ГЛАВА 9
Поликлиника, по счастью, находится в двух шагах от дома, нужно только завернуть за угол. С трудом потянув на себя тяжеленную дверь, я оказалась в предбаннике перед здоровенной толстой бабищей в белом мятом халате.
– Температура? – грозно спросила она.
– Чего? – удивилась я.
– Уж не воздуха, – гавкнула медсестра, – сколько у ребенка?
Я растерянно помолчала, потом ответила:
– Думаю, 36 и 6.
– Ну и зачем сюда вперлась?
– Как это? Грудничковый день!
– Ты читать умеешь? – рявкнула тетка.
– Вроде, – окончательно потерялась я, прижимая к груди Нику, – с утра могла.
– Тогда выйди и посмотри, что на двери написано!
Я вновь толкнула «свинцовую» дверь и увидела табличку: «Бокс. Вход только с больными детьми».
Сунув голову в помещение, я робко поинтересовалась:
– А со здоровым куда?
– Ох и надоели, хуже горькой редьки, ходют и ходют, ночь уж скоро, – разразилась гневной тирадой баба, – когда ж наконец покой настанет?! Рядом вход, слепая, что ли!
Я отпустила дверь, которая с жутким уханьем хлопнулась о косяк. Ей-богу, милая медсестра сэкономила бы кучу времени и сил, просто любезно ответив: «Пройдите, пожалуйста, в соседнюю дверь».
Возле кабинетов клубилась толпа. Я положила завернутую в одеяло Нику на пеленальный столик и поинтересовалась.
– В 12-й кто крайний?
– Туда никого, – вздохнула рыжеволосая девушка, – вам редкостно повезло.
– Да уж, – пробормотала полная шатенка, – такого просто не случается!
Я постучалась и робко вступила в кабинет. Сухопарая старушка, не поднимая головы от бумаг, равнодушно буркнула:
– Жалобы есть?
– Да нам нужно питание с детской кухни.
– Фамилия, – велела докторица и так же, не отрывая глаз от стола, начала выписывать бланк.
Отдав бумажку, она приказала:
– Через месяц явитесь, это направление на июль.
– А где детская кухня?
– Улица Ливитина, двенадцать.
Я мысленно присвистнула. Страшно неудобно, туда не ходит ни один вид транспорта, придется бежать пешком.
– С шести утра до восьми, – добавила педиатр, – ваш номер 375. Каждый день будете получать три молока, два кефира и одну ацидофильную смесь!
– И нужно носиться каждое утро за едой? – возмутилась я. – Можно сразу на пару дней взять?
– Нет.
– Почему?
– Потому что так не положено.
– Но ведь очень рано! И потом, идти страшно неудобно, сами знаете, улица Ливитина на краю света, даже автобусом не доехать!
– А чего тебе еще делать? – обозлилась врач. – Дома сидишь, ни хрена не делаешь!
– Так спать ведь хочется! Ребенок всю ночь кричит!
– Пусть отец сбегает.
– А у нее нет папы.
– Ну, знаешь, – хмыкнула эскулапша, – следовало думать, прежде чем рожать! Все вы так. Рады младенца кому угодно спихнуть! Чего только теперь нет: памперсы-шмамперсы, соски, бутылки, стиральные машины автоматические для вас, лентяек, придумали. Мы, между прочим, своих детей в марлевые подгузники и пеленки укутывали да стирали пеленки мылом в корыте, а потом гладили с двух сторон… И никто трех лет по уходу за дитем не давал; два месяца – и все, дальше, как хочешь. Хочешь дома сидеть, увольняйся! А у вас все условия, так им лень за молоком сбегать, тьфу, прямо противно.
Я разозлилась:
– Шариковой ручкой пишете?
– Да, – удивилась старушка неожиданному вопросу.
– Почему не гусиным пером, а? Возьмите чернильницу, свечку поставьте, ваша бабка небось так делала. И стетоскоп сними, трубочку прихвати, деревянную, и, кстати, – я уперла палец в пачку «Парламента», валяющуюся на столе, – самосад кури, в газетке. Будет, как в старину!
Старушонка в первый раз подняла на меня маленькие злобные глазки, губы ее сжались в нитку:
– Нахалка!
– Старая идиотка, – моментально ответила я, подхватывая Нику, – вот сейчас пойду к главврачу и сообщу, что вы выписали питание, даже не развернув младенца, лентяйка!
