Глава 24
За мной началась слежка!
Когда началась, сказать трудно. Я поняла это не так давно, но зато отчетливо.
Нет, ничего определенного, никаких конкретных фактов, кроме разве что инцидента с любителем колы, я назвать не могла. И тот на поверку оказался плодом моего больного воображения.
Я убедилась в этом тогда же! В тот же день.
Вышла из отеля на Стремянную, повернула на улицу Марата, спустилась в метро и все поняла. Поняла сразу, как только увидела свое отражение в оконном стекле вагона.
Страшная? Да! Размалеванная? Да! Но вполне уз-на-ва-е-мая!
Преследователь не мог не узнать меня в этой нарочито раскрашенной особе с вульгарным бутафорским бюстом, если только он действительно следил за мной.
Почему он оставил меня в покое?
Я играла в прятки сама с собой?!
Версия с бомжами, охотящимися за длинноволосыми горожанками, по здравом размышлении тоже не выдерживала никакой критики. Слишком уж все надумано. Притянуто за уши.
В общем, кто и зачем за мной следит, сказать я затруднялась. Знала только, что следят.
Может, у меня началась мания преследования?!
Я постоянно ощущала за своей спиной чужое присутствие. Странное это ощущение — чувствовать на своей спине посторонний взгляд.
Стойкое непрерывное ощущение дискомфорта между лопатками. Впечатление такое, будто крылышки режутся.
До ангела мне далеко. Поэтому я сменила лифчик. Решила, что некомфортное ощущение — из-за проблем с застежкой.
Надела мягкий спокойный лифчик из серии «Белье-антистресс»: из тонкого хлопчатобумажного трикотажа с удобной застежкой. Неприятное ощущение между лопатками осталось!
Правда, дома и на работе я чувствовала себя нормально. Ни малейшего намека на «крылышки».
Но стоило мне только выйти за порог — и пошло-поехало!
Сегодня, например, ехала я в метро. Встала себе спокойненько на эскалатор, еду, про слежку и думать забыла.
Вдруг чувствую — началось!
Кто-то уставился мне в спину и так и сверлит взглядом, так и сверлит! Того и гляди, в блузке дырку просверлит.
Я стою, напряглась, конечно, но виду не подаю.
Потом «раз!» — и обернулась. Резко обернулась. Внезапно.
За спиной — никого!
Нет, на самом деле народу на эскалаторе было полно. Озабоченная старушка с букетом гвоздик, стайка школьниц в драных джинсах, пожилой дядечка, уткнувшийся носом в книжку.
Но ни одного злобного лица!
Никто на меня не смотрел, никому до меня не было дела.
Мне даже неловко стало за свое поведение. Шарахаюсь по ступенькам, как шальная, людей пугаю. Представляю, какое у меня самой сейчас выражение лица. Наверняка злобное.
Я спустилась вниз, дошла до конца платформы и села на скамеечку.
Подошел поезд, я не шелохнулась.
Сидела и поглядывала по сторонам. Делала вид, будто жду кого-то. Назначила якобы встречу, а человек этот опаздывает. С кем не бывает?
Несколько поездов метро я так пропустила. Платформа то пустела, то вновь наполнялась людьми, но, как я ни старалась, как ни вглядывалась в череду незнакомых лиц, ничего подозрительного не заметила.
Не могла же я сидеть на этой скамейке вечно!
Завтра пятница, надо на дачу ехать, а у меня еще уйма дел не сделана. Даже белье не выгладила, которое в прошлое воскресенье с дачи привезла. Хорошо, хоть выстирать успела.
Техническому прогрессу спасибо надо сказать. Машины стиральные сейчас такие, что сами стирают. А то бы и гладить мне сегодня было нечего.
Подошел поезд, я встала, зашла в вагон, и все началось по новой!
Не успела еще за поручень ухватиться, как почувствовала, что за мной наблюдают. Прямо «спинным мозгом» почувствовала, как у Хазанова.
Домой от метро я пошла парком. Последнее время одна, без Славы, я этой дорогой не ходила. Предпочитала более длинный путь по Бассейной улице. Все из-за случая с велосипедистом. Помните?
А тут пошла. Специально пошла! Я хотела покончить с этим вопросом сегодня же. Прямо сейчас. Убедиться, что за мной следят, — и успокоиться.
Я надеялась, что в парке вычислить моего преследователя будет проще. Травка, кустики, цветочки… Расслабится человек на природе, а тут я — цап-царап!
