Глава 1

Хлеб я пеку сама. Это единственный способ сохранить фигуру. Рецепт прост: два стакана муки, два стакана отрубей, треть пачки дрожжей, щепотка соли и щепотка сахара. Кто знаком с тестом, сообразит, что со всем этим делать…

Действительно просто, очень просто. Сложней приучить себя это есть. Мне как-то удалось, поэтому без труда влезаю в свое выпускное платье.

…И неудивительно: когда в хлебе одни опилки — на них не раздобреешь.

Опилками я называю отруби, кто пробовал — поймет, что разница несущественна.

…В тот злополучный день я сидела за кухонным столом, бережно очищая отруби от мышиных экскрементов и ломая голову над сюжетом новой книги весьма философского содержания.

"Какова мера терпимости? Нет, видимо, так: какова мера толерантности?

Да, «толерантности» — лучше. Одно и то же, а насколько умней… Где граница толерантности, отделяющая безнравственность от…"

Боже, как много срут эти мыши! А я вчера еще недоумевала за ужином, откуда в моем хлебе взялся тмин. Бедный Евгений, как он меня хвалил. Чему он радовался? Он любит тмин.

Откуда у мышей взяться тмину? Нет, это черт знает что такое! Одно говно! И я должна это есть? Для фигуры.

Я злилась, так как было очевидно: во всем опять виноват Санька. С тех пор, как я решилась стать матерью, жизнь пошла под откос. Если бы не Санька, я бы мигом мотанулась за отрубями, а не перебирала бы мышиные экскременты. Он сирота, и я должна любить его во сто раз сильней, чем родного ребенка.

Лично я давно осиротела, но раньше это не чувствовалось так сильно.

Раньше я жила припеваючи и лишь когда стала матерью — поняла, как тяжело быть сиротой. В случае моей болезни присмотреть за Санькой было решительно некому.

Да-а, жизнь у меня не мед и даже не сахар. Выйти из дому невозможно.

Санька часто болеет, капризничает, плачет, его нельзя оставлять надолго. И все на мне одной. Кто мог, уже помог и отказался. Дальше я должна рассчитывать только на себя. Маруся и та взбунтовалась. Категорически от меня отреклась.

Заявила: "Если бы я хотела возиться с детьми, нарожала бы своих.

Придется тебе, старушка, раскошелиться".

Раскошелиться. Разве я против, но как это сделать? На кого кошелиться?

Кого брать? Домработницу или няньку? С появлением в моем доме Саньки возникла острая потребность в целом штате прислуги. Здесь разве обойдешься одной нянькой?

Нет, что ни говори, но лишь теперь, перебирая мышиные какашки, поняла я мою бедную покойную Нелли, да простит ее господь и царства ей небесного за все содеянное. Пока наши друзья и знакомые ломают голову, как могла она пойти на такие жуткие преступления, я постигаю эту тайну на собственной шкуре. Только год я побыла Санькиной матерью, а уже готова убить первого встречного и без всякого повода, а Нелли все же делала это лишь со знакомыми людьми и к большой своей выгоде.

К тому времени она была матерью Саньки целых три года. И это не могло не сказаться на ее психике. Правда, у нее была нянька. Малыш сидел рядом со мной и своим кашлем опять сметал «гуант» на очищенные отруби.

— Санька, когда кашляешь, отворачивайся от стола, — попросила я, плохо скрывая раздражение и мучаясь от этого.

— Мама, а что такое секскременты? «Боже, ребенок помешан на сексе. Хоть бери и выбрасывай этот телевизор. Насколько проще было, когда он из алфавита выговаривал всего несколько букв. Тогда его хоть не понимали окружающие. Чертов логопед, научил-таки его говорить. Теперь он чешет языком не хуже взрослого, но что он мелет? Секскременты. Ужас! Видимо, я вслух произнесла это нехорошее слово. А как надо было сказать? Говно? Разве это лучше? Я ужасная мать, но что делать?!»

— Санька, не сиди здесь. Из окна дует, ты болен. Иди ляг в кровать.

— И смотреть телевизор? — обрадовался он, вскакивая со стула.

