Книга: На дороге
Назад: 3
Дальше: 5

4

Стоял май. И как только могут такие уютные деньки в Колорадо с его фермами, оросительными канавами и тенистыми лощинами – куда малышня бегает купаться – рожать на свет насекомых типа того, что цапнуло Стэна Шепарда? Рука его свисала по ту сторону дверцы, он ехал и счастливо молол языком, как вдруг какая-то тварь со всего маху впилась ему в руку и засадила свое длинное жало – да так, что тот взвыл. Она прилетела из этого американского денечка. Стэн дернулся, шлепнул себя по руке и извлек жало, а через несколько минут рука начала распухать и болеть. Мы с Дином не могли определить, что это такое. Нужно было лишь подождать и посмотреть, не спадет ли опухоль. Вот они мы какие – едем к неизведанным южным землям, и трех миль не отъехали от родимого городка, старого бедного городка детства, как странное. Лихорадочное, экзотическое насекомое откуда ни возьмись возникает из какой-то тайной порчи и вселяет страх в наши сердца.
– Что это такое?
– Я никогда не слыхал, чтобы здесь водились жуки, которые оставляют такую опухоль.
– Вот черт! – Поездка от этого стала казаться зловещей и обреченной. Мы ехали дальше. Стэну становилось все хуже. Остановимся у первой же больницы и вколем ему пенициллин. Проехали Кастл-Рок, уже в темноте подъехали к Колорадо-Спрингс. Огромная тень пика Пайк высилась справа от нас. Мы быстро катились по шоссе в Пуэбло.
– Я стопарил по этой дороге тысячи раз, – рассказывал Дин. – Как-то ночью прятался вот за этой самой проволочной изгородью, когда меня ни с того ни с сего по шугани прибило.
Мы все решили рассказывать истории своей жизни, но по очереди, и Стэну выпало первым.
– Ехать нам далеко, – сделал такое вступление Дин, – поэтому ты должен очень сильно постараться и вспомнить как можно больше деталей – но и тогда всего не расскажешь. Легче, легче, – предостерег он Стэна, – ты при этом сам должен расслабиться. – Стэн пустился в свой рассказ, пока мы летели сквозь темень. Он начал с житья во Франции, но чтобы преодолеть громоздившиеся одно на другое пояснения, вынужден был вернуться и начать с отрочества в Денвере. Они с Дином стали припоминать те разы, когда видели друг друга рассекающими на великах по городу.
– А вот еще раз ты забыл, я знаю, – гараж «Арапахо». Помнишь? Я кинул в тебя мяч с отскока на углу, а ты кулаком его отбил, и он укатился в канализацию. В первом классе. Теперь вспомнил? – Стэн нервничал, его лихорадило. Он хотел рассказать Дину все. Дин теперь был арбитром, стариком, судьей, слушателем, он одобрял, он кивал:
– Да, да, продолжай. – Мы проехали Вальзенберг; потом неожиданно – Тринидад, где в каком-то месте далеко от дороги, перед костром, возможно, с кучкой других антропологов сидел Чад Кинг и, как в старину, тоже рассказывал историю своей жизни, и даже присниться ему не могло, что мы проезжаем по шоссе именно в это мгновенье, направляясь в Мексику и рассказывая собственные истории. О печальная Американская Ночь! Затем мы оказались в Нью-Мексико, миновали округлые скалы Ратона и остановились у закусочной, голодные как волки, наелись гамбургеров и еще завернули с собой в салфетку, чтобы съесть потом у границы внизу.
– Перед нами сейчас лежит весь Техас по вертикали, Сал, – сказал Дин. – Раньше мы делали его по горизонтали – расстояние такое же. Мы будем в Техасе через несколько минут и выедем из него лишь завтра в это же самое время, а останавливаться не будем вообще. Только подумай.
