Отыскав главный офис Конгресса, Денисия направилась сразу в приемную президента, намереваясь проникнуть к Добрыниной любым путем, чего бы ей это ни стоило.

«Хоть заночую здесь, но не уйду, пока Марию Владимировну не увижу и все ей не расскажу, — решила она, для начала собираясь попасть в ее кабинет налетом, застав секретаршу врасплох. — Лишь бы Добрынина меня увидела, а уж там, — думала она, — как-нибудь уговорю ее меня выслушать».

Однако форсировать встречу с Добрыниной не удалось. В приемной на пути Денисии героически встала грудью секретарь-референт — смазливое существо неопределенного возраста: по одежде — девушка, по лицу — бабушка.

— Куда вы? — закричала она.

— Мне нужна Мария Владимировна! — вдохновенно заявила Денисия.

— Она занята!

— Меня она примет! Я от Ларисы, я со старофранцузского переводила!

Секретарша ничего не поняла, но отступила.

В глазах у нее появилось сомнение.

— Тогда присаживайтесь и ждите, — после коротких раздумий постановила она. — Мария Владимировна сейчас действительно очень занята. Когда освободится, сама и решит, сможет ли она вас принять.

Обнадеженная Денисия уселась на стул рядом с дверью кабинета Добрыниной и принялась терпеливо ждать.

Секретарша, восстановив порядок в приемной, успокоилась и уткнулась в монитор компьютера. Вскоре дверь кабинета распахнулась, выпустив лысоватого полноватого мужчину. Секретарша уставилась на него, интересуясь:

— Ну что?

Мужчина покачал головой и сообщил, вытирая со лба пот:

— Разгон по полной программе. Меня отчитала, теперь за Виноградову принялась.

— Ей достанется больше, — сочувственно заметила секретарша.

Мужчина пожал плечами.

— Что ж, она больше согрешила, — буркнул он и ушел.

В кабинете действительно становилось все жарче и жарче. Даже в приемную начали доноситься голоса: один высокий, писклявый, другой…

Другой вроде знакомый, басовитый и очень ругательный…

Денисия прислушалась и обомлела: «Господи! Да это же Карлуша!»

Сомнений быть не могло: да-да, это его низкий каркающий голос, в моменты особой ярости дающий высокую ноту, как говорится в народе, пускающий петуха.

— Простите, а много ли у Добрыниной народу? — с волнением спросила Денисия.

Секретарша, не отрываясь от монитора, равнодушно бросила:

— Там осталась одна Виноградова.

Денисия уточнила:

— И Добрынина?

Секретарша удивленно уставилась на нее:

— Разумеется, и Добрынина.

— Да-да, конечно, — рассеянно ответила Денисия и подумала: «Мистификация какая-то. Хорошо, что сижу, в противном случае на пол грохнулась бы».

Она была в полной прострации: голова закружилась, ватным сделалось тело, мысли разбежались и перепутались, создавая ощущение смутности, ирреальности. Казалось, все это снится или происходит совсем не с ней, а с кем-то другим. И вот этот кто-то другой, как ни странно, живущий где-то в центре Денисии, в самых недрах ее существа, усиленно размышлял, ловко складывая в единое целое мозаику предыдущих событий, подгоняя их одно к одному и делая страшный вывод: да, Мария Добрынина и есть убийца Карлуша.

Почему Денисия решила, что Карлуша мужчина?

Только из-за голоса, из-за каркающего прокуренного баска. Ведь в тот день, когда произошло убийство Зои, сидя в чуланчике на даче Воровского, Денисия ни разу не слышала, чтобы банкир обозначил род Карлуши. Их беседа была лаконичной и в основном обезличенной: скупые редкие фразы.

И мгновенно припомнилось, что именно цепляло ум в дневнике чеченской девочки: записанный ею (видимо, слово в слово) разговор, подслушанный в Комитете солдатских вдов. Когда Нахчоев шептался с незнакомым человеком, он почему-то наделял его женским родом. Девочка четко писала: "Нахчоев спрашивал: «Ты уверена?» А потом говорил: «Спасибо, ты очень нам помогла».

