36
Пленка пришла по почте в воскресенье. На небольшом пакете был указан адрес: «Вашингтон, Управление ФБР, для Уилла Грэма». Отправили бандероль из Чикаго в тот же день, когда убили Лаундса.
Криминалисты тщательно изучили коробку, в которой лежала кассета, и оберточную бумагу, но ничего заслуживающего внимания не нашли.
Кассету переписали и после обеда отправили копию с курьером в Чикаго. К ней была приложена записка от Ллойда Боумена: «Анализ индивидуальных характеристик речи подтверждает, что это Лаундс. По-видимому, он повторял под диктовку. Пленка новая, выпущена в течение последних трех месяцев, использована впервые. Отдел психологии сейчас анализирует текст записи. Доктор Блум тоже должен ее послушать, когда поправится, — ну это ты сам решишь.
Убийца явно пытается тебя запугать. Видно, не знает, бедолага, на кого напал!»
Скупая, но такая нужная сейчас ему, Грэму, поддержка.
Грэм знал, что слушать пленку придется. Он подождал, пока уйдет Честер.
Он не хотел сидеть взаперти в комнате присяжных с этой пленкой. Лучше было пойти в пустой зал суда — высокие окна пропускали там скупой солнечный свет. После ухода уборщицы в лучах света еще висела пыль.
Магнитофон был небольшой, серого цвета. Грэм положил его на стол адвоката и нажал на кнопку.
Раздался монотонный голос криминалиста: «Вещественное доказательство по делу номер 426238. Промаркировано и занесено в журнал под номером 814. Представляет собой компактную кассету для магнитофона. Далее следует запись оригинала».
Качество записи меняется.
Грэм стоит, схватившись руками за ограждение скамьи присяжных.
В голосе Фредди Лаундса звучат усталость и страх.
«Мне была оказана высокая честь. Передо мной… Передо мной… предстало чудесное… чудесное… и ужасное… ужасное зрелище — Могущество Большого Красного Дракона».
Запись оригинала, видимо, часто прерывалась, и магнитофон каждый раз записывал щелчок кнопки остановки ленты. Грэм видел палец, лежавший на кнопке. Палец Дракона.
«Я часто лгал. Я писал про Дракона под диктовку Уилла Грэма. Это он заставлял меня писать всю эту ложь. Я… Я оклеветал Дракона. Несмотря на это… Дракон милостив. Теперь я буду служить Ему. Он… озарил мою жизнь лучами Своей Славы, и я буду прославлять Его. Газеты! Когда вы будете это печатать, обязательно печатайте слово „Его“ с большой буквы.
Он знает, что ты заставлял меня лгать, Грэм. Так как ты заставлял меня лгать, ко мне Он будет более… более милостив, чем к тебе, Грэм.
Положи руку на поясницу, Грэм… и нащупай маленькие… узелки с двух сторон над почками. Теперь положи руку на позвоночник между ними… вот то самое место… где Дракон перекусит тебе хребет».
Грэм вцепился руками в барьер. «Черта с два, буду я себя щупать!» Дракон или не знает термина spina iliaca, или намеренно решил не употреблять медицинскую терминологию.
«Тебя ждут страшные минуты. Из… из моих собственных губ ты услышишь то, что вселит в тебя ужас».
Пауза, после которой раздается страшный вопль. Затем еще более страшный крик человека, лишенного губ: «Чертов …одонок, ты …не о…ещал!»
Сев, Грэм опустил голову до самых колен. Он прерывисто дышал, открыв рот, пока перед глазами не перестали плясать яркие точки.
Прошел час, прежде чем он решился послушать пленку во второй раз.
Грэм отнес магнитофон в комнату присяжных и попробовал слушать там, но вынести голос Лаундса, раздающийся так близко, он не мог. Включив магнитофон, он вернулся в зал суда, оставив дверь открытой.
«Мне была оказана высокая честь…»
В дверях зала суда кто-то появился. Повернув голову, Грэм узнал молодого сотрудника из Чикагского управления ФБР и махнул рукой, чтобы тот заходил.
— Вам пришло письмо, — сказал парень. — Мистер Честер приказал отнести вам. Он велел обязательно передать, что письмо просветили.
Парень вытащил письмо из внутреннего кармана пиджака. Конверт был плотный, из розовато-матовой бумаги. Грэм надеялся, что письмо от Молли.
— Вот, видите штамп, что просветили?
