Глава 13
В девять утра я, так и не сомкнувший ночью глаз, впустил в дом плиточника, провел его в бывшую ванную Семена Кирилловича и спросил:
— Вам объяснили, что надо делать?
— Сбить жуть, которую косорукий работник до меня на стены положил, и заново их покрыть, — прогудел мастер. — Материал вижу. А это чего за хрень?
Я проследил глазами за корявым пальцем мужика, указывающего на кафель над ванной со словом «ЬОРИГ».
— Даже прочитать нельзя. На каковском же языке надпись? — продолжал плиточник. — Буквы вроде наши, русские, а смысла нет.
— Хозяин хочет, чтобы выложили его имя — «Игорь», — пояснил я, — а ваш предшественник буквы перепутал, вот и вышла нелепица. Надеюсь, вы будете более внимательным.
— Где же вы такого дурака нашли? — зацокал языком новый мастер. — Во идиот!
— Простите, как к вам обращаться? — перебил я его.
— Валентин, — представился тот.
— Если что-то понадобится, зовите меня, мое имя Иван Павлович, — сказал я и пошел открывать дверь, в которую кто-то настойчиво трезвонил.
На сей раз у служебного хода стояла полная женщина лет шестидесяти.
— Меня Аносов прислал, — улыбаясь, сообщила она. — Вы Иван Павлович? Я Светлана Андреевна, пока не найдете новую домработницу, мне велено у вас работать. Завтрак уже подавали?
Я посторонился:
— Очень вас ждал. Елизавета Матвеевна привыкла трапезничать в десять, Анфиса Матвеевна и остальные члены семьи, кроме Родиона, который живет по своему графику, придерживаются того же расписания. Повар из меня никудышный, собрался подать мюсли с молоком и яичницу.
Светлана Андреевна похлопала меня по плечу:
— Молодец. Я успею сварить геркулес и налепить сырников. Надеюсь, продукты в наличии.
Около половины одиннадцатого обитатели особняка (отсутствовала еще и Ксения) уже завтракали.
— Папочка, вот твои пилюли, немедленно глотай, — приказала Эмма Геннадиевна супругу. — А это Ричику. Милый, ну-ка, ням-ням!
Матвей Ильич разинул рот.
— Господи, я обращаюсь к Ричи, — поморщилась жена. — Давай без глупостей, дорогой, просто прими таблетки.
— Их больше стало, — закапризничал старик, — голубой раньше не было.
— Она синяя, — поправила супруга.
— Нет, голубая, — уперся муж.
— Скорей уж цвета морской волны, — вмешалась Анфиса. — От чего лекарство?
Эмма Геннадиевна подняла указательный палец:
— Неверный вопрос! Надо говорить — для чего. Улучшает работу печени, помогает справиться с последствиями алкоголизма.
— Я не пью! — возмутился старик.
— А пиво? — напомнила верная спутница жизни.
— Оно не считается, в нем градуса нет, — возразил Матвей Ильич.
— Твоя печень считает иначе, — отрезала Эмма Геннадиевна, — она стонет и страдает.
— И как ты это узнала? — хмыкнул Матвей Ильич. — Поговорила с моей печенью, и та пожаловалась?
— У Ричи тоже необычный набор, — продолжала Фиса, — розовая и три серых.
— Для шерстистости, крепости зубов и лап, — пояснила мать.
— Папа! — воскликнула Фиса. — А ты видел, что с твоей головой?
Отец пощупал лысину:
— Вроде пока не отвалилась. Почему ты спрашиваешь?
— Только сейчас заметила, что у тебя на макушке пушок появился. Причем черный, — засмеялась Анфиса. — Посмотри, Лиза.
— Точно, — подтвердила сестра, — у отца начали расти волосы.
— Лучше б зубы заколосились, — проворчал Матвей Ильич.
— Биодобавка работает! — заликовала Эмма Геннадиевна. — Ну-ка, держи еще капсулу… А что слышно о Надежде Васильевне? Каков вердикт врачей?
— Инсульт — тяжелая болезнь, — не моргнув глазом, соврала Елизавета Матвеевна. — Сейчас домработница в реанимации, к ней никого не пускают.
Я, стоя у буфета, молча слушал их разговоры.
Когда ночью приехал Бабичев, мне пришлось разбудить хозяйку. Елизавета Матвеевна, услышав о внезапной смерти прислуги, не впала в транс, а деловито сказала:
— Очень прошу не сообщать остальным правду. Родители — пожилые люди и только-только пережили стресс, связанный со смертью незнакомки. Лучше скажем им, что домработницу свалил инсульт, ее поместили в реанимацию. Да и Анфиса очень эмоциональна. А у Ксении точно начнется истерика, Надежда Васильевна когда-то была ее няней. Надо подготовить всех, приучить их к мысли, что прислуга вот-вот умрет, а не шокировать печальным известием.
— Родион знает правду, — напомнил я.
— Поговорю с сыном, — пообещала вдова, — он поймет. Родя не болтлив, к тому же не любит общаться с нами, даже с Ксюшей после ее возвращения не особенно контактирует. Близнецы потеряли тесную связь, когда девочка улетела за рубеж. Увы, сейчас мои дети стали чужими друг другу. Но надеюсь, они опять подружатся.