Тогда, читая дневник, Денисия отнесла это на счет несовершенства знания русского языка.

Но, с другой стороны, по-русски девочка писала довольно грамотно, почти без ошибок. Это смущало Денисию, теперь же все встало на свои места: басовитый мужчина был женщиной. А чеченская девочка и не писала, что Нахчоев разговаривал с мужчиной.

Она написала, что слышала из закрытой комнаты два мужских голоса и постаралась их описать.

Выходит, Добрынина беседовала с бандитом. Еще одно подтверждение тому, что она и есть Карлуша.

И сразу стало понятно поведение Воровского.

Укрывшись под материнским крылом Асии, Денисия долго о нем размышляла. Из головы не шел их последний разговор. Боровский узнал, что она не Зоя, но почему это произошло? Ведь через несколько часов после гибели Зои, в тот день, когда она виделась с ним в его же квартире, он поверил, что она, Денисия, и есть его жена. Это было абсолютно очевидно. Воровский был убежден, что разговаривает со своей женой, а на даче лежит по недоразумению убитая Карлушей Денисия.

Тогда возникает вопрос: почему он после их разговора помчался в морг обследовать тело убитой? Одно дело просто опознать труп, бегло глянув на лицо, а другое — придирчиво рассматривать ногти и считать на коже волоски. Зачем? Ведь одежда и челочка говорили о том, что в морге лежит Денисия.

Ответ на этот вопрос был очередным доказательством того, что Добрынина и Карлуша одно лицо. Ее бас сбил Денисию с толку, и как она ни старалась в разговоре с банкиром не задавать лишних вопросов, а все-таки прокололась. Денисия считала Карлушу мужчиной и говорила «он». А Карлуша «она». Вот и вся разгадка. Зоя-то точно знала, кто такая Карлуша, поэтому Боровский после их разговора сразу пошел в морг. Решил исследовать, посмотреть, кто там лежит.

"Да-да, это так, — подумала Денисия. — Все-все говорит о том, что Добрынина и есть Карлуша. Поэтому Зоя не хотела, чтобы я дружила с Добрыниной, она предлагала мне устроить знакомство с Валевым.

А Боровский от Валева меня отговорил потому, что боялся: о моем визите к нему может узнать Карлуша Добрынина. Я просто могла с ней столкнуться, разыскивая Валева".

Следующим доказательством того, что Добрынина является Карлушей, был срок ожидания телефонного звонка, назначенный Воровским. Теперь было ясно, почему банкир попросил Денисию позвонить ему через десять дней. Он был скован в своих действиях потому, что ждал, когда вездесущий Карлуша уедет из России. И именно через десять дней уезжает во Францию Добрынина. В тот день, когда Денисия собралась звонить банкиру, Лариса сообщила о смерти Воровского и, помнится, сокрушалась: «И Добрынина, как назло, сегодня уехала!»

И уехала она именно во Францию, теперь ясно и то, почему Боровский с неохотой согласился отправить Денисию в Париж — боялся, что она там к Добрыниной бросится жаловаться.

Были и другие мелкие детали, и все они потрясающе четко сводились к одному: Добрынина и есть убийца Карлуша. И при всем при том казалось невероятным, что эта симпатичная, умная, добрая, всеми уважаемая женщина способна на хладнокровное убийство. Не укладывалось в голове, что она, борец за справедливость и права человека, связана с мафией, торгующей оружием.

«Может, я ошибаюсь? — с последней надеждой подумала Денисия. — Может, все мои доказательства лишь случайный ряд совпадений? Почему я раньше не догадалась, что Добрынина говорит голосом Карлуши? Я много раз слышала ее выступления и по радио, и по телевизору, сопоставить вполне могла».