— Спасибо.
— А вот зарплата, — сказал парень, передавая Грэму чек.
На пленке взвизгнул Фредди. Парень поежился.
— Извини, — сказал Грэм.
— И как вы все это слушать можете? — удивился парень.
— Ладно, иди домой, — отпустил его Грэм.
Он зашел за барьер, ограждающий места для присяжных, и уселся читать письмо. Ему нужно было передохнуть. Письмо прислал Ганнибал Лектер.
Дорогой Уилл!
Поздравляю с блестящим завершением операции по устранению Фредди Лаундса. Я безгранично восхищен. Вы очень хитры! Мистер Лаундс нередко оскорблял меня невежественными инсинуациями, и все же по крайней мере один раз его писания принесли пользу — это когда он сообщил, что Вы были пациентом дома скорби. Мой горе-адвокат так и не воспользовался этим, защищая меня в суде, ну да ладно.
Знаете, Уилл, Вы слишком много переживаете. Будет гораздо лучше, если Вы перестанете себя терзать.
Не мы выбираем себе натуру, Уилл, она дается свыше, как легкие, поджелудочная железа и все остальное. Зачем идти ей наперекор?
Я хочу Вам помочь, Уилл, и для начала ответьте-ка мне на один вопрос. Помните, у Вас была сильная депрессия после того, как Вы застрелили Гэррета Джекоба Хоббса? Вас ведь не смерть его так мучила, верно? Вы ведь на самом деле мучились потому, что Вам было очень приятно его убивать.
Подумайте над этим, но не переживайте. А где написано, что это обязательно должно быть неприятно? Ведь приятно же Богу убивать — Он постоянно этим занимается, а разве мы не созданы по Его образу и подобию?
Вы, вероятно, читали во вчерашних газетах о том, как Бог обрушил в Техасе церковную кровлю на тридцать четыре прихожанина. Это случилось в среду вечером и, наверное, как раз тогда, когда они елейными голосами выводили псалом, прославляя Его имя. Разве Ему было неприятно?
Тридцать четыре человека! А Вам — косточку подбросил. Одного Хоббса. Одним махом Он угробил сто пятьдесят филиппинцев в авиакатастрофе на прошлой неделе — что же Ему не позволить Вам убить какого-то ничтожного Хоббса. Короче говоря, Вам не грозит обратить на себя Его гнев из-за какого-то несчастного убийства. Вернее, уже двух. Все нормально!
Следите за прессой. Промысел Божий опережает нас, простых смертных.
С наилучшими пожеланиями,
Ганнибал Лектер, доктор медицины
Грэм знал, что Лектер был абсолютно не прав относительно смерти Хоббса, но на какое-то мгновение он задумался, а так ли уж он не прав в случае с Фредди. Извечный враг, сидящий внутри Грэма, присоединился к обвинению Лектера.
На фотографии в газете он положил руку на плечо Фредди, как бы официально подтверждая, что это он сообщил Лаундсу оскорбительные для Дракона факты. А может, он действительно желал подставить Фредди, хоть самую малость? Грэм задумался над этим.
Его немного успокоила мысль о том, что он сознательно не мог упустить случай схватить Дракона, чего бы это ни стоило.
— Как вы меня все достали, сукины вы дети, — простонал Грэм.
Ему нужно передохнуть. Он позвонил Молли в дом стариков, но никто не подошел.
— Наверное, поехали куда-то на своем чертовом трейлере, — пробормотал Грэм.
Он вышел на улицу попить где-нибудь кофе, а отчасти и для того, чтобы доказать себе, что он не прячется.
В витрине ювелирного магазина он увидел изящный золотой браслет старинной работы, стоивший почти всю его зарплату. Он попросил упаковать его и приклеить на пакет почтовые марки. Только убедившись, что рядом никого нет, он написал на пакете адрес Молли в Орегоне и бросил его в почтовый ящик. В отличие от Молли Грэм не осознавал, что дарит подарки, когда злится.
Ему не хотелось возвращаться к оставленной в зале суда работе, но он должен был вернуться. Его подгоняла мысль о Вэлери Лидс.
«К сожалению, я не могу сейчас подойти к телефону», — произнес автоответчик голосом Вэлери Лидс.
Он пожалел, что не был с ней знаком, что не… Какое ребячество!
