Глава 20

По дороге на встречу с журналистом Владимиром Коэном я соединился с Норой и коротко отчитался перед хозяйкой.

– Поняла, – спокойно ответила Элеонора. – Надеюсь, ты записал рассказ Лиры на диктофон?

– Никогда не забываю включить аппарат, – обиделся я.

– Ну и славно, – одобрила Нора, – теперь по плану у нас Руфь Соломоновна Гиллер, построй с ней беседу, опираясь на факты, полученные от Лиры. Поинтересуйся, так уж ли провинциален был Андрей? Если парень провел много лет в Питере, то это один человек, коли прибыл из крохотного городка – другой. Опытная актриса должна заметить акцент, говорок.

– Ясно, только можно мне пообедать?

– Нет проблем, – милостиво разрешила Нора.

Получив «добро», я повеселел и к ресторану «Монс» подкатил в хорошем настроении.

– Здравствуйте, Иван Павлович, – учтиво поклонился метрдотель, завидев меня на пороге, – давненько не заглядывали.

– Добрый день, Гриша, – отозвался я, – к сожалению, я пока не заработал на ежедневное посещение «Монса».

– А вас ждут, – сменил тему Григорий, – самый дальний столик, около красного торшера.

Я кивнул, пересек зал, увидел тощего парня с сальными, то ли давно не мытыми, то ли слишком сильно намазанными гелем волосами и сказал:

– Вы, очевидно, Владимир?

Юноша отложил вилку.

– Иван? Я здесь заказал немного, очень есть хочется, надеюсь, вы не против?

– Конечно, нет, – стараясь быть приветливым, ответил я, оглядывая стол.

Тарелка с устрицами, черная икра, хрустящие тосты, крабовый салат и фужер с темно-коричневым напитком, по цвету явно дорогой, элитный коньяк. Да, «легкий перекус» с журналистом обойдется мне в кругленькую сумму.

– Ну, ты готов стать звездой? – усмехнулся Коэн, щедро намазывая икру на кусок хлеба.

– Не совсем.

– Не бзди! Слава всякому приятна.

– Боюсь, мой босс будет недоволен, в нашей фирме не поощряются контакты с прессой, – сразу взял я быка за рога.

– Твой начальник идиот!

– Вовсе нет.

– Ему пиар не нужен?

– Полагаю, он великолепно обходится без него.

– Чушь, – заявил Владимир и начал заталкивать в рот крабовый салат, – люди офигенные бабки тратят на рекламу, а тут задарма срослось! Неужто он не сечет фишку! Жесть! Эй, официант, неси горячее!

Меня уколола жадность. Он еще и второе заказал! Неужели в тощего мужика влезет такое количество еды? Куда она поместится?

– Давай сначала, – расплылся в гадкой улыбке Владимир, – про метеорит. Ты пек торт! Голубой?

– Бисквит? – поразился я. – Нет, светло-коричневый.

– О тебе идет речь, – захихикал Коэн, – ты голубой?

– В каком смысле?

– Вау! В прямом! Ты пидарас?

– Я? Нет, я мужчина традиционной ориентации, но при чем тут мои сексуальные наклонности?

– Торт меня смутил, – пояснил Владимир, вгрызаясь в принесенный официантом кусок мяса, – нас редактор строго предупредил: хорош про пидоров писать, надоели. А че поделать, если они везде пролезли, плюнь – и попадешь в голубого. Нормальный мужик не станет сладкое готовить, поэтому я и напрягся. Ну, будет баллоны гонять, говори по сути, я обработаю литературно твои корявые речи – и на полосу.

Я вдруг вспомнил где-то услышанный анекдот. «Вовочка, – с гневом восклицает учительница, – что за ерунду ты написал в сочинении: Пушкин дрался на дуэли с Лермонтовым, а Дантес был у них секундантом. Татьяна Ларина и Анна Каренина покончили с собой, не поделив любовника графа Монте-Кристо, собачка Муму и Герасим состояли в интимной связи, а поросята Нуф-Нуф, Ниф-Ниф и Наф-Наф на самом деле женщины-лесбиянки! Как такая глупость тебе в голову пришла?» – «Не знаю, Марь Иванна, – отвечает Вовочка, – вам не нравится, а я уже три года вполне успешно сотрудничаю в газете, в отделе литературной критики».

