Туркестанский хребет [21] (Оловоразведка) - На высочайших вершинах Советского Союза - Евгений Михайлович Абалаков - RutLib.com

Книга: На высочайших вершинах Советского Союза

Назад: 1935

Дальше: 1936

Туркестанский хребет
(Оловоразведка)

21 мая. Утро не очень обрадовало погодкой: дождя хотя и нет, но сильная облачность.

Навьючив караван ишаков и несколько лошадей, двинулись в путь. Мне попала славная белая лошадка. Чувствую себя на ней вполне спокойно. Ехать не жарко.

Ущелье иногда сужается настолько, что, пожалуй, удалось бы перепрыгнуть. Громады скал нависают над головой колоссальными стенами. Речка, заваленная камнями, почти совсем не видна; лишь сверху пена и злой шум. Долина повернула немного влево, стала шире. Дорожка хороша и ехать удобно.

Слева (ор.)^* первый значительный приток. Шаткий мостик. Мы движемся по левому берегу роки Каравшин. Кругом голые пустынные склоны, лишь выше из–под сплошной шапки тумана виднеются, как кочки, присыпанные снегом, кусты арчи.

Вскоре река Каравшин осталась правее. На месте слияния ее с Джинтыком раскинулись несколько каменных землянок. Здесь отдыхаем и закусываем. Отсюда, говорят, до ущелья километров двадцать.

Поплутали в первом левом ущелье, решив, что тропа должна сворачивать туда. Ущелье узкое и суровое, лишь у самой речки в нежной весенней зелени стоят группы березок.

Следующее левое ущелье оказалось Тамынгеном. Оно сузилось. Тропа пошла круче, под нависающими громадами отвесных скал. Дорожка пробита в отвесной стене, вниз от нее — колоссальный обрыв до реки. Неожиданно дорожка вышла на большую горную поляну и побежала среди зарослей арчи и берез. Взглянул назад и убедился, что залезли высоко: далеко вниз уходит провал ущелья.

Тропа, среди зарослей березы и арчи, пошла еще круче. На ветвях видны хлопья недотаявшего снега, а сверху опять легонько сыпет свежий. Дальше пути нет: на тропу свалилось огромное дерево. Пришлось затратить порядочно усилий, чтобы приподнять его и пропустить под ним лошадей. Подниматься становится тяжелее. Чаще дыхание, медленнее шаг.

Впереди ущелье расширяется, и тропа вьется пологими лугами. Вместе с Андреем Малейновым подхожу к землянкам базы Тамынген. Видимость необычайно слабая, к тому же вечереет.

В землянке жарко и душно. Встречают нас очень радушно. Предоставили нам отдельную комнату.

Вышел навстречу ребятам. На улице снег и сильный ветер. К землянке движется фигура.

— Что, еще далеко?!

В голосе чувствуется отчаяние. Узнаю Виктора Корзуна. Вымотался парень.

Наконец собрались все, кроме ишачьего каравана (видимо, заночуют в дороге). Приятно и весело чувствовать легкую усталость. Все же 52 км пройдено.

22 мая. Облачно. Сквозь облака проглядывают горы и поражают своим величием. Особенно хорош пик на юго–востоке. Он весьма большой высоты и имеет форму Мижирги. Понемножку начала открываться и Оловянная стена, вся обеленная снегом.

Говорят, что до нас целый месяц стояла хорошая теплая погода. Снег сошел и даже ледник протаял до основного льда. Зима здесь вообще не отличается большой суровостью, а в этом году была даже мягче, чем в Алтын–мазаре. Снег удерживается мало; его выдувает.

На завтра намечен выход наверх. Занимаемся пригонкой снаряжения и отбором вещей.

Здешний повар старается как можно лучше подкормить нас. Дмитриев (замещающий начальника) серьезный и хозяйственный человек, очень внимательно относится к нашим нуждам.

Вся атмосфера лагеря сурова, нетороплива и положительна. Все здесь старые «волки», чувствующие себя хозяевами. К нам, прибывшему «молодняку», относятся снисходительно, с любопытством и некоторым недоверием к нашим силам и выносливости.

23 мая. Чудесно ясное утро. Исключительной белизной сияет Стена; без очков невозможно вылезти из палатки. Кругом острые скалистые пики.

Часа через два отправилась наша пятерка с ишаками и проводником, киргизенком Сали. Наша задача — обследовать и забросить грузы как можно выше вверх к леднику. Тропа вьется меж кустов арчи, затем выходит на старые морены ледника с снежными пятнами.

Вдали тропа, как бергшрунд, прорезает снежный участок и переходит на другой берег. Отсюда и начинается собственно подъем на ледник. Встретились киргизы–дорожники. Один из них, отец нашего Сали, решил сопровождать нас.

Снег почти сплошным слоем покрывает морену. Ишаки вязнут и едва бредут, начался тяжелый подъем в обход оползшей тропы. Ишаки вязнут в снегу уже по брюхо. Крики погонщиков, их пинки и удары ишак переносит совершенно равнодушно. Тогда применяем новый способ: общими усилиями хватаем его за уши, морду и хвост, приподнимаем, ставим па более прочный снег и начинаем вьючить заново. И такая процедура почти через каждые 20–30 шагов со всеми десятью ишаками.

У сплошного снежного покрова решили сложить груз. Обратно спускаемся бегом, почти без остановок. Около землянки встречаем подъехавшего Женю Тимашева (Птенчика). Не входя в «хату», он рассказывает нам о своих дорожных приключениях.

24 мая. Утро хорошее. Собрались довольно рано. Тепло распростились с оставшимися и двинулись.

Все чаще и круче подъемы. Тропа, прижимаясь к левому берегу (ор.), вьется серпантином по сыпучему моренному склону.

Наконец довольно пологий осыпной склон и на грани с береговой мореной довольно уютная травянистая площадка. Решено: здесь будет лагерь. Довольны все: и караванщики, и мы, и ишаки. Разгребаем снег, сбрасываем камни. Несколько человек уходят за оставшимися вещами и возвращаются к вечеру с шестью ишаками. Первая ночь в палатках. Мешки явно холодные.

25 мая. Утро. Солнце выходит из–за скалистой вершинки к девяти часам. Дежурит Птенчик.

Первая вылазка на Стену. Наша задача на сегодня — осмотреть путь и ознакомиться с состоянием склона.

Тропа вновь идет по склону береговой морены. Она сильно разрушена и завалена камнями. Вот открылся левый (ор.) цирк, ограниченный высокой стеной, которая увенчана эффектной скально–ледяной вершиной.

Сошли на снежник. Сильно проваливаемся. Под первыми скалами Стены сняли рюкзаки. Часть ребят пошла выше налегке, а затем и мы с рюкзаками. Скалистым желобом вышли на первый уступ. Отсюда стенка. Первая двойка справляется успешно. Затем вторая и третья. Последние я и Мишук Дадиомов.

После траверса еще одного уступа вышли по снежнику к ребятам.

— Хватит! Складывайте вещи здесь.

Кошки, крюки и консервы полегли в один рюкзак и остались на уступе. Осмотрели склон: уступ нависает над уступом, и так до самого гребня.

Спустились довольно быстро — ив лагерь.

Явились несколько раньше условленного времени. Птенчик, конечно, еще ничего не сготовил. Л когда сготовил, оказалось, что лучше бы и не готовил. Почему–то он решил, что лапшу сперва нужно размочить («а то она слишком суха!»), а потом заварить. Рассуждал тонко, а получился какой–то клейстер.

Катаемся у лагеря на лыжах. На снегу корка, поворачивать тяжело.

Ночью долго не могу уснуть. Завтра в 5.30 выход.

26 мая. Рано. Встаем быстро. Холод подгоняет. Решили не закусывать. Я и Андрей выходим на лыжах на перевал. Движемся в боевой готовности, связанные. Ледорубы в рюкзаках.

Утомительный подъем на ледник, засыпанный в этом месте (левый берег) глубоким снегом. Вверху группа трещин. Андрей чуть не ввалился в одну, но вовремя отступил.

Нашли мост к самому левому берегу, на лавинные сбросы. Дальше более полого, но уклон все же непрерывный, с большей или меньшей крутизной. Мешает встречный ветер. Иногда метет. Придерживаясь левого берега, когда зигзагами, когда прямо движемся по обширным снежникам.

Карнизы, которые я разглядывал из лагеря, оказались достаточно внушительными. Решили под ними не идти. Сошли с лыж и… погрузились в снег ниже колена. Полезли на крутой снежник значительно правее перевала. Снег и здесь не держит, поэтому при первой возможности перешли на скалы- Скалы очень хрупкие, покрытые снегом, но все же более надежны. В верхней части попали в непроходимые скальные дебри. Пришлось спускаться вниз, ибо мы были уже выше перевальной точки.

Очень удачно страверсировали к перевалу и… остановились в удивлении. Мы рассчитывали увидеть с другой стороны не менее крутую стену, а там оказалось почти ровное плато с легким спуском на юг. Быстро пошли к перевальной точке. Залезли на скалистый выступ. Отсюда открылась изумительная панорама.

Верхнее перевальное плато широкими снежниками постепенно спускается вниз, переходя в более узкий, пологий ледник. С правого края (левого не было видно) свисают крутые языки сбросов, которые переходят выше в совершенно отвесные стены и изумительной остроты пики. Лавинные желоба строгими полосами режут ребра пиков. А на самом горизонте виден кусочек противоположного Зеравшанского хребта. Прямо на юг, увы, увидеть нового не удалось, ибо хребет за перевалом опять вздымается сильно оснеженной вершиной, поднимающейся отдельными уступами на значительную высоту.

Высоту перевала, к сожалению, определить не удалось — у нас не было анероида. Я занялся зарисовкой. Сильно мешает шквальный ветер. Андрей старается «слизнуть» при помощи резиновой трубки воду с камня, но это ему плохо удается.

Отсюда решили спуститься на плато и вниз, на первые осыпные выходы. Снега по колено, а осыпь оказалась довольно далеко. Замерзли порядком и поспешили обратно по проторенным следам.

На вершине перевального выступа сложили тур. По знакомым местам спускались уже быстрее и увереннее.

Ребята уже давно в лагере. Любовались, как мы мчались на лыжах по склону. Подъем их окончился неудачей: дошли они лишь до половины Стены. Дальше начался очень ненадежный снег, пошли лавины, и они не решались двигаться вперед.

Действительно, в этот вечер мы любовались многочисленными лавинами.

Миша угощает хорошей солянкой (правда, картошка оказалась сырой). Едим с энтузиазмом. Вечером опять снег. Спать тепло.

28 мая. С утра туманно. Сегодня я вызвался дежурить, ибо физиономия моя после восхождения стала жуткой. Предполагаемое обследование перевала вчетвером не состоялось.

29 мая. Утро ветреное и холодное. Лишь вышло солнце, раздался крик дежурного: «Кофе!» Вскочили быстро.

Все кругом засыпано снегом. Ослепительно ярко. Я делаю зарисовки хребтов. Ребята ушли на скалы.

Вернулась первая пара — они ходили на вершинку и очень довольны. Ждем еще пару (Виталия и Корзуна). Увы, их нет, а уже темнеет.

Тревожно. Пошли на поиски. Валя быстро замерзла и вернулась. Идем втроем. Я взял сразу влево, решив пройти кулуар и осмотреть склоны Петуха. Никого и ничего не обнаружил.

Поднялся на гребень. Ветер порывистый и холодный. Вижу на осыпи остальных ребят. Выше всех с камня на камень движется Миша. Перекликаемся. Никого не обнаружили.

Спустился и снова полез выше, траверсируя по ломкой породе. Долез до конечного выступа. Ветер рвет свирепо. На самый вершинный, нависающий камень вылезать жутко.

Влез па гребень, перегнулся — увидел Мишку, кричу ему. Ответ все тот же: никого! Неприятно. Вдруг внизу закричали. Долго Мишук ничего не может понять — ветер мешает. Наконец, зовет меня.

Скатился по снежнику. На осыпи увидел пропавшую пару.

Миша долго прилаживается начать спуск по веревке. Выходит плохо, завязка явно фантастична. Тогда он ищет обхода. Начинаю опускаться я.

У последних скал нагнал Виталия. Оказалось, наши пропавшие заходили на шилу, не предупредив нас, конечно, и там задержались.

30 мая. Виталий и Ленц Саладин ушли в Тамынген, узнавать, где геологи. Остальные пошли на гребень искать олово. Я занялся рисованием.

Вернулись Ленц и Виталий. Ничего нового нет, и геологов нет. Радио молчит — сегодня выходной. Виталий показывал в Тамынгене образцы. Там признали, что это олово.

Наконец появилась пара: Валя с Мишей. Валя еще с дороги ругается и говорит очень быстро. Она очень зла на Виктора, что ее надули — заставили спуститься на перевальчик, а сами спускаться не стали и ушли, оставив ее с Мишей.

Мишук высыпал все образцы, богатые вкраплениями олова. Подошли остальные. Они тоже принесли кучу образцов с хорошими вкраплениями (ах, если бы олова!).

1 июня. Жуткая погодка. Всю ночь ветер и снег, а утром ко всему еще и густой туман.

Виталий ушел в Варух: к начальству, с образцами.

Сегодня варит Ленц и замечательно: чисто, вкусно и много.

Красиво крутят облака. Внизу в долине они заполняют все белесой завесой, на высоте лагеря их разрывает встречным ветром с ледника и клочьями вздымает вверх по скалистым желобам и гребням.

На обед Ленц приготовил «спагетти по–итальянски». Очень вкусно и очень много — едва справились.

Не успел отдышаться, а уже Ленц дает звонок к ужину. Чтобы не обидеть Ленца (а приготовлено действительно замечательно) с криками «ура!» нажимаем и, наконец, поедаем всю шоколадную массу. Из палатки вылезаем с трудом.

Приезжал верховой из Тамынгена. Пока никаких известий нет.

2 июня. Погода опять скверная.

К вечеру делаем лыжную вылазку. Снег мокрый и лыжи получают самую неравномерную скорость. Туман густой настолько, что не знаешь куда скользишь. Я два раза скатился почти до конца ледника.

Уже темно. В нашей палатке собрались все. Шуршит о палатку снег. Фонарик пятном освещает томик Пушкина и смутно чтеца. Каждый хочет прочесть и уверен, конечно, что читает хорошо.

5 июня. Утро очень теплое и ясное.

Занялся акварелью. Рисовал долго и упорно, однако остался недоволен: получилось робко и краски не те. А акварель сама по себе очень хороша: чуть тронешь кистью — и уже полна звучного цвета. Мое желание как можно ближе подойти к цвету природы — убило цвет акварели. Возможно, и недосмотрел. Решил лучше познакомиться с самими красками, и тут только понял, до чего они хороши. Но как ими передать краски окружающей природы — осталось загадкой.

А вечером опять хор. Ленцу очень нравится «Стенька Разин» и он охотно подпевает нам. Но от него мы никаких песен так и не добились.

6 июня. Собрались на перевал с намерением спуститься, если возможно, на другую сторону. Валя и Птенец пошли вниз за крючьями. Мы же поднялись в левый цирк и вскоре вышли за снежные поля. Ноги проваливаются по щиколотку и выше. Погода исключительная: пи облачка и печет крепко. Вскоре нас догнали на лыжах Ленц и Андрей.

Снег перестал проваливаться и идти стало совсем легко. Наметили путь к перевалу — частично по осыпям, а выше по снежнику, спускающемуся длинным языком почти до самого ледника. Все время слегка траверсируем влево. Правый (ор.) кулуар, ведущий прямо на перевал, явно опасен: с правой его стены часто сыплются лавины и камни. Подъем легок и неутомителен.

На перевал вышли довольно рано. Солнце ярко заливает поразительной грандиозности панораму.

Хребты покрыты снежниками, которые пересекались трещинами и ровными большими полями. Вершины высятся острыми пиками и отдельными монолитными темными башнями. В глубине ледник с заметным уклоном сбегает на север. Все опушено свежим снегом. Ярко. Ослепительно. Солице жжет и сверху и снизу. Опасаюсь, как бы опять не обжечь только что поджившее лицо.

Е. Абалаков на одной из вершин Туркестанского хребта

За перевал не пошли: и так стало ясно, что он из себя представляет.

Теперь уже несомненно: тот загадочный тупик на запад от Оловянной стены является верхним цирком этого ледника (или одним из верхних).

Обратно решили съезжать с самого перевала. Скользим изумительно быстро. Ленц кинематографирует, примостившись на выступе. Едем всеми способами, и в одиночку, и цугом. Рядом катится огромная снежная глыба. С колоссальной быстротой, расширяясь в диаметре, она устремляется прямо на ребят внизу. Кричим им. Однако снежное колесо, не докатившись, упало, на бок и застряло.

Снежник кончился. Дальше пошла довольно крутая скалистая стена. Порода оказалась хрупкой и провозились с ней немало. Корзун спустил огромный камень. Мы, не видя его, встревожились, как бы он вместе с камнем сам не выпорхнул вниз.

Снег на леднике размяк, и ноги проваливаются очень глубоко. Наши лыжники, легко скользя, прокатили мимо: они поднимаются на Стену, чтобы снять рюкзак с крючьями и питанием. Расходимся: мы влево, к лагерю, они вправо по склону Стены. Со Стены потоком прошла лавина.

Лагерь 'Приятно почернел, освободившись от снега. Наблюдаем за «съемщиками». Самое интересное — как они покатятся. А покатились здорово: сидя — прямо вниз.

