Глава 10
Выспаться не дали. Сначала мне почудилось, что кто-то бродит рядом с постелью, потом за стеной завозились неугомонные предки, потом кто-то топал, звенел посудой, раз за разом хлопала тяжелая дверь…
– Ох, как же вы все мне надоели! – простонала я, с трудом оторвав гудящую голову от подушки.
На это хамское заявление никто не ответил. Я спустила ноги на пол, чудом промахнулась мимо ощерившейся мышеловки, встала и потянулась.
За окном было утро, розовое, как помидоры, салат из которых мы ели позапрошлой ночью. Я вспомнила мясистые томаты, залитые душистым подсолнечным маслом, и рот наполнился слюной. Сочных спелых помидорчиков захотелось просто до смерти!
Я самый обычный человек. Более того, я слабая женщина! Сопротивляться своим желаниям я не умею, хотя иной раз честно пытаюсь – когда эти желания неисполнимы или идут вразрез с законом, моралью и нравственностью (бывает и такое!). Желание впиться зубами в розовый помидорный бочок было вполне невинным, и я не видела причин отказывать себе в такой малости. Почему бы мне не наведаться в огород? Может, зоркий оператор Саша высмотрел не все помидоры и на кустах еще остались аппетитные плоды?
Не откладывая дела в долгий ящик, я зябко закуталась в махровое покрывало, открыла дверь и, путаясь в полах своего одеяния, шагнула во двор, но на пороге запнулась о чьи-то крупноразмерные туфли и очень больно ушибла большой палец на правой ноге. После этого помидорчиков мне чудесным образом расхотелось, зато возникло горячее желание выяснить, какая зараза подбросила мне под дверь длинноносые башмаки Маленького Мука, и надавать затейнику по мягкому месту чем-нибудь тяжелым. Например, теми же башмаками.
Я нагнулась, подхватила с пола пару черных, как тараканы, кожаных башмаков и взвесила в руках. Да, вполне сойдут за орудие возмездия!
Я уже приготовилась огласить окрестности гневным криком со словами: «Какая зараза бросила тут свои лапти?!» – и метнуть упомянутую обувку на голос того, кто отзовется, но меня опередили. Из-под яблонь, где гигантской паутиной раскинулся гамак, послышалось невнятное, но отчетливо недовольное восклицание Зямы, в ответ на которое раздался бешеный крик Поля.
– Держи-хватай! – орал юноша.
Поскольку я уже успела схватить и теперь крепко держала в руках бесхозные башмаки, катапультироваться с крыльца в неизвестном направлении я не стала. Зато на Пашкины крики отреагировал кто-то другой. Ох, как бурно отреагировал!
Все случилось на моих глазах.
Сначала вспучилась и прорвалась палатка, притулившаяся к забору, как древесный гриб к дубовому пню. Оттуда на четвереньках полез Поль, которого мы уже начали по-свойски называть Пашкой, – лохматый, с бешеными глазами и широко раскрытым ртом, образующим подобие раструба пионерского горна. Из воронки несся такой крик – куда там всем трубам симфонического оркестра, вместе взятым!
Наверное, выброс из Пашкиного организма трубного вопля сопровождался мощной звуковой волной, потому что буквально в метре от ревуна произошел всплеск: снизу вверх, словно подброшенное пружиной, взлетело крупное тело, окрашенное под пингвина: белое брюхо, черный фрак. Вернее, не фрак, а целый плащ! Когда фигура в верхней точке своего полета широко раскинула крылья, стал виден алый шелковый подбой, поразительно точно гармонирующий с богатой цветовой гаммой рассвета.
– Мама! – вскрикнула мамуля, бессовестно перехватив у меня реплику.
– Бэтмен! – возразил Зяма.
Белобрюхий Бэтмен прыгнул на туалетный холм, и земля с треском разверзлась под его ногами. Обострившимся от волнения зрением я успела заметить, что эти ноги были босыми.
– Странно, – глупо пробормотала я, – а вот киношный Бэтмен всегда летал в ботинках!
Почему-то в тот момент меня больше всего заинтересовал именно этот казус. Зачем предполагаемый Бэтмен разулся? Сбросил обувь (я вновь ощутила тяжесть подобранных на пороге чужих башмаков!), как балласт? Чтобы легче леталось? Или из санитарно-гигиенических соображений, чтобы не наследить во дворе?
Естественный вопрос, какого черта босоногий летун вообще порхает на нашем огороде, почему-то вовсе не пришел мне в голову!
Туалетная могилка с готовностью приняла павшего Икара, с шорохом и бульканьем осыпались в разверзшуюся яму комья земли, и на один короткий миг стало оглушительно тихо. По-моему, даже птички заткнулись! Наверное, в ужасе закрылись крыльями. Пауза длилась одну секунду, но Зяма умудрился ляпнуть точно в нее:
– Вот дерьмо!