Ответ пришел сам собой: Добрынина в прошлом артистка, хоть и самодеятельная. Позируя перед публикой, она использовала свои способности и разительно менялась. Она знала свои недостатки, поэтому, когда возникала необходимость, ее низкий грубый голос приобретал женственность и мягкую бархатистость, а каркающие интонации исчезали, делая дикцию правильной и безупречной.

Как тут узнать в ней Карлушу? Тем более что Денисия никогда не видела естественной Добрыниной, не слышала, как она ругается. Зато теперь, когда Добрынина не в себе, когда внутри у нее все кипит, когда нет ей необходимости рисоваться и себя контролировать, стало абсолютно ясно: это Карлуша. Тот же прокуренный голос, каркающий и грубый, точь-в-точь как у злющего мужика.

Денисия была не просто потрясена и напугана, она не знала, как поступить, а решение надо было принимать быстро, незамедлительно. В голове же ни одной путной мысли, только беспомощность и растерянность.

«Что же делать? — гадала она. — Я, наивная, собиралась Добрыниной все рассказать подчистую, надеялась, что она поможет найти, изобличить Карлушу… Выходит, сама к ней в лапы пошла?»

И тут ее охватил ужас: «Почему я сижу? Мне надо бежать! Она же меня узнает!»

Денисия вскочила и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к выходу. Секретарша оторвала от монитора глаза:

— Куда вы?

Но Денисия не успела ответить. Из кабинета вылетела рыдающая женщина, а следом за ней выплыла дородная Добрынина.

— Машенька, — обнаружив постороннюю в приемной, бархатно прошелестела она и осеклась, испуганно уставившись на Денисию.

Секретарша, проследив за ее взглядом, поспешила пояснить:

— Мария Владимировна, эта девушка просится к вам на прием. Она от какой-то Ларисы, говорит, что со старофранцузского вам переводила.

Смоляные брови Добрыниной медленно поползли вверх, полное румяное лицо расплылось в любезной улыбке:

— Даже так? Тогда, конечно, приму.

Широким радушным жестом она пригласила Денисию в кабинет:

— Проходите, милочка.

«Не убьет же она меня», — поеживаясь, подумала та и прошла.

Добрынина (она быстро взяла себя в руки) важно уселась за стол и добрейшими глазами посмотрела на свою будущую жертву. Безусловно, она мгновенно узнала ее. У Денисии отпали последние сомнения.

«Это Карлуша, — уже абсолютно уверенно и обреченно подумала она. — Это убийца моих сестер, но что толку? Как я смогу доказать? Заикнись я о ее преступлениях хотя бы Аронову, и он высмеет меня, не говоря уже обо всех остальных. Как я могу ее обвинять? Кто она и кто я? Кому скорей поверят? Конечно, ей, а меня упекут в сумасшедший дом, да и то в лучшем случае, а в худшем она прикончит меня прямо здесь, в своем кабинете, предварительно отпустив секретаршу».

Такие мысли подействовали на Денисию паралитически: утратив способность к сопротивлению, она окаменела и сдалась, приготовилась умирать. В голове лишь стучало: «Сама, дура, в лапы Карлуши пришла, сама угодила».

Молчание между тем затягивалось. Добрыниной это надоело.

— Ну-с, милочка, я вас слушаю. Что вас ко мне привело? — спросила она.

Денисия вздрогнула и, как кролик на удава, уставилась на своего палача. А Добрынина была спокойна, однако под ее левым глазом еле заметно, но предательски вибрировал нерв.

«Да у нее у самой от страха штаны полны», — прозрела Денисия и перестала бояться.

Мысли пошли другим ходом, и сразу нашлись решения.

«Мы еще поборемся, — теперь уже думала Денисия, только что ставившая на себе крест, — мы еще покажем этой гадине. Она думает, что я начну дурой прикидываться, а вот нет. Я ей правду сейчас рубану и посмотрю, как она завертится. Пусть, пусть психанет, пусть захочет грохнуть меня, пусть себя обнаружит. Тогда…»

Как поступить в этом случае, Денисия не знала.