– Да как ты смеешь, – начала наливаться кровью бабка.
Но я уже вылетела в коридор и, плюхнув Нику на пеленальный столик возле какого-то орущего младенца, перевела дух.
– Родионова, – раздался из кабинета крик, – Родионова! Вернись!
Забыв, что младенец зарегистрирован в поликлинике на фамилию Машки, я не оборачивалась.
Одна из женщин, сидевших в очереди к другому кабинету, сказала:
– Девушка, вас зовут.
Оставив Нику лежать на столике, я вновь пошла к противной врачихе.
– Ну?
– Рецепт на смеси забыли, – неожиданно вполне дружелюбно ответила бабка, – сделала вам в уголке пометки «Одинокая мать», станут давать питание три раза в неделю, в виде исключения.
Я вышла в коридор, сжимая бумажку. Странные, однако, порядки в данном заведении! Сначала обхамят, а потом сделают, как их просят.
Ника лежала тихо, зато младенец, лежавший рядом, заходился в крике.
– Что это с ним? – поинтересовалась я у очереди.
– Странные матери пошли, – вздохнула толстая тетка, покачивая своего младенца, – пришла последней на прием, бросила на столик ребенка и курить подалась.
Я подхватила Нику и пошла вниз по лестнице. У окна мусолила сигарету размалеванная девица лет пятнадцати.
– Там ваш ребенок очень сильно плачет!
– Хрен бы с ним, – ответило милое создание, – пусть легкие развивает да от капризов отвыкает!
Решив, что на сегодня «приятных» впечатлений достаточно, я понеслась домой.
Томусе стало лучше. Она мигом забрала у меня Нику и понесла в ванную. Я пошла на кухню и принялась звонить третьей даме из моего списка – Зверевой Ольге Леонидовне. Караулова больше беспокоить не буду. Он, конечно, дурак, но убивать Полину и похищать Настю у него нет никаких причин. Да и желание явно не тянуло на пятнадцать тысяч «зеленых». Подумаешь, хотел пожить альфонсом при богатой престарелой даме. В наше время подобного поведения не стесняются. Наоборот, кое-кто даже завидовать начинает.
У Зверевой не брали трубку. Я разочарованно положила ее на стол и хотела уже разогревать ужин, как из ванной донесся негодующий Тамарин крик:
– Вилка, немедленно иди сюда!
За все время нашей почти тридцатилетней дружбы подруга никогда не разговаривала со мной подобным тоном. Испугавшись, я понеслась на зов.
Красная Тома трясла перед моим носом младенца:
– Ты кого принесла?
Ну вот, от переутомления у подруги случился реактивный психоз, и она временно потеряла память!
– Томусенька, – тихонечко заблеяла я, – главное – не волнуйся, ты держишь в руках новорожденную дочку Родионовой. Слава богу, она у нас не навсегда. Машка скоро выздоровеет и заберет Нику.
– Где ты это взяла? – твердила Тома.
Зная, что с безумными нельзя спорить, я постаралась не злить Томочку. Так, стану отвечать на ее дурацкие вопросы, а сама доберусь до телефона и вызову нашего приятеля Генку, он отличный психиатр.
– Не нервничай, милая, ЭТО я взяла в детской поликлинике на пеленальном столике.
– Скорей, скорей назад, – забормотала Томуся, выскакивая в прихожую, – может, успеем, какой ужас!
– Успокойся, – попыталась я остановить подругу, – ложись спать, видишь, Никочка мирно дрыхнет, и тебе пора.
– Это не Ника, – воскликнула Тамара.
Я удрученно вздохнула. Дело принимает плохой оборот.
– Конечно, Ника.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да.
– Смотри, – заорала Тома, вытаскивая несчастного ребятенка из пеленок, – это мальчик!!!
Я уставилась на тщедушного младенца. Между двумя тонкими ляжками Ники, больше всего похожими на окорочка большого лягушонка, свисал довольно большой первичный мужской половой признак.
– Это что, это как, – начала я заикаться. – Ника – гермафродит? Вроде вчера еще ничего такого не было? Как он вырос за один день?
