Глава 11
– По описанию в объявлении – у них шикарная площадь, – прикинулась я дурой.
– Вы верите в энергетические поля? – округлил глаза Марк.
– Да, – протянула я, старательно принимая вид идиотки, – в карму и привидения тоже.
Марк оглянулся и зашептал:
– У Арутюновых дочь повесилась. В туалете, на трубе. Вот почему они съехали, не могли больше в сортир заходить.
– Я очень хорошо понимаю несчастных родителей, – дернулась я. – Не дай бог подобное пережить!
– Они, естественно, ничего в агентстве не сказали, – вещал дальше Марк, – но соседка по лестничной клетке была зла на Арутюновых, не поделили они чего-то. Вот она каждый раз и сообщала потенциальным покупателям: «Осторожней, жилплощадь с историей, висельник имеется». Люди в ужасе убегали. Пришлось потом хозяевам самим предупреждать возможных клиентов. Цена падала до тех пор, пока одна семья не заявила, что им все равно.
– А где сейчас Арутюновы? – задала я вопрос дня.
– Понятия не имею, – равнодушно ответил Марк.
– Вы не записываете новые адреса клиентов?
– Арутюновым подобрали однушку в спальном районе. Улица Мирская.
– А сказали, что не знаете, где они, – упрекнула я дядьку.
– Так ведь я в гости к ним не хожу, – потер руки Марк. – Может, Арутюновы опять переехали, гарантий дать не могу.
Улица Мирская производила отвратительное впечатление.
Ряд совершенно одинаковых серо-белых башен упирался в овраг, за которым виднелось поле, утыканное башенными кранами. Никаких магазинов тут не было, отсутствовали газетные киоски и тонары с хлебобулочными изделиями. Обитателям Мирской не предлагали кур-гриль, шаурму, не соблазняли шоколадными конфетами и не зазывали на распродажу, выкрикивая: «Любая вещь за десять рублей». Не было здесь заметно и прохожих, аборигены не выгуливали собак, не носились дети с криками. Похоже, дома сейчас были пустыми, их жители ровно в восемь в массовом порядке отправились из родных пенат на службу, через двенадцать часов они вернутся, запрутся за железными дверьми и уставятся в телевизоры.
Наверное, у Арутюновых было безвыходное положение, раз они перебрались из хорошей квартиры на Мирскую.
Грохочущий, грязный лифт вознес меня на последний этаж, квартира сто двадцать оказалась последней. Я нажала на звонок, дверь приоткрылась, над цепочкой появилась часть лица: карий глаз, длинный нос и губы, накрашенные яркой помадой.
– Вам кого? – спросила женщина.
– Арутюновых, – улыбнулась я.
– Чего?
– Арама Арутюновича позовите, пожалуйста.
– Его нет.
– А когда он придет?
– Он умер.
– Ой, вот беда! Тогда Диану Варткесовну.
– Она тоже скончалась.
– А вы кто? – бесцеремонно спросила я.
– Натэлла, – без всякой агрессии ответила женщина, – родственница дяди Арама, мне их квартира по завещанию отошла. Роза, их дочка, умерла, а больше у них никого не было.
– Вы дружили с Розой! – обрадовалась я.
– Нет, – не снимая цепочки, помотала головой Натэлла, – только в детстве пару раз встречались. Я в Ереване жила, дядя Арам в Москве, ездить было дорого. До сих пор удивляюсь, что квартиру получила. Наверное, они подумали, пусть уж лучше мне в руки попадет, чем государству.
– Давно они умерли?
Натэлла чихнула.
– Ну… Роза раньше, родители следом за ней. А что?
– Мы приятельствовали с Арутюновой, – попыталась я наладить контакт с Натэллой, – я хотела узнать…
– Ничем помочь не могу, – неожиданно сердито перебила та. – Арутюновы в Москве всю жизнь провели, я в Ереване. До свиданья!
Створка хлопнула о косяк. Да уж, сегодня точно не мой день, столько времени потратила зря.
