Терял сознание я лишь раз в жизни. Я тогда подхватил стрептококковую инфекцию и провел несколько дней в постели. Однажды утром я проснулся влажный от пота. В голове гудело, словно накануне мне довелось поучаствовать в конкурсе «Кто больше выпьет?». Чтобы хоть немного привести мысли в порядок, я решил принять душ. Помню, как по моему телу струилась теплая вода, а следующее воспоминание — как я лежу на полу возле стиральной машины, причем ноги мои по-прежнему в душевой кабине. Я силился понять, каким образом там очутился. К счастью, в этот момент в ванную зашла моя жена. «Ох, Бор, да ты в обморок упал прямо в душе!» — услышал я ее слова и сразу обо всем вспомнил. Однако больше всего меня поразило то, что на какое-то время я утратил зрение.

Я где-то читал, что, когда приток крови к мозгу слабеет, первым отказывает именно зрение. Это происходит потому, что в такие моменты организм начинает иначе распределять ресурсы, а в обычном состоянии мозг тратит примерно 50% энергии на обработку визуальной информации. При перераспределении ресурсов визуальная информация не обрабатывается, и тогда в глазах у нас темнеет. Во всяком случае я долгое время полагал, что именно так все и происходит: сначала в глазах темнеет, а потом словно кто-то вновь включает свет. Однако мой собственный опыт показал нечто совершенно иное: окружающие меня предметы я видел, но как-то размыто, словно на фотографии, сделанной дешевой «мыльницей». Поле зрения сужается, а изображение будто бы покрывается туманом, искажающим цвета и контуры предметов. Я не осознавал масштабов катастрофы, пока не зашел в гостиную и не услышал удивленный возглас жены: «Господи, да ты что, ослеп?» Оказалось, я вышел из ванной, прошел в гостиную и, совершенно не заметив нашу двухлетнюю дочку, едва не сбил ее с ног.

Я лег в кровать, и спустя несколько минут зрение восстановилось, причем я и сам не понял, как это произошло. На следующий день я решил записать впечатления от случившегося и, к своему удивлению, обнаружил, что это не так-то просто. Воспоминания были сумбурными и размытыми. Получается, что, падая в обморок, я в первую очередь заметил именно потерю зрения? Чем больше я об этом размышлял, тем сильнее сомневался. Оставшиеся воспоминания были совсем бессвязными — я помнил, как отдавал собственному телу чисто практические указания: отодвинь дверцу, поднимайся, иди. Возможно, немного позже, вспоминая случившееся, я попытался объяснить потерю зрения и решил, что думал об этом, когда падал в обморок? Следовательно, сутки спустя я подменил настоящее воспоминание фальшивым?

Совсем запутавшись, я обратился к Маркусу Хандалу Сневе — ученому, занимающемуся исследованиями мозга в Университете Осло. Тот рассказал мне, что анализатор визуальной информации располагается в затылочной доле головного мозга и называется зрительной корой. Эта область мозга состоит из нескольких частей, каждая из которых отвечает за обработку различных видов зрительных импульсов. Сначала обрабатывается базовая информация о контрастах и предметах, расположенных в центре зрительного поля, затем информация передается дальше, к следующей части зрительной коры, где распознаются более сложные элементы зрительной информации. «Основная часть зрительной коры снабжается кровью через заднюю мозговую артерию, — написал мне Сневе, — и эта артерия заканчивается именно в зоне, отвечающей за обработку вторичных, более сложных визуальных импульсов, Поэтому можно предположить, что, когда после обморока кровообращение восстанавливается, кровь поступает к этой зоне в последнюю очередь. Нейроны, отвечающие за обработку более простых импульсов, восстанавливаются быстрее — этим и объясняются ваши впечатления».

Сневе подчеркнул, что его гипотеза — всего лишь одна из возможных версий случившегося. Самое важное — учитывать, что большая часть зрительных впечатлений создается в процессе обработки мозгом визуальной информации. Независимо от того, какая зона мозга отключается при обмороке, многое указывает на то, что именно размытая и нечеткая картинка, которую мы видим, когда приходим в себя, более точно соответствует визуальной информации, получаемой мозгом, нежели привычное нам яркое и отчетливое изображение. «Четкая картинка, которую мы видим, — лишь иллюзия и один из множества удивительных результатов, получаемых в процессе обработки мозгом зрительной информации, — объяснил мне Сневе. — Мир за пределами основного зрительного поля на самом деле совершенно нечеткий. В действительности четкими видятся нам предметы, расположенные непосредственно перед нами и в двух градусах от центра. При этом один градус соответствует ширине ногтя большого пальца на расстоянии вытянутой руки. Сами же мы думаем, что поле нашего зрения намного шире. Предметы, расположенные в десяти градусах от центра, теряют около 20% четкости. Порой нам кажется, будто боковым зрением мы видим более четко, однако это тоже иллюзия: наши глаза постоянно двигаются, хотя мы этого не осознаем. Когда мы не фокусируемся на каком-либо предмете, взгляд перемещается около пяти раз в секунду, поэтому поле зрения постоянно меняется, а наше представление об увиденном обрастает деталями и обновляется. Правдивым мы считаем именно представление, а вовсе не первичную визуальную информацию».

