нет — проводник пошел по самому краю болота, там, где чавкающий под ногами торф не давал глубоко проваливаться копытам и колесам, где не было крупных деревьев. Тонкие кривые березки и осинки легко ложились под телеги, задирая черные корешки. Колеса проваливались то справа, то слева почти по ступицу, но глубже не уходили, и лошадям, тоже утопавшим в торфянике почти по брюхо, удавалось несмотря ни на что волочить за собой повозки. Впрочем, так же тяжело привелось и скакунам всадников, а потому короткий обоз ведуна от общей колонны почти не отставал.
Олег и девушки слезли с возков, пошли рядом, чтобы хоть как-то облегчить телеги, а Середин даже ухватился за бортовую жердину, по мере сил помогая гнедой. Тут его ухо уловило шелест крыльев, запястье кольнуло огнем, и он, хватая щит и выдергивая саблю, во всё горло заорал:
— Девки, прячьтесь под телеги!!!
А из темноты леса уже мчались на кожистых крыльях болотные криксы: одни — с уродливыми пастями, похожими на морды птеродактилей, другие — с милыми девичьими ликами. Кто с длинными изогнутыми клыками, кто с острым клювом, кто с когтями, шипами, кто с костяной булавой на хвосте — криксы никогда не имели единого обличья. Эту ночную нечисть объединяла только злоба ко всему живому, да место обитания: не до конца заросшие болота.
Девки заорали, но что с ними происходит, Середин посмотреть уже не мог — на него налетели сразу три твари. Он прикрыл левый бок щитом, спиной откинулся к возку, рубанул нечто черное и растопыренное, за ним увидел харю, похожую на львиную, но совершенно лысую, с оттяжкой располосовал ее пополам и, пока не упала, ударил еще раз, поперек, отделяя голову от тела. Крылатая туша врезалась в возок рядом с ним, грохнулась оземь и поползла к заднему колесу. Олег выбросил вперед клинок и, сбивая криксу, летящую следом, с замахом из-за плеча располовинил вдоль. Всё равно, конечно, сползется, срастется, опять кидаться начнет — но несколько часов такой «расчлененкой» выиграть можно.
Он заметил тень за собой, резко дернул щитом назад, ломая криксе длинный клюв, довернулся и поперечным ударом рассек ее от левого плеча до правой нижней лапы. Тут же наугад махнул клинком в обратную сторону — и угодил-таки кончиком сабли по перепонке летающей жабы. Крикса отпрянула, столкнувшись с младенцем, имеющим большие голубые глаза и когти камышовой кошки, вместе они грохнулись в торфяную жижу, и ведун получил короткую передышку, чтобы оглядеться.
Боярин Чеслав поступил самым мудрым образом: упал на корточки и закрыл голову руками. Над ним стояли храмовые воины, чьи бердыши с громадными лезвиями словно специально предназначались для кромсания бездоспешной плоти в любом направлении в пределах трех метров. А вот большинство ратников вместо мечей схватились за луки, вьщеливая хищных тварей «влет».
— Руби их! — закричал Олег. — Руби, стрелой не возьмешь!
Однако в азарте схватки его никто не слышал — пущенные умелой рукой, оперенные вестницы смерти то пробивали нежить навылет, то застревали в сухом костлявом теле. Нo криксы продолжали падать на людей, жадно выхватывая куски плоти из не прикрытых доспехами рук и ног, из шей и крупов лошадей.
Две твари, что свалились рядом с Олегом, попытались ринуться на него. Одну он поддал ногой, запуская в воздух, вторую рубанул поперек хребта. Тут развернулся серый крылатый младенец — и мигом напоролся на быструю саблю. Окантовкой щита Середин отразил атаку еще одной криксы, добил ее саблей, пинками раскидал собирающиеся в общую кучу обрубки, пока те не успели срастись, наклонился:
— Вылазь! — крикнул он девкам, укрывшимся под телегами. — Вылазь и гони вперед отсюда! Не то сожрут в темноте, не отсидитесь!
Олег снова выпрямился, отмахнулся клинком от кого-то маленького, размером с летучую мышь. Девушки, выпучив глаза, всё-таки послушались, выскочили, потянули лошадей за собой, ухватив за упряжь у самой морды и страшно крича. Небольшой отряд всадников, что шел перед возками, тоже уносился вперед, отстреливаясь и отмахиваясь мечами. Хуже всех досталось тем, кто оказался позади. Они не могли отступить, потому как их подпирали задние дружины, еще не вошедшие на болото, и не решались двинуться дальше, боясь, что будет еще хуже. Криксы же, отлично чувствующие человеческие эмоции, всей стаей ринулись именно на них, на тех, кто боится. Да еще многие ратные на луки вместо мечей понадеялись.
— Давай, давай! — Лошади, перепугавшиеся не меньше людей, рванули возки, и те, разбрызгивая торфяную жижу, неожиданно быстро покатились вперед.
Олег присвистнул, обращая на себя внимание бледной, как пергамент, крылатой тетки, что явно нацелилась на чалого. Крикса повернулась к ведуну, зашипела, угрожающе развела руки, растопырив пальцы с длинными ногтями.
