* * *
Дверь попинали и бодро гаркнули:
— Открывай, Марья!
Вообще-то я Магдалина, только никто про это уже не помнит — люди с малолетства переиначили меня в Машу и успокоились на этом. А мать родная и того хлестче — Маняшей зовет. Впрочем, про мать, мою самую большую неудачу в жизни — разговор отдельный. Как бы то ни было, я спихнула кота с коленок и, теряя тапки, понеслась открывать. На пороге стоял Никаноров, держа огромного, почти в его рост нежно — голубого игрушечного зайца.
— Привет, — сказал он, заходя и неловко протягивая мне его, — только не смейся, ладно?
— Прелесть! — оценила я презент.
За что Саню уважаю — так это за то что он никогда не приходил ко мне без подарков.
— Опять ты не спрашиваешь, кто пришел, украдут тебя однажды — хмуро сказал он, снимая куртку
— Так все ж свои, кому я нужна? — удивилась я, домик у меня навороченный, внизу охрана, незнакомого человека просто так сроду не пустят.
Никаноров оглядел мою скромную квартирку на три этажа, упакованную по самое не хочу, потом меня, иронично хмыкнул и сменил тему.
— Зая моя, а ведь я по делу.
— Ясно. Тебе чего узнать или помощь? — поинтересовалась я.
— Ой, только без этих твоих штучек — дрючек, — поморщился поклонничек. — Мне просто надо расклад по человечку.
— Человечка — то я знаю?
— Наверняка, — кивнул Саня и вытащил из кармана фоту. Я кивком пригласила его следовать за мной, и пошла в гостиную. По пути я изучила фотографию. Как ни странно, это был не очередной бритоголовый амбал, это была женщина. Бальзаковский возраст, благородные черты лица, одним словом — это была Леди.
— Кто такая? — не отрывая глаз от изображения, спросила я.
— Тварь и змея, каких еще свет не видывал, — серьезно ответил Саня.
— Ааа, будущая теща, — догадалась я.
— Это твоя мать? — изумился Никаноров.
— Я за тебя не пойду! — отрезала я. — И вообще, сходи в кухню, хлебни из поллитровой баночки на столе, свежий отворот, вчера готовила, и даже денег за это не возьму!
— Смешная ты, — хихикнул Саня. — Я ж к тебе со всей душой.
Я покачала головой — с Саней я дала маху в привороте. Дама я на язык несдержанная и потому врагов моих не счесть, неприятностей у меня было от этого — вагон и маленькая тележка, пока я не додумалась до простой идеи. Я всех на меня рассерженных — а были они все как на грех ребята серьезные и авторитетные — стала привораживать. Теперь они у меня как шелковые и нужды больше в приворотах почти нет — имея таких поклонников, никто на меня сердиться и обижаться не смеет.
В приворотах я, честно признаюсь, особо не сильна, у меня только охранки железобетонные получаются, поэтому со временем страсти поутихли, мы стали просто добрыми друзьями, но Никаноров же прилип ко мне намертво. А все почему? Потому что когда я Никанора привораживала, мужику уже неделю никто не давал, вот приворот и дал такие буйные ростки.
— Полный расклад или просто общие события? — поинтересовалась я, доставая коробку с картами.
— Мысли и события, — немедленно ответил Саня, — и со мной связь посмотри.
— Ага, — кивнула я и принялась за раскладку на мысли.
Мысли у дамы были о бизнесе, дальней дороге, перемене места жительства и двух королях. Причем об одном она думала что он слабовольный козел, а о короле постарше — о том что он полное дерьмо и она ему кое — чего вовек не простит. И думала весьма эмоционально.
Я покосилась на Саню. Неужто второй король — это он? Дама, конечно, холеная, но ведь Саня привороженный и стоит у него только на меня, прошу прощения за откровенность. И тут меня осенило. Ну разумеется! У Сани с ней ничего в постели не получилось, дама и осерчала! Эх, надо б Сане сегодня дать! Подобное милосердие я проявляла редко, но все ж проявляла, памятуя о том, что мы в ответе за тех, кого приручили.
— Ну? — нетерпеливо спросил Саня.
— Баранки гну, — задумчиво ответила я. — Погоди немного.
Быстренько разложила следующую колоду на Саню и убедилась — думала дама именно о нем.
— Ну? — снова нетерпеливо возопил Саня.
— Что ж ты с дамами — то так себя плохо ведешь? — вздохнула я, разглядывая карты.
— Она первая начала! — сразу замкнулся поклонничек.
— Думает она о тебе, и весьма интенсивно, видать, запал ты ей в душу, — усмехнулась я.
— Мстить будет?
Ого, подумала я. Он что, ее еще и послал??
— Будет, Саня, и мстя ее будет страшна, — вздохнула я. — Только об этом и думает. Ты б все ж пошел, из баночки — то хлебнул, а?
— Да ну тебя, — отмахнулся он, — а еще что видно?
— Еще, Сашенька, дама твоя пакует манатки, если хочешь сказать ей последнее прощай перед долгой, а главное, внезапной разлукой, то поторопись.
— Все верно, — угрюмо кивнул Саня, — я так и думал что к тому идет. А насколько торопиться с прощанием?
— Неделька, — пожала я плечами, взглянув на карты. — Максимум две, и от твоей пассии останутся лишь воспоминания.
Саня, кивнув, привычным жестом ухватил свои любимые индийские карты и принялся тасовать, после чего протянул их мне. Я взяла колоду и принялась раскладывать.
Выложила первый ряд и сообщила
— Срочная весть, после нее — дорога.
Не успела договорить, как у Сани зазвенел сотовый.
Он коротко переговорил и в который раз с уважением на меня взглянул.
— Не соврала, не соврала, как в воду глядела. Бежать мне надо!
— Погоди, я еще раскладку не закончила!
— Потом, зая моя! — Саня встал, чмокнул меня в щечку и снял с руки номерной ролекс. — Это пока задаток тебе, приеду, догадаешь, и рассчитаюсь по — нормальному. А не приеду, — тут Саня странно усмехнулся, — так это на счастье.
Я нацепила часы на руку, посмотрела как они болтаются на тонком запястье и с сомнением произнесла:
— Сань, вещь дорогая. У тебя что, сотки нет? — За гадание я брала 100 баксов, потому как бесплатно карты отвечать напрочь отказывались, и тут я с ними была полностью согласна.
— Все-все, я побежал, дорогая! — Саня еще раз чмокнул и пошел на выход.
— В кухню, в кухню заскочи! — крикнула я ему вслед
— Щаз! — весело засмеялся наш крутой мафиози, и только дверь схлопнула.
Я в растерянности еще раз поглядела на часы, достала листочек с ручкой и принялась выкладывать следующий ряд. Девушкой я являюсь крайне серьезной, и деньги зря не беру. Догадаю, запишу, приедет Саня с сотней, я ему листочек этот и всучу. Так… После известия, значит у нас тут короткая дорога. Очень короткая дорога… Хмм….. Такое ощущение, что только из подъезда моего выйти.
Я выложила следующий ряд и заледенела. Мало что соображая от ужаса, я потянулась за телефоном, чтобы набрать Санин сотовый, потом опомнилась и выскочила на лоджию.
— Саня!!!!! — что есть силы закричала я.
Саня, уже вышедший из подъезда, посмотрел на меня, помахал рукой и пошел к своему джипу.
— Не ходиии!!! — закричала я.
Саня еще раз поглядел на меня и помахал рукой. Второй он открыл дверцу машины и спокойно сел в нее.
И я как в замедленной съемке увидела, как машина тут же превратилась в столб ревущего пламени, ее подбросило и перевернуло, меня отшвырнуло к стене, где я сидела, выла и сквозь слезы повторяла:
— Ну я же сказала не ходи, Сашенька, ну почему ж ты меня не послушал….
Кое-как встав, я пошла в комнату, налила минералки и выпила ее, чувствуя как стучат зубы о край стакана. Потом взгляд упал на раскладку и знак смерти, которой закончилась эта Санина дорога.
Похороны у него были шикарные. Могилка в престижном месте, гроб красного дерева с бронзовыми ручками, народ убивался вполне натурально, в церкви его отпевали на совесть. Братки из его команды переминались с ноги на ногу и выглядели весьма потерявшимися.
— Маш, — отозвал меня один из них, — а чего сейчас будет?
— Пельменей из тебя налепят, по семьдесят рублей килограмм, — задумчиво сострила я, однако, увидев вмиг посеревшее лицо, тут же поправилась. — Шучу я. Главным у вас будет Ворон, знаете уже, за ним не пропадете.
Братки к моим словам относятся очень серьезно, и шутка насчет пельменей тут шуткой не воспринялась.
— А ты?
— А что я? — удивилась я.
— Ну… — замялся парень, — в общем, ребята интересуются, ты нас не бросишь?
— Не брошу, не брошу, у меня квартплата и коммунальные услуги дорогие, куда ж я без вас, — отмахнулась я.
Тут зазвонил сотовый.
— Привет, Марья, — поздоровался Ворон.
— Привет. Встретиться хочешь? — я была в городе спецом по охранкам, и все власть имущие ко мне косяками валили. Ворона же однако проняло только сейчас.
— Ну да, — неохотно подтвердил он. — В восемь устроит?
— Ворон, — вздохнула я. — Давай Саню проводим по — человечески, не чужой он мне. Вот прослежу за поминками, и позвоню, как домой приеду, ладно?
— Хорошо, — коротко ответил он.
Поминки оставили тягостное воспоминание. Жены у него не было и я, его последняя любовь, воспринималась всеми как безутешная вдова. Через час меня от соболезнований уже тошнило. Народ я разделила на две категории — крутики и мирские. Так вот. Крутики были серьезны и вели себя соответственно ситуации. Мирские же под конец настолько забылись где они, что мне пришлось их осадить, и весьма жестко — в подпитии они уже начали петь песни и пытаться поплясать. Совсем ополоумели. Психанув, я вышла на крыльцо Санькиного ресторана, подышать воздухом и тут я внезапно увидела ее.
Шикарный мерс лишь на мгновение притормозил на повороте, и в приоткрытом окне мелькнул профиль Саниной дамы. Машинально я запомнила номера — память у меня на всякую фигню железобетонная. К тому же они были с тремя А, с такими у нас областная власть ездит, что тут не запомнить. Я хмыкнула — непростая штучка та леди.
Тут пискнул телефон, подвешенный на шнурочке на шее.
— Маняша! — гневно начала мать, — ты где шляешься?
Ну вот! Я уже упоминала как меня родная мать кличет??? Маняша!!! Дурацкое имя, подходящее скорее девочке — дебилке, а не стильной девице типа меня, как обычно обозлило.
— То есть — где я шляюсь? — переспросила я, стараясь не выдать эмоций. Мне уже двадцать восемь лет, живу я отдельно, и подобные вопросы были мне странны.
— Тут Анна Константиновна со своим Николяшей пришли, тебя ждем! Я ведь тебя за неделю предупредила! — холодно произнесла мать.
Я внутренне застонала.
— Мамочка, милая, — залепетала я, — ты знаешь, а ведь я сейчас Сашу Никанорова хороню.
— Да ты что? — ахнула она. Никанор ей жутко нравился — он при встрече всегда демонстрировал готовность сделать ее любимой тещей. — А что случилось?
— Убили, — сдержанно ответила я. — Сейчас вот поминки.
— Жалко — то как, — запричитала она, — такой молодой, жить бы еще да жить. Ну ты давай после поминок, ко мне езжай, Николяша подождет.
— Мама!!! — воскликнула я, поражаясь ее черствости. — Ты дай мне Сашку хоть похоронить — то!
Мать с минуту помолчала, после чего, едва сдерживая рыдания, произнесла:
— Вот так ты разговариваешь со своей матерью!
— Мама, — начала я.
— Прощай, — тоном оскорбленной королевы сказала она и отсоединилась.
Вот черт! Мать моя, сухонькая и маленькая, работает учительницей русского языка и литературы, и держит в кулачке свой подопечный класс. Юные раздолбаи в ее присутствии становятся тише воды, ниже травы, навсегда уяснив, что спорить с ней бесполезно, Ольга Алексеевна всегда права. Ну а уж меня, свою дочурку, мать построила железной рукой. Я всю жизнь в отчем доме ела, ложилась и вставала по расписанию, четверка приравнивалась к ограблению магазинчика, с тройками меня слава богу пронесло. Когда я смогла переехать в свою собственную квартиру, да еще и на другом краю города от отчего дома, я долго не могла опомниться от счастья. Да не тут — то было.
Сначала мать закатила истерику — я видите не стала учиться в педагогическом институте, предпочтя карьеру ведьмы. Что там было — словами не описать. Она звонила мне каждый час, и, завывая как пожарная сирена обрушивала на мою голову рассказы о том, какая я гадкая и неблагодарная дочь. Она яростно повторяла это по вечерам соседкам на лавочке, и те дружно ее поддерживали. Она не постеснялась сходить к участковому и нажаловаться на меня. Так же она грозила мне парткомом, видимо, по старой привычке, однако вовремя опомнилась — времена коммунизма — то кончились!
Участкового я напоила чаем, написала оберег от врагов и сунула в нагрудный кармашек. Он ушел довольный — по слухам, жена с тех пор перестала его колотить, после этого претензий в мой адрес он больше не принимал. А мать я отправила на пару недель во Францию — от такого презента она отказаться не сумела. Я понимала, что она бесится из-за того что я в одночасье стала «буржуйкой» и ей обидно, что я — в трехэтажной квартире, а она как и прежде в своей хрущевке. Новую квартиру я ей покупать не стала — у матери все подружки в этом доме, и она разумеется категорически откажется от переезда — разве что в мою квартиру, но от одной этой мысли мне тут же сделалось дурно. Посему, пока мать прогуливалась по Елисейским полям, я сделала шикарный евроремонт в ее квартирке и сменила мебель. Она же, вернувшись, из вредности и привычки ради забилась в истерике — оказалось, старый интерьер ей нравился куда больше. Я пожала плечами и выразила готовность привезти старую мебель, которую я предусмотрительно вывезла не на помойку, а соседке в гараж. Мать тут же смешалась, перевела разговор на другую тему, и больше к этому вопросу не возвращалась. Во всяком случае у нас воцарилось подобие мира.
Однако недолго я радовалась. У матери периодически возникает новый повод придраться ко мне. Теперь, например, ей взбрела блажь выдать меня замуж. С этой целью она собирает чаепития и я, внутренне крепясь, любезничаю с предполагаемым женихом, поражаясь, неужели она и вправду за таких придурков хочет меня отдать.
