15

На сей раз в качестве транспортного средства Зяма подогнал к нашему дому не скутер, а машину.

– Не бывает второго случая произвести первое впечатление, – назидательно сказал мне многоопытный братец. – Если мы прикатим на мопеде, прекрасная дама того и гляди примет нас за малоимущих студентов!

Чтобы произвести неизгладимое впечатление на прекрасную даму, Зяма облачился в новые льняные штаны цвета молодой древесной лягушки и поплиновую рубашечку модной в этом сезоне военно-маскировочной расцветки. С мужественным окрасом мануфактурного изделия несколько диссонировали его фасон – на широкой груди псевдоармейской рубашки во множестве топорщились рюшечки – и прическа вольнонаемного Зямы: братец заплел свой рыжий хвост в аккуратную девичью косицу. Темные очки, закрывающие его физиономию так же широко, как защитные окуляры – лица сигнальщиков на палубе авианосца, придавали оригинально экипированному братишке некоторое сходство с Джеймсом Бондом, проворачивающим очередную секретную операцию «под прикрытием» – в образе, который был одинаково близок воинственному Черепашке-ниндзя и очкастой Черепахе из мультика про Львенка, лежавшего на солнышке. Чтобы не отстать от братца, я надела ситцевую кофточку с кружавчиками и двухслойную пятнисто-цветастую юбку, похожую на кринолин невесты, как следует повалявшейся в свадебном торте с розочками. Экспериментировать с прической мне было лень, и я просто прикрыла голову соломенной шляпкой. Оглядев себя в зеркале перед выходом из дома, мы с Зямой единодушно решили, что выглядим весьма эффектно. Укреплению этого мнения очень поспособствовал папуля, который случайно присутствовал при нашем выступлении из квартиры и так впечатлился, что уронил в мусоропровод ведро. Оно гремело по металлической кишке с седьмого этажа на первый синхронно с опускающейся кабиной лифта и вполне заменило собой торжественные фанфары.

Почти новый «Рено», на который Зямка угрохал все свои накопления и еще залез в долги, выглядел несравненно солиднее скутера, но никак не мог объезжать автомобильные пробки по тротуарам и газонам, поэтому к «утреннему» кофе с тостиками мы опоздали. Когда наш представительский автомобиль причалил к подъезду новой элитной многоэтажки, стрелки на Зямином хронометре образовали четкую вертикаль.

– Семнадцать тридцать ровно, – с непонятным мне удовольствием произнес седовласый джентльмен в темных брюках и светлой рубашке, под воротничком которой болтался черно-белый галстук, полосатый и узкий, как жезл гаишника.

Он однозначно ассоциировался с функциями типа «держать и не пущать» и должен был здорово помогать консьержу в его нелегкой охранно-заградительной работе.

– В шестую квартиру, к Дарье Михайловне? Как вас представить? – спросил он.

Вчера я немного выпила и теперь не помнила, успела ли представиться Дашеньке по всей форме. На всякий случай имело смысл напомнить ей о нашей предварительной договоренности, поэтому я отрекомендовалась так:

– Скажите Дарье Михайловне, что к ней пришли новые знакомые с кладбища.

Привратник слегка приподнял одну кустистую бровь, и я подумала, что выразилась неловко. У большинства людей на кладбище знакомые старые. И мало кто, будучи в здравом уме и трезвой памяти, ожидает таковых с визитом к себе домой!

Чтобы не напугать Дашеньку, я пустилась в объяснения:

– Мы по вопросу обмена!

Мне хотелось надеяться, что Дарья Михайловна вспомнит о своем же собственном предложении «махнуть» «короля русского леса» на августейшего повелителя Казимирляндии. Но консьерж, конечно, был не в курсе этой нашей предварительной договоренности, поэтому я вполне поняла, почему при упоминании неведомого кладбищенского обмена в его голосе зазвучало опасливое удивление:

– Какого обмена? Жилплощадью?