— Ой, боюсь… — Ведун выбросил щит, нанося удар окантовкой в правое плечо нежити, отдернул, рубя клинком по левому, пригнулся, пропуская над собой уже безрукую тварь, и резанул саблей вдогонку, отсекая ноги. — Теперь до утра ползать будешь, пока кусочки соберешь.
Мимо промчалась оседланная лошадь, в загривок которой вцепилась крупная клыкастая крикса, но тут Олег помочь не мог: разве ж ее догонишь? Поэтому он, громко чавкая сапогами, побежал за телегой, пока на обоз не налетел кто-то еще.
— Гони, не останавливай!
Он услышал сзади шелест и еле успел обернуться, чтобы разрубить нечто, очертаниями похожее на бабочку, а размером на овцу. Перекинул щит через спину, побежал дальше. Впереди, между деревьями, вроде показался просвет.
— Гони, чуть-чуть осталось!
Криксы, что наседали на передовых всадников, вдруг развернулись и все дружно ринулись назад. Олег уже в который раз перекинул через голову щит, присел, крепко сжимая рукоять сабли — но на этот раз нечисть мчалась не на него, а на отстающих.
Деревья расступились, впереди показался покрытый васильками склон. Телеги перекатили пологий увал, съехали в усыпанную ромашками низинку и остановились. В нескольких шагах впереди брезгливо отирали о траву свои бердыши храмовые воины, боярин Чеслав съежился на земле, спрятав голову между колен. Ратники, спешившись, перевязывали друг друга чистыми тряпицами, накладывая на раны желтый болотный мох. Смешно выходит: само болото калечит, само и лечит, ибо нет лучшего обеззараживающего и кровоостанавливающего средства, нежели сухой светло-желтый сфагнум.
— Целы, девчонки? — спрятал саблю с ножны Олег. Его спутницы не ответили — их била крупная дрожь, зуб на зуб не попадал. — Замерзли, что ли? Ладно, сейчас в лес сходим, хвороста наберем…
— Не-ет!!! — прорезался у Даромилы звонкий голос. — Не надо в лес!
— Мыслим мы, дальше уходить нужно, ведун! — издалека крикнул Явор. — Близко слишком от тварей лесных.
— Ни к чему, волхв, — так же громко ответил Середин. — Криксы за пределы болота не выбираются. Кого на топях поймают, того и рвут. А коли сухо, так их даже на шаг не выманишь.
Храмовые воины переглянулись, тихо поговорили меж собой. Тут Чеслав заметил телеги, вскочил, перебежал к Желане и крепко ее обнял, гладя по голове.
— Опять же, может, еще кто прорвется, — добавил Олег. — Помощь понадобиться может. Нехорошо их так бросить. Люди всё-таки.
— Ладно, здесь ночуем, — согласился служитель Святовита, подходя ближе. — Так, стало быть, с такими тварями ты и борешься?
— Есть такое дело, — пожал плечами Середин.
— Как же ты управляешься с этакими чудищами?
— Легко. Не выносят они сухости и солнца дневного. Ловить их на болоте, вытаскиваешь на берег, ловишь, вытаскиваешь. И так, пока всех не перехватаешь. Или пока они тебя не сцапают. Только редко люди от крикс просят избавить. Они, хоть твари и злобные, но мало кому досаждают. За болото, как я уж поминал, не выходят, днем тоже не появляются. А жилья люди, известно, среди вязей не рубят. Так что и хлопот от крикс никаких. Разве только застрял у топи до темноты… Но тут уж сам виноват.
— Ничего себе, «днем не появляются»! — возмутился один из ратников с окровавленным рукавом рубахи. — Вон, на закат посмотри. Ярило токмо земли коснулся!
— Мужики деревенские за сокровищами зачарованными не бегают, — скривился Олег. — Оттого и хлопот таких у них нет. Встряхнул кто-то крикс, заставил раньше времени высунуться. Колдует против нас кто-то…
— Ты, видно, и колдуешь. Глянь, всего сотня без малого мимо болотной нежити прорвалась. А чародей и вовсе один… Ты!
— Что я, по-твоему, сам на себя крикс насылать стану?
— А ты глянь на себя. Ни единой царапины.
— Сила не в колдовстве, а в мастерстве, — выпрямился Середин. — Меня редко кому поцарапать удается. Али попробовать желаешь?
— Посмотрим, — буркнул воин. — Может, и попробую. Рука только заживет.
— Посмотрим, — согласился ведун и отвернулся к девушкам: — Давайте распрягать, ужинать да спать. Меня на стражу опять рано поднимут, выспаться хочу.
Со стороны леса затрубил рог. Все невольно повернулись на звук, многие поднялись на ноги, пытаясь понять, что это значит. Вскоре послышались приглушенные крики, ржание, а спустя минут десять на увал начали один за другим вылетать ратники на взмыленных конях — с мечами и щитами в руках, в блестящих от сала шлемах, в кольчугах, колонтарях. На многих лошадях имелись кровавые потеки, а то и вовсе широкие раны, в которых пульсировало живое мясо. Впрочем, кровь текла и у некоторых воинов, а рваных в клочья плащей, рукавов, сапог и штанин было и вовсе не счесть. Десяток, другой, полусотня, еще… Рать галопом вылетала из-за пологого взгорка непрерывным потоком. Олег успел углядеть среди прочих Верею в вороненой байдане, с какими-то лохмотьями за плечами, и княжеского колдуна в волчьей шкуре — но тут рядом с телегой неожиданно натянул поводья ратник с узкой черной бородой, спешился, рванул шлем. Довольно расхохотался:
— Нате ж, и взаправду прорвались! Ну, ты глянь… — У человека с длинной бородой и пышными усами возраст определить трудно, но глаза воина блестели молодо, радостно и азартно. — Тьма их там! Ан прорвались!