Мы поехали дальше. По другую сторону гигантской равнины ночи залег первый техасский городок – Далхарт, который я уже проезжал в 47-м. Он лежал, поблескивая на темном полу земли в пятидесяти милях от нас. Земля в лунном свете была сплошными зарослями мескитов и пустошами. На горизонте стояла луна. Она набухала, она становилась огромной и ржавой, она таяла и катилась, пока не вмешалась утренняя звезда, и роса не начала залетать нам в окна, – а мы все мчались. После Далхарта – пустого крохотного городка – мы погнали в Амарилло и въехали туда утром, оплетенные травами-попрошайками, бурными на ветру, которые всего лишь пару лет назад волновались вокруг бизоньих палаток. Теперь же повсюду стояли бензоколонки и новые музыкальные автоматы образца 1950 года с громадными изукрашенными рылами, щелями под десять центов и жуткими песнями. Всю дорогу от Амарилло до Чилдресса мы с Дином сюжет за сюжетом вколачивали в Стэна те книги, что прочли сами, – тот нас об этом попросил, поскольку очень хотел знать. В Чилдрессе под горячим солнцем мы повернули прямо на юг по второстепенному шоссе и пронеслись по бездонным пустошам к Падуне, Гатри и Абилину, Техас. Дину теперь надо быле поспать, и мы со Стэном сели вперед и повели машину. Наш шарабан чадил, подскакивал и изо всех сил пробивался вперед. Огромные тучи ветра с песком обдували нас из мерцавших пространств. Стэн катил себе дальше с историями про Монте-Карло, Кань-сюр-Мер и голубые местечки под Ментоной, где темнолицые люди бродят меж белых стен.
Техас неоспорим: мы, медленно дымя, вкатились в Абилин и все проснулись посмотреть на него.
– Представь, что живешь вот в этом городишке в тыщах миль от больших городов. Хуп, хуп, вон там у рельсов – старый городок Абилин, куда свозили коров, где отстреливались от сыщиков и лакали сивуху. Эй, берегись! – завопил Дин из окна, скривив рот, как У.К.Филдс. Ему было плевать и на Техас, и на любое другое место. Краснолицые техасцы были на него не в обиде – они спешили себе дальше по пылавшим тротуарам. Мы остановились поесть на шоссе к югу от города. Вечер, казалось, маячил за миллион миль от нас, когда мы тронулись в сторону Коулмена и Брэди – к сердцу Техаса: только глухомань низких кустарников вокруг, да изредка домик у ручейка, страдающего от жажды, да пятидесятимильный объезд по грунтовой дороге, да бесконечная жара.
– Старая добрая Мексика еще далеко-о, – сонно протянул Дин с заднего сиденья, – поэтому давайте, парни, гоните, и к утру будем целоваться с сеньоритами, потому что этот «фордик» может гонять, ежели знать, как с ним разговаривать и как его подстегивать – только задок вот-вот отвалится, но вы не волнуйтесь, пока мы дотуда не доедем. – И он уснул.
Я сел за руль и доехал до Фредериксберга, и здесь опять пересек свой старый маршрут – в этом же месте мы с Мэрилу держались за руки снежным утром в 1949-м, а где Мэрилу теперь?
– Дуй! – закричал Дин во сне; наверное, ему снился джаз во Фриско или грядущее мексиканское мамбо. Стэн все говорил и говорил: Дин завел его предыдущей ночью, и теперь он вообще не собирался затыкаться. К этому времени он уже перебрался в Англию и повествовал о своих приключениях на английском автостопе из Лондона в Ливерпуль – длинноволосый, в рваных штанах, и странные британские шоферы грузовиков подбрасывали его в хмарях европейской пустоты. У нас у всех от постоянных мистралей старого Техаса покраснели глаза. В каждом животе было по камню, и мы знали, что медленно, но верно приближаемся, куда нужно. Машина, содрогаясь от напряжения, еле выжимала сорок. От Фредериксберга начался спуск по широченным западным высокогорьям. О ветровое стекло забились бабочки.
– Опускаемся в пекло, мальчики, к пустынным крысам и текиле. Я так далеко на юге Техаса впервые, – прибавил Дин с восхищением. – Вот же черт! вот куда, оказывается, мой старик сбегает каждую зиму, хитрющий бичара.
Мы неожиданно очутились в совершенно тропической жаре у подножия холма с пятимильным подъемом, а впереди виднелись огоньки Сан-Антонио. Было такое ошущение, что все это действительно когда-то было мексиканской территорией. Дома по обочинам – другие, бензоколонки – побитее, меньше фонарей. Дин с восторгом схватился за руль, чтобы ввезти нас в Сан-Антонио. Мн въехали в город и сразу попали в южный ералаш из рахитичных мексиканских хибар без погребов, с креслами-качалками на крылечках. Мы остановилиеь на безумной заправке поменять масло. Повсюду стояли мексиканцы – под жарким светом ламп над головой, которые были просто черны от летних насекомых долины; они совали руки в ящики с прохладительными напитками, вытаскивали оттуда бутылки с пивом, а деньги швыряли служителю. Вокруг околачивались целые семейства и ничего больше не делали. Нас со всех сторон окружали халупы, поникшие деревья и запах дикой корицы в воздухе. Со своими мальчиками подходили неистовые мексиканские девчонки-подростки.
