Глава 3
Состоятельный джентльмен Иван Сергеевич Суржиков выдвинулся из дома, уже будучи в предгрозовом настроении. Из равновесия его, как обычно, вывела молодая жена Карина – очаровательное существо неполных двадцати лет, обладающее наружностью дорогой фарфоровой куклы и ее же мыслительными способностями.
Кармической задачей Карины было опустошение магазинных прилавков. По бутикам она проносилась, как небольшой, но мощный тайфун, стягивающий в свою воронку одежду, украшения и предметы быта общим весом до полутора центнеров. Ограничение на нетто и брутто установил сам Иван Сергеевич, не желая чрезмерной нагрузкой надломить становой хребет своего нового автомобиля. Конструкторы «Пежо» не предполагали, что кто-то может пожелать использовать их детище как грузовик-пятитонку. Они просто не были знакомы с Кариной!
Иван Сергеевич им тайно завидовал.
Он женился на Карине, будучи уже не мальчиком, но мужем, переживающим кризис среднего возраста, и за многочисленными проблемами и делами не успел понять, что сочетается браком со стихийным бедствием. Карина была прелестна и непредсказуема, как горный ручей, а также пленительна, как плотоядная орхидея-мухоловка. Сам Иван Сергеевич давно прошел стадию цветения и находился в той же поре, что и малосольный огурец: свежесть он безвозвратно утратил, но изо всех сил старался сохранять аппетитный вид и бодрый хруст.
Впрочем, в данный момент Иван Сергеевич издавал звуки в диапазоне от низкого утробного рычанья до раздраженного шипения со свистом, таким высоким, что становилось больно ушам. Охранник Степа, мимо которого пищащий, как сдуваемый воздушный шар, Суржиков прошагал в калитку, незаметно поморщился и потер ушные раковины. Степе можно было посочувствовать: уши у него выросли почти такие же большие, как у телепузика Ляли, и в диаметре лишь самую малость уступали бицепсам.
Не обратив внимания на страдающего от акустического удара охранника, Иван Сергеевич вышел за ограду своего особняка, повернулся кругом и встал задом к деревенской улице, а передом к банкомату, аккуратно встроенному в кирпичный забор домовладения. Банкомат не сделал попытки избежать контакта, но Суржиков все-таки строго сказал ему – как корове, ожидающей утренней дойки:
– Стоять, Зорька! – и полез в карман за бумажником.
Карину, собравшуюся в очередной опустошительный набег на модные магазины, следовало наделить деньгами.
Кредитную карточку супруги банкир осмотрительно снабдил ограничением, но это не принесло ему спокойной жизни. Мотовка Карина умудрялась выбрать свой месячный запас пластиковых денег за день-другой, после чего начинала вымогать у мужа наличные. Иван Сергеевич оказывал во всех смыслах дорогой женушке ожесточенное сопротивление, но оно было бесполезно. Карина без устали изобретала все новые способы относительно безболезненного отъема денег у любящего супруга.
Впрочем, быстренько откупиться от красавицы толикой наличных было лучшим выходом из ситуации. В противном случае Ивану Сергеевичу пришлось бы лично сопровождать Карину в долгих странствиях по модным лавкам, играя лучшую мужскую роль второго плана – Бездонного Кошелька. Так бездарно убивать прекрасный субботний день и целую кучу денег Суржикову совсем не хотелось.
Бумажник из крокодиловой кожи, похожий на безо-бразно раскормленного детеныша аллигатора, вылез из кармана банкирских штанов неохотно. Ивана Сергеевича это ничуть не удивило, он хорошо знал злокозненный нрав собственного портмоне, которое всячески проявляло нежелание расставаться со своим содержимым: намертво сжимало кнопки, сцепляло молнии и клином растопыривалось внутри кармана. Кредитные карточки, наоборот, норовили при первой же возможности выскользнуть из своих кармашков и потеряться. Банкир-растеряха так часто вынужден был блокировать, а потом восстанавливать свои кредитки, что уже всерьез подумывал о том, чтобы проделать в карточках дырочки, нанизать на веревочку и носить на шее на манер ожерелья.
Очевидно, это действительно стоило сделать: нужная в данный момент Суржикову кредитка родного банка из бумажника в очередной раз испарилась.