Я с опаской покосилась на часы. Время было уже такое, что вполне могла выпорхнуть с экрана какая-нибудь едва одетая дивчина и задрыгать голыми ногами или чем-то и того хуже. Да и политики ничуть не лучше этих певичек. Несут порой такое, что интеллигентные родители за головы хватаются и тащат подальше от экранов детей. По фене болтают уже в открытую, как заправские ворюги, и только что не матерятся, и то избранные, остальные уже вовсю матерятся.

Но все же лучше, когда больной ребенок лежит в кровати, а не сидит на сквозняке у окна.

— Хорошо, включи телевизор, — согласилась я. — Но крикнешь мне, что там идет.

Санька вскочил, с воплем радости повалил стул и выбежал из кухни. Я удрученно посмотрела ему вслед, мысленно отмечая, что штанишки ему уже коротки, и выглядит он в них потешно, как клоун в цирке. С тех пор, как я решилась стать матерью, сердце мое преисполнилось беспокойством. Каждую минуту меня что-то волнует, пугает, огорчает.

Адская, должна сказать, жизнь. Просто непостижимо, как справляются с проблемой материнства миллионы женщин. Вот уже год, как я с трудом справляюсь с этой проблемой, а дальше — хуже. Оказывается, дети постоянно растут. С ними не получается никакой экономии. Курточка, которую я купила ему на выход, пролежала одну лишь зиму и вот уже мала.

Просто удивительно, как быстро растут дети. А как они быстро учатся! И в основном плохому.

— Мама! Мама! А что такое секс-премьер?

«Ну вот, яркая иллюстрация… Но что он смотрит?! Что ему там показывают?!»

Я сорвалась с места и вихрем влетела в Красную комнату. Санька сидел в кресле и с серьезным видом поглощал «Новости». На экране не было никакого секса, и все выглядело благопристойно.

Это ужасно, мой ребенок помешан на сексе. В четыре с лишним года.

— Санька, не секс-премьер, а экс — значит, бывший, — сказала я вслух, а мысленно задалась вопросом: «А он что подумал?»

— Тогда сексофон что такое? — не унимался Санька. — Сказали, что Клинтон любит свой сексофон.

При слове «Клинтон» меня прошиб пот. Бог знает, какую информацию только что получил ребенок. Сексофон. О чем это? Может, комната, где этот престарелый юнец предавался сексу с Моникой? Или музыка, под которую они там все это делали? Музыка! Черт! Я совсем отупела. Конечно, музыка, Клинтон же играет на саксофоне.

Мне стало значительно легче. Я вытерла пот и удовлетворила Саньку правильным ответом, после чего отправилась на кухню ковыряться в мышиных какашках.

"Ах, как не вовремя нагадили мыши. Хотя это я не вовремя обнаружила. Ведь ела же хлеб вчера, и ничего, а теперь даже дышу с отвращением, но выхода нет.

Фигура дороже. Да, Маруся права, надо срочно заводить домработницу. Во всяком случае, будет кому возиться с мышиным говном, да и с Санькиным заодно".

Принимая те или иные решения, люди не в состоянии предвидеть всех последствий. Таким образом, желая избавиться от мелких неприятностей, мы получаем крупные.

Я позвонила Марусе и сообщила:

— Я решила завести домработницу.

— Ах, я прямо вся упала! Решилась-таки старушка, — обрадовалась Маруся.

Вероятно, моя жизнь казалась ей все еще недостаточной юдолью плача и печали. Домработница в этом смысле должна была исправить положение. Видя, как я несчастна, Маруся автоматически попала в разряд счастливых женщин, а кто же не желает себе счастья?

— Значит, так, старушка, все заботы я беру на себя, — с энтузиазмом воскликнула Маруся. — Не вздумай обращаться ни, в какие агентства. Ты вся отдайся своему Саньке, а я позабочусь об остальном. Максимум через три дня у тебя будет симпатичная трудолюбивая девушка, готовая за скромную плату потакать всем твоим капризам. У меня уже есть такая на примете: утонченная, грамотная и твоя соседка. Живет ну прямо рядом с тобой.

Я даже не сразу поняла, что произошло. Умение Маруси врываться в чужую жизнь и превращать ее в бардак могло кого угодно обезоружить, но, думаю, у меня уже появился кое-какой иммунитет, иначе бы я не задала своего вопроса.

— Почему девушка? — спросила я.