Это были золотые слова! Чего-чего, а дерьма в старой выгребной яме, в самом деле, было немало. Это стало очевидно, когда бескрылый летун в обвисшем плаще выкарабкался на твердую почву. Тишины уже как не бывало, черное вонючее чудище яростно, со всхлипами, материлось и при этом целенаправленно перло к пролому в заборе. Когда мерзкое создание пробегало мимо кухни, я вжалась в стенку и задержала дыхание. Амбре от него шло непередаваемое!
Скрипнула доска, вонючий Бэтмен выбрался за забор, матерные проклятья затихли в отдалении, и только тогда я снова начала дышать. Одновременно ожили все остальные.
– А что это было-то? – осторожно спросил Пашка, которого явление Бэтмена народу привело в чувство – он перестал реветь, как клаксон «КамАЗа», и перешел из четвероногого состояния в двуногое прямоходящее.
– Это был уличный сортир, – любезно пояснила я, думая, что Пашка спрашивает про яму.
– Нет, это? – Поль замахал руками, как лебедь в балете Чайковского.
– По-моему, это был Бэтмен! – повторил Зяма.
В его голосе звучало нервное веселье.
– А по-моему, это был ОН! – страшным голосом сказала мамуля. – Старый вампир! Черный Барин!
Булькнула вода – папуля нервно выплеснул на желтенькие астры мутную воду из стакана, а потом размашисто брякнул его себе под ноги. Стекло разбилось, а папуля гневно вскричал:
– Бася! Я не понял! Ты что же, вовсе не придумала этого своего Черного Барина? Выходит, у нас в семье на самом деле есть фамильный вампир столетнего возраста?!
– И мы нашли его в капусте! – Зяма разразился истерическим хохотом. – Обычно в капусте находят детей, но в нашем семействе все не как у людей, так что у нас в огороде сам собой нашелся пращур!
– И сам собой потерялся! – напомнила я, желая всех успокоить. – Вы разве не видели? Он удрал через дырку в заборе.
– Догоним? – пуще прежнего оживился братец.
– Ой, не надо его догонять! – попросила мамуля.
– Ой, если вы хотите кого-то ловить, поймайте лучше моих ящериц! – спохватился Пашка. – Они все разбежались, я как раз хотел об этом сказать, когда…
– Когда Черный Барин эффектно принял грязевую ванну! – закончил за него не на шутку развеселившийся Зяма.
– Кстати о яме! Надо ее поскорее зарыть, она ужасно смердит! – сморщив нос, сказала мамуля.
– А вот это правильная мысль, – согласился папуля. Увидев перед собой простую и понятную задачу, он мгновенно успокоился. – Бойцы! Вперед! В сарае есть лопаты.
Рассудив, что за бойцов в данной ситуации вполне сойдут бравые парни Зяма и Пашка, я тихо попятилась, толкнула спиной дверь и скрылась в кухне. В руках я по-прежнему держала пару мужских башмаков сорок третьего размера. Совершенно точно, это чужая обувь! У папули сорок четвертый номер, у Зямы сорок пятый, а Пашка носит нестандартную обувь, не простую, а ортопедическую.
Личность ночного гостя вызывала у меня все больший интерес. Как бы узнать, кто это был? Внутренний голос подсказывал мне, что визит лже-Бэтмена может находиться в прямой связи с делом об убийстве Нины Горчаковой.
– С чего ты это взял? – спросила я внутреннего из чистого упрямства. – Может, это был мой тайный поклонник – приходил полюбоваться, как я сплю, прелестная, точно ангел?
«Ангелы не храпят! – убежденно ответил голос. – А поклонники поют серенады под балконами и забрасывают предмет обожания букетами цветов, а не поношенными ботами! Говорю тебе, это от мафии приходили, не знаю только, от первой или от второй!»
– Напомни, пожалуйста, твой принцип нумерации преступных сообществ? – хмурясь, попросила я.
«Склеротичка! – обругал меня внутренний. – Первая мафия – это та, которая науськала Нину Горчакову стибрить баксы и ожерелье! Вторая – та, которую Горчакова обокрала! А первая ее убила! А может, не первая, а вторая или третья… На самом деле в данный момент даже неважно, кто ее убил и кого представлял ночной гость, потому что сейчас, я уверен, все мафии хотят одного: наложить лапу на деньги и драгоценности!»
– Очень хорошо их понимаю, – пробормотала я. – Я бы тоже не прочь наложить! Узнать бы только, где бриллианты!
«Не надо тебе этого знать, – сказал внутренний голос. – Меньше знаешь – дольше живешь! Забудь про бриллианты! Пусть мафия сама их ищет».
– А баксы? – напомнила я. – Как я могу забыть про баксы, если их прикарманила мамуля?
«А баксы надо мафии вернуть!» – постановил внутренний.
– Как вернуть? – вскричала я, нервно всплеснув чужими башмаками. – И которой именно мафии?
Внутренний голос высокомерно молчал. То ли счел, что сказал достаточно, то ли просто не знал, что ответить. Я сердито шваркнула об пол чужую обувку, опустилась на раскладушку и задумалась.
