Глава 19
АФРИКАНЫЧ

Надо иногда и отдыхать. Ниро позвонил Паше, справиться о его здоровье. (Для тех, кто не знает, это друг Ниро, который в предыдущей книге очень пострадал.) Паша уже выписался из больницы, успел отдохнуть на даче и счастливо перебраться в новую квартиру.

Такое событие необходимо было отметить, и мой возлюбленный пригласил его в гости на Николину гору вместе с женой и ребенком.

Я обрадовалась такой возможности познакомиться с человеком, который с Ниро участвовал во многих операциях.

Да, говорят, что разведчики должны иметь совершенно неприметную внешность. Так вот Пашина внешность была наинеприметнейшей из всех, которые я видела. Так что описывать нечего — просто нечего! Его жена производила впечатление женщины милой и доброй. Ребенок — прелестная девчушка лет пяти. Тихое семейное счастье — вот что пронеслось в моей голове, глядя на них.

Итак, мы встречали гостей. Мне была отведена почетная роль хозяйки!

После приветствий мы прошли в гостиную, где нас встретил Ролланд. Ребенок, увидев собаку, пошел прямо на животное, вытянув ручки вперед.

— Собачка! — изрек он радостно.

Взрослые как один отреагировали на это. У всех, кроме Паши, возник приступ смеха, причем все как один пытались это скрыть. Паша, бедный Паша, ойкнул, и его руки сплелись на теле в защитной позе. (Для тех, кто не понял. В книге первой Пашу укусил котенок в очень чувствительную часть тела. Последовавшие за этим события и привели к более чем двухмесячному пребыванию Паши в больнице… Что и выработало у него такую реакцию на животных.)

Через секунду он расслабился, поняв, что опасности нет, и выдавил улыбку.

Гости смотрели на берлогу Ниро (как он сам называл свой дом-крепость) с нескрываемым восхищением, поэтому Ниро предложил им осмотреть домик полностью, попросив меня устроить гостям экскурсию, а сам пошел на кухню готовить, что тоже вызвало реакцию удивления.

Можете представить, какое впечатление дом произвел на супругов, которые пятнадцать лет ждали квартиру в спальном районе столицы. Мы задерживались в каждой комнате довольно долго, и осмотр мог бы закончиться к ночи, если бы не запахи, которые уже витали по всему дому.

Ниро пригласил всех к столу, который был накрыт в столовой по всем правилам этикета. Даже я пришла в восторг от этого зрелища, хотя я в этом доме повидала немало.

Так вот, на обед было подано: закуски — омаровый паштет, нежно-оранжевый оттенок которого сочетался со скатертью цвета слоновой кости; овощной салат «Аля крузе», со специями, тщательно подобранными, что делало вкус и аромат совершенно неповторимыми; грибы в масле, с лучком и перцем — Ниро знал, что это Паш и но любимое блюдо (скажу по секрету: грибы — это подарок Мамаши Крокодайл, она большой знаток в них); и, наконец, уложенные на тарелке в шахматном порядке яйца, фаршированные красной и черной икрой. О свежевыпеченном хлебе я уже просто не говорю.

На горячее было предложено два блюда, чтобы гости могли выбрать. Но никто из нас, гостей, не собирался выбирать, конечно, и это было совершенно естественно. Никто не отказался от первого блюда — мяса крабов, приготовленного в соусе из белого вина, и второго — перца, фаршированного мясом трех сортов — свининой, телятиной и курицей, плюс рис, отчего вышеописанный продукт просто таял во рту, вызывая желание съесть еще, еще и еще. К тому же все это объедение было уложено в супницу, где оно, горячее и пропитанное сметанным соусом, ожидало своей очереди.

Марина, так звали жену Паши, не переставала удивляться, восхищаться и нахваливать все вышеперечисленное, мимоходом уточняя рецепты и сочетание специй. В этот вечер Ниро был добр — немного ломаясь, он все же раскрывал свои кулинарные секреты/Сам Паша уплетал за обе щеки, определяя свое восхищение едой междометиями. При этом он то и дело указывал вилкой или ножом на интересующие его предметы в комнате и спрашивал, что это и откуда. Даже дочке Яне явно понравилось угощение, и Марина пыталась уследить за ней, чтобы та не переела. Ниро сделал это куда успешнее, он сказал девочке, что шоколадное мороженое обидится, если Яна не оставит для него места, и ребенок сразу ртложил вилку в сторону, честно ожидая мороженого.