Вернулись лыжники. Опять, как и вчера, раскаты грома и снег, похожий на град.

Завтра выход на Стену. Снег все идет. Если дальше будет так, то навряд ли выйдем.

7 июня. Выход на Стену отменили: опасно.

После завтрака вчетвером идем в Тамынген.

На завтра назначили выход в круговой лыжный переход. Подготавливаем привезенные лыжи к походу. Виктор и Миша чуть было совсем не раскололи лыжи, вбивая гвозди. Сборы затянулись до темноты.

8 июня. Время 3.45. Еще ночь, а у нас подъем. И хотя все было сложено с вечера, вышли лишь в 4.30.

Мне все это напомнило давно минувшее — путь на родные Красноярские Столбы…

Темнота. Колышутся силуэты, поскрипывают лыжи. Кое–где проглядывают звездочки. Полоской светлеет северо–восток. Все ярче вырисовываются черными громадами массивы хребтов. У подъема на ледопад начало светать. На перевале в семь часов. Ветер, но не очень холодный. Облачно. На юг почти ничего не видно.

Ребята взяли влево. Я и Андрей держимся правее, и не прогадали — чудесно окатились вниз.

Снизу обрисовался и второй перевал. Подъем оказался не крутым, но достаточно утомительным. Оглянулся: сзади мрачно. Сквозь клубящиеся облака прорываются почти черные острые пики. Второй перевал взяли в 8 час. 10 мин. Вершины закрыты облаками. Определить, в какое ущелье двигаться дальше, нелегко. Идти на запад, огибая всю группу слева с чуть южным отклонением, показалось очень далеко. Решили направить лыжи правее в расщелину, кажущуюся достаточно широкой. Хорошо, что вчера намочил лыжи, теперь почти гае сдают. С перевала делаю зарисовку хребтов.

Ребята уже начали спуск. Корзун решил спускаться на лыжах и «сыграл» через голову. Спуск действительно крутоват, и снег глубок. В конце спуска — бергшрущц, местами засыпанный. Осторожно обходим его. Справа уходящий почти прямо на север цирк, видимо, он упирается в Оловянную стену. Правый (ор.) гребень цирка не высок.

Поднялись и выяснили, что перевала не существует. Пришлось скатываться на основной ледник, т. е. на огромное фирновое (сейчас снежное) плато, постепенно снижающееся на юг к Зеравшану. При выходе на вторую северную ветвь ледника сделали остановку.

Вышли на ослепительное солнце. Стало нестерпимо жарко. Начался «подлип», к счастью ненадолго. Мы вышли на Стену. Время 11 часов. Глубоко под нами знакомый левый цирк Тамынгенского ледника. Вот и перевал желанный! Он тут же, чуть пониже, прямо рукой подать. Но отвесная Стена настолько внушительна, а нависающие карнизы так велики, что благоразумно воздерживаемся от заманчивого желания проделать спуск по Стене. Отсутствие крючьев убеждает всех, что правильным будет обходный путь.

Время 11.45. Смазали лыжи и покатили вниз. Летим быстро. Ленц кинематографирует. Через 15 минут мы внизу.

Обход Ужбишки занял много времени. Снег стал необычайно рыхлым. Лыжи начали проваливаться. Ужбишка с юга и юго–запада почти целиком скалистая и более доступная. Опять открылась знакомая панорама, которую мы видели еще со второго перевала. Идти еще очень долго и все прямо, в западном направлении. Жарко. Ребят разморило, сбрасывают с себя куртки.

Наконец справа показалась перевальная выемка. Чтобы окончательно выяснить, пришлось еще долго подниматься по левому (ор.) склону, и только выйдя па самый перевальный гребень, я увидел долину Джау–пая и падающий в нее крутой снежник. Вообще, видимо, Туркестанский хребет полого и высоко заходит снежными полями с юга и круто падает на север, образуя глубокие цирки.

Обследовав всю стенку, выяснил, что спуск возможен только у левой (ор.) стены. Подошли ребята. Солнце давно уже скрылось. Подул холодный ветер.

На лыжах спускаться не решились: внизу оказался полузасыпанный бергшрунд, да и склон мог сползти. Связали две веревки и начали спуск, придерживаясь за веревку. Корзун, правда, немного съехал, но удержался.

Миши все нет. Иду ему навстречу. Птенец догадался нагрузить его рюкзаком. Мишук и без того запарился, а с рюкзаком и вовсе отстал. Встретил, взял у него рюкзак, и мы быстро покатили к ребятам.

Лыжи идут чудесно. Жаль, что ниже снег раскис и стал проваливаться. Погода испортилась. Заволокло кругом туманом, посыпая снег. Видимости никакой.

Стало положе. Пошли на прямую. Свежий мокрый снег тормозит лыжи. Идем совсем плохо, а вскоре и вовсе встали; ребята обнаружили под большим камнем целое озерцо воды. Наконец–то вдоволь напились.

Снега меньше. Показались правые склоны. До перевальной долины пришлось еще порядочно пройти вниз. Как–то на последний пятый перевал заберемся? Ребята вымотались окончательно.

Лыжи опять на загривок, и началось медленное и бесконечно нудное шагание с камня на камень по морене, затем по осыпи и так почти до самого перевала — лишь под конец по снегу.

На перевале в 6.30. На подъем ушло 1 час 40 минут.

Теперь — только вниз. Крупным шагом страверсировали до знакомого снежного кулуарчика, по которому поднимались 6 июня, и решили по нему съехать. Первым приготовился Корзун, но что–то застрял. Его опередил Андрей: с крутячка с разбега привычно сел и покатил. Вдруг мы с ужасом замечаем, что вокруг Андрея тронулся и пошел вниз снег.

В следующую секунду стало ясно: лавина!

И Андрей захвачен лавиной. Набирая все большую скорость и мощность, она с грохотам неслась вниз. Можно было видеть, как в самом языке ее трепало человека; показывались то руки, то ноги, то лыжи. Мы видели, что Андрей еще боролся.

Но вот лавина попала на изгиб кулуара, с силой выбралась на левый скалистый склон, со всего разгона врезала Андрея в большой камень и с шумом прошла до самого подножья. Мы застыли от ужаса.

В долине реки Тамынген (акварель)

Рисунок Е. Абалакова

Всем хотелось думать, что Андрей остался на камнях выше, но то что лежало и не двигалось — рождало самые ужасные предположения. Никто уже не думал съезжать, мы бежали как попало, прыгая, падал, скользя по склону, торопясь к еще может быть живому человеку. Корзун добежал первый.

Еще со склона я увидел, как с самого грязного языка лавины медленно поднялась фигура. Жив!!! Когда я опустился, Корзун уже обмотал Андрею окровавленную голову. Штурмовка, рубашка, даже лавинные сбросы обагрены кровью.

— Ну, Андрей, идти можешь?

— Конечно. Я чувствую себя хорошо…

— Тогда скорее на лыжи и пошли, пока ты еще нe ослаб.

Надели ему лыжи и пошли. В почетном карауле по бокам я и Виталий. Ленц и Виктор укатили вперед, приготовить все необходимое для перевязки.

Удивительно, Андрей катится вполне прилично. (Это после того, как пролетел под лавиной более полкилометра!) Ну, Андрей, счастлив же ты! Легко отделался. На последних крутых снежниках — палки между нот и тоже скатился без падений.

В лагере быстро усадили Андрея, и Ленц приступил к перевязке. На, голове почти через весь затылок неприятный треугольный разрыв кожи. Между глазом и височной костью глубокая рваная рана. Около губ большой шрам.

Уложили Андрея в мешок, укутали полушубками. Его знобит. Постепенно стал успокаиваться. Жалуется только на бедро, говорит, сильно зашиб. Напоили чаем, накормили наиболее легким и питательным, положили в палатке отдельно, чтобы ему было свободнее.

10 июня. Утро неяркое. После завтрака двигаемся на лыжах в Тамынген справиться об Андрее, которого вчера туда отвезли, а потом в баню. Чудесно скатились (с предварительным заходом вверх).

В Тамынгене узнали, что Андрей задержался здесь не более 15 минут.

К вечеру он был уже в Варухе, а к пяти часам утра в Исфаре. Положен в больницу. Зашивать разрывы не будут — поздно. Температура поднялась: утром 39°. Но он держится бодро.

Мы занялись баней. Много возни было с колкой дров и с водой. Наконец, самоотверженно протопили (дым в основном идет внутрь и дышать невозможно)…

Ждем известий по радио. Наконец получаем: с Андреем все благополучно.

За 1 час 50 минут дошли до лагеря с увесистыми рюкзаками и лыжами. Идет снег.

13 июня. Еще нет четырех, а мы уже выходим на Стену. Темно. Прохладно. Ветер.

Идет шесть человек. У «юрты» забираем веревки.

Поднимаюсь на лыжах но смерзшемуся жесткому фирну. Лыжи сильно скользят. Иду исключительно на рантах. Стало жарко. Снял подшлемник.

Частоколом составили лыжи и первая четверка уже лезет по снежному склону. Я и Виктор решили надеть кошки. Склон не крут — градусов на 40. Идти легко. Снег неглубок. Начало светать, за нами кровавыми островками загорелись облака.

Первая стенка. Я полагал, что Виталий обойдет ее, и был удивлен, когда пришлось подлезать прямо к ней уже по глубокому снегу. Стенка отвесная. Лед слоистый, непрочный. Без крючьев лезть невозможно. Виктор с остервенением забивает крюк, подтягивается, рубит жутко редкие ступени и сверху на ледорубе охраняет меня.

Отсюда до вершины, кажется, рукой подать. Пока вытаскивали остальных — я отправился вверх. Снег глубок. Обошел справа (ор.) открытый участок бергшрунда. Склон оказался достаточно длинным и крутым. У самого верха пошел лед с небольшим слоем рыхлого снега. Начал рубить ступени. Снизу сразу закричали. Оказалось, ледяшки поранили Валю. Пришлось остановиться в трех шагах от гребня. Ждем долго. От бездеятельности ноги начинают подмерзать. Ветер прохватывает до костей. А тут еще Птенчик не нашел времени раньше надеть кошки и сейчас едва–едва стравляется с этим делом. Наконец все подтянулись, прорубили ступени и в 9 час. 30 мин. вышли на гребень.

Открылось широкое снежное ребро. Слева крутой взъем к самой вершине. День туманный. Солнце взошло и скрылось в облаках. Решили рыть пещеру. Работы хватило надолго. Тремя ходами врылись в снег.

Туман сгустился. Видимости никакой. О дальнейшем продвижении не может быть и речи. Выжидаем. Сварили суп. Погода не проясняется. Если нельзя вверх, нужно начинать спуск.

Стометровая веревка повисла на вбитом крюке. Корзув и я опускаемся первыми, просто держась обеими руками за веревку. Виктор свез весь снег — получилась чистая ледяная дорожка.

Ниже пошли быстрее по очень глубокому снегу. Над бергшрундом задержались. Оказалось, за истекшее время он сильно обвалился. В том месте, где проходили следы, теперь зияла глубокая и широкая трещина. Попытка обойти ее слева не удалась: просто жутко было переходить по явно ненадежному мостику. Пошел Виталий и сейчас же заявил, что мы пошли неправильно, что следы должны идти правее. Прошел удачно, но конечно, не по следам. Справа появился еще бергшрунд. Поискали по стенке место спуска. Снег держится очень ненадежно, каждую минуту можно ожидать пластовую лавину. Маленькие лавины идут беспрестанно. Спустились довольно быстро по двойному концу веревки, укрепленной на крюке.

Склон спал положе. Сбросов нет. Теперь и лавины не страшны. Сквозь рассеивающийся туман виден частокол наших лыж (издалека — как натыканные спички). Сбежали до них быстро; Ленц и Птенчик последними, стягивая веревку. Опять все у лыж, и все благополучно. Точно в подтверждение удачи справа с шумом прошла лавина. Ну, теперь она не страшна!

Снег мокрый, но лыжи пошли. Через 20 минут лезем на последний подъем по сыпучей морене к лагерю. Громкими криками пугаем дежурившего Мишу.

Хорошо в лагере, хотя кругом снег и туман. Нам подвезли снизу фрукты. Они еще зелены, но все же очень хороши.

А снег валит без передышки весь вечер, всю ночь.

14 июня. Целый день идет снег. Отсиживаемся. Читаю А. Толстого — «Петр Первый». После обеда пришел геолог Троянов.

Показываем ему образцы. Геолог в этом районе впервые и знает его еще плохо. О приезде начальника никаких определенных сведений пока нет. Побеседовали обо всем. Напоили гостя чаем. Наша компания пришлась ему по душе. Ушел, обещая прийти еще раз, уже с Вороновым.

18 июня. Ночь. В 12.15 выход. Идем на Зеравшан. Луна фантастическим светом заливает ледник и вершины. Движемся медленно — нагрузка большая. На подъеме перевала сняли лыжи. В темноте с особым вниманием перешли значительно раскрывшиеся за последние дни трещины. И опять на лыжах — до самого перевала.

По знакомому пути лезем на перевал. Снег держит хорошо. Внизу он довольно глубок. Ветер шумит на гребне и поднимает снег. На перевале долго ждем отставших Мишу и Валю. Ленц ушел вперед. За ним и Корзун не выдержал — ноги, говорит, мерзнут.

В 4.30 начинаем спуск. Внизу опять ждем, и очень долго, Мишку. У него какая–то боязнь спусков: идет неимоверно медленно.

Наст настолько жесткий, что и боком несет — повороты делать нелегко. Поднялись немного и свернули вправо, к скалам.

Как лодки по округлым гладким волнам, скользят наши лыжи. Плавно и постепенно разворачиваются горы. За неясной линией ближайшего увала провал кажется особенно глубоким. Ледник, стиснутый острыми пиками, поворачивает на юго–восток и глубоко уходит вниз, в темноту ущелья. С одного полого округлого увала вылетаем на другой. Ветер бьет в грудь, хотя совершенно тихо. Зарей нежной обагрило вершины, а внизу еще лежит синеватая мгла. Обледеневший наст шипит под лыжами и увалы бегут назад. Впереди плавно покачивается пара лыжников. То поравняются друг с другом, то один вдруг уходит вперед или в сторону, то, скрестившись, они меняют места и снова выравниваются в пару. Кругом все гладко, округло, нет ни трещинки. Раздолье!

Первые камни. Вскоре и морена. Двигаемся вдоль нее. Небольшие промоины берем с ходу. Все больше чернеет морена, все грязнее снег. У большой морены оставляем лыжи и, стараясь идти по замерзшему фирну, быстро движемся вперед. Ущелье впереди сужается и резко поворачивает вправо, на юг. С левого склона, с крутых и красивых % снежных вершин сползает ряд мощных ледопадов.

Вновь перешли на морены, вначале почти ровные, затем все более и более бугристые. Слева показалось ущелье. Оно развертывается все шире и шире. И вот перед нами большой ледник, рыжей мореной вклинивающийся в наш. Это несомненно тот, который отходит от Тамынгенокого перевала. Другой не может быть (а мы уже думали, что не сольется с нашим).

Лезем левой стороной. Пересекли впадающий ледник. Отсюда открылся вид на язык и выход из ущелья. Виден клин солнечной широкой долины. Противоположный склон какой–то яркой игрушечно–зеленой окраски и над ним эффектная снежная вершина. Снежные языки спускаются низко и лежат прямо на зелени лугов. Слева у выхода из ущелья виднеется полоска тропы.

Еще долго «ныряли». Нашли несколько образцов. Пересекаем ледник и спускаемся с языка по крутым лавинным сбросам (весенним). Зашумела речка.

Дно долины завалено отбросами ледника: камнями, щебнем. Кое–где проглядывает травка, какие–то большие листья, похожие на лопух, и заросли сухого кустарника. Здесь же обнаружили остатки костра и едва заметную тропку.

Речка вплотную прижимается к правому склону. Пролезли по камням у самого берега. И вот мы в долине Зеравшана!

Ярко ударило солнце. Оно заливает вдали всю широкую долину. Слева расплылся буграми широкий язык Зеравшанского ледника. Совершенно неожиданно справа увидели Киргиз–рабат и отходящий от речки арык.

Прошли почти всю долину, ибо река Зеравшан течет под левым берегом.

На обратном пути попали к киргизам. Спугнули целый выводок ребятишек — бросились врассыпную к дому из булыжника. Прошла молодая женщина, ускорив шаги, едва заслышала наши голоса. Из дома выскочила собака. Мы решили повернуть назад.

Теперь уже идем правым (ор.) берегом. Путь значительно легче — между осыпью и мореной. Иногда попадаем на старую заброшенную тропу. Бугров меньше.

Солнце поднялось высоко и печет сильно. У прозрачного моренного ручейка закусили сахаром и сухими фруктами. Довольно быстро добрались до выдающегося ледника. По пути делаю краткую глазомерную съемку.

До оставленных лыж поднимались довольно долго. Снег начал размякать. На лыжах пошло легче; «отдачи» вначале не было совсем.

Время уже около двух часов. И с каждым километром все тяжелее. С одного взъема па другой, а их бесконечное количество. Добрались до скал, где оставлены вещи. Подкрепились еще немного, отдохнули и, нагрузившись оставленными вещами, двинулись дальше.

От вершины потянулись тени. Тень от Ужбишки скоро накрыла и нас. Лыжи начали сдавать. Пошли елочкой. А подъем длинный.

