Глава 13
– Бедная Тамара! – прошептала Волоколамская, выслушав мой рассказ. – Мой покойный муж, великий психиатр, предполагал, что Тома сорвется, слишком уж тяжелую ношу она на себя взвалила. Но то, что Леднева выбросилась из окна, очень и очень странно. Она же прекрасно понимала, что Кит один – его отец давно на том свете, друзей Виктора Петровича в живых нет, Сергей и Эдуард Крапивин тоже умерли. Осталась одна я, но у меня клиника, хлопот полон рот, уделить Киту столько внимания, сколько надо, я никак не могу, без Тамары он пропадет.
Марина Арнольдовна сокрушенно покачала головой.
– Когда встал вопрос о помещении Никиты в лечебницу, Леднева все у Сергея Петровича спрашивала: «Кита вылечат? Он станет прежним?» А он никак не мог собраться с духом, чтобы честно ответить: нет. Супруг был великим врачом, и ему довольно часто приходилось сообщать родственникам жестокую правду. Первые слова, которые произносят близкие пациентов, входя в кабинет главврача психиатрической больницы, всегда звучат одинаково: «Вы же сделаете моего мужа (брата, зятя, отца или жену, невестку, дочь) нормальным? Попьет таблеток и снова станет разумным?» Томочка не явилась исключением. Но ей Сергей Петрович сказать истину не мог. Признаюсь – муж не хотел брать Никиту. Врачи не любят заниматься лечением родственников, они знают: если положишь в свою палату брата, сестру, тетку, то у больного непременно случатся осложнения или с диагнозом выйдет путаница. Не знаю почему, но и у самих медработников, и у их близких лечение бывает неудачным. А Кит был нам с супругом как племянник, мы с его отцом, Виктором Петровичем, подружились еще в институте. Наша дочь Настя и его Никита познакомились, едва родившись, потом вместе в один садик ходили, в одну школу. Было время, когда мы надеялись, что дети поженятся. Узнав, что с Китом беда, супруг сказал: «Придется парня под свое крыло брать. Не стану тебе объяснять, как мне не хочется это делать, никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес, но деваться некуда. И сообщить Тамаре, что ее любимчик скорее всего никогда к нормальной жизни не вернется, я не способен. Жаль Ледневу несказанно: сначала Витю потеряла, теперь мальчика фактически лишилась. Но и будить у нее пустые надежды нельзя. В общем, я оказался в тяжелом положении».
Волоколамская снова ненадолго умолкла.
– Слава богу, Боря Атаманов, любимый ученик мужа, взял на себя неприятный разговор. Пообщавшись с ним, Тамара примчалась ко мне в клинику, вбежала в кабинет и сказала: «Марина Арнольдовна, я пенсионерка, поэтому прошу о благотворительной помощи – сделайте полное обследование моего здоровья. Хочу знать, сколько лет еще протяну. Никогда бы к вам с подобной просьбой не обратилась, но в районной поликлинике ни врачам, ни лаборатории доверия нет. Вообще-то мне было все равно, какой срок Господь отмерил, но сейчас, когда поняла, что Никите не встать на ноги, я испугалась. Уйду я, что с мальчиком будет? Спасибо Сергею Петровичу, положил Никитушку в свою клинику, но понимаю: навечно больной в палате не останется, его велят забрать. И что с ним будет, если я в могилу лягу?»
Марина Арнольдовна взяла стоящую возле ноутбука бутылку воды, отпила прямо из горлышка и вдруг заявила твердо:
– Нет, Тамара не могла покончить жизнь самоубийством. Нет, нет и нет. Ее столкнули.
– Кто? – быстро спросила я.
Волоколамская завернула пробку.
– Вопрос не ко мне, не я же занимаюсь поиском преступников.
– Может, вы кого-то подозреваете? – продолжала я. – Знаете человека, который ненавидел Ледневу, желал ей смерти?
Главврач клиники сделала отрицательный жест рукой.
– У нас с Тамарой сложились хорошие отношения, но задушевными подругами мы никогда не были. Я не одобряла связь Виктора Петровича с домработницей, не понимала, как он мог, едва похоронив жену… Но, с другой стороны… Простите, все так запутано, переплетено, за пять минут не объяснишь.
– Я никуда не тороплюсь, – сказала я. – А почему Никита принес всем много горя?
– Горя? – повторила Волоколамская. И вдруг закашлялась, начала рыться в ящике письменного стола, выудила оттуда дозатор, пшикнула в рот лекарство. Затем ровным голосом сказала: – Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Пару минут назад вы процитировали слова мужа: «Никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес».
Марина Арнольдовна изобразила удивление:
– Я сказала подобное?
Я молча кивнула.