Не в шапке же невидимке он за мной следит, в конце концов? Что за чертовщина такая? Почему он меня видит, а я его нет?
Я купила мороженое и медленно пошла по аллее к дому. Прогулочным шагом, нога за ногу.
Несколько раз внезапно останавливалась и замирала на месте. При каждом удобном случае. То клумбой с анютиными глазками полюбуюсь, то японской айвой, то уточек в пруду покормлю — эдакая восторженная любительница природы.
Бесполезно! Усилия мои не увенчались успехом. Кто за мной следит, определить я так и не сумела — при том, что слежку ощущала непрестанно.
Значит, все-таки мания преследования!
Будем смотреть правде в глаза. Чем раньше я признаюсь себе, что нездорова и начну лечение, тем скорее вылечусь.
Если это вообще лечится!
Нет, так не годится. Нельзя впадать в уныние и опускать руки. Надо лечиться и верить в успех. Даже в том случае, если шансов на излечение нет, надо надеяться на чудо.
Чудеса бывают! Я верю. Должна верить. Ради детей, ради Славки.
Каково это — жить с ненормальной мамочкой под одной крышей?
Тут я вспомнила роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр», безумную жену мистера Рочестера, и вконец расстроилась.
Нет, это невозможно! Где я могла подхватить эту заразу?!
С наследственностью у меня вроде бы все в порядке.
И потом — эти телефонные звонки!
Уж они-то мне не мерещатся. Слава — свидетель! Он тоже несколько раз снимал трубку, а там — молчание.
Муж кричит:
— Алле! Алле! Я вас слушаю!
А ему в ответ посопят, посопят, да и отключатся.
Славочка, правда, реагировал на это сопение куда спокойнее меня. Но он вообще человек более выдержанный. Адекватный.
К тому же дома он находится гораздо меньше времени, чем я. Как уйдет с раннего утра на свою работу, так до позднего вечера на ней и работает. Посмотрела бы я на него, если бы он все вечера подряд так в молчащую трубку «алекал». Как бы он в этом случае реагировал? Спокойно?
Поначалу я думала, что названивает мне, чтобы помолчать в трубку, Крыласов. Потом поняла — ошибаюсь.
Звонят и молчат — двое. Два разных человека. Поэтому и молчание такое разное.
Тот, кто звонит мне домой, не просто молчит: он сопит. Сопит неприязненно, раздраженно. Своим сопением он нагоняет на меня страх!
Крыласов молчит по-другому. Его молчание завораживает и тревожит! Молчание влюбленного Крыласова такое пронзительное, что сердце разрывается от тоски.
И еще! Он никогда не звонит мне домой! Только в «Марьяж». В скором времени после того, как приносят цветы.
Цветы в агентство приносят ежедневно. Ровно в полдень.
— Букет для Наталии Николаевны от Александра Крыласова, — с непроницаемым лицом заявляет посыльный и отдает цветы секретарше.
Ни каких-либо пояснений, ни записочки, ничего. Только цветы. И так — уже две недели.
Я посмотрела на календарь. Нет. Не ошиблась. Прошло ровно две недели с того дня, как я начала получать цветы.
Сегодня принесли ландыши. Низкая плетеная корзина с изящной ручкой, а в ней ландыши. Настоящие, лесные. Я не сдержалась и уткнулась носом в корзинку с цветами.
Меленькие, фарфоровые колокольчики пахли умопомрачительно, вызывая неясные воспоминания о романтических свиданиях, тропинках, уводящих в чащу леса, и мягкой шелковистой траве потаенных полян.
Нет, это невозможно! Меня искушают?! Берут измором? Меня?!!!
Сама виновата. Дала повод.
Ну, не хочу я с ним больше встречаться. Не хочу! И вовсе не потому, что боюсь влюбиться. Нет! В своих чувствах к Славочке я уверена.
Мне просто лень! Я не хочу тревожить свою душу. Волноваться, переживать, глядя на то, как страдает безнадежно влюбленный в меня молодой человек.
Мне это надо? Нет!
Что изменится для Крыласова, если я соглашусь еще на одну встречу? Я уверена — ничего. Ничего, кроме новых страданий, это свидание ему не даст.
Рвать, так одним махом!
Да, я пообещала! Ну и что?! Мало ли что и кому я пообещала за свою жизнь?! Что ж мне теперь, в лепешку расшибиться прикажете, чтобы все обещания выполнить?