Крайне недовольная собой я села в машину. Похоже, совершила глупость. Ну зачем мне понадобилась Арутюнова? Следует искать Фомину, а Роза с ней не дружила. Семья Арутюновых была бы последней, куда Наташа могла заявиться после своего «воскрешения». Вероятнее всего, правду знала Леся Рыбалко, но ее сбила машина.
Я вздрогнула и схватилась за руль. Какая, однако, странная череда смертей! Пусть Фомина на самом деле погибла во время пожара, а ее родители не вынесли горя и скончались. Следствие по делу о сгоревшей бане велось халтурно, в преступлении обвинили Костю Рогова, который только и хотел, что заполучить машину. Парень оказался в тюрьме, где его убили матерые уголовники.
Роза, безоглядно влюбленная в жениха, наверняка винила себя за глупое вранье. Видимо, не один раз повторяла: «Мне следовало сначала уточнить, был ли в тот день сеанс в „Бом“, а уж потом давать показания!» Бедняжка, вероятно, надеялась на относительно мягкий приговор, ведь Костя не был закоренелым рецидивистом, но суд решил иначе. Десять лет! Розе такой срок показался бесконечным, вот она и полезла в петлю. После гибели любимой дочери родители сменили квартиру и вскоре умерли от горя. История полна трагизма, но, в принципе, правдоподобна. Смущала смерть Леси Рыбалко, доверенного лица и близкой подруги Наташи Фоминой. Какого черта она попала под автомобиль?
Я откинулась на спинку кресла. Сколько в Москве случается наездов на пешеходов и какое количество из потерпевших умирает, не доехав до больницы? Рыбалко была неосторожна, бежала на красный свет… Или что там было? Я же подробностей не знаю. Но мне хорошо известно: большинство происшествий на дорогах случаются из-за элементарного несоблюдения правил. Ну, допустим, несутся люди через проезжую часть перед носом у машин, когда рядом расположен подземный переход. Я сама, будучи автолюбителем, боюсь остановок общественного транспорта. Ну сколько можно повторять прохожим: драгоценные наши, яхонтовые, брильянтовые, не выскакивайте на мостовую впереди автобуса, обойдите его сзади! Вы же ставите себя под удар, шофер может не успеть быстро нажать на тормоз, когда перед ним внезапно появится горе-пешеход! А подростки, которые, ни о чем не думая, шагают в сумерках по шоссе? Они – кошмар любого водителя, даже суперпрофессионального Шумахера. Юноши и девушки затыкают уши наушниками плеера, в голове у них гремит музыка, к тому же в моде сейчас темные пальто и куртки… Попробуйте углядеть серую тень в темноте! И бесполезно таким сигналить – меломаны находятся во власти любимого исполнителя. Хорошо еще, если такой очутится в больнице и сможет произнести культовую фразу: «Упал, очнулся – гипс». А то ведь для него могут сыграть опус, который ему уже не суждено будет услышать, я имею в виду похоронный марш.
Ладно, у меня еще есть номер Стефании Грозденской. Может, сейчас кто-нибудь снимет трубку?
И правда, наконец-то мне повезло.
– Алло, – прозвучал из трубки хриплый голос мальчика-подростка.
– Позовите Стефанию.
– Набирайте правильно номер, – грубо отшил меня паренек и отсоединился.
Но упорство появилось на свет раньше меня, я никогда сразу не сдаюсь.
– Алло, – отозвался тот же мальчик.
– Добрый день.
– Чего?
– Дома ли Стефания?
– Сказал уже: тут таких нет.
– Постойте, у вас давно этот номер?
– А че?
– В квартире есть кто-нибудь из старших?
– Я что, маленький? – возмутился парнишка.
– Судя по неумению себя вести, да. Взрослый человек не швыряет трубку, он сначала попытается выяснить, в чем дело.
Подросток недовольно засопел, потом заорал:
– Баба Нина, подойди!
– Слушаю вас, – донеслось до меня спустя пару секунд.
– Извините за беспокойство…
– Ничего, ничего, говорите.