— Что там, на дороге? — поинтересовался Олег.
— Ужасти что! — расхохотался воин, хлопая себя по груди, по бежевым кольчужным складкам. — Кровь, крик, вой! С первого раза запрудились — так нежить половину торфа с кровью и мясом смешала. Опосля назад все покатились. Там попытались сгинувших счесть — да кто ж разберет? Наше дело молодецкое. Али слава, али тризна — а всё веселье! Многие спужались, повернули. Отказались по болоту идти и от клятвы отреклись. Ан и бояре многие повернули. А иные порешили — един раз живем! Всё едино Мары Ледяной никто не минует. Броню надели, да вперед на скаку. Мыслю, сотен пять пошло с нами… Где мои-то?
— Много полегло?
— Первых не сочли, ведун, — отмахнулся тяжело дышащий воин. — А о броню нашу нежить зубы-то пообломала. Ни единого, чтобы падал, не углядел. Однако, мыслю, мог кто и упасть. Разогнался я лихо, вперед вырвался. Вот мои… Эй, Бренко! Жирята, здесь он я!
Дружинник побежал за своими соратниками, а Середин, отступив за повозки, чтобы не сбили с ног, стал провожать прибывающих глазами. Поток быстро иссякал — теперь всадники выезжали уже не полным галопом, а тяжелым шагом, многие и вовсе выбирались пешими. И все до единого были с головы до ног залиты кровью. Пара покачивающихся дружинников, что выбрели на гребень увала и бессильно уселись при виде лагеря, привалившись плечами друг к другу — и всё закончилось. Больше никого из отставших и раненых криксы с болота не выпустили.
— Как же мы назад выбираться станем, боярин? — бесшумно подкравшись, шепотом спросила Даромила.
— Нам бы туда доехать, милая, — усмехнулся ведун. — А уж потом и об обратном пути думать будем.
— Далеко нам еще, не знаешь?
— Кто же его знает, — пожал плечами Олег. — Однако раз болото встретилось, значит, мы где-то в низине. Реки теперь часто встречаться будут. Глядишь, одну из них кровь ворона и опознает. Давай спать, утро вечера мудренее.
Новым днем почти все воины надели доспехи, привесили к лукам седла палицы и шестоперы, напялили остроконечные шеломы. Олег, покачав в руках подаренную князем Владимиром крытую бархатом бриганту, убрал ее обратно во вьюк. Вряд ли колдун станет повторяться в своих уловках. Тем более, зная, что путники готовы к нападению. До сих пор он действовал неожиданно, и оба раза едва не добился успеха. Только чудом вовремя проснулся Олег, когда в лагерь проникла минди, и только чудом вчера вечером решились на прорыв отставшие от первой группы воины — и то не все. Рать уменьшилась втрое по сравнению с позавчерашним днем и почти вшестеро, если вспомнить огромное войско, собравшееся у святилища. Коли так и дальше пойдет — дней через пять и полусотни охотников за сокровищами не останется.
— Будет что-то новое, новое… — оглядываясь, пробормотал Олег и потер примотанную к запястью тряпицу. Не греется пока крест, не боится.
— Чего молвишь, боярин? — повернула голову Даромила.
— Ничего, красавица. Ты правь, правь. Не то приключения прозеваешь. Ты ведь за ними из дома убежала?
Кровь ворона вела Чеслава по самому краю широко раскинувшегося луга, алого от распустившихся тюльпанов. Справа от ратной колонны возвышался плотный, почти черный бор с высокими многовековыми соснами и густым молодым ельником, заполонившим все свободное место между стволами. За такой стеной можно армию спрятать — даже в двух шагах пройдя, не заметишь. Но у колдуна, что затесался в общей рати, если дружина и была — всё равно шла в общих порядках.
Вскоре после полудня лес резко ушел влево, подмигнув на прощанье крохотным озерцом. По лугу тут и там начали появляться кустики, разрастаться, смыкаться, и уже часа через два путники оказались в плотных, но низких зарослях из березок, ивового кустарника и, как ни странно, светлых, пахнущих смолой елочек. Олег каждую минуту ждал, что уж теперь-то они точно застрянут — но каким-то чудом проходы находились. То деревца слишком далеко друг от друга росли, то молоденькими оказывались и подламывались под днище возка. Временами на пути попадались прогалины метров десяти шириной, в центре которых росли очень странные деревья. По коре и листьям — некий гибрид между березой и липой. По толщине ствола — ровесники князя Черного. Но самое странное — деревья не росли в высоту, хотя ничего вроде этому не препятствовало. Толстые, с человеческую ляжку, сучья тянулись над землей на высоте полуметра в разные стороны на пять-десять шагов, осторожно растопырив ветки с листьями, словно боялись высунуться над другими кронами. Пару раз Олег даже слез с телеги, потрогал уродцев, посидел на сучьях, пощупал землю. Крест не грелся, специальных лунок для посадки явно никто не делал. Всё как обычно. Просто из обыкновенных семян выросли мутанты. Причем во множестве.