Грэм устал, в нем просыпались эгоизм и злость. Его измотанная психика рвалась в детство, когда все единицы измерения сводятся к первичным представлениям об окружающем пространстве: так, север для него находился там, куда вело шоссе номер 61, а метр восемьдесят навсегда оставались ростом отца.
Он силком усадил себя составлять детальный портрет обобщенной жертвы. В его распоряжении была груда протоколов, а также собственные умозаключения.
Богатство. Сходство номер один. Обе семьи были зажиточными. Хотя странно, что Вэлери Лидс экономила на колготках.
Грэм задумался, не была ли она в детстве бедна. Видимо, да — дети у них были одеты пусть с небольшой, но все-таки излишней роскошью.
Грэм тоже рос в бедной семье. Вместе с отцом они кочевали с одной мелкой верфи на другую: Билокси, Гринвилл, озеро Эри. Каждый раз приходилось идти в новую школу, каждый раз он оказывался в классе новеньким. Может, с того времени у Грэма сохранились остатки ненависти к богатым.
Видимо, Вэлери Лидс была все-таки из бедных. Его подмывало посмотреть фильм о ней еще раз. Посмотреть можно было в зале суда. Нет, с Лидсами все было, в общем-то, ясно. Лидсов он знал. Он не знал Джейкоби.
Его ужасно мучило то, что частная жизнь семьи Джейкоби, в сущности, ему неизвестна. Пожар в Детройте уничтожил все: и семейные альбомы, и, наверное, дневники.
Грэму приходилось изучать их по вещам, которые они желали иметь, покупали и использовали. Больше в его распоряжении ничего не было.
Папка уголовного дела по факту убийства семьи Джейкоби была достаточно толстой, но большую часть материалов составляли списки описи имущества, нажитого после переезда в Бирмингем. Грэм диву давался! Каждая вещь была застрахована и занесена в опись с указанием фабричного номера, как того требуют страховые компании. Человек, поклявшийся на пепелище, что следующий пожар не застанет его врасплох, обязательно застрахует в новом доме все до последнего гвоздя!
Адвокат семьи Джейкоби Байрон Меткаф прислал Грэму расплывчатые и неразборчивые машинописные копии страховых списков, а не ксерокопии.
Как и у Лидсов, у Джейкоби имелся катер для катания на водных лыжах. У Джейкоби был трехколесный мотоцикл, у Лидсов — кроссовый. Посасывая кончик большого пальца, Грэм перевернул страницу.
На второй странице четвертым номером шел кинопроектор фирмы «Чинон-Пасифик».
Грэм остановился. Как это он его проглядел? Он внимательно изучил содержимое каждого ящика, каждого поддона в бирмингемском хранилище, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку в частную жизнь Джейкоби.
Куда мог деться кинопроектор? Можно было сверить список, представленный Джейкоби в страховую компанию, со списком, составленным Байроном Меткафом как исполнителем завещания при сдаче имущества на хранение. Наличие предметов проверялось по списку заведующим складом, который и подписал договор на хранение.
На просмотр списка у Грэма ушло минут пятнадцать. Ни проектора, ни кинокамеры, ни пленки не было.
Откинувшись на спинку стула, Грэм пристально смотрел на фотографию смеющихся Джейкоби, стоящую перед ним.
«Ну куда же вы его дели?
Украли его, что ли?
Может, его убийца унес?
Если его унес убийца, может, он его продал скупщику краденого?
Милостивый Боже, помоги мне выйти на этот проектор».
Усталость куда-то исчезла. Грэму необходимо было выяснить, не пропало ли еще что-нибудь. Битый час он сверял список вещей, принятых на хранение, со списком, представленным Джейкоби в страховую компанию. Все сходилось, за исключением мелких ценностей. Их надо было искать в особом списке, составленном Байроном Меткафом при передаче ценностей для хранения в сейфе в одном из бирмингемских банков.
В списке ценностей было указано все. Кроме двух предметов.
«Хрустальная шкатулка, 100×75 мм, крышка из чистого серебра» была указана в списке для страховой компании, но ее не было в списке Меткафа.
«Рамка для фотографий, 225×275 мм, серебро, орнамент в виде виноградных гроздей и цветов» тоже отсутствовала в сейфе.
Украли? Куда-то положили, а потом забыли? Это все мелкие предметы, их легко спрятать. Обычно краденое серебро немедленно переплавляется, и обнаружить его трудно. А вот киноаппаратура просто покрыта серийными номерами. Ее найти можно.