– А, черт! – выругался Иван Сергеевич и, не удержавшись, в сердцах злобно лягнул банкомат. – У, сволочь!
Согласно законам физики, оказанное металлическим шкафом противодействие оказалось равно действию, гневливый банкир больно ушиб ногу, и в голосе его появились плаксивые нотки:
– Чурбан железный!
Охранник Степа, выглянувший в открытую калитку, чтобы узнать, с какими такими чертями и сволочами общается его хозяин, принял «железного чурбана» на свой счет и обиделся, но виду не подал.
– Что случилось, Иван Сергеевич? – озабоченно спросил он Суржикова, спешно хромающего прямо через пламенеющую астрами клумбу.
– Опять кредитка потерялась, зар-раза! – сквозь зубы ответил банкир.
Охранник наморщил лоб, соображая, кого именно шеф назвал заразой – себя самого, беглую кредитку или его, не в меру любопытного Степу.
– Выйди, пошарь под забором! – ковыляя к дому, крикнул через плечо Иван Сергеевич.
Это распоряжение, несомненно, относилось к Степе, и верный страж поспешил приступить к выполнению ответственного задания. Он вышел за ворота, поддернул брюки и из классической беговой позиции «упор-присев» на корточках начал обход территории вблизи банкомата.
Из окон банкирского дома неслись визгливые крики раздосадованной Карины и сердито бубнящий голос Ивана Сергеевича. Разыскивая потерявшуюся кредитку, супруги несдержанно ругали друг друга и некстати запропастившуюся горничную, помощь которой в поисках была бы весьма полезна. Карина, обманутая в ожидании обнов, трагически заламывала руки и рыдала.
Определенно, в тихом поселке Бурково выдался неспокойный денек!
Дед Петро Синешапов, дочитав газету, поднялся с серой от старости дощатой скамьи под забором родимой хаты и, пристроив ладонь козырьком над дальнозоркими очами, устремил испытующий взор в дальний конец деревенской улицы. Неугомонной бабки, усвистевшей вслед за стихийной демонстрацией в защиту прав угнетенных женщин и прохудившихся кастрюль, простыл и след. На заборе трепетал брошенный передник, в палисаднике сиротела, кренясь, забытая тяпка.
Дед Петро с грустью посмотрел на садовый инструмент. Он тоже чувствовал себя покинутым. Пора было обедать, а нерадивая хранительница семейного очага Синешаповых бабка Катерина бессмысленно бегала где-то, как несушка, согнанная с гнезда.
– От баба-дура! – выругался дед Петро, плюнув в уличную пыль голодной слюной. – И где ее носит?
В принципе дед Петро мог бы и сам поджарить яишенку или разогреть вчерашний борщ, но старый казак считал поварские хлопоты ниже своего достоинства. С его точки зрения, правильнее было вернуть к исполнению супружеских обязанностей с тяпкой, тряпкой и уполовником неразумную беглянку бабу Катю.
– Й-эх! – вздохнул дед Петро, прихватывая сброшенный супругой фартук на манер плетки-двухвостки и выдвигаясь на улицу.
– Слышь, Петро Данилыч, ты куда идешь? – немедленно окликнул деда сосед, еще не старый, но болезненный мужик Васята Кривуля. – Если в ларек, то возьми и мне пачку «Примы». Мне моя-то шмалить не дает, а я без курева совсем загибаюсь!
Васята закашлялся и согнулся пополам, словно показывая, как именно он загибается без курева. Дед Петро убедился, что загибается Васята круто, буквально – в бараний рог загибается, хотя без курева или от него – непонятно. Впрочем, спросил Данилыч о другом.
– Это как же жинка тебе курить не дает? Цигарки, что ли, отнимает? – неодобрительно хмыкнул он.
– Не, она деньги прячет! – с готовностью объяснил Васята.
– Тьфу! Совсем обнаглели бабы! – Петро Данилыч снова плюнул себе под ноги. – Виданное ли дело, чтобы жинка от казака гроши ховала! Це ж позор на твою чуприну, Василий!