Подходим к пещере. У пещеры согнутая фигурка Птенчика, с головой всунутой в швейцарскую палатку.

—Здравствуйте, друзья!

В пещере тепло и уютно. Нас ожидает горячий суп и вода. Товарищи рады, что мы обследовали такой длинный участок. Они обследовали два выхода, но каситеорита оказалось довольно мало. Завтра намечаем слазать на шток, обследовать последние выходы.

Укладываемся с Мишей в мой мешок. Все очень устали: не спали целую ночь и прошли по горам более 50 километров. Спал неплохо.

19 июня. Солнце уже взошло, но холодно, ветрено и облачно. Иногда пересыпает снежок.

Сговорились с Мишу–ком сходить на вершинку. Подъем довольно опасен и без веревки не обойтись. Ленц с Птенцом дежурят на гребне, стравливая ж подтягивая 140-метровую веревку, по которой идут разведчики.

Крутой гребешок с карнизами подходит к скалистой башне вершины. Скалы очень сыпучие. Оставляю ледоруб внизу и начинаю подниматься. Лезу аккуратно, по возможности расчищая путь от шатающихся камней. Вылез на вершину. Верхушки пиков застилает сплошная пелена облаков. Делаю план Тамынгенского ледника.

Мишук поднялся до скал и упорно хочет лезть по ним. Я, как моту, отговариваю. Прошу, чтобы он взял мой ледоруб и с ним траверсировал по снежному легкому пути, ибо вниз по скалам спускаться очень опасно, а чтобы идти в обход, нужен ледоруб. Но снизу Миша упрямо кричит:

— Лезу с ледорубом по скалам!

Я отвечаю:

— Глупо. Лезь в обход!

Послушался.

Всматриваюсь кругом. Ребят не видно. Но с гребня увидел их на штоке. Возвращаются.

Стена круто падает вниз. Видна лишь верхняя часть и отдельные выступы. Дальше обрыв до самого ледника — почти километровая глубина. Долго мучаются ребята на отвесных скалах кулуара, забивая и выбивая крючья. Наконец начали вытягивать веревку по крику снизу. Показались головы. Потянули во всю, едва успевают перебирать ногами.

— Ну, как? Есть образцы?

— Совсем ничего нет!

Досадно. Быстро сбегаем. Подкрепились консервами и «мороженым», собрались и спускаемся вниз…

22 июня. С утра начало хмуриться.

Я, Ленд и Миша идем в Тамынген. Падает легкий снежок. Быстро сбежали вниз. Ух! Сколько цветов расцвело! Как поднялась трава за время нашего пребывания в снегах… В Тамынгене искренне удивляются, почему мы так редко спускаемся вниз.

Не знают, что нас покорила другая красота, — мощная красота вершин, ледников и скал. Нас пленила то сверкающая, радостная и зовущая, то мрачная, клубящаяся вихрями, то гневная и грозная, вызывающая на единоборство, то таинственная, неуловимой завесой скрывающая себя и лишь на мгновение открывающаяся чудесными фантастическими видениями особого мира суровая и прекрасная, вечно зовущая стихия горных вершин.

Первые вести с радиостанции: Андрей выписался из больницы и очень доволен. Сейчас он на усиленном пайке, томится от жары и скуки и рвется к нам, в горы.

В Тамынген вчера приехали геологи. Мой альбом им очень пригодился для демонстрации рудных месторождений. Особенно понравилась составленная мною карта. Геологи подняться к нам не решились, ибо к ним не пришло еще снаряжение — ботинки и прочее. (Они были твердо убеждены, что у нас в брезентовых сапогах они поморозят ноги).

На обратном пути мы нарвали по большому букету чудесных цветов. Ленц поймал богатый кинокадр: киргизы собирают каркас юрты — и отстал.

К лагерю подходили уже в снежную пургу. Снег беспросветный до вечера.

24 июня. Погода ясная. Недостает лишь тепла. Приходится создавать его искусственно и строить второй заветерок. При первой попытке раздеться едва не отморозили ноги. Но потом или уже мы привыкли, или натянутые носки помогли, во всяком случае в промежутках меж порывами ветра казалось даже тепло.

После обеда делаем вылазку. Вначале тяжело. Едва подтягиваемся, ибо дежурит Ленц и, как всегда, изобилие вкусной еды.

Вскоре я опередил ребят и полез вверх. Незаметно добрался до Петушка. Подумал: почему бы не траверсировать его вершину?

При взгляде вниз благоразумие подсказывало, что обратный путь становится все более далеким. Но при взгляде вверх и при мысли о том, сколько трудных мест уже позади и в случае отступления их уже не миновать — отбросил все сомнения. Я лез все выше и выше, брал все новые препятствия.

И вот я на вершине… Ветер рвет. Спешно делаю зарисовки в блокнот и складываю тур. Идет снег. Спуск по знакомой стенке. В одном месте застрял — ни взад, ни вперед — и крутился до дрожи в коленках. Наконец справился.

Крупной осыпью, с камня па камень, острыми скалками (что просвечивают насквозь) добрался до вершины с туром, на которую поднимались в начале этого сезона. Рисую Мын–тэке. Замерз зверски. От холода ледник совсем плохо «улегся» на бумаге — без пространства, без глубины.

Одеревеневшие ноги едва держатся на камне. Тут бы пробежаться, погреться, а нельзя. Постепенно пошел быстрее, согрелся, а затем и вовсе легко запрыгал с камня на камень.

К вечеру налезли облака. Клубятся снизу. Чуть снежит.

Пришел геолог Миляев. Установили еще одну привезенную сегодня палатку. Завтра выход.

25 июня. Подъем в 2.30. Выход в 3.15.

Двое идут на Мын–тэке. Трое — к Черной горе, на перевал и прилегающую к нему вершину для ознакомления с юго–восточным бассейном. Четверо (в том числе и я) выходят на Стену.

Уже на леднике выяснил, что идем не кругом, а в лоб. Предложил идти кругом. Все согласились. Под большим камнем оставили кошки и двинулись дальше налегке.

Лезем на крутую стенку перевала. Снег стал достаточно жестким, держит хорошо. Влезли довольно быстро. С перевала увидели на другой стороне ледника три маленькие точки: это ребята двигаются к перевалу. Как ничтожно малы эти люди среди горных громад!..

Солнце осветило край снежного цирка. Далеко за перевал уйти нам не удалось. Пришлось остановиться: геолог Миляев, жаловавшийся, что ему нечем дышать, почувствовал себя плохо. Стало ясно, что состояние его не блестяще и работать на Стене, если даже и дойдет, он не сможет. Подкрепляемся (Миляев ничего не ест) и начинаем спуск вниз. Если обернуться назад, то можно увидеть, как полоска наших следов идет, идет и обрывается на середине громадного снежного поля…

У ребят замерзли ноги. Отогревают, сидя на камнях близ перевала. Я пользуюсь случаем, быстро делаю глазомерную съемку неясного еще ледника. Спустились довольно быстро с подкатцем внизу. Миляев немного отстает. Вниз по леднику брести легче. Удачно прошли все трещины, лишь Виталий чуть завалился. Я опередил ребят и пришел к лагерю намного раньше других. Десять часов утра — рекорд самого раннего возвращения…

Развел костер. Тихо припекает неяркое солнышко. Подошли еще двое, а к приходу Миляева и чай был готов. Напоил его чаем и уложил, чтобы отлежался, прежде чем идти в Тамынген.

Около трех часов послышались крики. Кричал Ленц. Вскоре я увидел на снежнике две движущиеся точки. В 3 час. 30 мин. ребята спустились в лагерь. Их восхождение на Мын–тэке не состоялось. Как ни бились на скалах — то стенка, то снег по пояс. Пришлось вернуться. А до вершины совсем близко было. Взошли на соседнюю вершину — Пик САВО.

Ленц говорит, что они с ребра Мын–тэке видели ледник Шуровското, текущий от раздельного гребня пика Архар.

Небо безнадежно заволокло облаками. Посыпалась крупа и с ветром зашумела о палатку. В палатках затихло: спят или жуют что–нибудь.

27 июня. Хорошее утро. Ослепительно сияют вершины ледникового цирка.

После плотного завтрака, приготовленного Мишуком, без долгих сборов идем в Тамынген для доклада начальству.

Сбежали быстро. Решили устроить себе отдых на траве в арчевой роще. Кругом цветет прекрасный сад. Темные кущи арчи пятнами резко выделяются на белом фоне вершин. Внизу под нами ковер яркой зелени, испещренный синевой цветов. Солнце пронизывает все горячими лучами. От земли поднимаются испарения и благоухания трав и цветов. Воздух как бы напоен их ароматом.

Наши тела с радостью освобождаются от курток и штурмовок навстречу живительным лучам. Ребята резвятся как дети. Я пытаюсь схватить все окружающее акварелью. Трудно передать всю материальность, всю мощь окружающего. Успел сделать два этюда.

Спустились вниз. Договорились с начальством, что наряду с окончательным разрешением проблемы Оловянной стены поведем работу по обследованию ледника Рама и перевала в Ак–су, а также Гранитного нотка. Задачи очень интересные и приятно, что не нужно вcе время сидеть на одной Оловянной стене.

В лагерь возвратилась уже в сумерки по закрытому тенью леднику.

28 июня. С утра довольно хорошая погода, но уже к обеду Стена закрылась туманом.

Часа в два поднялись топографы. Их давно уже ждут двое рабочих. Топографы передохнули и хотели были двинуться на съемку. Но уже всю Стену заволокло низко надвинувшимися облаками и крупные дождевые капли забарабанили о палатку. Дождь разошелся и, видимо, надолго. Топографы отсиживаются в нашей палатке.

Пришел прораб Троянов и совсем уже к вечеру — Саты—Валды с ишаком, груженным спальными мешками b продуктами.

Дождик (первый за время нашего пребывания), наконец, стих. Топографы ушли, оставив планшет, мензулу и поручив нам поставить для них вешки на жиле.

Читаю письмо из Москвы.

1 июля. Чудесное утро.

Рано. Еще все спят. Я вышел на лыжах. На склоне снег передуло и идти хорошо лишь с левой стороны. Исколесил весь склон. Под конец подошли ребята и устроили слалом меж палок. Валя и Мишук безнадежно застревали среди леса препятствий.

На завтрак Корзун угощает сладкой кашицей в небольшом количестве. Продукты, увы, на исходе, а каравана все нет и нет.

Нет и Ленца, ушедшего в Исфару.

Погода весь день чудесная. Ходим в одних трусах (кожа уже привыкла и не обгорает). Просушиваем снаряжение. Готовимся к походу. Завтра в три часа ночи выход на Стану. Двое (Валя и Мишук) идут к перевалу Ак–су. Сборы, как обычно, с вечера.

2 июля. Встали в три часа. Ночь звездная и не очень темная: видимо, от ярких звезд есть какие–то отсветы…

К перевалу подошли еще в совершенной темноте. Снег на склоне оказался достаточно жестким, идти было легко.

С перевала двое безлыжных (Троянов и Саты—Валды) пошли без задержки по указанному нами пути и сразу же скрылись в темноте. Зашипели лыжи о заледеневший перемещенный наст. Снег жуткий; лыжи бросает в разные стороны. Почти уже внизу обогнал пешую пару.

Медленно двигаемся на второй перевал. Вскоре пришлось снять лыжи и покричать Мишуку (его что–то долго не видно, видимо, опять свалился). Наконец он откликнулся.

На снегу следы.

— Волчьи! — убежденно говорит Птенец.

— Не может быть! — искренно удивляюсь я. Подхожу с фонариком, освещаю и вижу след… скатившегося комка снега.

На втором перевале передохнули, но Мишука так и не дождались, замерзли. Спуск оказался вполне удовлетворительным: проваливаемся умеренно. От перевала Птенец присоединился к пешим. Я же быстро прокатил мимо них и помчался дальше. На последнем крутячке, с ходу попав на невидимый бугор, я основательно приложился о жесткий наст. Еду впереди. За мной трое ребят и вдали — еще двое, заметно отстающих.

Уже светло! Солнце озолотило вершину Ужбишки. Последний нудный подъем позади. Вот и пещера! Но… вместо пещеры — гладкое место и никаких следов. Тыкаю лыжной палкой, припоминая, где примерно должна быть пещера. Никаких намеков. Лыжная палка проходит везде одинаково туго.

Подошли ребята, и тоже начали щупать снег. Потом принялись копать. Вырыли чуть ли не новую пещеру, а на старую никак наткнуться не можем. Подул свежий ветер. Ноги слегка подмерзают. Подошел Трояков и, перекусив, сразу же свалился.

Мы все возимся с пещерой. Птенец уверяет, что копать нужно значительно левее.

Дыру сделали большую и, наконец, стало ясно, что мы наткнулись как раз на вход. Я влез внутрь: от былого простора пещеры едва осталась полотна — настолько осел потолок. Извлек веревку. Быстро забрали из пещеры все необходимое и двинулись к гребню.

Около 200 метров веревки, укрепленной на воткнутых лыжах и двух ледорубах, постепенно начали стравливать за гребень.

Виталий прокладывает следы на снежном склоне. Троянов, опасливо прилегая к склону, ползет за ним. Остальные трое сдают веревку. Дошли до верхнего выступа. Раздается крик «Сколько веревки?». Навязываем еще одну, 30-метровую.

Фигуры скрываются с правой стороны выступа, и вот уже они внизу, на площадке второго выступа. У них теперь самостоятельная работа — обойти второй выступ снизу. Кричим: «На полчаса уходим». Остается Саты—Валды.

Я занялся съемкой и зарисовкой панорамы на пик Гранитный.

Обратно их вытягиваем вчетвером. Тащим чуть не волоком. Троянов совсем лет на живот, едва переводит дух. Виталий кричит: «Медленнее!» Начинаем медленно, но затем ребята опять разгоняют. Наконец показалась голова Виталия, затем вытянули и Троянова. Результаты обследования не блестящи.

Троянова и Саты—Валды сразу отправили вниз. Сами задержались с укладкой вещей и лыжами. Доели «мороженое», сделанное за неимением посуды прямо в снегу.

Птичка несколько раз воткнулся, прежде чем съехать до пологого места. Я боком съехал почти со всего склона. Далеко уже успели уйти пешие, догнал их только около озерка. Троянов крепко устал.

Снег размяк под жгучими лучами. Лыжи абсолютно не идут. Рубаха взмокла. Первым подхожу под перевал. Ищу следы Мишука и Вали. Солнце печет сверху и снизу. Глаза застилает. Подошедшие ребята указывают на надпись: «Ушли домой». Надпись была на снегу» я как–то ее не заметил.

Долго лезем на перевал. Виктор унылым басом ругает погоду и перевал. С его крупного носа капает пот. Саты—Валды, неожиданно пропавший, так же неожиданно появился и уже подходит под перевал. Блаженное дуновение ветерка ободряет. Редкие облачка проектируют тени на яркой снежной поверхности цирков.

Птичка перевалил, но надевая лыж. Мы поехали втроем, к восхищению Саты—Валды (он неравнодушен к лыжам). И съехали чудесно: размякший снег не давал большой скорости и спуск прошел мягко и ровно. Позади нас оставались зигзаги «христианий».

Опять длинный подъем к последнему перевалу. Лыжи по старым следам идут довольно хорошо. Пешие безнадежно отстали. Сзади Птичка месит по следам, без лыж. Виталий ругнул его за испорченный след. Он не возразил (видимо, не дошло) и меланхолично продолжал шагать.

Под перевалом нагнали Мишука и Валю.

Спустились успешно (только Птенец во время одного разворота чуть не сшиб себя собственными лыжами).

Еще с перевала просмотрели правый берег ледника и решили спускаться по нему. Перелезли через первую гряду. Дальше покатили хорошо. И лишь у последнего крутого склона опять зашаркали лыжами. Мишук, как обычно, отстал. Но мы уже не беспокоимся: трещин нет.

Глубоко внизу — ледник. Склон в большей части не виден и сразу бросаться жутковато. Однако после двух «христианий» стало видно, что он широкой лентой убегает круто вниз. Снег хорош, и я смело иду на спуск. Уже снизу наблюдаю за отставшими. Птенчик на расставленных циркулем ногах чертит зигзаги. Валя, присев довольно низко, изворачивается из, казалось бы, безнадежных положений. Все же два раза нырнула в снег. Однако позже с гордостью упорно отстаивала: «Я только один раз». Птенчик тоже разок завалился. Мишук же показался на склоне, когда мы уже за половину ледника перевалили. Я с замиранием ждал, как он съедет… Все обошлось благополучно: Мишук потоптался, потом снял лыжи и медленно побрел пешком.

Ледник обнажил лед и кое–где трещины. На лыжах прошли их гладко.

В лагере у нас гости: геологи и начальство. Сармин с любопытством наблюдал за нашим спуском. Троянов и Саты—Валды пришли значительно позже. Троянов даже осунулся как–то.

Производственное совещание. Доложили о результатах обследования. Договорились о дальнейшей работе, и начальство двинулось вниз. Ленца нет до сих пор.

3 июля. Хороший день. Отдыхаем.

Вчера нам прислали свежих овощей. С наслаждением поглощаем их (в сыром и вареном виде).

Вечером явился, наконец, Ленц и привоз целый ящик абрикосов и слив. Мы с жаром принялись отбирать «помятые» фрукты и «отобрали» больше половины: отобранное поглощалось тут же.

