Глава 2

– Ну, Крайнова, не обиделась, что я называю тебя дурой? – спросил Павел Павлович, почесывая затылок.

– На кого другого и обиделась бы, а вот на вас нет. Что на дурака обижаться-то? – прищурилась Агата.

Павел Павлович рассмеялся, стукнув внушительного размера кулаком по столу:

– Крайнова, я же любя. А кроме того, дур мужики любят.

– Они любят стерв.

– Нет, от стерв они не уходят, так как боятся, а вот любят дур, – поправил ее Павел Павлович.

– Почему же я одинока? – поинтересовалась Агата.

– А ты только свистни!

– Я свищу.

– Ты рычишь и фыркаешь, Крайнова, а это разные вещи. Кроме того, ты дура, но умная, а это страшная смесь, не каждый вынесет. Вот такой вот каламбур, – обнажил явно вставные зубы в улыбке шеф-редактор.

– Много работы! – вздохнула Агата.

Павел Павлович опять рассмеялся:

– С тобой не соскучишься, был бы я холост, я бы рискнул.

– Может, хватит обсуждать мою личную жизнь, тем более что с ней все ясно как божий день? – миролюбиво заметила Агата. – Зачем позвали?

Этот журнал был одним из ее любимых, потому что требовал от нее разных тем, что Агате нравилось. Кроме того, он был сугубо мужским, и Агате льстило, что ее статьи проходили на ура.

– Что ты думаешь об этом человеке? – спросил редактор и положил перед ней фотографию.

Она взяла ее и внимательно всмотрелась. Агата была не профессиональным, но классным фотографом, так как приходилось иногда делать снимки к своим работам.

Качество фотографии было никудышное, но кое-что разглядеть все же можно. На фотографии был мужчина, возраст и рост которого оценить не представлялось возможным. Он был сфотографирован в профиль. Агату поразило его лицо, покрытое какими-то неясно выраженными, но заметными шрамами, рубцами…

– Что это? Дефект пленки? – спросила она, ранее не видевшая ничего подобного.

Вместо ответа редактор протянул ей другую фотографию:

– А что думаешь об этом?

Здесь тоже был мужчина и тоже в профиль. Темные длинные волосы, красивые черты – мужественный подбородок, выразительные брови, высокий лоб, прямой нос и темные глаза.

– Какой-то голливудский артист? – спросила Агата.

– Это один и тот же человек, – ответил Павел Павлович.

– А… все-таки дефект пленки.

– Нет! Внимательнее, Крайнова. Это разные стороны его лица, шрамы – реальность. Половина лица у него явно изуродована.

Агата еще раз посмотрела на снимки. Ее посетило противоречивое чувство, так как на одной фотографии был абсолютный красавец, на другой – явный урод. Не воспринималось, что такие крайности сочетались в одном человеке.

– Похоже на ожог… – сказала она.

– Я тоже так думаю, – кивнул редактор.

– Вот как? Так вы точно не знаете? Я имею в виду, странно, что вы проявляете к этому человеку такой интерес и не знаете, что с его лицом. Это так явно…

– Проницательна, как всегда, чертовка! Дело в том, что никто ничего не знает об этом человеке, кроме общих сведений, и мне это не нравится. Зовут его Александр Романович Берсеньев, ему тридцать шесть лет, и он один из самых богатых людей Европы, в том числе и России. У него огромная компания, целый концерн, занимающийся многими сферами деятельности. Больше не известно ничего! Ни одного интервью, ни одной встречи с журналистами, ни одной публикации ни в одном издании. Журналисты даже ставки делали, в каком журнале он все-таки засветится, и я хочу, чтобы это был мой журнал. Мы пишем о людях бизнеса, а он человек-загадка. Эти фотографии были сделаны тайно одним из наших фотокорреспондентов. С такими оборотами капитала он должен быть у нас в журнале! Я знаю: его личность интересна всем бизнесменам, и журнал с его интервью и фотографией на обложке побил бы все рекорды продаж! – Павел Павлович облизал губы в предвкушении «горячего» материала.

Агата покосилась на снимки Берсеньева, думая, что вряд ли стоит помещать его фотографию на обложку.