Дохляк Васята, у которого от казачьего чуба-чуприны к сорока с небольшим годам осталось три волосины в шесть рядов, заискивающе улыбнулся грозному старцу:
– Нынче другое время, дядько! Теперича бабы имеют все права наравне с мужиками!
– Ладно бы – наравне, так нет же: они себе прав поболе нашего хапнуть норовят! – вскричал дед Петро, взмахнув, как знаменем, женкиным клетчатым фартуком.
– Ага, моя-то убегла куда-то за вашей бабкой вослед! – поддакнул Васята. – А что мужние носки в корыте киснут нестираные – ей и дела нет!
– А ну, Василий, геть сюда! Щас мы бабенок наших шустрых к ногтю возьмем, как вошек прыгучих! – Петро Данилыч продемонстрировал слегка оробевшему подкаблучнику Васяте желтый от табака ноготь и едва ли не силой выволок соседа из-за забора.
Громогласно обсуждая безобразное поведение своих прекрасных половинок, мужики отшагали по извилистой улице с полсотни метров и вышли к красивому дому банкира Суржикова.
– Та-ак! А это шо еще за явление? – нахмурился дед Петро, не по возрасту зорким оком разглядев в пламенеющих астрах скорчившегося охранника Степана. – Никак, еще одного мужика на колени поставили?!
– Вот бабы, бисово племя, что творят! – всплеснул подрагивающими руками Васята, обрадовавшись пополнению в рядах жертв женского шовинизма. – Эй, парень! Ты чего там скрючился?
– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! – надтреснутым голосом изрек Петро Данилыч.
– Это кто сказал? – критически хмыкнул охранник Степа, продолжая шарить в цветочных зарослях в поисках хозяйской пластиковой карты.
Позу он не изменил, только вытянул и скривил шею, чтобы лучше видеть собеседников.
– Ну, чисто гиена! – поежился Васята, опасливо поглядев на лопоухого, кривошеего и курносого охранника в одежде пятнистого маскировочного окраса. И, чтобы не сердить «гиену», быстренько ответил на вопрос, ткнув пальцем в дряблый живот Данилыча: – Это он сказал!
– Это сказала испанская коммунистка Долорес Ибаррури! – покачал головой начитанный дед Петро.
И тут же нахмурился, с запозданием сообразив, что испанская коммунистка Долорес Ибаррури – женщина. Цитировать в такой ситуации бабу было сущим издевательством!
– Так! – почесав в пегом затылке, значительно сказал дед. – Вставай, парень, с карачек! Не позорь казачье племя!
– Да вы чего, мужики? – Степа привстал над астрами. – Если я карточку не сыщу, мне голову оторвут! Слышите, как хозяйка беснуется?
Объяснение было непонятным, но из дома как раз донесся истошный визг взбешенной Карины, и Васята Кривуля откровенно струхнул.
– Во орет! А я-то думал, это мне с жинкой не повезло! – излишне громко воскликнул он.
– Что ты сказал, сморчок занюханный?! – возопила Васина супруга Зойка, выворачивая к дому Суржиковых во главе бабьего отряда. – Это тебе с женой не повезло, глист корявый? И это ты говоришь мне после двадцати лет семейной жизни?!
– То разве жизнь! – ляпнул дед Петро.
Это он зря сказал!
Бабий отряд сильно уменьшился, растеряв тех, кто рассчитывал на встречу с мифическими лудильщиками. Дойдя до края поселка и повернув обратно, шествие продолжали демонстрантки, выступающие против эксплуатации женщин мужчинами: баба Катя, Васяткина жена Зойка и еще пара фанаток-феминисток, имеющих мужьями горьких пьяниц и лодырей. На ходу бабоньки подогревали себя рассказами о случаях вопиющей дискриминации, и боевой дух амазонок постепенно поднялся до такой высоты, что можно было закидывать врага авиабомбами. Неосторожное высказывание Петра Данилыча привело к детонации всего боезапаса.
– Ну, держись, вражья морда! – взревела оскорбленная Зойка Кривуля, ринувшись на Васяту с кулаками.
– Стой! – запоздало гаркнул дед Петро, уворачиваясь от собственной супруги, норовящей огреть его дырявым алюминиевым ковшом. – Катька, дура старая! У тебя обед не сварен, трава кроликам не нарвана, ты давай домой иди, а не фехтуй… Уй! Ай! Бабы, да вы озверели?!