Положим, по поводу несчетного количества мафий, преследующих нас с мамулей, внутренний голос загнул. У страха глаза велики! Разве может кто-то знать, что мамуля опустошила валютную захоронку в «Москвиче»? Хотя, если за ней следили…
– Поступлю по примеру принца из сказки про Золушку! – решила я. – Я даже в лучшем положении, чем он, ведь у принца была одна хрустальная туфелька, а у меня целых два башмака!
«Будешь бегать с туфлями по деревне и примерять их всем встречным мужикам?» – ехидно спросил внутренний голос.
– Зачем же бегать с туфлями? Достаточно всего одной, я вижу, оба башмака одного размера, – невозмутимо отозвалась я. – И примерять я их буду не всем мужикам, а только босоногим. Не думаю, что в это время года многие сверкают голыми пятками.
Я пошарила в кухонных шкафчиках, нашла какую-то старушечью матерчатую сумку и запихнула в нее один из подметных башмаков. Потом сбросила свое махровое пончо и оделась как белый человек – в джинсы и шерстяной джемпер с капюшоном. Зашнуровала кроссовки, прихватила бабкину суму, потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнула из кухни и направилась прямиком к лазейке в заборе.
Интуиция вкупе с обонянием подсказывали мне: чтобы обнаружить следы ночного гостя, не надо быть Натаниэлем Бумпо, Следопытом и Соколиным Глазом! Глаза можно даже закрыть, достаточно носа: свежий след чужака, искупавшегося в хорошо выдержанном дерьме, издавал такой запах, что все навозные жуки в радиусе полукилометра должны были испытать приступ приятного возбуждения.
Сырая тропинка скользила под ногами. На первом же повороте меня занесло, и я едва не упала на гадкую кучку. Под деревом вонючей пирамидкой громоздился Зямин вампирский плащ, испачканный до такой степени, что и черный верх, и алая подкладка стали равномерного мерзко-бурого цвета.
– Нас посетил Бэтмен-стриптизер! – ухмыльнулась я. – Сначала он туфли сбросил, потом плащ, что будет дальше?
Дальше по ходу движения нашлись безобразно грязные брюки, а потом рубашка, некогда бывшая белой. Очевидно, на финишную прямую преследуемый вышел в одном исподнем.
Избавившись от грязной одежды, он уже не оставлял за собой таких заметных и ароматных следов, чем сильно затруднил мне задачу. Я продолжала двигаться по тропинке, уже не видя доказательств того, что наш ночной гость бежит впереди меня. В принципе он свободно мог свернуть в лес или перемахнуть через забор любого из тех домовладений, по задворкам которых тянулась тропинка. Впрочем, я, кажется, знала, куда он может направляться.
В чистом поле за дачным поселком пару лет назад один из имущих новоселов Буркова вырыл котлован, забетонировал его дно, откосы и устроил пруд, в котором прекрасно прижились сазаны. По выходным к зарыбленному пруду тянутся горожане с удочками. За удовольствие потягать из воды вполне приличных – с ладонь – сазанчиков рыболовы платят денежки. Доступ к клевому месту контролирует баба-сторожиха, она же обилечивает посетителей. Под раскидистой ивушкой с прикрепленным к стволу плакатом «Частная собственность, охраняется законом» специально построена дощатая будочка, очень похожая на наш дачный сортир. Свирепая усатая баба – воплощение закона, исправно охраняющего частную собственность, – восседает там по выходным с утра до вечера. В будни и по ночам закон имеет более добродушную морду сторожевой собаки Дуськи.
Я решила, что наш ночной гость движется к пруду, потому что это единственное в округе место, где можно экстренно принять водные процедуры, – конечно, если баба-сторожиха позволит. Но ведь не обязательно спрашивать у нее разрешения, можно бухнуться в воду с разбега, искупаться, а уже после, на берегу, чистым и мокрым принять от нее нахлобучку. Или просто убежать! Я лично поступила бы именно так.
Тропинка, ведущая к пруду, петляла между высоченными, в человеческий рост, кустами амброзии и сурепки. Радуясь, что у меня нет аллергии на пыльцу растений, я шагала по тропинке и прислушивалась – не раздастся ли в отдалении вопль сторожихи, разгневанной погружением в экологически чистые воды пруда грязного купальщика. Впрочем, грязь на нем тоже совершенно естественного происхождения, чистая органика.
Криков я не уловила, зато услышала шаги. Из-за очередного поворота вышла тетка в лыжной шапочке и теплой вязаной кофте поверх поношенного тренировочного костюма. Высоко подкатанные штанины открывали голые ноги, женщина спокойно и неторопливо вышагивала по глинистой тропе босиком.
Я остановилась и уставилась на голые ступни путницы. Размер ноги у нее был много меньше, чем сорок третий, иначе я непременно попыталась бы организовать примерку одинокого башмака из моей сумки. Почему я вообще решила, что в нашей выгребной яме купался мужчина? Это свободно могла быть дама, которая обулась в мужские туфли сугубо для конспирации!
«Тогда шерше ля фам!» – ехидно посоветовал мой внутренний голос.