– Ваш телефон ранее принадлежал Стефании Грозденской. Не знаете случайно, где девушка?
– А вы, собственно, кто такая? – проявила бдительность незнакомая мне баба Нина.
– Я работаю в оркестре, играю на арфе, меня со Стефой связывали добрые отношения, потом я уехала учиться в Германию, вот мы и потеряли связь друг с другом. Сейчас я вернулась, а ваш внук ответил: «Тут такой нет».
Баба Нина начала кашлять. Чем дольше она издавала ухающие звуки, тем тревожнее становилось у меня на душе.
– Что-то случилось? – невольно произнесла я.
– Извините, – заговорила наконец старуха, – очень не хочется сообщать вам дурную новость, но Стефания давно покойница. Почти два года назад ее сбила машина.
– Ой, – пискнула я.
– Я сама очень расстроилась, – вздохнула собеседница. – Я больше комнату не сдаю, хватит с меня переживаний. Привыкаешь к человеку, начинаешь считать его почти родным, и вдруг такая беда… Слишком большое напряжение для нервов.
– Погодите, – спохватилась я, – что значит «не сдаю комнату»? Разве квартира не принадлежала Стефании?
– Конечно, нет! – возразила баба Нина. – Стефа конфликтовала с родителями, вот и захотела жить отдельно. А мы с Лёней существуем на пенсию, особо не разбежишься, зато хоромы большие, целых шесть комнат. Понимаете?
– Да, – выдавила я из себя.
– У меня знакомая работала в риелторском агентстве, – пустилась в объяснения старушка, – она и порекомендовала нам Стефу. Девушка сначала отдельную квартиру снимала, да хозяйка стала плату набавлять, приходила каждый день к ней и нотации читала, вот та и не выдержала. Я, как Стефу увидела, сразу поняла – мы поладим. Милая, красивая, тихая, хорошо воспитанная, интеллигентная, никаких компаний, иногда лишь подружек приводила. Вот только денег у нее совсем не было.
– В институте Стефу считали дочерью богатых людей, – пробормотала я.
Баба Нина горько вздохнула.
– Времена теперь такие. Раньше стыдились о материальном достатке рассказывать, одевались одинаково, а теперь наоборот: бедность – порок. Стефочка меня попросила: «Баба Нина, не рассказывайте никому, что я комнату снимаю, засмеют меня подруги, в компании звать перестанут. Можно я всем говорить буду, что вы моя бабушка, а Лёня брат?» А мне что? Девочка хорошая, москвичка, в паспорте штамп есть. Коли у нее с родителями нелады, надо помочь. И знаете, я ни на секунду не пожалела о принятом решении, мы жили, как одна семья.
Из трубки понеслись всхлипывания.
– А у Стефы никто ночевать не оставался? – начала я осторожно прощупывать почву.
– Что вы! – возмутилась старуха. – Это дурной пример для Лёни! У меня приличный дом.
– Я имела в виду не мужчин.
– А кто еще может остаться на ночь? – удивилась баба Нина.
– Хорошая подруга. Может быть, Стефа приютила кого-то, временно, допустим, Наташу Фомину. Не слышали такое имя?
– Никого она не привечала, – грустно ответила старушка. – Девчонки забегали, щебетали у нее в комнате. Все очень вежливые, хорошо воспитанные, руки мыли, ботинки снимали. Но как их звать, я не помню. Да и зачем мне было обращать на них внимание? Пришли – ушли, лишь бы не курили. А жить никто не оставался, да и я бы не позволила.
– Баба, каша горит! – послышался издалека голос мальчика.
– О господи, – опомнилась старуха, – ужин погибает.
В ухо полетели частые гудки. Я воткнула трубку в держатель на торпеде и поехала домой. Утро вечера мудренее. Посмотрим, сработает ли пословица, вдруг завтра я проснусь и соображу, где искать Фомину? Пока что оборваны все нити: две ближайшие подруги Наташи мертвы, родителей тоже нет в живых.
Едва я вошла в прихожую, как из спальни выскочила Милена. Сейчас она была одета в нежно-розовое сильно декольтированное платье с отделкой из крашеного кролика.
