Каждому человеку отпущен талант, но только не все знают, чем владеют, и очень часто не используют дарованные способности. Мой вам совет, если вы сидите в какой-нибудь конторе и умираете от скуки, тупо перекладывая бумажки, ждете не дождетесь выходных и праздников, надо срочно менять профессию. Только представьте, что вам предстоит до пенсии возиться с нудными документами, горбатиться исключительно за зарплату, не испытывая ни удовольствия, ни удовлетворения. Так вот, подумайте, вдруг вы умеете замечательно стричь домашних или отлично шьете, вяжете, ловко управляетесь с детьми. Ищите свой талант, он непременно обнаружится, главное, делать то, к чему душа лежит, и не слушайте родителей, которые с упорством перфоратора повторяют:

– Дедушка у нас дантист, папа стоматолог, и ты должна сверлить людям зубы.

Кто бы спорил, святое дело – продолжать династию, но, если вас не радует перспектива провести жизнь в обнимку с бормашиной, тогда смело отвечайте:

– Нет! Лучше я стану ихтиологом, мечтаю заниматься рыбами.

Естественно, придется выслушать не одну истерику домашних, но лучше быть влюбленным в свое дело «карповедом», чем плохим врачом. Сменить профессию никогда не поздно, это же ваша жизнь и только вам решать, как ее провести.

Хотя лично я горазда только советы раздавать. В свое время, окончив школу, я хотела пойти учиться на следователя. Но воспитывавшая меня бабушка Афанасия категорично сказала внучке:

– Это не профессия, а катастрофа! Девочка, перестань читать Конан Дойла, в действительности поиск преступников совсем не романтичное дело! Думаешь, ты будешь сидеть с доктором Ватсоном у камина и размышлять на тему похищенных у министра документов государственной важности? Нет, дружочек, в жизни все иначе, ты попадешь в райотдел милиции, будешь работать среди закладывающих за воротник мужиков, заниматься поисками нижнего белья, которое утащили с веревки, общаться с маргиналами и, в конце концов полностью разочаровавшись в жизни, очутишься на грошовой пенсии, так и не создав семьи. Мой тебе совет, ступай в институт, где обучают иностранным языкам, вот тогда можешь не бояться нищеты, всегда останется шанс заняться репетиторством.

И я послушалась бабушку. Ясное дело, Фася желала мне только добра, и она была абсолютно права, ходить по домам и вбивать в детские головы неправильные французские глаголы можно хоть до ста лет. Но как же мне было тоскливо в роли преподавательницы! С какой радостью я при первой же возможности бросила «сеять разумное, доброе, вечное» и кинулась распутывать детективные истории. Я, наверное, могла бы служить «нюхачом» в какой-нибудь парфюмерной компании, мой нос улавливает мельчайшие оттенки запахов. Если вдруг мне придется идти на службу, то, используя собственное обоняние, я сумею неплохо заработать, устроюсь на таможню на ставку собаки, натасканной на наркотики, буду обнюхивать сумки и чемоданы. Кстати, даже с закрытыми глазами я легко определяю, кто из родных находится рядом. Вот и сейчас в воздухе витает легкий аромат ванили, скорее всего, в мою спальню вошла Маша, она пользуется шампунем под названием «Сумерки». Лично мне непонятно, почему, по мнению производителей, это время суток пахнет именно ванилью…

В нос проник еще и запах шипра, я чихнула, удивилась, раскрыла глаза и увидела Дегтярева, который сидел на стуле, почти вплотную придвинутом к моей кровати. Я спросила:

– А при чем здесь ваниль?

– Я принес тебе зефир, – засуетился полковник, – вон он на тумбочке. Но прежде чем приниматься за него, поговори с врачом, не знаю, можно ли употреблять сладкое после столь сильного отравления!

Тут только до меня дошло, что я нахожусь в просторной больничной палате, а не в спальне в Ложкине. Я изумилась:

– Как я сюда попала?

– Не помнишь? – пригорюнился полковник. – Мда, дело плохо.

