Глава 19

Я не просто влипла. Теперь, когда я постигла способ передачи этих неприятностей, на мне лежала большая ответственность.

Выразить не могу, как неприятно осознавать, что ты заразна. И зараза какая-то странная, непонятная и науке неведомая. А я очень осознавала, как говорит Маруся, прямо вся осознавала, что могу еще кого-нибудь заразить. Поскольку делать мне этого не хотелось — брать на себя такой грех, — я решила молчать и никому о своих бедах не рассказывать, что бы со мной ни случилось.

«Штука эта абсолютно безобидная, — успокаивала я себя, — подумаешь, кто-то прострелит мою шляпку, раз — и все, я даже не почувствую. Шляпку жалко, конечно, но если вспомнить про голову… Тут и речи нет, пускай стреляют, лишь бы не промазали. Вот Марусе повезло, она даже головой не рисковала, а все потому, что не носит шляпок. А кто заставляет меня их носить?»

Когда со шляпкой я нашла решение, встал вопрос о стреле.

«А что стрела? — подумала я. — Маньяк этот, видимо, парень меткий, раз так точно промахивается. Он уже неплохо зарекомендовал себя, так почему я должна ему не доверять? Со всеми же он промахивался, значит, промахнется и со мной, точнее в меня, ну, в смысле, в меня не попадет. А что касается картины, тут и вовсе нет никакого риска. Картина упадет, и я человек свободный — буду жить-поживать и ни о чем не волноваться. И вообще, если все это происходит без жертв, то и сейчас волноваться не стоит. Не стоит и дальше передавать эту заразу, поэтому буду молчать. Кто знает, может, все и закончится на мне, может, на мне все и прекратится, раз я буду молчать и никому не передам эту заразу».

С помощью такого тренинга я окончательно успокоила себя, но все же предприняла кое-какие меры безопасности. На всякий случай сняла со стены свой огромный портрет и спрятала его подальше, а чтобы не разочаровывать маньяка, повесила в зале на стене малюсенькую картинку, ее падение уж точно не принесет никакого вреда ни Саньке, ни паркету.

Однако не понравилось это почему-то нашей бабе Рае. Тут же пристала с вопросами «куда уперли картину» да «куда уперли картину». В конце концов мне это надоело.

— Баба Рая, — сказала я, — что такое? Не вы ли возмущались, глядя на мой портрет, и призывали меня к скромности? Сами же говорили, что у меня мания величия, вот я и решила сделать вам приятное — сняла портрет.

— Если так, тады ладно, — махнула рукой баба Рая. — Тады повесь туда мой.

Только отвязалась баба Рая, начал удивляться Евгений:

— Зачем убрала свой портрет?

— Баба Рая меня застыдила, вот и убрала, — сказала я, понимая, что аргумент не слишком убедительный.

— Нашла кого слушать, — возмутился Евгений. — Ты там очень красивая, хоть и на себя не похожа. Повесь себя обратно, или я сам повешу тебя.

«Точно, — думаю, — повесит, если не переубедить его вовремя».

— Женя, у Маруси упала картина?

— Ну, упала, так и что?

— А то, что могла упасть и на голову.

— Я повешу тебя на такой канат, что не упадешь, — успокоил меня Евгений.

«Ой-ей-ей, — подумала я, — только этого не хватало. И картину жалко (все же я там действительно красавица), и ту голову, на которую она может упасть».

И я придумала новую версию.

— Отдала на реставрацию, — сказала я Евгению. — Рамка треснула, бронза местами слетела, и полотно кое-где подновить не мешает.

И Евгений успокоился.

После этого я собрала все свои шляпки и отвезла их к Тамаре.

— Пускай пока поживут у тебя, — сказала я.

— Зачем? — удивилась она.

Я прибегла к хитрости.

— Те, что понравились, можешь носить, пока шляпки у тебя жить будут, тебе же понравилась шоколадная фетровая с широкими полями, — напомнила я, после чего у Тамары все вопросы отпали.

Она была влюблена в эту шляпу странной любовью и даже несколько раз просила ее у меня для каких-то особо важных случаев. Я не жадная, давала поносить, раз уж Тамарка вбила себе в голову, что в этой шляпе она выглядит на десять лет моложе.

«Ну что ж, — подумала я, — картина снята, шляпки пристроены, посмотрим, что дальше будет».

А дальше не было ничего.

День живу, два живу, три — ничего. Четвертый день, пятый проходит — никаких покушений.

И вдруг звонит Тамарка и причитает:

— Мама, я не виновата.

— Что случилось? — испугалась я, уже почуяв, что дело в шляпке.

