Глава 14

Что может быть хуже стука в дверь около четырех утра? Только резкий звонок телефона. Не знаю, как у вас, а у меня в голове моментально начинают метаться панические мысли. Вот и сейчас, услыхав нытье мобильного, я резко села. Потом, подавив поднимавшийся из желудка ужас, схватила трубку и воскликнула:

– Кто это?

– Слушай внимательно, – прошептал хриплый голос.

– Вы ошиблись, – сказала я, собирая мысли в кучку, – набирайте правильно номер, ночь на дворе, не слишком приятно просыпаться.

– Романова? – прогундосило из наушника. – Евлампия?

– Да, – отчего-то басом ответила я, ощущая, как новая волна страха прокатывается по телу. – Вы кто?

– Слушай внимательно. Мадлен и Ирина сестры.

– Что? – подскочила я.

– Гостева и Шульгина родные сестры. Одна воспитывалась в детдоме, другую удочерили, отсюда разные фамилии.

– Пожалуйста, представьтесь, – окончательно проснулась я. – Откуда знаете про мое знакомство с женщинами?

«Ту-ту-ту…» – понеслось из трубки.

Аноним прервал разговор, и я даже не поняла, кто он был: мужчина или женщина. Для первого голос высоковат, для второй грубоват.

Ирина и Мадлен сестры? Вот уж глупость! Насколько поняла, они недолюбливают друг друга, между ними идет конкуретная борьба за главенство в бутике. Хотя, к сожалению, очень часто родные люди не находят общего языка. Если вас произвела на свет одна мать, это еще не является гарантией замечательных отношений. Иногда недопонимание начинается чуть ли не с колыбели. Старший ребенок ревнует родителей к младшему, а последнему кажется, что он третирован братом или сестрой. Знала я семьи, где дети, поругавшись в подростковом возрасте, порывали отношения и забывали на всю жизнь о существовании друг друга.

Подушка стала казаться твердой, словно камень, я села в кровати, потом снова легла, затем скинула одеяло, вновь натянула его… Все безрезультатно, сон ушел. В довершение из коридора послышалось тихое покашливание. Кажется, Сережкино. Он, видимо, ходил в туалет. Нет, лучше встать, попить кофе и… В ту же секунду глаза закрылись, я упала на подушку, полежала так буквально две минуты, затем разомкнула веки и удивилась: сквозь щель в занавеске бил яркий свет. Неужели солнце успело взойти за те пару мгновений, что я провела, лежа в кровати?

Глянула на будильник. Девять утра! Невидимая рука скинула меня с матраса. Ну ничего себе! Как же так получилось? Ведь только на секундочку прикрыла глаза! Схватив халат, я ринулась на кухню и развила бешеную активность. Если надо, могу одновременно совершать несколько действий. Пробежав в десятый раз мимо холодильника, я вдруг заметила огромную записку, прикрепленную магнитом: «Собаки не гуляли, ты спала, а они всегда лают у двери. Лиза».

Ну, ясное дело, Лизавете лень шляться с псами по двору, вот она и решила под видом заботы о Лампе манкировать обязанностью. Кстати говоря, когда на днях Лизе понадобились целые колготки, она особо не церемонилась, влетела в семь утра в мою спальню и заорала во всю глотку:

– Дай скорей чулки, опаздываю на консультацию!

А сегодня не стала вызывать псов в коридор. Ей-богу, это слишком! Значит, мне еще предстоит прогулка со стаей. Следовательно, на завтрак времени не осталось. Ладно, в конце концов кофе можно выпить и не присаживаясь за стол. Кстати, где сливки?

Я порылась на полках холодильника, потом увидела на столешнице пустую мисочку с белыми каплями на дне и тут же вспомнила: змея! Вчера вечером я решила усыпить гадкое злобное пресмыкающееся и оставила для эфы сливки со снотворным, а сейчас в «поилке» пусто. Значит, незваная гостья выползала и слопала угощение. Слава богу, теперь она спокойно спит в укромном уголке. Но все же следует проявить бдительность!

Быстро выгуляв собак, я не стала вести стаю домой, а позвонила в квартиру, расположенную на втором этаже.

– Войдите, открыто, – ответил бойкий голос.

Я зашла в прихожую и закричала:

– Витя, пригрей наших собак.

Из большой комнаты через широкий проем, лишенный двери, выехала инвалидная коляска.

– Здорово, Лампец, – ответил сидевший в ней парень. – Давай сюда песиков.