– Ху-у! – вопил Дин. – Си! Маньяна! – Со всех сторон летела музыка, всевозможная музыка. Стэн и я выпили несколько бутылок пива и заторчали. Мы уже почти что выбрались из Америки, но все же вполне определенно пока оставались в ней, да еще и в самой сердцевине ее безумия. Мимо неслись четкие машины. Сан-Антонио, ах-хаа! – А теперь, люди, слушайте меня: мы с таким же успехом можем пару часов повалять дурака в Сан-Антоне, поэтому пошли найдем Стэну поликлинику, а мы с тобой, Сал, порассекаем тут и поврубаемея в улицы – посмотри только вон на те дома через дорогу, там можно заглянуть прямо в гостиную, а всякие дочурки разлатались там с журнальчиками типа «Настоящей Любви», уиии! Давай, пошли!
Сначала мы бесцельно покатались по городу и поспрашивали народ, где тут ближайшая поликлиника. Та располагалась поблизости от центра, где всё больше лоснилось и выглядело по-американски: несколько полунебоскребов, много неона и типовых забегаловок, – но машины все же ломились вдоль по улицам из тьмы, окружавшей город, как будто не существовало никаких правил уличного движения. Мы поставили машину в проезде к поликлинике, и я пошел со Стэном к доктору, а Дин остался в кабине переодеваться. В вестибюле было полно бедных мексиканок, некоторые беременные, некоторые больные, некоторые привели маленьких больных детишек. Это было грустно. Я подумал о несчастной Терри: что же она делает сейчас? Стэну пришлось ожидать целый час, пока дежурный врач не дошел до него и не осмотрел его распухшую руку. Его инфекция как-то называлась, но ни один из нас не смог выговорить названия. Ему вкололи пенициллин.
Тем временем мы с Дином отправились врубаться в улицы мексиканокого Сан-Антонио. Там было ароматно и мягко – мягчайший воздух, которым я когда-либо дышал, – и темно, и таинственно, и беспокойно. В гудящей темноте возникали фигуры девушек в белых платках. Дин, онемев, крался по улицам.
– О, здесь слишком чудесно, чтобы что-то делатъ! – шептал он. – Давай проползем чуть дальше и все увидим. Смотри! смотри! Чокнутая бильярдная хибара! – Мы вошли. За тремя столами дюжина парней расписывала пульку – все мексиканцы. Мы купили кока-колы, напихали никелей в музыкальный автомат и стали слушать Винонию Блюз Харриса, Лайонела Хэмптона и Лаки Миллиндера и угорать. Дин тем временем предупредил, чтобы я наблюдал повнимательней: – Врубись – вот, сейчас, краем глаза, пока мы слушаем, как Винония лабает про пудинг своей бэби, пока нюхаем вот этот мягчайший, как ты говоришь, воздух: врубись в пацана, в этого калеку, который мечет пульку за первым столом, он – козел отпущения всей здешней компании, всю жизнь им был. А остальные парни безжалостны, но они его любят.
Увечный пацан был каким-то плохо сформировавшимся карликом с огромным прекрасным лицом, слишком большим для него, на котором влажно поблескивали громадные карие глазищи.
– Разве ты не видишь. Сал, это здешний мексиканский Том Снарк – та же самая история по всему свету. Видишь, они лупят его по заднице кием? Ха-ха-ха! – слышишь, как они смеются? Видишь, он хочет выиграть эту игру, он поставил четыре монеты. Следи! следи же! – Мы наблюдали, как ангельский молодой карлик нацелился сорвать банк. Промазал. Парни взревели. – Эх, чувак! – сказал Дин. – А теперь смотри. – Они взяли мальчишку за шиворот и стали шутя терзать его. Тот визжал. Потом выбежал наружу, в ночь, но кинул назад смущенный ласковый взгляд. – Ах, чувак, как бы мне хотелось поближе узнать этого забойного кошака, о чем он думает, какие у него девчонки… ох, чувак, я просто улетаю по этому воздуху! – Мы немного пошлялись и облазили несколько темных, таинственных кварталов. Бесчисленные домики прятались в пышных дворах – почти что джунглях; мы подмечали девчонок в гостиных, девчонок на верандах, девчонок в кустах с мальчишками. – Я никогда не знал этого безумного Сан-Антонио! А подумай, какой тогда окажется Мексика! Пой-ехали! Пой-ехали! – Мы рванули обратно в больницу. Стэна уже выпустили, и он сказал, что ему намного лучше. Мы обняли его и рассказали все, что мы тут успели.