– Трое на одного? – набычился правильный парень Степа, глядя, как баба Катя, поддерживаемая с флангов двумя товарками, теснит в розовый куст Петра Данилыча.
Он выпрямился во весь рост и выпрыгнул из клумбы с молодецким посвистом. Зойка от неожиданности споткнулась и упала, завалившись на мужа.
– Караул! На помощь! – вякнул придавленный Васята.
Степа сунулся к Кривулям, собираясь всего лишь помочь павшему Васяте подняться, но испуганная молодецкой статью охранника Зойка поняла его намерения неправильно и дико завизжала.
– Не понял? – пробормотал Иван Сергеевич Суржиков, отняв от уха телефонную трубку и посмотрев на жену. – Это что такое?
Вопившая Карина заткнулась и тоже озадаченно прислушивалась к пронзительному женскому визгу, несущемуся с улицы.
– Может, это эхо? – предположила глупая Карина.
Суржиков издевательски хмыкнул и вернулся к телефонному разговору, жестом невежливо выпроваживая супругу за дверь. Карина фыркнула и высунулась в окно.
За ним четыре деревенские бабы неловко, но энергично мутузили охранника Степу. Два помятых мужика затрапезного вида подбадривали его выкриками, но в драку не лезли. Охранник, медлящий развернуться во всю ширь из опасения покалечить деревенских дур, смахивал на мультипликационного медведя Балу, облепленного обезьянами-бандерлогами. Бандерложихи визжали в четыре голоса, удивительно точно имитируя сигнал оповещения гражданской обороны.
Увлекшись этим зрелищем, к телефонному разговору, который на повышенных тонах вел с дежурным оператором банка Иван Сергеевич, Карина не прислушивалась, пока вдруг не услышала недоверчиво-возмущенное:
– Сколько-сколько?!
Данное вопросительное местоимение в ее представлении имело отношение в первую очередь к деньгам, а эта тема была ей неизменно интересна. Карина обернулась и устремила обеспокоенный взгляд на мужа. Истеричные нотки в голосе супруга ей не понравились.
– Этого не может быть! Как же так? Кто посмел? – лопотал ошеломленный Суржиков.
– Что случилось, лапуся? – спросила Карина.
– А то и случилось, дура, что у меня бабки свистнули! – огрызнулся Иван Сергеевич, от волнения изменив своей обычной манере изъясняться культурно и вежливо.
Карина непроизвольно обратилась к окну, за которым еще минуту назад не только свистели, но также визжали и вопили какие-то бабки. Похоже, их тоже свистнули, потому что вся орава куда-то исчезла.
Карина пожала плечами и вновь обернулась к мужу, но у того было такое свирепое выражение лица, что женщина сочла за лучшее потихоньку убраться из комнаты.
– Убью! – бешено прошипел Суржиков.
Он закончил телефонный разговор и тут же снова застучал пальцем по кнопкам, набирая следующий номер. Кого именно он хочет убить, банкир не знал, но готов был сделать это с первым, кто попадется под руку.
Через полчаса в ворота банкирского особняка ткнулся взмыленный автомобиль – помесь иномарки «Шевроле» и отечественной «Нивы». Из джипа-полукровки выбрался сухощавый молодой человек в белой рубашечке с галстуком и безупречно отутюженных летних брюках – Федор Капустин, начальник службы безопасности родного и любимого банка господина Суржикова. Подхватив с пассажирского сиденья плоский кожаный портфель, молодой человек придавил кнопочку электрического звонка у ворот и с интересом посмотрел на видеокамеру наружного наблюдения. Стеклянное око объектива было густо замарано красной краской. Федор усмехнулся, неодобрительно покачал головой и прошел в открывшуюся калитку.
– День добрый, Федор Николаевич! – без особой приязни поздоровался с ним охранник.
– Здравствуйте, Степа! Что у вас с камерой? – спросил Капустин.
– Эдичка вчера вечером в пейнтбол играл, выстрелил прямо в «глазок», – объяснил тот. – Отмыть не успели, вода не берет, специальный состав нужен.