Я цыкнула на него и подарила незнакомке мрачный взор.
– Здравствуйте! – ласково сказала невозмутимая женщина, проходя мимо.
– Здрасьте, – машинально ответила я, поднимая руку – не для приветствия, а чтобы озадаченно почесать в затылке.
Из-за поворота вышла целая группа босоногих людей – женщины, мужчины, дети и даже одна собака! Сырым осенним утром она единственная смотрелась без обуви естественно.
– Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! – разноголосо приветствовали меня утомительно вежливые голопятые граждане.
– И вам того же, – буркнула я.
Люди прошли мимо, я обернулась и проводила их внимательным взором. Все страннички – опять же, кроме собаки, – были в головных уборах. Утро было прохладное, но, на мой взгляд, не настолько, чтобы надевать шапки. Может, у босоногих граждан мокрые волосы? Может, они купались в пруду?
– А зачем они в нем купались? – я нахмурилась. – Чай, не лето! Мылись, что ли? А где запачкались?
Ответ напрашивался сам собой. В свете ЧП на нашей даче чья-то любовь к холодным купаниям и босоногим шествиям была крайне подозрительна. С другой стороны, в нашу выгребную яму нырнул всего один человек, а тут их с десяток, не меньше! Может, они принимают процедуры из солидарности? Или просто по очереди – одни в пруду купаются, другие в дерьме, а потом меняются местами? Или же это была какая-то массовая акция?
Воображение живо нарисовало эпическую картину наступления на спящий поселок толпы ненормальных товарищей. Вот они тихо разбредаются по дворам, находят себе каждый по клозету и в урочный час – на рассвете – разом бросаются в полные экскрементов отстойники. В дерьме каждый купается индивидуально, я бы сказала – интимно, а потом все сбегаются к пруду и уже там плещутся коллективно!
– Прямо какая-то новая религия получается – дерьмопоклонничество! – фыркнула я. – Непонятно только, что делает в этой секте собака. Порционно поставляет священную субстанцию для ритуалов?
Мысль была абсолютно бредовая, и я подошла к пруду с кривой ухмылкой на губах. Мне уже не казалось, что найти ночного гостя по методу принца из сказки «Золушка» будет легко.
И точно, у принца такого выбора не было! Купальщиков в пруду оказалось едва ли не больше, чем рыбы! В воде плескалось десятка два пловцов, все мокрые, раздетые и, я уверена, разутые!
– Разве это не рыболовный пруд? – недовольно спросила я у дюжей бабы, которая сидела в малогабаритной будке, как крупный пупс в тесной картонной коробке.
Усатая пупсиха без особого интереса покосилась на меня, сплюнула на пол подсолнечную шелуху и ответила:
– Рыболовный, рыболовный! Щас эти вылезут, тогда начну рыбаков запускать. Обожди немного, у этих время только до восьми.
– А кто это такие? – спросила я.
– Корпоративный клиент! – важно ответила баба.
Я посмотрела на нее с восхищением. Внешний вид бой-бабы не позволял предположить, что она знает и умеет использовать такие трудные слова.
– Ивановцы они, – продолжила пупсиха, польщенная моим вниманием. – Знаешь таких? Ученики Иванова.
– А кто такой Иванов? – спросила я.
Во взгляде, которым одарила меня толстая сторожиха, восхищения не было вовсе.
– Темнота! – презрительно сказала она. – Иванов – это был такой умнейший мужик!
– Ясно, что не баба! – не сдержалась я.
– Что, не слышала про «Детку» Иванова?
– А чем она известна, его детка? Она кто? – продолжала тупить я.
– Она книжка! – убедившись в моей беспросветной глупости, баба хамски покрутила пальцем у виска. – Называется «Детка»! В ней написано, как надо правильно жить, чтобы не болеть!
– Стойте, дайте я сама догадаюсь! Небось, надо ходить босиком и купаться поутру в открытых водоемах? – предположила я, порадовавшись, как точно выбрала слова.
Если вдуматься, под определение «открытый водоем» попадал не только пруд, но и выгребная яма. Похоже, купанье в дерьме и впрямь имело обрядовый характер!
– Надо же, угадала! Не совсем дура! – похвалила меня усатая баба. – А еще нужно с каждым встречным здороваться, есть простую пищу и никогда ни с кем не ругаться.
Тут сторожиха бросила орлиный взор на песчаную дорожку, по которой к пруду воровато подкрадывался сутулый дядька со спиннингом, и без паузы заорала:
– Куда прешь, придурок?! Глаза разуй, тут для зрячих написано: «Билетная касса»! Сначала деньги заплати, а потом уже удочку забрасывай, оглоед! Вот народ! Только халяву им подавай!
Дядька согнулся колесом и укатился в кусты, подальше от пруда, с таким рвением охраняемого горластой бабой. Встревоженные криком купальщики тоже заволновались и потянулись на берег, стуча зубами и обнимая руками зябнущие плечи.
