ГЛАВА 10
Мы с Софьей Львовной остались одни. Дама осторожно сказала:
– Знаете, я не слишком верю в то, что Георгий Андреевич вор.
– Но Лена ведь рассказала…
– Леночка, естественно, безумно зла на Радько, и ее легко понять. Девушке пришлось пережить не слишком приятные минуты, когда все ходили мимо и шептались. Но, мне кажется, настоящий вор не был найден. Хотя после ухода Радько кражи прекратились.
– Почему вы так решили?
Софья Львовна замялась.
– История одна у нас с ним приключилась. Я о ней никому никогда не рассказывала, потому что большего ужаса и позора в жизни не переживала. Но сейчас, когда архив умер и все уволились… Ладно, слушайте. Вы когда-нибудь имели дело с раритетными документами, знаете правила их выдачи исследователям на руки?
– Нет, конечно, откуда.
– Тогда придется объяснить что к чему, иначе не поймете.
Я внимательно слушала Софью Львовну. В архиве имеется читальный зал, куда приходят ученые и просят для работы те или иные единицы хранения. Только не надо путать это заведение с библиотекой, естественно, тут не выдают бумаги на дом. Работать с ними можно, только сидя в специальном зале, под надзором бдительной дежурной. Если вам захотелось пообедать или покурить, то оставлять документы на столе нельзя. Необходимо сдать их, и только тогда можно уйти. Впрочем, эти правила распространялись не только на посторонних посетителей, но и на сотрудников института. Они, естественно, работали на своих местах, но им также неукоснительно вменялось, выходя даже в туалет, отдавать бумаги Софье Львовне.
Однажды Радько принес ей папочки и сказал:
– Голова заболела.
– Дождь на улице, – посетовала Софья Львовна, – вот у вас давление и упало.
– Хочу в аптеку сходить. Отпустите?
– Конечно, Георгий Андреевич, в чем вопрос.
Софья Львовна поставила в читательскую карточку Радько штамп «Документы сданы». Без этой отметки Жора не сумел бы миновать милицейский пост у входа. Многие неприметные бумажонки, лежащие в хранилище, имели огромную ценность, и сотрудники тщательно соблюдали правила безопасности.
Потом Софья Львовна водрузила папку на полку. Если Радько не заявится до конца рабочего дня, она отправит документ в хранилище. Вообще говоря, дама должна была открыть папку и убедиться, что письмо Достоевского, с которым работал Радько, лежит на месте. Софья Львовна, опытный сотрудник, архивист с безупречной репутацией, именно так всегда и поступала, но в тот день на нее отчего-то нашло затмение, и она сунула папку на место, не заглянув внутрь.
В половине шестого Жора позвонил Софье Львовне.
– Извините, я поехал домой, так голова болит.
– Конечно, голубчик, отдыхайте, – спокойно ответила дама.
Потом она отнесла папки в хранилище, расставила по местам и тоже ушла.
Утром Жора, бледный, с трясущимися губами, шепнул ей:
– Софья Львовна, пройдите тихонько в курительную…
Женщина удивилась, но пошла. В утренний час там было пусто, любители подымить обычно собирались в крохотном помещении после полудня.
– Что случилось, Георгий Андреевич? – воскликнула Софья Львовна.
В ответ Жора молча открыл свою сумку, вытащил папку, раскрыл…
Дама чуть не лишилась чувств. Перед ней лежало письмо Ф.М. Достоевского.
– Но как? Почему? Откуда? – забормотала она.
Жора, весь красный, начал объясняться. Вчера он работал с документом. Естественно, вынул его из архивной обертки и положил на стол, где валялись всякие листки, не представляющие никакой ценности. Часа два он писал, потом у бедняги дико заболела голова. Понимая, что больше ничего хорошего он сегодня не сделает, Жора положил письмо в обложку, сдал и отправился шляться по городу. Зарулил в одну аптеку, купил анальгин, слопал сразу две таблетки, в другой приобрел аспирин. Боль не отпускала. Измученный мужик побежал в кафе и «взял на грудь» двести граммов коньяка, но даже эта мера не помогла. Череп просто раскалывался на части. Еле живой Жора дополз до дома и рухнул в кровать.
Представляете теперь его ужас, когда утром он, обрадованный тем, что ужасная боль наконец-то отступила, начав собираться на работу, обнаружил в бумажках, лежащих в своем портфеле, письмо Достоевского.
– Понимаете, – объяснял он онемевшей Софье Львовне, – я вчера так плохо себя чувствовал, что перепутал листочки. Вложил в архивную папку пустую бумагу. Еще хорошо, что обнаружил документ только утром, не дай бог бы вечером наткнулся. Прикиньте, я с этим портфелем везде вчера таскался: в аптеку, в кафе… А кабы посеял? Представляете?
Софья Львовна представляла. Более того, она понимала, что, не принеси Радько письмо, отвечать пришлось бы ей. Обнаружься пропажа, а это рано или поздно обязательно должно было произойти, то к ответу призвали бы ее. Самая элементарная проверка мигом установила бы, кто брал последним автограф великого писателя. Но против фамилии Радько в журнале стояло «Документы сданы». Значит, надо признаваться, что сама нарушила правила и не заглянула в папку, или прослыть воровкой. И то и другое было просто ужасно. Бедная Софья Львовна, не в силах вымолвить ни слова, только открывала и закрывала рот, походя на вытащенную из воды рыбу.