5 июля. Встали в три часа. Выход на Мын–тэке и Архар. Ветерок треплет палатки.

«Архаровцы» решили взять лыжи, чтобы использовать хороший обратный спуск. Темно. Частенько ковыряем ногами камни морены. Идется как–то тяжело: жарко и лыжи на спине мотаются.

На крутом снежном взъеме неожиданно попали на лед и начали скользить. Ребята, при помощи ледоруба, на четвереньках едва–едва влезли. Птенец, помогая Вале (не знаю, насколько реально), поехал вниз, упорно цепляясь клювом. Проехал мимо меня (чуть не сшиб) и так съехал почти до конца. Пришлось–таки надеть кошки. Место для этого неудобное. Круто, все катится. А тут еще сильные порывы ветра с ледяшками затрудняют дело. Зато на кошках сразу легко зашагали вверх.

Вверху группы разошлись: Я, Виктор и Птенчик пошли прямо по ледничку, остальные взяли резко влево и начали подъем по снежнику Мын–тэке.

Чем выше, тем свирепее становятся порывы ветра. Пологими увалами приходим к подножью пика СABO. Открылась стена Архара. Пристально всматриваемся, и ничего утешительного: склон крут. Пятнами на нем проглядывает лед. Слева сбросы. Для прохода намечается лишь одно наиболее безопасное место, но и там до гребня нужно пройти два бергшрунда. Кроме всего этого, мы убеждаемся, что на Архар нужно идти не нашим путем, а по леднику. Мы же забрали настолько вверх, что для подъема на Архар придется порядочно спускаться вниз Вскоре острую вершину Архара затянули быстро несущиеся клочья облаков; шквальный ветер рвал немилосердно; стало ясно, что подниматься в таких условиях не имеет смысла. Решили переключиться на другую вершину и обследовать пик САВО.

Добраться до предвершинных скал оказалось не так–то просто: порывы ветра угрожали смести и часто ставили нас на четвереньки (хорошую услугу ветру оказывали привязанные к рюкзаку лыжи, игравшие роль паруса).

В скалах же продвижение еще более затруднилось благодаря колоссальному завихрению и глубокому снегу. Порыва ветра были настолько велики, что обрывали (и на наши головы) целые пласты снега и крутили их между скал вместе с вихрями снежной пыли и ледяшек. Пришлось сбросить рюкзаки та лыжи и, поминутно защищаясь от угрожающих порывов, двигаться к вершине.

Она оказалась не близко. Перешли на подветренную сторону гребня. Здесь тише. Когда вновь вылезли на гребень, ураганный вихрь яростно силился сорвать три наши фигурки, такие крохотные по сравнению с окружающей гневной стихией.

Маленький тур, сложенный Ленцем, разобрали. Между порывами ветра в банку добавилась еще одна, наша записочка, и тур был воздвигнут вновь.

На восток — громадный провал, на дне которого покоится ледник, стекающий из нескольких цирков (ледник этот уже, конечно, не Шуровского, как уверял Ленц). Мын–тэке отсюда невероятно эффектен. Острым красным зубом торчит он, обрываясь на восток колоссальной стеной. Хороша отсюда и Ужбишка. Высота нашего пика все же метров на 30 выше 5000. Но задерживаться на нем не приходится: снежные вихри заставляют спешить вниз.

Захватив рюкзаки, прямо по скалам спускаемся к седловине. Отсюда на лыжах по обледенелому насту зигзагами пытаемся окатиться вниз. Скольжение происходит исключительно на рантах, разносит сильно. Ноги быстро устают. Птенчик начал отставать. Виктора вообще что–то не видно. Двигаюсь один.

Узкий кулуарчик кончается неожиданно провалом. Делаю частый серпантин около самого провала. Зигзаг вправо, выскакиваю на гребешок, падаю и начинаю сползать. Все попытки удержаться ни к чему не приводят.

Набираю бешеную скорость и на боку, упираясь лишь рукавицами, с шипением продолжаю скользить вниз. Стараюсь только не перевернуться и не полететь через голову… Так и пролетел весь крутой длинный склон. Думал, все не мне прогорит, настолько от трения горела нога и рука. Однако кроме рукавиц и штурмовки (огромные дыры) ничего не пострадало.

Приятно после такого «катанья» съесть полураздавленные абрикосы, окончательно вымокший и испачкавшийся в кармане сахар и двинуться широкими зигзагами дальше. Птенец и Корзуи на этом месте лыжи сняли.

Дальше еду по лавинным сбросам. На другом склоне Птенчик развивает бешеную скорость. С обледеневшего «пупка» пришлось–таки спускаться без лыж.

Чтобы не тащить питание обратно в лагерь, на первой морене расправились с рыбой и прочим. В лагерь пришли рано: без четверти одиннадцать.

Палатки наши в самом жалком состоянии: некоторые совсем полегли на землю, другие дали сильный крен. Лишь «черная» к гордости Птенца стоит непоколебимо.

С Мын–тэке ребята пришли к четырем часам, объявив со скрытой горечью, что на вершину не взошли… Конечно, много жалоб на виновника неудачи — шквальный вихрь, причем каждая партия рассказывала о страшных порывах и убеждала, что у них эти порывы ветра были сильнее, чем у другой группы. К вечеру ветер стих.

6 июля. Хороший день. Отдыхаем.

Явились рабочие починять дорогу. Вскоре пришел караван с юртой. Все это приготовление к приезду начальника Воронова.

Внизу дорожку разделали исключительную, в пору лишь цветами усыпать… Наши многострадальные ишачки идут приплясывая и, верно, думают: «Вот если бы начальство приезжало сюда пораньше, мы бы не ломали себе ног в течение стольких дней и недель».

После ужина, глядя на яркие звезды, запели было песни, да Виталий унял.

8 июля. Опять сильный ветер. Восхождение не состоялось. Я с ребятами пошел под Оловянную стену.

Повстречались с геологами, обследовавшими низ Стены. Они с азартом напали на рудные свалы. Вдруг грохнула лавина и, перескочив как раз через рудные выходы, прошла по еще свежим следам геологов. Как серны, побежали вверх геологи, хотя лавина и без того никак не могла достать их.

Мы набрали образцов. Ребята отправились в лагерь, а я решил двинуться на запад, в цирк. Долго шел по глубокому размякшему снегу. Дошел до остатков лавины, увлекшей некогда Андрея… Сразу же увидел его белый шлем, затем рукавицу. Выше обнаружил кусок лыжной палки и лишь очки разыскивал действительно долго, но все же нашел и их, и целыми. Вернулся в лагерь.

К вечеру на леднике показались фигуры. Первым подошел Майский, сухой и довольно крепкий блондин, секретарь Исфаринского райкома партии, видимо, простой и славный парень. Позже подошел Сармин. В последней толстой фигуре, сделавшей огромный зигзаг, прежде чем влезть, мы сразу же почувствовали начальника Воронова.

Угостили гостей чаем. От яблок, только что привезенных нам, они отказались и, глядя на опустошенный наполовину ящик, удивились: «Неужели вы уже сейчас столько съели?».

Производственное совещание. Поговорили о всех делах. Показали образцы. Майскому я дал свои прожженные ботинки, ибо для него ботинок не привезли и он хотел идти на Стену в сапогах. Ленц снабдил его варежками. Итак, договорились: завтра в два часа ночи гости двинутся на Стену.

Когда они ушли, мы занялись сборами. Шутка ли: двенадцать человек пойдут через перевалы на Стену и это исключая четырех, которые пойдут в лоб. То–то будет суматоха!

Ребята еще долго обсуждали, кто пойдет в связке с Вороновым и как мы будем его «транспортировать» со второго склона.

Вдруг шум шагов и голос: «Где начальник? Записка!»

При свете спички Виталий читает:

«Не пойдем»… Ну, так и знал!

В лагере хохот.

Ленц говорит:

— Завтра! Морген! Рано–рано!..

Опять смех. И еще долго в лагере царит веселое оживление.

10 июля. Ясное утро.

После завтрака (дежурный Миша) явился Ашур и с достоинством подал нам «бумагу». В этой бумаге значилось, что геологи идут на Черную гору (ее было решено разрабатывать) и нас приглашают туда же.

Сборы заняли достаточно много времени, ибо некоторые, в том числе Птенчик, умывались и чистили перышки нестерпимо долго. Вышли прямо на ледник, не заходя в кибитку, но известив о своем выходе страшным криком.

На правом склоне заметили свежие следы, очевидно геологов, и устремились по ним. Солнце ослепительным светом заливает снежники. Вершины купаются в его лучах. Становится жарко. Геологов нагнали на осыпи, за ледником Архара.

Здесь группа разделилась: ребята с геологами пошли дальше, я и Виталий по заданию Воронова покатили на лыжах к ледопаду. Нужно было наметить и обследовать возможный путь для транспортировки руды с Черной горы.

Взяв влево, залезли в трещины. Тогда перебрались вправо и неплохо скатились по уже знакомому длинному снежнику. Снег на этот раз неважный: жесткий, с пятнами свежевыпавшего. Поднялись по впадине между снежником и ледопадом. Это единственное приличное место для спуска руды; правда, довольно длинное и крутое, но спокойное. Выше пошли совсем спокойные поля, по которым мы и дошли до гребня Черной горы, обследовав, таким образом, весь путь будущей трассы.

Геологов нагнали в начале подъема на стенку. Большинство из них чувствует себя неуверенно, особенно обогатитель. Высоко, конечно, они не полезли, заявив, что там смотреть нечего, жилы бедны.

Я полез вверх. У гребня ко мне присоединился Ленц, и по осыпной южной стороне мы вместе полезли к вершинке гребня.

Остальные опустились и отдыхали.

С вершины чудесный вид: на юго–запад — море уходящих вдаль вершин Туркестанского и Зеравшанского хребтов. Рядом — черная стена Архара, длинный белый гребень Верблюда и весь цирк Тамынгена. Перевал глубоко под нами. Наша вершинка лишь немного ниже пика САВО.

Вниз спускались по крутому снежнику. Съехали ниже, чем было нужно, и поэтому пришлось опять лезть вверх, за оставленными лыжами. Ленц, зацепившись, комично кувырнулся через голову.

Птенец пошел за кристаллами, а мы быстро скатились на лыжах. Геологов пришлось ждать долго. Потом сопровождали их, указывая путь, до низа ледопада, где и разошлись.

После обеда посыпала крупа.

В кибитке начальства произошел интересный разговор. Ленц, зайдя туда, как обычно начал восторгаться красотой ландшафта, открывающегося с Черной горы.

—Никакой красоты… Руду, руду давайте! — вдруг закричал Воронов…

Луна купается в облаках над вершиной Степы. Тихо и тепло. Около лагеря появляются Сармин, Воронов и двое подрывников.

— А скажите, как здесь на Невский пройти? — шутит Сармин.

— Удивляюсь я вам, альпинистам, вам все — хоть бы что! Здоровый народ, — говорит Воронов. Поговорили с нами и ушли давать радиограммы.

Начались деятельные сборы. Завтра выход на пик Гранитный.

11 июля. До четырех часов спал очень мало.

Ночь довольно темная. По знакомому уже пути к рассвету подошли к обледенелому «лбу». Надели кошки.

Поднялись на «лоб» и свернули в первый правый кулуарчик. Подъем пошел круче (а у меня того и гляди слетит кошка с левого прожженного ботинка). Валя и Миша сильно отстают. Последний чувствует себя неважно.

На первых скалах расположились завтракать. Мишука ждем долго. Он все припадает на ледоруб: самочувствие скверное.

На гребне нас осветило солнце, ноги отогрелись. Видно, как глубоко внизу солнце осветило белые пятнышки палаток. Время движется к девяти: там сейчас, видимо, завтракают.

Идем по гребню. Делаем частые остановки, поджидая отставших.

К двенадцати часам спустились по ледяному склону с предвершинки и подошли вплотную к самой желтой стене. Попытка взять ее с юга не увенчалась успехом, ибо вбить крючья оказалось совершенно невозможно: трещины очень мелки. Пришлось спуститься немного по снежному кулуару и начать подъем значительно левее, частью по обледенелым и крутым снежничкам, частью по скалам, тоже очень крутым, но большой прочности (что–то вроде гранита).

Аккуратно охраняя, я иду первым на веревке с Валей. Ленц с Мишуком. Много раз пришлось мне вбивать крючья, а Ленцу выбивать их и вновь передавать мне. Наконец дошли до крутого, наискось идущего снежного кулуарчика и уже по нему подошли к самому гребню.

Гребень острый, сильно засыпан снегом. До его вершины дошли быстро. Ее трудно даже назвать вершиной, настолько она остра, но по высоте она равна основной.

4 часа 30 минут. Почти все вершины глубоко внизу, лишь некоторые поднимают свою голову выше, и в их число и Архар. За ним еще вершина (топографы говорят, что это и есть Мын–тэке). Острый пик Ужбишки немного ниже нас.

А на юг и юго–восток бесконечные пики: там Памир. И быть может, одна из тех видимых вершин — пик Коммунизма, но определить, конечно, трудно.

На восток наш пик запрокидывает совершенным, более чем километровым отвесом.

Кричим поодиночке и хором в сторону лагеря, но ответа, конечно, нет. Ленц кинематографирует. Я срочно делаю приблизительную съемку восточных вершин и ледника. Съели банку рыбы и оставили в ней записку, засунув банку (из–за невозможности построить тур) прямо в щель. Скорее вниз.

Ленц предлагает спускаться прямо по южной стене. Жутковато, учитывая, что крючья там забивать трудно… К тому же все равно у начала нашего подъема оставлены кошки.

Удачно (по предложению Ленца) спустились на двойной связанной веревке: нашлось три хороших уступа. Это сэкономило и крючья и время. Веревка мокра и заедает порядочно. При спуске зашибли Мишуку руку. Он и так–то едва на ногах стоит, посерел, осунулся, а теперь и за веревку держаться ему трудно.

Облако крутится над вершиной, задевая ее. Нам это на руку: вершина в тени и снег не очень раскисает.

Еще одно восхождение. Е. Абалаков вкладывает записку

в консервную банку

От кулуарчика начали спуск прямо вниз. Один уступ Ленц забраковал (предварительно насмешливо, с поклоном предложив опуститься по нему). Отсюда пошли на крючьях. Под стеной — в восемь часов. Охраняю Валю на ледяной стенке. Мишук тоже выбрался по веревке.

Красный шар солнца сквозь застлавшие его тучи бросает последние багровые лучи. Очень глубок стал снег, проваливаешься выше колена.

Сойдя в кулуар, сразу сели «на иждивение» и поехали, ибо идти стало совсем невозможно. Спина сначала помокрела, потом закоченела, а потом уже начало очень больно резать и жечь. Но идти невозможно, приходится ехать, преодолевая боль.

Наконец осыпь и ручей. С наслаждением пьем ледниковую воду. Маленьким пятнышком катит сверху Мишук.

В сумерках быстро идем по леднику. Сзади крик: Мишук упал и зашибся. Еще ниже он умудрился легонько растянуть ногу… Ленц и Валя, съехав с последнего круточка, ушли вперед. Я поджидаю Мишука. При луне уже переходим ледник, и в десять часов — в лагере.

Итого вершина взята за 18 часов ходу…

13 июля. Около четырех часов вышли в новый поход. Сразу пересекли ледник к правой стороне. Поднялись на крутой взъем. Забрезжил рассвет. Лезу левыми скалами. Остальные пошли правыми. Рельеф хороший (однако Валя все же напоролась где–то на лед и страшно злилась за это на Виталия).

При подъеме на перевал заметили на леднике одинокую фигуру с собакой, а с перевала увидели всех носильщиков. Я быстро иду вниз, чтобы до подхода носильщиков и рабочих обследовать путь по ледопаду. Ледоиад не очень страшен. Вначале полазал меж трещин, но вскоре ближе к правой стороне нашел чудесный путь.

Носильщиков ждать пришлось не менее двух часов. Наконец первая кучка отделилась от перевала и затем черными пятнышками и группами люди потекли вниз. Такого количества людей перевал еще не видел никогда: 12 носильщиков, пятеро русских рабочих, геолог и мы.

Первыми поднимаются геолог и группа рабочих.

Подождали носильщиков. Некоторые из них были в неподбитых сапогах и сильно скользили. Удивительный народ киргизы! Ходить предпочитают своими путями, а не проложенными, более легкими и безопасными. Очки носить не любят, большинство идет без них, прикрыв глаза платком. А если и удается уговорить кого — из уважения наденут, но очки при этом неизменно находятся на лбу. В руках в лучшем случае палка. И ничего! Не валятся и не слепнут!

Ледник заметно повернул на юго–восток. Не доходя километра три до слияния с ледником Елдаша, геолог неожиданно сбросил рюкзак и сказал: «Вот и лагерь! А вот здесь, налево, наш ледник с оловом».

Место неуютное. Как посередине улицы, прямо на морене раскинули две палатки и сложили поднесенный носильщиками груз.

Живописной группой расположились киргизы. Полулежа ведут нестройный разговор. Одежда у всех одинаковая: черные ватнушки. Но какое разнообразие фигур, лиц, характеров!

Ушли носильщики. В лагере осталось пятеро: геолог, нас двое, да двое молодых рабочих. Рабочие кипятят на керосинке чай — занятие почти безнадежное, ибо керосинка едва дышит.