Теперь ничто не мешало нам сделать последние сто пятьдесят милъ до волшебной границы. Мы прыгнули в машину и дернули. Я настолько выбился из сил, что проспал всю дорогу через Дилли и Энсиналь до Ларедо и не просыпался до тех пор, пока они не поставили машину перед столовой в два часа утра.
– Ах, – вздохнул Дин, – конец Техаса, конец Америки. Ничего более нам уже не ведомо. – Было грандиозно жарко: с нас ведрами лил пот. Ни ночной росы, ни дуновения воздуха – ничего, кроме миллиардов бабочек, бившихся везде о лампочки, да низкого, густого запаха жаркой реки в ночи неподалеку – Рио-Гранде, которая начинается в прохладных распадках Скалистых Гор, а заканчивается тем, что образует одну из величайших пойм мира и мешает свой жар с грязями Миссиссиппи в великом Заливе.
Ларедо в то утро оказался зловещим городком. Вокруг бродили всевозможные таксисты и пограничные крысы, ища, чем бы поживиться. Шансов выпадало немного: слишком поздно. Здесь было дно и опивки Америки, куда опускались все тяжелые мерзавцы, куда приходилось идти всем заблудшим, чтобы оказаться поближе к своему личному «где-то там», куда можно проскользнуть незамеченными. В тяжелом сиропе воздуха высиживалась контрабанда. Фараоны были краснорожими, хмурыми и потными – не подступись. Официантки – грязными и омерзительными. Сразу за всей этой мерзостью ощущалось присутствие великой Мексики, почти доносился запах миллиарда жареных тортилий, дымившихся в ночи. Мы не имели ни малейшего понятия, какой она на самом деле окажется. Снова мы находились на уровне моря, а когда попытались перекусить, то едва смогли проглотить хотя бы кусочек. Я все равно завернул свой обед в салфетки на дорогу. Мы чувствовали себя ужасно и тоскливо. Но все изменилось, стоило лишь пересечь реку по таинственному мосту, и наши колеса покатились по официальной мексиканской почве, хоть та и была не чем иным, как асфальтом, ведущим к пограничной инспекции. На противоположной стороне улицы уже начиналась Мексика. Мы с любопытством смотрели туда. К нашему изумлению, она в точности походила на настоящую. Три часа утра, а мужики в соломенных шляпах и белых штанах дюжинами колбасятся перед оббитыми рябыми магазинчиками.
– Посмотри… на… этих… кошаков! – прошептал Дин. – Ууу, – тихо выдохнул он, – погоди, погоди. – Ухмыляясь, вышли мексиканские власти и попросили нас пожалуйста извлечь наш багаж. Мы извлекли. Мы не могли оторвать глаз от той стороны улицы. Нам не терпелось рвануть прямо туда и затеряться в таинственных испанских улочках. То было всего лишь Нуэво-Ларедо, но для нас и оно – Священная Лхаса.
– Бож-же, парни ведь не спят всю ночь, – прошептал Дин. Мы поспешили оформить свои бумаги, нас предупредили не пить сырой воды – теперь, когда мы пересекли границу. Мексиканцы бессвязно обсмотрели наши пожитки. Они ничем не напоминали официальных лиц. Они были ленивы и нежны. Дин не сводил с них глаз. Он повернулся ко мне:
– Видишь, какие в этой стране легавые? Не могу в это поверить! – Он протер глаза. – Я сплю. – Потом пришло время менять деньги. На столе мы увидели большущие столбики песо и узнали, что восемь их составляют один американский дуб или что-то около того. Мы обменяли большую часть бабок и с восторгом рассовали пачки по карманам.
Назад: 3
Дальше: 5