– Я не страдаю амнезией! – возмутилась я. – Могу воспроизвести весь прошедший день до минуты. Утром по просьбе Киры я приехала в ее офис, села за стол и стала ждать клиентов.

Тут в горле запершило, я схватила бутылку воды, предусмотрительно поставленную кем-то на столик у изголовья, и сделала несколько больших глотков.

– Дальше, – поторопил меня Александр Михайлович, – кто-нибудь туда пришел?

Я кивнула.

– Да!

– Кто?

– Человек.

– Замечательно, – фыркнул полковник, – спасибо за уточнение, а то я уж подумал, что к нашей Клеопатре московского розлива явилась слониха с жалобой на неверного супруга! Уточни, какого пола был клиент: мужчина, женщина? Возраст? Имя?

– Молодой парень. Как зовут, не знаю, он не представился.

Александр Михайлович с удивлением посмотрел на меня.

– Ага. Не страшно! И что же хотел этот тип?

Я откашлялась.

– Сначала меня ударила по лицу птица!

– Какая птица? – заморгал приятель.

– Орел или ястреб, а может, сова, – засомневалась я, – не разглядела ее в деталях, уж очень быстро она появилась. Потом я проснулась в комнате, туда пришел Марат, он велел разбудить Стеллу. Но парень соврал, имя у девушки, которая съела голубую таблетку, очевидно, другое, Стелла приносила кофе.

– Кому? – спросил Дегтярев.

– Мне! Сначала я выпила кофе, потом пошла мыться.

– Куда? – уточнил приятель.

– В булочную! – разозлилась я. – Более глупого вопроса и не слышала! Когда я привела себя в порядок, Марат отвел меня в спальню.

– Чью? – уточнил полковник.

Я нахмурилась.

– Теперь понятно, отчего я постоянно слышу от тебя жалобы на подследственных, которые не желают говорить! Если ты все время перебиваешь человека, то он замкнется! Марат надел на меня мешок и оттащил в комнату Стеллы.

– Той, что подавала кофе? – не успокаивался приятель.

– Нет! Другой! Ее нужно было разбудить!

– Тебя несли на руках?

– Почему? Сама шла.

– В мешке особо не побегаешь.

– Он закрывал только мою голову!

– А-а-а, – протянул Александр Михайлович, – Стелла проснулась?

– Нет! Она умерла! От голубой таблетки, которую дала ей неизвестная девица во время танцев.

– Интересно, – протянул полковник, – и последний вопрос: как ты вернулась в «Советы Клеопатры»?

– На машине. Меня привезли за ингредиентами для оживляющей микстуры! Рядом сидел Марат, водителя я не разглядела, но, думаю, это была Стелла.

– Та, что умерла от голубой таблетки? – уточнил полковник.

Бескрайняя тупость Александра Михайловича начала меня злить.

– Нет, Стелла жива! Вернее, одна заснула, а вторая осталась. Слушай, а почему я в больнице?

– Сейчас позову врача, он все тебе объяснит, – скороговоркой выпалил толстяк и выбежал за дверь.

Я попыталась нашарить тапочки, но не нашла их, халата, впрочем, тоже. Наверное, я считалась лежачей, и медперсонал не счел нужным снабдить меня больничными принадлежностями.

– И куда это мы собрались? – пробасили от двери.

Я обернулась, ко мне, ласково улыбаясь, шел круглый, словно колобок, мужчина лет сорока. Сходство со сказочным героем ему придавала не только полнота, но и абсолютное отсутствие волос на голове.

– Заинька, – гудел врач, – не нужно прыгать на матрасе. Давайте ляжем и познакомимся.

– Интересное предложение, – вздохнула я, – до сих пор я считала, что представляться следует в вертикальном положении.

Колобок засмеялся, сначала тихо, затем громче и громче, в конце концов по его пухлым щекам потекли слезы и доктор наконец затих.

– А вы юмористка, – заявил он, выуживая из кармана халата марлевую салфетку, – очень смешная шутка!

– Рада, что вам понравилось, – протянула я.

– Начнем сначала, – бодро воскликнул врач, – согласны?