– Здравствуйте! – вежливо отвечала я на приветствия. – Здравствуйте, здравствуйте, здрасьте, здра… Тьфу!
Мне захотелось ругаться, и я поняла, что не гожусь в кроткие ивановцы. Хотя вполне согласна есть простую пищу. Я, когда голодна, вообще согласна есть что угодно, и папуля – наш домашний кулинар-испытатель – беззастенчиво этим пользуется.
Тут мне вновь, уже в третий раз, привиделся чудесный помидорный салатик, и я решила: все, надо, наконец, позавтракать! А то что это за расследование – на голодный желудок! Натощак у меня мозги работают, как компьютер в экономном режиме – вполнакала.
Я повернулась спиной к многочисленным голоногим гражданам и пошла прочь от пруда – на сей раз не огородами, а по тропе, вливающейся в деревенскую улицу. Походя зашвырнула в кусты бесполезный башмак, а бабушкину тряпичную сумку аккуратно свернула и спрятала в карман: еще пригодится!
Мне пришло в голову, что неплохо бы заскочить по пути в поселковый магазин и прикупить для нашей большой компании какой-нибудь еды. Ночью, отправляясь спасать застрявшую в лесу мамулю, мы не подумали запастись провиантом, а на даче у нас тоже никаких продовольственных складов нет – я уже вчера проверяла. Нельзя же бесконечно объедать Поля и бессовестно разграблять консервный склад, созданный в лесу каким-то хозяйственным орнитологом, большое, кстати, ему спасибо! Надо иметь совесть!
«А еще надо иметь деньги! – напомнил мне неугомонный внутренний голос. – У тебя деньги-то на магазин есть? На какие шиши ты собралась затариваться провиантом?»
– Деньги? – я остановилась и обшарила карманы.
Денег не было, если не считать ими мятую десятку и жалкую кучку мелочи. Я тщательно пересчитала наличность: шестнадцать рублей, пятьдесят копеек. Хватит только на две буханки хлеба.
– Ничего, хлеб – тоже еда, – бодро сказала я.
«Простая пища, проще не бывает! – с готовностью подтвердил внутренний. – Мечта ивановца!»
– Между прочим, еще в Древнем Риме принято было считать, что людям жизненно нужны именно хлеб и зрелища! – напомнила я, легким спортивным бегом продолжив путь к магазину. – Вот я и принесу родным и знакомым самое насущное – хлеб!
«То, что надо! – весело согласился внутренний. – Тем более что в зрелищах родные и знакомые в последнее время не испытывают недостатка!»
Я хмыкнула и перешла с рыси на шаг – впереди по курсу уже показался приземистый домик магазина, украшенный необычной вывеской «Продукты и др.». «Др.» меня сейчас не интересовало, а продукты были представлены в первую очередь хлебобулочными изделиями. У магазина как раз стоял фургон хлебокомбината, и дядька в синем халате таскал деревянные поддоны с продукцией. В дверях застряла мясистая деваха в трещащем по всем швам белом халатике. Она с успехом заменяла собой шлагбаум, потому как почти полностью перегораживала проем могучей грудью и круглым животом. Когда дядька с очередным поддоном подходил к дверям, продавщица шариковой ручкой рисовала галочку в приемной ведомости, а потом с усилием втягивала свои выпуклости и позволяла грузчику протиснуться в освободившееся пространство.
Покупатели тем временем скапливались во дворе. Три разновозрастные тетки самого деревенского вида терпеливо дожидались завершения разгрузочных работ, лузгая семечки и коротая время за беседой. При моем появлении они замолчали. Сегодня я выглядела как горожанка, а отношения между старыми и новыми жителями поселка были непростыми и тяготели к вооруженному нейтралитету. Однако мне не хотелось играть в молчанку, я надеялась запросто поболтать с женщинами и узнать что-нибудь об интересующих меня людях: покойной Нине Горчаковой, семействе Поля. Для этого нужно было прикинуться «своей».
– Доброе утро! – вежливо сказала я, начиная игру. – Не подскажете, почем хлебушек? Хватит мне шестнадцать рублей на две буханки?
Тетки зашевелились.
– Ты вроде не наша, не местная, ты ж городская? Че ж у тебя денег на хлеб не хватает? – недоверчиво спросила баба в цветастом платке.
Невысоко оценив скорость, с которой продавщица принимала товар, она вытянула из кармана газетку, развернула ее, аккуратно расстелила на сырой лавочке и села.
– Я не местная, но и не совсем городская, – легко соврала я. – Я вообще-то из станицы приехала, в институт заочный поступила и думала в городе у родственников пожить, а они меня сюда, на дачу наладили.
– Хороши родственнички! – ехидно заметила баба в платке с изображением черной пантеры.
Платок деревенская модница повязала низко, над бровями, и желтый глаз Багиры пришелся точно на середину теткиного лба. Это производило странное, почти мистическое впечатление.
– Они хорошие! – охотно согласилась я, прикидываясь незлобивой дурочкой. – Помогли мне тут работу найти, чтобы было на что хлебушка купить. Вчера горничной взяли в богатый дом.