Я слазал к оловянному ледничку. Осмотрел ледопад Елдаша. Теплый ветер, горячие камни. Долго лежал на осыпной площадке. Обратно резво сбежал по размякшему снегу. Солнце зашло за зубчатую стену, с которой почти беспрестанно шумят камнепады и лавины, и сразу стало прохладно.

14 июля. Утро. Солнышко уже позолотило вершинку.

Быстро спустились до слияния с ледником Елдаша. Отсюда ледник Рама течет почти прямо на юг, и до Зеравшана не более шести километров. Ледопад действительно грандиозный: стеной встает весь в провалах и трещинах. Высота, пожалуй, не меньше четырехсот метров.

Путь выбрали по скалам левого склона (этим путем водил группу в прошлом году Елдаш). Скалы поднимаются вверх террасами, удобными для прохода. Жаль только, что порода крайне хрупкая и сильно разрушена (сланцы). Выше взяли влево от русла потока, по которому лезли. Пошли осыпями и вскоре залезли значительно выше ледопада. Спускаться пришлось порядочно и по довольно неприятным скалам. Геолог лезет смело и неплохо.

Скатившись по лавинным сбросам, вышли на пологий ледник. Трещин совсем мало. Почти к самому ледопаду слева подходит приток. Повернули в него. Осмотрели небольшую моренку и нашли несколько кусков турмалина.

Левый ограничивающий гребень имеет подозрительные желтые выходы. Ледник пологими буграми уходит вверх в северо–восточном направлении.

Печет солнце. Жарко.

Последний крутой подъем — и мы у заключительной стены цирка. Слева она — из охристого гранита с острыми пиками. Правее переходит в крутую, видимо, сланцевую, стену. Полезли меж двумя гранитными пиками по сланцам, оставив рюкзаки внизу.

Скалы некруты, сильно разрушены, масса захватов. Глянул на ту сторону и отпрянул: полный отвес. Кудрявые сбросы грибами приросли к скалистым выступам. Глубоко внизу растресканный ледник вливается в большой ледник Фарахнау, уходящий на юг.

На севере от нас большая вершина, вероятно, Мын–тэке. Меж ней и пиком Гранитным нашего гребня уходит на восток довольно пологий снежник, вполне пригодный для спуска. Но, увы, попасть на него из нашего цирка невозможно.

Сделал глазомерную съемку всего видимого. Хотел все зарисовать, но ребята замерзли. Пришлось спешно спускаться вниз. Сошли быстро, наполовину съехав по снежникам.

Делать в этом цирке больше нечего: все желтые выходы оказались гранитами. Встретили лишь небольшое количество турмалина в пегматите.

От места слияния цирка с ледником Елдаша хотели направиться домой. Но я предложил подняться вверх по основному леднику: нужно было сделать съемку его верховьев, кроме того я предполагал найти там перевал.

Ледник течет полого. Трещин немного.

Обошли гребень, разделяющий два рукава. Открылась опять та же вершина Мын–тэке, а правее действительно обнаружился перевал, целиком снежный и достаточно длинный. Верхняя часть цирка обрывалась ледопадами и заканчивалась стеной, тянущейся от Мын–тэке к Архару. Последний отсюда более легок для подъема, нежели с севера.

Сделал съемку. Спускаемся вниз. Обошли ледопад на этот раз удачно, не залезая высоко вверх. Внизу застряли немного, спутав террасы.

Жарко. Длинным кажется подъем по леднику. В нашем новом лагере — в пять часов.

Завтра уходим вниз, оставив здесь спальные мешки, веревку и кошки.

15 июля. Встали опять с солнышком. Налегке по холодку резво идем на перевал.

Выше ледопада заметили шесть человек, поднимающихся на второй перевал. Наши! Долго перекликаемся, стараясь понять друг друга, но так и не поняли.

У перевала встретили носильщиков и рабочих. Последние сообщили, что Ленцу разбило где–то голову, но, видимо, не очень сильно. Мы встревожились и поспешили вниз. Спуститься по веревке с перевала — совсем пустяки. Завистливым взглядом, отчаянно помахивая хвостом, провожал нас пес, тоже залезший с нами на перевал.

По леднику сбежали очень быстро. В лагерь пришли, когда его лишь только осветило солнце. Время, видимо, около девяти. Часы стоят. В лагере пусто. Ушли все. Вероятно, с Ленцем ничего плохого, коли и он ушел.

Обнаружили свежую картошку и немедленно начали жарить. Я рисую водопад. Замерз на ветру и в то же время поджарился на солнце.

К вечеру сходил в кибитку.

Узнал все новости. За наше отсутствие на Стену ушли 15 человек (наши, носильщики и подрывники). Завтра должен быть взрыв.

Палаток у них еще нет. Однако завтра думают получить и тогда тронуться на ледник Рама. Договорились о снабжении продуктами из их фонда.

Вечером пришли двое рабочих и принесли вам письма из Москвы. Сплю на матраце Ленца, тепло и мягко.

16 июля. Изумительное ясное утро. Встаем с восходом солнца.

Идем к юрте ждать взрыва. Подошел Сармин. Воронова не дождались, он «немного» отстал.

Первый сигнал услышали, лишь только отошли. Ленц же решил, что через десять минут будет взрыв, и начал устраиваться на морене для съемки. Однако мы успели подойти к морене, а взрыва все не было.

От юрт все поспешно отступают. Почему–то здесь оказался маленький парнишка Мишка, бегущий впереди с испуганным лицом. Обитатели юрт собрались около больших камней, присматривая на всякий случай более защищенное место за камнем.

Меня Ленц приспособил в качестве фотографа, сам же целиком занялся киносъемкой.

На гребне показались черные точки людей. В бинокль можно различить некоторые фигуры. Второго сигнала ждали долго. Замерзли. Лишь через час щелкнула вторая петарда. Общее возбужденное оживление: сейчас рванет!

Взрыв.

Черные облачка одно за другим показались над гребнем. Глухие гулы. Вслед за этим склон прорезали полосы лавин.

С шумом, заглушающим самые взрывы, рушатся лавины, красивым каскадом рассыпаясь внизу и затихая лишь у кибиток.

Ленц с энтузиазмом кинематографирует. Я, как заправский фотограф, щелкаю лейкой, перекручиваю пленку и снова щелкаю. Подбегаю все ближе. Эффектные кадры остаются на пленке.

Еще несколько вспышек черных облаков, и на гребне утихло. Ровная пластичная линия его вершины стала похожа на зубчатую стену. Склон заметно оголился. Внизу появились большие языки лавинных сбросов. И все же склон мало изменился. Желаемого действия взрыв не произвел.

Подошел и Воронов. Взрыв ему пришлось наблюдать с более — отдаленного места. Уютно устраиваемся в юрте за чаем.

Договорились: завтра выходим на ледник Рама. Наши продуктовые дела так плохи, что пришлось занять продовольствия у геологов.

Сигнала об окончании подрывных работ не дождались — пошли в лагерь.

17 июля. Утром проспали (будильник встал окончательно). Вышли, когда солнышко осветило вершины. В юрту не заходили, прошли ледником. На подъеме увидел свежие следы. Неужели геологи уже пришли?

Идти прохладно и легко. Я нажимаю. Следы идут дальше. Под перевалом никого не оказалось. Пригретые солнцем, по склону перевала полетели камни. Ловко увертываюсь от падающих «гостинцев».

На перевале встретил носильщиков. От них узнал, что топограф ушел вперед.

С шумом, заглушающим взрыв, рухнули по Оловянной стене лавины и красивым каскадом рассыпались внизу

Вскоре заметил черную точку, опускающуюся с перевала. Вероятно, кто–нибудь со Стены. Пошел навстречу. Фигурка вдруг остановилась и опустилась на снег, да так и осталась. Больной, что ли? Спешу к нему. Подойдя ближе, вижу, что сидит на лыжах. Совсем чудно… Приблизившись, узнал коллектора из раминской группы.

— Как Вы сюда попали? — спрашиваю.

— Я, видите ли, немного заблудился… Потом увидел четырех человек и пошел за ними и зашел на самый перевал, а там совершенный обрыв… Снизу мне стали кричать, что идут на пик, а на Рама дорога обратно вниз… Вот я и еду обратно…

Показал «лыжнику» дорогу и понаблюдал, пока он верхом на палках продвигался вниз.

На ледопаде встретил рабочих и сообщил им о «лыжнике».

—Да это Николай Иванович!.. Эк, куда он попал!

Я пошел вниз и быстро достиг лагеря. Рассказал о встрече с «заблудившимся лыжником»… Ребята покатываются со смеху.

Николай Иванович (он же временный завхоз) пришел значительно позже. На вопросы ребят отшучивался, а потом все же рассказал всю историю своего «блуждания».

Число палаток сразу увеличилось. Вырос целый поселок. Как–то непривычно шумно и людно.

Вечером производственное совещание. Завтра выходим на оловянную жилу. Разработали общий план выходов на восемь дней. Общее количество охвата съемкой более 300 квадратных километров. Сюда входят ледники Рама, Елдаша, Преображенского, Фарахнау и ледник западнее ледника Преображенского. Порядок работы таков: после выхода к оловянной жиле день отдыха. Затем два–три дня на леднике Елдаша. День отдыха. Два дня на леднике Преображенского. В оставшееся время решили обойти все кругам, начиная от Зеравшанской долины.

Вечер холодный. Ночью прохладно даже в мешке.

18 июля. Вышли до восхода солнца. Десять человек начали шумно подниматься по крутой осыпи. У выхода на снежник — отдых.

— Ну, как, до бога сегодня доберемся? — шутит один из рабочих.

Ледник крутыми буграми забирается вверх к зубчатому гребню Оловянной стены. Часто отдыхаем. Некоторым не хватает воздуха, одышка!

Наверху ясно видны желтыми полосами жилы.

Небольшой скалистый участок (наполовину с осыпью) прошли как–то удачно, хотя камни сыпались щедро.

Со снежного гребня открылась хорошая панорама окрестных вершин и ледника Елдаша. Геологи и рабочие занялись пробами с первой жилы, а я полез по ней обследовать дальше. Выбрался на вершину.

Хорошо видны все знакомые вершины: совсем близко Стена. Рядом чернеют склоны Верблюда. Интересующий меня северный склон перевала в соседнюю уходящую на север долину так и не удалось просмотреть — видна лишь часть крутого снежника и бергшрунд.

Памирскую сторону видно совсем плохо — облачно.

С выветренной вершинки, обойдя два жандарма, спустился быстро. По пути старательно просматриваю и собираю образцы.

На первой жиле оказалось приличное содержание олова. Душа геологов возрадовалась. Работа кипит. Камни с грохотом летят вниз. Штабеля образцов растут. Бур медленно, под мерные удары молота, врезается в камень.

Вчетвером (я, Валя, геолог и рабочий Федя) идем через перевал. Солнце уже высоко, снег размякает. Нужно спешить.

Быстро окатились по талому снегу до подножья перевала и полезли по скалам. Федя для первого раза лезет ничего (немного трусит). Но лезть дальше вверх по острому гребню отказался. Обследовали с геологом жилу и спустились вниз.

Связавшись веревкой и надев кошки, я встал на охранении. Валя идет наискось вниз. Придерживаясь за веревку, двинулись Федя и геолог. От камня я лезу первым, предполагая, в случае обледенел ости, на крутой части склона забить крюк. Но снег оказался глубоким. Так и спускались на три веревки. Геолог идет смело и уверенно, Федя — робко и медленно.

На четвертой веревке я подошел к бергшрунду. Бергшрунд довольно порядочный. Прыгать нужно метра три. Сбросил рюкзак, ледоруб и кошки. Вытоптал площадку, примерился и, набрав метров пять веревки, прыгнул… По колено увяз в снег, но удержался.

Следующим пошел Федя. Скороговоркой сказав раз, два, три…, сиганул вниз. Попал в снег (ближе меня, у края бергшрунда), перевернулся, стал было сползать, в последний момент ухватился за веревку и я его вытянул.

Геолог поставил рекорд: хорошо прыгнул и увяз чуть не по пояс.

Валя прыгнула, предварительно сбросив вниз свои вещи. Но неудачно. Приземлившись, перевернулась и поехала на животе щучкой вниз, чуть не напоровшись на собственные кошки. После она утверждала, что сделала это нарочно. В таких случаях бесполезно возражать человеку (я не стал добавлять, что веревка натянулась, и мне пришлось задержать ее дальнейшее продвижение вниз).

Быстро пошли вниз. С ледопада по правой стороне скатились на ногах и вскоре были в лагере.

Рабочие сидели уже за обедом. Хвалились друг перед другом, что очень здорово катились вниз. И это было заметно, ибо все, и особенно спины, сильно мокры.

Обедаем в нашей палатке и очень плотно. Затем бесконечно пьем чай.

Впервые за несколько дней набежали облака и солнце скрылось.

Вечером пришли носильщики с дровами.

20 июля. Среди ночи сильно удивил знакомый крик. Это Виталий и Виктор зашли проходом со Стены. Беседовали часа полтора, они рассказывали о восхождении начальников на Стену. До выхода на ледник Елдаша спать уже не пришлось.

Нагрузка получилась порядочная, посему идем не спеша.

На скалах, в трех наиболее затруднительных местах, у многих ребят подрагивали коленки, несмотря на то, что путь предварительно расчищался весьма старательно. Особенно робели два парня и Николай Михайлович.

Елдаш, сильно груженный, выбирает свои варианты пути.

На последнем спуске к леднику я скатился с очень маленького, но крутого снежника. За мной пошли геолог, Валя и Николай Михайлович. Я съехал наискось и снизу предупредил, чтобы аккуратней спускались, ибо снег проваливается, а внизу ледяная корочка.

Геолог сразу навалился на свою салку всем телом. Она лопнула, и он на боку выкатился на морену. Удачно, даже не поцарапался, видимо, спас полушубок.

Николай Михайлович замялся.

Спускаться начала Валя. Я еще раз крикнул, что внизу яма, осторожней. Валя отошла в сторону, но съехала все же прямо в яму, зацепилась за ледяную корку и полетела через голову. Когда поднялась, лицо ее было в кропи: при полете она рассекла губу и щеку. Возвращаемся назад в лагерь. Самочувствие у Вали неважное: после нервного напряжения начался упадок сил.

В лагере промыл рану и сделал вторую перевязку. Решили идти в основной лагерь. К перевалу шагаем очень медленно. Жарко. Валя часто садится. Вместе с носильщиками спустились с перевала. Вниз уже пошли значительно бодрее.

При нашем появлении выскочил Виктор с диким выражением лица. Как потом оказалось, в лагере поджидался Птенец, который самовольно ушел один на вершину Верблюда. И дикое выражение физиономии предназначалось ему.

Птенец вернулся лишь к вечеру, и на нем сразу же разрядился весь накопившийся за это время запас возмущения. Птенец угрюмо молчит. Не стал даже пить чай и ужинать. Позже появился караван, а с ним… Андрей! Радость великая! Напряженная атмосфера быстро рассеялась.

Побледнел и похудел Андрюша здорово. У него в последнее время в организме были осложнения (воспаление надкостницы). От дополнительного лежания убежал раньше срока. Привез яблок и персиков (от последних сразу же ничего не осталось).

Вечером товарищеское обсуждение поступка Птенчика. Он не оправдывается и говорит порядочную чепуху.

Завтра в четыре часа утра выхожу с Виктором на ледник Рама.

21 июля. Выходим в 4.30. Утро холодное. Подмерзло. Светит луна. Идем легко и быстро. У перевала нас догнало солнышко и осветило вершины. В лагерь на леднике Рама спустились почти бегом. Все спят. Разбудили завхоза, оставили ему лишние вещи, немного подкрепились и двинулись дальше.

Солнце ударило в лицо лучами лишь на повороте к ледопаду. Виктор в восторге от ледопада и цирка ледника Елдаша.

Скалы пролезли быстро. От спуска зычным криком оповестили о своем приближении. В лагере лишь двое рабочих и геолог Наталья Емельяновна. Остальные с рассветом ушли на правые склоны вверх по леднику. Она рассказала, сколько страхов было ночью: вокруг палаток трещины и кто–то два раза провалился. Мы решили пойти на правые склоны навстречу геологам. Связались, однако никаких значительных трещин так и не обнаружили.

Близ второго ледопада на скалах заметили человека, затем еще несколько. Они уже спускаются. В ожидании их, делаю беглые зарисовки Мын–тэке. Наконец все собрались. Подкрепились и начали спуск «а ледник Рама. По скалам найден совсем хороший путь. Лишь в одном месте для верности спустили ребят по веревке.

На подъеме к лагерю далеко растянулись. Солнышко уже зашло за острый гребень.

С Оловянного гребня пришли двое рабочих. Там один парень нырнул в трещину, пролетел метров десять и упал в воду, вымок. Наверх его едва вытянули, связав рубахи и портянки.

Вечер прохладный. Ужинаем при свечке. Спим втроем.

Приняли еще Федю.

23 июля. Будильник в указанной срок промолчал, поэтому выходим, когда уже стало светать.

Идем вчетвером: я, Виктор, геолог и рабочий. Другая группа — рабочие вместе с Натальей Емельяновной — должна опуститься по леднику Рама к Зеравшану и к вечеру встретиться там с нами.

Шагаем налегке. Погодка серая, облачно, но снег все же держит и идти довольно легко. Нас догоняет солнышко.

Спускаемся по хорошим ступенькам. Сразу прыгаем через бергшрунд. Часто делаю засечки и фундаментально дополняю и уточняю прежние. Солнце изредка проглядывает сквозь облака.