Не понимая, что задумал Колобок, я поджала ноги, но врачу не требовался мой ответ. Взмахнув рукой, он скрылся в коридоре, через секунду вновь вкатился в палату и, склонив голову набок, прокурлыкал:

– Солнышко, я академик академии психологического развития академического общества!

Я натянула одеяло до подбородка. Олег Владимирович, ректор института, где я провела пять студенческих лет, отличался крайней нетерпимостью к мальчикам-двоечникам. Девочек всех поголовно он считал идиотками, которые никогда не будут работать, поэтому к ним не привязывался. А вот парням устраивал аутодафе. Отлично помню его зажигательную речь на одном из собраний. Олег Владимирович, оперся о трибуну и рявкнул:

– Вон сидят Нефедова и Путникова! В каждую сессию у них по пять пересдач! Но мне на двоечниц плевать! Получат диплом, положат его на полку, выйдут замуж, нарожают детей. Никакого вреда государству от них не будет! А ты, Ряхин? Два по немецкой грамматике схватил! А если война? А если переводчиком в штаб? А если неверно слова «языка» переведешь? И из-за тебя люди погибнут? Позор! Никаких «дайте еще раз пересдать»! В армию!

И несчастный Костик отправился служить. Знаете, что поразило меня до остолбенения в Доме культуры воинской части, когда мы всей группой явились проведать несчастного? На стене, около ядовито-зеленой коробочки, висело красиво написанное объявление «Кнопку запуска включения сирены трогать запрещено только после приказа дежурного». Смысл грозного предупреждения остался за гранью моего понимания. И вот сейчас я опять впала в ступор. «Академик академии психологического развития академического общества»! Здорово звучит, а главное, внушает почтение.

– Карелий Леопардович Трегубов, – закончил Колобок, – а вы, заинька, помните, как нас зовут?

– Карелий Леопардович Трегубов, – повторила я, подавив желание спросить, какое имя было в паспорте у отца академика.

Ну неужто Леопард?

– Правильно, кроличек, – просюсюкал Трегубов, – вы умница с большим потенциалом! Но это я Карелий Леопардович, а нас как зовут?

Голова моя стала кружиться.

– Карелий Леопардович, – ответила я.

– Это я, а мы?

– Кто? – уточнила я.

– Мы, – цвел улыбкой Трегубов.

– Вы?

– Мы!

– Карелий Ягуарович, – брякнула я.

– Ай, ай, – укоризненно погрозил пальцем врач, – а вот тут вы ошибаетесь. Ягуары явно не к месту! Ну? Вспомним отчество?

К сожалению, в нормальных обстоятельствах моя память работает отлично, но стоит кому-нибудь произнести фразу «Вспомним поскорей», как в голове образуется вакуум. Сколько плохих отметок получала школьница Васильева из-за этой дурацкой особенности!

– Зверь такой, – устало протянула я, – кровожадный, быстро бегает, гепард! Нет, этот, как его…

– Думаем, думаем, – надавил на меня Трегубов, – ладно, подскажу Ле… Ну? Заинька?

– Леопардович! – обрадовалась я.

– Супер! Значит, имя доктора?

– Карелий Леопардович!

– А наше?

Тут только до меня дошел смысл вопроса.

– Вы хотите знать, как ко мне обращаться?

– Верно, рыбонька!

– Но почему все время повторяли местоимение «нас»?

– Котик, не нервничайте, просто ответьте.

Я откинулась на подушку. Интересно, Колобок идиот или он проводит некий эксперимент с пациенткой?

– Говорите, заинька, – поторопил меня Трегубов.

– Карелий Гепардович, – сказала я и обомлела, вообще-то собиралась произнести совершенно другое.

– Снова мимо, – расстроился эскулап, – опять промашка с отчеством и…

– Даша Васильева, – завопила я.

– А если по-настоящему? – не удовлетворился врач.

– Это не псевдоним!

– Но и не взрослое имя! Котеночек?

– Дарья Ивановна Васильева, – отрапортовала я, – кстати, думаю, в отделении наверняка есть моя история болезни, можно там посмотреть все данные!