– Это куда же? – как я и надеялась, заволновались тетки. – Уж не на Нинкино ли место?
– Точно, точно! – улыбаясь, закивала я. – До меня там и вправду какая-то Нина работала! Только я ее не видела, познакомиться не успела.
– И уже не увидишь, – мрачно сказала бабулька в плешивом салопе, сшитом в незапамятные времена из мелких фрагментов каких-то гладкошерстных животных. Судя по всему, из кротов, погибших под артобстрелом на полях Второй мировой войны. – Убили Нинку!
– Как убили?! За что убили?! – ахнула я.
– Да уж, наверное, не за то, что плохо убиралась! – сказала ехидная тетка в платке. – Не иначе, мужику глазки строила, а хозяйка в том доме норовистая, могла и прибить!
Я внимательно посмотрела на нее и вспомнила, что восточные философии приписывают третьему глазу сверхъестественные способности. Может, трехглазая тетка дело говорит? Версия была интересная, гневливая Надин и на меня произвела впечатление дамы, способной убить маникюршу за криво обрезанный ноготь.
– А убиралась Нинка как раз хорошо, она девка аккуратная была, – вступилась за покойницу бабка в облезлых кротах. – Всегда чистая, опрятная, по виду и не скажешь, что уборщица.
– И худая! – завистливо сказала от двери мясистая продавщица. – А ведь жрала не меньше моего! Всякий день набирала полную сумку продуктов, да все калорийное: сыр, колбаса, масло, сметана, полуфабрикаты всякие и обязательно шоколадка или пирожное! Каждый божий день шоколадка! Да если б я по батончику в день съедала, что бы со мной было, страшно подумать!
Я критично осмотрела страдающую деваху. Глядя на ее могучие выпуклости, можно было подумать, что она съедает по целому шоколадному торту на завтрак, обед и ужин.
– Я только борщ ем! – поймав мой взгляд, поспешила заявить продавщица.
– Трехлитровую кастрюлю за один присест, с булкой хлеба вприкуску! – прыснула вредная трехглазая тетка.
– У Нинки хороший обмен веществ был, – сплюнув подсолнечную шелуху, авторитетно сказала дотоле молчавшая третья баба.
Она внимательно слушала нашу беседу, но до сих пор не участвовала в ней, потому что рот был занят семечками.
– А что толку? Ну, красивая была, ну, здоровая! А померла в молодые годы! – нелогично заявила бабка в кротах, явно гордясь, что сама она молодые годы далеко пережила.
– Так ее ж убили! – напомнила продавщица, видимо, обидевшись за всех молодых, здоровых и красивых.
– Кто же ее убил? – ввинтила нужную реплику я.
– Да мало ли кто? – Трехглазая тетка потерла чакру и словно прозрела: – Народу чужого в деревне полно, и такие ж есть морды зверовидные – и-и-и! Взять хотя бы охранника у банкирского дома – это же чудище лесное, а не человек! Голова кастрюлей, подбородок кирпичом, руки, как у гориллы! Да такому кого-нибудь прибить – раз плюнуть!
– Точно! – убежденно кивнула бабка в плешивой шубе. – Вот, слушайте. Надумала я давеча сходить к этому самому банкирскому дому за газировкой – очень уж после соленого сала пить захотелось. Пришла я с баллоном, а этот самый охранник ка-ак налетел на меня! Топай, говорит, старая, отседова, это тебе не водопойный автомат, а банкомет! Ну, я и потопала от греха подальше. Думаю – не ровен час, этот самый банкомет мою же банку и метнет в меня, трехлитровую-то! Зашибет ведь насмерть!
– Это самое… Так Нинку, что ли, банкой убили? – всерьез заинтересовалась баба с семечками. – То-то Морозова болтала, что у покойницы вся голова была разбитая!
Я очумело переводила взгляд с одной деревенской сказочницы на другую. Чего только не удумают скучающие бабы! Это ж надо – банкомет, который наповал убивает мучимых жаждой женщин стеклотарой! Надо мамуле посоветовать сходить в народ, темные бурковские массы ей кучу новых кошмарных сюжетов подбросят.
– Можно заходить! – крикнула с порога продавщица. – Кому штучный товар, давайте вперед.
– Мне не штучный, мне развесной крупы надо, – недовольно проворчала хозяйка древних кротов.
– А мне пять кило сахара. Иди, девка, первой, – подтолкнула меня трехглазая тетка. – Тебе же вроде только хлеба надо?
– Только хлеба, – подтвердила я, проходя в магазин.
Все равно беседа с бабками-тетками получилась бестолковая, ничего полезного я от глупых женщин не узнала. Только то, что Нина Горчакова отличалась хорошим аппетитом, но при этом не толстела. Мне-то что с того? Я тоже ем за троих, не особенно изменяясь в объемах!
С двумя теплыми хлебными буханками под мышками я вышла из сельпо и двинулась к нашей даче, но на полпути присела передохнуть на лавочку в укромной нише у дома Ситниковых. По неистребимой детской привычке откусила уголок теплого хлебного кирпича, пожевала и вдруг услышала над головой гневный крик Надин:
– Что ты себе позволяешь?!
