Глава 3

Очнулась я в больнице, в Институте Склифосовского, в двухместной палате. На второй койке лежала синяя Зайка, рядом с ней стояла капельница. Впрочем, от моей руки тоже тянулась резиновая трубка к штативу с бутылкой.

– Эй, – достаточно бодро сказала Ольга, – ты как?

– Пока не пойму, – ответила я, – голова кружится.

– А у меня уже нет, – сообщила она.

– Что с нами приключилось?

– Мы отравились, – ответила она, – скорей всего, тортом. Наверное, взбитые сливки были несвежими.

– Господи, – простонала я, – мне дико плохо! Разве так бывает при отравлении?

– Еще скажи спасибо, что Александр Михайлович мигом вызвал «Скорую», – вздохнула Ольга, – пролежи мы там часок-другой, могли бы и умереть!

Я испугалась:

– Да ну!

– Запросто, – «успокоила» меня Зайка, – нам просто повезло, что Дегтярев ездит со скоростью сорок километров в час, он увидел нашу машину и мигом сориентировался.

– Муся, – завопила Маня, врываясь в палату, – ты такая страшная!

Зайка фыркнула и отвернулась к стенке.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.

Маруська радостно ответила:

– Нормально!

– Но ты же тоже ела торт!

– И ничего, – бодро констатировала Манюня, – ни я, ни Кеша, ни Дегтярев не заболели.

Ну в отношении мужчин ничего удивительного, ни тот, ни другой не любят сладкое и едва прикоснулись к кремово-бисквитному безумию. Но Машка! Она на моих глазах без всяких угрызений совести и стонов по поводу калорийности продукта схавала треть тортика.

– Зараза к заразе не пристает, – ожила Зайка, – тебя, Маня, ничто не берет!

– Так бывает, – принялась отбиваться девочка, – нам тут доктор объяснил, случается порой: оба ели творог, так один умер, а второй даже не чихнул, просто краешек испорченный был. Мне достался кусок со свежими сливками, а вам с тухлыми. Скажите спасибо, что живы остались, вот…

И она осеклась.

– Что «вот»? – насторожилась я, чувствуя, как к спине снова подкрадывается озноб. – Ты о чем?

– Ерунда, – слишком быстро и весело затарахтела Манюня, – просто я имела в виду, хорошо, что вы не умерли…

– Маня, – велела Зайка, – а ну говори, что стряслось.

– Ничего!

– Не ври.

– Ей-богу.

– Лжешь!

Маруська покраснела.

– Ну… Андрюша… дядя Андрей.

– Что с ним? – подскочила я.

– Того…

– Чего?

– Того самого…

– Марья, – обозлилась Ольга, – а ну хватит кота за хвост тянуть. Что с Литвинским?

– Он умер, – брякнула девочка.

– Как? – заорали мы.

– Отравился, – со вздохом пояснила она, – как и вы, тортом. Только Вика сразу не поняла, в чем дело, решила – сердечный приступ, дала ему нитроглицерин, уложила в кровать, ну а когда Андрюше совсем плохо стало, вызвала «Скорую». Но машина застряла на МКАД, там авария приключилась, вот она и задержалась, приехала поздно, Андрюша уже умер.

– Не может быть, – прошептала я, – не может быть.

Машка удрученно замолчала.

– Как же так? – пролепетала Зайка. – Как – умер?

Манюня зашмыгала носом, и тут в палату вошел молодой, очень серьезный доктор и приказал:

– Посторонних прошу удалиться, у нас тихий час.

– Это моя дочь, – сказала я.

– Все равно посторонняя, – не дрогнул врач, – завтра поболтаете.

Через неделю нам с Зайкой стало совсем хорошо, и Кеша привез нас в Ложкино.

– Одно радует, – констатировала Зайка, оглядывая себя в большом зеркале, которое украшает холл в Ложкине, – я наконец-то потеряла те три кило, которые мешали мне жить спокойно.

– Тьфу! – сплюнула домработница Ирка и ушла.

Конечно, ее реакция слишком резкая, но в общем правильная. Заюшку просто заклинило на диете, это становится похоже на фобию. Согласитесь, если девушка при росте метр шестьдесят пять и весе сорок четыре килограмма без конца талдычит о своем ожирении, это выглядит не совсем нормально.

– А вот ты, похоже, потолстела, – с радостью констатировала Ольга.

Я кинула взгляд в зеркало, даже если это и так, то меня сей факт совершенно не волнует.

– Чай будете? – спросила Ирка.

– Только без торта, – заорали мы с Зайкой, не сговариваясь.

Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы мы смогли спокойно смотреть на бисквит со взбитыми сливками? Лично у меня при слове «торт» моментально начинаются спазмы в желудке.

– Мусик, – заорала Маня, – тебе Вика почему-то на мой сотовый позвонила!

Я испугалась. Господи, что же ей сказать? Прими мои соболезнования? Очень глупая фраза, мне всегда неудобно ее произносить, но делать нечего. Я схватила трубку и недрогнувшим голосом сказала:

– Викуля?