И на десерт действительно было шоколадное мороженое с орешками и фруктовый салат со взбитыми сливками. Уф! Мне пришлось распустить пояс на талии… Как же все вкусно!

Да, я забыла о вине. За встречу мы выпили шампанского «Вдова Клико», запас которого еще имелся в доме. Далее было предложено белое сухое «Барон де Поли» 89 года и розовое «Роз де Алсаке». Вина были, естественно, французские. Зная эти вкусы Ниро, я весьма удивилась под конец обеда, увидев десертное вино. Оно было неожиданно нашим, то есть, я имею в виду, русским, то есть, я хочу сказать, бывшим советским, то есть, я совсем запуталась, ныне молдавским вином «Трифешти», пятнадцатилетней выдержки.

Кофе с коньяком и ликерами решили выпить в гостиной у камина. Ниро предложил нам перейти туда, а сам пошел на кухню делать кофе. Паша увязался за ним.

Мы, женским обществом, перешли в гостиную и расположились на диванах. Камин не стали зажигать, и так было жарко. Устроившись, разговорились о прелестях загородной жизни. Прошло минут двадцать, как мужчины удалились. И черт меня дернул пойти поторопить их! Подхожу я к кухне, и что-то инстинктивно заставило меня остановиться и прислушаться. Ведь не для моих ушей это было! Паша, затягиваясь сигаретой, продолжал начатую раньше речь:

— …успел разглядеть ее хорошо, хотя меня сразу за сообщником ее послали гоняться по джунглям, а потом в засаде в доме долго сидели. — Паша затянулся еще раз. — Хороша баба, ничего не скажешь. Околдовала она тебя тогда насмерть! — У Паши был образный язык. — Да, в Африке такую красавицу встретить! Тебе повезло! Ведь не Европа же.

Ниро промолчал, а Паша, засмеявшись, продолжал:

— Кухня-то, кухня, как у нее! Просто в копеечку! Сколько лет прошло, а ты все запомнил. Мы еще тогда вашими запасами жили.

— Да я не пытался, все как-то само собой получилось. — Ниро говорил вполне серьезно, он не пытался оправдываться, что меня и задело больше всего.

Все, весь вечер пошел насмарку!

«Африка. Красавица. Любил насмерть. Кухня в копеечку», — так и колотилось у меня в голове.

Я вернулась в гостиную.

— Ну как они? — спросила меня Марина.

— Сейчас придут, — ответила я машинально. — Извини, я на минуту, сказала я и вышла.

Поднявшись в спальню и запершись в ванной, я остановилась перед зеркалом. Но свое отражение я увидела только через несколько минут. Что со мной? Ведь не первый же раз я узнаю о его приключениях! И не второй! И не десятый даже!

Сама сколько раз их, эти приключения, из его кровати вынимала. Почему же так больно сейчас? На этот вопрос я боялась ответить сама себе…

Но ответ я знала, причем сегодняу поняла это неожиданно совершенно отчетливо. Потому что это — любовь. До сих пор он влюблен в ту! Настоящая любовь, которую он пронес через столько лет… А как же я?

И тут мне стало так себя жалко, слезы брызнули из глаз. Все мои мучения и страдания. Все мои попытки приручить это чудовище рушились снова и снова. Рассуждениям не было конца. Обида захватила меня всю.

Музыка, послышавшаяся снизу, вернула меня в реальность. Я собрала свою волю в кулак, к сожалению, мне приходилось это делать не впервые, и спустилась вниз.

В гостиной верхний свет был выключен, и мои обиды никто не заметил. Да и кому я была нужна, так я думала тогда.

Остаток вечера не представлял, для меня уже никакого интереса. Сидели мы еще долго. Ребенок давно уже спал, когда и мы собрались расходиться. Было три с четвертью, и за окном начало светать. Паша был в азарте и предложил встречать рассвет. Меня спасло, что Марина призналась, что очень хочет спать, ей завтра на работу, я поддержала ее, и мы разделились.