Я виновато глянула на надкушенный батон и перевернула его так, чтобы не было видно произведенного разрушения. Потом я сообразила, что крикливая мачеха Поля меня не видит и орет на кого-то другого.
– Извини, – сказал этот «кто-то другой». – Я, типа, беспокоюсь.
– Ты беспокоишься о пропавшем мальчишке? С чего бы это? – недоверчиво и подозрительно спросила Надин.
Я тоже с интересом ждала ответа на этот вопрос. В самом деле, с чего бы ненормально мускулистому двойнику Делона беспокоиться о Поле? Он не произвел на меня впечатления человека, способного нежно привязаться к беспомощному созданию!
– Так я о тебе беспокоюсь! – объяснил Анатоль. – Что люди скажут, если узнают, что пацан сбежал из дома? Скажут, мачеха довела!
– Надо немедленно найти поганца! – Надин направила свой гнев на другой объект.
Я порадовалась, что Поль сейчас не дома, а у нас на даче. Там на него никто не наорет и не станет обзывать поганцем. Хотя папуля, наверное, был прав, когда собирался поговорить с мачехой Поля и добиться, чтобы она разрешила мальчику у нас погостить. Так было бы лучше для всех. Надо напомнить, чтобы он позвонил Надин.
Я уже встала с лавочки и собиралась продолжить путь, когда вновь услышала громкие голоса – на этот раз не в комнате с балконом, а за стеной, во дворе.
– Не может быть, чтобы вы все ничего не знали и не видели! Полный дом дармоедов, и все слепые и глухие?! – кричала Надин.
Верная своему обыкновению, она орала на прислугу.
– Я вчера вечером кусты подстригал, – робко сказал надтреснутый старческий голос.
«Садовник», – подумала я. Выходит, он вовсе не немой, как решила мамуля.
– Мальчик гулял во дворе, – продолжал тот. – Я видел, как он перебегал теннисный корт.
– С ракеткой? – быстро и грозно спросил Анатоль.
– Нет, не с ракеткой! – Испуганный садовник понизил голос, и я с трудом разобрала последние слова: – С рюкзаком.
– Идиот! – взревела Надин. – В теннис не играют с рюкзаками! Мальчишка бежал к забору, а ты не понял!
– Спокойно, детка! – рявкнул Анатоль таким тоном, каким уместнее было бы сказать: «Заткнись, дура!»
Это помогло, дура-детка заткнулась, все остальные тоже. То есть, может быть, разговор и имел продолжение, но он велся на пониженных тонах, и до меня уже не доносилось ни звука.
– Скандал в благородном семействе! – не без злорадства пробормотала я, удаляясь от барского дома.
Я прошагала по деревенской улице до конца, зашла в приветственно скрипнувшую калитку и с заискивающей улыбкой пропела:
– Ку-ку, а вот и я!
– Ты тоже ку-ку? – уточнил мрачный Зяма, поигрывая лопатой вблизи по-прежнему разворошенного туалетного холма. – Вот и я тоже на грани помешательства!
– Что-нибудь случилось? – встревожилась я. – Я имею в виду: случилось еще что-нибудь?
– Смеловский звонил. Дико извинялся! – с сарказмом сказал Зяма. – У наших великих телевизионщиков случился аппаратный сбой, что-то с камерой стряслось, так что сцену с восстанием Черного Барина надо переснимать. Максим и Саша приедут после обеда.
– А у нас уже нет вампирского плаща! – расстроилась я.
– А у нас много чего нет! Вампирский плащик – тю-тю, могильный холмик порушен, да еще по прогнозу ночью будет дождь, так что и полной луны мы сегодня скорее всего не дождемся, – с горечью сказал Зяма.
– Что ж вы не закопали яму-то? – осторожно спросила я, справедливо опасаясь, что в ответ на этот вопрос братишка снова обругает меня саботажницей-уклонисткой и, может быть, даже метнет свой шанцевый инструмент.
– Кто это – вы? – он проявил невиданную кротость и не попытался меня покалечить, ограничился упрекающим взглядом.
– А где все? – спросила я, озираясь.
Двор был пуст, один Зяма торчал в огороде, как подсолнух.
– Мамуля в доме, взяла ноутбук и пишет очередную страшилку. Последние приключения ее очень вдохновили! Пашка шныряет в лопухах, охотится на ящериц, достойных участвовать в брачных играх динозавров. А папуля в город подался.
– На заработки? – не удержалась я.
– Нет, за машиной, – унылый Зяма был непробиваем для насмешек. – Пока тебя не было, звонил Плошкин, сказал, что наш «Форд» увезли одним рейсом с лесным «Москвичом», чтобы не бросать машину на ночном шоссе без присмотра. Папа вызвал такси и поехал забирать нашу старую лошадку.