— Если нам придется ночевать среди этой ерунды, — сообразил он, — то общий лагерь надо будет разбить на множество маленьких стоянок. Так и просится нападать и вырезать поодиночке.
Но опасения Середина оказались напрасны. Еще до вечера боярин Чеслав вывел путников к речушке шириной метров пятидесяти с чистой, прозрачной водой, песчаным дном и обрывистыми берегами — правда, высотой метра в полтора, не больше. Он же первым спустился к воде, принялся черпать ее ладонью и пить. Утолив жажду, выбрался и решительно направился к Желане. Это означало — привал.
Его примеру последовали все остальные путники. Они пили, отмывались от успевшей засохнуть торфянисто-кровавой жижи, просто отчищались — от пыли, грязи, от кровавых потеков вокруг забинтованных ран. Лагерь вытянулся почти на полкилометра вдоль реки. Кое-где у самой кромки воды поднимались редкие деревца, но в большинстве заросли отстояли от нее метров на двадцать — словно линейкой кто отмерял.
Чуя, чем пахнет дело, Олег наскоро ополоснул сапоги — крест на руке неожиданно запульсировал, возможно, «учуяв» кого-то из мавок или русалок, — потом прихватил топорик, направился в заросли и сумел-таки среди тонких молодых деревец набрать охапку какого-никакого хвороста, причем некоторые сучья были даже толще его руки. Наградой стала горячая перловая каша, щедро заправленная сушеным мясом — на этот раз из его старых запасов, — и кисленький, чуть розоватый отвар из шиповника, который Даромила подсластила медом. Остатки каши, но уже холодные, были и на завтрак. Хотя теперь она казалась не ароматной и рассыпчатой, а липкой и сальной.
Чеслав бодро двинулся вниз по реке, но уже через полторы версты неожиданно вернулся к Желане, затоптался рядом.
— Ты чего, милый мой? — обняла его девушка. Минутой спустя боярин опять двинулся вперед, но как-то неуверенно, постоянно оборачиваясь на свою защитницу, пока, наконец, не споткнулся, вывернув из земли что-то серое, овальное. Вскочил, двинулся дальше. Однако один из храмовых воинов предмет подобрал, повертел перед собой, добежал до реки, сполоснул и, выбравшись обратно на берег, вскинул над головой. Рать взорвалась радостными криками: это был череп.
— Пошто гомонят-то? — закрутила головой Даромила.
— Это значит, что здесь были люди. И не просто были, а сеча кровавая случилась, али еще чего, раз уж кто-то без тризны остался. Может, не всех собрали. А может, сил не осталось, вот и побросали чужаков…
Заметив невдалеке белую палочку, Олег спрыгнул, присел, раздвинул траву. Кость. Берцовая.
— Чего там, боярин?
— Да звери, видать, кости растащили… — без особой уверенности ответил Олег. Он вернулся на облучок, нашел косуху и, несмотря на теплынь, накинул ее на плечи. Проверил, как вылезает кистень, и выпустил его петлю наружу.
— Ты чего, боярин Олег? — забеспокоилась девушка.
— Примету одну вспомнил.
Ведун теперь больше смотрел не по сторонам, а под ноги, а потому очень скоро заметил то, что и ожидал: сразу несколько серых проплешин среди осоки. Он слез с телеги, поводил по траве ногой, глядя на кости.
— Что ты там выглядел, ведун? — поинтересовался один из ехавших за телегами ратников.
— Еще два черепа…
— Видать, тут князь Черный с хазарами и бился, коли столько покойников разбросано.
— Бестолочь ты, — глядя через прибрежную осоку на воду ответил Олег. — У реки Смородина завелась уродина, и ну от той уродины в родину тикать… Сказывали люди, у реки заговоренной кости грудами валяются. А мы уже третьи кости находим.
— Помыслил, ведун, Смородина река эта? — расхохотался дружинник. — Так ведь та река за смолу горящую так названа! Здесь же вода сладкая, да холодная. Но-но, милая!
Он пустил лошадь к реке, заставил спрыгнуть на песчаную отмель, наклонился прямо с седла, зачерпнул воды и поднес ко рту.
— Рази это смола, ведун? Подь, попробуй.
— Если это рубеж заговоренный, — негромко предупредил Олег, — то попить тебе река даст, заговор воду не бережет. Но вот переправиться через русло он тебе не позволит.
— Как не позволит? Здесь же мелко, всё дно насквозь видать.
Воин потянул правый повод, поворачивая коня поперек реки, пнул его пятками и… В тот же миг вокруг несчастного взревел огненный смерч, вверх полетели крупные куски пепла, выстрелил, как хвост улетающей ракеты, сизый дымок — и человека не стало вместе с лошадью. Над берегом пополз приторный запах свежей хвои.
— Нашли… — сглотнул Середин. — Только сдается мне, силы своей заклятие почему-то не потеряло.
Подбежали храмовые воины, замерли на краю берега.
— Что это было, ведун?
— Угадай с трех раз, мудрый Явор.
— Но… Но мы же пили из нее вчера!
— Я помню, — кивнул Олег. — Однако заговор не обязан делать реку смоляной навсегда. Скорее, он превращает ее в огненную Смородину, неодолимый рубеж меж Явью и Навью, лишь когда кто-то пытается реку перейти.