– Разве так можно? – судорожно зашептала она.
– Как? – удивилась я.
– Ты на целый день исчезла! – задергалась Бахнова. – Пропала, словно утонула. Скоро Вадик приедет! Хорошо, что он сегодня на совещании задержался.
– И при чем тут я? Слава богу, Вадик не мой жених.
– Утка! – заломила руки Милена.
– Кто? – заморгала я.
– Издеваешься?
– Вовсе нет, просто я не понимаю, о чем идет речь.
– Вчера Вадик принес дичь!
У меня просветлело в голове.
– А-а-а! Вспомнила! Твой олигарх убил ни в чем не повинную птичку, а после, как настоящий охотник, пожелал слопать добычу.
Милена насупилась.
– Думаю, ты и сама не питаешься воздухом. Расчудесно лопаешь колбаску с ветчинкой. И сосиски.
– Я не ем мяса. Как представлю, что оно было милым поросенком, в рот кусок не лезет.
– Пусть так, – не сдалась Милена, – но кожаные ботиночки ты носишь. Странно получается: дружишь вроде со свинкой и коровкой, почти вегетарианка, но обувь, сделанную из их кожи, натягиваешь. Не логично!
Я не нашла контраргументов. По сути Милена права. Если протестуешь против убийства животных, то и дальше поступай последовательно – носи резиновые или деревянные башмаки.
– Вадя ждет к ужину утку, – заныла Бахнова, – с черносливом и яблоками.
– Отлично, – кивнула я, – не стану тебе мешать.
– Эй, ты куда? – заорала Милена.
– В спальню.
– А утка?
– Готовь на здоровье, кухня пустая, никто тебя не побеспокоит.
– Мне варить утку?
– Вообще-то ее запекают в духовке, – уточнила я, – или тушат в гусятнице, про варку я слышу впервые.
– Мне варить утку? – тупо повторила Милена.
– А кому еще?
– Ты обещала мне помочь, – захныкала Бахнова, – пригласила к себе пожить, сказала: «Милечка, не волнуйся, Вадик будет твой». А теперь отказываешься? Заманила и бросила? И еще эта тут… С этим…
– Кто? – понимая, что мечта тихо полежать у телика так и останется неосуществленной, спросила я.
– Нахрената с Герой! – буркнула Милена. – Вот я влипла! За чертом ты мою свекровь пригласила? Да еще с мужиком. Впрочем, он ничего, симпотный.
– Нахрената сама пришла, незваной, – попыталась я прояснить ситуацию. – Не выгонять же ее на улицу! И потом, она меня врасплох застала.
Милена заплакала.
– Вот как! Нахренате всегда лучшее достается! Ее все любят! Ей все помогают! А мне… Неужели утку трудно приготовить? Экая ерунда – птичку сварить. Сунуть в воду, и буль-буль, готово.
– Если это так легко, то отчего ты сама не возмешься? – обозлилась я и ушла в спальню.
Не успела я снять джинсы, как в комнату влетела Милена.
– Яблоки долго кипят? – спросила она.
– Что? – изумилась я.
Бахнова скорчила гримасу.
– Вадик хочет утку с фруктами. Чернослив в пакетике продают, на упаковке написано: «Готов к употреблению», но антоновка жесткая, я ее кипятить поставила. Вот только как долго ее на огне держать? И когда солить?
Может, кому-то поведение Милены и покажется смешным, но мне стало жаль Бахнову. У вдовы Юрия обе руки левые! Придется приготовить невинно убиенную птичку, иначе олигарх заподозрит обман и убежит прочь от невесты-неумехи. Угадайте, на чьей шее тогда окажется Бахнова? Представляю, как обрадуются Юля и Сережка, когда, вернувшись домой, найдут в гостевой Милену, а та станет повторять: «Лампа сделала все, чтобы отпугнуть от меня Вадима, теперь я поживу у вас. Вы обязаны найти мне нового жениха, раз Евлампия мне свинью подложила».