– Давайте никому об этом не расскажем, – взмолился Жора, – за такое и уволить могут.
Софья Львовна кивнула. В первую очередь это было в ее интересах.
Вспоминая эту историю, пожилая дама разнервничалась так, словно происшествие произошло сегодня утром. Ее щеки и лоб покрыли красные пятна, а голос предательски дрожал.
– Нет, Георгий Андреевич не вор, понимаете?
– Честно говоря, не слишком.
– Письмо Достоевского он вынес совершенно незаметно. Даже в случае поднявшегося шума он всегда мог развести руками и заявить: «Ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал, отдал Софье Львовне папку, получил печать и ушел». Какие претензии? И все. Забрал бы документ себе!
– Но зачем ему старое, никому не нужное письмо? – удивилась я.
Дама посмотрела на меня и глубоко вздохнула.
– Милая, совсем недавно одно из писем Тургенева к Виардо, слышали про таких людей?..
– Конечно, – слегка обиженно ответила я, – может, я и не имею высшего образования, но кое-какие книги читала. Великий русский писатель Иван Тургенев всю жизнь любил певицу Полину Виардо, но она была женой другого человека…
– Так вот, – перебила меня Софья Львовна, – это, по вашему выражению, старое, никому не нужное письмо ушло с аукциона за двести тысяч долларов.
Я чуть не уронила чашку с омерзительным растворимым кофе.
– За сколько?
– Последняя цена оказалась двести тысяч в американской валюте. Теперь понимаете? Георгий Андреевич мог элементарно продать то, что вынес. Устроители аукционов свято блюдут тайну сдатчиков вещей, имен и фамилий не назовут никому, даже правоохранительным органам, сумеют выкрутиться… Но он принес документ назад, и мы потихонечку положили его в папку. Радько оказался честным человеком, не все выдерживали такую проверку. И теперь скажите, мог ли он таскать у людей деньги?
Я пожала плечами. Всякое бывает. Хотя Жорка, работая всю жизнь в архиве, великолепно понимал, какой лакомый кусок случайно упал ему в руки. Действительно, странно.
– Вот, – радостно сообщила Лена, влетая в комнату, – извините, задержалась, зато нарыла все телефоны Гали Щербаковой. Держите, небось она на работе.
– Куда Галина пристроилась? – полюбопытствовала Софья Львовна.
Лена рассмеялась.
– Лучше вам не знать! Она теперь в фирме Овалова, слышали?
– Нет, никогда, – изумилась ее коллега, – и чем занимается? Антиквариатом торгует или раритетными книгами?
Лена продолжала веселиться.
– Да нет, эта контора устраивает гастроли артистов эстрады.
– Ужасно, – прошептала Софья Львовна, – бедная Галочка, такая интеллигентная, тонкая, из хорошей семьи, папа – профессор, мама – преподаватель иностранных языков, и попала в совершенно неподходящее место.
– Кушать захочешь – и не то еще сделаешь, – философски заметила Лена, пододвигая мне телефон, – вот, позвоните ей прямо сейчас, она небось на месте.
Я подавила улыбку и стала накручивать диск древнего аппарата. Лена терпеть не может Жорку и горит желанием ему навредить. Ей очень хочется, чтобы я нашла его и стребовала с него денежки за испорченную квартиру по полной программе.
– Говорите, – донеслось из трубки.
– Позовите, пожалуйста, Щербакову.
– Это кто такая? Как ее зовут?
– Галина… э…
– Максимовна, – быстро подсказала Софья Львовна.
– Галина Максимовна, – подхватила я.
– Раису Максимовну знал, а про Галину не слышал, – хихикнули в трубке, – эй, ребята, кто у нас Галина Максимовна Щербакова?
Видно, ему ответили, потому что юноша противно заржал.
– Галка, что ли, нужна? Целка-невидимка, да?
– Кто? – растерялась я.
Только не надо думать, что я не поняла его последних слов. Мое детство в основном прошло на улице, сами понимаете, какие выражения застряли в голове, да еще Раиса, напившись, начинала выступать, значительно пополняя знания ненормативной лексики своей падчерицы. Так что, если надо, я спокойно переругаю портового грузчика, но мне не нравится манера людей материться по каждому поводу и без оного. И уж совсем удивительно, что совершенно незнакомый парень разговаривает по телефону в таком духе. Но юноша, не испытывая ни малейшего стеснения, спокойно продолжал:
– Носится тут где-то!
– Позовите ее, пожалуйста.
– Где я ее тебе… искать буду? Я же не…, чтобы по всем этажам летать. Оставь номерок, передам, ежели столкнусь.
– Подскажите ваш адрес.
– Березовский переулок, шесть.
– И часы работы…
– Чего?
– Ну, когда у вас обед, и во сколько сотрудники по домам расходятся. Мне не очень хочется прийти, когда никого нет.
– В сумасшедшем доме обеда не бывает, – грохнул парень, – а разбегаются тут только тогда, когда Ленька нас на… пошлет, но он это раньше полуночи не делает!
Я повесила трубку, попрощалась с милыми дамами из архива и отправилась в Березовский переулок.