Не сражаться же с этой Добрыниной. Слишком разные у них весовые категории, да и оружие у нее наверняка есть. Но, с другой стороны, не станет же она палить в своем кабинете…

«А, была не была», — решилась Денисия и сказала:

— Я к вам по очень деликатному делу.

— По какому же? — разыгрывая любезность, встрепенулась Добрынина.

— Мучает меня один вопрос, ответ на который только вы знаете.

Денисия выдержала длинную паузу, во время которой Добрынина" не моргнула и глазом, потрясающе была безмятежна. Лишь пульсирующее нижнее веко выдавало ее волнение.

«Вот это самообладание», — поразилась Денисия и продолжила:

— Впрочем, нет. Думаю, я и сама уже знаю ответ на этот вопрос.

И опять она выдержала длинную паузу. На этот раз у Добрыниной нервы сдали. Она нахмурилась и настороженно спросила:

— Что за вопрос? Вы меня интригуете.

— Что за вопрос? — с ненавистью глядя на убийцу, воскликнула Денисия. — Сейчас сами поймете, а я начну сразу с ответа. Маленькая, толстая и сутулая девочка из бедной семьи мечтала о славе. Поэтому она и в драмкружок пошла. Там она встретила мальчика, симпатичного мальчика из богатой семьи. Он играл главных героев и принцев, а ей доставались второстепенные роли: гномы и карлики. За это ее и прозвали Карлушей. Девочка выросла и даже похорошела, а кличка на всю жизнь приросла.

Добрынина побледнела:

— А где же, милочка, ваш вопрос?

Денисия вскочила и, сжав кулаки, закричала:

— Кто эта Карлуша, убившая всех моих сестер?

Мою Федору! Мою Степаниду! И мою Зою!

— Зою? — отшатнулась Добрынина. — Почему Зою, а не Денисию?

— Потому, что Денисия — это я.

Добрынина схватилась за сердце:

— Ты?

— Да, это я. Я была там, на даче Воровского, я свидетель!

— Глупости! — закричала Добрынина, тоже вскакивая и разом сдвигая с места и кресло и стол. — Не понимаю, зачем вы это придумали? Воровского я знала с детства, да, мы с ним были друзья, ходили в один драмкружок, а вот с женой его я не была знакома.

И вообще, не понимаю, зачем вы пришли и чего от меня хотите.

— Ах вот как, тогда прощайте, — Денисия развернулась и направилась к двери.

— Стойте! — крикнула Добрынина и мягко, даже ласково добавила:

— Вернитесь, поговорим.

Денисия вернулась, уселась на прежнее место и, чувствуя себя хозяином положения, сказала:

— Я предлагаю вам добровольно сдаться в руки правоохранительных органов.

Добрынина уронила голову на стол и заплакала.

— Да, да, — приговаривала она, — я и сама собиралась. Я в отчаянии, я запуталась, меня затянули, я больше так не могу.

— Так сдайтесь, прямо сейчас.

Добрынина подняла голову, умоляюще взглянула на Денисию и призналась:

— Сдаваться мне нет резона. Меня все равно убьют. Я слишком много знаю, слишком высоко наверх тянется ниточка.

Она тряхнула коротко стриженными волосами и вдруг спросила:

— Хотите, я прямо сейчас, на ваших глазах застрелюсь? У меня есть пистолет.

Денисия испугалась:

— Нет, не надо, зачем?

— Но то, чего вы от меня хотите, я не могу сделать, — задумчиво сказала она и тут же сама себе возразила:

— Впрочем, можно попробовать. Только одной мне не решиться. Давайте сейчас вместе напишем признательные показания, а потом вызовем сюда полицию и будем считать, что таким образом я хоть частично исчерпала свою вину перед вами.

Денисия ожидала чего угодно, но только не такого, странного на ее взгляд, предложения.