– Ну че, язык съел? Вань, говори! – поторопил Коэн.

И тут у меня ожил мобильный.

– Вава, – трагическим шепотом произнесла Николетта, – катастрофа!

– Ты заболела?

– Хуже! Приехала Деля, она хочет забрать камень. Вава! Сюда! Скорей!

– Извини, я занят.

– Ах вот как, – завопила Николетта столь пронзительно, что я отодвинул аппарат от уха, – у меня отбирают метеорит! Похищают! Грабят! А ты! Черствый волк с сердцем, покрытым черепицей. Я изойду на слезы! Умру! Немедленно сюда! Сию секунду!

Из трубки полетели гудки.

– Извините, – сказал я Владимиру, – семейные проблемы требуют прервать беседу.

Внезапно Коэн встал, пока он выпрямлялся, его руки ухитрились запихнуть в рот остатки икры, мяса и картошки фри.

– Плати – и едем, – пробубнил он, давясь едой.

– Куда?

Владимир лихо опустошил фужер с коньяком, я невольно вздохнул, напитка было граммов двести, не меньше.

– Эй, счет, – завопил Коэн, – живо, нам некогда сопли жевать! Вань, отстегивай мани.

Я расплатился, плохо понимая, что происходит, и пошел к машине. Владимир сел на переднее сиденье и с легким презрением отметил:

– Жесть.

– Вы о чем?

– О твоей тачке. Чистая жесть.

– Не уверен. Хотя точно не скажу, из какого металла сделана машина.

Коэн разразился хохотом.

– Ну, блин, жесть, – простонал он, – ваще! Я думал, ты жжешь! Ан нет! Поехали в Саратов!

Я выронил ключ зажигания.

– Куда? В Саратов? Но нам туда за час не добраться!

Владимир сложился пополам. Я терпеливо ждал, пока борзописец придет в себя и объяснит, в чем дело.

– Жесть, – вымолвил наконец журналюга, – а ты прикольный. Едем скорей к бабе, у которой сейчас отнимают метеорит, я очень хорошо слышал, как она из трубы орала!

– Это невозможно!

– Почему? – скривился Владимир. – Что мешает тебе отправиться туда и сделать суперматериальчик?

Я взялся за руль. Действительно, этот наглец прав: если я сейчас притащу его к Николетте, то, вероятнее всего, маменькина свекровь Деля постесняется устраивать скандал, а все объяснения прессе захочет дать лично Николетта, она не разрешит мне тянуть на себя одеяло славы. И какие ко мне тогда будут претензии? Явился по приказу Николетты, спас метеорит и ухитрился избавиться от надоедливого Коэна!

– Поторопись, – икнул корреспондент, свесил голову на грудь и захрапел.

Я открыл окно, чтобы туда выдувало отвратительный запах, источаемый Коэном. Мало того, что репортер, похоже, последний раз мылся на Новый год, так от него еще несет алкоголем.

Дверь нам открыл Монти.

– Ванечка, – закатил кузен глаза, – тут такое!

– Какое? – спросил я, оглядывая черные провода, змеями тянувшиеся по коридору.

Монти заломил руки.

– Радио, телик, я так устал, сил нет. Люди пристают, спрашивают. И у всех проходят болезни.

– Суп-п-пер, – прозаикался Коэн, держась за мое плечо. – Показывай примочку, малыш!

– Это кто? – ужаснулся Монти.

– П-п-пресса, – ответил Владимир.

Кузен отступил в коридор.

– О, нет.

– Да, – решительно сказал я, – где Николетта?

Монти поднял руку, и тут из гостиной раздался отчаянный визг. Забыв про плохо стоящего на ногах Коэна, я рванул на шум.

Николетта оказалась жива-здорова, более того, противный звук издавала не маменька, верещала сильно накрашенная баба в невероятной желто-красно-зелено-синей тунике.

– Она ушла, – сиреной надрывалась незнакомка, – насовсем. Прямо сразу, понимаешь?