Мужчины пошли на улицу встречать рассвет, а мы, бедные женщины, пошли спать. Ведь нам завтра на работу… В отличие от этих бездельников…

Не знаю, когда лег Ниро. Но утром, когда он еще спал, я как оголтелая собралась и выскочила из дому, без завтрака (!), благо, что все еще спали. Было семь часов утра. Заведя своего верного «жигуленка», я отправилась в Москву.

Впервые за наше знакомство я благодарила Бога, что тот, которого я люблю, не стал меня будить для нежных забав. Я бы не выдержала и разревелась. Но что бы я ему сказала?

Полвосьмого я была уже около своей работы (дороги в это время еще пустые и пробок нет). Мне открыл сонный охранник, очень дивясь такому раннему визиту. Я прошла в свой кабинет и на старом диване, свернувшись клубочком, прокоротала время до десяти. Начался рабочий день. Позавтракала я кофеем и черствой булочкой, завалявшейся в столе.

Работа — это величина постоянная, ее всегда много, и конца ей не видно. Это меня и спасло. Два дня подряд я приходила первая и уходила последняя, не обращая внимания на недоуменные взгляды работников. Мои девчонки пытались вызвать меня на разговор, но я отнекивалась правдами и не правдами и говорила только о работе. Ночевала я у себя в московской квартире. Вот уж где я наревелась. Родные стены меня выслушали.

На третий день чувство равновесия вроде бы стало возвращаться ко мне. Примерно в полдень я ехала из типографии в свое издательство. Стоя на светофоре, я вдруг увидела через дорогу налево от перекрестка машину Ниро! Она стояла около кафе. Я так обрадовалась, что, позабыв все, стала пристраиваться после поворота, чтоб остановить машину. Только я притормозила, а мои глаза уже судорожно искали любимое чудовище… и скоро нашли. Он сидел в кафе около окна и премило болтал с какой-то крашеной блондинкой.

Нога судорожно нажала на газ, да так, что я чуть было не врезалась в столь знакомый мне багажник.

Да как он может! Бабник! Ненавижу его! Кот гулящий! У-у!

Проехав сколько было возможно и уткнувшись в очередную пробку, я свернула в первый попавшийся переулок. Во втором переулке на мои глаза попалась вывеска «Парикмахерский салон — африканские прически».

Ну и черт с ним! Остановив машину, я вышла из нее, закрыла и вошла в салон.

Меня встретили с удивлением, но доброжелательно поинтересовались, что мне угодно. Я, подумав секунду, сообразила, куда я зашла, и ответила:

— Прическу.

— Но вы знаете?..

— Да, я хочу прическу, давно слышала о вашей парикмахерской и хочу попробовать. Мне кажется, что мне пойдет, — хотя, сознаюсь честно, даже о существовании такого салона до этой минуты не знала.

— Хорошо, проходите, — ответил мне администратор, все еще надеясь от меня отделаться.

Мы прошли в салон, где сидели несколько представительных темнокожих дам и одна совсем молоденькая девчонка. Меня усадили в удобное кресло, и мастер — симпатичная африканка — повторила вопрос:

— Что бы вы хотели?

Я ответила почти честно:

— Я слышала о чудодейственной силе вашего искусства. Я хочу попробовать поносить такую прическу… и мне надо успокоиться.

Женщина улыбнулась, поняв мое состояние.

Она накрыла меня черным парикмахерским пеньюаром-накидкой, а сама стала смешивать какие-то масляные составы в специальной посуде. Я огляделась. Дамы, находящиеся в салоне, уже перестали обращать на меня внимание и мирно переговаривались между собой. То, что сооружалось у них на головах, признаюсь честно, вызвало у меня восхищение, потому что подобного я никогда не видела. Такие архитектурные композиции в наших, то есть я имею в виду русских, то есть, я хотела сказать, европеизированных салонах не увидишь никогда. В эту минуту мой мастер, у нее было красивое имя — Маура, спросила меня еще раз, что же мы будем делать.

Я стала рассуждать вслух:

— Я понимаю, что нечто, что делают тем дамам, мне, наверное, на первый раз не стоит пробовать. Я бы хотела что-нибудь легкое, — я как бы начала уже отступление, — но… - поняв недоумение мастера, — чисто африканское.

— Хорошо, — ответила Маура и принесла мне журналы, — Выбирайте, а я начну готовить голову. Вы красите волосы?

— Нет, — гордо ответила я. Хоть что-то у меня было в порядке.