– Нет-нет, – успокоила я, искоса взглянув на Зяму, который воспользовался проволочкой, чтобы пригладить торчащий вихор, глядя в тонированное стекло привратницкой. – Не жилплощадью. Исключительно движимым имуществом!

Не знаю, как неэротичный «лесной король», а Зямка, если верить знающим людям женского пола (например, той же Трошкиной), способен двигаться о-го-го как!

– Минуточку, я ее спрошу, – седой страж башни отвернулся, чтобы пошептаться с телефоном.

Судя по взглядам, которые он в процессе секретного разговора во множестве бросал на Зяму, Дашенька Павелецкая запросила и получила подробнейшее описание внешности моего брата. Зяма это тоже понял и не поленился показать себя во всей красе. Он по собственному почину исполнил перед консьержем несколько типичных упражнений из показательного выступления культуриста. Очевидно, это небольшое боди-шоу осталось весьма эффектным даже в немногословном пересказе консьержа, потому что сразу же после того, как Зяма выпятил челюсть, слегка присел и напряжением имеющихся у него мышц образовал из верхних конечностей и плечевого пояса отчетливо бугорчатую букву О, из трубки послышался восторженный индейский крик «Вау!» и решительная команда:

– Пропустите их, Илья Захарович, дуся, пропустите!

«Дуся» Илья Захарович козырнул телефону, и дал нам доступ к лифту. Зеркальная кабинка с мягкими пуфиками вознесла нас на шестой этаж, в просторный холл – назвать его лестничной площадкой язык не поворачивался. Да и не было там никакой лестницы, имелось только два лифта, один из которых доставил нас с Зямой, а второй в это самое время с тихим шмелиным гудением влек кого-то вниз.

Квартира на шестом этаже была всего одна – та самая, нужная нам, тоже шестая. Порог этого жилища был символически обозначен тем, что я с расстояния в пяток метров приняла за квадратный коврик. Сделав по направлению к двери несколько шагов, я поняла свою ошибку, испуганно ойкнула и остановилась, крикнув в спину брату:

– Зяма, под ноги смотри!

Братец, едва выйдя из лифта, добавил к числу своих видимых прелестей обольстительную улыбку, сфокусировал ее ослепительное сияние точнехонько на дверном глазке и целеустремленно двинулся вперед. Мой окрик заставил его отдернуть вытянутую ногу и посмотреть на «коврик». В следующую секунду Зяма издал непередаваемый звук, который я назвала бы восторженный всхрюком, и рухнул на колени. Он сначала молитвенно сложил ладони, потом разлепил их и благоговейно потрогал то, что с моего места выглядело, как антрацитово-черная дыра, блестящим спиралевидным коридором уходящая в глубь бетона и далее – в бесконечность.

– Что это? – шепотом спросила я.

В единственную версию, возникшую у меня, – будто хозяйка квартиры от своего порога и до основания башни соорудила скоростной спуск по типу водяной горки – как-то не верилось. Взрослая ведь уже девочка, эта Дашенька, да и кто бы ей разрешил делать такую дикую перепланировку здания!

– С ума сойти! – восхитился Зяма.

Глядя, как он трясет пальцами над пугающей дырой, нетрудно было поверить, что это его пожелание уже сбылось.

– Это, Дюха, просто шедевр! Настоящее произведение авангардного искусства – граффити! – благоговейно молвил дыропоклонник.

– Граффити? – это слово было мне знакомо.

Туристическая поездка в Вену пополнила мой культурный багаж знакомством с великолепными работами уличных художников, которые называют себя райтерами. Это не те вандалы с баллончиками, которые поганят свежеокрашенные стены домов в нашем родном отечестве. Это настоящие мастера, способные на пустом месте – голой стене, ровном куске асфальта – нарисовать объемную картинку. Результат очень впечатляет, клянусь, я едва не обмочилась, когда увидела треугольную башку зубастой-презубастой акулы, торчащую поперек моего пути из венской мостовой!