Поскольку странная мадам обращалась явно ко мне, я решил утешить обезумевшую гостью и вежливо ответил:

– Не стоит расстраиваться, вполне вероятно, что она вернется.

Вопившая застыла с раскрытым ртом, затем, понизив голос, заявила:

– Ну уж нет! Чего ты мне желаешь! Я мучилась язвой не один год, желудок постоянно болел, только прикоснулась к нему, все прошло! Ты откуда?

– Из машины, – ответил я, – вернее, из прихожей, но до этого сидел в автомобиле!

– Идиот, – гаркнула «туника», – какое издание представляешь? Сначала получи у пресс-секретаря, черт, забыла, как его зовут, разрешение на интервью!

– Вава, – заверещала Николетта, влетая в гостиную, – вот он!

– Пришел по первому зову. – Я не упустил момента показать решимость помочь ей.

– Вот он, – в экстазе повторила Николетта, – милый, замечательный, потрясающий, волшебный…

Я смутился, право, маменька перегибает палку. Конечно, ей хочется продемонстрировать журналистам (а их в комнате человек пять или шесть, сосчитать трудно, люди с фотоаппаратами постоянно перемещаются, отчего мельтешит в глазах), какого отличного сына она сумела воспитать, но столько лестных эпитетов сразу! Это уже слишком.

– Восхитительный, умопомрачительный, элегантный, приносящий удачу и счастье, исцеляющий страждущих, – не останавливалась Николетта.

Я кашлянул и попытался продемонстрировать скромность.

– Вовсе не так уж я хорош, каким предстаю из твоих слов, и совершенно не обладаю экстрасенсорными способностями.

Николетта окинула меня тяжелым взглядом.

– А кто говорит о тебе?

На долю секунды я растерялся и произнес:

– Но ты сейчас…

– Вава, – мгновенно перебила меня Николетта, – эти ботинки не подходят к легкому костюму! Они тупоносые! И цвет! Мерзопакостно!

Я ощутил прилив раздражения. Согласен, меня можно назвать ретроградом, больше всего мне по душе простой, классический костюм. Но я вовсе не чураюсь моды, в моем гардеробе имеются и джинсы, и пуловеры, и футболки. Однако есть вещи, которые я не надену никогда. Допустим, мятые до неприличия шаровары с карманами по бокам и дырками на коленях. Не по вкусу мне и искусственно состаренные куртки такого вида, словно пять их предыдущих владельцев умерли на помойке от глубокой старости, и тишотки с неприличным рисунком не радуют. Я не очень разбираюсь в современных тенденциях прет-а-порте, но при этом не осуждаю никого из мужчин, надевших на себя розовую рубашку со стразами, голубую бейсболку, зеленые брюки и оранжевый шарф. Если человеку хочется выглядеть цирковой обезьяной, не стану ему помехой, сам, однако, ни за какие коврижки не выряжусь клоуном. Но вот ботинки!

Обувь – моя страсть, я могу рассказать о штиблетах все и научить вас правильно выбирать их. Начнем с того, что летнюю пару надо покупать вечером, после шести, а зимнюю, наоборот, в первой половине дня. Ну да сейчас не время раздачи добрых советов. Николетта ничего не смыслит в мужских туфлях! Тупоносые! Это самая последняя тенденция!

– И ремень тошнотный, – выпустила еще одну стрелу маменька. – И вообще, я говорила о НЕМ.

Цепкие лапки Николетты схватили авоську, сплетенную из бисера, она была настолько чудовищна, что у меня заломило виски. Сквозь наплывающую боль я увидел, как маменька вытаскивает злополучный торт. Журналисты засверкали вспышками фотоаппаратов.

– ОН исцеляет всех, – голосом мессии объявила Николетта, – метеорит, посланец внеземной цивилизации.

– Ну-ка, покажи! – прогремело из коридора, и в гостиную вихрем влетела тощая дама, замотанная, несмотря на относительно теплый сентябрь, в горностаевую шубу.

– Деля! – взвизгнула Николетта и быстро сунула окаменелый торт в сумку. – Ты уже здесь! Быстро добралась!