Мопсы со счастливым визгом кинулись к юноше. Ловкая Капа мигом вскочила ему на колени и принялась облизывать лицо, Феня и Муля запрыгали у колес, а хитрая Ада мигом исчезла на кухне, откуда незамедлительно донеслось чавканье.

– Вот пакостница, – возмутился Витя, – до кошачьего корма добралась!

– Откуда киска? – поинтересовалась я, снимая с Рейчел ошейник.

– Ларионовы оставили, – пояснил парень, – они в Питер укатили.

Витя потерял способность двигаться в раннем детстве. Вернее, он таким появился на свет. Другой бы на его месте ныл, стонал и плакал, но Витюша оказался крепким орешком, он не собирался сдаваться. Впрочем, парню повезло с родителями, которые не сюсюкали, не жалели ребенка, не охали в его присутствии, произнося фразу: «Вот умрем мы, как жить станешь?»

Нет, мама и папа сумели дать сыну образование, теперь Витя – один из самых востребованных веб-дизайнеров. Он отлично зарабатывает, не выходя из дома, а мы, соседи, вовсю пользуемся добросердечием парня. Витя любит животных, они платят ему той же монетой, поэтому у жильцов нашей блочной башни нет проблем, куда деть на момент отъезда кошку или собаку. Еще Вите можно отдать ключи, он их точно не потеряет и вручит ребенку, пришедшему из школы. Когда у Кирюшки или Лизаветы возникают проблемы – не могут они разыскать нечто в Интернете, ребята всегда спускаются на второй этаж. А еще Витя постоянно пребывает в хорошем настроении. Недавно он женился, и молодая супруга ждет ребенка. Короче говоря, неумение ходить не сделало парня несчастным. Один раз он сказал мне: «Какой смысл лить сопли, думая о собственной ущербности? Новые ноги от этого не отрастут. Лучше потратить время на обучение полезным вещам».

– Так что у вас случилось? – поинтересовался сейчас Витя.

– Да должен прийти дядька тараканов травить, – покривила я душой, – боюсь, надышатся собаки, потом лечи их. Ты не против, если стая посидит тут, пока Катюша не вернется? Она к полудню точно придет, дежурила сутки.

– Никаких проблем, – улыбнулся Витя. – Только, пожалуйста, купи мне пачку печенья. Похоже, Дюша уже добралась до той, которая лежит на столе, и схомякала находку без угрызений совести.

Из кухни теперь доносилось громкое шуршание, чавканье стихло.

– Во, – констатировал Витя, – уже обертку вылизывает. Энциклопедического ума псина, с одного раза запомнила, где хранится вкусненькое, и теперь мигом несется в абсолютно правильном направлении. Правда, сегодня на кошкины «хрустики» отвлеклась.

– Вот нахалка! – возмутилась я.

– Ада же самая бойкая из мопсов. Впрочем, если, вернувшись, найдешь тут хладный труп хозяина, не пугайся, это Капа зализала меня до смерти.

– Надеюсь, так далеко дело не зайдет, – улыбнулась я и попрощалась с Витей.

Шульгина была в своем кабинете.

– Ты опоздала на девять минут, – постучала она идеально накрашенным ногтем по часам, украшенным брильянтами. – У нас не принято задерживаться.

– Я не являюсь сотрудником бутика, – напомнила я.

– Но продавщицы считают тебя манекенщицей. Да еще и старшей теперь, – резко возразила Ирина. – В общем, учти на будущее. Теперь рассказывай, что сделала для поисков убийцы.

– Пока ничего.

Ира вскинула брови.

– Пошел второй день после нашего разговора, и где результат? Если не сумеешь помочь, не получишь ни копейки. И я не стану оплачивать расходы. Откуда мне знать, что, скажем, в кафе ты заглядывала по делу? Вдруг просто лакомилась кофейком, а потом надумала предъявить мне чек. Может, с другими людьми подобный фокус и проходит, но меня не надуть.

Я обозлилась до крайности и резко спросила:

– Скажи, сумеет врач помочь больному, если тот не расскажет доктору о всех симптомах заболевания?

– В чем дело? – фыркнула Ирина. – Ты никак заболела?

– Здоровее слона, – успокоила я клиентку. – Просто хочу тебе объяснить: частный детектив сродни терапевту, желаешь справиться с проблемой, не скрывай от сыщика детали.