– Так это картинка! – Я подошла поближе к Зяме и с интересом рассмотрела трехмерное изображение дыры-трубы. – Пожалуй, я бы назвала это произведение «Черная кишка в поперечном разрезе».

– А я бы, пожалуй, взглянул на интерьер этой квартиры! – Зяма с новым интересом воззрился на дверь.

Он поднялся на ноги, отряхнул колени, остро прищурился, оттопырил указательный палец, как мальчик, изображающий пистолет, и повел этим «дулом» по периметру двери. Сначала я подумала, что дверной косяк тоже не настоящий, а нарисованное произведение абстрактного искусства, но потом я поняла, что братец просто ищет звонок. Кнопочки то ли не имелось, то ли она была очень хорошо замаскирована. Потеряв терпение, Зяма прекратил поиски сигнального устройства и толкнул дверь плечом. Как ни странно, это возымело действие.

– Здра-а-авствуйте, Дарья Михайловна, где вы? – бархатным голосом напел Зяма, вдвигаясь в прихожую. – О-о-о!

В низком горловом стоне дизайнера прозвучал восторг на грани экстаза. Я даже приревновала братишку к брюнетке, красота которой произвела на бывалого волокиту такое сильное впечатление! Ну, хороша Дашенька, это правда, но не настолько же, чтобы при одном взгляде на нее просветленно рыдать, как больной с непроходимостью кишечника по завершении успешной мониторной очистки!

Хмурясь, я протолкалась в квартиру мимо застрявшего в холле братца и обнаружила, что стон из его мужественной груди исторгло отнюдь не созерцание Дашеньки. Зяма застыл перед картиной, весьма своеобразно украшающей белую стену. На мой взгляд, это полотно очень живо и убедительно изображало кособокий гроб, обитый блестящим шелком нарядного красного цвета. Я только не поняла, почему данное произведение называется «Сгусток энергии». Возможно, автор оптимистично намекнул зрителям на возможность грядущей реинкарнации? Или же дал понять, что он в курсе того, как функционирует отопительная система крематория?

– Это сам Парсон! – обернувшись ко мне, с волнением в голосе сказал Зяма. – Очень известный американский абстракционист!

– Отлично, – я пожала плечами. – Значит, можно считать, что я все-таки сходила на вернисаж!

– Бэнкси, Парсон, Хохлачев! – бормотал мой художественно образованный братец на бегу в гостиную, где обнаружилась какая-то жуткая конструкция из размолотых в щепу досок, стальной проволоки и стеклянных шариков – точь-в-точь контрабас, убитый прямым попаданием авиабомбы и посмертно расстрелянный из пейнтбольных ружей. – А это Потоцкий! А это! Боже! Мама родная! Дюха!!!

Вслед за криком послышался грохот, подозрительно напоминающий шум падения.

– Ох уж эти мне художники! – Я закатила глаза и покрутила головой, удивляясь, сколь впечатлительна тонкая творческая натура моего братца-дизайнера.

Я почти не сомневалась, что Зяма рухнул ниц, наткнувшись в своих странствиях по квартире Дашеньки на некий священный артефакт. Причем, судя по звуку, шедевральный предмет имел скульптурные формы, был изваян из твердых пород дерева и наткнулся на него Зяма в буквальном смысле.

– Ты там живой? – недовольно спросила я неловкого братца, углубляясь в VIP-жилище, чрезмерно похожее на музей современного искусства.

– Я-то да... – прошелестел в ответ Зяма.

Он преклонил колено на пороге комнаты, убранство которой выдавало в ней будуар прекрасной дамы. Не лишенная романтики поза Зямы была продиктована отнюдь не переизбытком рыцарских чувств: поначалу я решила, что он поскользнулся на зеркальном паркете. Стоя на одном колене, братец размеренным круговым движение потирал второе, болезненно морщился и при этом неотрывно смотрел в глубь комнаты. Лишь подойдя поближе, я поняла, что причиной падения Зямы стал шок, далекий от культурного. Я и сама едва не рухнула, когда увидела хозяйку дома!