Я пыталась действовать на мать сухой логикой и приводила результаты исследования доктора Сатоши Канадзавы из Кентерберийского университета в Новой Зеландии. Он проанализировал двести восемьдесят биографий великих ученых и выяснил — практически все они совершали свои открытия до того как женились. А женились они в преимуществе после тридцати пяти лет. Так что раньше этого срока я попросила мать меня не беспокоить — меня ждут великие дела!
Мать подняла меня на смех — какой из меня ученый. А я обиделась — мне всего двадцать восемь и вся жизнь впереди, но дело — то не в этом! А в том, что вывод — брак действует отупляющее! Доктором Канадзавой доказано, не мной от нечего делать сказано! Мать заявила что мне ум девке ни к чему, а вот внучок ей не помешает.
Я поймала себя на мысли, что я почти благодарна Никанору за то, что он так вовремя умер, и его похороны отменили сегодняшние смотрины. Потом, вскинув запястье с болтающимися часами, Саниным последним подарком, я посмотрела на циферблат и решила что помянули мы Саню достаточно. Подошла к охране, сказала ресторан прикрывать, и поехала домой.
По дороге позвонила Ворону, велела ехать ко мне, будем думать, как жить дальше. Во дворе нашего дома я бросила машину у забора и, погруженная в свои мысли, побрела к подъезду.
— Здорово, Марья! — гаркнул кто — то мне под ухо. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, отвлеклась от дум и обнаружила компанию молодняка, оккупировавшие обе подъездные лавочки.
— Здорово, — буркнула я в ответ, проходя мимо.
— Ты, Марья, того, — заискивающе сказал рыжий пацан, — машинку — то запри, или в гараж поставь, а то вдруг кто не знает…
— Да? — я обернулась и посмотрела на него. — Вот ты ее и посторожи, раз душа за моё добро болит.
Нужно больно кому — то со мной связываться. Дом у нас хороший, внизу в холле охрана, мощеный двор отлично освещается по ночам красивыми ажурно-коваными фонариками, да и видеокамер натыкано — мышь незамеченной не проскочит. Покажите мне воришку, который в такое место машины потрошить полезет! К тому же — первый и последний раз, когда на мою БМВ кто—то покусился — я тогда бросила машину около материного дома — незадачливые представители мелкого криминала сами прийти не смогли. Явились родители. Четверо парней, польстившихся на магнитофон и прочие прибамбасы просто сошли с ума. Один порывался спрыгнуть с балкона, второй с него все же спрыгнул и лежал в реанимации, двоих других родители предусмотрительно свезли в психушку. Я прощать была не намерена — характер у меня не сахар, сразу говорю, однако родители вместе со всеми родственниками валялись в ногах и устроили около моего подъезда дежурство. Это было весьма утомительно — родственники не давали прохода мне, моим соседям, и пугали воплями клиентов. Я сочла, что это плохо действует на бизнес и личное спокойствие дороже, так что порчу сняла, предварительно взяв с родни неслыханные откупные.
Эта весть, плюс то что я у местной мафии что — то типа тайного советника позволяет мне не бояться покушения на свое добро. Однако охранки, и весьма жестокие, я поставила на все, что имею. У меня дурной и подозрительный характер, я уже упоминала об этом. О! Кстати о добре. Я остановилась меж этажами и прикрыла глаза, мысленно сосредоточившись на Сашкином ролексе, и прошептала охранку. Охранка простенькая, у вора просто сгниют руки по локоть, если в течение недели не принесет мне его обратно и не уговорит полечить. А на второй неделе вор начнет умирать — долго, примерно на полгода страданий.
Так вот… Обычно я не лечу.
Дом меня встретил тишиной. Все правильно. Кот, Бакс, товарищ важный и неразговорчивый. Мама — папа живут своей жизнью, муж или бойфренд не предвидится. Я одинока, независима, скучать мне как — то некогда, и это мне по душе. Не разуваясь, прошла в гостиную, достала из комодика сушеные травы, эмалированный банный тазик — я его вместо курильницы юзаю, и свечи белого воска. Потому что скоро приедет Ворон, и я буду колдовать.
И тут Бакс как обычно возопил полным страдания голосом. Что это означает — я прекрасно понимала, так что недолго думая пошла в ванную, вытряхнула его лоточек, насыпала свежий наполнитель и посмотрела на Бакса. Бакс посмотрел на лоточек, на меня и протяжно, с надрывом, мявкнул. Вот гад! Я пошла в спальню, взяла с полки последнюю пачку баксов, вернулась в ванную и бросила в лоток несколько бумажек. Кот мгновенно устроился поверх них, всей своей мордочкой выражая сосредоточенность процессом. Разбаловала дармоеда!
Подумав, что придется ему еще долларов напечатать, я пошла в гостиную, достала заветную тетрадку с заклинаниями, после чего села в кресло и расслабилась.
Профессиональной ведьмой я стала случайно. Мне тогда было всего семнадцать — я только закончила школу, поступила в пединститут и пошла на лето подрабатывать в официанткой при гостинице «Заря». Я тогда молодая была и еще неленивая, так что целую смену пробегать по залу и ни разу не присесть мне было нетрудно. И была я тогда наивной и доброй девочкой с определенными идеалами что немаловажно для дальнейшего повествования. Как на грех, приглянулась я крыше этого заведения. Некто Стадольный поначалу был весьма корректен. То есть меня по — хорошему просили поехать на дачку в баньке попариться. А я была, как я уже говорила, с идеалами и по — хорошему не понимала. Посыпались угрозы и неприятности. Девчонки меня жалели, да и дирекция, но сделать ничего не могли. Матери пожаловаться — об этом и речи быть не могло. Я попробовала уволиться, однако гад Стадольный отловил меня перед домом и велел на работу ходить как на праздник. И я ходила. Только вот зарплату я не получала.
Апофигей наступил в День города. Абсолютно пьяный Стадольный со товарищи закатил к нам в ресторан, содрал с меня юбку и велел плясать на столе. В голове у меня что — то помутилось, я схватила бутылку и от души огрела его по тупой башке. После чего подхватила юбку и ринулась бежать. Дома я позвонила в ресторан и от девчонок узнала, что Стадольный, очухавшись, сказал твердо — нам с ним в одном городе тесно. Я с этим согласилась и высказала необоснованное ничем предположение что останусь тут я.
Мать как раз уехала погостить к родственникам в другой город, папик где — то пил, так что никто не мог помешать мне сделать то, о чем я мечтала с тех пор, как Стадольный начал меня преследовать. Я не торопясь достала тетрадку с заклинаниями и сделала чернейшую порчу на своего мучителя. Как сейчас помню — я произносила слова обряда и четко понимала что все что я желаю — сбудется. И спокойно легла спать, я была уверена что все решилось.
И Стадольный действительно в течение нескольких часов попал как кур в ощип. Пара гостиничных путан попросили его разобраться с клиентами, которые им не заплатили. Стадольный, у которого кулаки всегда чесались, а после водки — особенно, тут же задрав хвост понесся на разборки, вот только номера комнат он, бедолага, перепутал. Но это его не смутило, он до полусмерти избил двух командированных мужиков, которые там были, а так же забрал все деньги и ценности.
И вот за это он к своему удивлению с легкостью загремел на нары, и адвокат не помог.
Но суд — это было уже потом, а пока я на следующий день с пережитого хлопнула стаканчик шампанского и все рассказала паре подруг по работе. Поверили они или нет, не знаю, но дружки Стадольного меня отловили, и поставили на бабки.
«Ребята, не доводите до греха», — умоляла я их. Ребята не послушали. Пришлось проклясть и их — благо ни мать, ни папик еще не вернулись.
На следующий день один попал под машину, второй на своей машине упал с моста в реку, у третьего сожгли магазин. Оставшиеся в живых одумались, и пришли ко мне со следующим требованием — про них забыть. И тут я уперлась рогом в землю, у меня бывает такое. Зла я тогда была на весь свет. Достали меня эти козлы, честное слово. Сначала Стадольный измывался, теперь эти дружки. И над кем? Над девчонкой, за которую по идее заступиться некому. Я им твердо пообещала, что это все цветочки были. И тут дружков проняло… Схватившись за голову, они ягодок ждать не стали, сходу подарив мне эту квартирку в качестве мирного жеста. Я его оценила и уверила, что больше к ним претензий не имею.
И тут ко мне неожиданно повалила клиентура.
В эпизоде со Стадольным я нечаянно доказала что магией можно ох какие дела воротить, и стадольновские же дружки первыми об этом сообразили, решив со мной не воевать а дружить, и напросились «поговорить» со мной о своих проблемах. Когда я поняла, чего они хотят, я не долго думая схватила свою тетрадку, потрепанную колоду карт, погадала, поставила охранки и открыла им удачу. Как не странно — но они мне за это заплатили. Дали целых пятьсот баксов — совершенно запредельная для меня тогда сумма! — и пообещали мне ноги оторвать, если они деньги зря отдали. Несколько дней я тряслась и боялась тратить свалившееся на меня богатство. Потом сияющие от счастья парни занесли мне в дом домашний кинотеатр — только что из магазина и тут же настроили. Эти ребятки умели быть благодарными. Пока устанавливали аппаратуру, мы посидели, попили сока, и кое — о чем договорились. Так я и стала профессиональной ведьмой и правой рукой местной мафии — потому как квартиру мне надо было обставлять, да и астрономические счета за квартплату и коммунальные услуги мне за красивые глазки никто отменять не собирался.
Ведьма я не очень сильная — потому как рассчитывать приходится только на собственные знания и силу. Мое главное достижение — то что я изобрела заклинание фриза. Вернее, не то что изобрела, а просто сообразила, что при определенных условиях силу можно трансформировать в сгусток ледяной энергии, мгновенно замораживающей при прикосновении. Физика в школе была мной выучена досконально, как и остальные предметы — слава богу, хоть что — то пригодилось. Со временем я познакомилась и с другими ведьмами и с досадой обнаружила, что я рядом с ним — как моська со слонами. Просто у них у каждой была своя Книга Магии, которая переходила из поколения в поколение. И каждая ведьма, открывая в первый раз унаследованную Книгу, смешивала свою силу с силой всех ведьм в роду, и в качестве бонуса ей полагались еще и заклинания на страницах Книги. У меня же была только толстая ученическая тетрадка, в которую я с детства на слух записывала заклинания, элементарно шпионя за бабушкой — она была сильным Мастером, царствие ей небесное. Впрочем, тетрадку ту я уже давно не открываю — настоящий Мастер должен знать рабочие заклинания наизусть! Ровно восемьдесят четыре обряда были мной выучены назубок, но я все же перед работой всегда достаю ее, на всякий случай. Однако все же как жаль, что бабуля не передала мне родовую Книгу! Но я могла утешаться тем, что охранки я ставила мощнейшие, лучше всех ведьм с их Книгами. И к тому же у меня хоть какая — то сила, а своя, и никто ее у меня не отберет. А «книжницы», как я их называла, все время ходили по краю пропасти — ведь если бы украли у такой ведьмы Книгу, то украли бы и хранящуюся в ней силу. Хотя на самом деле я конечно жутко завидовала книжницам и отчаянно мечтала о своей собственной Книге — но чего нет, того нет. И кстати нет ее у меня опять же из-за матери! Вечно она мне все портит!
Тут мои воспоминания были прерваны наглейшим образом. То есть — в дверь как обычно попинали и гаркнули:
— Открывай, Марья!
Бакс тут же сам соскользнул с коленок и лениво перебрался на диванчик. Молодец, парень, у ведьмы должен быть умный кот! Я открыла Ворону дверь и проинформировала :
— Около двери вообще — то есть звонок. Пинать было не обязательно.
— Ага, в следующий раз позвоню, — пообещал мой новый подопечный.
— Проходи в гостиную, чудо, — вздохнула я.
Сама я немного притормозила — выстраивала его ботинки по ранжиру — я крайне педантична, есть такой грешок.
— Кого парить собралась? — донесся до меня голос Ворона.
— Эт не парить, — объяснила я, входя в комнату и кивая на тазик с вениками. — Это обряд будем делать сейчас.
— Какой? — заинтересовался парень. Ох уж эти мужики, прямо как малые дети, все им сказку подавай.
— На самом деле обрядов несколько, ты у меня тут на всю ночь, — улыбнулась я.
— О — о… — Ворон явно подумал не того и тут же сориентировался. — Может я для начала в магазин за шампанским сгоняю?
— Послушай, — отбросив приветливость, я стала строгой и деловитой, «ты мне не нравишься» тут просто сочтется за дешевое кокетство. — Я не пью, когда колдую. Выпью хоть каплю — и не смогу даже маломальский сглаз сделать. Секс в программу тоже не входит — после оргазма я также не смогу колдовать. А этой ночью мы с тобой будем работать. Надо будет сначала тебе расклад сделать на будущее, потом снять все порчи — проклятия, потом оберег на год, потом — обряд на высокое положение. Работы много. Стоить тебе это будет пятнадцать тысяч долларов.
— Что — то многовато… — протянул Ворон.
— Пятнадцать тысяч за год удачи и неуязвимости? — усмехнулась я.
— Идет! — тут же согласился парень.
— Тогда приступим.
Я вытащила первую колоду карт, дала ее Ворону и велела хорошенько перетасовать.
Задумчиво посмотрела на расклад и произнесла:
— Слушай… А Никанору — то, покойничку, ведь ты проводы на тот свет устроил.
Парень хищно посмотрел на меня и сделал какое — то движение.
— Успокойся, — взмахом руки я снова усадила его в кресло, — мне абсолютно без разницы кто мне деньги платит. Мы сейчас решаем за твои деньги твои проблемы, так что не волнуйся. А про Никанора — я к тому, что чувствовал он свою смертушку, похоже. И приготовил тебе большую неприятность.
— Какую? — глухо спросил парень.
— Что — то пропало с его смертью, — я вглядывалась в сочетание карт и в конце концов сказала. — Ворон, у меня неприятная правда. За это пропавшее ты умрешь.
— А обереги твои? — видно было, что парень не на шутку перепуган несмотря на всю крутость.
— То что пропало, имеет слишком большую ценность для множества людей, — пожала я плечами. — Такое направленное желание мести и ненависть никакой оберег долго сдерживать не сможет.
— А за что я 15 штук-то отдаю? — подозрительно сощурил он глаза.
— Я объяснила, — жестко ответила я. — Стандартный набор. Можешь отказаться — но тогда тебя сразу похоронят. Ну а если после обряда потребуется большее — обращайся, не брошу. За отдельную плату.
— Какая ты, Марья, жадная, как таких только земля носит! — зашипел он.
— Я свои услуги никому не навязываю, сами приходите. Ищи другую ведьму, возьмет с тебя со скидкой, — с достоинством ответила я. — А у меня не благотворительный фонд, сам понимаешь.