– Никак не соображу, о чем речь, – нахмурилась Шульгина. – Высказывайся конкретно, прямо, без экивоков.

– Почему ты забыла сообщить мне интересную подробность?

– Какую?

– Вы с Мадлен, оказывается, сестры.

Шульгина вцепилась пальцами в край стола.

– Вот уж чушь, – старательно изображая возмущение, громко заявила она. – От кого дурость узнала? Мы с Мадлен родственники? Ха-ха-ха! Глупее до сих пор ничего не слышала. Ну и кретинство, ха-ха-ха…

Пока Ирина изо всех сил пыталась изобразить гнев вкупе с весельем, я не отрываясь смотрела на управляющую.

Тоненькие пальчики Шульгиной вцепились в край стола с такой силой, словно он был последней надеждой, той самой соломинкой, за которую хватается утопающий. А на шее женщины быстро-быстро пульсировала внезапно вздувшаяся вена.

– Ирина, – перебила я Шульгину, – это правда. Ну, насчет вашего родства. Думаю, именно поэтому ты и хочешь помочь Мадлен. Я все никак не могла понять: вы со старшей продавщицей конфликтовали, ругались, спорили, дрались за место под солнцем, а когда Гостеву зацапала милиция, управляющая вдруг вспомнила о своей ответственности перед подчиненной. Не складывается картинка, по идее тебе бы радоваться и бить в ладоши, а ты готова платить частному детективу, желая вытащить заклятую подружку из беды. Не надо врать, иначе я не сумею помочь.

Шульгина отцепилась от стола и сгорбилась на стуле.

– Ума не приложу, где ты могла откопать сведения, – с явным трудом произнесла она. – О нашей истории не известно никому. Даже Мадлен.

– Гостева не в курсе, что вы с ней сестры?

– Она ничего не знает, – кивнула Ирина. – Все так запутано! Хотя иногда мне кажется, будто я помню ее. Вроде была в доме девочка, лежала в пеленках, и я даже, кажется, просила маму унести ее назад в роддом. Но воспоминания обрывочны, связными они становятся лишь на стадии детдома.

– Ты воспитывалась в приюте?

Ирина поежилась.

– Верно.

– Родители умерли?

Шульгина уставилась в окно, потом с некоторым сомнением протянула:

– Ну, вроде так. Кажется. Ладно, попробую объяснить. Только дай честное слово, что никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажешь правду.

– Имей я привычку трепаться о чужих делах, не работала бы детективом.

– Хорошо, не обижайся, – кивнула Ирина и сняла трубку телефона. – Сейчас, погоди, только Нелю предупрежу. Алло, это Шульгина. Мы со старшей манекенщицей отъедем в агентство. Если понадоблюсь, ищите по мобильному. Пока не знаю, когда вернусь. Наверное, к часу дня.

Затем Ирина глянула на меня.

– Поехали!

– Куда? – спросила я, идя за ней.

Шульгина ничего не ответила. Так же молча она села в машину, покрутила по кривым переулкам, припарковалась около высокого дома постройки девятнадцатого века, открыла подъезд и только тогда пояснила:

– Лучше поговорим у меня дома.

Для одинокой женщины квартира Ирины была велика. Я, правда, не поняла, сколько в ней комнат, но уж точно не одна и не две. Слишком много дверей выходило в просторный холл, заставленный дорогой итальянской мебелью. А еще здесь имелось три коридора, концы которых тонули в темноте.

– Вот сюда проходи, – велела Шульгина, и мы оказались в кухне с помпезной обстановкой. Белые шкафчики и столики сверкали позолотой, а под плитой нависала ярко начищенная медная вытяжка.

– Мне воспитательница, – безо всякого вступления начала Ира, – без конца повторяла: «Деточка, тебе, конечно, не повезло, мама и папа погибли. В наших группах есть и другие дети, которые лишились родителей, но должна сказать: лучше жить совсем без отца с матерью, чем иметь такую семью, как у Вени Макеева…»

Семилетняя Ирочка не была согласна с Ниной Ивановной. Да, в приюте жили не только круглые сироты, но и несчастные ребята, чьих папу с мамой лишили родительских прав. Веня Макеев и был из таких. Его мамаша регулярно приходила к ограде детдома и, прижав страшное, опухшее, часто разбитое лицо к железной ограде, начинала выть:

– Сыночка отдайте! Ох, лишили кровиночки… Веня-я! Родной!