Тамарка горестно мне сообщает:

— Сегодня хотела, Мама, твою шляпку надеть, ну ту, зеленую, как моя тоска. Вытащила из коробки, глядь, а в ней дыра.

Я сразу же подумала: «Началось, и у Тамарки мою шляпку достали».

Однако вида подавать не собиралась, помня о заразе.

— Ну и фиг с ней, — безразлично ответила я, стараясь увести Тамарку от этой скользкой темы, чтобы случайно ее не заразить. — Дырка и дырка, может, моль проела.

— Мама, ты невозможная! — возмутилась Тамарка. — Какая моль?! Шляпа новая!

— Не такая уж и новая. Больше месяца прошло, как купила. Современная моль за это время и всю шляпу могла бы сгрызть. Что такое, собственно, дырка? Это для нее просто тьфу.

— Мама, ты что, за дуру меня держишь? — обиделась Тамарка. — Сейчас же говори, что там у тебя?

Стрела еще не прилетала?

— При чем здесь стрела?

— Мама, ты невозможная! Хватит прикидываться. Я все знаю.

— Кто рассказал тебе? — изумилась я.

— С ходу могу назвать человек десять. В нашем кругу все только об этом и говорят. В общем, так, Мама, раз пришла твоя очередь, ты держись, не нервничай, я с тобой. Можешь целиком рассчитывать на меня.

— Да почему я должна на тебя рассчитывать? — спросила я, в душе давая себе клятвы любой ценой отделаться от Тамарки для ее же блага.

— Потому что я лучшая твоя подруга и без меня тебе никуда. Жди, Мама, еду, потому что скоро прилетит стрела.

Я хотела сказать Тамарке, что она «обрадовала» меня, но не успела — Тамарка бросила трубку.

— Едет, — безрадостно прошептала я.

— Их-то едить? — забеспокоилась баба Рая, обнаглевшая в своем любопытстве окончательно.

— Баба Рая, — закричала я. — Вы скоро от трубки меня отпихивать будете, чтобы ухо свое к ней приложить.

— Дак хто едить? — презрительно игнорируя мое эмоциональное замечание, повторила вопрос баба Рая. — Едить-то хто?

— Тамарка едить! — гаркнула я, и с бабой Раей приключилась радость.

В отличие от Маруси Тамарка была ее кумиром. Все в Тамарке любила баба Рая, даже пьянство, которое органически не терпела в Марусе.

— И пусть пьеть, — говорила баба Рая, когда я указывала ей на эту несправедливость, — ей по должности положено. Она жа ж, должна сделку каждую обмыть, чтобы с богом сладилось дело, и партнеров опять жа ж умаслить должна, и к чиновникам подкатиться, потому как Тамарка не буфетчица там какая жа ж, а цельный президент компании. Тамарка жа пьеть культурно.

Здесь я возразить ничего не могла — Тамарка действительно пила культурно, хоть и много. Приятно было одно: это редко происходило в моем доме.

Пока я размышляла над тем, что будет теперь с Тамаркой и заразится ли она, пришел с работы Евгений, чмокнул меня в щеку и крикнул:

— Баба Рая, жрать хочу!

— Мне ж некогда ж, — заявила с кухни баба Рая. — Я жа ж занята.

Евгений удивился.

— А чем занята? — почему-то спросил он у меня, хотя имел возможность поинтересоваться прямо у бабы Раи.

— Ужин торжественный Тамарке готовит, — сообщила я.

— Ой, е-мое, — подивился Евгений и отправился на кухню, хватать куски из-под рук бабы Раи.

Имея аппетит, который уступал только Марусиному, Евгений был большой любитель крутиться на кухне и втихарцах подъедать самые важные продукты.

Так, Евгению ничего не стоило слопать крем перед непосредственным нанесением его на торт. Крем, конечно же, обычно оказывался очень сложным, и на его приготовление требовалось как минимум два часа, а гости ожидались с минуты на минуту. Можно представить, как возмущалась такими поступками Евгения баба Рая.

Вот и в этот раз он, несмотря на то, что только зашел, уже успел съесть что-то чрезвычайно важное.

Баба Рая аж зашлась от крика, это и помешало ей услышать звонок Тамарки. Я сама ей открыла и прошептала:

— Проходи.

Тамарка на цыпочках прошла и, резко понижая голос, спросила:

— А почему шепотом?

— Чтобы баба Рая не услышала, — пояснила я. — Она уже тебе жутко рада и готовит ужин.

— Ах она моя рыбочка, — умилилась Тамарка, которая обожала бабу Раю уже за одно то, что баба Рая ненавидела Марусю.

— Пойдем в гостиную, — сказала я, — пока нас не застукали. Ведь не дадут поговорить.