Озеро! И на славу: громадное, с зеркальным ледком на водной глади. Даже пить холодновато.

К перевалу Ак–су — длинный, но не крутой подъем. Решили вылезти не на самый перевал, а левее, в выемку между двумя вершинками. На половине подъема на снегу увидели совсем свежие следы кийка.

На перевале холодный ветер. Долго задерживаться и любоваться на глубокую впадину ледника Ак–су не стали. Настоящий перевал остался правее, а от нас уходит вниз почти отвесная диоритовая стена.

Сделав засечки, я полез на вершинку справа, чтобы оттуда снять панораму в сторону Джау–пая. Ребята пошли вниз. Но и с этой вершинки Джау–пая тоже не видно. Однако уточнил, что она южнее, чем у меня было намечено раньше. Бегом спускаюсь вниз. Виктор уже пересек широкое ровное снежное поле и лезет по склону Шпоры.

Перевал к цирку Гранитного округл и мало заметен. Издали увидели на Аксуйской тропе несколько баранов и человека.

У склона Шпоры устроился на камне делать засечки. Уселись и остальные. Вдруг крохотная птичка порхнула прямо в расщелину нашего камня. Ребята принялись ее ловить, но щель узка и рука не проходит. Спустя некоторое время птичка выпорхнула. Однако не прошло и нескольких секунд, как она появилась опять: за ней гнался коршун. Птичка доверчиво шмыгнула мне прямо под ноги и там притаилась. Здесь уж, конечно, поймать ее не представлялось никакого труда. Я взял ее в руки. Желтенькое брюшко птички часто–часто вздымается. Подержал ее минут пять, пока совсем не скрылся коршун, и пустил…

Спускаемся быстро. Трещины почти не встречаются. Вот и стена. Гранитного уже позади. Вышли на морены основного ледника. С удовольствием напились воды и закусили, да так, что от буханки хлеба почти ничего не осталось.

Справа опять знакомые ледопады. Спешу вновь занести их на карту, ибо весь ледник у меня немного сдвинулся на юг. Ниже совершенно неожиданно встречаем двух человек: геолога Никитина и знаменитого проводника старика Елдаша. Никитин поднялся с Зеравшана, где у него база. Район исследований у него обширный, а посему особенно глубоко он не забирается. Сегодня он решил добраться до Гранитного.

Начался дождь. Мы пошли дальше вниз. Набрели на тропу, достаточно торную, а ниже встретили двух таджиков с баранами. Старик–таджик говорит необычайно громко, как глухой. Наших он не видал. Сам идет на Ак–су.

Позже таджики повстречали Елдаша. Последний уговаривал их вернуться: уже вечер, погода плохая, туман, дождь, а они и дороги не знают. Однако не убедил, и те пошли вверх.

Если наши товарищи совсем сегодня не придут, нам придется грустно коротать ночь в одних рубашках. Но, надеясь на гостеприимство Никитина, шагаем вниз.

Почти у самого языка вдруг показались люди, ныряющие с одного бугра на другой. Наши! Они уже у левого берега.

— Почему не правым идете? Там же тропа…

— А черт ее знал! Нас так вели…

Речка прижимается вплотную к левому берегу. Пришлось на крутом обрыве рубить в земле ступени. Перешли удачно, хотя и с риском: в случае падения бурная речка докончила бы наверняка. Геолог Наталья Емельяновна и Федя обошли верхом.

Кругом высокая трава, масса цветов, тепло.

Вернулись Никитин и Елдаш, сильно отсыревшие и, конечно, не дошедшие до Гранитного. Спим в палатке геологов.

24 июля. Облачно. Идем на гребешок осматривать ледник.

Я ушел вперед. Цветов кругом масса, флора напоминает нашу сибирскую. Много болиголова, водосбора, колокольчиков, орхидей и других растений. Увлекся пышным белым и желтым шиповником, залез в чащу и в трусах чувствую себя неважно.

Чтобы толком осмотреть Зеравшан, пришлось полазать еще порядочно. Чистая бугристая морена видна до поворота. Льда — ни кусочка. С левой стороны впадает несколько ледников, и мощный белый пик венчает гребень. Делаю зарисовку. Едва успел кончить — пошел дождь.

Быстро сбегаю вниз к палаткам Никитина. Он вчера приглашал есть козла. Подошли и остальные. Угостили нас супом, и неплохим. Сидим у него в палатке и разбираемся в картах. Никитин сетует, что точных карт нет, что ему приходится сначала заниматься топографией, а потом уже геологией.

25 июля. Сегодня выходим на Фарахнау. Никитин не

пошел, говорит, что будет дождь.

Идем по тропе среди густой травы. Масса сурков.

Дошли до Фарахнау. Оказалось отсюда до Рама не меньше пяти километров. Спустились на морену и приступили к поискам олова, однако кроме порфировидного гранита с богатыми вкраплениями турмалина ничего не обнаружили.

Вскоре надвинулся фронт облаков и повалил снег.

Виктор раскаялся, что не взял штурмовки: продувать стало не в шутку. От снежной бури укрылись под камнем, там же и закусили, замерзнув от молока еще больше.

Беспросветной мглой несутся белые мухи. Ждать не стало сил — быстро выскочили и побежали вниз. Снег ударяет в спину и тает на ней. Мы все же успели сходить на левую сторону ледника и осмотреть там морены, но ничего нового не обнаружили. Еще раз перейдя ледник близ его слияния, вышли на Зеравшанский. Чтобы не мокнуть в траве, пошли мореной. Вдоволь попрыгали с камня на камень, пока наконец, не спустились на тропу.

Никитин уверяет, что это уже последний дождик и с завтрашнего дня наступает хорошая погода. В знак своей полной уверенности в завтрашней хорошей погоде он объявил, что завтра переселяется на Фарахнау.

Напились чаю из пережженного тута (похоже на кофе) и отправились в лагерь.

26 июля. Утро хорошее.

Позавтракав и тепло распрощавшись, двинулись на Фарахнау. Идем по склону залитой солнцем Зеравшанской долины. Жарко. Увесистые рюкзаки крепко налегают на плечи. Свистят сурки.

На морене (на повороте к Фарахнау) вдалеке увидели двух человек и ишаков. Это геолог Никитин и рабочий. Догнали их в ущелье Фарахнау. Никитин идет не спеша, постукивая молотком скалы. Поговорили и распрощались. Никитин на прощанье, щелкнув лейкой, запечатлел нас.

Неприятная моренная часть осталась позади. Вышли на узкий язык льда и быстро зашагали по нему. Кругом блестят и шумят потоки. Полого вверх лентой уходит ледник. Справа вдали красивая скалистая группа, похожая на Ужбу. Слева отвесные стены какой–то большой вершины.

Все шире становится полоса льда и вое меньше и уже морены. Ледник с северного направления начал отклоняться к западу. Из–за стены слева выплыл массив Мын–тэке.

На бурой морене сушим носки и ботинки. Я рисую будущий объект восхождения.

С северо–востока вылезла туча и начала закрывать вершины. Решили спешить на перевал. Если выпадет снег, лезть туда будет очень трудно. Однако и без того досталось крепко: глубокий снег, трещины и частенько крутой и очень длинный подъем дали себя почувствовать. Первую половину пути торю я. Вторую Виктор (ему поручил более благоприятную часть).

Уже начало темнеть, когда выползли на самый перевал. Увы, радости мало: острый гребень и одному негде улечься. (Хорошо уже, что снег перестал. Есть надежда, что тучи разгонит.) Нашли снежную впадину, в ней и расположились, подстелив плащ и палатку Здарского.

Холодно. Все мокрое. Мерзнут и руки и ноги. Отогревались в мешках. Подкрепились банкой фруктовых консервов и залегли. Спали неплохо.

27 июля. Из–за холода рано не встали. Солнце немного не дотянулось до нашего логова, когда мы без рюкзаков вышли на штурм Мын–тэке.

Перевалили по острому гребню небольшую вершинку, спустились в седловину перевала и лишь оттуда полезли по склону Мын–тэке.

Вскоре встретились крутые и обледенелые участки меж скал. Пришлось надеть кошки. На них вышли на гребень и прошли верхнюю часть того самого полувисячего ледника, который виден с ледника Елдаша. Здесь лежит глубокий снег, а внизу осыпь. Чтобы не портить кошки, снял их и оставил вместе со свитером. Посоветовал сделать то же и Виктору. Виктор не решился и потащил с собой. Как я и предполагал, тащил зря: кошки не понадобились.

Начались крутые скалистые стенки, сильно разрушенные острые гребешки и бесконечное количество жандармов. Отсюда уже виден Памир. Вдалеке над морем облаков высятся горные гиганты. Теперь уже ясно, где пик Коммунизма, где пик Корженевской. Правее, видимо, пик Революции.

Я иду первым, расчищая снег. Руки сильно мерзнут. Скалы скользкие. Охранение ненадежно.

Над нами вторая стена, третья и еще и еще. Гребень, как спина гигантского сказочного дракона, весь в зубьях. Спускаясь, поднимаясь, пролезая в узкие трещины, вылезли мы на острый выступ и с него, наконец, увидели вершину. Но до нее еще нужно пройти длинный, острый, с множеством карнизов снежный гребень, прерывающийся пятнами острых скал.

Виктор постепенно выдает веревку и следит за каждым моим движением. Карнизы настолько ажурны, что их пришлось почти целиком срубить и лишь тогда можно было встать на острое лезвие гребня.

Идем очень осторожно: по обе стороны глубокие провалы. А тут еще как нарочно справа пошли лавины. Внезапно склон под нами с треском разорвался черным зигзагом. Мы приготовились к худшему. Однако прошли. «Ну, значит, на обратном пути обязательно съедем», — говорит Виктор.

Еще один жандарм, и, кажется, последний. Действительно, за ним в легком тумане, затянувшем все кругом, уже виден громадный карниз вершины Мын–тэке. К величайшей досаде клочья облаков, клубящихся на северо–востоке, мешают полностью сделать съемку и нанести на карту этот интересный участок.

Записку решили оставить на последних скалах. Чтобы убедиться, что за карнизом нет точки выше нашей, я решил сходить к карнизу. Виктор страхует меня, пока я вылезаю на самый гребень. Убеждаюсь, что по другую сторону гребень резко уходит вниз. Удовлетворение полное.

Быстро сделал зарисовку. Затем написали записку и вложили ее в опустошенную банку из–под молока. Достав несколько дефицитных в этом месте камней, придавили ими банку. Теперь, пока не повалил снег, скорее вниз.

На снежнике, где я оставил кошки, обнаружили выходы порфировидного гранита с турмалином. Взяли образцы. Последний крутой участок прошли опять па кошках. Сильно подлипает. Виктор измотался вконец и даже начал монотонно ругаться: «Ну и гребень, черт его дери! Конца ему не будет…».

Наконец опять перевалили вершинку и — знакомое пепелище. Быстро собрав опушенные снегом вещи, в третий раз перешли вершинку и начали спуск на ледник. Склон оказался без бергшрунда и это несколько ускорило спуск. Долго ковыряем лед в поисках воды. Но вот нашли немного и с жадностью начали поглощать ее с молоком. Замерзли зверски, зато самочувствие сразу стало лучше.

Начинает темнеть. Нужно устраиваться на ночлег. Дошли до маленького отрога Мын–тэке, залезли на гребень и, устроив площадку на осыпи, расположились на ночлег.

Все на нас вымокло настолько, что отовсюду при легком прикосновении руки выступает и легко выжимается вода. Похолодало и начало подмерзать. Чтобы не всовывать в мешок мокрые носки, решили, что они вполне высохнут на ветру и разложили их на камнях.

Облака разошлись, и прекрасная звездная ночь с мягким мерцанием опустилась на нас. Ветер зашумел в скалах, убаюкивая.

28 июля. Наши надежды не оправдались: носки не только не высохли, но и покрылись льдом. Приходится терпеливо отогревать их в спальном мешке на собственном животе. Наконец вышли. Солнце уже предательски вылезло на ледник.

Оказалось, что гребень, столь мирный с юга, на север обрывается стеной. Прошли порядочно вверх, а спуска все нет. Решили спускаться на крючьях. До половины спустились и удачно выдернули веревку.

Второй крюк — и спуск на крутой снежник. Он оказался ледяным; и крюк со звоном вошел в лед. Веревку заело, но потрудившись, выдернули ее и на этот раз. Вот чертов гребень, задержались часа на два!

Наконец ровный, хотя и с трещинами ледник. Зашагали быстро.

Второй гребень. У его конуса перевалили совсем легко и двинулись к перевалу Елдаш — Тамынген. Солнце жаром и тяжелой одурью ударило в голову. Идти сразу стало тяжело. Снег начал рыхлиться и проваливаться. По существу недлинный ледниковый цирк кажется бесконечным. Чтобы увлажнить рот, частенько хватаем снег.

Небольшая передышка и подъем к перевалу. Ноги проваливаются по колено. Бергшрунд переходим по хлипкому мостику с большими шансами на падение.

Выемка перевала. Нашли воду и пьем до похолодения в желудке. Здесь взяли несколько образцов пигматита с турмалином.

Быстро сбегаем по крутому снежнику, обходим бергшрунд и идем уже по Тамынгенскому леднику. Вот поворот на север. Открылись Оловянная стена и окрестные знакомые вершины. Ледник покрыт свежим снегом. Мы чувствуем себя уже дома.

Еще крутой спуск, трещинка, пористый, разъеденный солнцем ледник. Вот и последний подъемчик на береговую морену (в который раз!), палатки, лагерь. Ребята заняты своими делами, нас не замечают. Тихонько подходим к ним.

Живейший обмен впечатлениями. Узнаю последние новости: Мишук и Ленц в Исфаре. Виталий отправился в среднеазиатский поход. Виктор последует за ним. Здесь остаемся я, Птенец, вернувшийся из больницы Андрей и Валя. А работы еще очень много…

Ходил в юрту. Завтра на Стену идут рабочие бурить и закладывать амонит. Нужна наша помощь.

Сплю в сухом и поэтому особенно приятном мешке.

31 июля. Будильник зазвенел, когда было абсолютно темно. Подъем отложили до рассвета и вышли вместе с рабочими и носильщиками.

Утро ясное.

Носильщики убежали вперед. Рабочие и забойщики, идущие на Стену впервые, отстают и часто присаживаются. Мы идем впереди, но так, чтобы не терять всех из вида.

У перевала нас осветило солнышко. Поджидаем рабочих. Их уже осталось трое. Один не выдержал, вернулся с первого подъема. На перевал влезли медленно, но удачно. Наверху отдых.

Мы опять идем впереди. Солнце начало подогревать, идти стало труднее. На втором подъеме сидят киргизы и пытаются спуститься по одному. Посмотрел: ступеньки плохие, люди спускаются чуть не сидя. Приостановил их спуск. Иду расширять и дополнять ступени. Работы хватило надолго.

Забойщики повязали глаза платками и двинулись. Помогаю им. К лагерю подниматься тяжело и жарко. Рабочие сильно отстали.

Гребень стал неузнаваем: по всей южной стороне вытаяли скалы и осыпь. Длинной улицей растянулись палатки обитателей лагеря.

С группой рабочих спускаюсь к жиле. Птенец и Андрей работают, прокладывая трону снизу. Спешу им на помощь. Ступени редковаты. Идти будет трудно. Одной веревки маловато, нужна параллельная. Навесили горизонтальную веревку, укрепив ее на скальном и ледяном крюке, и еще четыре вертикальные, поддерживающие первую.

Идут лавины. Две из них прошли по нашей тропе. Особенно неприятной оказалась последняя. Она образовалась от падения карниза, видимо, от вершины, и большими кусками неожиданно налетела на нас. Птенец закричал сверху. Но уже в следующий момент большая снежная глыба ударила меня в грудь. Удар был силен, но я удержался… Остальные не пострадали.

После этого случая рабочие, кроме Коханчука и Гордеева, быстро удалились, жалуясь, что «голова кружится». Андрей с Птенцом ушли перекусить.

Забили две бурки, и Коханчук вложил в одну 200, в другую 800 граммов амонала.

Взрывы получились эффектные. Сверху хорошо было видно, как полетели куски льда и, к нашему ужасу, вместе с ним и веревка, которую забыли убрать… Спустились осмотреть место взрыва. Взлетела большая порция льда, его выворочено порядочно, а веревка, к удивлению, совершенно цела.

Я поднимаюсь последним, подрубливая ступени. Пошел снежок. Рублю без остановки, но работы много и вылезти наверх быстро не удается. Наконец, весь мокрый, вылез и спустился к ребятам. Быстро подкрепился и скорее в мешок, ибо солнце уже зашло и стало прохладно.

Ребята завтра уходят на Зеравшан, а оттуда Раминским ледником в Тамынтен. Вернутся, вероятно, не раньше 2 августа, к вечеру.

1 августа. Утро опять ясное. Спалось неплохо. Встали, когда уже взошло солнце и стало довольно тепло (конечно, пока нет ветра).

Напились чаю.

Рабочие пошли на Стену. Ушли Андрей и Птенец, солидно груженные. Пришли четыре носильщика–киргиза.

Выхожу на подрубку ступеней. Забойщики работают на жиле, пробивая бурки. Едва успел прорубить ступени, забойщики уже кончили, поднимаются вверх.