– Ты перепутала детей, – растолковывала мне Тома, пока мы неслись галопом к поликлинике, – как тебя угораздило схватить чужого ребенка?! Представляю, какой крик стоит сейчас в поликлинике. Но в коридоре была мертвая тишина, матери с новорожденными разбрелись по домам. Только уборщица, шлепая мокрой тряпкой по полу, забубнила:
– Куда прете, оглашенные! Время вышло! Дрыхнут целый день, потом несутся, а нам что, до полночи сидеть?
Не обращая внимания на ее бубнеж, я влетела в одиннадцатый кабинет и с облегчением увидела довольно молодую женщину, складывавшую сумку.
– Прием окончен, – спокойно ответила она, оглядывая меня, Тому и начавшего орать младенца.
– Кто у вас был последним сегодня, какой мальчик? – налетела я на педиатра, как лиса на курицу.
Врач слегка оторопела, но весьма вежливо ответила:
– Звягинцев Костя.
– Дайте скорей его домашний адрес!
– Зачем?
– Очень надо!
– Женщина, – устало вздохнула педиатр, – идите себе спокойно, никаких адресов никому не даем.
– Мы детей перепутали!
– Как это? – разинула рот докторица.
Я пустилась в длинные и не совсем связные объяснения.
– Вышла из двенадцатого кабинета и положила Нику на пеленальный столик. Там уже лежал один и орал. Потом снова позвали в кабинет, зашла, а когда вышла, этот, Костя Звягинцев, замолк, а Ника заплакала. Ну, взяла случайно тихого младенца и ушла, хорошо, дома заметили сразу. Ну дайте адрес, понимаете теперь, что произошло?
– Нет, – ответила женщина, быстро-быстро роясь в тонких папочках, – в голове не укладывается, как мать может схватить чужое дитя!
– Вовсе не являюсь ее матерью, – возмутилась я.
– Кто же вы?
Что бы такое придумать?!
– Няня!
– А мать где, – поинтересовалась педиатр.
– Я мать, – сказала Тома, – и правда, дайте нам побыстрее адрес Звягинцевых, там небось у родителей обморок. Кстати, может, у них телефон есть?
– Номер не указан, – пожала плечами врач, – остальное записывайте: улица Солдатова, дом 18, комната 46.
– Как это комната? – удивилась я. – Квартира какая?
– Там общежитие, – ответила терапевт.
На улице мы схватили «бомбиста» и, втиснувшись в узкий салон, велели гнать что есть силы. Несчастный Костик просто разрывался на части.
– Сейчас, миленький, потерпи, – баюкала его Тома, – сейчас мамочку увидишь!
Восемнадцатый дом, длинный и низкий, оказался двухэтажным дощатым бараком из тех, где на «тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Мы добежали до сорок шестой комнаты, распахнули дверь. Перед глазами предстала дивная картина. За большим круглым столом, заставленным бутылками с дешевой водкой, сидят две полуокосевшие девчонки и один совершенно пьяный мужик. Накурено так, что лица людей проступали, словно из густого тумана. Где-то в углу надрывался магнитофон. Внезапно песня стихла, и стал слышен безутешный плач, идущий с кровати, расположенной у окна.
– О, – хрипло засмеялась одна из девок, – еще гости заявились, у нас сегодня прям как день рождения! Выпить принесли?
Пьяный мужик зашелся в хохоте. Что уж ему показалось смешным, мы так и не поняли. Лицо у алкоголика было красивое, даже породистое. Тонкий нос с нервными ноздрями, узкие глаза, довольно высокий лоб и почти идеальной формы рот с капризно изогнутой верхней губой.
Сильной рукой парень схватил полупустую бутылку, и я заметила, что у него широкие ладони с короткими пальцами. На правой не хватало мизинца.
– Садись, девки, – велел красавчик, – праздник у нас, крестины! Завтра в церковь ребенка понесем.
Тамара метнулась к кровати и схватила вопящий кулек. Ника лежала в одеяльце, очевидно, нерадивая мамаша принесла дите из поликлиники и даже не развернула его.
– Эй, эй, положь на место, – велела девка.
– У вас мальчик, Костик, так ведь? – поинтересовалась Томочка, разматывая Нику, – а здесь, гляньте, девочка.
– Как же это? – пробормотала полупьяная мамаша. – Как такой наворот случился? Где писька?
– Мы случайно вместо своей Ники взяли вашего Костю, – пояснила я, быстро отступая к двери, – бывает, уж извините, не со зла…
– Ах ты… – начала малолетняя алкоголичка.