Я ожидала услышать плач или крик, но раздался спокойный, даже слишком спокойный голос Вики:

– Даша, мне разрешили сделать один звонок, произошло ужасное недоразумение.

Я удивилась. Странно называть смерть мужа недоразумением, не правда ли?

– Сейчас меня увезут…

– Куда? – не выдержала я. – Кто? Зачем?

– Меня арестовали.

– Тебя? – подскочила я. – За что?

– За убийство Андрея, – тоном, лишенным всяких эмоций, сообщила Вика, – очень прошу, найми мне адвоката. Спасибо. Извини, но больше мне обратиться не к кому.

Из трубки полетели частые гудки.

– Ну, как самочувствие? – прогудел, входя в дом, полковник. – Думается, теперь вас не скоро потянет на сладкое!

Но мне было не до собственного состояния здоровья.

– Вику арестовали, – налетела я на Александра Михайловича.

Тот вздернул брови:

– Какое обвинение ей предъявили?

– Убийство Андрея. Немедленно узнай подробности.

– Главное, не вопи! – рявкнул Дегтярев.

Я послушно замолчала и пошла в ванную. Вот уж бред так бред! Вика последний человек в этом мире, которому бы пришла в голову идея убить Андрея. Она совсем недавно обрела семейное счастье, дом и очень ценила то, что получила устойчивое материальное положение и статус замужней дамы. Произошла чудовищная ошибка, но, скорей всего, уже завтра Викулю с извинениями отпустят.

– Ты что там делаешь? – спросил полковник.

Я распахнула дверь:

– Умываюсь, а что?

Александр Михайлович молча посмотрел на меня, потом сказал:

– Ты сядь.

Было в его голосе что-то такое, мрачно-серьезное, от чего я обрушилась на унитаз и покорно ответила:

– Уже сижу.

– Лучше, если ты пройдешь в спальню и устроишься в кресле, – велел Дегтярев, – мне не нравится общаться с человеком на толчке!

Я быстро переместилась в указанном направлении.

– Ситуация непростая, – заявил приятель, – сама посуди: люди пили чай и кофе, ели торт. Двое из них отравились до такой степени, что оказались в больнице, а третий умер. Но с остальными-то ничего не случилось: ни со мной, ни с Маней, ни с Кешей, а тортиком лакомилась вся компания.

– Ну, случается такое, – тихо сказала я, – мы ели с одного бока, вы с другого. Наша часть оказалась испорченной.

– А вот у сотрудников правоохранительных органов возникло иное предположение.

– Какое?

– Те, кто остался здоров, вкушали кофе из фарфоровых чашек, заболевшие напились чаю из нового серебряного сервиза.

– И что? – не поняла я. – Какая связь между кофе, чаем и тортом с сальмонеллезом?

– Никакой!

– Тогда в чем дело?

– Чашки из нового сервиза были тщательно проверены, и…

– Ну, – поторопила его я, – говори скорей.

– И в каждой нашли следы яда.

– С ума сойти! – заорала я.

– Ага, – кивнул Дегтярев, – если бы Машка, Кешка и я решили откушать чаю, мигом бы попали в лучшем случае в реанимацию, ну а в худшем – на кладбище.

– Но при чем тут Вика?

– Похоже, это она положила отраву в чашки.

– Но зачем?

– Хотела убить Андрея.

– А мы при чем?

– Ни при чем, – мрачно ухмыльнулся Дегтярев, – она думала представить дело как несчастный случай: поели несвежий тортик, и все. Когда один травится – подозрительно, а если это происходит с компанией, то больше похоже на банальный несчастный случай.

Я заморгала глазами. Вот уж бред!

– Есть еще один момент, – протянул полковник и замолчал.

– Какой?

– Я тоже сидел за столом, помнишь сей факт?

– Конечно, у меня с памятью полный порядок.

– Так вот, – продолжил Дегтярев, – отчего Вика подчеркнула, что из нового сервиза нельзя пить кофе?

– Она же объяснила: чашки могут от этого напитка испортиться!

– Каким же образом? – поморщился полковник.

– Ну, – растерялась я, – потемнеть слишком сильно или… не знаю. Ей так старушка сказала, продававшая сервиз.

– Не о старушке речь, – отмахнулся приятель, – ты мне про чашечки растолкуй, отчего в них нельзя налить кофе?

– Понятия не имею, – покачала я головой. – Мне вообще-то больше хотелось в тот вечер кофе, но я решила выпить чаю, чтобы Викушу не расстраивать, уж очень ей не терпелось обновить посуду.

– Да, – кивнул полковник, – сразу было видно, что Виктория Сергеевна страстно желает подать в серебряных чашках чай, именно чай и ничего, кроме чая!

Я уставилась на полковника. Дело плохо! Если Александр Михайлович начал величать кого из близких знакомых по имени-отчеству, значит, он считает его человеком, преступившим закон.

– Так почему именно этот напиток? – вопрошал Дегтярев.

– Говори, – мрачно потребовала я, – ведь ты знаешь ответ!

– Вроде, – кивнул он, – ну-ка скажи, что тебе известно о чае, а?

Я слегка растерялась.