Ха! Жадная! Да вообще-то это он чего-то попутал — остальные платили и еще и сверху тыщонку кидали — принято было так в их среде. Жмот!
— Так-так… а когда я узнаю-то, что пропало?
Я раскинула следующую раскладку и твердо пообещала:
— Завтра. И через 2 недели ты за это должен будешь умереть.
— А так ты сказать не можешь что это?
— Не могу, — покачала я головой.
Ладно. Ситуация по новому дону ясна, пора браться за обряды. Ох и люблю ж я это дело… Абсолютное ощущение власти и уверенности — как я сказала, так и будет… Реки пойдут вспять, черное станет белым, грешник раскается и по моему слову человек станет богат, как Мидас. Единственное что у меня получается из рук вон отвратительно — это заклятья напрямую на себя. Нет, я разумеется, делаю это, однако получается слабенько и частенько — с неожиданным результатом. Однажды, сделав обряд на богатство, я моментально попала в чернейшую полосу — клиенты вмиг пропали, машина ломалась каждый день, меня саму в собственном дворе чуть парень из соседнего подъезда не придавил с пьяных глаз своим джипом. Я кое-как пережила этот период, мудро не прибегая к обрядам на то, чтобы это все поправить и зареклась с тех пор колдовать на себя. Хотя с другой стороны перед этим я отлично снимала себе зубную боль ну и так, по мелочи.
А на самом деле я рассудила — зачем мне обряды на богатство? Моя профессия дает мне доход без всяких денежных обрядов, а привороженные защищают лучше оберегов.
— Раздевайся, — приказала я парню. Сама достала стопку новых хрустящих простыней и расстелила одну на ковре.
— Ложись, — так же не глядя велела я.
Ворон с готовностью лег на пол.
— Бог мой, — закатила я глаза. — ВСЁ снимать!!
— А секс точно не предусмотрен? — поинтересовался он, стаскивая трусы — боксёры.
— Точно, — отрезала я.
Ох и грешен же был он… Самое большее я за сеанс использовала шесть простыней — это когда смотрящего за Питером ко мне привозили. На Ворона ушло восемь… Я не успевала вытаскивать их из—под него, залитые темным потом, они едко пахли, и мне хотелось вымыть руки. Но это — потом. Процесс прерывать нельзя. И я отливала Ворона воском, выкатывала яйцом, стегала травами, сыпала солью, окуривала ладаном. Бакс в середине процесса разлегся на Вороновом животе и замурлыкал. Все правильно. Парень тут же впал в транс.
Закончила я с него снимать черноту только к двум ночи.
Не села — бухнулась в кресло и объявила :
— Перекур 15 минут!
Ворон тут же бухнулся в соседнее кресло, сорвал салфетку с двух стаканов на столике и любезно протянул мне один. Я быстро взглянула на оставшийся бокал и внутренне усмехнулась. Новый дон, не подозревая, сам выбрал себе стакан с заговоренным соком на любовь ко мне. Приворот всех сильных мира сего, переступавших порог моей квартиры (а другим сюда ходить не по карману) — это я считаю само собой разумеющимся… А то мало ли чего. В этом мире все так сложно — сегодня друг, завтра враг. И лишь влюбленный человек будет играть на стороне любимой. Очень удобно.
— Чувствую себя как младенец, — фыркнул пациент.
— Слушай, младенчик, — внезапно заинтересовалась я, — а за что на тебе грехов — то столько?
— Сколько? — вскинулся он.
— Сам знаешь, — серьезно посмотрела я на него. — Просто я не пойму, сколько людей и каким образом нужно было загубить для такой ауры.
— Маш, я в монахи не подписывался идти, всякое в жизни бывало, но теперь другие времена, со старым беспределом покончено, — спокойно сказал парень. Внезапно он поменял тему, сосредоточил внимание на моей груди и наконец изрек:
— Как насчет того чтобы встретиться и познакомиться поближе? Насколько я знаю, у тебя давненько не было секса.
Я аж поперхнулась от возмущения. Ворон как ни к чем не бывало явственно раздевал меня глазами.
Медленно взглянула ему в глаза, собираясь дать хаму достойный отпор. И тут ледяная волна страха, нет, даже не страха, а ужаса прокатилась по мне. Много раз слышала выражение «у него были глаза зверя», но только сейчас я поняла в полной мере что это означает.
— Нет, — медленно ответила я, отводя взгляд. — У тебя неверные сведения.
— Но ведь у тебя нет бойфренда, — настаивал он. — Как же ты сексом занимаешься?
Никак сок подействовал, черт возьми. Но я уже взяла себя в руки.
— Я мальчиков на дом заказываю, — спокойно взглянула я на него. — Дать телефончик?
— Да не, спасибо, — хмыкнул он. — То есть у тебя есть с кем спать?
— С какой целью интересуешься? — хладнокровно спросила я.
— Я не интересуюсь, я предлагаю. Себя, — пакостно улыбнулся он.
— Меня не прельщает твой тип мужчины, так что приступим к дальнейшему обряду, — указала я на стул.
Ворон разочарованно хмыкнул, но на предложенный стул сел.
— А какие мужчины тебе нравятся? — спросил он через некоторое время.
— Умные, — отрезала я. — Помолчи, ради Бога, я работаю.
— А я значит дурак? — обиженно вскинулся он.
Я уже начала читать заговор, потому лишь запрещающим жестом приложила к его губам указательный пальчик. Мерзавец тут же его чмокнул, зато заткнулся.
Далее я как и обещала — на совесть сделала ему оберег, памятуя о его проблемах, замотала его в толстый кокон из охранок, дыма ладана и аромата освященной свечи. Потом провела тестирование — сделала нехилый сглаз и с удовольствием поглядела как аура Ворона играючи его отфутболила ко мне обратно. Не зря я деньги беру, не зря…
И наконец на рассвете я сделала ему обряд на вознесение над людьми и удачу. Из последних сил сходила с ним на пустырь и там мы сожгли использованные простыни. Впрочем, при получении долларов я повеселела и, быстренько поднявшись к себе в квартиру, разделила их на две неровные пачки. Полторы тысячи — это десятина в церковь, душа кровью обливается, конечно, до того их жалко, а что делать? Господь велел каждые десять процентов от прибыли отстегивать на церковь, и самая скупая ведьма свято блюдет эту заповедь — ну его, с начальством связываться! И оставшиеся — снесу в банк, у меня там ячейка арендована.
Как я добралась до кровати — не помню. У меня собачья работа, и устаю я как собака. Но зато мне платят такие бабки, что я могу себе ни в чем не отказывать. А это для меня важно. У меня детство трудное было!
Разбудил меня звонок в дверь. Сквозь сон я проанализировала ситуацию — это кто — то левый, мои бандиты просто пинают дверь, а я никакая и мне необходимо восстановить силы. Придя к такому заключению, я перевернулась на другой бок, нахлобучила на ухо вторую подушку и попыталась звонок проигнорировать. Как бы не так! Кому — то было невтерпеж меня увидеть.
Через полчаса, злая как собака я распахнула дверь и рявкнула:
— Ну?????
— Что ну? Сына моего отпусти! — надвинулась на меня бабенция под сто пятьдесят кило весом.
— Леди, внятнее, ибо я в данный момент социально опасна, — сказала я хоть и сквозь зубы, но максимально вежливо, насколько возможно в данной ситуации.
Дама моего жеста не оценила. Проигнорировав мое предупреждение, она заголосила так, как будто ее режут:
— Сына моего отпусти, с вечера твою чертову колымагу сторожит, не жравши, не пивши!
Ее маленькие, близко посаженные глаза буравили меня, и такая ненависть была в них, казалось, прожжет.
Я досчитала до десяти, вздохнула, мысленно произнесла короткие слова повиновения и приказала :
— Сына — отпускаю, теперь сторожи ты.
И захлопнула дверь.
Черт. Как — то с этим рыженьким нехорошо получилось, совсем я про пацана забыла. Хотя черт его знает, чего он сторожить — то подрядился, я точно помню, что я его не заклинала, просто брякнула и все. Ну да ничего. Ночь на свежем воздухе полезна для растущего организма. Укладываясь обратно, посмотрела на Санин ролекс — было всего 11 утра. Еще спать да спать! Совсем офигели — в такую рань меня будить.
Сон не шел. Вокруг меня кругами бегал мерзкий Бакс и душераздирающим мявканьем требовал сменить ему лоток. Все в это утро было решительно против меня. Проворочавшись пару часов, я со стоном встала и пошла умываться. Как не вовремя эту бабу — то принесло. С учетом того что сегодня Ворону явно потребуется моя помощь — мой недосып был форменной катастрофой… Походя двинув наглого кота тапкой в жирный бок, я все же поменяла ему лоточек. В отместку кот потребовал чуть ли не полпачки долларов сверху наполнителя. Черт, надо срочно печатать новые, завела дармоеда !
Не успела я почистить зубки, как зазвонил телефон.
— Общак пропал, — без предисловий сказал Ворон тусклым голосом.
— Плохо, — сделала я вывод. — И тебе дали две недели, верно?
— Верно, — еще тусклее согласился он.
— Сам найдешь? — говоря это, я уже прикидывала, сколько мне с него содрать за помощь.
— Пока сам, но если что — поможешь? — ответил он.
«Денег жалко за мои услуги», — поняла я. Помолчала и внезапно спросила:
— Сколько там было — то, в том общаке?
— Два лимона.
— Зеленых? — тупо переспросила я.
— Зеленых…
Я присвистнула. Вот это сумма…
— Ну ты это, Ворон, если что, свисти, помогу, — сочувственно сказала я.
— Свистну, — вздохнул он. — Только за меньшие суммы людей хоронили.
— Я же сказала — обращайся если что! — повторила я и положила трубку.
Не поможет ему тут никакая охранка, даже моя. Только если то что я ему удачу открыла — может, сработает Помочь ему теперь может лишь одно — эти самые 2 миллиона. Где б их только взять… Ну
Никанор, ну удружил переемничку…
Однако сумма в два миллиона завораживала…
Причем деньги в данный момент вроде как и ничьи. Если бы какая — нибудь ловкая особа смогла их аккуратненько найти и при этом чтобы на нее никто не подумал…
Взяв бутылку «Мистер Мускула», тряпку и пылесос, я принялась тщательно убираться в доме. Однако — черт возьми! — все то время, что я надраивала мебель и полы, я думала только об одном. О том, что где — то валяются абсолютно бесхозные два миллиона долларов.
Закончив с уборкой я поднялась снова наверх в гостиную, достала карты, прикрыла глаза и спросила у них — где лежит этот мешок с баксами?
Карты вредничали…
Показали что лежат они — совсем рядом, только руку протяни, есть правда определенные сложности. Я оставила раскладку на незаконченном втором ряду и победно улыбнулась — моё! Ворон тоже рвет и мечет на ходу — Run, Lola, run! Надо успеть. Ну и что, что сложно! Меня это устраивало.
С малых лет я уяснила, что просто так ничего не дается. И чем больше выигрыш, тем больше шишек по пути к нему набьешь.
Я быстренько натянула джинсы, сделала легкий макияж, заплела волосы в косу и поехала по делам.
У подъезда сидела давешняя тетка.
— Вы можете идти, — светло улыбнулась я ей. У меня сегодня было на редкость отличное настроение — в перспективе получения двух миллионов зеленью.
Та недобро поглядела на меня, дождалась, пока я сяду в машину и только тогда поднялась и, тяжело переваливаясь с бока на бок пошла по тротуару вдоль дома. Сев в машину, я потихоньку вырулила со двора и обнаружила две неприятные вещи. Первая — что крякнул мой кондиционер. Вторая — что на улице больше тридцати градусов по Цельсию и я за пару минут покрылась крупными каплями пота. Пожалев, что не одела шорты, я мужественно поехала дальше. Возвращаться — примета плохая.
Первым делом я заехала в магазин для рукодельниц и купила несколько метров черного сатина, а то мои запасы совсем уже закончились, пантаклю сотворить не на чем. Потом я задумалась. Необходима была курица, причем живая. Ну где я в городе возьму живую курицу, а? Ладно, фиг с ним. Об этом я подумаю потом. Свечей у меня еще навалом, трав тоже, а теперь поеду — ка я к Ворону, поспрашиваю, чего ему насчет моих денег известно. Беззаботно напевая песенку, я двинулась в центр, где располагался офис конкурента — вражины. Знала б что тут такие деньги, фиг бы я стала ему вчера удачу поворачивать и охранки ставить. Уехала я недалеко.
Дяденька с волшебной палочкой решил на этот раз осчастливить меня своим вниманием. А надо вам сказать, что гаишники всего города меня люто ненавидели из цеховой солидарности. Однажды мы с девчонками прикончили в сауне пару ящиков термоядерного пива, одиннадцатиградусной «Балтика №9» и потому я была абсолютно никакущая. Девчонок разобрали мужья, а меня, одинокую алкашку, согласился довезти до дома из доброты душевной друг чьего — то мужа. Я ему вручила ключи от своей бэмки, назвала адрес и полуотрубилась на заднем сидении, не забывая прикладываться к прихваченной бутылочке пива. Парень потом рассказывал что поездка была просто кошмаром. Минут через десять после того как мы отъехали от сауны, я начала методично долбиться в окно локтем. Получалось у меня плохо, и я утроила усилия, уговаривая себя что еще чуть — чуть… Парень, онемевший от такого варварства, наконец обрел дар речи и нервно спросил, зачем я пытаюсь разбить окно. «А мне жарко», — простодушно улыбнулась я и саданула локтем посильнее. Парень, матерясь, нажал на кнопку и стекло отъехало вниз. Довольная, я уселась поудобнее и принялась попивать пивко и думать о глобальных проблемах человечества. Была ночь, сияли звезды и фонари, свежий ветерок обдувал меня, да видать плохо. Потому как когда я обдумала все проблемы и практически наметила пути их устранения, пиво кончилось. Ничтоже сумнящеся, я размахнулась посильнее и выкинула бутылку в окошко, что б не дай Бог она не разбилась на дороге. Послышался какой — то звон, парень в голос заматерился, а я обиделась — кто же так при дамах выражается? В общем, долетела я после того до дома очень быстро, парень буркнул что — то злобное и ушел, хотя я предлагала вызвать ему такси.
На следующий день не успела я выехать на своей машинке, как меня остановили злющие — презлющие гаишники. Оказалось, что бутылку я вчера очень прицельно запулила в их будочку, стоящую у дороги. При чем настолько прицельно, что попала в окно, а затем и в какого — то гаишника, который теперь мается фингалом под глазом и порезами от разбившегося стекла. К несчастью, его напарник успел запомнить номер моего БМВ. Как я задабривала гаишников — отдельная и очень долгая песня. Однако полностью стереть этот случай из их памяти мне не удалось, и потому практически каждый встреченный гаишник с тех пор с удовольствием меня тряс.