– Я даже знаю, как бы назвал статью о нем: «Бизнес в России!», – продолжал распаляться редактор. – По слухам, господин Берсеньев долгое время жил за границей и сколотил свой начальный капитал именно там. Никто не знает, с чего он начинал и даже в какой стране! – Редактор от переизбытка чувств закашлялся и залпом осушил чашку давно остывшего кофе.

– От меня-то что вы хотите? – Агата сняла очки и стала протирать стекла. Она часто так делала, когда хотела подумать, сконцентрироваться на внутренних ощущениях.

– Ты опять дурочкой прикидываешься? Что я могу хотеть от своего лучшего журналиста? Чтобы ты была первая, кто возьмет у него интервью, – ответил Павел Павлович, раздраженно нажимая на кнопку вызова секретарши. – Света, в чем дело?! Почему кофе холодный, как кобылья моча, извините?

– Шеф, я приносила его вам два часа назад, – ответил молодой голос.

– Хватит пререкаться! Свари еще! – Павел Павлович отпустил кнопку и посмотрел на понуро сидящую Агату. – Ну, что скажешь?

– Мне это напоминает «поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Вы сами-то понимаете, о чем меня просите? Человек не дает интервью, а вы говорите «возьми у него интервью». Как? Может, научите?

– Ну, Крайнова, это уже твои профессиональные хитрости, за это тебя и ценим, и платим, опять каламбур! Добивайся, хитри, подстерегай, шантажируй, в конце концов! Возьми на вооружение свое женское обаяние.

– Павел Павлович, остановитесь! Вы еще скажите – переспи с ним ради статейки! У меня свои принципы, которые я никогда не переступлю, – сразу предупредила его Агата.

– Все принципы заключены в золоте, – постучал по столу редактор, словно он был из этого благородного металла. – Я заплачу тебе гонорар в десятикратном размере, если ты предоставишь мне интервью с этим типом.

Агата водрузила на аккуратный носик очки и с интересом посмотрела на редактора. Сейчас он ей напоминал ее ненаглядного Дениса, и это позабавило ее.

– Только из-за уважения к вам как к профессионалу я не пошлю вас в одно известное место. Ничего не обещаю, интуиция пресловутая, женская, подсказывает, что дело не выгорит, но я обещаю, что попытаюсь. – Она поднялась со стула, взяла свою куртку красного цвета с капюшоном, сумку большую и неудобную и покинула кабинет главного редактора.

– Спасибо, Крайнова! – крикнул ей вслед Павел Павлович.

Она вышла из небольшого, но уютного здания, где находилась редакция журнала, и направилась к своей машине, припаркованной по специальному разрешению на редакционной стоянке.

Агата ездила на «Оке» и нисколько этого не стеснялась. Это была ее первая машина, купленная шесть лет назад и продолжавшая исправно служить своей хозяйке. Она давно могла позволить себе более дорогую машину и уже устала выслушивать насмешки от друзей и знакомых, улюлюканье и свист водителей на дороге. Но рука не поднималась избавиться от машины. Агата уже привыкла к ней. Надо отметить, что «Ока» платила ей благодарностью, за шесть лет машина не попадала ни разу в аварию, не было и серьезных поломок. Агата любила передвигаться по Москве на маленькой машине и не прислушивалась к чужим советам. Ее подруга Тося расценивала пристрастие подруги к «Оке» как проявление ее бунтарского характера, своеобразный вызов дорогим иномаркам.

Был конец октября. Погода не радовала – мерзкая, слякотная, с промозглым ветром. Агата накинула капюшон, пока бежала до машины. Сев в «Оку», она сразу же включила печку, радио и достала сигареты из небрежно брошенной на сиденье сумки. Курила она много, особенно когда работала, не щадя легких и сердца. Она приоткрыла дверцу, чтобы дым вышел наружу, но ее сразу же обдало холодной струей воздуха. Агата выругалась, захлопнула дверцу и затушила сигарету. В это время запищал ее сотовый телефон. На его экране высветилось: «12 часов редакция газеты “Клюква в сиропе”». Это она сама выставила себе напоминание несколькими часами раньше.

– Да помню я, помню! – вздохнула Агата, выключила телефон и завела мотор. – Ну, девочка, согрелась? Поехали.

Она плавно вырулила со стоянки. Ехать надо было через весь город, и Агата нервничала, что попадет в пробки, которые съедали драгоценное время. Еженедельник «Клюква в сиропе» представлял собой типичное «желтое издание» и пользовался спросом у населения. В нем можно было найти откровенные фотографии знаменитостей, скандальные интервью, дурацкие сплетни, смелые домыслы, явно больная фантазия бушевала на страницах газеты махровым цветом.