— Ты уверен?
Середин перевел взгляд на Чеслава, что уже опять стоял рядом с Желаной, крепко держа ее за руку. Пожал плечами:
— Голову на отсечение не дам. Надо Калинов мост искать. Если это та река, то и мост быть должен. Дальше поехали. Туда, куда Чеслава кровь ворона тянула…
Войско молча тронулось дальше вниз по течению. Весть о том, что они добрались до цели своего пути, должна была обрадовать многих — однако зрелище исчезающего в огненном сполохе товарища не очень-то навевало веселье. Стало понятно, что так просто сокровища князя Черного в руки не дадутся.
Впереди послышался легкий хруст, испуганный возглас.
— Смотрите! — Это копыто коня раздробило тонкие кости предплечья, лежавшие на пути колонны. — Еще одни!
Человеческие кости попадались всё чаще, между ними начали встречаться обломки мечей, сломанные луки, ржавые лохмотья кольчуг, прогнившие насквозь шеломы. Всё труднее было коням находить место, куда поставить копыта и в воздухе слышался непрерывный хруст. Река повернула вправо, но стена молодого леска продолжала тянуться на юго-восток по прямой. С облучка различался блеск воды где-то в полукилометре впереди. Значит, описав широкую петлю, река возвращалась обратно, образуя широкий мыс. Мыс совершенно белый, словно забывший о том, что зима давно ушла. Но только землю покрывал отнюдь не снег. Толстым слоем ее устилали человеческие костяки: лежащие один поверх другого черепа, ребра, позвонки, кости рук и ног.
Передовые ратники натянули поводья, не решаясь скакать прямо но останкам. Даромила тоже остановила телегу. Олег слез, пошел вперед.
— Видать, здесь бились… — уважительно снял с головы шлем дружинник в богатых доспехах. А может, и боярин. Остальные воины были вооружены попроще.
— А может, и нет, — покачал головой Середин. — Может, до нас еще кто к реке Смородине и княжескому кладу дорогу проведал. Да так здесь и остался. А может, и не единожды рати сюда за сокровищами приходили. Эх, где наша не пропадала…
Осторожно ступая, ведун двинулся вперед, к огромному гранитному валуну, заметно выпирающему вверх на самом берегу. Совсем не наступать на останки не получалось — протискивая ногу между костями, что наверху, Олег чаще всего ощущал под ступней другие, лежащие ниже. Даже зелень, что, стремясь к солнцу, способна преодолеть любые преграды, — и та лишь в отдельных местах ухитрялась высунуть кончики листьев и слабенькие бутоны над страшным мертвенным ковром. Здесь не было привычного жужжания пчел, мух и шмелей, не стрекотали кузнечики, не шелестела трава. Лишь ветер зловеще, по-змеиному шипел, просачиваясь между ребрами и черепами. Однако примотанный к запястью крест пока молчал, прочим угрозам взяться было неоткуда, и Середин продолжал упорно пробираться вперед.
Вскоре к шипению ветра добавился приглушенный рев, похожий на шум водопада, воздух пахнул свежестью. Ведун даже остановился и огляделся еще раз — вдруг пропасть близкую не заметил? Потом сделал последние пять шагов, ступил ногой на камень — и тут же крест упреждающе прижег кожу, распознавая присутствие некого колдовства.
Решив понапрасну не рисковать, ведун отступил, обошел камень сбоку — и увидел, что на том берегу возвышается очень похожая гранитная махина. Два могучих исполина разделяло всего несколько шагов. Зажатая меж ними река бурлила и ревела, прорываясь вперед; над ней висело облако пара, расцвеченное сразу несколькими яркими радугами. Третий камень лежал сверху — точно распорка, что удерживала валуны от падения друг на друга. Он и видом не отличался от классического клина: треугольник острием вниз, основанием кверху. Пожалуй, по нему можно будет даже пройти, как по мосту.
— Не делал бы ты этого, Олег, — сам себе посоветовал ведун, — тут без подвоха быть не может. Слишком уж всё просто…
Однако ноги сами понесли его на камень — ну, как удержишься, сделав такое открытие? Запястье обожгло, словно православный крест превратился в раскаленную добела поковку, в легкие ворвался холодный пар, поднимающийся от реки, в глазах заплясали радужные пятна — но ведун всё равно в несколько шагов забежал на верх валуна и замер… Перед ним лежала не иззубренная и растрескавшаяся поверхность гранитной глыбы, а ровная полоса красной меди длиной не в пять, а самое меньшее в пятьдесят метров и шириной примерно в два шага. Перила на мосту предусмотрены не были — но вокруг ураганные ветра не дули, да и опора на вид казалась вполне прочной, раскачиваться не должна.
— Великая Мара, прекрасная, справедливая и вездесущая, к тебе призываю, богиня вечности, — облизнул пересохшие губы Олег. — Не оставь своей милостью одного старого знакомца, и я клянусь возносить тебе хвалу пять раз на дню до самой новой весны! Ну, трем смертям не бывать…
Он ступил на мост, старясь держаться самой середины и передвигаясь крохотными шажочками. Еще чуть-чуть. Еще… Еще.
— Это еще что? — Олег вдруг понял, что мост стал уже, причем заметно: раза в два.