Итак, нацепив на лицо светлую улыбку первоклассницы, получившей первую в своей жизни пятерку, я притормозила около дядечки и выразила восторг от встречи с ним. Дяденька нахмурился. Ясен пончик, он тут не к девочкам приставать поставлен, а жене на булавки, деткам на памперсы зарабатывать должен. Мысль обо мне как об источнике дохода для его семьи мне не понравилась напрочь. Гиббон осмотрел меня мельком, потом — пристальнее — номер машины, и начал весьма нехорошим голосом:
— Документики ваши !
— Нет проблем! — лучась улыбкой, я выдала ему требуемое.
Тот их тщательно изучил и нудно продолжил:
— Аптечка есть?
— Конечно! — я просто лучилась от счастья, легко перегнулась к бардачку и, достав аптечку, продемонстрировала ее дяденьке. Ты смотри — ка, новенький, а уже в курсе про мою машину, то — то он номер так внимательно изучал! Гиббон нахмурился еще больше, немного подумал и наконец придумал:
— Почему без ремня ехали?
Я аж потерялась…
Лет пять уже как эту статью дохода — в пределах города — у гаишников официально прикрыли. Однако, памятуя, что спорить с ними бесполезно, я просто возмутилась:
— Да вы что??? Такую красоту — и ремнями??? — и скосила глаза на обтянутую тонким топиком грудь. Грудь у меня и правда выдающаяся, причем в прямом смысле, за что на меня некоторое время назад пытались навесить кликуху Саманта Фокс. Мне это не понравилось, а люди к тому времени уже поняли, что с моим мнением лучше считаться. Гиббон невольно проследил за моим взглядом и принялся тщательно исследовать глазами открывающиеся ему просторы в низко вырезанном декольте. Для закрепления успеха я открыла дверцу и вышла. Гиббона определенно чуть удар не хватил. Мне вообще нравятся крайности. Сама — то я всего — навсего сто семьдесят пять ростом, однако обожаю носить обувь на пятнадцатисантиметровых шпильках — догадайтесь, сколько это в сумме рост выходит? Люди обычно в шоке. Этот не стал исключением. Я потянулась всем телом, разминая мышцы, после чего с надеждой посмотрела на гиббона:
— Так ко мне претензий я так понимаю нет? — кончиком косы я принялась смахивать с джинс несуществующие пылинки. Мне было жарко.
— Нет, — промямлил гиббон, с трудом отрывая глаза от вознесшейся теперь выше его макушки груди.
— Тогда я поеду? — обрадовалась я.
Он промычал нечто утвердительно — отрицательное, я потеребила кончик косы и предложила :
— Тогда вам следует дать мне …. — тут я вздохнула, и за эту паузу лицо бедного гиббона совсем посинело, — мои документы, — скромно закончила я.
Тот молча протянул мне права и я отчалила дальше по делам. Нечасто мне удается так просто ускользнуть из лап мстительных гаишников. Новенький, повезло мне!
Немного отъехав, я вытащила пару салфеток и промокнула выступивший по всем открытым участкам тела крупный пот. Жара была просто удушающей (ну почему я не одела шорты !) Потом я непроизвольно посмотрела в зеркало заднего вида. Гиббон с потерянным видом не отрывал взгляд от моей машинки. Я так понимаю, панорама моей груди чуть выше уровня его макушки сниться ему будет долго. Хоть с этим мне повезло, а то на лицо я просто кинозвезда в стиле Вупи Голдберг.
Секретарша у Ворона была оригинальная. Не тратя время на ее описание, скажу, как ее звали.
Клавдия Никитична.
Типичная учительница и по повадкам и по виду. Примерно лет сорок пять, на фейсе написано высшее педагогическое образование и долгая трудная работа с малолетними преступниками младшего школьного возраста. Компьютер, стоящий на ее столе, она любовно протирала мокрой тряпкой, и непонятно было, как он от такой ласки до сих пор не загнулся. Впрочем, включенным я его и не видела — всю документацию она вела по старинке на бумаге. Ее вид предусматривал полное отсутствие какой — либо личной жизни, высокоэротичные шерстяные панталоны зимой и всесезонные застиранные лифчики с пришпиленной булавкой бретелькой. Кофе она варила по собственному эксклюзивному рецепту — одна столовая ложка размолотого порошка на литр воды, видимо сказывалось тяжелое детство времен тотального дефицита. Впрочем, я несправедлива — сахара и молока она никогда не жалела. В первый раз, когда я заглянула в этот офис, я громогласно заявила, что секретарша, вместо кофе подающая разведенное молоко с пятью ложками сахара на маленькую чашку, должна быть немедленно уволена. Ворон же махнул рукой и сказал что она по крайней мере пишет без ошибок, но Клавдия Никитична оказалась дьявольски злопамятной.
Я постоянно задавала себе вопрос — ну почему, почему она, а не модельного вида девица, как у других? Ответа я не находила, а задавать этот вопрос Ворону мне почему — то категорически не хотелось. Ворон вообще из тех людей, в общении с которыми невольно начинаешь сначала думать, а потом говорить.
— Здравствуйте, Клавдия Никитична, Ворон у себя? — холодно спросила я. Никитична меня, как я уже упоминала, не любила, и я отвечала ей тем же.
— У себя, но с минуты на минуты к нему придут, — не поднимая головы от бумаг процедила она. Хамка, прости господи.
— Да я ненадолго, — ответила я и решительно двинулась к кабинету. Игнорируя ее гневный вопль, я внезапно остановилась у двери, бодро ее попинала и гаркнула:
— Налоговая!
Ворон, увидев меня, заметно расслабился и недоуменно спросил:
— Ты чего?
— С кем поведешься, — улыбнулась я, — а как вы ко мне в дверь ломитесь, забыл?
Я оглядела его заваленный бумагами стол, и внезапно гениальная идея посетила меня. «Это же мои любимые джинсы!» — взвыл благим матом внутренний голос. «Заткнись!», — сурово рявкнула я и схватила со стола ножницы.
— Слушай, Машка, — поморщился Ворон, — тут ко мне люди серьезные должны подъехать, невовремя ты.
— Помоги, — попросила я, вспарывая ткань на правой ноге.
— Ты чего? — удивился он.
— Жарко, — исчерпывающе объяснила я и повернулась к нему спиной, — отрежь там ровненько, будь ласка.
Ворон молча щелкнул ножницами, я дрыгнула ногой, освобождаясь от ампутированной штанины и застонала от блаженства, почувствовав обнаженной кожей кондиционированный воздух кабинета.
— Теперь вторую так же, — сладострастно простонала я. Таким голосом говорят «я хочу тебя, милый, еще раз».
По окончании я художественно брякнулась в кресло и спросила:
— Так что ты там говорил про встречу без свидетелей? А как же эта? — кивнула я в сторону приемной.
— Клавдия Никитична уже уходит. Маш, ты пойми, я к тебе замечательно отношусь, но ты б лучше ушла. Для тебя же лучше.
Вот тебе раз. И это он мне говорит после того, что только что произошло меж нами! Взглянув на валяющиеся на полу брючины, я демонстративно вытянула освобожденные ноги, полюбовалась их формой и спросила :
— Кого ждем? По бизнесу или по твоей проблемке?
— Зырян придет, — скучным голосом сообщил Ворон. Однако формой моих ног он тоже не упустил случая полюбоваться. Привороженный, что с него взять.
— О — о…., — удивилась я.
Зырян, насколько я знаю, был из старой гвардии — авторитетный коронованный вор. Жил он сейчас тихо — мирно, это раньше о его подвигах песни слагались. Ему — то чего надо?
— Слушай, я ведь тебя спросить кой о чем пришла. Вот ответишь и сразу уйду, ладно?
— Хорошо, только быстро, — мольба в вороновом голосе меня прямо растрогала.
— Я вот чего не пойму, с чего общак с тебя — то спрашивают?
— Потому что некоторые мудаки за день до смерти сообщают Зыряну при свидетелях, что он мне, если что бригаду оставляет и за общак я в курсе. А я не в курсе, черт возьми! — зло выкрикнул парень.
— Да не переживай ты так, — посочувствовала я. — Саню ж ты убил, значит, считай, отомстил.
— А теперь убьют меня, — глухо сказал Ворон. — Откуда ж мне знать, что Никанор как чуял и на меня стрелки — то перевел? Узнаю, кто сдал — живьем похороню.
А я с сожалением подумала о том, какому все же дураку досталось Санино место — ведь ясно — понятно, что прорицатель, вернее, прорицательница у нас одна. Приходил за гаданием Саня за недельку до смерти, я как обычно выдала ему порцию ужастей. У меня вообще принцип — ребята мне эти как родные, так что я им выдаю прогнозы пострашней, что б не расслаблялись. У них жизнь такая потому что, каждый день как на войне. Вот Саня, умничка, и не сплоховал, дотумкал, откуда к нему беда придет.
— Да, Ворон, вот кто — то свинью — то тебе подложил, — лицемерно посочувствовала я.
— Маша, я тут подумал и решил что мне твоя помощь нужна, — вдруг жарко заговорил Ворон. — Ты же все можешь, все умеешь, посмотри мне по своим картам, где эти чертовы деньги лежат! Озолочу, с ног до головы озолочу!
Я посмотрела на него как на придурка.
— Не рассчитывай на меня!
— Час назад предлагала свою помощь! — упорствовал он. — Что изменилось за это время?
— Ворон, — снисходительно посмотрела я на него, — да если б я знала где они лежат, я б и без тебя озолотилась.
Я ничем не рисковала, выдавая свой план. То, как я легкомысленно произнесла эти слова — гарантировало, что всерьез их никто не воспримет. Однако Ворон остро взглянул на меня и покачал головой:
— Даже не думай об этом. Эти деньги надо отдать, собственная жизнь гораздо дороже двух миллионов. Ты не успела бы их даже начать тратить.
— Глупо, — фыркнула я. — Кто б узнал — то, что они у меня?
— Опомнись, Маш. Твоя жизнь и твой куций умишко — против матерых братков, прошедших огонь и воду. Даже не думай о том чтобы их присвоить, ты еще молода, жить да жить. А если поможешь мне — двести тысяч твои.
— Звучит роскошно, — бесстыдно соврала я. Нашел дуру — два миллиона променять на двести тысяч. А вот «умишко» — я тебе еще припомню, тоже мне, Нобелевский лауреат.
— Вечером встретимся? — сразу ухватился он.
— Зачем? — удивилась я.
— Обсудим ситуацию, наметим план, как действовать.
— Я не уверена что буду свободна, — протянула я. — Позвоню тебе, котик.
Зубы Ворона явственно скрипнули. Вероятно, это аллергия на «котик», но ответить он не успел.
В приемной раздались голоса, возмущенно взвыла Никитична, в ответ ей раздался трехэтажный мат. Дослушивать я не стала. Быстрей молнии я вскочила и ринулась к неприметной дверке напротив. Моя легендарная интуиция часто действовала впереди моего куцего, отравленного «Космополитеном», «Менс хелсом» и сладковатым запахом диоровской «Дольче виты» умишка. И вовремя.
— Что, браток, за бабой прячешься? — раздался голос, который иначе как гнусным я назвать не могу. Сразу было понятно что у его обладателя землистый цвет лица, прокуренные щербатые зубы и повадки орангутанга.
— Проходи, Зырян, садись, — спокойно пригласил его Ворон. — Сейчас нам секретарша моя перед уходом коньячку поднесет.
— Ушла уже твоя секретарша — захихикал еще один не менее гнусный голос.
Так… Все ясно… Когда орлы разговаривают, курицы молчат и быстренько отползают в сторону. Я огляделась в поисках путей отползания.
Как я и думала, за дверцей был санузел. И в нем было почему — то окно. Наверно потому, что он был по площади не положенные полтора квадратных метра, а с нормальную комнату. На цыпочках я подошла к окну и очень медленно начала его открывать, потому как чувствовала, что делать мне тут и правда нечего. Зыряна — то я не привораживала, он ко мне не ходит, шлепнет меня, и не поморщится — у старых урок повадки такие есть. Сосредоточившись, я буквально по миллиметру отодвигала створки.
А в кабинете меж тем шел «серьезный разговор».
— Ну так что, Воронок, по общаку — то решим? — вальяжно вопрошал обладатель мерзкого голоса.
— Искать будем, — равнодушно ответил мой вражина. Да уж спасибо, без тебя найду, помощничек.
— Хороший ты парень, Ворон, никто за тебя плохое сказать не может, — вздохнул Зырян, и я поняла — ну точно убьют Ворона за этот общак.
Я приоткрыла наконец створки и тихо скользнула на улицу — благо первый этаж.
— О покойниках вообще плохого не говорят, — язвительно донесся до меня напоследок менее гнусный голос, подтверждая мои догадки.
Я аккуратно прикрыла створки, поздравила себя с успешным спасением шкурки, поймала на себе изумленные взгляды прохожих и бодрой рысцой двинулась к машинке.
Самое мое большое желание было отчалить как можно дальше от сего места. Чего я в жизни опасаюсь — так это вот таких старых урок, живущих по понятиям.
Однажды, перед встречей с одним таким уркой, меня ребятки долго и подробно инструктировали. Выяснилось, что куда ни кинь — каждый твой шаг может быть расценен как косяк. Попросила сигарету — это косяк. Что общего может быть у меня и у коронованного вора с понятиями? Если даст — то получится, что он меня как равную воспринял, а так как я близко в криминалу не стояла, и вообще женского рода, то он автоматически опустится до моего статуса — статуса бабы, и к тому же лохушки по их понятиям. То есть за эту свою просьбу я отвечу. Как отвечают, мне тоже рассказали, и мне это не понравилось. Я по наивности сказала, что это ерунда, я же не курю и сигарет мне его не надо. Мне тут же разъяснили, что при желании и это как косяк можно расценить — раз не берешь его сигареты, значит, брезгуешь. А это страшное оскорбление. И за это я тоже отвечу.
У меня голова пошла кругом, и когда пришел этот вор, я ему честно сказала — дяденька, я ваших понятий знать не знаю, не в Семье родилась. Наверстывать уж поздно, может, я просто сделаю свою работу и все, а если что не так, он меня убивать за это не будет, так как я по незнанию, а не от недостатка уважения. Старый вор выслушал, сухо кивнул и я приступила. Надо ему было узнать, что с его сыном — внебрачным, разумеется, у таких жен, семьи и уютного дома быть не может.