Наверное, зря мы не предупредили ее о своем визите заранее. Хотели сделать сюрприз, но удивились – и далеко не приятно – сами. Очевидно, сообщение привратника о прибытии незваных гостей застало Дашеньку в момент расслабленного утреннего чаепития. Сменить прелестное «утреннее» неглиже на более приличный наряд она то ли не успела, то ли не захотела, чашку и блюдечко с лимонными дольками с глаз долой не убрала, только развернула к двери кресло, в котором с удобством вкушала легкий завтрак. Чтобы, значит, сразу же продемонстрировать новому дусе Зяме товар лицом и телом.

Продемонстрировала, ничего не скажешь!

Переоценить впечатление, производимое на неподготовленного зрителя полуобнаженной красавицей, было невозможно. Однако я уверена, что это было совсем не то впечатление, которого желала добиться Дашенька. Спору нет, гладкие плечики, высокая грудь и стройные ножки, закинутые одна на другую, выглядели весьма соблазнительно, но все портила голова, запрокинутая за спинку кресла под таким углом, которого человеческая анатомия не предполагает. С одного взгляда было ясно, что шея прелестной Дашеньки сломана. Я испытала острый приступ жалости... в первую очередь к нам с Зямой.

– Вот влипли! – в отчаянии воскликнула я.

И тут же прикрыла рот ладошкой, сообразив, что Дашенька не могла совершить смертельный акробатический этюд самостоятельно. Сто процентов, ей кто-то помог, и этот кто-то не мог уйти далеко – ведь привратник разговаривал с хозяйкой квартиры никак не больше пяти минут назад.

Зяма, наверное, подумал о том же самом.

– Стой здесь! – крикнул он мне – и пустился бежать по коридору, оскальзываясь на гладком паркете.

Я прямо растрогалась: какой заботливый у меня брат! Побежал еднолично ловить убийцу, а младшей сестренке велел оставаться подальше от процесса, в безопасности!

Потом до меня дошло, что ловить убийцу уже поздно.

– Зяма, вернись! – гаркнула я вдогонку улепетывающему братцу непререкаемым командным голосом, унаследованным от родного папы-полковника.

Рядовой Зяма подчинился без вопросов и возражений.

– Не иначе это именно он, подлый Дашенькин убийца, ехал в лифте вниз, когда мы с тобой поднимались, – объяснила я необычно послушному братцу.

– Очень может быть, – согласился он, созерцая полуобнаженную натуру красавицы-брюнетки без того удовольствия, которое испытал бы при других обстоятельствах. – И что теперь?

– Что теперь? – повторила я. – Теперь, рыбонька моя, все. Аллес. Цигель, цигель, ай-лю-лю на цугундер! С вещами на нары! Убийца смылся, и за жабры возьмут нас с тобой! Кого же еще?

Зяма машинально потрогал то место, где у других рыбонек бывают жабры, и с тоской сказал:

– Поганое дело. Думаешь, мы влипли?

Это был очень важный вопрос, и я честно постаралась его обдумать.

– Вспоминай, ты тут что-нибудь трогал?

– Я? Ничего! – Зяма даже перекрестился.

– Не мусолил жадными ручками полотна, не трогал рамы, не щупал статуи? – настойчиво допытывалась я.

– Чего это я буду статуи щупать? Мне больше пощупать некого, что ли? – обиделся Зяма.

– Ее тоже не щупал? – на всякий случай, уточнила я, кивнув на покойницу.

– Боже сохрани!

– Это хорошо, – безрадостно сказала я и огляделась, изо всех сил стараясь, чтобы выражение моего лица не соответствовало моим же чувствам.

В этот момент я была крайне близка к отчаянию. Мой внутренний голос криком кричал: «Беги, спасайся, уноси ноги!», и Зяма, судя по его мимике, набирал в грудь воздуха для аналогичного крика.