Он немного поколебался, сделал еще пару шагов. И опять мост сузился — от края до края оставалось не больше локтя.
— Ква…
Ведун оценил оставшееся до противоположного берега расстояние и понял, что такими темпами ширины моста хватит от силы до середины пути. Он колебался не больше секунды, но когда двинулся назад, то осознал, что края медной ленты сдвинулись еще на десяток сантиметров.
— Электрическая сила! — Середин частыми шажками начал пятиться к спасительному валуну — а Калинов мост меж тем уменьшился до ширины ступни, потом превратился в полоску не больше двух пальцев. Ведун замер, думая уже не о том, как убежать, а лишь как удержать равновесие. Мост сделался толщиной в нить но, похоже, продолжал утончаться.
«Как по лезвию меча…» — внезапно вспомнил Олег. Ноги и вправду начали ощущать сквозь мягкую кожаную подошву сапог давление тонкой неподвижной нити. А может — уже и не через подошву? Может, острие моста прорезало ее насквозь и теперь впилось в ноги?
У ведуна появилось сильное желание посмотреть вниз — не капает ли кровь? Но он понимал, что при первом же колыхании потеряет равновесие и рухнет вниз, в прохладный бурлящий поток, во всепоглощающий, нестерпимый жар зачарованной смоляной реки.
— Мара… Прекраснейшая из богинь… Милости…
— Ты начинаешь злоупотреблять моим отношением к тебе, ведун… — В этот раз стройная белокожая богиня смерти явилась с распущенными волосами и в легкой тунике, свободно ниспадающей с плеч. Глубоко посаженные черные глаза смотрели с усталостью, неожиданной для древней бессмертной богини. — Может быть, с моей милостью ты надеешься и вовсе избежать перехода на дальний берег?
— На твою справедливость уповаю, великая… — боясь даже дохнуть, ответил Олег.
— Справедливость требует, чтобы каждый смертный сам заботился о долготе своего века… — Ступая по невидимой нити легко, словно по широкому лугу, подошла женщина. — Но коли забыть про честность… — Она с улыбкой склонила набок голову. — Тогда я могу позволить себе и некоторые слабости.
— Всё в твоей власти, прекрасная…
Ведун качнулся и ощутил, как пробивший его пот покатился крупными каплями и тут же начал заливать глаза, скатываться на губы. Ужасно зачесалась спина. Олег вроде бы поймал равновесие, но почти сразу его качнуло в другую сторону, и он начал медленно, но неуклонно заваливаться вправо, несмотря на все попытки восстановить баланс взмахами рук.
— Ну, давай же чашу, великая! К тебе иду.
— Успеется… — Ледяная богиня раскрыла ладонь, но вместо кубка на этот раз в ней возник посох. — Я слышала твой зарок. Посмотрим, как честно ты станешь его выполнять.
Посох взревел дурным голосом, изогнулся, как змея, стремительно выпрямился и врезался Олегу в грудь. От страшного удара ведун взмыл в воздух, несколько раз перевернулся через голову и с высоты в несколько метров рухнул спиной на высохшие кости. В глазах плыли круги, грудная клетка была точно раздавлена в мелкую труху, легкие отказывались вдыхать и выдыхать воздух.
— Ты как, ведун? — среди кругов Середин с трудом различил лицо храмового воина Явора. — Ты жив? Что с тобой, ведун? Скажи что-нибудь… Ты цел? Что болит?
— Тоже мне, воин! — показался рядом веселый дружинник, что хвалился удачным переходом через болото с криксами. — С камня, как дитятка годовалый, скатился. Айда за мной, ребята! Вон он — берег со схроном княжеским! И переправа, по которой они огненную реку переходили.
— Нет!!! — попытался крикнуть Олег, вскинуть руку. Но из груди вырвался только слабый хрип, а руку из-за резкой боли в груди поднять не удалось. Ему осталось только смотреть из-под руки волхва, как пятеро удальцов поднимаются на валун, бегут вперед — но продвигаются почему-то медленно, очень медленно. Двое задних развернулись назад, их лица исказила гримаса ужаса. Ратники замахали руками, а потом без видимых причин один за другим попрыгали вниз, в воду. Пять ярких всполохов и запах свежей хвои возвестили о том, что река Смородина приняла и эту жертву.
— Бояри-и-ин!!! — рухнула рядом на колени Даромила и принялась царапать лицо ногтями. — Боярин, сокол ты мой ясный, сердечко мое единственное, радость ненаглядная! Как же это та-а-ак! На кого же ты меня по-окину-у-у-ул! Как же ж я тебя отпу-усти-и-ила!
— Хватит уродоваться, — поднатужившись, прохрипел Олег. — Живой я, живой.
— Живой? — отпрянула девушка. — Живой? — Она сорвала с головы платок, вцепилась пальцами в волосы и с восторгом завопила: — Жи-иво-о-ой!
— Ну-ка, отойди, несчастная, — решительно отстранил ее Явор. — Сказывай, ведун, где болит? Что?
— Грудь…
— А ну, помоги, красавица… — Жрец Святовита расстегнул Олегу пояс, задрал рубаху и изумленно присвистнул: — Ничего себе синячок! Ты же на спину падал, ведун! Откуда?
— Всё равно не поверишь… — прикрыл глаза Середин.