Маура стала приготовленный состав втирать мне в голову и волосы. Блаженство! Истинное блаженство испытала я при этом! Мои нервы, которые столько выдержали за последние дни, стали из натянутых струн превращаться в мягкие нити. Первые минут десять я просидела закрыв глаза и расслабилась. Потом парикмахер начала меня накручивать, а я стала листать журналы.

С глянцевых страниц на меня смотрели чернокожие красавицы, которые демонстрировали мыслимые и немыслимые прически-башни, прически-косички и прочие, прочие, прочие… Что же мне выбрать? — это я уже сама себе задаю вопрос.

— Может, вот это? — сказала я неуверенным голосом и показала пальцем на нечто, что мне приглянулось.

— Пожалуйста. Пятьсот двадцать долларов. Восемь часов работы. Не успеем сегодня, придете завтра доделывать.

— Н-нет… мне надо сегодня.

— Хорошо. Тогда, может, вот это, — она показала пальцем на другую картинку, — всего пять часов. Хотя нет… К вашему лицу это не подойдет.

Ну конечно, а что вообще может здесь подойти к моему лицу, которое даже со своим загаром выглядит кислым молоком на фоне остальных женщин, присутствующих в салоне.

— А можно как у молодой девушки? — неуверенно произнесла я. Потому что разобраться в таком многообразии предлагаемых причесок, вот так, с ходу, было просто нереально.

Маура обернулась, посмотрела и спросила что-то на незнакомом языке у другого мастера, та ей ответила той же тарабарщиной, и обе улыбнулись.

Поначалу я все еще пребывала в том же блаженстве, но скоро пришла в себя, и мне с моим темпераментом надо было уже куда-то бежать. Прошло два часа. Я спросила:

— А долго ли еще?

— Ну, два часа мы работаем, — девушка посмотрела на часы, а потом критически оглядела мою голову, — еще часа два, два с половиной, и закончим. У вас волосы не очень подходящие для такой прически… Обычно укладываемся часа в четыре, но здесь будет побольше…

Как же я не подумала о времени! Моя работа и…

— А… может…

— Если не хотите, я могу расплести, — она обиделась, — но это тоже займет часа полтора.

Бедная я женщина, мое положение было безвыходным. Мне опять себя стало жалко. Из моей груди вырвался стон. Мастер посмотрела на меня и что-то крикнула по направлению в другое помещение. Через пять минут вошла женщина с чашкой чаю:

— Это вам. Выпейте. Вам станет лучше.

И действительно. Чай был травяной, с терпким ароматом. Не знаю, было ли там что-либо незаконное, но следующие почти два с половиной часа я выдержала спокойно.

…Итак, моя прическа готова. Мои рыжие волосы были сплетены в несколько десятков косичек, но не наших, то есть узбекских, а совершенно африканских. Косички были толстенькие и полукруглые. Некоторые были приподняты и закруглены прямо у головы, а дальше спускались прямо. Другие представляли из себя аккуратненький полукруг. Косички заканчивались не как у нас, хвостиком, а были как-то спрятаны и образовывали шишечку, и куда были спрятаны волосы, совершенно непонятно!

На самой голове в трех местах были еще свиты, как бы это сказать, гнездышки или то, что балерины называют кичечками. Я понятно изъясняюсь? Вот такая я была красивая!

— А вам идет, — сказала мастер. Другие тоже согласились с ней. На меня пришли посмотреть со всего салона. — Все. Я закончила. — И Маура сняла с меня пеньюар-накидку.

Я опять почувствовала себя полной идиоткой. (Что-то часто у меня это состояние в последние дни!) Мой голубой деловой костюм с короткими рукавами и торчащие из него белые руки и ноги испортили впечатление последней минуты. Женщины, собравшиеся вокруг меня, стали как-то расходиться. Да, мой триумф был недолгим.

Я рассчиталась с мастером. Сумма было ого-го какая кругленькая, но все же меньше, вполовину меньше, чем за восьмичасовую прическу. Моя прическа была рассчитана на неделю носки — это без расчесывания и мытья! И спать надо было тоже с таким сооружением на голове. Все инструкции я получила от мастера, и мы договорились встретиться через неделю, чтобы она мне их расплела.