– Тихо! – Я вовремя пресекла нарастающую панику. – Мы не можем просто так удрать. Привратник знает, что мы были последними гостями Дашеньки, и сдаст нас ментам как вероятных убийц.

– Думаешь, мы сами должны вызвать милицию? – по голосу братца чувствовалось, что этот вариант развития событий ему не слишком симпатичен.

– Либо так, либо...

Я задумалась.

– Ну? – с нескрываемой надеждой спросил Зяма.

Я осторожно переступила порог будуара и с расстояния в пару метров внимательно осмотрела тело в кресле.

Дашенька устроилась с комфортом (конечно, если не считать свернутой шеи). На подлокотнике кресла покоился лаково-блестящий румяный тост с откушенным уголком, в руке у нее был мобильник. Кулачок разжался, но телефон из него не выпал – странно... На полу рядом с креслом стояла чайная чашка, налитая почти до краев. В янтарно-коричневой жидкости плавал золотистый ломтик лимона – в качестве утреннего напитка красавица предпочитала не кофе, а чай.

– Давай рассуждать спокойно, – предложил мой внутренний голос, благоразумно раздумав панически орать. – Значит, красавица только-только начала завтракать, когда ей позвонил привратник. Чтобы ответить, она поставила на пол чашку и взяла мобильный телефон.

– Разве привратник стал бы звонить ей на мобильный? – усомнилась я. – Я видела, в прихожей есть стационарный аппарат!

– Так ведь прихожая далеко, – напомнил внутренний голос. – Можно предположить, что дамочка поленилась топать по коридору и... Слушай, а что это за экранчик?

Озираясь в поисках телефона в спальне, я заметила на стене небольшую темную панель, похожую на жидкокристаллический монитор компьютера. Правда, никакого системного блока вблизи не наблюдалось.

– Экранчик? Где? – переспросил Зяма, вообразив, будто я беседую с ним. – Это? О, Дюха, это шикарнейшая вещица!

Братишка – большой любитель вещиц разной степени шикарности – оживился.

– Это, май систер, зримое свидетельство финансовой состоятельности хозяев данной квартиры!

– Еще одно произведение искусства? – Я критично прищурилась на черный прямоугольник. – Работа Казимира Малевича?

– Окстись, басурманка! – рассердился Зяма. – Не упоминай имя тезки моего всуе! При чем тут Малевич, да святится имя его? Это не картина, это вообще не художественное произведение, а сенсорная панель!

– Ах, сенсорная панель... Понятно.

Я потеряла интерес к объекту и замолчала. Зяма же, напротив, внезапно воодушевился:

– Так-так-так... Тут у них система «Мозговитый дом»...

– Какой дом?

– Мозговитый, – рассеянно повторил братец, задумчиво пощипывая сережку в ухе. – Такая, знаешь ли, суперсовременная система компьютерного управления всеми приборами в жилище. Устанавливаешь ее – и можешь забыть, кто в доме хозяин. Компьютер за тебя и холодильник разморозит, и стиралку запустит, и вентиляцию с кондиционированием организует, и свет будет включать, где и когда надо, и даже температуру воды в вечерней ванне проконтролирует.

Нахваливая многомудрую компьютерную систему, Зяма поочередно смотрел то на ложный прямоугольник Малевича, то на мобильник в руке Дашеньки – словно внимательно наблюдал за игрой в пинг-понг.

– Шею свернешь! – предупредила я.

И снова нахлопала себе ладонью по губам: рядом с телом Дашеньки, для которой эта страшная угроза уже сбылась, упоминать о фатальных проблемах с верхним отделом позвоночника было по меньшей мере бестактно.

– Ты, часом, не знаешь номер здешнего домашнего телефона? – спросил Зяма.

– Зачем тебе? – удивилась я. – Кому ты хочешь позвонить – себе или мне? Хозяйка-то уж точно трубочку не снимет...

– Знаешь или не знаешь?