Многие люди полагают, что допрос свидетеля – это нечто вроде дружеской беседы: встретились два человека, один хочет узнать что-то от второго, а тот должен понять, что от выданной им информации зависит, как быстро будет пойман преступник, и чистосердечно выложить всю правду. Вот только большинство людей эту самую чистосердечную правду по разным причинам скрывает.
Существует множество техник допроса, это искусство, которому специально обучают. Наверное, любители телесериалов слышали про «злого» и «доброго» полицейского. Сначала с вами общается грубый и хамоватый следователь, грозит всевозможными карами, пугает, а потом в кабинет входит милая женщина или приветливый, интеллигентный парень, выгоняет хама, предлагает кофе, булочку, сочувствует вам… И вы расслабляетесь, теряете бдительность, выкладываете то, что не собирались никому сообщать. Примитивно? Ну да, не очень оригинально, но хорошо работает. А еще можно очень внимательно слушать человека, задавать ему изредка самые простые, вроде ничего не значащие вопросы. Например: «Что вы в тот день ели на ужин? Помните, какое на вас было платье? На работу ехали в метро?» И рано или поздно, устав, допрашиваемый непременно оговорится, произнесет некую фразу, которая станет для следователя ниточкой, тянущейся из клубка. Вот сейчас Волоколамская допустила оплошность, вспомнив о горе, доставленном всем Никитой. И, конечно, тут же совершила вторую ошибку – попыталась сделать вид, будто ничего такого не говорила.
– Ерунда, – продолжала кардиолог. – Кит… он… Ну, ведь все юноши совершают глупости… теряют голову… Ничего серьезного.
– Вы имеете в виду любовь сына ректора к Зареме? – спросила я.
У владелицы клиники непроизвольно дернулось веко.
– Зарема? Это кто такая?
Я погладила ручку кресла.
– Уважаемая Марина Арнольдовна, если перед вами сидит человек с серьезными сердечно-сосудистыми проблемами, вы же сразу, даже без тщательного обследования, поймете, что он болен?
Волоколамская нахмурилась.
– Диагноз не ставят на основании визуального осмотра. Но вы правы. Есть признаки, которые кардиологу непременно бросятся в глаза: цвет губ, ногтей, синяки под глазами, одышка, излишний вес.
– А я всегда вижу, когда человек лукавит, – мягко сказала я. – Вы не могли не знать, кто такая Зарема. Полагаю, Виктор Петрович неоднократно жаловался своим друзьям на глупость сына, который завел интрижку с девчонкой-уборщицей. Не о такой невестке мечтал ректор столичного вуза. Думаю, он еще смог бы примириться с девушкой вроде Ольги Казаковой, но разрешить единственному сыну жениться не пойми на ком Рязанцев никак не согласился бы.
– Казакова… – поморщилась Марина Арнольдовна. – Сомневаюсь, что Витя был бы рад свадьбе Кита с этой девицей.
– Ольга, которой после замужества стала Мамонтовой, покончила с собой, – уточнила я. – Причем тем же способом, что и Тамара Яковлевна.
– Когда? – прошептала Волоколамская.
– Примерно год назад, – пояснила я.
Марина Арнольдовна зашевелила губами:
– Нет, нет, невозможно… Она, наверное, решилась на столь ужасный шаг из-за бытовых неприятностей. Это не может быть связано с…
Волоколамская замолчала, а я сразу сделала стойку:
– С чем не может быть связана кончина Ольги?
И тут у меня в сумке громко запел телефон. Мысленно ругая себя за то, что забыла выключить звук, я вынула трубку.
– Извините, Марина Арнольдовна, мне придется ответить. Алло…
– Тетя Таня! Я нашла розовый материал для Силу!
– Нюсенька, очень я рада за тебя, но я на работе. И с какого телефона ты звонишь? Определился незнакомый номер.
– Мой сотовый разрядился, я взяла мобильник у Ленки.
– Анечка, ты ушла из дома? Немедленно возвращайся. Уже поздно, нельзя гулять одной вечером, – занервничала я, услышав из трубки странный гул.
– Не-а, тетя Таня, я Ленку в гости позвала. Можно мы поужинаем?
– Конечно, дорогая, сделайте яичницу.
– Фу-у, гадость! Мы сварим макароны и зальем их соусом «Болонезе».
– Солнышко, в доме нет спагетти, а для подливки вам понадобится мясо, которое тоже отсутствует.
– Мы все купили в супермаркете.
– Анечка, я же запретила тебе одной ходить по магазинам! В особенности вечером!
– Тетя Таня, мы вместе с Ленкой ходили, нас было двое. Не сердись! Очень вкусно получилось. И тебе ужин оставили.
– Спасибо, милая, – вздохнула я. – А теперь дай честное слово, что до моего возвращения с работы не выйдешь из квартиры. Ни одна, ни с подружкой. И будет лучше, если Леночка позвонит своим родителям, чтобы они за ней зашли.