Сынишку держали в плену чеченская группировка, и по всему выходило, что если он на их требования не пойдет, убьют. Выслушав, старик выложил мои 100 баксов и не прощаясь ушел. Меня после его ухода еще долго трясло, до того вид у старичка был неприятный. Потом я узнала — не уступил он, а парня и впрямь убили.
Я наконец добралась до машинки и, недолго думая, поехала за город — срочно нужна была живая курица, чтобы сегодня сделать себе вещий сон. А то конкуренты — то вон, не дремлют.
Пока складывалось все удачно. О том что я претендую на эти два миллиончика, не знает никто. Ворон, который их по должности искать должен — занят. Если я не ошибаюсь, Зырян его запрет в каком — нибудь подвальчике до тех пор пока Ворон не сознается где деньги. Три ха — ха. Если б он еще это знал…
Итак, в самом радужном настроении я приехала в Парфеново, деревеньку, в которой я куриц второй год покупаю.
— Здравствуйте, баб Галь! — крикнула я, подъехав к знакомым воротам, выкрашенным темно — зеленой краской.
Баба Галя, приветливая старушка лет шестидесяти, разогнулась над грядкой, отряхнула подол и подошла к забору.
— Ну здравствуй, — ответила она. — С чем пожаловала?
— Птичку б мне, — улыбнулась я.
— Ох, милая моя, заболели что — то они у меня, — сокрушенно ответила баба Галя, пряча от меня глаза, — извини, но продать не могу.
— Хмм… А что с ними случилось? — на мой взгляд, пеструшки, носившиеся по двору, были здоровей здорового.
— Дак эта, ынфекция какая — то, — смутилась старушка.
— Да ладно, мне ж не в суп, — я протянула ей сотенную купюру, но та испуганно замахала руками
— Нет, нет, не буду я греха на душу брать!
Я только открыла рот для дальнейших переговоров, как старушки и след простыл.
Странно… Я пожала плечами и, сев машину, поехала вдоль домов, высматривая на подворье курочек. Буквально через пару домов я остановилась возле белёного домика, и, высунувшись из окошка, крикнула старушке на крылечке :
— Бабушка, курочку не продадите?
Та степенно отложила недовязанный носочек, томительно медленно достала откуда — то из складок халата очки, водрузила их на нос и внимательно меня оглядела.
— Чего — чего тебе, доченька? — наконец приветливо отозвалась она.
Я решила что невежливо разговаривать сидя и, выйдя из машины, разогнулась во все свои почти два метра (помните о сумме роста и каблучков?), и двинулась к калитке, как обычно на ходу смахивая кончиком косы пылинки с колена.
— Курочку, бабушка, не продадите, говорю?
А бабушка с той минуты, как я вышла из машины, смотрела на меня, как будто у меня пара рожек на макушке. Внезапно она резво подхватилась и побежала в дом, оставив меня без ответа. Я посмотрела на брошенное вязание в глубоком изумлении. Странные они все сегодня, чего эт с ними?
Я снова села в машинку и поехала вдоль домов.
Странно, но куриц мне никто не продавал. Везде история продолжалась — от меня шарахались. В глубокой задумчивости я присела на лавочку и задалась резонным вопросом — Что, черт побери, здесь происходит?
И тут словно в ответ из калитки вылетел мальчуган лет пяти, за ним следовала женщина в синем ситцевом платье.
Мальчуган, увидев меня, притормозил, распахнул глазенки и завопил:
— Мама, мама, смотри, опять ведьма приехала!!! Завтра ветрянка начнется, и я в садик не пойду!!!
Малыш был явно в восторге от подобной перспективы.
Мать, увидев меня, побелела как полотно и, схватив мальчугана, поволокла его обратно в дом.
— Да какая она тебе ведьма, — бормотала она, испуганно косясь на меня.
— Ну как, тетя Клава ж сказала, что она высоченная и коса до коленок, не спутаешь, — простодушно поведал мальчонка.
— Погодите, — медленно произнесла я, — вы же только что вышли, зачем вам возвращаться?
— А, я это…, — беспомощно залопотала она, пятясь от меня и знаете, такой ужас был у нее на лице.
— Что тут происходит? — спросила я ее.
Женщина молчала. Я огляделась. С каждого крыльца на меня смотрели лица селян. Недобрые лица.
— Какие у вас ко мне претензии? — крикнула я им.
И тут их прорвало.
— Никитичну кто на тот свет отправил? — взвизгнула старушка в белом платочке с крыльца ветхого дощатого домика.
— А младенца у Дерягиных кто придушил? — возопил следующий голос с голубого домика.
— Картошку потоптал…
— Муж к соседке ушел…
— Сын утонул…
Гневные вопли летели со всех дворов. Зеленый домик — умершая корова, кормилица для всей семьи, младенец остался без молока. Трухлявый деревянный домик — сына отправили служить в Чечню, понятно что не вернется. Основательный дом из белого кирпича — непонятный мор, уничтоживший в три дня отару овец, шерсть и мясо которых должны были погасить кредит, так что теперь семейство белокаменного домика пойдет по миру побираться. Меня обвиняли буквально во всех несчастьях, выпавших на эту деревню.
— Хватит! — наконец не выдержала и крикнула я.
Меня не слушали.
Люди упивались возможностью сгрузить все на новоявленного козла отпущения, они выходили за ограды и надвигались на меня. И тут я вдруг почуяла свежий и нежный запах озона. Запах колдовства. Я не физик и хоть убей не могу объяснить, отчего при работе с магией воздух становится — словно только что прошел дождь. И я окунулась в этот запах, словно в горный ручей, текущий от снежной Фудзиямы, где я была в прошлом году, с хрустальной водой и розовыми лепестками сакуры на поверхности, слегка пахнущий духами «Вода» от японца Кензо. На меня напало дремотное состояние, и мне стало без разницы что около меня — беснующаяся толпа.
Куцый умишко вдруг взбунтовался, утверждая что уже месяц, как снег на Фудзияме растоплен нежными лучами Восходящего солнца. И следующего снега, а также ручьев и всего прочего ждать не меньше пары — тройки месяцев.
Почти равнодушно я с трудом повернула заледеневшее тело на восток и увидела мадам Грицацуеву. Звали ее конечно не так, родители назвали ее Клавдией, а фамилию у нас не спрашивают, однако на сию небезызвестную даму она походила как родная сестра — близнец. Была она ведьмой средней руки, но при этом — стопроцентно черной. На периферии сознания я удивилась — за что она меня так? Мы ж не ругались. Но действовала она при этом грамотно и тщательно. Я автоматически считала с людей слои заклинаний. Сначала — на доверие — так, она распускала про меня жуткие слухи. Потом — имплант моего образа в каждой душе. Потом — на коллективную ненависть. Умно. Толпа — слепое и жестокое существо.
Гомон не умолкал — он становился громче и громче. Я задыхалась от этой ненависти. Я оборачивалась, смотрела в лица людей и меня корежило, меня ломало от их свирепости.
Я снова отстраненным взглядом посмотрела на Грицацуеву и поняла — живой она меня выпустить не планирует. Дама плела сложные руны заклинания Жажды Крови.
«Сейчас они сложат костер и меня сожгут», — отстраненно подумала я. Круг людских тел, охваченный безумием, сужался
И тут толпу прорезала куча поддатых мужиков с вилами. И я поняла. Меня не сожгут. Меня сейчас просто заколют этими вилами, как бешеного пса, к которому опасно прикоснуться. Безумие селян достигло предела.
… А лепестки сакуры — нежнейшие розовые лепестки падали на хрусталь воды, когда парк Фудзи—Хаконе-Ицзу основательно встряхнуло, нарушая прозрачное спокойствие, подобное смерти.
В Японии часты землетрясения, как сказал наш отчаянно косящий под англичанина гид сразу по прибытии, улыбчивый узкоглазый абориген в английских очочках, английском костюме и с безупречным английским, с головой выдававшего, что он родился никак не в Англии.
И я встряхнулась вместе с колебаниями земли. Вопреки наложенному на меня заклятию фриза мне до жути захотелось жить. С трудом преодолевая оцепенение, я вскинула руки и застонала от боли. Я только что сделала невозможное…
В теле поднялась знакомая волна силы, замешанная на обжигающе холодной, талой снежной воде Фудзиямы. Она застряла рвущимся наружу комком где — то в горле и я хлестнула ей в разные стороны. Те, кого прикоснулась сила, остановились. Те, кто потом прикоснулся к ним, заморозились тоже. Шла цепная реакция.
Я присела на корточки, загребла руками полные горсти дорожной пыли и слегка на нее подула.
— За далекими далями на острове буяне лежит камень Алатырь, под ним лежит моя печаль , — шепнула я, доверчиво и нежно, почти касаясь губами пыли, словно губ любимого. Тоненькая струйка песка завихрилась от моего дыхания наверху холмика в моих руках.
— Плачет моя печаль — обида, надрывается, к тем, кто меня обидел, рвется — плачется , — чуть громче произнесла я, и вихрь в моих руках набрал силу, потянулся ниточкой к замершей толпе.
Я оглядела толпу. Мне не было их жалко в этот момент. Это придет потом. Медленно распрямляясь, я шептала песку, не сводя глаз с Грицацуевой — ей персонально я вломила слоновью дозу фриза.
— И трясется от печали моей земля, гора рушится, гора каменна, так разрушатся тела и судьбы на кого я обижена , — голос мой набирал силу, я прикрыла глаза, отдавая словам свою силу — и свою ярость к неприятно щекочущим прикосновениям лепестков, и то что сейчас придет японец и сделает мне харакири за то что я посмела купаться в талом снегу священной Фудзиямы.
— В жилах кровь станет их калеными иглами, и прольются слезы их, и не высохнут , — мои руки, на которых покоилась кучка пыли, разделились надвое, песок, скользнувший меж ними, не достиг земли, а влился в общий вихрь.
Мое тело давно жило само по себе под властью силы. И в заключительном аккорде оно закрутило меня в безумном фуэте, тело стало легче пушинки, опираясь всего лишь на большой палец ноги. Песок с ладоней летел по кругу, а я запечатывала заклинание. И смешивались слова с песком в неразрывную смесь, ввинчиваясь в созданный мной вихрь. Потом, когда я уйду, он осядет на людях — не на коже и не на ресницах — на душах.
— Наказываю я вас на три месяца и на три дня и на три часа. Слово мое — заклинание Мастера, а дело будет от слова.
Ладошки мои опустели, и я начала чувствовать свое тело. Ощутила, как давит вес тела на палец правой ноги, на который я опиралась в своем фуэте.
— Аминь , — сложила я ладони в молитвенном жесте и склонила голову. Постояв несколько секунд в неподвижности, я, наконец, опустилась на стопу и, не глядя, пошла к машине. Меня не держали. Через пару часов люди отойдут от заморозки и смогут двигаться. Но три месяца неудачи и горестей — они заработали, видит Бог.
Выезжая, я оглянулась — вихрь из пыли держался над толпой, опускаясь все ниже и ниже.
Расстроенная до чертиков, я не притормаживая, на автопилоте пролетела через пост ГАИ при въезде в город, за что материально пострадала.
— Какие у вас духи классные, — застенчиво сказал гаишник, пряча сотню в карман, — как называются?
Я машинально поднесла запястье к лицу и сосредоточенно обнюхала.
— «Вода » от Кензо, — наконец определила я. И даже не удивилась этому.
— Ну я понимаю, что туалетная вода, — брякнул гаишник, — а называется — то как? Жене куплю, пусть также пахнет.
— А так и называется, «Вода», — пояснила я, и не удержавшись, ехидно добавила, — три тысячи в «Парадизе», в другие магазины не ходите, там дороже.
Гашник на миг нахмурился, после чего взглянув мельком на часы и лицо его разгладилось. «До конца смены нагребу», — большими буквами сияло на нем.
— Спасибо, учту, — поблагодарил он. А я поехала дальше, понимая, что никогда больше не куплю этот парфюм — мечту оппозиционной партии гаишников и нежно — свежий запах смерти.
Потом поехала в «Айболит» и купила там здорового попугая за двести баксов вместо курицы.
Потом остановилась в каком — то дворе и тяжело навалилась грудью на руль.
Если бы я могла себе это позволить, я б надралась сейчас до чертиков — не каждый день выпадает случай быть почти убитой. Меня слегка потряхивало если честно.
Почему — то мне, старой и черствой обезьяне, было до слез жалко этих дурных крестьян. И особенно — мальчика, который мечтал о ветрянке.
И даже Грицацуеву. И еще я теперь знала, кто меня ей заказал.
Ворон.
Черт!
Мозги мои, осознав это, мигом заработали. Да, если я сейчас умру, Ворон навсегда останется под моей охранкой, и она всегда останется свежей и сильной, как и в день моей смерти. Но не может он желать этого. Ворон — привороженный, и он должен мою персону наоборот оберегать! К тому же ему на данном этапе элементарно необходима моя помощь. И тем не менее ухваченные куски сознания Грицацуевой ясно показывали, как утром Ворон положил перед ней тугую пачку долларов.
Нелепица…
Полнейшая…
Зазвонил телефон. Я посмотрела на экран и тяжко вздохнула — высветился материн телефон. Нет, я ее люблю, но в свете вчерашнего — мало мне не покажется.
— Алло, — тоном приговоренного к смерти буркнула я.
— Маня, это тетя Капа, — раздался в трубке голос материной подружки. Безответная, до глупости простодушная тетка, ей как и матери сорок восемь лет, а выглядит на все шестьдесят.
— Здравствуйте, тетя Капа, — выжидательно поздоровалась я и заткнулась, ожидая продолжения.
— Маня, я конечно понимаю что у вас с матерью отношения плохие, но все ж мать, — начала она издалека.
— У нас отличные отношения, — слегка удивилась я.
— Да? — запнулась она и помолчала, видимо, собираясь с мыслями. — Маня, ну я не знаю, просто посчитала нужным сказать, что мать в тяжелом состоянии. Ты бы приехала, мало ли что.
— Тяжелое состояние в чем выражается? — перебила я ее.
— Вчера ей поплохело сильно, давление было ужасное, а сегодня вот встать не может — сердце.
— Скорую вызывали?
— Нет, Ольга Алексеевна запретила, сказала что все врачи от дьявола, и что если и умрет — то на все воля Божья.
Мать у меня последние несколько лет стала ярой последовательницей Свидетелей Иеговы, так что подобные закидоны меня совсем не удивили.
— Я сейчас приеду, тетя Капа.
— Вот как хорошо — то, — обрадовалась она, — а то я вот боялась, вдруг Ольга — то помрет, а ты и не попрощаешься.
«Типун тебе на язык», — злобно подумала я, отключаясь.
В материной квартирке стояла непривычная тишина. Тетя Капа, на цыпочках выпорхнувшая из спальни, шепотом сказала :
— Вовремя, она как раз в сознании.