Я молча достала из кармана пижонскую визитную карточку Дашеньки и показала ее братцу. Зяма удовлетворенно кивнул, в самом деле достал из кармана свой мобильник, чертыхнулся, нелестно выразился по поводу обнуленного счета и выразительным жестом попросил мой телефон. Я не жадная, сразу дала ему мобильник. Зяма набрал указанный на карточке номер.

– Дурдом какой-то! – пробормотала я, абсолютно не понимая, что творит мой братец.

Телефонный звонок застал меня врасплох. Я ожидала, что трезвонить начнет аппарат в прихожей, а запел мобильник в руке покойницы. Ожидать, что она ответит на звонок, было бы крайне глупо, поэтому Зяма быстро прервал соединение. При этом на его напряженной физиономии обозначилась слабая улыбка.

– Так я и думал, – сказал мне братец. – Чтобы не бегать к телефону, барышня сделала переадресацию звонков на сотовый! Ну-ка, а как насчет обратного процесса?

Прежде чем я успела его остановить, Зяма подошел к Дашеньке и бестрепетно вытянул из ее послушно разжавшегося кулачка мобильник.

– Что ты делаешь, идиот?! – страшным шепотом проскрежетала я, откровенно ужаснувшись. – Я же сказала тебе – ничего тут не трогай, опера обязательно снимут с мобильника отпечатки!

– Липкий! – невозмутимо сообщил братец, переложив чужой телефон из одной руки в другую. – Похоже, медом испачкан.

Стало понятно, почему мобильник не выпал из разжавшегося кулака: Дашенька испачкала руку медом, и ультратонкий мобильник к нему прилип. Я подумала об этом отстраненно, меня больше занимали манипуляции Зямы.

Братец невозмутимо тискал кнопочки чужого телефона. Через секунду зазвенел мой собственный мобильник, Зяма взглянул на дисплей, кивнул и широко улыбнулся.

– Все, амба, – упавшим голосом резюмировала я. – Придурок, ты окончательно влип, и я с тобой заодно. Теперь тебе, как стопроцентному психу, светит дурдом, а мне женская колония.

В женскую колонию не хотелось ужасно! Как-то я вместе с группой Макса Смеловского побывала в этом заведении на съемках программы «Дура лекс», что в переводе с подозрительной латыни на русский означает «Суровый закон», и поняла, что двойной линией колючей проволоки очерчены границы одного из адских кругов.

Но Зяма моим отчаянием не проникся.

– Наоборот, май систер, наоборот! – усмехнулся он. – Мы не пропали, мы спасены! Спасибо «Мозговитому дому», переадресация работает в обе стороны, звонок с Дашенькиного мобильника проходит через домашний аппарат и на выходе определяется стационарный номер. Соображаешь, что это значит?

– Что я балда, ничего не смыслящая в современных телекоммуникациях, – с досадой сказала я. – Слушай, а ты не мог выбрать другое время для понижения моей самооценки?

– Прекрасно, прекрасно, – совсем не в лад моим словам пробубнил Зяма, расковыривая сотовый телефон покойницы. – А что же сделать с «симкой»? Дюха, ты случайно не знаешь надежного способа непоправимо испортить сим-карту?

– Совершенно случайно знаю, – очень неохотно призналась я, подозревая, что братец продолжает надо мной издеваться. – Тебе, наверное, Денис про эту историю рассказал? Так он виноват не меньше меня, нечего было качать стол!

– А при чем тут качающийся стол? – непонятливо прищурился Зяма.