Забойщик Файзула Мурзабаев

Рисунок Е. Абалакова

Коханчук приступает к работе: закладывает патроны. Резкий свисток. Быстро лезем вверх и прячемся за камень. Коханчук несколько позже торопливо укрывается за выступ скалы. Трескучий взрыв потрясает камень. Стелется пороховой дым.

Семь взрывов дали в этот день.

Возвращаемая с Коханчуком (крупный рыжеватый парень, молчаливый, скромный и вдумчивый, хороший подрывник). Холодный ветер дует по гребешку, раздувая палатки.

Пообедали и улеглись.

3 августа. Носильщики принесли буры и амонал. Ходят теперь аккуратно каждый день, но осталось их только трое, самых крепких: Саты—Валды, Ашур и еще один. Принесли записки. Есть и от Виталия. Ему удалось устроить Валю на Кара–су. Туда же явится и Мишка. Посему Валя отправляется вниз.

Остаюсь я один. Опять прорубаю ступени. За ночь они сильно заплывают льдом, засыпаются ледяшками и фирном.

Геолог Александр Тимофеевич Троянов

Рисунок Е. Абалакова

Носильщик Ашур. Рисунок Е. Абалакова

Начинают обрисовываться печи, но в начале довольно бесформенными углублениями. Всего их три, расположены по горизонтали у подножья пигматитовой жилы.

Крутым обрывом на 700–800 метров вниз уходит Стена. Стаканы бурятся треугольником, причем после взрыва, на следующий день рабочие бурят в промежутках. Длина печи должна быть пять метров, ширина метр, высота полтора метра. Эти размеры наводят жуть, ибо мы видим, как медленно подрывается порода и как далек еще желанный момент генерального взрыва.

Забойщики, растянувшись на большом расстоянии, медленно поднимаются по веревке на гребень, в лагерь.

Подрывник Андрей Сергеевич Коханчук

Рисунок Е. Абалакова

Вечером долго беседуем с Коханчуком о Памире. Он был в прошлом году на строительстве дороги Хорог—Ванч.

Уже два вечера рисую панораму на юг. Акварель плохо сохнет.

Ночью сыплет снежная крупа. Я встревожился, вылезал из палатки, собирал впотьмах раскиданное снаряжение. Спал плохо. Беспокоился, что погода может испортиться, а это сейчас же отразится на разработках.

4 августа. Утро облачное. На юге угрожающе сгущаются тучи.

На Стене набралось очень много отработанных буров и нет возможности переправить их вниз.

Решили спускать буры прямо по Стене, тщательно осмотрев северный склон. Перевязали их веревкой и пачками потащили к краю. Троянов залез на скалы наблюдателем.

Я бросил сначала один бур. Он пролетел немного и воткнулся в обледенелый склон. Решив, что пачка пролетит лучше, пустили короткие буры. Они, попрыгав но склону, быстро (развязались, веером разметались в стороны и вскоре все дружно застряли в снегу. Решили произвести последний опыт: с Коханчуком спустили связку длинных буров. Но и их постигла та же участь. Последние связки пришлось оставить для носильщиков.

Настроение плохое. Учитывая надвигающиеся тучи и возможный снегопад, который несомненно похоронит буры или надолго задержит их поиски, я решаюсь спуститься по Стене и по возможности собрать, что смогу. Все же жалко: двадцать буров полегло внизу. Кризис, нечего заправлять, возможен простой.

Собрав все свободные веревки, связал их и получил метров 80. Привязался. Указал Троянову и Коханчуку как держать веревку и начал спуск. Склон крут, не менее 50. Чуть не дотянул до первого застрявшего бура — веревка кончилась.

Начались трудности с транспортировкой буров. Заложить за лямки пару буров уже трудно (особенно длинных): только повернешься боком к склону, как бур сейчас же упрется в склон и сталкивает и так весьма неустойчиво держащуюся фигуру.

Буров довольно много и все не утащишь. Я решил постепенно сбрасывать их вниз. Но эффект получился слабый: бур, в лучшем случае, попрыгав, опять втыкался в лед. В худшем — щучкой нырял в снег и исчезал. Поиски его не всегда приводили к желательному результату.

Так гоняясь за прыгающими бурами, в конце концов, спустился до бергшрунда, собрав пять штук (шестой бур улетел вниз, где его и обнаружил воткнутым в снег). Бергшрунд действительно широкий, но до десяти метров (как утверждала Валя), конечно, не доходит. Сверху иногда со свистом пролетают камни, но, к счастью, стороной.

С шестью бурами пришел в кибитку. Начальников нет. Пошел на старое пепелище, вниз, в свой лагерь. Пусто. Уже нет ни одной палатки. На их месте из–под камней ползут желтые стебли травы. Решил спуститься в Тамынген.

Изрытым и грязным стал ледник. Взбухла и вздыбилась речка, подмывает и переплескивает жалкий мостик, готовый рухнуть в пучину грязных брызжущих и ревущих волн. Вот и арчевый лесок. Сколько запахов цветов, сколько ласкающей зелени! Лужайка перед землянками кажется земным раем и нет желания даже оборачиваться на Оловянную стену с застрявшими на ней бурами.

Из землянки раздаются звуки патефона — приятный молодой голос поет что–то хорошее. Захожу внутрь. За обширным столом сидит вся многочисленная компания. Обедают. Увидев меня, у всех делаются круглые глаза. «Ты откуда? Что случилось?» Кратко рассказываю все.

5 августа. Спали часа четыре. Чуть забрезжил рассвет — вышли с Андреем на Стену. Наша задача: обследовать уже виденные с северного склона скалы и окончательно решить, могут ли по ним пройти носильщики с грузом.

От бергшрунда почти сразу пошли довольно крутые и исключительно сыпучие скалы. Редкому камню можно довериться. Связались. Идем по границе скал и снежника. Неожиданно сверху со свистом пронеслось несколько камней, едва не задев Андрея.

С большой аккуратностью долезли до конца скал и, надев кошки, перешли на ледяной склон (около 50°). Андрей идет медленно и неуверенно, жалуясь, что ему выворачивает ноги. Я забиваю крючья и, видимо основательно, ибо Андрею долго приходится их выбивать.

Сверху угрожающе нависает карниз. Капли воды, блестя, слетают с его края. Придерживаясь небольшой, гряды скалистых выходов, наконец выбираемся на гребень перевала. Увидели поднимающихся от лагеря к последнему подъему носильщиков. Ого! Порядочно же мы влезли!..

Подкрепившись немного, идем прорубать ступени. Я решил, не откладывая, приступить к прорубке горизонтальной дорожки для будущей лебедки, прямо по Стене на нижние скалы (влево от жилы). Однако много прорубить не удалось, ибо сверху Андрей все время сыпал ледяшки и камни.

После взрывов поднялся наверх, встретив на половине пути Андрея. Он прорубил совсем мало, говорит, что все пропускал забойщиков. Рубили до вечера. Андрей поднялся весь мокрый.

В большой палатке Троянов и Гордеев играют в шашки.

Спим с Андреем в одном мешке. Он как завалился на один бок, так и проспал на нем. Видимо, крепко устал.

6 августа. Утром с гребня раздаются крики: оказывается ступени сгладились, и один забойщик, поскользнувшись, упал. Приходится спешно подниматься и спасать положение.

Действительно, последние ступени сильно испорчены. Пострадавшему, видимо, надоело лежать в ожидании помощи и он сам благополучно сошел вниз. Наскоро прорубив ступени, поднимаюсь вверх. На площадке повстречал Андрея. Он даже обиделся, что я пожалел его и не разбудил.

Пришел Птенчик, с ним пять забойщиков и носильщики. Начальство не явилось.

Вскоре к нам поднялся Троянов и объявил, что если сегодня не спустим буры, завтра будет простой. Кричу Андрею, чтобы вылезал вверх и захватывал все веревки. Сам начинаю прорубать тропу влево.

С веревками опустился Птенец, и мы, переждав взрыв, приступили к организации спуска. Основательно забив крюк, продели через карабин веревку и к ее концу прочно привязали буры, упакованные в брезентовые штаны Коханчука. Сложность операции заключалась в том, что буры пришлось спускать не от крюка, а от скалистого выступа под жилой. Посему спуск начали на дополнительной веревке, сдавая ее через скалу.

Мне пришлось почти сразу же спускаться к неподатливо, рывками идущему грузу, причем я при первом рывке чуть не «сыграл» вниз. Все же удержался, отделавшись лишь ожогом руки. Дальше пошли лучше. Надев рукавицы и придерживаясь легонько за веревку, ледорубом подталкиваю застревающий груз. Спустился еще немного. Криков Птенчика уже не разобрать, понять друг друга трудно.

Несколько раз задержки были продолжительными, видимо, проталкивались узлы. Один раз заело Птенчикову рукавицу. В другой — крепко застопорило. Птенец сверху крестообразно разводит руками. Увы, веревка вся! До скал не хватало много, метров полтораста.

Ко мне опускается Андрей. Обсудили положение. Решили, взяв с собой возможное количество буров (по три), пойти вниз.

Так, с охранением на ледорубе, под стоны Андрея (ибо буры больно нажимают ему на еще болезненные после падения места) спустились до скал.

Начало темнеть. Я тороплю Андрея. Пройдя траверсом влево, сверху скал, быстро пошли на спуск. Уже в темноте спустились по более пологому снежно–ледяному склону и, обойдя по мостику бергшрунд, довольно скоро добрались до юрты. Устали.

В юрте Володя Миляев угостил хорошим ужином. Веревок, конечно, здесь не оказалось.

Спим в юрте на кошмах.

7 августа. Утро хорошее.

Решили расплести трос и на нем дотранспортировать буры. Пока кузнец с помощниками расплели два куска по 70–80 метров, прошло много времени.

С нами пошел Володя. Скалы оказались легко проходимы, и мы быстро добрались до последних камней. Отсюда пошли на кошках. Володя не привык к ним и идет плохо. Град камней сыплется с верхних скал. Прячемся за выступ.

Я с Андреем поднимаемся к бурам. Володя остается на скалах наблюдателем. Началась возня с тросом. По ошибке распустили сразу целый моток, и я намаялся, распутывая сразу же закрутившуюся проволоку. Распутав ее, начал через вбитый крюк продолжать спуск груза, но увлекшись сдачей троса, не заметил, как лопнувшая проволочка устроила гармошку у крюка. Трос заело и о дальнейшем спуске не могло быть и речи.

Пришлось перевязывать груз на другой конец, который нужно было предварительно распутать. Когда перевязали и отрезали, нагруженный трос, ослабнув, смотался кольцами. Опять потребовался целый час на распутывание. В конце концов, аккуратно сдавая, спустили на весь трос. Но увы, и этого троса не хватало до скал!

Тогда решили надвязать охранную веревку. Груз снова двинулся вниз, и вдруг мы увидели, что новая веревка оказалась каким–то непонятным образом отделена от основной… Я инстинктивно зажал веревку в руке и содрал себе кожу на пальцах. В следующую секунду от рывка сорвался вниз. Сдернуло и Андрея. К счастью, буры засели в снегу и нам удалось задержаться.

Связав веревки, опустили буры и… веревки опять не хватило. В конце концов пришлось спускать их на куске веревки, сдавая через вбитый бур и ледоруб. Наконец скалы! Солнце близко к горизонту. Берем еще восемь буров и быстро спускаемся вниз.

В юрте почти все забойщики. Сошли вниз из–за отсутствия буров. Начальство не явилось и сегодня: выше Тамынгена сорвало мосты.

8 августа. Я с Андреем и тремя носильщиками идем за бурами. Топографы попросили Володю Миляева всучить рабочим рейки, чтобы они поставили их на скалах. Но Володя в последний момент забыл это сделать. Топографы, не зная этого (когда мы уже были на скалах), выразительно начали жестикулировать с ледника и были немало раздосадованы, когда убедились, что все их старания пропали даром.

У нас опять ушло порядочно времени на распутывание троса для укрепления одного снежного участка. Однако, несмотря на легкую и оборудованную дорогу, один носильщик через снежник идти отказался. Пришлось двоим забрать все 24 бура.

Я слазил за верхний выступ и оттуда достал еще 11 буров. Осторожно и не без труда спустил их до Андрея. Здесь груз распределили и снесли к оробевшему носильщику. По скалам спустились очень быстро: на скалах носильщики полубоги, зато на снегу хуже черепах.

Ашур, поскользнувшись, эффектно съехал по снежнику и, как на салазках, выехал на осыпь. Поднявшись, с изумлением осмотрелся кругом и остался доволен уже тем, что штаны целы. Саты—Валды решил показать высокий класс, попытался, как мы, скатиться на ногах и чуть не «сыграл» через голову.

В юрте уже было все начальство. Из новых прибыл исключительно щупленький человек (из Воронова таких десяток бы вышел). Это уполномоченный Наркомтяжпрома по Таджикистану. Оба быстро свалились, почти ничего не ели, только «Тяжпром» попросил сварить ему рисового отвара, ибо ничего иного он в настоящее время не принимал.

Зато мы с наслаждением поели хорошо приготовленный для начальства обед (взамен уступив начальству свои полушубки и прочее утепление).

Сармин чувствует себя неважно (но отнюдь не от пройденного пути) и всячески старается предупредить критические высказывания рабочих по сути дела. Чтобы как–то показать сбою деловитость, набрасывается на Коханчука, жестикулируя буром, начинает доказывать, что бур еще вполне пригоден для работы. Мнения разделились, но все чувствовали себя неловко.

Долго и молча пили чай.

10 августа. С рассветом иду на Черную гору.

На подъеме трещины еще легко проходимы. Обогнал раменских носильщиков. У подъема к лагерю оставил рюкзак, предварительно вытащив из него и распределив по карманам, чтобы не спутать, послания к Воронову, накладные Сармину и пр.

Начальство уже встало, сидит в палатке и развлекается чайком. Солнце только начинает освещать вершины.

Долго 'читали письма и писали ответы, наконец двинулись в путь.

Пришлось обходом забежать за рюкзаком, и на леднике я догнал плетущуюся тройку. Едва–едва передвигая ногами, пересекли ледник.

Над перевалом оказались трещины. Связались. «У меня конь здоровый», — шутит «Тяжпром», указывая на Воронова. На подъеме пошли совсем нога за ногу. Через десять — пятнадцать шагов отдых, ибо у обоих «сердце заходится…».

Падающие с верхних скал камни произвели на моих спутников удручающее впечатление. На неважных местах, а таких немного, ибо носильщики исключительно хорошо проторили тропу, охраняю всех начальников по очереди.

Еще немного и перевал. Вниз пошло скорее, да и я тяну довольно крепко.

На ледопаде при виде глубоких разинувших пасти трещин начальство совсем присмирело. Робко переставляют ноги. Подавленные впечатлениями, еле выбрались на ровное место.

Здесь уже я потянул их покрепче. Когда пришли, Воронов высказался, что, мол, по ровному участку я, кажется, тянул их слишком резво.

Прием в лагере исключительный. После показа образцов — чай и закуска. Воронов обязательно пожелал добраться сегодня же до нижнего лагеря. Начались уговоры и перечисления всех ужасов дороги в нижний лагерь. Уговорили, намекнув об обеде, изготовленном специально для них. Остались.

Много разговоров о работе: говорит больше Воронов и в несколько шутливом тоне. Сармин упорно отмалчивается.

Николай Михайлович молодец, прямо заявил, что их жила не имеет промышленного значения и что он немедленно кончает работу на ней.

Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил.

Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго пью чай и веду разговор.

11 августа. С рассветом идем вверх с Сарминым и двумя носильщиками («свита» Сармина, несущая его вещи). Чуть облачно и тепло. Взяли хороший ход. У ледопада Сармин запросил пощады.

Выше ледопада распрощались. В назидание Сармин сказал:

— Вы там нажимайте!..

Я улыбнулся.

Андрея еще не видно. Спуск пришлось прорубать. Лестница едва держится. Спускаться жутко.

Облака полезли гуще. Хорошим шагом подошел к лагерю. В большой палатке бурное производственное совещание. Сегодня простой: нет буров. Все забойщики идут вниз. Отправлено послание с требованием поднять на Стену кузницу — это единственный выход из тяжелого положения. Гордей ушел ругаться с Сарминым.

Пришли пять носильщиков с амонитом и письмом в решительном тоне от Миляева.

Я ухожу прорубать ступени, прочищать траншеи. В усердии порвал ледорубом штаны.

Пошел снег. Все кругом заволокло снежным туманом. Вечером спим на богато разостланных полушубках в большой палатке.

13 августа. Птенчик с усердием рубит с утра. Носильщики что–то очень долго не появляются. Утро ветреное. Кругом все в густой желтоватой дымке.

К двенадцати часам подошли четыре забойщика, носильщики и… кузнец. Вот это хорошо.

Принесли письма. Но лучше бы их, не было. Краткое и бестолковое сообщение о том, что с ребра Дых–тау при осмотре пути сорвался московский художник, мастер–альпинист Александр Малейнов. Труп был найден вечером у подножья.

Погиб Шурка?!! Глаза застилает, а рука невольно сжимается в кулак. Шурка!..

Тут же целая пачка соболезнований Андрею.

Пришел Птенец. Молча передаю письмо с горестным известием.

Решили написать Андрею на Рама, чтобы он шел в юрту, ни о чем пока не сообщая.

Вторую записку адресовали ему же в юрту. В ней робко написали, что если он захочет, пусть не раздумывая едет в Москву… (Не умею я эти штуки писать…).