– Значит, если ты до завтрашнего вечера не появишься, мне можно в школу не ходить? – обрадовалась Нюся.
– Даже не надейся пропустить занятия! – рассердилась я. – Непременно вернусь домой. Буду не позже одиннадцати.
– Мама тоже так говорит, а потом ее сутки нет, – вздохнула Анечка. – Ладно, пойду Силу мастерить. Можно у него глаза будут перламутровые?
– Конечно, получится очень красиво, – заверила я, положила трубку в карман и посмотрела на Марину Арнольдовну. – Извините, пожалуйста.
– Дочка звонила? – вдруг сочувственно поинтересовалась Волоколамская. – Сколько ей?
Чтобы не рассказывать кардиологу историю появления у меня Ани, я просто ответила:
– Десять лет.
Владелица клиники заложила за ухо прядь волос.
– Прекрасный возраст, ребенок еще хоть как-то слушается родителей. Потом станет намного труднее. Маленькие детки – маленькие бедки, подросли детки – подросли и бедки.
– У моей бабушки была другая поговорка: «Маленькие дети спать не дают, а с большими сам не заснешь», – улыбнулась я.
– Точно подмечено, – согласилась Марина Арнольдовна. – Мне сначала почему-то показалось, что у вас нет ни сына, ни дочки, а поэтому вы ничего не поймете, но раз у вас есть ребенок…
Врач встала, заперла дверь кабинета, потом вернулась к столу и нажала на кнопку переговорного устройства:
– Ко мне никого не пускать. Кто? Скажи, приму его завтра.
Потом Волоколамская положила руки на стол и, предупредив:
– Буду говорить долго, иначе вы не разберетесь в сути проблемы, – тоном человека, приученного читать лекции, начала излагать историю…
У Виктора Петровича Рязанцева рано умерла от тяжелой болезни жена. Ксению лечили лучшие специалисты, но спасти ее не смогли. Ректор стал вдовцом, и на него, мужчину в самом расцвете лет, при чинах и деньгах, мигом открыли охоту женщины. Но Виктор упорно делал вид, что не замечает кокетливых взглядов – не желал приводить в свой дом новую супругу и мачеху любимому сыну Никите. Но ведь кто-то должен вести домашнее хозяйство? Волоколамские, с которыми Рязанцев дружил с юности, посоветовали найти домработницу.
– Не желаю видеть в доме чужую бабу, – ответил Виктор, – она меня бесить будет.
Другой близкий приятель, а заодно и заместитель, Эдуард Семенович Крапивин, тоже предлагал нанять прислугу, но Рязанцев лишь отмахивался.
Однажды, вернувшись с работы, Виктор Петрович, к огромному своему изумлению, обнаружил идеально вычищенные комнаты, выстиранные и выглаженные рубашки, а также обед из трех блюд на кухне. У плиты смущенно переминалась с ноги на ногу комендант институтского общежития Тамара Яковлевна.
– Ты как сюда попала? – забыв от удивления поздороваться, рявкнул ректор.
– Меня Эдуард Семенович привел, – пролепетала Леднева, – приказал порядок навести. У вас тут грязь повсюду, несвежего белья гора, в холодильнике мышь повесилась. Уж простите, Крапивин велел вам на глаза не попадаться, убегать, как все переделаю, но я задержалась – ведь на работе на такую тему не поговорить. Вы дневник Никиты видели?
– Нет. А что там? – встревожился ректор. – Вроде нормально парень учится, в четверти одни пятерки.
– Нет, мальчик троек нахватал, – смущенно сообщила Тамара. – Но отметки бритвой подчистил, пририсовал хвостик, как у пятерки, и – оп-ля! – в отличника превратился.
– Ах прохиндей! – возмутился отец. – А ну, подать сюда Ляпкина-Тяпкина!
Тамара Яковлевна грудью встала на защиту Никиты:
– Никакой он не Ляпкин-Тяпкин, обычный ребенок, за которым присмотр нужен. И уж извините, одежда у паренька никуда не годная: брюки коротки, рукава рубашки до локтя, бельишко изношенное. Сейчас на рынке можно хорошие вещи недорого купить. Если позволите, я с Китом в понедельник на толкучку смотаюсь, в будни там цены процентов на десять падают.
Виктор Петрович хотел произнести категоричное «нет», но почему-то сказал:
– Хорошо.
Спустя несколько месяцев Тамара Яковлевна полностью прибрала к рукам домашнее хозяйство. Ректор стал жить как за каменной стеной. В доме царила чистота, на столе всегда была еда, Никита вновь начал приносить из школы хорошие отметки. К тому же Леднева ухитрялась выполнить работу и оставаться невидимой, на глаза хозяину не попадалась.