В гостиной мы уселись на диван. Тамарка раскрыла сумочку и достала из нее небрежно свернутую шляпку, шляпку, которую сворачивать не рекомендовалось ни при каких обстоятельствах, ту самую шляпку, которую я и в коробку-то укладывала не дыша.

— Вот, Мама, полюбуйся, — трагически воскликнула она, расправляя шляпку и стряхивая с нее крупицы табака и шелуху от семечек.

Я взяла шляпку, с кислым видом покрутила ее в руках и вернула Тамарке.

— Пускай пока поживет у тебя, — сказала я, стоически ставя на шляпке крест.

Тамарка скомкала шляпку, запихнула ее обратно в сумку, сделала мне страшные глаза и спросила:

— Мама, что это такое?

— Еще не знаю сама, — ответила я.

— Хохма не хохма, — продолжила Тамарка, — прикол не прикол, но руки кому-то поотбивать надо бы.

Ума не приложу, кому это выгодно. Юлька сказала, что это маньяк.

— Вполне возможно, — согласилась я.

— Если маньяк, то не так уж покушения и безопасны, как вы все настроились. Маньяк — он существо непредсказуемое. Побалуется-побалуется, да и пришьет кого-нибудь ради прикола. Зря вы к этому так легкомысленно относитесь.

— Почему мы? А ты? У тебя, моя птичка, есть все возможности отнестись к этому нелегкомысленно, — саркастически заметила я. — Покажи нам пример.

Тамарка опешила:

— Мама, а я здесь при чем?

— Нет, ну как я упиралась! — закричала я. — Как не хотела с тобой разговаривать об этом! Нет же, ты, неугомонная, сама на неприятности полезла.

— Да куда я полезла-то? — рассердилась Тамарка. — Говори ясней.

— Куда уж ясней. Сама же утверждала, что все только и говорят об этом, так разве не сказали тебе, что это заразно? Вот Юлька, к примеру, она разве тебе не сказала?

— Говорила что-то…

— Говорила, — передразнила я Тамарку. — Зачем ты пришла? Не хочу я разговаривать с тобой об этом. Если промолчу, кто знает, может, еще и пронесет, не заразишься.

— Думаешь, я могу заразиться от тебя? — с большим сомнением спросила Тамарка.

— Не думаю, я уверена.

— Да ну, чепуха, — отмахнулась она.

Я воздела руки к потолку и, забыв про бабу Раю, завопила:

— И еще она говорит о легкомыслии! Не чепуха! Ты заразилась!

Слава богу, баба Рая меня не услышала, уж слишком она была занята борьбой с Евгением. Ее лай доносился из кухни.

А Тамарка после моего сообщения призадумалась.

Думала сосредоточенно и долго, рассеянно блуждая взглядом по комнате и время от времени выдавая комментарии, не относящиеся к предмету ее углубленных раздумий.

— Коврик, что ли, новый купила? — бросила она вопрос, уронив взгляд на коврик, лет десять уже лежащий у дивана.

— Какой новый, сто лет в обед, — удивилась я.

— Раньше его не замечала, — буркнула Тамарка, не выходя из глубокой мысли.

Я напряженно ждала, чем закончится ее анализ. Тамарка же, упершись взглядом в потолок, по ходу мысли равнодушно отметила:

— Хорошая люстра, жалею, что и себе не купила.

Была ты, Мама, права, брать надо было.

— Я всегда права, — радуясь открывшейся возможности, вставила я.

Но Тамарка уже далека была от люстры. Она уже шарила взглядом по старинной горке, оставшейся мне в наследство от бабушки.

— Горку продавать не решилась? — бегло спросила она.

— Бог с тобой, — испуганно отшатнулась я. — Это же память о бабуле!

— Решишься — я куплю, — невзирая на мою реакцию, рассеянно проинформировала Тамарка.

— Ты о чем говоришь? — рассердилась я. — О том ли у нас речь?

— Я не говорю, я думаю, — пояснила Тамарка.

— Вижу, что думаешь, — мысли скачут, как блохи по шерсти. Неужели не можешь сосредоточиться на чем-то одном? И как только ведешь дела своей компании с такой организацией ума? — подивилась я.

— Хорошо веду, — заверила Тамарка, перепрыгивая взглядом на дверь.

Я с сомнением покачала головой, а Тамарка вдруг изменилась в лице и как закричит:

— Слушай, Мама, а что это там торчит из дверного косяка?

Я оглянулась и увидела стрелу, ту стрелу, которую сначала пожевала Роза, а потом я по очереди находила то у Тоси, то у Ларисы, то у Маруси.

— Так, Мама, что там торчит? — Голос Тамарки был предельно раздражен, думаю, как и она сама.

— Стрела, — промямлила я.