– Понятно, – Федор кивнул и насмешливо посмотрел на лопоухого охранника, на шее которого краснели свежие царапины, оставленные ногтями агрессивных деревенских баб. – А вы, я вижу, в меру сил обороняли рубежи?
– И оборонял! – с вызовом пробурчал Степа.
– Плохо обороняли – хозяина-то вашего ограбили! – притворно скорбно вздохнул Федор.
– Он и ваш хозяин! – желчно молвил лопоухий страж.
– Начальник! – сказал Федор, поправив галстук, слегка отклонившийся от вертикали.
– Небольшая разница! – хмыкнул Степа.
– Федька! – в подтверждение его мнения крикнул в окно сердитый начальник, он же хозяин, Иван Сергеевич Суржиков. – Чего ты там телишься? Живо сюда!
– Так точно, шеф, уже бегу! – браво отозвался Федор.
Стрельнув неласковым взглядом в ухмыляющегося охранника, он взлетел по ступенькам и через минуту уже раскланивался с Кариной на пороге домашнего кабинета Ивана Сергеевича.
– Кара, иди к себе! – сердито распорядился Суржиков. – Федька, кончай церемонии! Говори, что выяснил!
Иван Сергеевич нервно барабанил пальцами по столу. Федор опустился на стул, открыл портфель и достал из него пару листов, соединенных веселенькой розовой скрепочкой.
– Ну, что я выяснил? – Капустин нарочито сочувственно посмотрел на шефа и деловито зашуршал бумагами. – Вашу кредитную карточку использовали трижды. Два раза подоили банкомат у ворот: в двадцать три сорок восемь вчера, в пятницу, и в ноль часов три минуты в субботу, то есть уже сегодня. Оба раза сняли предельную «суточную» сумму – тысячу долларов. Поскольку первая штука баксов была снята до полуночи, а вторая – после, получается, что деньги взяли в разные дни, хотя на самом деле вор уложился всего в пятнадцать минут.
– Это и ежу понятно, ты мне скажи, как ему это удалось? – оборвал неторопливый отчет злой Суржиков.
– Элементарно: он знал пин-код! – пожал узкими плечами Федор. – Набрал правильный номер с первой же попытки!
– Невероятно! – простонал Суржиков, обессиленно откидываясь на спинку кресла. – У меня украли две тысячи долларов! С моей кредитки! Со счета в моем банке! Из моего банкомата!
– У вас украли больше, чем две тысячи долларов, – возразил Федор, втайне любуясь отчаянием шефа. – Я же сказал, что карточкой воспользовались трижды! Сегодня утром, в девять часов тринадцать минут с вашей кредитки было списано шесть тысяч девятьсот пятьдесят долларов в счет оплаты покупки, сделанной в ювелирном салоне «Принцесса».
– Ско-олько?! – просипел банкир.
– Шесть тысяч девятьсот пятьдесят долларов за гарнитур из бриллиантов с сапфирами! – с явным удовольствием повторил Капустин.
За дверью что-то шумно упало.
– Я опротестую эту операцию! – Суржиков громко стукнул по столу.
– И гарнитур в магазин вернете? – съязвил Федор. – Из бриллиантов с сапфирами?
Иван Сергеевич звучно скрипнул зубами, посмотрел в окно, еще раз мучительно скрипнул и, усилием воли удержав рвущиеся с губ ругательства, нарочито спокойно спросил:
– Откуда он мог знать мой пин-код?
– Возможно, вы оставили в доступном месте банковский конверт с пин-кодом, и его нашел кто-то из… домашних? – Федор осторожно кивнул на неплотно прикрытую дверь, за которой пряталась любопытная Карина.
– Ты меня за идиота держишь? – ощерился Иван Сергеевич. – Конверт лежит в сейфе!
– И секретный код вы никому не сообщали?
– Разумеется, нет!
– Значит, это какой-то фокус, – криво усмехнулся Капустин. – Вроде сеанса гипноза или чтения мыслей на расстоянии!
– Не скалься, Федька! – Суржиков снова заорал в голос. – Твое дело не хиханьки-хаханьки тут разводить, а фокусника этого сыскать и деньги мне вернуть!