На том и порешили — объявить прислугу тяжело больной, почти умирающей.
И вот сейчас Эмма Геннадиевна напомнила:
— Если человек лежит в больнице, ему надо послать цветы, фрукты, конфеты, оказать внимание.
— Конечно, мама, — кивнула Елизавета Матвеевна, — именно так мы и поступим. Иван Павлович, отвезите букет для Надежды Васильевны.
— Как прикажете, — почтительно откликнулся я.
В столовую вошла Светлана Андреевна:
— Доброе утро. Как завтрак? Извините, если не угодила. Пожалуйста, сразу скажите, коли что не так, я обязательно исправлюсь.
— Пока все нормально, — сухо обронила вдова.
— Каша густовата, — закапризничала Фиса, — я люблю пожиже.
— Непременно учту, — пообещала новая прислуга. — С кем согласовать обеденное меню и ужин?
— Дорогая, — сквозь зубы процедила Елизавета Матвеевна, — с этим вопросом лучше обратиться к дворецкому, а не к нам во время завтрака.
Я мысленно зааплодировал Елизавете Матвеевне. Услышав ее последние слова, можно было подумать, что вдова с детства жила в доме, где работал дворецкий, в голову не придет, что еще неделю назад она сама говорила домработнице, что лучше приготовить.
Светлана Андреевна посмотрела на меня, я кивнул, и она пошла к выходу из столовой. В дверях она чуть было не столкнулась с Ксюшей, которая незамедлительно поинтересовалась:
— Что за корова тут разгуливает?
— Ее прислали вместо Надежды Васильевны, — пояснила Анфиса. — Весьма милый жест со стороны Игоря Анатольевича. Ксюша, ты с таким заботливым мужем никогда не пропадешь.
Девушка замерла:
— А куда Диди подевалась?
— Чего ты так с утра размалевалась? — не отвечая на вопрос, набросилась на внучку бабушка. — Веки синие, губы красные, кожа желтая. Страх смотреть!
— Мама, сейчас это модно, — попыталась остановить старушку Фиса. — Нынешней осенью макияж делают избыточно ярким.
— Где Надежда Васильевна? — повторила Ксения, никак не реагируя на слова Эммы Геннадиевны.
— Дорогая, мне тяжело сообщать тебе малоприятную новость, — произнесла Елизавета. — Твоя бывшая няня серьезно заболела, ночью у нее случился удар, сейчас она в реанимации. Не переживай, за ней прекрасно ухаживают.
Ксения всхлипнула и, резко развернувшись, убежала вон.
Эмма Геннадиевна неодобрительно покачала головой:
— Девочка совершенно не умеет себя вести.
Елизавета Матвеевна поднялась.
— Мама, ты же знаешь, как Ксюша привязана к своей няне.
— Все равно нужно учиться сдерживать эмоции, — не сдалась старушка. — Ксения обязана помнить, что она княжна, потомок великого рода Винивитиновых-Бельских, а не ребенок без роду и племени. Распущенность чувств — это так не аристократично. Спасибо, мне расхотелось есть. Папочка, пошли. Рич, быстро.
Гордо вскинув голову, Эмма Геннадиевна выплыла из столовой. Матвей Ильич, жуя на ходу кусок хлеба, последовал за женой, за ним весело поскакал пудель в бархатной курточке голубого цвета. Елизавета Матвеевна подождала, пока отец с матерью скроются в коридоре, и тоже удалилась.
— У меня голова заболела, — объявила Фиса и одернула кофту, сидевшую на ней в облипку. — Родион! Ау!
Парень с отсутствующим видом смотрел в окно.
— Эй, племянник, выйди из анабиоза, — приказала она, — хоть раз в жизни изобрази интерес к делам семьи.
Юноша горько вздохнул:
— Чего я опять не так сделал?
— Все! — фыркнула Анфиса, вскакивая. — Мы все нервничаем, переживаем, а ты, как варан на солнце, сидишь и молчишь. Это вызывает удивление.
Родион отодвинул тарелку.
— Тетя Фиса, ты бы еще сильнее удивилась, увидев в столовой за завтраком говорящего варана.
— Мне от души жаль твою будущую жену. Несчастная, ее ждет ужасная судьба. Выйти замуж за рептилию! Незавидная доля. Не смей чавкать! — взвилась Анфиса.
— Я давно все съел и ложку отложил, — изумился ее словам Родион.
Анфиса нахмурилась, но ничего не сказала. Затем так же молча ушла. Парень посмотрел на меня:
— Чего она разозлилась?
Я отошел от буфета:
— Ваша тетушка нервничает, простите ее. Если я вам не нужен, разрешите выйти?
— Ага, — пробормотал Родион, — я уже все съел. Каша совсем невкусная. Надежда Васильевна ее лучше варила. А у этой новенькой гадость получилась. Будь Бог женщиной, заповедей оказалось бы намного больше: не храпи, не сопи, не чавкай, не кури, не спорь, не молчи, не говори, улыбайся, не ржи во весь рот… Почему женщины такие странные? Ну стрессует она. А зачем ко мне-то цепляться?