Агата не могла понять, почему вся эта гадость вызывает такой интерес у читателей? И пришла к выводу, что, скорее всего, из-за отсутствия полноценной личной жизни. Этим, по ее словам, нездоровым интересом умело руководил главный редактор «Клюквы в сиропе» Тюльпан Тимурович Аскользин – человек нетрадиционной сексуальной ориентации, очень интеллигентный, имеющий два высших образования, умеющий прекрасно играть на фортепьяно и читающий Байрона в подлиннике. Поначалу такой контраст шокировал Агату, она просто не понимала, как человек может заниматься «грязным» бизнесом и при этом писать довольно приличные стихи. На ее вопрос Тюльпан Тимурович ответил, грустно улыбнувшись:

– В свое время из-за моей сексуальной ориентации не дали заниматься делом, к которому лежала душа, а кушать-то хотелось… Вот! Эта газета – мое детище, она дала мне деньги и ту свободу, о которой я мечтал. Теперь я могу заниматься тем, чем хочу, и даже мстить некоторым…

– А бросить это дело? – спросила Агата.

– Уже не могу, уже втянулся, – ответил редактор «Клюквы в сиропе». – К плохому привыкаешь быстро.

Вообще, Агата уяснила для себя одно правило – не судить человека по внешности, а судить по поступкам. По большому счету, если бы Павел Павлович и Тюльпан Тимурович поменялись местами, все встало бы на свои места. Интеллигентный умный Тюльпан – на месте редактора серьезного издания, а простой, хамоватый «рубаха-парень» Павел – в роли редактора «желтой прессы». Но каждый из них занимал свое место и делал это очень даже неплохо, судя по тиражам их изданий и спросу на них.

Редакция «Клюквы в сиропе» располагалась в соответствующем здании. Старый странный дом с окнами-бойницами, с фасада слегка оштукатуренный, а со стороны двора выглядевший весьма печально. Наполовину оторванные водосточные трубы, облупившаяся местами краска, отвалившаяся штукатурка обнажали кладку из страшных серых кирпичей. С покосившегося козырька над крыльцом лилась дождевая вода, сами стены дома тоже пропитались влагой. Вход в редакцию находился конечно же во дворе. Под так называемые офисы был выкуплен целый этаж, и что тут только не располагалось, все под стать «Клюкве в сиропе». Из двери общества садоводов-любителей периодически появлялась женщина сурового вида и громко изрекала:

– Идет запись на розы. Кто еще на розы?

Тут же был штаб какой-то партии, еще официально не зарегистрированной, так как ее членов не набралось бы и двух десятков. Похоронное бюро с трогательным названием «Забота о вас».

«Нет уж, лучше мы о вас», – невольно подумала Агата, стоя в общем коридоре перед дверью редакции. Она уже хотела пойти «записаться на розы», чтобы хоть на время угомонить крикливую тетку, но тут ее пригласили войти.

– Агата, Тюльпан Тимурович ждет вас!

Мелькнула мысль – а почему коммерческая газета размещена в таком паршивом месте? Хотя, кажется, Агата догадывалась, почему. Чтобы известные люди, которых эта газета поливала грязью, лишний раз не захотели посетить редакцию с жалобой. Люди испытали шок и унижение от публикации и еще раз испытают унижение, появившись здесь, да еще если их сфотографируют в таком интерьере.

Кабинет Тюльпана Тимуровича был маленьким, старомодным, но очень чистым и аккуратным. Агате вообще казалось, что редактор относится к тому типу людей, которые всегда раскладывают вещи по своим местам.

– Дорогая Агата, рад вас видеть! Извините, что задержал! – встал и устремился ей навстречу высокий, худой мужчина в дорогом костюме, белоснежной рубашке и ярком галстуке. Он галантно поцеловал ей руку и пригласил присаживаться на удобный, явно антикварный стул, обитый кожей. – Чай? Кофе?

– Кофе с двумя ложками сахара, – ответила Агата.

– Я все знаю, я все помню, дорогая, – улыбнулся Тюльпан Тимурович и отдал распоряжение секретарю – кудрявому молодому человеку с испуганными глазами, безупречными манерами и трогательной тонкой шеей.