«Бог мой, настолько плохо?» — мелькнула молнией мысль и я пулей рванула к матери.
— Мамочка, это я, — покаянно шепнула я, садясь около нее на краешек кровати.
— Здравствуй, доченька, — тихо ответила она.
— Я тебе конфеток привезла, — я поставила на тумбочку ее любимые «Рафаэлло».
— Спасибо, — ее глаза наполнились слезами, — перед смертью всегда сладенького хочется.
Я молча держала ее руку в своих ладошках, пуская свои жалкие остатки силы хотя бы проверить материн организм.
— Маняша, доченька, — после долгой, очень долгой паузы, там и не дождавшись от меня ни слова, спросила мать, — у тебя как дела — то хоть?
— Мам, — я встряхнулась и посмотрела на нее. На диагностику у меня сил хватило, слава Богу, с матерью было все в порядке, так, обычное воспаление хитрости в левой пятке и жажда внимания и сочувствия. — У меня все нормально. Выздоровеешь — давай съездим на какие — нибудь Канары, развеешься хоть, а? А то мне тебя так жалко, ты ведь со своими ученичками скоро в могилу раньше времени сойдешь.
— Да какие мне Канары, — поджала она губы. — Ноги бы не протянуть на этой неделе.
Но видно было, что ей мои слова приятны.
— Не протянешь, я тебе лекарств привезу, и все нормально будет.
— На все воля Божья, — твердо ответила мать, — никаких мне лекарств не надо. Захочет Бог к себе забрать — так кто я такая, чтобы ему противиться?
— Мамочка, а что у вас со сквериком? — торопливо спросила я, боясь, как бы она снова не начала мне проповедовать. Нет, я ни в коем случае не воинствующая атеистка, у меня с Богом нормальные, уважительные отношения — мы учитываем интересы друг друга. Он мне частенько отвечает на молитвы и дает требуемое, я же строго отношу его десятину в церковь и стараюсь жить по его заветам. Последнее не всегда получается — ну да и он не всегда отвечает на мои молитвы. Так что все честно.
— Да вот вчера как раз была в мэрии, — на глазах ожила мать, и глаза ее запылали праведным гневом. — Развели тут порнографию, понимаешь ли! Детям погулять негде! Ну да я на них нашла управу! У самого Добржевского была!
— Да ты что? И что — то решилось? — материна активность меня всегда поражала. Скверик наш и правда был в аховом состоянии, фонтан пересох и в нем вольготно чувствовали себя всякие травки, деревья росли как попало, неподрезаные и небеленые, а в мощеных тропинках отсутствовала половина плиток. Вот мать и взъелась на власти.
— Да, как выяснилось, его и так ремонтировать запланировали, и сегодня должны были начать. Ты мимо него не проезжала? — беспокойно спросила она.
— Нет, я с другой стороны подъехала.
— Не начудили б они с этим ремонтом, еще сделают вкривь — вкось, — задумчиво сказала она, поглядывая на меня. Я про себя ухмыльнулась — все идет как надо, мне везет. Сейчас меня выпроводят, чтобы я не видела, как умирающая вскочит и побежит инспектировать ремонтные работы
— Что ж, Маняша, спасибо, что забежала, попроведовала, — спохватилась мать и снова приняла вид умирающего лебедя. — Беги уж теперь по своим делам.
— Мамочка, дел у меня невпроворот, если честно, но неужто я тебя в таком состоянии брошу? Нет уж, буду кормить тебя с ложечки и подтыкать одеяло.
Мать в беспокойстве взглянула на меня.
— Да мне гораздо лучше, — пробормотала она. — Ступай.
— Нет уж, — твердо ответила я. — Как подумаю, что это ты из — за меня слегла, так убила бы себя. Я тут останусь столько сколько нужно, пока на ноги не встанешь.
Мать глубоко задумалась. В наступившей тишине со стороны сквера отчетливо послышались какие-то удары, вой моторов и это решило дело.
— Я здорова, — объявила мать. — Мне гораздо лучше. Ты вчера конечно поступила отвратительно, чуть в гроб меня не вогнала, но раз ты раскаиваешься, значит мать тебе еще немного дорога.
— Конечно дорога, — улыбнулась я.
— Подай халат, — велела мать.
Я помогла ей одеться и мы еще попили чаю с ней и тетей Капой. Матери не терпелось меня выпроводить, по всему было видно, однако я с честью выдержала минут двадцать разговоров о благодати Божьей и ужасном описании того, что ждет меня после смерти, если я не покаюсь.
— Ладно, мамик, я побежала, не скучай, — наконец на двадцать первой минуте встала я и чмокнула мать в щечку.
— Ты осознала, как ты гадко себя вела вчера? — уточнила она напоследок.
— А что, не видно? — я и правда не хотела ссориться, мать ведь. — Там на кухне пакеты с продуктами оставила, там же деньги лежат, разберешься.
— Ну вот как раз, соберем чаепитие с Анной Константиновной и Николяшей, — обрадовалась она. — Ты бы видела, что за чудо тот Николяша, умен, начитан, стихи пишет.
— Увидим, — кивнула я, понимая, что от судьбы не убежишь. — Только предупреди заранее, вдруг у меня дела.
— Какие у тебя могут быть дела, — фыркнула мать, — ты вроде на работе нигде не числишься.
— Ладно, мамик, я убежала, — предпочла я не вдаваться в подобные темы — мать все равно не переспоришь.
Выйдя из подъезда, я посмотрела на часы, завела машину и поехала в спортклуб. Пару часов я злобно накачивала мышцы немыслимыми нагрузками, пока усталость не вытеснила все остальное. Потом полчаса поджаривалась в сауне, изредка булькаясь в бассейн со льдом. Наконец я решила что время до вечера я убила с пользой и поехала домой готовиться к ритуалу.
У подъезда меня ждала Маруська, моя непутевая подружка. Радостно улыбаясь, она замахала руками и завопила при виде меня:
— Машка, мать твою! А я тут вся прям тебя заждалась, заждалась!
Люди во дворе с интересом обернулись на ее вопль.
Я улыбнулась еще радостней — Маруську я здорово любила. Подруга детства, из одной песочницы выползли, что тут говорить!
— Куценко! — завопила я. — А ты чего не предупредила, что приедешь?
И мы рванули навстречу друг дружке, обнялись, похлопали друг дружку по спине, и взявшись за руки пошли домой. Детский сад, вторая группа, ей Богу.
— Марусь, а ты чего не позвонила что приедешь? А если б я сексом в это время занималась, допустим? — попеняла я ей.
— Оделась бы и вызвала такси любовнику, — легкомысленно ответила она.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Люблю я Маруську до ужаса.
— Пошли в дом скорее, — потащила я ее к подъезду.
— Легостаева замуж за своего наркомана выходит, знаешь? — поведала она в лифте. Мы с Маруськой давно придерживаемся принципа «как это — я знаю, а ты нет!».
— Ха — ха! — мерзко засмеялась я, — этой задаваке так и надо — помнишь, как она в классе из себя королеву строила?
И мы быстренько перемыли кости Женьке Легостаевой.
— А у Букинского машину угнали! — вспомнила Маруська. — Просил с тобой поговорить.
Я поскучнела. О Букинском я имела сомнительную честь вздыхать до выпускного бала. Потом он оказал мне честь и меня дефлорировал, после чего я сделала аборт. И я его тут же разлюбила.
— А чего со мной говорить? — прикинулась я дурочкой.
— Ну как чего, старушка! — вытаращила на меня глаза Маруська, — помоги парню, свои ж.
— Разговора нет, — внезапно развеселилась я, — для своих сделаю скидку — пусть приходит, всего за штуку машину верну!
Тут двери лифта разъехались, но Маруська столбом стала в проеме в слегка обалдевшем виде и осторожно спросила:
— Рублей?
— Долларов, — насмешливо уточнила я и слегка ее подтолкнула.
Маруська вышла из лифта и задумчиво произнесла
— А я в своей шарашке полторы тысячи получаю.
Потом взглянула на меня и уточнила :
— Рублей.
— А я так тебе разве не помогаю? — обиделась я. — Я ж тебе постоянно денег даю и продукты привожу, неужто я тебя, Марусь, на 50 баксов жить оставлю?
И чмокнула ее в щечку.
Люблю я ее, паразитку, как родную сестру.
В квартире Маруська тут же ринулась на кухню, а я — в ванную, после тренировки меня как с мусорки подобрали.
— Ты чего сожрать хочешь, старушка? — бодро возопила она.
— Паэлью сделаешь? — крикнула я.
— Ага, — гаркнула она. — А ты что сейчас делаешь?
— Я в ванной, приходи спинку тереть!
— Ага, я вот только прям поставлю все жариться — париться, и приду!
Бог мой, как я люблю Маруську! Я бы очень хотела чтобы она жила со мной, но вот парадокс. Места тут — роту селить можно с комфортом, но для Маруськи места нет. Потому что моя работа и круг общения слегка небезопасны, однако я — то от семи собак отлаюсь, а у Маруськи могут быть проблемы. Да и к тому же наша дружба осложняется наличием у нее мужа.
Мы с Маруськой всю жизнь были вместе. Мамы — подруги родили нас с интервалом в два дня в одном роддоме, жили мы в соседних домах, сидели рядом на горшках в детсаде, и разумеется вместе пошли в школу. Мы никогда ничего не делили, одежда у нас была общая, карманные деньги мы решали вместе как потратим, и неважно было, что мне родители могли давать гораздо меньше чем Маруське А если быть честной, то денег мне в детстве давали всего один раз — целых семь рублей, тайком от матери сунутых мне подвыпившим отцом в восьмом классе. Однако вопрос, на чьи деньги мы идем на дискотеку или в салон делать химию никогда не возникал.
Шло время, мы росли, я вымахала в тощую дылду с длиннющей косой, которую тщательно полоскала ромашкой добела — джентльмены предпочитают блондинок! Супердлинные волосы мне были позарез нужны — я уже в детстве увлекалась магией, а ведьме такие волосы необходимы, как программисту компьютер. Однако гадкие волосы росли из рук вон плохо и мне пришлось с двенадцати лет им «помогать» — читать на растущий месяц специальный заговор. Волосы и вправду стали расти с околосветовой скоростью, однако черт возьми! Мой и без того невыразительный фейс отчего — то стал вовсе никаким. Глазки вроде как уменьшились и собрались в кучку, нос потерял идеальную прямоту, а на подбородке вылез здоровенный прыщ. Вот так я расплатилась за обладание роскошной косой. Те кто меня не видел хотя бы год — напрочь отказывались во мне признавать меня.
Потом, уже после школы, Маруська на год уехала к тетке, а вернулась она уже с мужем — тихим художником Серегой, который тут же полюбил меня чистой и страстной любовью. Нет, он не приставал ко мне, не лез потными руками под юбку в отсутствие жены. Он просто молча страдал и писал с меня портреты маслом. Маруська все видела, но на отношении ко мне это никак не сказывалось. Один раз на вечеринке мы здорово набрались и он меня попросил его поцеловать. Я поцеловала, но ходить к Маруське домой я перестала.
Я наконец разделась, кинула одежду в стиральную машинку и забралась в наполненную горячей душистой водой ванну.
— Ну ты прям тут без меня не соскучилась? — с грацией паровоза Маруська впорхнула и уселась рядом на стульчик.
— Соскучилась, соскучилась, — усердно закивала я, намыливая голову шампунькой.
— Слышь, старушка, я к тебе с ночевкой, родня понаехала, на головах спим.
— Урря! — выразила восторг я и намылила пятки.
— Башку помассажировать? — спросила Маруська, и я радостно закивала.
Тут же Маруськины сильные пальцы развернули мое лицо на 180 градусов и впились в кожу головы, двигаясь с энергичностью бетономешалки.
— Мммм…. Марусик, я тебя так люблю, — зажмурилась я от блаженства и шампунной пены, летящей из — под ее пальцев в разные стороны.
— Мне надо что б меня ценили! — наставительно ответила подружка.
— Так я ценю, — уверила я ее и поскребла мочалкой правую ногу. — У тебя — то дома что нового?
— Да гости третью неделю, сил уж нет, — пожаловалась она.
— Что за гости, много их?
— Мама и моя вздорная бабуся, — мрачно ответила Маруська.
— Бог мой, — охнула я, — и как вы там умещаетесь?
У Маруськи была маленькая однокомнатная хрущевка.
— А вот так и умещаемся, — буркнула та. — Спинку потереть?
— Ага, потереть. Слушай, а чего ты раньше ко мне не приехала?
— Да раньше еще терпимо было, а тут бабусины закидоны меня уже допекли. Представляешь, я не успеваю готовить, как она из рук все рвет, никак наесться не может, и потом ходит и всем рассказывает по двору, что ее не кормят абсолютно, не даст ли ей кто корочку хлеба.
— Ничче себе, — присвистнула я. — А чего это с ней?
— Так она сошла с ума, вот мать ее и привезла у нас тут в областной к доктору, сами уже там с ней замучались, а тут по крайней мере есть надежда что ей станет получше.
— Марусь, я это больше не лечу, — тихо сказала я. Как — то раз я лечила сумасшествие и чуть его на себя не перетянула, теперь к этому даже подступиться боюсь.
— Да я знаю, — вздохнула та, надраивая мочалкой мою спину. — Если б ты могла, я б тебе давно бабусю притащила.
Из кухни донесся звон микроволновки и Маруська, всплеснув руками, опрометью бросилась из ванной.
Я подобрала мочалку, задумчиво еще раз намылилась, хорошенько ополоснулась холодной водичкой и закуталась в белый махровый халат.
Не успела открыть дверь, как на пороге нарисовался Бакс и мерзко мявкнул, косясь на лоточек. Вот гаденыш!
Я быстренько вытряхнула лоточек, снова насыпала наполнитель и бросила сверху баксы.
— Вот ничего себе! — за моей спиной Маруська потрясенно смотрела на деловито устраивающемся поверх долларов коте. — Это что, последний писк в вашей тусовке?
— Да какой к черту писк! — я злобно посмотрела на своего кота, — баксы фальшивые. Просто я когда этого дармоеда из зоомагазина принесла, наполнитель для лоточка купить забыла, а под руку пачка баксов напечатанных попалась — мы накануне в монополию ими расплачивались. А этот гад с тех пор и привык!
— Вот гад! — выразила солидарность Маруська и тоже злобно посмотрела на кота. Тот, забив на нас и прикрыв глаза, сосредоточился на процессе.
— Тьфу! — плюнула я и посмотрела на вконец отощавшую пачку долларов в моей руке. — Паэлья — то скоро?
— Полчасика подождать надо.