— Тебе нужна помощь или разговоры о давлении и радикулите?

— Помощь, конечно.

— Тогда — девушка. Симпатичная, образованная, покорная и трудолюбивая.

Мне стало смешно.

— Маруся, ты идеалистка. Ты веришь в сказки.

— Почему?

— Где же сейчас найдешь симпатичную и трудолюбивую девушку? Эти вещи несовместимы. О покорности я и не говорю. Это просто анахронизм. А образованная прислуга — хуже гангрены.

— Старушка, ты прямо вся отстала от жизни. Говорю же: такой анахронизм живет рядом с тобой. Просто рядом!

Я пришла в ужас. Уж Не мою ли Старую Деву Маруся имеет в виду?

Представляю, что она сделает с моим Санькой да заодно и со мной. Она же неряха!

У нее даже мыло грязное! Из ее дома бегут тараканы (кстати, ко мне), что же говорить о людях? Правда, тараканы (с появлением Саньки) теперь уже бегут и от меня. Мой Евгений тоже скоро побежит… Евгений! Меня словно ледяной водой окатили.

— Маруся! Какая девушка? Тем более покорная и симпатичная! У меня же Астров. Я и так старше его на два года.

— Не на два, а на пять, а внешне так и на все десять, но при чем здесь Евгений? Он от этого только выиграет, — заверила меня Маруся.

— Он-то — да, но речь идет обо мне. С чем останусь я после его выигрыша?

— В твоем возрасте не об этом надо думать…

— В моем возрасте только об этом и думают, — возразила я. — Особенно теперь, когда у меня Санька. Ребенку нужен отец.

Маруся едва не задохнулась на том конце провода, столь беспредельно было ее удивление.

— Так ты хочешь выскочить замуж за своего Астрова?! — завопила она. — Нет, держите меня, я прямо вся сейчас упаду! Ты?! Замуж?! Нет, старушка, я просто падаю! Чтобы ты — и замуж!

Меня это начало раздражать.

— Да, я — и замуж, а что здесь удивительного, особенно для тебя. Ведь ты же с подобной мыслью не расстаешься от самого своего рождения, почему же я не могу решиться на замужество?

— Потому что после четвертого брака ты дала зарок не регистрировать свои увлечения, — напомнила мне Маруся.

— Правильно, — согласилась я. — Зарока я не нарушаю. Евгений не увлечение, а жестокая необходимость. Во-первых, всегда приятно иметь рядом личного телохранителя, особенно, когда он обходится тебе почти даром.

Во-вторых, Санька уже сейчас по собственному желанию называет его отцом. Ты знаешь, он сделал это гораздо раньше, чем назвал мамой меня.

— Телохранителей сейчас пруд пруди, нищих отцов тоже, — заметила Маруся.

Не обращая внимания на ее колкости, я продолжила, нанося основной удар:

— К тому же у Евгения есть все те мужские качества, которые я хочу видеть в Саньке. Согласись, это большая редкость, чтобы мужчина хоть как-то соответствовал женскому представлению о сильном поле.

Маруся демонстративно рассмеялась:

— Ха! Ха-ха-ха!

— Уже по твоей реакции ясно: мой Евгений — соответствует, следовательно, лучшего отца Саньке не найти. Так стоит ли рисковать? Не потому ли умные хозяйки в домработницы берут пожилых женщин?

— Да, в объявлениях обычно пишут: после сорока. А тебе сорок один.

— Спасибо за напоминание, я тоже помню, сколько тебе, но речь не о том.

Я, конечно, уверена в Евгении, но к чему брать грех на душу и вводить мужика в лишний соблазн.

— В чем же соблазн? — Маруся любит иногда прикинуться дурочкой.

— Знаешь, когда изо дня в день молодая девица будет на его глазах стоять задницей кверху, тут и кремень станет мягче пластилина.

— Почему обязательно задницей кверху?

— Потому что — это самая рабочая поза. Я все же надеюсь, что домработница будет стирать белье, чистить ковры, мыть полы и так далее, а все это делается в известной позе, поэтому мне хотелось бы иметь в доме задницу постарше.

— Старше себя, — уточнила Маруся.

— Как минимум, — заверила я.

— Хорошо, завтра мы это обсудим.