Эту особенность восприятия нейробиолог Дэвид Иглман описал в труде под названием «Инкогнито» (Incognito). Впечатление, сложившееся после того, как наш мозг интерпретировал визуальную информацию, живет собственной жизнью и меняется лишь тогда, когда мозг получает новую зрительную информацию. Похожий эффект создается, когда мы видим бункеры, замаскированные под швейцарские шале: они достаточно похожи на дома, чтобы воскресить в нашем сознании представление о доме, и, пока нам не укажут на несоответствие, мы не заметим обмана. Мы предпочитаем впечатления необработанной визуальной информации: они не только делают картинку более четкой, но и устраняют всякого рода «помехи» изображения, возникающие из-за слепого пятна (нечувствительная к свету область на сетчатке, расположенная в месте прохождения через сетчатку зрительного нерва), а также из-за моргания или резкого смещения фокуса. Все эти недостатки мозг успешно исправляет и корректирует. Порой даже чересчур успешно: в медицине известны случаи, когда пострадавшие в результате аварии полностью теряли зрение, однако утверждали, что все прекрасно видят. Передвигаясь, они постоянно натыкались на столы, стулья или стены, но оправдывали себя, например, тем, что «просто потеряли равновесие». Мозг способен действовать самостоятельно, поэтому он перерабатывает информацию, полученную по другим каналам восприятия, и создает имитацию увиденного.

Это явление называется анозогнозия. Наиболее известный пример ее был зарегистрирован в 1973 году. Американскому судье Уильяму Дугласу в результате кровоизлияния в мозг полностью парализовало левую ногу. Однако сам пациент утверждал, что отлично себя чувствует, и требовал, чтобы его немедленно выписали из больницы. Когда журналисты показали судье на инвалидное кресло, в котором он сидел, судья назвал их выдумщиками и предложил отправиться с ним в горы. Да он даже в футбол может играть и совсем недавно забил этой самой левой ногой гол!

Шведские ученые из Каролинского института доказали, что ложные представления о собственных впечатлениях появляются не только у пациентов, страдающих анозогнозией. Исследователи провели несложный эксперимент: одну руку участника эксперимента накрывали дощечкой, а рядом клали резиновый муляж руки, после чего обе руки — и настоящую, и фальшивую — щекотали кисточкой. В этот момент мозг испытуемого решал, что резиновый муляж и есть настоящая рука, а про спрятанную руку «забывал». Температура настоящей руки резко падала, а когда организаторы эксперимента кололи резиновую руку ножом, испытуемый вздрагивал.

Когда же резиновую руку убирали, некоторым из участников казалось, будто рука никуда не делась, и, когда по этой невидимой руке проводили кисточкой, испытуемым было щекотно. Эти эксперименты отчасти объясняют то «странное чувство», которое возникало у солдат Первой мировой войны, когда вражеская пуля попадала в голову манекена, под которым они прятались.

Большинство из нас не сомневается в объективности собственных впечатлений об окружающем мире, однако философы уже давно поняли, что на чувства полагаться нельзя. Скептик Рене Декарт призывал не доверяться слепо органам чувств и утверждал, что все внешние импульсы являются порождением большой лжи. Следовательно, мы вправе полагаться только на наше собственное «мыслящее я». Вот только можем ли мы с уверенностью утверждать, что наше «я» мыслит объективно?

Одно из доказательств, разрушающих это утверждение, называется бета-феноменом. Участникам эксперимента предлагается посмотреть на экран: в его углу возникает точка, которая быстро гаснет и тотчас же появляется в противоположном углу экрана. Смотрящему будет казаться, что точка перемещается по экрану. Если первая точка красная, а вторая — зеленая, то мы даже «увидим» то место на диагонали, где точка меняет цвет. Но как подобное возможно, если заранее нам неизвестно, что вторая точка будет зеленой? Может, мозг сперва «дожидается», когда движение закончится, и лишь тогда начинает обрабатывать информацию? Но ведь мы-то регистрируем визуальную информацию намного быстрее — значит, такое предположение неверно. Вероятнее всего, мозг постоянно редактирует воспоминания в соответствии с информацией, полученной позже. Это также означает, что наше «я» не существует в настоящем, а, скорее, является частью постоянно изменяющейся истории. Декарт ошибался: нами манипулируют вовсе не извне, а изнутри.

В своем труде нейробиолог Иглман объясняет, что мозговая активность — это взаимоподавляющие процессы. При анозогнозии один участок мозга пытается убедить остальные в том, что поврежденные органы не функционируют, а другой участок мозга убеждает их в обратном. Наша мозговая активность представляет собой комплекс подобных противоречащих друг другу импульсов, и чаще всего мозгу удается выбрать и представить наиболее правдоподобную версию происходящего. Лишь когда мозговая деятельность дает сбой, мы начинаем осознавать всю сложность той работы, которую осуществляет мозг, чтобы связать все наши впечатления. И зная, насколько сложен процесс воссоздания в нашем представлении объективной реальности, мы можем только догадываться о том, как непросто составить представления о более субъективных понятиях — таких как мотивация, чувства и предпочтения (в особенности наши собственные).