57
Утром Каспар поднялся до рассвета. Ночью он спал плохо, испытывая перед походом некоторое волнение, однако проснулся бодрым и готовым к любым приключениям.
Поднялась и Генриетта. Ей предстояло взять у булочника повозку со всеми запасами, которые заказал Каспар, и часа через два подвезти к коневодческому хозяйству господина Табриция. Туда же должны были доставить накладные пластины, которые Каспар заказал у кузнецов-оружейников.
– Я пошел, дорогая, – предупредил Каспар Генриетту и, поцеловав ее в щеку, добавил: – Еще увидимся.
Под «увидимся» он подразумевал короткую встречу среди суеты, когда Генриетта доставит возок с продовольствием.
– А Хуберт?
– А что Хуберт?
– Ты забыл поцеловать его.
– Но он же может проснуться и заплакать.
– Если ты не вернешься… – Голос Генриетты дрогнул. – Я даже не смогу объяснить сыну, почему ты его не поцеловал.
– Вот еще, Генриетта, о чем ты говоришь?! Я обязательно поцелую Хуберта, но я вернусь!
С выражением негодования на лице Каспар проследовал в детскую и остановился, глядя на Хуберта. Младенец видел хороший сон и улыбался. Каспар решил, что это добрый знак, не может младенец улыбаться, если его отец отправляется на верную смерть.
Наклонившись, он поцеловал Хуберта в нежную, пахнущую молоком щечку и осторожно выскользнул в коридор.
– Ну что? – спросила Генриетта.
– Спит. И улыбается.
– Береги себя, Фрай, помни, что у тебя есть семья…
– Ну конечно, душа моя, конечно. Меня хранят мои покровители. – С этими словами Каспар приложил ладонь к груди, коснувшись через одежду талисмана.
Улицы были затоплены молочным туманом, который волнами катился вдоль стен и закручивался в водовороты.
Рыночная площадь пребывала в спячке. Повсюду валялись черепки разбитых кувшинов, вздувшаяся рыба, оброненная пьяным паромщиком, и шелуха от лесных орехов.
Пройдя мимо потухших фонарей домов любви, Каспар взбежал по ступеням гостиницы и, стукнув в дверь, разбудил сонного приказчика.
– Желаете комнату? – спросил тот, не открывая глаз.
– Нет, спи дальше, – ответил Каспар и свернул в правое крыло гостиницы, звеня на ходу новыми шпорами.
В комнате, в которой ночевала основная часть его отряда, все солдаты оказались на ногах, умытые и одетые, готовые к действию. Бертран тоже находился здесь в щегольском охотничьем костюме и с дедовским мечом в руках.
– Ура его милости! – воскликнул гном и соскочил со скрипучего стула.
– Наконец-то! – поддержал его Углук. – А когда завтракать будем?
– Ты уже проголодался?
– Конечно. Ночь была такой длинной.
– У тебя же есть деньги.
– Деньги есть, а еды нету. Сейчас все закрыто, просто безобразие.
– Он уже бегал по площади в поисках съестного, – сообщил Фундинул и, покосившись на орка, проворчал: – Жалкий раб своего желудка.
– Ладно, с едой разберемся, запасов у нас хватает. Больных нет?
– Какие больные?! – воскликнул Бертран, пришедший с вечера в хорошее настроение и не утративший его за ночь. – Скорее бы уж оказаться в седле, и в галоп! А гостиницу эту я бы поджег.
– А что, можно? – спросил Фундинул и выжидающе посмотрел на Каспара.
– Ну вот еще! Вы что, с ума все посходили? Никаких гостиниц не жечь! А от тебя, Фундинул, я этого не ожидал.
– Во! А мне всегда говорит, что это я варвар! – не растерялся Углук.
– Аркуэнон, как ты себя чувствуешь? – спросил Каспар, заметив, что эльф, как всегда, стоит возле окна, чистый и аккуратный, а его постель выглядит так, будто ею и не пользовались.
Эльф ответил не сразу. Прежде Каспара эта его манера очень раздражала, пока он не понял, что Аркуэнону просто необходимо чувствовать себя высшим существом, стоящим над всеми.
– Все в порядке, Каспар.
– Мессир, что скажете вы?
Мессир Маноло поднялся с единственного в комнате кресла и, разведя руками, сказал:
– Пока не предвижу никаких трудностей.
– Вот и отлично, тогда мы можем выступать.
– Так как насчет завтрака? – напомнил Углук, сглатывая голодную слюну.
– В хозяйстве Табриция, я полагаю, найдется сыр и хлеб. Но платить будешь сам.
– Заплачу с удовольствием!