Такая красивая я вышла на улицу. Было около пяти. Первая же встречная бабушка отшатнулась от меня на другую сторону переулка. Так я поняла, что эффект я произвожу неизгладимый. Мне стало смешно. Нервы я свои все же успокоила, и трезвость рассудка вернулась ко мне.

Я продолжила свой путь, прерванный более четырех часов назад, и через пятнадцать минут была в своем издательстве.

Эффект, производимый мной, я уже знала и предвкушала, как я буду смотреть на их растерянные лица. И я не ошиблась. Образное выражение «сразить наповал» начало работать физически, когда я вошла в здание своего издательства.

Охранник, тот же, что открывал мне дверь утром два дня назад, сначала держал улыбку, когда я только открывала дверь. Затем, когда предстала перед ним во всей красе, его нижняя челюсть оказалась у него на груди. Но когда он все же меня узнал, он стал подниматься со своего места, издавая гортанный хрип, при этом книга, которую он держал, просто выпала у него из рук.

— Добрый день, — сказала я.

— Э-э… здрасьте, — как-то странно прохрипел он.

На что я улыбнулась и прошла мимо.

Следующим помещением была приемная (кто помнит расположение моего издательства). Секретарша Любочка поливала цветы из лейки и поэтому находилась спиной к двери.

— Привет, — радостно заявила я.

— Здравствуйте, Ева Ильи… — И тут она наконец повернулась и увидела меня. — Ой, мамочки, что это с вами?! — Бесхитростная Любочка не смогла скрыть своей реакции.

— Прическу поменяла. Осторожно, сейчас вода в туфли натечет.

Любочка опустила голову, вода уже лилась к ней в туфлю.

Через минуту в кабинет влетели мои девчонки. Сценарий был тот же первая минута остолбенения, затем буря невоздержанных эмоций.

— Ой!

— Ох!

— Что с тобою?

— Ха-ха-ха!

— Вот это да! Дай потрогать!

— Га-га-га!

— У-хрю!!!

Десять минут я молчала, предоставив Елизавете и Елене выкладывать их эмоции, разрешив даже потрогать себя.

Дальше мы заварили кофе, и я им все рассказала. Ну не все, конечно, главную причину я опустила. Выглядело для них все так, что жизнь меня достала, надо было что-то поменять. А эта формулировка понятна каждой женщине. Надо что-то поменять, и точка!

Прошло около получаса, и я наконец-то приступила к работе. Секретарша докладывала ситуацию.

— Три звонка от начинающих авторов — просят, чтоб их почитали. Типография ждала вашего ответа, та, куда вы утром уехали. Звонили из банка, просили перезвонить. Приглашение на презентацию. Ваша мама звонила, не может вас нигде найти. Да, и ваш, — она хихикнула, — Ниро звонил.

«Дура! Ведь с этого надо было начинать!» — не бойтесь, это я про себя сказала. Ответила я совсем другое:

— Спасибо, можешь идти.

Когда она дошла до порога, я, как будто между прочим, переспросила:

— Да, а Ниро во сколько звонил?

— В одиннадцать. Примерно в одиннадцать утра.

Ах ты, Ниро-свин!!! И часа не прошло, как звонил мне, а уже успел белую лахудру завести!

— Ну, сейчас я ему все скажу! — А мои пальцы уже набирали его номер телефона.

Через два гудка он взял трубку:

— Да.

Прошла целая вечность длиной в одно мгновение, когда наконец я ответила:

— Это я. Мне передали, что ты звонил по делу. Что-то срочное?

— А, африканыч, привет. Я тебя ищу повсюду.

— Почему это африканыч? — Я оторопела от такой неожиданности. Как он мог догадаться? Или уже установил за мной слежку? Хвоста приклеил?!!

— Потому что только ты можешь выдерживать такую жару. Нормальные люди уже давно плавятся.

— А-а, — это был вздох облегчения. Хвоста за мной нет, и он ничего еще не знает!

— Ну ты как, еще участвуешь в расследовании? — Он даже не поинтересовался, где я была эти три дня! — А то приезжай. Много чего появилось.

— Я сейчас приеду. Я покажу тебе африканыча!!!

Еще не донеся трубку до рычага, я уже сияла от счастья. Благо, что за эти два с половиной дня проделанный мной объем работы равнялся нормальному недельному, поэтому я позволила себе расслабиться и уйти с работы без семи минут шесть.

Выйдя из издательства, я села в машину и уехала.