Я вот вторую неделю уже обещаю Славке пришить вешалку к новой куртке. Все никак не пришью. Не могу собраться! И что? Ничего. Славочка терпит.
Да, Крыласов — особый случай. Согласна. Он болен, его нельзя нервировать.
Но не могу же я полюбить его из жалости. Нет, теоретически, конечно, могу. Не такая уж я бесчувственная, но ведь я замужем.
Как быть со Славой? Он-то в чем виноват?
Да и не нужен мне этот Крыласов. Ни с цветами, ни без! По-любому не нужен!
Сотрудницы за моей спиной посмеиваются, дескать, пора открывать цветочный салон. Весь офис уставлен букетами: левкои, ирисы, хризантемы, лилии, гиацинты…
Нет только роз. Розы поклонник не дарил мне ни разу. В отличие от мужа.
Славочка дарит исключительно розы. Других цветов мой благоверный не признает.
На самом деле — сказать, что розы мне совсем не нравятся, я не могу. Это красивый цветок с тонким ароматом. Но полевые лютики мне, привередливой, милее. Изящный букет из желтых лютиков и белой кружевной сныти так радует глаз!
А розы… Розами я предпочитаю любоваться в саду, когда они полны жизни.
Срезанные розы слишком быстро вянут, а легкий сладкий запах тлена, исходящий от их увядших лепестков, вызывает стойкие неприятные ассоциации с чахоткой, питерской слякотью и романом Максима Горького «Жизнь Клима Самгина».
Розы в букетах меня угнетают.
Первые годы супружества я боролась за свое право получать в подарок цветы, которые нравятся мне.
Нет, я не швырялась в мужа очередным, преподнесенным от чистого сердца букетом роз и не рыдала, уколовшись шипами.
Действовала я деликатно, исподволь. Намеками и пространными рассуждениями на тему о многообразии растительного мира вообще и цветов в частности.
Переделикатничала!
А может, любовь к бездушным чопорным розам у мужа в крови? Не знаю.
Как бы то ни было, в попытках своих перевоспитать благоверного я не преуспела и смирилась.
Пусть Славочка дарит то, что хочет, лишь бы любил.
Мне не нужны букеты от другого мужчины. Даже самые распрекрасные! И все-таки! Все-таки! Душевный мужик мой новый знакомый, ничего не скажешь, тонко чувствует женскую душу.
Немудрено, что у меня от его ухаживаний поехала крыша. Искушение любовью!
Я взяла трубку и позвонила Сереже Алсуфьеву. Посоветоваться. Должен же психотерапевт знать, как начинается мания преследования и почему? По каким причинам?
Может, я заболела из-за чувства вины?
— Наташечка, ты прелесть! — в ответ на мои стенания проникновенно сказал мой друг детства. — Я думаю, ты заблуждаешься. Жалеть мужиков — последнее дело. Не такие уж мы беспомощные, как это тебе кажется. Ухаживать за тобой или не ухаживать — это только его выбор. Так что бог с ним, с Крыласовым. Сам справится. Ты мне лучше скажи, про странные телефонные звонки Слава знает? Что значит — не все? Про какие-то звонки знает, про какие-то нет? Понятно. А мама, ты говоришь, живет сейчас на даче, и квартира у вас, если мне не изменяет память, не на сигнализации?
— Ты думаешь, нас проверяют?!
— Похоже на то. Хочешь совет? Расскажи Славе про звонки, и поставьте квартиру на охрану.
Кошмар какой!
Проблемы, казавшиеся мне такими важными еще минуту назад, мигом вылетели у меня из головы. И мания преследования, и Крыласов с его ландышами были благополучно забыты. Я сосредоточилась на мысли о неизвестных взломщиках.
По всей видимости, Сережа прав. Нас проверяют. Выясняют, в какое время суток в квартире никого нет. Позвонят, позвонят, составят график и обворуют. Кража со взломом!
Я знаю, что это такое. Знаю не понаслышке! Нас со Славочкой уже обворовывали.
Приходишь с работы домой, входная дверь приоткрыта, а в квартире гуляет ветер. Темно и очень холодно. На дворе январь, но воры почему-то открыли настежь окно.
Им было душно? Не знаю.
В тот раз у нас украли много книг: Майн Рид, Джек Лондон, Сервантес, Гейне. Вынесли все подписные издания, которые мои родители покупали в середине пятидесятых.