— Давайте, — согласилась она и подумала: «Может, и в самом деле не такой уж она зверь. Может, и в самом деле ее принудили».

— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я отпущу свою секретаршу? — спросила Добрынина и, не дожидаясь ответа, покинула кабинет.

Ее не было довольно долго. Сначала Денисия подумала: «Ну и дела», — а потом заволновалась: «Не сбежит ли?»

Но Добрынина не сбежала. Она вернулась и, поддергивая на себе пиджак, деловито сказала:

— Ну вот, теперь нам не помешает никто. Мы одни. Надеюсь, вы не будете возражать, если я дверь на ключ закрою?

И снова, не дожидаясь ответа, она быстро закрыла дверь на ключ и, бодро воскликнув: «Полный порядок», — уселась в свое кресло.

Денисия начала испытывать некоторое беспокойство, которое у нее значительно усилилось бы, узнай она, что Добрынина только что объявила короткий день в своем офисе и приказала референту отпустить всех сотрудников.

Но Денисия об этом не подозревала, а Добрынина так мило себя вела, что вскоре и беспокойство исчезло.

Они долго беседовали. Говорила в основном Добрынина. Она рассказывала о своем детстве, о юности, о том, как мечтала жить для благих дел. Ее любимым литературным героем был горьковский Данко, вырвавший горящее сердце из своей груди, чтобы осветить путь людям.

— Вижу, здесь вы на меня похожи, разумеется, на ту, прежнюю, — сказала она, польстив Денисии. — Теперь я сама удивляюсь, как со мной это все случилось? Это какое-то наваждение, какой-то туман, словно человека незаметно берут в оборот духи тьмы. Эти духи нам ставят капканы, а мы, даже полные благих намерений, попадаем в них и уж потом вынуждены, забыв о боге, подчиняться только силам зла. Как это происходит, поначалу не замечаешь. Перед тобой стоит великая цель, и ты полон решимости к ней идти, не сворачивая. Если понадобится ложь, ты думаешь: «Ложь такая маленькая, а цель такая великая, почему бы и нет?» Но одна маленькая ложь порождает сотню других, уже более крупных. За ложью идут трусость и подлость, а уж они ведут за собой настоящее зло: преступление. И однажды человек вдруг очнется и поймет, что работает он уже только на бесов, и сбросит с плеч духов тьмы, да поздно: глянет на себя, а руки по локоть в крови. И чтобы выжить, надо лить новую. И новую, и новую кровь, — задумчиво сказала Добрынина.

На глаза ее навернулись слезы.

Денисия вдруг осознала, что она ее понимает, очень хорошо понимает. Все ее неприятности начались именно с обмана. Что может быть выше любви?

Денисия решила, что ради любви можно немного схитрить. И схитрила, не подумав, а вышла настоящая подлость. Убили сестру, а она карнавал с переодеваниями затеяла. Сподличала и сразу получила отдачу. Ведь если бы она, увидев убитую Зою, переодеваться не стала, то и сестры сейчас были б живы, и сама она от Карлуши не пряталась бы. Добрынина когда их всех решила убить? Когда узнала, что на даче лежит Денисия, а не Зоя.

Следовательно, выходит, это сама Денисия погубила своих сестер, а ради чего? Жениха у мертвой сестры увести захотела. А сколько нехороших поступков сделала она потом, когда разыскивала Карлушу.

И проникала без разрешения в архив к Пыжику, и за ним шпионила, и, вообще, живет под чужим именем, и, считай, без визы оказалась в Париже. Виза-то открыта на Гюльджагеру, а ее, Денисию, может, и не захотели бы во Францию пускать. А это, пожалуй, уже преступление. И все ради благого дела.

Так может ли она быть судьей этой заблудшей души?

Нет, не может.

«Нужно отдать ее в руки господу, — подумала Денисия. — Как господь распорядится, так и правильно будет».