Зяма пригорюнился, только что слезу не пустил. Я не поняла, что именно повергло братца в мировую скорбь. Решила, что у него сезонная депрессия, обострившаяся по причине недоедания, и заботливо предложила:
– Хочешь хлебушка? Еще теплый.
– Ничего я не хочу! – капризно, как Трубадурочка из мультика про бременских музыкантов, заявил Зяма.
После чего выдернул у меня из-под мышки помятую буханку и отломил от нее немалый кус.
– Пойду, угощу мамулю! – сказала я, убирая за спину вторую булку.
– Му-му, му-му! – невнятно, сквозь набитый рот, напутствовал меня братец.
Мамуля с ногами сидела на кровати и быстро стучала по клавишам ноутбука. На хлопок входной двери она обернулась, скользнула по мне затуманенным взором, спросила:
– Ты где была? – и отвернулась, не дожидаясь ответа.
– Если тебе не очень интересно, я не буду рассказывать! – обиделась я.
Мамуля перестала стучать и снова обернулась:
– Если тебе есть что рассказать, я готова послушать!
Я сбросила кроссовки, тоже залезла на кровать, уселась перед мамулей, скрестив ноги, и сказала:
– Та черная страхолюдина, которая разрушила наш сортирный саркофаг, забыла на крыльце свою обувь. Я взяла один башмак и побежала ее догонять. Думала, встречу кого-нибудь босоногого, для контроля заставлю примерить туфлю и, если размерчик подойдет, буду считать, что нашла вторженца. Ничего не вышло, страхолюдина от меня ускользнула. Прямо как в шахматах – черные начинают и выигрывают!
– Ты не нашла никого босоногого? – предположила мамуля.
– Как раз наоборот, целую толпу голопятых! Все самым подозрительным образом купались в пруду. Бабка-сторожиха сказала, что это ивановцы.
– Из Иванова приехали? – удивилась мамуля. – Неужто местный пруд такая достопримечательность? Или он славен какими-нибудь чудодейственными водами?
– Он славен только сазанами, и то лишь в ближних пределах, – ответила я. – Эти ивановцы не жители города Иваново, а сторонники учения Иванова. Говорят, в высшей степени мирный народ. Хотят всего-навсего мира во всем мире, счастья для всех и здоровья для себя лично. Едят простую пищу, принимают водные процедуры на открытом воздухе, ходят босиком и здороваются со всеми встречными-поперечными.
– А в карты не играют? – сморщив лоб, спросила мамуля.
– Не знаю, – удивилась неожиданному вопросу я. – А при чем тут карты?
– Я подумала, может быть, они играли в карты на купанье в сортире? Наше босоногое чудище проигралось и вынуждено было принять грязевую ванну, – объяснила мамуля. – Ты же знаешь, карточный долг – дело святое!
– Да-да, я помню, как ты в марте месяце нагишом купалась в городском фонтане! – ехидно припомнила я.
– Проигралась в покер, – кивнула мамуля, улыбнувшись своим давним воспоминаниям. – Только как ты можешь это помнить? Тебе тогда года три было, не больше!
– Да я помню себя с двух лет! Ведь мне было два, когда я упала с высокого стульчика и рассекла подбородок? Век не забуду! – я содрогнулась, показывая, как свежи мои воспоминания двадцатисемилетней давности.
– Не будем углубляться в историю, – сказала мамуля. – Вернемся к черному человеку, он же босоногая страхолюдина и купальщик в дерьме. Как ты думаешь, зачем он приходил? Чего ему было нужно?
– Я думаю, ему были нужны доллары.
Мамуля непроизвольно схватилась за карман.
– Да-да, эти самые две тысячи баксов, – подтвердила я. – Думаю, чем скорее мы вернем их хозяину, тем лучше будет для всех.
– Но мы же не знаем, кто их хозяин! – напомнила она. – И не можем просто вернуть деньги в автомобильный тайник, потому что не можем вернуть сам автомобиль!
– Вы что, уже все знаете? – с порога спросил Зяма.
Он был так мрачен, что тоже мог называться черным человеком.
Мы с мамулей подпрыгнули сидя.
– О чем? – слабым голосом спросила мамуля.
– Об автомобиле?
Я догадалась, что Зяма услышал последние слова нашего разговора, но мне было непонятно, о чем говорит он сам.
– Только что мне звонил папа. – Братец прошел к кровати и бухнулся на свободную площадь. – У меня для вас две новости, одна плохая, а другая еще хуже.
– Давай сначала просто плохую, – поежившись, попросила мамуля.
– Я вынужден вас покинуть, и вы останетесь тут без транспорта, связи и запасов еды.
– Это мы как-нибудь переживем, – решила я. – А что еще хуже?
Зяма издал долгий стон и в сердцах врезал кулаком по пуховой подушке:
– У нас украли машину!
– Какую машину? – переспросила мамуля.
– Нашу единственную машину! Семейный «Форд»!
– Чем дальше в лес, тем больше дров! – как обычно, в минуту душевного волнения мамуля заговорила крылатыми фразами.
– И тем меньше автомобилей! – мрачно пробормотала я.