Когда между Виктором Петровичем и домработницей завязались, как говорят в армии, «неуставные отношения», Марине Арнольдовне неизвестно. Рязанцев и Леднева на людях держались как посторонние. Но Волоколамская, однажды придя в гости к Виктору Петровичу, съела кусок очень вкусного пирога с капустой, посмотрела на улыбающегося друга и вдруг поняла: Тамара не просто прислуга. Почему ей взбрела в голову эта мысль, Марина не знала, но была уверена, что не ошибается.
Супруг, которому она доложила о своих наблюдениях, замахал руками:
– Не пори чушь! Витя эстет, знаток литературы, завзятый театрал, тонкий ценитель классической музыки… Что у него может быть общего с бабой, которая в восторге от «мыльных опер»? Тамара прекрасный человек, замечательная хозяйка, но Виктору не пара.
Марина Арнольдовна хотела сказать, что даже светочу разума хочется тепла, уюта, вкусного ужина и ласковой женщины в постели, но промолчала.
Так прошел не один год. В институте никто, кроме Эдуарда Семеновича Крапивина, понятия не имел, что комендант общежития помогает ректору по хозяйству.
Никита благополучно окончил школу, поступил в институт отца, завел новых приятелей – Пашу Бубнова и Ольгу Казакову, но и со своим одноклассником Андреем Крапивиным не раздружился. А тот, кстати, оказался на студенческой скамье рядом с Китом, и у него в вузе появились свои товарищи – Василий и Рита Песковы, брат и сестра, приехавшие в Москву издалека. Ну и конечно, в их тесную компанию входила Настя, дочь Волоколамских. Она, правда, училась в медицинском вузе, но дружбе это не мешало.
Марине Арнольдовне хотелось выдать дочь замуж за сына Виктора, и Рязанцев тоже с удовольствием представлял юную Волоколамскую в роли своей невестки. Поэтому никто из взрослых не протестовал, когда дети, прихватив с собой друзей, отправлялись на подмосковные дачи родителей, чтобы провести там выходные. У Паши Бубнова и Оли Казаковой был роман, а вот Рита с интересом смотрела на единственного сына владельца вуза Федора Холодова, тоже члена дружной компании. В общем, все складывалось прекрасно. Но потом Марина Арнольдовна, заметив, что Настенька ходит встревоженная, пристала к дочери с вопросами.
Оказалось, Никита никогда не интересовался Анастасией, она не хотела быть его девушкой, ребят связывала исключительно дружба. Но сейчас Настя не в своей тарелке, потому что Рязанцев влюбился в Зарему. Все друзья в курсе, как сын ректора относится к ней, и стараются, чтобы Виктор Петрович не узнал правду. Кит не ездит со всеми на дачу, хотя и говорит отцу, что вместе с Настей в составе компании отправляется за город на шашлыки, сам же спешит к Зареме. По мнению Насти, Агабишева вовсе не пара Киту и плохо на него влияет. Она боится, что лучший друг женится на совсем не подходящей ему девице, но Настя не знает, как этому помешать. Сказать родителям и тем более Виктору Петровичу о своих опасениях Настюша не могла, поскольку друзья восприняли бы это как предательство по отношению к Никите. От переживаний у девушки даже обострилась язва. У нее с детства были нелады с желудком: сначала гастрит, потом возникли более серьезные проблемы, и стоит ей понервничать, как с желудком творится черт-те что. Кроме того, у дочери Марины Арнольдовны аллергия на молочные продукты, сейчас ей стало совсем нехорошо.
– Кто такая Зарема? – всполошилась мать. – Студентка? Почему бы ей не прийти в гости к Никите?
– Нет, мамочка, она уборщица, – пояснила Настя. – Моет полы в институте и общежитии. Совсем некрасивая, тощая, как палка, одета плохо. Я надеялась, что Никитка с ней потрахается и забудет, но Заремка его как приворожила. Говорят, у нее мать ведьма, умеет зелье варить. Уборщица Кита своим чаем опоила и делает теперь с ним что хочет.
Волоколамская спросила:
– О каком напитке ты говоришь?
– Агабишева траву какую-то заваривает. Кстати, вштыривает ее бурда почище экстази. Ребята пойла нахлебаются и по трое суток не спят.
– Доченька! – перепугалась мать. – Поломойка продает наркотики? Ты пробовала отраву?
– Я что, похожа на дуру? – фыркнула Анастасия.
И тут только до Марины Арнольдовны дошел смысл фразы, сказанной дочерью ранее.
– Настенька, ты утверждаешь, что Никита и Зарема… ну… в общем… У них интимные отношения?
– Господи, мама! – сердито ответила девушка. – Пора наконец понять, что теперь люди другие, чем во времена твоей молодости, сейчас никто особого значения сексу не придает. Ну да, они давно трахаются. Но Кит сказал, что хочет жениться. А вот это уже серьезно.
Волоколамская ужаснулась и кинулась к Виктору Петровичу.