Значит, убийца унес вещи?
Грэм смотрел на замусоленную фотографию Джейкоби и чувствовал сладостный зуд охотника, вышедшего на след. Однако, увидев добычу — ничтожную и жалкую, — он был разочарован.
В комнате присяжных стоял телефон. Грэм позвонил оттуда в Бирмингемское управление по расследованию убийств. Он попал к начальнику смены, дежурившей с трех ночи до одиннадцати утра.
— Я помню, по делу Джейкоби вы вели учет всех, кто заходил в дом после того, как его опечатали, правильно?
— Подождите, сейчас попрошу, чтобы посмотрели, — сказал начальник смены.
Грэм знал, что они вели учет. Было полезно записывать каждого, кто появляется на месте преступления, и Грэм в свое время с удовольствием отметил, что бирмингемская полиция не изменяет этой традиции. Он ждал пять минут, пока к телефону не подошел какой-то другой полицейский.
— Так, есть такой список. Что вам посмотреть?
— Там есть Найлз Джейкоби, сын погибшего?
— Так… Имеется такой. Приходил второго забрать личные вещи.
— У него с собой не было чемодана, там не записано?
— Чего нет, того нет. Извините.
Голос у поднявшего трубку Байрона Меткафа был хриплым, а дыхание тяжелым. Грэму было интересно, чем он там занимается.
— Извините, если помешал.
— Чем могу помочь, Уилл?
— Да вот тут возник вопрос насчет Найлза Джейкоби.
— Что, опять набедокурил?
— Я подозреваю, что он кое-что стянул из дома уже после убийства.
— Вон как…
— У вас в списке отсутствует серебряная рамка для фотографий. Когда я был в Бирмингеме, я забрал с собой семейную фотографию из его комнаты в общежитии. До этого она была вставлена в рамку — на ней следы от паспарту.
— Вот сукин сын. Я действительно позволил ему забрать одежду и какие-то необходимые ему книги, — возмутился Меткаф.
— Неудивительно, у Найлза друзья с претензиями. Но меня больше интересует другое — кинопроектор и кинокамера. Они тоже пропали. Я должен знать точно, он их взял или не он. Потому что если не он, тогда их унес убийца. В таком случае нам придется сообщать серийные номера во все ломбарды. Нам придется дать эти вещи в розыск по всей стране. Рамка уже, наверное, переплавлена.
— Ну я ему покажу! На всю жизнь эту рамку запомнит!
— Тут вот что нужно учесть. Если Найлз забрал проектор, он мог оставить пленку. Ну кто ее купит? Мне нужна пленка. Я должен ее посмотреть. Если вы пойдете напролом, он ни в чем не признается и просто выкинет пленку, если она у него.
— Тогда так, — помолчав, предложил Меткаф. — У него нет права собственности на машину — она перешла в наследуемое имущество. Имуществом распоряжаюсь я, следовательно, имею полное право обыскать машину без санкции прокурора. Судья — мой друг, поэтому с обыском комнаты проблем тоже не предвидится. Я позвоню.
Грэм вернулся к своей работе.
Богатство. Надо включить богатство в портрет жертвы.
Грэм задумался, в чем жены Лидса и Джейкоби ходили по магазинам. С недавних пор стало модным отправляться за покупками в одежде для тенниса. Однако кое-где разгуливать в полуголом виде было неумно вдвойне, просто небезопасно возбуждать одновременно классовую неприязнь и похоть.
Грэм представил себе, как они расхаживают по супермаркету, толкая перед собой тележки. Из-под коротеньких юбчонок в складочку светятся загорелые ножки, а на толстых белых носках при ходьбе приветливо подпрыгивают маленькие теннисные мячики. Вот они проходят мимо небритого бродяги, хищно лапающего их глазами, — он покупает тушенку, чтобы, кромсая ее ножом, отобедать в угнанной в соседнем штате машине.
Сколько зажиточных семей с тремя детьми и собакой укладывается сейчас спать, не подозревая, что от Дракона их отделяет хлипкая дверь с замком, который и гвоздем можно открыть. Мысленно рисуя потенциальных жертв маньяка, Грэм представлял себе умных преуспевающих людей, живущих в красивых уютных домах.
Но тот, кому предстояло стать следующей жертвой Дракона, не имел ни детей, ни собаки, а в доме его не было уюта. Следующей жертвой Дракона должен был стать Фрэнсис Долархайд.