— Тогда пошли печатать этому дармоеду баксы, — велела я.
Выходя, я кое-как удержалась от желания двинуть тапком в жирный черный бок. Маруська, по-моему, тоже.
Оставшиеся полчаса мы с Маруськой усердно печатали доллары на принтере и упаковывали их в пачки.
— Что за фигня, — сердилась она, ровняя стопочку и оборачивая ее банковской лентой. — Сложи кучкой в коробку, не все ли равно твоему коту!
— Маруська, ничего ты не понимаешь, — объясняла я, разрезая листы. — Это ж такой прикол — приходит кто, а у тебя на полочке — ровные ряды баксов!
— Понторезка ты, Маня, как и твой кот, — осудила она меня. — Все равно все сразу поймут что баксы настоящие так не лежат. Да и откуда у тебя столько их может быть?
— Дай хоть помечтать, — отмахнулась я.
Мы дружно оглядели ровные ряды пачек на полочке, я подошла, тщательно их пересчитала и удовлетворенно сказала:
— Больше миллиона гринов. И это все для моего кота!
— Ну и хватит! — постановила Маруська. — Пошли на кухню!
И мы дружненько потопали вниз.
— Мне, кстати, отдельную спальню, — предупредила она по дороге, — ты во сне дрыгаться начала.
— Дрыгаться? — изумилась я.
— Ногами, — подумала и уточнила Маруська.
— Блин, так у меня кровать большая, просто ложись от меня подальше да и все, — посоветовала я. — И мы перед сном зато сможем как обычно поболтать.
Маруська задумалась на минуту, помешала паэлью и наконец согласно кивнула.
После чего погнала меня зачем — то мыть руки и споласкивать чистейшие тарелки.
Наконец она усадила меня за стол и поставила тарелки с паэльей.
— Люблю повеселиться, особенно пожрать! — довольно заявила она, берясь за ложку.
Что меня в Маруське всегда поражало — так ее речь. И это при родителях — филологах.
Впрочем, паэлья на моей тарелочке пахла столь заманчиво, что я просто кивнула головой, пряча улыбку и в очередной раз подумала о том, как я люблю Маруську.
А когда наливала ей сок, то капнула туда немного клофелина. Незачем ей видеть все что я сегодня буду творить.
Маруська быстренько расправилась со своей порцией, шумно вздохнула и встала:
— Пойду я, старушка, со своим программистом початюсь хоть, что ли…
— Ага, иди, — кивнула я, — он меня и так уже достал — где АнгелДива да где АнгелДива.
AngelDiva — такой претенциозный ник Маруська выбрала себе в интернете. Всем желающим рассылалось изображение — моя едва прикрытая фигура с моими же волосами и Маруськиным лицом. Все это я однажды слепила ей в фотошопе, и получилось на редкость удачно, прямо супермодель, на что повелось куча народа программистского пола и один физик. О том, что она имеет также и мужа, Маруська благородно умолчала, и бедные компьютерщики пачками валятся у ее виртуальных ног, умоляя составить им счастие все жизни. Одного же, некоего Алекса из Швейцарии подружка выделяла особо, потому что он раз в месяц обязательно присылал ей презенты на ее имя, но на мой адрес, потому как подружка моя пока разводиться не собиралась.
Маруська утопала в кабинет на втором этаже, а я помыла посуду и задумалась, чем заняться. К счастью, думать мне пришлось недолго — звякнул телефон.
— Алё, — раздался в трубке тонкий подростковый голос.
— Здравствуйте, — скучающе ответствовала я.
— А скажите, я вот парня приворожить хочу, можно? — манерно растягивая гласные, произнесла девушка.
— Сначала надо пройти гадание, проверить совместимость, это стоит сто долларов, если все в порядке — то надо фото привораживаемого, желательно, но не обязательно его личная вещь, — скучающе перечислила я. — Стоит это полторы тысячи долларов, девушка.
— Я не девушка, — оскорбился голос отчетливо прорезавшимся пацаньим дискантом.
— Извините, — ошеломленно пролепетала я, однако трубку уже бросили. Видимо, цена не устроила.
Кстати, интересно — а и правда, однополая приворожка сработает? Если еще и привораживаемый — стопроцентный натурал? Надо будет как — нибудь поэкспериментировать. Вопрос — где взять гея или лесбиянку? И к тому же в порядке эксперимента придется работать бесплатно. Эта мысль мне сильно не понравилась, я тут же выкинула ее из головы и двинулась в кабинет — посмотреть, как там Маруська, скоро клофелин должен подействовать.
Снова зазвонил телефон. Если это мальчик — гей, то я его все же возьму в работу, просто результатов гарантировать не буду, и заплатит он мне, только если все получится.
Это был не гей, а Максим, мой старый клиент, один из первых.
— Маняша, — после обязательных приветствий добрался он до сути дела, выручай.
— Выручу, — пообещала я, — если смогу, конечно. В чем дело?
— Да у меня брательник сегодня откинулся, двадцать пять лет всего парню.
— И в чем проблема?
— Да понимаешь, я и сам по молодости чудил, тоже пару ходок за спиной имею. Но теперь — то не то время, теперь деньги делать надо, а не на нарах париться. А брательник как залетел в четырнадцать лет, так и из тюрьмы не вылазит. Только откинется — месяц — два на свободе — и опять по этапу. Не нравится мне это, можешь помочь?
Я подумала и нехотя кивнула:
— Могу сделать только что б он тюрьмы как огня боялся, а вот чтобы он туда не попал не могу. В жизни — то всякое бывает, я его сегодня заговорю, а он завтра случайно собьет в пьяном виде пешехода, и никакого ему условного с такой биографией. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Я понял. Если честно, я думал ты какой оберег ему сделаешь, чтобы он от тюрьмы отвертелся в случае чего, но так получается даже лучше. Раз будет бояться тюрьмы как огня — значит чудить да нарываться перестанет.
— Но мне нужна его рубашка, в которой он из тюрьмы явился. Нестиранная, — уточнила я.
— Погоди, — он положил трубку около телефона и понесся вглубь дома, на ходу крича, — Галька!!!
— Чего тебе? — донесся до меня голос его жены.
— Олежкины обноски ты часом не стирала ?
— А там чего стирать — то? Выкинула я их.
— Куда? — завопил Максимка.
— Как куда? Ты сам недавно ведро вынес.
Слышно было, как Макс заматерился, жена за словом в карман не полезла, и я недолго думая повесила трубку. Разберутся — перезвонит.
Через пять минут телефон снова зазвонил.
— Маняша, — это был конечно же, Макс. — А без рубашки никак? Платок его носовой есть.
— Никак, — твердо сказала я.
— Да понимаешь тут какое дело, жена его вещи на помойку выкинула, где я их теперь возьму.
— Выкидывал когда?
— Да пару часов назад, — настороженно ответил Макс.
— Вот там и возьми, — спокойно сказала я. — До утра мусорный бачок точно не вытряхнут.
— Мне — ковыряться в помойном бачке, как бомжу? — не поверил Максим.
— Ну не мне же, — пожала я плечами, — твой брат.
— По — другому никак, еще ведь светло, люди ходят? — несчастным голосом спросил он.
— Никак, — равнодушно ответила я. — Вытащишь рубашку — приезжай с ней ко мне.
— Ладно, — уныло сказал он и мы попрощались.
Я нарезала Баксу телятинки, налила молочка и с удовольствием посмотрела, как он все с аппетитом слопал. Бакса я в зоомагазине купила за пять рублей, скучно чего — то стало, решила хоть котенка завести. А котеночек за полгода вон в какого слона вымахал.
— Маня, я спать пойду, чего — то глаза слипаются, — крикнула мне сверху Маруська.
— Поняла, приятных снов, — крикнула я ей, подхватила Бакса, сунула ноги в тапочки и пошла вниз — я почему — то решила что коту требовался моцион и единение с природой. Чуть поодаль от моего домика была роскошная березовая роща, настоящая, не оскверненная ландшафтными архитекторами. Тропинки там были просто протоптаны, березы росли как попало и давали густую тень в жаркий день, трава там была до колен, и слава богу никто ее стричь и не помышлял.
Бакса я высадила в траву, и он тут же, прижавшись к земле, пополз на разведку. Сама же я присела на самодельную лавочку и принялась листать захваченный из дома Космополитен.
— Мяу! — жалобно завопил мой бравый дома кот, глядя на меня полными отчаяния глазами из травы.
— Гулять, Бакс, — наставительно приказала я. — А то сидишь дома, света белого не видишь.
— Мяу! — еще более душераздирающе вякнул он.
— Никто тебя тут не съест, — уверила я его и продолжила чтение о том, как правильно уводить чужих мужей.
Бакс подумал и пополз куда — то на северо-восток, с шелестом раздвигая траву.
За десять минут он, следуя своей мужской породе и все время отклоняясь влево, сделал круг, приполз с другой стороны вцепился в мою лодыжку, ощутимо трясясь от беспокойства — не оставят ли его навечно в этой травке?
Тут откуда ни возьмись, появилась симпатичная серенькая кошечка и мой котяра мгновенно преобразился. Прижатые ушки встали торчком, хвост трубой, глаза загорелись! Бакс призывно мявкнул и пошел на сближение. На соседней лавочке сидела девушка с книжкой, мы с ней синхронно посмотрели на кошек, потом друг на друга и улыбнулись. Видимо, хозяйка серой кошки.
Время потекло дальше, медленно и тихо. Я листала журнал, набиралась ума, кошки резвились в густой траве, ветерок ласково обдувал меня. Идиллия! Через минут пятнадцать девушка встала, забрала свою кошку и ушла с ней домой. Бакс тут же снова приполз ко мне и вцепился в лодыжку.
Я тяжко вздохнула — одному коту прогулка явно не нравилась. Ну что ж, раз так, то я подхватила его под пузо, и пошла обратно.
Не успела я подойти к подъезду, как тут же во двор влетел шестисотый мерс, тормознул около меня и донельзя довольный Максим вылез ко мне навстречу.
— Марья, я нашел! — ликующе протянул он мне дурно воняющую тряпку. Из нее на наш мощеный дворик упала картофельная шелуха и обгрызенный хвостик селедки. Сидящие в двух шагах у подъезда пацаны на нас как — то странно посмотрели и дружно скривили носы. Надо же, неженки какие, вы бы гнойные раны полечили, вот где запашок с ног сбивает! Да, кстати — насчет дворика — завтра надо идти в управление, подопнуть работничков, чтобы нового на работу приняли. Старого, дядю Васю, забрали родственники в деревню, и за прошедшую неделю наш двор стал смахивать на филиал главной городской свалки, что за городом. А ко мне, между прочим, такие люди ездят!
— Пойдем, — кивнула я Максимке, взяв у него добытую рубашку.
Мы поднялись в квартиру, я налила ему чая, поставила пирожные, сама пошла на второй этаж в кабинет. Заклинание простенькое, никаких громов и молний, так что нечего мне разрушать имидж великой и ужасной.
В кабинетике после Маруськи на столе стояла батарея пивных бутылок, на рабочем столе компьютера висело с десяток аськиных мессаг с общим содержанием: « куда подевалась», а в тарелочке лежал кусочек торта. Пиво и торт? Странно…
Не долго думая я сдвинула бутылки в сторону, разложила рубашку на столе и провела по ней руками. Рубашку не стирали несколько лет по виду. Это было как раз то, что и требовалось — накрепко впитавшая за это время в себя пот, слезы, мысли и эмоции, рубашка была идеальным промежуточным звеном между моей магией и своим хозяином.
Я встряхнула ладошки и завязала рукава узлами, роняя на ткань капельки силы.
— Стоят амбары из осины, замки на них — сильны … — шептала я заклинание. Бакс сидел рядом и смотрел на меня настороженными глазами. Я нараспев читала слова, и старалась не думать о том, что моей толики силы, оставшихся после всех треволнений, может и не хватить. Слава Богу, я дотянула до конца, запечатала заклинание и, подхватив рубашку, пошла вниз. Максимка лопал пирожные, пил чай и пытался поболтать с купленным сегодня попугаем.
— Чего — эт он у тебя некачественный? — недовольно спросил он.
— А что такое? — подняла я бровь.
— Кроме «дурак» ничего не знает.
— Макс — дурррак! — подтвердил попугай.
— Познакомились? — изумилась я не на шутку.
— Да не, я его просто учил говорить — здравствуй, Макс, здравствуй, Маша.
— Машшка — дурра! — снова вякнул попугай.
— Убил бы! — сплюнул Макс.
«Он и так долго не проживет», — подумала я и протянула ему рубашку:
— Хранить дома, если с ней что случится — ко мне никаких претензий, умаялась я, всю себя грохнула. С тебя полторы тысячи.
— Не вопрос, — Макс вынул бумажник и отсчитал баксы. — Кстати, Марья, Галку — то и правда как подменили. Она у меня через три недели рожает, ты в курсе?
— Ну вот в следующий раз слушай меня, а то все считаете, что мне б с вас только баксы состричь, — проворчала я.
Галка, Максимкина жена, была самой сварливой женой, какую я только видела за свою жизнь. Она была отличной хозяйкой, дома у них все сияло и блестело, Максимка вкусно накормлен и ухожен, но ее скандалы из — за малейшего его опоздания парня чуть в гроб не свели. И боже сохрани было ему, бедному, посмотреть на какую — то девушку более двух секунд! Я давно предлагала Максу ее утихомирить, да только вот месяц назад уговорила.
— Представляешь, меня с мужиками на рыбалку без звука отпустила, и не орет каждые пять минут, как раньше.
— Ну а ты на рыбалке, конечно, и оторвался, — ехидно сказала я.
— Ну не без этого, — самодовольно ответил он. — Там такие девочки были, какая рыбалка. На обратном пути купили у бабок по ведру карасей на нос, женам предъявили в доказательство, и все нормально.
— Может тебе импотенцию на всех, кроме жены сделать, а, орел? — задумчиво спросила я, резко пересмотрев взгляды на поведение Галки.
— Да ты что? — чуть не шарахнулся он. — Это ж так, просто. Это даже не измена, так, способ поднять настроение, что б не скучно было. Чистая физкультура — упал, отжался. А Галке сейчас все равно нельзя — девятый месяц, не лезти же мне к ней со своими потребностями.
— Мда? — еще задумчивее протянула я.
— Ну ладно, Маш, побежал я, — опасливо косясь в мою сторону, Макс нырнул в прихожую, быстренько обулся и только дверь за ним схлопнула.
«Никогда не выйду замуж», — подумала я. Беременность жены как убедительнейший аргумент для измены. Тьфу!
Вечером я прикрыла пледом сладко спящую Маруську на нерасправленной кроватке, чмокнула в лобик и задумалась.