Я втянул голову в плечи. Ну надо же, я не узнал свекровь Николетты, матушку Владимира Ивановича, мою названую бабушку.

Хотя как бы я сумел это сделать? Деля покрасилась в огненно-рыжий цвет, завилась мелким бесом и, похоже, похудела еще на пять килограммов, хотя последнее предположение кажется совершенно безумным: скелет не способен потерять лишний вес.

– Во-первых, здравствуй, Нико, – менторским тоном осадила невестку свекровь.

– Добрый день, – прошипела маменька.

– Очень некрасиво так отвечать, – укорила ее Деля, – добрый день кому? Всем или только мне? О, Ванечка! Здравствуй, мой дружочек, подойди скорей, поцелую тебя.

Я приблизился к даме и приложился к морщинистой ручке, интересно, как отреагирует мама отчима, если я сейчас скажу: «Бабуля, счастлив вас видеть»?

Но я не стану экспериментировать, приберегу сие высказывание на тот момент, если мне захочется мгновенной смерти. Услышит милая дама слово «бабушка» и разом прихлопнет Ивана Павловича как муху, долго мучиться не стану, скончаюсь в одночасье.

– Ну, котик, – нежно пропела Адель, – как наши делишки?

– Огромное спасибо, Деля, – тоном послушного школьника ответил я, – замечательно, сейчас как раз изучаю книгу про йоркширтерьеров, знаешь, это потрясающие собаки!

Бабуля расцвела.

– Мальчик мой! Хочешь погладить Кики?

– Почту за счастье, – покривил я душой.

– Сашка, дрянь, иди сюда скорей, – завопила Деля с такой силой, что один из фотографов уронил камеру.

В комнату заглянула растрепанная девушка.

– Вы меня звали?

– Орала, орала и наконец дооралась! – гаркнула бабуля. – Где Кики?

– Во, – простодушно ответила Саша и протянула хозяйке собачонку самого отвратительного вида.

Лохматое тельце, маленькая головка с торчащими ушками, черные зернышки глаз, ошейник с бриллиантами и омерзительный характер – это Кики. Правда, ко мне собачка по непонятной причине испытывает светлые чувства, зато Николетту она ненавидит всеми фибрами своей йоркширской души. Справедливости ради следует отметить, что маменька испытывает к лохматому чудовищу те же чувства.

– Кикинька, – чмок-чмок, – солнышко, – засюсюкала Деля, хватая артритными пальцами шавку, – смотри, кто тут стоит! Ванечка! – Чмок-чмок! – Котик любимый! Ну, поцелуйтесь скорей.

Я приблизил лицо к Кики и постарался не дышать, мохнатый уродец удушающе пахнет слишком сладкими духами Дели.

– Ой, Ванечка, – пришла в неописуемый восторг Деля, – она тебя лижет! Николетта, естественно, не пожелает сказать Кики «добрый день».

Я с интересом посмотрел на маменьку. Мой отчим патологически богат и при этом обожает тратить деньги на капризы Николетты. Если ранее маменька являлась, так сказать, вторым номером среди светских дам, пальму первенства крепко держала цепкими ручонками Кока с зятем-нефтяником, то сейчас госпожа Адилье захватила лидирующие позиции. Ее бриллианты больше, одежда шикарней, а новый «Мерседес», преподнесенный мужем к дню рождения, затмил автомобиль заклятой подружки. В прежние годы Николетта могла рассчитывать лишь на мое не слишком жирное жалованье и убивалась, что не может устроить подлинный светский прием, с обильным фуршетом и толпой лакеев. Нынче она в состоянии каждый день закатывать вечеринки. По идее, Николетта должна быть счастлива, но судьба решила поиздеваться над ней, поэтому вместе с вожделенным материальным благополучием Николетта получила Делю, лучший образчик свекрови. Деля обожает Кики и способна капитально испортить жизнь тому, кто не приветит шавку. Одну из предыдущих супруг своего сына она выгнала из дома киноолигарха за то, что та, придя к Деле, не поздоровалась с Кики. Интересно, как сейчас поступит маменька?