Но мы с Томусей уже неслись во весь опор к выходу.
Едва мы переступили порог своей квартиры, как на нас налетела Кристина.
– Ну где вы носитесь? Олег звонил из Львова, страшно расстроился, что Вилку не застал!
– Младенца меняли, – хором ответили мы с Томой и принялись объяснять Кристе суть произошедшего.
После того как Нику на всякий случай выкупали в слабом растворе марганцовки и накормили, Томочка тяжело вздохнула и предложила:
– Знаешь, мне кажется, Маше Родионовой не следует рассказывать про дурацкое происшествие, по крайней мере в ближайшее время, пока она в больнице.
– Совершенно с тобой солидарна, – ответила я.
На следующий день позвонила Зверевой в восемь утра.
– Да, – неожиданно ответило мягкое сопрано.
От растерянности я ляпнула первое, что пришло в голову:
– Мосэнерго беспокоит, показания счетчика хотим снять, будете дома в течение дня?
– Мне на работу к трем, – ответила Ольга Леонидовна, – успеете, приезжайте.
– Через час примерно, – пообещала я и ринулась к шкафу.
Ольга Леонидовна оказалась дамой лет пятидесяти с хорошо сохранившейся фигуркой.
– У вас какие-то претензии ко мне? – вежливо поинтересовалась Зверева, показывая расчетную книжку. – Всегда аккуратно плачу.
– Просто плановая проверка, – с умным видом ответила я, разглядывая черный допотопный счетчик.
Что еще придумать, чтобы подольше задержаться в квартире и завести разговор на интересующую тему, я не знала.
Да, идея прикинуться служащей Мосэнерго не из лучших, раньше приходили в голову более удачные мысли.
От полной безнадежности я попросила:
– Принесите губку, какую не жалко, и кусок мыла.
Ольга Леонидовна явно удивилась, но притащила требуемое. Я намылила губочку и поднесла к счетчику.
– Эй, эй, что вы делать хотите? – забеспокоилась Зверева. – Сейчас обмажу пеной вот здесь и проверю, нет ли протечек!
– Ни в коем случае, – закричала Ольга Леонидовна, – током ударит. Так только с газовыми трубами поступают.
А ведь верно. Я нервно рассмеялась.
– Вот до чего работа довела, еще только утро, а голова уже не варит, и пить хочется. Водички не дадите?
Любой другой человек, услышав подобную просьбу, мигом бы предложил мне чай или кофе. Но Ольга Леонидовна одна пошла на кухню и принесла пластиковый одноразовый стаканчик, до краев наполненный бесцветной жидкостью.
Пришлось изображать жажду и выпить противную воду, отдающую хлоркой. Добрая хозяйка угостила водичкой из-под крана, пожалев минералку.
Раз пять я пыталась завести беседу, но Ольга Леонидовна совершенно не собиралась поддерживать разговор ни на какие темы.
Она произносила лишь: «н-да» или «ага». На этом разговор обрывался.
Наконец я решилась и пошла напролом:
– Представляете, что сноха рассказала! Есть в Москве агентство «М. и К°», все желания выполняет, а, если ничего не получается, деньги возвращают назад.
– Угу, – совершенно не оживилась хозяйка.
– Слышали про такое?
– Нет.
– Совсем нет?
– Нет.
– Совсем, совсем?
– Вы закончили со счетчиком? – сухо осведомилась дама.
– Через десять минут.
– Поторопитесь, пожалуйста, – крайне вежливо, но очень твердо заявила хозяйка, – мне пора на работу.
– Вроде говорили, что к трем, – попробовала посопротивляться я.
– Уходите, – велела Зверева, – извольте покинуть мою квартиру, иначе сейчас же вызову милицию!
Делать нечего, пришлось отправляться восвояси, ничегошеньки не узнав. В полной растерянности я встала у лестницы. Нелюбезная Ольга Леонидовна жила в доме постройки сороковых годов, лифт тут ездил старый, с распахнутыми дверцами. Коричневая кабина скользила в проволочной «клетке», шахта просматривалась насквозь, и ее огибала лестница. Поднявшись на один пролет вверх, я села на подоконник. Ох, неспроста милая дама не захотела идти на контакт, надо бы узнать о ней побольше.