Перепуганный Макеев кидался к Нине Ивановне и начинал судорожно рыдать. Мать-алкоголичку, регулярно избивавшую сына, малыш боялся до одури.

– Не хочу к ней! – кричал Веня, обхватив воспитательницу. – Ты же меня не отдашь?

Нина Ивановна живо утаскивала взволнованного ребенка подальше от окон и вызывала милицию. Заканчивался визит любящей мамаши всегда одинаково: парни в форме заламывали бабе руки и запихивали в «раковую шейку». Веня исходил слезами, а Нина Ивановна бормотала сквозь зубы:

– Носит же земля подонков, и ведь не берет ее ничего. Зимой босиком ходит и хоть бы хны.

– Авось помрет скоро, – подала однажды реплику нянечка. – А Вене, глядишь, счастье привалит, найдется для него хорошая семья.

– Такие до ста лет скрипят, – возразила Нина Ивановна, – а потом от повзрослевших детей алименты требуют.

По сердитому тону воспитательницы Ирочка, присутствовавшая тогда при разговоре, поняла, что Веня, несмотря на наличие мамы, вовсе даже не счастливый, как ей раньше казалось, и очень постаралась перестать завидовать мальчику. Правда, черное чувство все равно вползало в душу, очень хотелось иметь родного человека, пусть даже такого, как вечно пьяная и всеми презираемая родительница Макеева.

Шульгиной повезло. Она попала в замечательный детский дом, где сирот не били, не унижали, не морили голодом, а пытались привить детишкам хорошие манеры и дать им образование. Нина Ивановна от всей души любила воспитанников. Но она была, если можно так выразиться, мамочкой общего пользования, а Ире хотелось иметь свою личную маму, пусть даже и не такую замечательную и правильную, как воспитательница.

Лет в шесть Ира поняла, что у нее есть шанс обрести семью. В интернат иногда приходили бездетные пары и выбирали для себя ребенка. Далеко не все хотели взять пеленочного младенца, кое-кто не желал возиться с крохой, предпочитал взять младшего школьника. Ирочка, увидав, как в комнате игр появляются незнакомые люди в сопровождении директрисы, моментально старалась показать себя с лучшей стороны – хватала веник, совок и начинала деловито подметать пол или ловко стирала невидимую глазу пыль с подоконника. Еще у Шульгиной был хороший слух, ее постоянно хвалила учительница музыки, и сиротка, завидя потенциальных родителей, принималась тоненьким голоском выводить рулады. Но, увы, старалась Ира впустую – на нее не обращали внимания. Один раз, правда, черноволосая женщина взяла своего мужа за руку и указала глазами на Ирочку. Супруг окинул девочку взглядом и что-то спросил у директрисы. Но та помотала головой, и пара потеряла интерес к Шульгиной.

Шли месяцы, Ира взрослела и один раз спросила Нину Ивановну:

– А почему я новой маме никак не нравлюсь?

Воспитательница постаралась перевести разговор на другую тему, но Ира упорно повторяла вопрос, и в конце концов женщина ответила:

– Ирочка, люди выбирают здоровых деток.

– А я больна?

– Нет, мое солнышко, – стала путано объяснять ребенку Нина Ивановна, – ты в принципе ничем не страдаешь, но вот в твоем анализе крови… Ой, боюсь, не поймешь. В общем, всякое может случиться, понимаешь?

– Я умру? – испугалась Ира и зашмыгала носом.

Находившаяся в тот момент в комнате нянечка шумно вздохнула и глянула на Нину Ивановну с явной укоризной.

– Ну и глупость тебе лезет в голову! – громко ответила воспитательница. – Нет, конечно… Знаешь, детка, мы лучше потом поболтаем, сейчас мне надо в столовую сходить.

Ире не понравилось поспешное бегство Нины Ивановны. Девочка подошла к нянечке и шепотом спросила:

– Я совсем-совсем инвалид?

– Нет, – очень тихо ответила та, – здоровее многих.

– А Нина Ивановна про какой-то анализ говорила.

– Она перепутала.

– Да? – с недоверием протянула Ира, твердо уверенная, что жить ей осталось считаные часы.

– Ступай, почитай книжку, – велела нянечка.

Ира послушно отправилась в библиотеку, потом на ужин, затем старательно умылась, почистила зубы, легла в кровать, попыталась заснуть, но не сумела. Пару часов девочка лежала тихо, слушая, как мирно сопит соседка по комнате. В конце концов ей надоело маяться, она встала с кровати и пошла в туалет.