Глава 37

Если в конце представления поклоны длятся дольше, чем аплодисменты, – это провал. Чтобы такого не случилось, артисты обращаются к клакерам. Специально нанятые люди будут шумно аплодировать, организуют море цветов от «благодарных зрителей» и вообще создадут впечатление успеха.

Вот оно, оказывается, что. У Котика был побочный бизнес: он руководил клакой. Или это магазин являлся для него прикрытием основной деятельности на ниве культуры? Как бы то ни было, но я должна прижать к ногтю Каминского и заставить его рассказать все: явки, пароли и адреса.

– В буфет пойдем? – спросил Малахов.

Я посмотрела вслед удаляющейся спине Каминского.

– Ты иди, а я тут в толпе подругу заметила, хочу с ней поговорить, – быстро сориентировалась я.

– Где? – заподозрил обман Максим.

– Ну вон же она, – я неопределенно махнула рукой, – в черном платье. Лена! – громко крикнула я, и на зов обернулось сразу несколько девушек. – Видишь?

И пока Малахов не успел опомниться, я стала быстро пробираться к выходу. Каминского я настигла в фойе около лестницы.

– Вот так сюрприз! – весело сказала я.

Александр резко обернулся.

– Мы знакомы? Ах да… Вы, кажется, журналист? Извините, не помню вашего имени.

– Людмила, журнал «Звуки му».

– Точно. Ну как вам представление? – светским тоном поинтересовался Каминский.

– Какое вы имеете в виду: то, что на сцене, или то, что происходило в зрительном зале?

Мужчина состроил удивленную мину. А я перешла в наступление.

– А вот интересно, – спросила я с милой улыбкой, – сообщили ли вы следователю, ведущему дело об убийстве вашего начальника, о криминальном бизнесе последнего?

– Какой еще криминал? О чем это вы? – спал с лица Каминский.

– Клакерство. Или этот вид деятельности уже стал легальным?

Александр забормотал что-то невразумительное и попытался скрыться в толпе. Но я схватила его за рукав свитера и сурово сказала:

– Я вас задерживаю. Пройдемте в ближайшее отделение милиции. Там с вас снимут отпечатки пальцев и поместят за решетку до выяснения дальнейшей судьбы.

– По какому праву? – возмутился клакер. – Вы журналист, а не прокурор!

Ложь не является ложью, если она говорится ради общественного блага. Поэтому я принялась беззастенчиво врать:

– К вашему сведению, я являюсь добровольным помощником следственных органов. А с этого года нам разрешено самостоятельно проводить задержание граждан, особенно если они подозреваются в убийстве. У меня и «корочки» МВД имеются…

И я принялась рыться в сумке якобы в поисках документа.

Расчет оказался верным: трусливый Каминский мигом растерял свою уверенность, нервно огляделся по сторонам и сказал:

– Давайте обойдемся без лишней шумихи. Я отвечу на все ваши вопросы, только не надо никакой милиции. Мне еще сегодня «бис» кричать.

Прозвенел звонок, зрители потянулись в зал, и фойе опустело. Мы с Каминским уселись на красный бархатный диванчик и стали беседовать.

– Лев Котик работал со всей клакой Москвы? – спросила я.

Александр искренне рассмеялся:

– Побойтесь бога! В столице немало таких организаций. Он контролировал лишь Большой и Консерваторию. У оперетты своя клака, у драматических театров – тоже. Вся Москва, надо же! – И он опять захихикал.

Его шакалий смех мне совсем не понравился, но я решила не обращать внимание на такую ерунду.

– Значит, теперь, после его смерти, вы стали главным?

Каминский понял, куда я веду, и заволновался:

– Да, я взял дело в свои руки. Но поймите, я не убивал Льва. Мне это было совершенно невыгодно.

– Ну как же невыгодно, – скептически протянула я. – Расскажете это своему адвокату. Неужели будете отрицать, что ваш доход значительно вырос?

– Да, вырос, – горячился Каминский, – но и хлопоты умножились. И потом, вы хоть представляете себе, как организован наш бизнес? Думаете, что я весь гонорар кладу себе в карман? Для представления необходимы минимум пятьдесят человек, и каждому надо заплатить. Но не это главное. – Александр наклонился ко мне и интимно зашептал на ухо: – Львиная доля гонорара уходит наверх.

– Куда? – не поняла я.

– Ну, наверх. – Каминский выразительно поднял глаза к потолку. – Это же мафия, организованная преступность. Полагаете, нам бы позволили этим заниматься, если бы за всем не стоял один влиятельный человек?

– Кто он?

Александр вздохнул:

– Поверьте мне, голубушка, вам лучше не знать его имени. Иначе я не ручаюсь, что вы умрете в глубокой старости и в своей постели.

– Вернемся к убийству Котика. Вы утверждаете, что не уби…

Мужчина перебил меня на полуслове:

– Поймите, он был моим другом. Настоящим другом, одним из немногих. В бизнесе я был за ним как за каменной стеной. А теперь мне приходится решать такие вопросы, от которых волосы на голове дыбом становятся. И еще мне… мне страшно. Это все только выглядит так красиво: цветы, аплодисменты, оперные декорации… А я в последнее время все чаще думаю: может быть, Льва убили из-за клаки? Может быть, скоро моя очередь?..

Нет, Каминский не врет. Я каким-то звериным чутьем ощутила его страх. Мужчина действительно боялся и действительно тяготился своими новыми обязанностями. Мне стало его жалко. Мне вообще жалко всех людей, которые занимают в жизни не свое место. И не важно, кто они по профессии: бухгалтера, дворники или клакеры.