Агата закурила в ожидании кофе, зная, что Тюльпан Тимурович, пожалуй, единственный из известных ей редакторов был некурящим. Но на столе для посетителей стояла пепельница, уже полная окурков. Секретарь принес поднос с чашечкой кофе, сахарницей, печеньем и конфетами, поставил все перед гостьей и сказал редактору, понизив голос:

– Актриса Белова звонит каждый час и психует, что мы ее фотографии с голой грудью можем опубликовать. Даже предлагает деньги.

– Не в деньгах счастье, Игорек, а фотки давай в печать, нечего загорать топлес. Ишь, какая хитрая, сама ведь не прочь! Грудь красивая, что скрывать? Потом мне еще и спасибо скажет, когда посыплются предложения сниматься.

Агата выдохнула сигаретный дым.

– А вы никогда не думали, что человек действительно против публикации? Вдруг ее фотографии увидит, например, муж – и развалится семья? Или у известных людей не может быть личной жизни, а только общественная? – решила вступиться за актрису Белову Агата, хотя и не знала эту даму.

– Все это пустые разговоры. Многие мечтают запустить о себе какой-нибудь слух. А вот в этот самый карман, – оттопырил Тюльпан Тимурович карман своего пиджака, – совали, и не раз, внушительные суммы за очередную «утку» в газете с миллионным тиражом. Кто как добивается известности, не мне вам это объяснять. Работа у нас такая, шакалья, а с высокой моралью можно только выпускать кулинарные рецепты. Я допускаю, что один из ста известных людей, возможно, и не захочет мелькать в скандальных хрониках, но что делать? Все известные люди попадают под жернова прессы, – взмахнул рукой Тюльпан Тимурович.

Агате стало грустно, словно она пребывала на бесконечном пионерском собрании, причем у всех выступающих была своя правда. А вот кофе был очень хороший, и Агата, сняв очки, чтобы они не запотевали от горячего напитка, принялась смаковать его как истинная ценительница, заодно и несколько абстрагируясь от действительности известным для нее способом.

– Дорогая Агата, я хочу, чтобы вы как можно больше узнали о личной жизни одного олигарха. Личность очень харизматичная и загадочная, вот полюбуйтесь на фотографии. – Тюльпан Тимурович протянул Агате два снимка.

Она приблизила их почти к своему носу и поперхнулась кофе. И без очков Агата увидела господина Берсеньева, даже фотографии были те же, что ей дал редактор солидного издания для деловых людей.

«Видимо, фотограф – малый не промах. Сфотографировал, причем весьма неудачно, интересующего всех человека и разослал сразу во все редакции. Только зря старался, без статьи и интервью эти фотографии – ничто», – подумала она, затягиваясь сигаретным дымом.

– Александр Романович Берсеньев? – спросила она, вытирая кофе с подбородка.

– А вы его знаете? – оживился редактор, вскидывая удивленно брови.

– Мне уже один бизнес-журнал дал задание выкачать из него интервью, – закинула ногу на ногу Агата и нацепила очки.

– Вот и отлично! Значит, сам бог велел вам выйти на этого господина. Бизнес-журнал нам не соперник. Их интересует одно, а нас – совсем другое.

– Не хитрите, Тюльпан Тимурович, вы же прекрасно знаете, что это фактически невыполнимо. Человек категорически не общается с прессой, – сказала Агата.

– Дорогая моя, я, конечно, это знаю. Но вы же у нас такая сообразительная и предприимчивая! Кроме того, гонорар будет соответствующий. – Тюльпан Тимурович быстро написал сумму на листочке и протянул его Агате.

У той даже глаза на лоб полезли. Редактор удовлетворенно хмыкнул.

– Видите, не зря будете работать.

– Он вам так нужен? – удивилась Агата и еще раз посмотрела фотографии.

– Господин Берсеньев ведет очень замкнутый образ жизни: не ходит по тусовкам, не посещает ночные клубы и светские мероприятия, – предупредил редактор, подливая масло в огонь.

– Ладно, посмотрим! – Агата встала. – Всего доброго!

Она села в «Оку» и сунула новую сигарету в рот.

– А ведь Пал Палыч был прав, что я полная дура! Только меня можно было подписать на такое безрассудство! – вслух сказала она, задумчиво смотрясь в зеркало заднего вида.