– Растет в Индии, на Цейлоне, в Китае, Грузии, может, еще где. Многолетний кустарник, листья которого собирают руками, из-за чего резко повышается стоимость чая. Срывают лишь верхние то ли два, то ли три листка, только из них получается настоящий чай. Затем сушат, скручивают…

– Не об этом речь, – покачал головой полковник.

– А о чем?

– Чай отнюдь не такой невинный напиток, как принято считать, – начал рассказывать Дегтярев, – отчего-то люди полагают, что кофе бодрит, а чай успокаивает, и спокойно пьют его на ночь, а потом вертятся до утра в кровати, не понимая, почему от них ушел сон. В чае содержится танин, вещество, по своим возбуждающим качествам более сильное, чем кофеин. И если в продаже имеются декофеинизированные зерна, то бестанинной заварки пока не существует. Чай намного сильнее кофе, и им категорически запрещается запивать лекарства. Знаешь почему?

– Нет.

– Танин очень быстро вступает в реакцию с разными веществами. Засунешь в ротик таблеточку аспирина, запьешь ее чаем и получишь совсем не тот эффект, на который надеешься. Танин ослабляет действие анальгина, плохо сочетается с антибиотиками и большинством сердечных препаратов. Кстати, вот ты любишь всем рассказывать, что изобрела замечательное средство от головной боли!

– Да, – кивнула я, – берешь три куска сахара, посыпаешь чайной заваркой, побольше, ложки две, кладешь в ситечко, обливаешь крутым кипятком и мгновенно пьешь. Гарантированно мигрень отступает, но только если у вас пониженное давление. Гипертоникам использовать это средство никак нельзя, может начаться криз.

– Правильно, – одобрил Дегтярев, – танин плюс сахар, и вы летаете, как на реактивной тяге. Людям с нарушениями сердечного ритма тоже не посоветую пить крепкий чай, этот напиток более коварный, чем кофе, а в модном ныне зеленом чае танина больше, чем в традиционном.

– Ну и к чему ты прочитал мне эту лекцию? – поинтересовалась я.

Дегтярев крякнул:

– Серебряные чашки изнутри были покрыты ровным слоем очень хитрого яда, настолько редкого, что наш эксперт сначала стал в тупик, но потом все же разобрался. Отрава активизируется только тогда, когда на нее попадает чай. К воде, кофе, соку, компоту она безразлична. Все дело в танине. Вступая в реакцию в общем-то с безобидным веществом, он мгновенно трансформируется в смертельную отраву. Названия у этого яда нет, это, так сказать, эксклюзив!

– Разве можно сложить два неопасных для жизни ингредиента и получить яд? – недоверчиво спросила я.

– Элементарно, – кивнул Александр Михайлович, – у тебя в школе что было по химии?

– Слабая тройка, поставленная учителем по фамилии Трякин из чистой жалости.

– Оно и видно, – усмехнулся Дегтярев. – Если взять, к примеру, самую обычную марганцовку, очень полезное обеззараживающее средство, и смешать с… не буду говорить тебе с чем, а то еще попробуешь. Ну еще с одним очень полезным, копеечным лекарством, то раздастся такой взрыв! Никакого пластида не надо, разнесет полдома в Ложкине. У вас что, на уроках учитель химии никаких фокусов не показывал? Наш так без конца. Возьмет одну пробирку с прозрачной жидкостью, потом другую с желтой, смешает, получается ярко-красный раствор, и дым начинает валить. Очень мне эти превращения нравились!

Я промолчала. В школе на уроках химии, сообразив, что никогда, даже под страхом смертной казни не сумею разобраться в этом предмете, я спокойно читала на самой последней парте Дюма и Вальтера Скотта.

– Концентрация яда, его сила, – закончил полковник, – зависит от количества танина, грубо говоря, от крепости чая. Вы с Зайкой не любите «густой» напиток, поэтому долили в чашки кипяток, что в конкретном случае и спасло вас, дело обошлось реанимацией. А Андрюша всегда пил только неразбавленную заварку, почти черного цвета, это его и убило. Вика отлично знала, что муж на дух не переносит кофе, он всегда употреблял только чай, разве нет?

Я молча переваривала информацию. Это правда. Андрей не терпел ничего, содержащего даже намек на кофе. Он никогда не пил ликер соответствующего вкуса, не лакомился конфетами с кофейной начинкой, его передергивало от кофейного мороженого.

– Ну и что? – пробормотала я.

– А то, – сердито заявил Дегтярев, – Вика покрыла чашки ядом и налила туда чай, надеясь на то, что отравление спишут на торт.

– Но почему же она остальным подала кофе в другой посуде? Логично было бы использовать остальные серебряные чашки.

– А вот и нет, – рявкнул полковник, – чашек шесть! Убийца перестраховалась, подумала, что яд может и не подействовать, придется повторить «угощенье» – взять чистую чашечку и еще разок поднести чай мужу. Ей нужна была «чистая» посуда с ядом!

– А если бы все выпили чай? – не успокаивалась я.

– Если бы да кабы, – обозлился Дегтярев, – Кеша предпочитает кофе! Вика же это знает.