– Заинька, не кипятитесь, это портит ауру! Вы знаете, сколько будет два и два?

– Любой дурак ответит! – возмутилась я.

– А вот тут вы ошибаетесь, – щелкнул языком Трегубов.

– Четыре, – я покорилась обстоятельствам.

– Отлично! – ликовал врач. – Браво! Великолепно! Превосходно! Зер гут! Следующий вопрос будет посложнее, вы учились в школе?

– Естественно, – пожала я плечами.

– А вот тут вы опять ошибаетесь, – заметил Трегубов. – Итак! Внимание! Назовите столицу государства Сенегал?

– Не знаю, – честно призналась я.

– Это школьная программа по географии!

– Забыла! – замела я хвостом. – Никогда не любила эту науку.

– Хорошо, рыбонька, не тушуйтесь. Обратимся к истории. Сколько глаз было у Кутузова?

– Один! – бойко воскликнула я.

– А вот тут вы опять ошибаетесь! Два! – пригорюнился Карелий Леопардович. – Но вследствие ранения великий полководец окривел!

– Вы неверно задали вопрос! – подскочила я. – Нужно было спросить иначе! «Сколько глаз от рождения было у Кутузова»!

– Солнышко, давайте не тратить нашего драгоценного внимания на ерунду и правильно ответим на другое мое задание, – соловьем пел Карелий Леопардович, – очень простое, даже веселое! В начале – колокол, шторы, телевизор, жираф, слон, лошадь, петух, медведь. В конце – кровать, книга, месяц, радуга, лошадь, слон, перо, птица, карусель, звезда, шторы. А что посередине? Ну? Котенька? Вчера мне на сей вопрос бойко ответил пятилетний малыш! Неужели вы, хорошо пожившая женщина, спасуете?

– Боюсь даже представить, что там, – выдохнула я, решив не обижаться на «хорошо пожившую женщину».

– Передача «Спокойной ночи, малыши»! Просто я пересказал ее заставку и эпилог.

– Извините, я редко смотрю телевизор, – зачем-то стала я оправдываться.

– Ерундовина! Забудем о неудачах! Перехожу к наипростейшим тестам. Кем приходится сын женщины родителям ее деверя?

Я повторила про себя задание раз пять и уставилась на Карелия Леопардовича.

– Заинька, время истекло! Это внук! – еще шире улыбнулся врач.

– Ясно, – буркнула я.

– Назовите штангиста, усы которого – рога!

– Олень? – предположила я.

– Конечно, нет!

– Таракан?

– А вот тут вы опять ошибаетесь! Троллейбус!

Я впала в нирвану.

– Устали, кисонька? – заботливо спросил психолог. – И последний вопрос. Чего нет у деда с внуком, а есть у матери с отцом?

– Деньги? – робко спросила я.

– Солнышко, у старика пенсия!

– Разве это деньги? – вздохнула я. – Горькие слезы.

– Не стоит сейчас думать о социальных проблемах, – замахал рукой Трегубов, – просто попробуем найти правильный ответ.

– Здоровья? – попыталась я реабилитироваться, чтобы врач не считал меня полной идиоткой.

– Почему? – изумился Карелий.

– Дедушка больной в силу возраста, внучок появился на свет недоношенным, а мама с папой молодые!

– Замечательная фантазия! А вот тут вы опять ошибаетесь. Зубы!

– Зубы? – повторила я. – Ну и ну!

– Да, да, – проворковал Карелий, – старичок клыки потерял, а младенец еще не отрастил. Скажите, кисонька, какой предмет больше всех вы любили в школе?

– Если честно, то все не любила, – призналась я, – всегда скучала на занятиях. Мне нравились только пирожки с повидлом в школьном буфете. Бабушка строго-настрого запрещала их покупать, но я ее обманывала.

– Очень нехорошо, – укорил меня врач.

– Все дети неслухи, – ответила я.

– А вот тут вы опять ошибаетесь, – припевом откликнулся Карелий, – ладно, теперь расскажите, что случилось в «Советах Клеопатры».