Чтобы как-то приободрить Александра, я весело спросила:

– А что, если вам бросить эту клаку? Ведь занимаетесь черт те чем, пудрите людям мозги. Кто вы по специальности? В конце концов, можно освоить новую профессию…

Я достигла цели. Из глаз Каминского исчезло тревожное выражение, мужчина горделиво выпятил грудь.

– Да вы что! Без клаки театр пропадет! Мы делаем благородное дело, несем культуру в массы!

– Неужели? – подстегнула я Александра.

– А вот смотрите. Люди заплатили за билеты деньги и хотят получить удовольствие по полной программе. Для этого они должны принимать участие в происходящем на сцене. А вы думаете, кто-нибудь из обывателей разбирается в балете? По большому счету им по барабану, кто там скачет и как. А кайф должен быть. И вот когда зал взрывается аплодисментами, когда все вокруг кричат «браво!», когда человек поднимается вместе со всеми, хлопает и потеет, – тогда он уверен: да, три часа потеряны не зря.

Мужчина перевел дух и продолжил:

– Обычный человек ходит в театр редко. Даже очень редко. Но он вообще бы здесь не появлялся, если бы не клакеры. Ведь мы делаем так, чтобы спектакль запомнился, чтобы хотелось прийти еще.

Я призадумалась: здравое зерно в его словах, безусловно, есть. Людям не нужно, чтобы было правильно, – людям нужно, чтобы было хорошо.

– А начинающему артисту без клаки вообще не подняться, – горячился Каминский. – Кто его знает? Он один против всех: и зрителей, и более опытных коллег. Вот мы и поднимаем молодняк.

Тут я почувствовала, что мы подобрались к какой-то важной теме. Но почему она важна, этого я еще не могла понять. Я попыталась ухватить мимолетную мысль за хвост, вертя так и эдак последние слова Каминского: «надо помочь молодым, без клаки им не подняться, подняться, опуститься…» Есть, нашла!

– А как насчет того, чтобы утопить артиста?

Каминский отвел взгляд, но спустя мгновение вновь честно смотрел мне в глаза:

– Нет, этим мы не занимаемся.

– А если подумать?

После минутного молчания мужчина выдавил из себя:

– Ну, возможно, были такие эпизоды… Один или два раза.

– Когда?

– Дайте-ка вспомнить… Первый случай произошел лет шесть назад. Приезжала тогда в Москву одна оперная певица из Новосибирска. Ее любовник, ответственный чиновник в министерстве культуры, хотел перевести даму в Большой театр и для начала организовал ей главную партию в «Кармен». Однако столичные примадонны встали на дыбы и принялись интриговать. Ну и среди прочих мероприятий наняли клаку. Сработали мы идеально, зал чуть ли не тухлыми яйцами в певичку кидался. После такого оглушительного провала в Москве ей делать было нечего. Вернулась домой в Новосибирск.

– А дальше что?

– Ничего, – равнодушно отозвался Каминский, – продолжает петь у себя на родине.

– А что-нибудь посвежее у вас есть? Гадили вы кому-нибудь в компот в последнее время?

Александр призадумался.

– Ну, был один случай… Так, ерунда, детский сад, и говорить об этом не стоит…

– Продолжайте, – приказала я.

– Месяц назад дело было, может, чуть больше. Ко Льву обратился старый приятель с просьбой помочь дочери. Она у него скрипачка, участвовала в конкурсе «Юная поросль столицы».

– Поросль?

– Да, конкурс молодых музыкальных дарований. За первое место полагался приз – учеба в Венской консерватории. Ну а дочка хоть и была талантливая, однако у нее имелись более сильные соперники. Вот папаша и попросил сорвать им выступление.

– Удалось?

– Да, девчонка получила первое место.

– А кого топили?

– Честно говоря, я даже толком и не знаю. Вроде бы парня и девушку. Вообще-то я на конкурсе не присутствовал, дело-то было – раз плюнуть, Лев сам все организовал. Он даже денег с этого приятеля не взял, просто за интерес работал.

Я не знала, что и думать. Важный ли это эпизод в жизни Котика? Приведет ли он меня к его убийце? Каминский заметил мои терзания и сказал:

– Я и говорю, что ерунда, не стоило даже об этом упоминать…

– А кто проводил конкурс? – на всякий случай спросила я.

– Не помню я. Кажется, одна из музыкальных школ Москвы вместе с каким-то банком.

Больше ничего интересного мне из Каминского вытянуть не удалось. Балет подходил к концу, и клакер рвался в зал, нести культуру в массы.

Я тоже вернулась на свое место. Максим посмотрел на меня о-очень долгим и пристальным взглядом, но ничего не сказал. А через несколько минут, когда зазвучали заключительные такты, зрители в едином порыве поднялись со своих мест и принялись рукоплескать исполнителям. Вот она, великая сила искусства!

Всю обратную дорогу Малахов ворчал по любому поводу, почему-то обвиняя меня во всех смертных грехах. Стоим на красном светофоре – это потому что я слишком долго одевалась после балета. Ремонтируют мост, и приходится ехать в объезд – опять я виновата, потому что выбрала именно Большой театр. Бензин снова подорожал – и чует его сердце, что без моего вмешательства не обошлось. И вообще, где это я шлялась все второе отделение?

Теперь я знаю, зачем Малахову потребовалась жена: потому что не все в жизни можно свалить на правительство.