– В милицию заявлять будете? – деловито спросил Капустин. – Или мне самому в ищейку играть?
– Самому, – отдышавшись, уже спокойнее сказал Иван Сергеевич. – Как тут заявлять? Самому себя на посмешище выставить? Ситуация-то донельзя идиотская, враги животики надорвут, друзья будут рыдать от смеха! Нет уж, ты у меня МВД, ФСБ и ФАПСИ в одном лице! Тряхни связями, вспомни милицейское прошлое и разберись с этим делом в лучшем виде. Главное – потихоньку, без лишнего шума!
– Ладно, – кивнул Федор. – Тогда давайте к делу.
До прихода на работу в банк он закончил юридический институт МВД и успел послужить оперуполномоченным в окружном управлении, так что навыки работы со свидетелями и на месте происшествия имел. Уже через полчаса обозначилась фигура подозреваемого, вернее, подозреваемой.
– Горничная, – медленно, словно смакуя это старомодное слово, молвил Федор, с интересом рассмотрев белый крахмальный фартук с плоеными оборками.
Отутюженная деталь обмундирования горничной висела на плечиках в бельевой комнате.
– Это чистый передник, на сменку, а замаранный она с собой унесла, – поспешила пояснить экономка Луиза Карловна, чрезвычайно испуганная допросом, который учинил ей Капустин. – Нина сама свою форму стирает, нашей прачке не отдает, потому что у нее аллергия на стиральные порошки. Дома-то она хозяйственным мылом…
– Я так понимаю, на выходе прислугу никто не обыскивает? – уточнил Федор.
Охранник Степа, сопровождающий следственную бригаду в составе Капустина, Суржикова и Карины, нахмурился, смекнув, что этот камень полетел в его огород.
– Вообще-то я смотрю, чтобы ничего не выносили! – сказал он.
– А фартук? – напомнил Федор.
– Так разрешили же фартук! – оправдывался охранник.
– Ха! – сказал Капустин.
– К черту фартук! – сердито сказал Суржиков. – Кредитку она могла и в рукаве спрятать, карточка-то маленькая!
– Ванечка, а ты сказал, что Нина уже несколько раз возвращала тебе твои карточки? – влезла в разговор Карина.
– М-м-м? – Капустин вопросительно пошевелил бровями.
– Ванечка все время карточки теряет! – посетовала она. – А Нина, когда делает уборку, их находит и в кабинет приносит, на стол кладет. Уже сколько раз так было!
– На этот раз не принесла, – буркнул Суржиков.
– И сама не пришла! – услужливо подсказала Карина. – А у нее сегодня рабочий день! Да, Луиза Карловна?
– Горничная приходит через день, – объяснила внимательно слушающему Федору экономка. – По четным числам она работает у нас, а по нечетным – в другом доме.
– Где? – быстро спросил Капустин.
– Там, дальше по улице, большой дом из красного кирпича с выступающими балконами и стеклянной крышей зимнего сада, – проявила похвальную осведомленность Луиза Карловна.
– Это где чемпион живет? – оживилась Карина.
– Какой чемпион? – не понял Иван Сергеевич.
– Чемпион Юга России по культуризму Анатолий Гаврилюк! – живо ответила та. – Он еще в рекламе гипермаркетов бытовой техники снимается, ты разве не помнишь? «Нам по плечу любой заказ! Скупайте технику у нас!»
– Ах да, – Суржиков, далеко не чемпионские плечи которого бесследно терялись под пиджаком сорок восьмого размера, сморщился, словно надкусил лимон.
– Отлично! – заключил энергичный и неунывающий Капустин. – Пойду-ка я поищу вашу горничную в доме культуриста. А вы, пожалуйста, не расходитесь, оставайтесь дома.
– Куда же мы без денег! – передернула точеными плечами Карина.
Суржиков тихо зарычал.
– Я вернусь, – пообещал Федор, уходя, но на пороге приостановился, щелкнул пальцами и сказал: – Да, еще одно, чуть не забыл! После обеда не спешите укладывать спать Эдика. Я должен разузнать у вашего сына, какой умник научил его расстрелять шариками с несмывающейся краской видеокамеру, которая следит за воротами и банкоматом!