В Тамынген он, видимо, спустится 16 августа. Написали Миляеву, просили встретить Андрея теплее. Наверное, там тоже будут письма…

Опять погибла прекрасная молодая жизнь! Тяжело и дико… И наверняка, почти наверняка, по ошибке, по глупости окружающих.

Есть послание от топографа Константина Дмитриевича, просит поставить вехи на вершине Стены. Уже поздно, да и охоты после тяжелого известия нет никакой. Однако и сидеть невозможно…

Взял ледоруб и пошел рубить ступени. Рубил долго и исступленно. Руки намозолил так, что плохо гнутся. Уже совсем темно. Птенец кричит: «Кончай». Кончил. Вырубил около 90 ступеней.

Долго сидим у костра, ожидая запоздавший ужин (он же и обед).

Эх, Шурка!..

14 августа. Ветреное утро. Хмарь немного разошлась. Довольно рано пришли четверо забойщиков во главе с Гордеевым. Кузнец заправляет буры в новой кузнице.

Птенец рано ушел рубить ступени, просил через три часа его сменить.

После обеда иду сменять Птенца. На этот раз он прорубил действительно хорошо ступеней 75. Увидев меня, ни слова не говоря, пошел обедать. Вскоре показались забойщики. Быстро рублю, чтобы они могли пройти. Прорубил сильно оползшую тропу.

Оказалось, что ступени, вырубленные еще сегодня Птенцом, зверски заплыли. Прорубаю их, а затем уже свои. Кроме того, спустился к нижней траншее, вырубил и ее.

Управился лишь к заходу солнца. Коханчук взрывает уже в сумерках.

16 августа. С рассветом отправляюсь ко второму перевалу. Носильщики говорят, что там спускаться стало почти невозможно.

Хорошее тихое утро.

Действительно, лестница оказалась сползшей и добираться до нее непросто. Вырубил солидную траншею со ступенями и с подошедшими носильщиками подтянул лестницу.

Солнце уже осветило половину вершин, когда я двинулся к лагерю.

Шел в хорошем темпе. По пути внимательно осматривал южное плечо Ужбишки — явилась мысль взобраться и обследовать ее. Гребень и крутой выход на вершину вполне приемлемы и во всяком случае неизмеримо легче и приятнее восточного гребня. Впрочем, и по восточному подъем возможен, но с риском, ибо склон ледяной и не менее 50–55°.

В лагере немало удивились, когда узнали, что я уже успел поработать на втором перевале. Пришел забойщик и сильно вымотавшийся Трухманов. В лагере с появлением этого веселого пария сразу стало как–то оживленнее. Явилась первая смена. Гордей объявил, что Птенец отводил воду и ступени поэтому не прорублены. Просил опять меня на подмогу.

Обучаю узлам и «прусику» новеньких рабочих. Лезут до крайности робко, в коленках дрожание. Прорубил 270 ступеней и вычислил всю трассу. Провозился до глубокой ночи. Вернулся в лагерь. Коханчук подрывает при лунном освещении.

Намечаем с Птенчиком подъем на Ужбишку.

18 августа. Ветреное утро, и выход на Ужбишку не состоялся. Пришел Саты—Валды. Писем нет. Говорит, что внизу в кибитке почти пусто. Сармин «рассортировал» всех: один из топографов на Черной горе, Миляев должен отправляться на Джау–кая (чему он очень рад). Сам Сармин спустился на Каравший, видимо, встречать Воронова. В Тамынген прибыл профессор Григорьев.

После ухода второй смены опускаюсь вместе с Константином Дмитриевичем и Птенцом к жиле. Константин Дмитриевич лезет с прибаутками, но очень робко. Я прорубил ступени к первому левому выходу, однако в последний момент топограф раздумал и полез на правый выход, судорожно перебирая кошками. Мы с Птенцом продолжаем рубить дальше. Прорубили до конца, затем вырубили тропу и спустились в забой. Печи выглядят уже солидно, метра по два. Забойщики, скрючившись целиком, сидят в них. Глухо разносятся удары кувалды.

С верхнего выступа топограф спихнул здоровенный камень и тот, с грохотом стукнувшись о край жилы, перескочил тропу. Удачно! Птенец привел Константина Дмитриевича в забой. С опаской и удивлением осматривает топограф печи.

Когда ушли рабочие, Коханчук приступил к взрывам. Ребята нарочно задержали топографа, упрятав его за выступ в «чайхане». Коханчук перебегает от одной печки к другой, поджигает шнуры и затем уже быстро переходит к нам. «Ну и герой», — удивляется Константин Дмитриевич.

Из третьей печи, как из кратера вулкана, вырывается столб черного дыме, камней, осколков, летящих далеко вперед. Резкий подземный гул сопровождает взрыв. И почти подряд еще три взрыва. Затем, несколько слабее, гремит вторая печь. И, наконец, первая печь, наиболее близкая к нам. Эта рвет небывало мощно, с подземными толчками и гулом.

Константин Дмитриевич испуган, взволнован и… доволен. Замерзли. Быстро идем вверх. Топограф лезет медленно, но боязнь, что я могу уйти, подгоняет его.

Коханчук пришел, конечно, уже ночью. Чай готовим сами, дежурных забойщиков не дождешься. Ребята со смехом сочиняют для стенгазеты заметку «Кто о чем мечтает».

21 августа. Теплое солнечное утро. Облачка, правда, все же лезут. Забойщики под руководством Абдулы наконец–то расширили свою палатку. Пришли носильщики. Писем нам опять нет. Есть записка от Сармина. Он просит меня прийти на Черную гору и помочь ему, инспектору по охране труда, инженеру и геологу подняться на Стену.

Пришлось спуститься к жиле за веревкой и с носильщиками и Гордеем идти вниз. Взял с собой еще и спальный мешок.

Облачно. Идти не жарко. Носильщики отстали. Под первым перевалом простился с Гордеем и пошел вправо на Черную гору.

Начальство, видимо, обрадовано моим приходом и встретило меня крайне радушно. Усадили и начали расспрашивать. Я сильно огорошил их, объявив, что печи пройдены лишь на 2,5 метра.

Кончили поздно. На дворе метет.

22 августа. Встали, конечно, не рано. Погодка хмурая. Вершина Верблюда закрыта облаками. Горы по–зимнему побелели.

Сармин повел меня на то место, где он «чуть не отдал черту душу». Действительно, возможности к этому были большие, ибо камень не маленький и пролетел в результате взрыва с седьмой жилы до лагеря. Если бы Сармин не пригнулся, то лишился бы головы.

Спускаемся вниз. Снег оказался достаточно глубок. Инспектору с неподбитыми ботинками идти совсем плохо. От ледника Архара разошлись. Они пошли более легким путем по осыпи. Мой же маршрут проходил по леднику. Снег повалил хлопьями и вскоре скрыл моих спутников.

Перескакивая через трещины, вышел на знакомый спуск. С разбега перепрыгиваю последний сильно разросшийся бергшрунд, пересекаю ледник и поднимаюсь к юрте.

Последнее известие: Оденец нашел в Кара–су богатую жилу и ушел с образцами в Исфару.

23 августа. Погода не блещет ясностью. Носильщики в раздумье: идти или нет? Я говорю: «Погода якши. Аида!».

Бегло перекусив, догнал носильщиков уже у подъема. Пришлось мне рубить, ибо скользко и легко можно окатиться в бергшрунд. На подъеме аккуратно проходим трещины. Хорошо, что здесь еще кое–где видна старая тропа; выше ее уже совсем не видно. Провалился молодой раминский носильщик. Я подбежал и вытянул его. У перевала пришлось покружить, отыскивая безопасный подход. Подъем тоже занесен, пробиваю ногой до породы.

С перевала пошел один, не дожидаясь отдыхающих носильщиков. (Отсюда двое из них идут на ледник Рама и шесть на Стену). На втором участке проверил крепление веревки и старательно стал прорубать ступени в свежем снегу. Веревка вытаскивается из–под слоя снега с трудом. Внизу прокопал засыпанную траншею к лестнице. Вскоре опять набежал туман и повалил снег.

До лагеря дошел тяжело, запорошенный снегом. После ухода Андрея единственный оставшийся со мной Птенчик второй день лежит больной в шустере.

Снег идет до вечера. Лишь к ночи вызвездило.

25 августа. Ветер. Холодно.

Встал рано и пошел рубить. Прошел уже больше половины. Вверху показался Птенчик, почему–то с лыжами. Долго что–то кричал мне, затем ушел и вернулся, когда я почти кончил- рубку. Иду прорубать тропу к печам.

Спустился Коханчук. Вылезаем наверх. Продуктов у нас нет никаких. Нет и хлеба. Птенец угрюмо кипятит на горне чай. Напившись чаю, ушла первая бригада.

Спускаемся в забой втроем — я, Константин Дмитриевич и Птенец. Топограф замеряет, затягивает неснятый участок. Птенец делает съемку аппаратом, я — схему и зарисовку. Тащим вверх забитые буры: забойщики сами вытащить все буры не смогут. Вечером опять сплошной туман. Опасаемся лавин.

У Мурзабаевых печь уже 4,25 метра.

27 августа. С рассветом иду на второй перевал. Сделал хорошую пробежку по жесткому снегу до подъема к перевалу. Утро ясное, тихое.

Прорубаю сверху ступени. Немного не дорубил донизу, показались носильщики, обнимают, благодарят, суют краюшку хлеба. Пропустил носильщиков и окончательно дорубил нижнюю траншею. Краюшка хлеба очень пригодилась, не спеша смакую ее.

Пришел дядя Миша, говорит, траншеи и ступени замело, ни пройти, ни пролезть. Иду прорубать. Снегу действительно целые сугробы. Прорубил нижнюю половину и траншеи. Коханчук уже взвывает. Вытаскиваем оставшиеся буры.

Уже в темноте пришли в лагерь Коханчук и Троянов. Рвало, говорят, сильно, до пятидесяти стаканов. У Мурзабаевых печь уже 4 метра 80 сантиметров.

Топограф вернулся в темноте.

28 августа. Хорошее ясное утро.

Забойщики ушли рано. Перед прощанием с Константином Дмитриевичем выпили чайку и решили сняться. Птенец долго мучает нас, приготовляя аппарат и выбирая место.

Пришли носильщики. Новостей никаких нет. Принесли зеленых яблок и груш, превратившихся в кашу (почему–то лежали под яблоками). Все же это целый праздник.

Сармин пишет, чтобы проходку печей делали до сланцев. Строчим ответное письмо и в нем категорически сообщаем, что 1 сентября спускаемся вниз, на Москву. Троянов пересылает заявление забойщиков о том, что и они хотят первого числа спуститься вниз передохнуть. Тепло распрощавшись, ушел Константин Дмитриевич.

Чтобы форсировать проходку, тащу забойщикам четыре бура. Забойщики благодарны. На обратном пути делаю зарисовки юго–востока с куском обрывистой Стены. Замерз жутко.

Забойщики кончили и пошли наверх. Коханчук подрывает. Опять здорово рвало первую, и вторую печи, осколки долетают до юрты. Беру буры и поднимаюсь наверх.

29 августа. Рассвет. Ясно и тихо. Быстро собираемся в поход на Ужбишку. Рюкзак один. Я беру его и сбегаю по снежнику вниз.

Пересекли ледник к южному гребню Ужбишки. Уже близ подножья понял, что подниматься можно, не обходя далеко (как думали вначале), а прямо по первому снежнику (южнее вершины), выходящему к последнему предвершинному жандарму.

На кошках подниматься легко, склон — 37°, но постепенно становится круче. У первых скал нас нагнало солнце.

Обледенелые снежники стали совсем узенькими и крутыми, иду боком. Птенец все пытается идти передом, хотя это явно неудобно. Так на кошках дошли до самого подножья жандарма.

Уже виден далекий Памир.

По скалам идти тяжелей: они оказались круты и крайне сыпучи. Птенец взял у меня кошки и застрял с ними окончательно. Я пошел обходом. Нашел некрутой кулуарчик, но с крайне сыпучим дном. Кричу: «Подожди лезть. Камни!». Наконец кулуарчик пройден.

Впереди обнаружил хороший обход вершины жандарма. Страверсировав по снегу, с подрубкой ступеней, вышли на основной гребень с обвалившимся карнизом и пошли над ним. До вершины теперь уже пустяки. На последней снежной площадке оставили кошки и ледорубы.

Обойдя первую стенку, вышли на скалы, тоже сильно разрушенные, с массой уступов. Пошли зигзагами, чтобы не свалить на голову камень, предварительно связавшись веревкой. Веревка цепляется за выступы, и Птенцу приходится отцеплять ее.

Вышли на вершинный гребень как раз между двумя вершинами. На какую идти? Пошли вначале на западную, ибо она ближе. Легонький ветерок, но в общем тепло.

Быстро достаем альбомы, я принимаюсь зарисовывать Памирскую сторону, с хорошо видным пиком Коммунизма, пока ее не затянуло облаками. Ну и хребтов! Это тебе не Кавказ… Океан хребтов, уходящих в бесконечную даль.

Птенец занялся зарисовкой острой восточной вершины, поднимающейся стеной. Я перехожу на съемку лед–вика Джау–пая.

Внизу шумит ветер, а у нас тихо. Закусив яблоками и сахаром, пошли на восточную вершину. На западной оставили небольшой тур, с кусочком яблока и хлеба.

Гребень, вначале довольно широкий и пологий, постепенно сужается в очень острый и крутой. Огромные сланцевые плиты с наклоном на юг торчат зубьями. Лезть стало сложно.

Вылезли на самый высокий уступ. Отсюда виден наш лагерь. Кричим и машем штурмовкой. Однако в лагере тихо: нас не слышат и не видят. На широком белом поле ледника черными точками видны носильщики. Кричим и им. Но и они тоже, видимо, не слышат и не видят нас.

Подкрепились мясными консервами. Птенец написал записку. Я в это время дорисовываю западную вершину. Вложили записку в освободившуюся банку и плотно загнали ее в расщелину скалы. Рядом сложили тур. Ну, теперь и вниз можно…

Конечно–таки, забыли определить километраж северного, очень крутого ледяного склона.

Пошли новым путем немножко левее подъема и очень удачно вышли к южному гребню. По гребню (в конце) тоже шли не по следам, а над карнизом. Потрескивает! Того и гляди съедет… Идем аккуратно и удачно добираемся до камней жандарма.

Порядочно спустились на юг и затем свернули на восток. Здесь уже пологий полуосыпной, полускалистый восточный склон. Развязались. Я таял веревку, Птенец — рюкзак и быстро с подбежкой и прыжками пошли вниз.

Вышли на снег. Птенец констатирует потерю каблука. Ну, теперь уже дома. Потащились вверх по леднику. Сразу стало жарко. Вот и подъем к самому лагерю.

Оказалось, наши крики были слышны, но товарищи думали, что это перекликаются носильщики, и не потрудились вылезти посмотреть.

Вечером общее собрание. Зачитывается список ударников. Лучшими ударниками призваны: подрывник Коханчук, забойщики Мурзабаевы и двое альпинистов — Птенчик и я.

30 августа. Ясно, ветерок.

С утра иду прорубать ступени. Рубил до трех часов. Вырубил 145 ступеней. Устал порядочно и руку ледорубом набил.

Птенец в это время закончил переписку газеты. Пообедав, сменил Птенца и собрался оформлять заголовок газеты, но приступить никак не могу: руки трясутся.

От Сармина послание. Просит остаться до его прихода.

Вернулись забойщики, а позже, совсем к вечеру, Коханчук и Птенчик. Забойщики говорят, что во второй печи показалось что–то вроде сланцев. Радость великая!

31 августа. Сильный ветер.

Птенец рано ушел рубить. Я занялся портретами ударников. Перерисовываю их в газету.

Показались носильщики. Когда подошли ближе, я увидел среди них Сармина и инженера.

Газету кончил. Это самая «высокая» в СССР стенгазета. Отвес ее пока в свою палатку. Иду помогать Птенцу. Он поднялся подкормиться (ослаб от голода и голова пошла кругом). Дорубываем ступени вдвоем. К вечеру кончили все и поднялись в лагерь.

Сармин и инженер узнав, что мы уже поднимались на Ужбишку, немало были удивлены: когда мы это успели?

Оформляем отзыв. Собираем имущество. Последняя ночь на Стене…

1 сентября. Встали с рассветом. Свернули снаряжение.

Я пошел с рюкзаком вниз в последний раз проложить путь. Птенец ликвидирует свои фотодела и подходит ко мне, когда я уже заканчиваю рубку. Еще работа: прорубаем и укрепляем путь на вторую жилу для Сармина.

Я начал спускаться по Стене первым. (Нужно вырубить и снять со Стены примерзшую веревку). Очень стесняет рюкзак: тяжел! Иду медленно. Сверху кто–то спустил град камней. Напоследок с трудом увернулся.

Спустился Птенец. Вбиваем крюк и выдерживаем еще две порции камней. По двойной веревке лезем до скал. Отсюда под неимоверной тяжестью рюкзака и всех снятых нами веревок спускаемся к юрте.

К вечеру — в Тамынгене.

Через три дня гигантский взрыв потряс воздух и целые пегматитовые скалы в пыли лавин ринулись вниз.

Наша работа окончена.

Назад: 1935

Дальше: 1936

Туркестанский хребет (Оловоразведка)

Туркестанский хребет
(Оловоразведка)