— Лежи тихо, целить стану.
Олег ощутил на груди прохладные руки боевого волхва, напрягся, ожидая новой боли — однако ничего не происходило. Минута за минутой теплеющие ладони то чуть нажимали на место удара, то ослабляли нажим, пока ведун вдруг не понял, что боли больше нет — исчезла.
— Как ты это сделал?! — приподнявшись на локте, Середин в восхищении ощупал грудь.
— А как ты ворона от смерти удерживал?
— Ну, так… — пошевелил пальцами в воздухе ведун, не зная, как вкратце на словах передать древнее искусство лечения внутренней энергией.
— Думаешь, ты самый умный? — усмехнулся в ответ Явор. — Сказывай лучше, что с тобой на мосту приключилось?
— А ты ничего не видел?
— Нет, ничего.
— Тогда точно не поверишь.
— Ты сказывай, сказывай, ведун. Опосля решим.
— А если я скажу, что встретил там… — Олег кивнул на валуны. — Саму богиню Мару, которая ударила меня посохом в грудь, да еще и обругала за плохое поведение?
— Калинов мост — это путь в ее владения, — невозмутимо пожал плечами служитель Святовита. — Отчего же ей и не встретить гостя? Странно токмо, не приняла она тебя. Видать, грешник ты великий, коли даже смерть тебя не берет. Хотя, кто знает. Может статься, и милость это за дела твои благие. Наслышаны мы, как ты нежить по Руси изводишь. Дело славное, но долгое. Верно, боги решили, рано тебе еще погибать.
— В вольном изложении, Мара сказала: на бога надейся, а сам не плошай. — Середин наконец поднялся, отряхнул одежду, подобрал с земли пояс с оружием.
Пришедшее за сокровищами князя Черного войско почти всё толпилось у леска, лишь пара десятков самых отважных витязей рискнули выехать на усыпанный костями мыс, но и те к Калинову мосту, спалившему разом пять человек, приближаться не решились.
— Я так мыслю, Явор, — тихо высказался Середин, — никуда заклятье с этих мест не пропало. Как было заколдованным, так и осталось. Никакого клада мы не получим. Может, просто назад повернуть?
— Разве всё должно случаться сразу? — так же тихо ответил храмовый воин. — Подождать надобно. А ну, и тебе доля какая достанется?
— Ты знаешь какой-то секрет? — резко повернул к нему голову Олег.
— Нет, не знаю. Но если здесь останешься ты и твои красавицы, боярин Чеслав станет вести себя спокойнее, сам понимаешь.
— Какие вы всё-таки корыстные, — усмехнулся ведун. — А я думал, ты от всей души, подружиться желаешь. Хороший ты парень, Явор. И к тому же за сегодняшнее я твой должник. Пошли, юрту поставить попытаемся. Поможешь?
— Отчего не помочь? — пожал плечами волхв. — Токмо место нужно от костей расчистить. Нехорошо на мертвецах жить.
— Вот именно, что уважать мертвых нужно, — согласился Олег. — Поэтому на мысу я лагерь разбивать не согласен. В кустах площадку расчищу. Так моей совести спокойнее.
Когда-то Середин слышал, что кочевники ставят юрту за пару часов. У него с храмовыми воинами и двумя помощницами ушло на это полдня. И это при том, что волхвы, как оказалось, имели в сем деле некоторый опыт. Во всяком случае после того, как Олег посрубал под корень весь кустарник, оставив ветви лежать, где росли, — чтобы хоть какая подушка пол от земли отделяла, они сразу указали место, на которое нужно ставить дверь. А потом долго спорили, в каком направлении нужно выставлять решетки: по солнцу, или против. Ведуну задумываться о таком вопросе и в голову бы не пришло.
Наконец мудрецы решили, что самое правильное — ставить дом по коловороту, начали носить и связывать сетки каркаса из тонких реечек. Только на их монтирование ушло не меньше двух часов. Потом нужно было связать и установить крышу, раскатать кошму на стены. Еще труднее оказалось выложить тяжелой двухслойной войлочной кошмой крышу до самого верха. Зато в итоге получился теплый дом диаметром не меньше семи метров, выстланный красно-коричневыми коврами от стены до стены, если и не везде в два слоя, то с изрядным нахлестом. На ковры, кстати, тоже немало времени ушло, хотя носили в семь рук — боярин Чеслав, посмотрев, чем занимается его покровительница, тоже присоединился к работе.
— Ну что, — развел руками ведун после того, как в центре юрты, на месте будущего очага, были воткнуты две рогатки, а поверх положен железный прут. — Коли так уж складывается, уважаемые служители Святовита, прошу разделить со мной кров в этой скромной обители. Без вашей помощи мне бы до зимы не управиться. Опять же, места тут для одного многовато, Чеслава от Желаны не оторвать, а нам у него, как я помню, стражу надобно нести. Или, раз добрались до места, можно за него не опасаться?
— За него можно не бояться, — ответил Явор. — А вот самих себя охранять не мешает. Как мыслишь?
— Согласен, — пожал плечами Середин.
— Тогда смотри. Вон та, дальняя от входа, стена — это священное место. Оно самое почетное и принадлежит тебе по праву. Справа от двери — женская половина дома. Там они время проводят, посуду, шитье, тряпки складывают. Слева — мужская половина…
— Это почему? — перебил Олег.