Я не стала вдаваться в объяснения, хотя стол был очень даже при чем. Если бы он не шатался, горячий глинтвейн не выплеснулся бы на оставленный рядом с полным стаканом мобильник. Крышечка, закрывающая аппарат с тыльной стороны, прилегала неплотно, сим-карта основательно промокла, покрылась какой-то коростой и не ожила даже после запоздалого мытья и просушки. Я в химии и физике мало что понимаю, но Денис популярно объяснил, что горячая кисло-сладкая жидкость – это весьма агрессивная среда. В ответ я не менее популярно и даже где-то агрессивно объяснила милому, что его святая обязанность – купить мне новый мобильник, с чем Денис безропотно согласился. В конце концов, это ведь именно он затеял на кухонном столе те веселые сексуальные игрища, в результате которых колченогий стол запрыгал резвым козликом! Впрочем, Зяме, чтобы он не насмехался, я дала ответ исключительно по существу вопроса:

– Практика показывает, что сим-карта не выживает после купания в горячем глинтвейне.

– Ну-ка, напомни мне рецепт глинтвейна! – попросил братишка.

– Совсем обалдел, любитель сладкой жизни? Папины гены некстати проснулись? Самое время расширить свои познания в области приготовления алкогольных напитков! – Я всплеснула руками и хотела развить сказанное вплоть до легкого воспитательного мордобоя, но Зяма строго цыкнул на меня и требовательно уточнил:

– Горячее вино, лимон, мед – правильно?

– Плюс апельсиновые корочки и корица.

Увидев, как братец вертит перед глазами сим-карту, извлеченную из телефона Дашеньки, я догадалась, что его интерес к составу глинтвейна не случаен.

Зяма присел, вытянул руку, подержал ладонь над стоящей на полу чашкой, не касаясь ее, и с коварной улыбкой сказал:

– Чай еще не остыл! – Он обернулся ко мне. – Подержи-ка!

Я послушно взяла из его рук Дашенькин мобильник, уже понимая, что у смышленого Зямы возник какой-то смелый план. Братец тем временем ловко вытряхнул «симку» из моего собственного аппарата и вложил в телефон Дашеньки.

– Это еще зачем? – напряглась я.

– А вот зачем! – сказал Зяма.

И с тридцатисантиметровой высоты прицельно булькнул чужой телефон с моей карточкой в чашку с недопитым утренним чаем убитой!

Я только ахнула, а братец проворно накрыл свою ладошку бумажной салфеткой и сквозь нее осторожно подвинул руку Дашеньки так, чтобы ее разжавшийся кулачок навис точно над чашкой – вроде это покойница сама уронила телефончик в чай. Тут только до меня дошло, что это братец делает. Из подручных средств готовит нам с ним алиби!

Прозрев, я отмерла, взяла с блюдечка сразу два густо засахаренных лимонных кружочка, отодвинула Зяму от воображаемой барной стойки и старательно выжала все в ту же чашку с чаем и мобильником едкий лимонный сок. И сахарку туда же натрусила. Сама-то я предпочитаю свежезаваренный зеленый чай «без всего», но знаю, что некоторые оригиналы очень уважают чай с многочисленными добавками. А Дашенька не только после смерти, но и при жизни выглядела достаточно экстравагантной, чтобы пить любую бурду!

Пока я с усилием, как старательная прачка, выкручивала над чашкой лимонные дольки, Зяма начинил мой мобильник Дашенькиной «симкой», с воинственным звуком, похожим на сухой пистолетный выстрел, защелкнул крышечку и отрывисто скомандовал:

– Все, Индиана Джонс, заметаем следы и уходим!

Никаких видимых следов на полу мы не оставили, но это, конечно, не значило, что их там нет. Слишком часто я слушала хвастливые рассказы своего любимого эксперта-криминалиста о его великих трудовых подвигах, чтобы не понять: специалисты расстараются, чтобы найти один-другой подходящий для идентификации отпечаток наших с Зямой башмаков.

– Дюха, я знаю, у тебя в сумке наверняка есть влажные салфетки, – вспомнил братец. – Доставай их! Будем пятиться к выходу, по мере отступления затирая свои следы.

– Э, нет, так не пойдет! – живо возразила я. – Эксперты могут обнаружить на паркете следы лосьона, которым пропитаны салфетки, и это будет чертовски подозрительно! Наверняка обычно в этом доме полы моют каким-нибудь другим составом. Точно не «Ананасом с папайей».