Нельзя сказать, чтобы она окончательно простила Добрынину. Этого сделать она не могла, слишком свежа была рана, еще и травой не заросли могилы сестер. Но она была благодарна этой злодейке за то, что та научила ее быть честным человеком в начале ее жизненного пути. Она фактически ей сказала: хочешь нести добро людям, будь сильной, будь выше человеческих слабостей. Боишься аскезы такой, не хочешь от человеческих слабостей отказываться, тогда живи, как все, и не высовывайся со своими идеями. Иначе будет от тебя людям сплошное зло.

Осознав это, Денисия, сидя за столом Добрыниной и глядя этой злодейке в глаза, поклялась себе страшной клятвой никогда никому не лгать. Даже если ложь эта будет микроскопической, просто молекулка, даже атомчик, в сравнении с тем, ради чего эта ложь понадобилась.

Добрынина, заметив в Денисии внутреннюю работу и угадав ее, сказала:

— Знала бы ты, девочка, как хочется мне застрелиться, но стреляться надо было тогда, когда я впервые солгала себе и людям.

И после этой фразы Денисия окончательно поверила в ее раскаяние и спросила:

— Так, может, не надо ничего писать? Если вы поняли все, то больше не будете делать плохих дел, Добрынина горько усмехнулась:

— Уже все наоборот: это не я делаю плохие дела, это они меня делают, и остановить этот процесс никак нельзя. Путь к вершине Олимпа — это череда преступлений. И обратной дороги нет. С Олимпа не спускаются, оттуда слетают. А мне теперь путь один: на тот свет.

Денисия почувствовала себя убийцей, ее убийцей, и начала жалеть свою жертву.

Чувствительная Добрынина поняла ее настроение, и разговор приобрел задушевность. Сама не заметив, Денисия ей рассказала, как шла по следу Карлуши, путем каких вычислений дошла до истины и даже как пришло само озарение. Добрынина умела внимательно слушать и вовремя задавать вопросы.

— А что у вас в сумочке? — вдруг спросила она. — Наверное, вы несли мне какие-то документы?

Денисия кивнула:

— Да, здесь кое-какие улики по «Модексу», «Трансконтракту» и дневник чеченской девочки.

— А можно взглянуть? — спросила Добрынина и, вдруг перевесившись через стол, буквально вырвала сумочку из рук оторопевшей Денисии.

Все произошло мгновенно, а сама Добрынина так быстро и неожиданно изменилась, что Денисия остолбенела. Сидела и смотрела, как Добрынина вытряхивает содержимое сумочки на стол.

— А это что? — закричала она, хватая выпавший из сумочки какой-то маленький предмет. — «Жучок»? Ах, сучка! Ты переиграла меня! Наш разговор слышали! Но не радуйся, ты за это поплатишься!

Дальнейшее замелькало с невероятной скоростью и было похоже на страшный сон. В руках у Добрыниной оказался пистолет, Денисия вскочила, бросилась отнимать оружие, прозвучал выстрел, и одновременно с ним раздался страшный грохот. Почувствовав тяжелый удар в плечо, Денисия рухнула на пол, и в этот момент дверь распахнулась — кабинет заполнился людьми. Среди них она увидела Аронова.

Он бросился к Денисии, схватил ее на руки и, мчась по коридору, на русском языке начал отчитывать Машикули, который виновато трусил за ними.

— Я, черт возьми, говорил вам, пора! Зачем вы тянули? — ругался Аронов.

— Я хотел, чтобы она побольше рассказала, — оправдывался Машикули по-французски. — Нужны же улики. Я не думал, что Карлуша решится стрелять.

Денисия была в сознании, она даже боли не ощущала, но видела, как по ее белой курточке расползается красное пятно. Ей стало страшно. Она, обхватив здоровой рукой шею Аронова, испуганно взглянула на него и растерянно спросила:

— Я не умру?

— Крошка моя, любимая, ты будешь жить, — ответил он.

В его глазах было столько боли, что Денисия поняла: он действительно ее любит.