— По божьим заветам. Исстари так заведено.
— А если мне захочется Даромилу по голове погладить? Что же, мне на правую сторону и не зайти?
— Почему? — засмеялся Явор. — Ведь дом-то весь твой! Ходи, куда хочешь.
— Тогда согласен, — кивнул Олег. — Несомненно, от богов заведено.
— Темнеет, — спохватился волхв. — Давай, ведун, мы за дровами пойдем, ты за водой, а девицы пусть пока посуду свою переносят да обустраиваются.
Снаружи прочие охотники за сокровищами по примеру храмовых воинов устраивались на стоянку. Палаток оказалось всего две, и обе полотняные. Одну хозяин, как и Олег, спрятал в зарослях, вырубив для нее чистое место, вторая белела у самого лесочка. Вокруг походных домов уже горели костры — простые дружинники, как обычно, ночевали под открытым небом.
Впрочем, некоторые бояре тоже. Судя по тому, что войско разбилось на восемь, пусть близко расположенных, но всё-таки разных стоянок, которые насчитывали от десятка до полусотни воинов, минимум шести знатным путникам тоже предстояло ожидать удачи на потнике под потрепанной шкурой, глядя на чистое небо и молясь, чтобы с него как можно дольше не полился дождь.
Три такие стоянки жгли костры всё-таки на мысу — там, где было просторно, где ветер сдувал комаров, а из-под ивовых корней не могла выползти черная лесная гадюка. Может, и правильно… Но всё ж таки не по совести.
— Ладно, не мне судить, — отогнал нехорошие мысли Олег и двинулся к реке.
Присев на берегу на корточки, почти с минуту колебался — из памяти еще не выветрились огненные столбы, пожравшие в течение дня шестерых человек. Потом решительно погрузил в воду кожаный бурдюк… Тот забулькал. К поверхности, распугивая мальков, устремилась череда пузырей.
— Фуф… Ну, коли так, будем сегодня с сытным и горячим ужином…
* * *
В комнате потрескивал телевизор, показывая приключения рисованных белок, за окном подмигивала неоновая реклама. Середин полулежал в своем любимом кресле, изредка прикладываясь к бутылке пива, другая рука свешивалась через подлокотник вниз. Там на коленях стояла Верея и целовала его запястье. Причем всё время в одно и то же место — туда, где обычно был примотан серебряный православный крест.
«Как же я это чувствую? — вдруг удивился Олег. — У меня же на руке толстая повязка?»
Подумал — и проснулся.
* * *
Вокруг царили тишина и покой, в центральном отверстии на крыше поблескивали звезды, тихо посапывали соседи по походному дому. И всё же… И всё же — почему начал разогреваться крест? Храмовые воины не в счет — к теплу от их близости он уже привык и воспринимал его как нечто обычное.
Ведун поднялся, прошел к дверям юрты, приоткрыл полог. На улице слышался тихий шелест, в лагере на молу мелькали какие-то тени.
Тени… Теплый крестик…
— Электрическая сила! — Олег метнулся к сапогам, торопливо их натянул, опоясался саблей, подхватил щит. — Да вставайте же! Нежить в лагере! Трево-ога!
— Трево-ога-а! — снова закричал он, выбегая наружу. — Вставайте! Нежить!
Впереди, размахивая особенно белыми в темноте костями, бежали к нему сразу три непонятные твари. Без крыльев — и то хорошо..
Олег привычно прикрылся от нежитей, что были левее, щитом, без колебаний рубанул правую поперек брюха, перебросил саблю и слева направо снес ей голову и плечо с рукой, отскочил на пару шагов, опять закрылся от левого противника, зарубил правого, еще отскочил, прибил последнего.
— Ты где, ведун? — выскочили из юрты храмовые воины. — Кто нападает, откуда?
— Кто же их разберет в темноте?! — возмущенно рявкнул Середин. — Не наши! А наших бьют!!!
С этим извечным кличем он ринулся вперед, на мысок, где и шевелилось наибольшее число чужаков, заработал в привычном ритме: выпад щитом, чтобы поломать окантовкой кости, взмах сабли. Выпад — взмах. Выпад — взмах. Противники оказались не самыми опасными. С виду — почти люди, причем безоружные. И лишь когда после удачного удара в живот нежити из нее выплеснулось с полведра крови, ведун понял: болотники! Обычно они, конечно, только силы из человека вытягивают. Но до кровопийства от этого — один шаг. А повадки — те же самые.
Как и следовало ожидать, встретив отпор, болотники уползли обратно в реку, но дело было уже сделано: среди почти ста человек, что устроились на мысу, в живых не осталось ни одного. На них, сонных, напали сразу с двух сторон. Убаюкали караульного, сон наслали, да и подкрались, без труда отрезав пути отхода. В темноте, спросонья — разве такую тихую опасность заметишь? Разве разберешься, что к чему, что делать и куда бежать? Да, скорее, большинство и вовсе не проснулись, незаметно перенесясь из мира сновидений в счастливые земли Ледяной богини.
— Линии защитные надобно вокруг лагерей рисовать, — мрачно подвел итог Середин, отойдя на залитый кровью мыс. — Целое войско колдунов, а так глупо попались! Теперь попятно, отчего перед Калиновым мостом кости в четыре слоя лежат?