– Как-то не хочется искать в чужом доме штатное моющее средство, ведро и швабру, – почесав в затылке, признался братец.

Я полностью разделяла его нежелание. Мытье полов вообще не относится к числу моих любимых занятий, я даже в родном доме стараюсь лишний раз этого не делать, благо у нас в семье уже есть один фанатичный борец за санитарию и гигиену – это наш папуля. А шарить по кладовкам в чужой квартире, рискуя умножить число следов своего присутствия, было не просто неохота, а даже опасно!

– Да и не пройдет этот трюк с мытьем полов, – продолжал рассуждать Зяма. – Ну, положим, дойдем мы со шваброй до самого порога, а потом куда ее девать? В уголочке оставить? Или с собой унести?

Я представила, как мы ретируемся мимо бдительного привратника, непринужденно помахивая хозяйской шваброй, и нервно захихикала. Потянулась прикрыть рот ладошкой, обнаружила забытые в кулачке лимонные выжимки и, не зная, куда это добро выбросить (тоже ведь улика!), машинально сунула кисло-сладкое месиво в рот. Скулы сразу же свело, от невыносимой кислятины защипало в глазах. Я машинально завертела головой в поисках водички и очень скоро нашла ее: в углу комнаты за большим керамическим горшком с роскошной разлапистой монстерой пряталась полуторалитровая бутыль с питьевой водой «Ключевая». Емкость была на треть пуста, а вместо обычной крышки бутылочное горлышко венчал пластмассовый распылитель. Не самая лучшая конструкция для экстренного утоления жажды у существа животного происхождения, зато очень подходящая для увлажнения просторных листьев декоративного растения. И, кстати говоря, вполне пригодная для уничтожения следов незваных гостей!

– Гениально! – выслушав мое новаторское предложение, восхитился Зяма. – Действуй, Дюха!

Щедро брызгая из бутылки на пол перед собой, мы задом вернулись в прихожую. Вода «Ключевая» спонтанно переведенная из разряда поливально-питьевых жидкостей в класс поломойных, тонким слоем покрыла гладкий паркет, эффектно усилив его лаковый блеск. Это было приятным, но косвенным результатом моих действий. Главное, чего я надеялась добиться, – уничтожить наши следы. Точно помню, Денис говорил, что с мокрой поверхности ничего такого не взять даже самому опытному эксперту-криминалисту.

Правда, пустую бутыль, которую я успела густо залапать руками, пришлось уносить с собой, но я спрятала ее под пышной юбкой и по ходу придерживала на бедре. Смотрелось это задорно, даже немного дерзко, что совсем не соответствовало моему настроению – я изрядно нервничала. Зяма же на удивление был невозмутим, как бульдозер на ромашковой полянке.

– Эх, Дюха, пожила бы ты с мое! – в ответ на мой вопрос о причинах такого завидного спокойствия сказал он уже на лестничной площадке. – Я имею в виду – пожила бы ты с мое с замужними дамами!

От жизни с замужними дамами я решительно отказалась (мне и с женатыми джентльменами проблем хватает), но смысл Зяминой реплики уловила. Как заслуженный разрушитель семейных очагов, братец здорово наловчился бесследно утекать с места преступления против морали и нравственности. Помнится, ему случалось драпать даже по пожарной лестнице.

На сей раз мы отходили с большим комфортом – на лифте.

– Ну, с богом! – за мгновение до того, как дверцы лифта разъехались, как театральный занавес, выпускающий героев на сцену, Зяма мелко перекрестился. – Пошли!

Я не просто пошла – я полетела и, несмотря на то что держать спину и чеканить шаг здорово мешала топорщащаяся на бедре бутыль, промчалась мимо привратника Ильи Захаровича с ветерком, который весело взвихрил просторные листы развернутой дедом газеты. Зяма, напротив, шествовал очень неторопливо и поравнялся с конторкой привратника в тот момент, когда я уже выскочила на крыльцо.