Я выросла на этих книгах.
Увидев пустые полки, я зарыдала. Что будет читать Мишенька, когда подрастет?
Кроме книг, воры ничего не взяли. Да и нечего больше-то у нас со Славочкой было тогда брать. Молодая семья, молодые специалисты, мизерные зарплаты.
Столько лет прошло, а я до сих пор помню те чувства беспомощности и брезгливости, с которыми ходила по своей разоренной квартире.
Шкафы открыты, белье выброшено на пол, рылись даже в корзине с детскими игрушками.
Я вызвала милицию. Позвонила на работу Славе (он почему-то всегда много работал и приходил домой много позже меня).
Пришли оперативники, затоптали грязным мокрым снегом мои паркетные полы, перепачкали черным порошком всю мебель, сняли у нас с мужем отпечатки пальцев, составили протокол и, оживленно обсуждая между собой перипетии личной жизни Клавки-буфетчицы, ушли, посулив на прощание, что будут искать.
Самое ужасное, что вора они действительно нашли! Одного! Подельников он не сдал. Воровские законы суровы!
Вопреки здравому смыслу вор стоял на своем: утверждал, что книги из двух книжных шкафов вынес он сам, за один присест.
Вынес и тут же и продал. На углу, у входа в букинистический магазин. Продал за полчаса. В Советском Союзе любили книги!
Вора судили. Мы были не единственными, потерпевшими от его рук. Наша квартира была у него двадцать пятой. На его счету были действительно серьезные, крупные ограбления.
За все про все суд дал ему шесть лет. Ни книг, ни денег за книги мы с него так никогда и не получили.
Поимка преступника принесла нам лишь чувство глубокого морального удовлетворения и хлопоты, связанные с проведением следственного эксперимента и с участием в судебном разбирательстве.
Наверное, это звучит ужасно, и вы вправе сказать, что у меня нет чувства гражданской ответственности, но лучше б его тогда не поймали, этого вора.
Наглый небритый рыжий коротышка! Мерзкий, отвратительный тип! Он так развязно держался, когда его привезли из Крестов к нам домой. На следственный эксперимент.
Слава, естественно, уйти с работы никак не мог, и я вынуждена была принять удар на себя — обеспечить доступ к месту преступления.
Страху я тогда натерпелась! Жуть! Вор так враждебно смотрел на меня исподлобья, так многозначительно ухмылялся, по-хозяйски расхаживая по нашей квартире.
Мне, правда, в тот момент ничто не угрожало. Его приковали наручниками к сотруднику милиции, но все равно мне было тогда очень и очень не по себе. Я думала о будущем.
Отсидит коротышка свой срок, выйдет из тюрьмы и начнет мстить своим жертвам. Что тогда?!
Они даже снились мне по ночам: вор и следственный эксперимент.
Успокоилась я только, когда мы переехали на другую квартиру.
К тому времени, когда раздался телефонный звонок, я так себя этими воспоминаниями накрутила, что была на пределе.
— Говорите! — рявкнула я, в очередной раз услышав в ответ на свое «Алле!» лишь сопение. — Говорите же! Я слушаю вас!!! Алле! Не молчите!
В трубке пошуршало, повозилось, пошелестело, и неуверенный женский голос тихо промямлил:
— Наташа?
— Да.
— Наташа Короткова?
— Да, это я.
— Вы знаете Люсю Обуваеву?
— Да, — не слишком уверенно подтвердила я, все еще пребывая под впечатлением от кражи двадцатилетней давности. — Знаю. А что случилось? Вы из больницы? Люся пришла в себя?
— Нет. Я не из больницы. Я вам звоню по просьбе ее мужа, Саши Будина. Только пообещайте, что об этом звонке никто не узнает. Это очень важно. Очень! Для Люси. Саша все объяснит вам при встрече. Завтра. Он будет ждать вас в полдень на углу Мойки и Гороховой. У входа в китайский ресторанчик.
— А как я его узнаю?
Но неизвестная доброжелательница уже повесила трубку.
Ну и ладно. Велика важность, не успела спросить, как он выглядит, этот Саша Будин! Ничего страшного. Разберемся.
Господи, наконец-то! Наконец-то он нашелся, пропавший Люсенькин муж! Хоть в чем-то появится ясность. Я так устала от неопределенности.
Скорей бы завтра!
