У истоков словесности
(Пещерная хроника 003)

В юности многие пишут стихи, и Миау не был в этом смысле исключением. Он был исключением совсем в другом смысле — до Миау стихов не писали.

Начал он, естественно, с лирики.

За первое же стихотворение, простое и искреннее, его вышвырнули из пещеры под проливной дождь. Там он очень быстро освоил сатиру, и вот целое племя, похватав топоры, кинулось за ним в ливень.

Хряп в облаве не участвовал. Дождавшись конца ливня, он вышел из пещеры и сразу же наткнулся на дрожавшего за кустиком Миау.

— Ловят? — посочувствовал Хряп.

— Ловят, — удрученно ответил ему Миау.

— Сам виноват, — заметил Хряп. — Про что сочинял-то?

— Да про все сразу…

— А про меня можешь?

…Тот, кто хоть однажды был гоним, поймет, какие чувства поднялись в груди юного Сына Пантеры после этих слов вождя. Миау вскочил, и над мокрой опушкой зазвучали первые строфы творимой на месте оды.

Оторопело моргая, Хряп узнавал о том, что яростью он подобен носорогу, а силой — мамонту, что грудь его есть базальтовый утес и что мудростью он, Хряп, превосходит буйвола, крокодила и вепря, вместе взятых.

Племя ворвалось на опушку в тот момент, когда Миау звенящим голосом объявил, что, если Хряпа ударить каменным топором по голове, камень расколется, древко сломается, рука отсохнет, а ударивший умрет на месте от изумления.

Хряп взревел и, воздев огромные кулаки, кинулся вдогонку за быстро сориентировавшимися гонителями.

Племя пряталось в лесах несколько дней и вернулось сильно поумневшим.