Маруську, бедную, я усыпила, надо б обряд делать, да вот только сил — то у меня нисколько не осталось. Но ведь и время поджимает. Ворон, вражина, явно не дремлет.
Следовало срочно сделать доброе дело.
Подумав, я надела старенький спортивный костюм, я в нем в походы ходила, взяла веник с совком и ведро со шваброй и пошла вниз — убирать двор. Слава богу, около подъезда молодежи уже не было — на лавочке одиноко сидела бабулька.
— Добрый вечер, — поздоровалась я, сгружая свои ведра — метелки.
— Добрый, — отозвалась она. — А ты чегой — то делать собралась?
— Двор убирать буду, а то совсем ни на что не похож.
— Ой, молодец, внученька, — похвалила меня бабка, и я почувствовала, как сила тут же возросла на несколько пунктов.
Наши старушки меня поражали. Дом навороченный, охрана, видеокамеры, дорогущие сверкающие мерсы, и среди всего этого такой анахронизм как почти ежевечерние посиделки трех бабулек на изящной лавочке у подъезда. Они преспокойно сплетничают, вяжут, выгуливают внучков и покрикивают на своих сыновей — владельцев тех самых мерсов. Чудно все это как — то.
Первым делом я собрала со двора в пластиковые мешки для мусора банки и бутылки из — под пива, потом я долго и нудно мела домашним веником наш немаленький дворик. А что делать? Хочешь баксы — надо и ручками поработать. Бабульки давно уж убрались по домам, однако шляющиеся по двору жильцы с удивлением на меня смотрели. Две подвыпившие девчонки, брюнетка и блондинка красивые и стройные, но явно не наши, прошли мимо, громко что — то обсуждая. Меня это не касалось — я знай мела себе веничком.
Тут зазвонил телефон.
— Ало? — устало разогнулась я.
— Маняша, завтра Николяша с матерью придут, будь добра к пяти вечера быть у меня.
— Хорошо, а что так рано? — удивилась я.
— В семь у нас в церкви собрание, как раз нас туда и отвезешь.
— Конечно, мама.
— Ну все тогда, до завтра, — сказала она.
Я снова взялась за веник, как услышала голос одной из девчонок.
— Нет, ты видела? Видела? Какая — то задрипанная дворничиха, а сотовый имеет!
— Ха! Сотовый! Да сотовый сейчас первоклашки и те имеют!
— Ага, если у них папы — мамы миллионерши, сотовый недорого стоит, счета оплачивать дорого, — огрызнулась первая. — Я ведь помнишь, хотела пойти в дворники!
— Ну и будешь с метлой не разгибаясь как это чмо махать, — презрительно ответила ее подруга.
Я разогнулась и в упор посмотрела на девиц. Те на меня даже не посмотрели как на пустое место и дальше продолжили :
— Да зато им квартиры дают! Ну и что толку, что ты меня в фирму к себе пристроила? Денежки, да идут, но текут сквозь пальцы — квартиру съемную оплати, косметику да тряпки купи, не пойдешь же к клиенту как эта, — брюнетка не глядя кивнула в мою сторону, и облокотилась об мою БМВ. — А еще и субботники, попадаловы, с ментами трахайся, с крутиками трахайся, и все бесплатно! Никакого покою, у меня уж ноги вместе не сводятся!
Как эта??? Чмо?
Что это она имеет в виду? Да еще и на моей шушлайке чуть ли не разлеглась.
— Девушка, вы от моей машины не отойдете? — сквозь зубы приказным тоном сказала я.
Девушка вообще не поняла, что я это ей говорю. С минуту она таращилась на меня, потом нахмурив лобик, нехотя отошла, а я села в машину, намереваясь ее поставить в подземный гараж.
— Пойду завтра же в дворники устраиваться! — пораженно выдохнула брюнетка, когда я открывала дверцу.
— Завтра к нам в управление к десяти подходите, нам как раз надо, — кивнула я и завела машину.
Когда я вышла из гаража, девчонок уже след простыл. Я спокойно домыла двор, полюбовалась на дело своих рук и проверила уровень силы. Недостаточно, черт возьми! Если бы я Максу обряд не делала — хватило б, а так… Я вскинула руку и посмотрела на Ролекс — двенадцатый час ночи, где я буду теперь доброе дело искать? Ну Грицацуева, ну подвела! Придется мне на завтра все отложить. Я собрала все свои ведра и метелки и уныло поплелась обратно домой. Ну что за суматошный день!
— Напилася я пьяяяно!!!! Не дойдууу я до домууу!!! — вопил мне кто-то около меня.
— Ты кто? — не открывая глаз спросила я.
— Маруська я, ты что, старушка, своих не узнаешь? — удивилась подружка.
— Маруська, пой в другой комнате, я сплю.
— А убираться кто будет? Мне песня строить и жить помогает! — заявила та. — Я вот только пропылесошу тут и уйду.
Я застонала:
— Брысь на кухню пирожки печь! Дай поспать!
— Да пожалуйста, — оскорбилась Маруська. — Хотела как лучше.
Она хлопнула дверью, а я нахлобучила на ухо подушку и уснула сном младенца. Через часик встала как белый человек, умылась и поплелась на кухню. Маруська увидев меня, язвительно сощурилась:
— Барыня встать изволили?
— Отстань, юродивая! — прошипела я.
— А я, как вы и приказывали пирожков на завтрак вам нажарила, — сладко пропела она и кивнула на поднос с горой пирогов.
— Окстись, кто ж на завтрак пироги ест? — удивилась я.
— Я, — ответила Маруська, — я все ем. А ты что, воду родниковую?
— О! Спасибо что напомнила! Надо воду заказать сегодня!
— Еще воду я не покупала, — буркнула Маруська.
— Дело твое, — пожала я плечами, — здоровье твое, гробь.
Я залезла в буфет, сыпанула в керамическую мисочку мюслей, бросила горсть малины и лесной земляники и залила все это молоком. Расстелила на столе накрахмаленную льняную салфеточку и поставила на нее свой завтрак.
— Какая гадость, — сморщила нос Маруська. — Как ты это можешь есть.
— Да черт его знает, — я задумчиво повозила ложкой в мисочке. — Тут куча витаминов, микроэлементов и клетчатка.
— Ну ты даешь! А ты вкус — то за всем этим чувствуешь?
— Чувствую.
— И как он тебе?
— Витамины, микроэлементы и клетчатка, какой тут вкус, — слегка пожала я плечами. — Зато у меня нет прыщей, кожа у меня гораздо лучше чем несколько лет назад и я чувствую моральное удовлетворение!
— Ну и фиг с тобой, а вот я сейчас съем пирожок и почувствую от него удовлетворение! — фыркнула Маруська.
Я с тоской посмотрела, как она лопает пирожок, съела свои мюсли и потянулась за телефоном. Надо было решить насчет воды.
— Чистая вода «Кристалл», слушаю вас, — отозвался бодрый женский голос.
— Добрый день, мне бы водичку у вас заказать на дом.
— К сожалению, сегодня доставка по техническим причинам производиться не будет, — жизнерадостно чирикнул голос. — Но вы можете подъехать к нам в офис и приобрести воду здесь.
Я аж поперхнулась. Кристалловская вода продавалась в огромных бутылях по пятьдесят литров. Ко мне домой их заносила парочка бравых ребят, как же я одна — то поволоку?
Поразмыслив, я решила:
— Примите в таком случае на завтра заказ!
— К сожалению, мы в субботу и воскресение не работаем, — заявила мне девушка.
Я скосила глаза на циферблат часов, где в окошечке показывался день недели. Пятница! Вот тебе раз. Три дня без чистой воды я точно не выдержу.
— Маруська, а Маруська, — жалобно посмотрела я на нее.
— Ну? — подозрительно посмотрела она на меня, догадываясь, что я от нее что — то хочу.
— Маруська, ты со мной за водой не съездишь, а?
— А сама? — удивилась она.
— Я не дотащу, — еще жалобнее протянула я и указала на пустую бутыль.
— Е — моё! — прифигела Маруська, оценив размеры. — И ты что же, хочешь чтобы я ЭТО тащила???
— Марусь, я хочу чтобы ты мне помогла МНЕ это тащить. Одна точно не дотащу.
— Ладно, убогая, — со стоном вздохнула она. — Собирайся, поехали, куда тебя девать.
Обрадовавшись, я махом натянула джинсы, после вчерашнего ставшие шортами, топ, заплела косу и схватила пустую бутылку, их почему — то требовали назад.
— Готова, — отрапортовала я.
Бакс надрывно-многозначительно мявкнул.
— Да ладно, иди, выводи машину, я ему баксов свежих сама насыплю, — сказала Маруська, перехватив мой взгляд.
— Я тебя люблю! — облегченно воскликнула я. — Ключи около зеркала, запрешь квартиру.
После чего спустилась на лифте в гараж, вывела машину и остановилась около подъезда, поджидая Маруську.
Невидимые за кирпичной стеной, обрамлявшей парадный вход, бабульки как обычно сидели и балакали о своем, о девичьем. Я бы и не прислушивалась, если бы вдруг не прозвучала моя фамилия.
— Потёмкина — то из двенадцатой квартиры по миру пошла, слышали? — прошепелявила одна.
Потёмкина — это я, если кто не знает.
— Да ты что! — дружно ахнули ее товарки.
— Это которая тут Потёмкина? — переспросила одна.
— Да ходит тут, каланча одна, коса у нее длиннющая.
— Ааа, — вспомнила бабулька, — поняла я, бабоньки, про кого вы тута говорите. А что ж по миру — то пошла, она вроде вся из себя?
— Уж не знаю что у нее стряслось, а только служит она теперь дворничихой у нас! — радостно оповестила всех первая бабулька.
— Да ты что? — усомнился кто — то. — Она ж вон какая цаца, машина у нее ненашенская, и вообще.
— Истинный крест, сама вчера видела, как она тут метелкой махала! — уверила ее сплетница. — И вышла она не днем убирать, а ближе к темени, видно, людей стесняется. Правда на совесть убрала, я за ней присматривала с балкона, все чистенько смела, а потом шваброй двор вымыла, дядя Вася сроду плитки не мыл.
Тут я не выдержала. Ноги сами меня вынесли из машины, и я нарисовалась, фиг сотрешь, перед остолбеневшими бабульками.
— Добрый день, бабушки, — вежливо поздоровалась я. Бабки молча кивнули, глядя на меня, как кролик на удава. У всех на лбах была практически написана одна — единственная мысля — слышала я или нет.
— Бабушки, я к вам по делу, — похлопывая кончиком косы по коленкам, начала я. — Дядя Вася — то, дворник, уехал, и площадка перед домом вчера настолько была замусорена, что мне пришлось от важных дел отрываться, и убирать двор. Вы бы сходили в управление, дали там разгона, а?
— Ну можно, — неуверенно ответила одна, переглянувшись с остальными.
— Иначе, — продолжила я, — не остается ничего другого, как последовать моему примеру и установить дежурство поквартирно. Так сказать, своими силами. Каждому жильцу — по одному дню дежурства.
Бабки снова переглянулись, на этот раз гораздо тревожнее.
— Ты погоди пока, — в конце концов произнесла одна, — сейчас сходим в управление, решим. Если что, то день, второй двор и неубранный постоит, ничего не случится.
— Вы вроде из первой квартиры? — обратилась я к ней, узнав по голосу главную сплетницу. — Августа Никифоровна вас зовут?
— Ну? — настороженно посмотрела она на меня. Бабулька выглядела сегодня на редкость аристократично — легкий летний костюмчик, соломенная шляпка, гордая посадка головы.
— Я к вам вечерком тогда зайду, скажете, что насчет дворника решили, хорошо?
Ответить бабка не успела. Из двери вылетела Маруська:
— Ой, старушка, извини, прокладку меняла, — громогласно объявила она. Я чуть не застонав от ее простоты, быстренько схватила ее в охапку и поволокла в машину. Этим бабулькам только тему дай, вон как меня махом в дворничихи определили!
— Не забудьте, я вечером зайду! — напоследок крикнула я.
Без приключений мы доехали до тихой улочки, где располагался Кристалловский офис. Воду мы купили, и нам даже неслыханно повезло — какой — то парень донес гигантскую бутылку до машины. А дома, я надеюсь, будут сидеть у подъезда не слабосильные старушки, а юные гаврики, и уж они — то мне никак не откажут в такой малости, как занести домой воду.
Маруська страдальчески на меня посмотрела и велела:
— Сходи хоть сникерс мне в утешение купи, что ли.
— Маруська, дома все есть, — идти мне не хотелось, жара действовала расслабляющее.
— Я сейчас хочу, — капризно надула она губки.
— Ох, горе ты мое горькое, что ради тебя не сделаешь, — вздохнула я и пошла к светофору. Хоть я и водитель, однако перехожу дорогу строго по правилам — я абсолютно убеждена, что половина водителей — ненормальные, и нет им большей радости, чем придавить зазевавшегося пешехода. Дорога была пустынна, лишь плелся где — то вдалеке красный жигуленок, однако я честно дождалась зеленого света, и лишь потом двинулась на другую сторону. Черт его знает, чего я посмотрела влево. Жигуленок, еще секунду назад такой далекий, был в нескольких метрах и несся на меня на бешеной скорости. Ноги вдруг стали ватными, мысли в голове разбежались, там что — то тонко зазвенело, и я лишь с ужасом глядела на летящую на меня машину.
Неведомая сила отшвырнула меня вдруг назад. Жигуленок, в ту же секунду проехав по месту на котором я только что стояла, скрылся за поворотом.
— Ты что, не видишь, куда прешь? — стоял надо мной и орал парень, который помог донести нам бутылку. — Жить надоело???
Странное дело, спасти от смерти, а потом кричать, будто я миллион баксами должна.
— Я на зеленый переходила, — тихо ответила я.
— Да какая разница, — продолжал разоряться парень, — жизнь — то твоя, могла б по сторонам лучше смотреть!
Я молча собрала разбросанные конечности и встала. Посмотрела по сторонам. Мир не перевернулся. Улица была по-прежнему сонная, Немногочисленные пешеходы как шли, так и шли, некоторые, правда, со сдержанным любопытством поглядывали на меня. Неслась Маруська ко мне с белым от ужаса лицом. Только ей и было дело, что от меня чуть мокрое место не осталось.
— Маняяя! — завывая, она бросилась мне на шею. — Ты жива???
— Жива, — ткнулась я ей в макушку лицом и заревела. Так мы и стояли на тротуаре, рыдая во весь голос. Маруська утиралась моим белым топиком, а я — ее волосами.
— Тьфу, истерички, — сплюнул мой спаситель и пошел к магазину.
Зазвенел сотовый.
— Алло, — сквозь слезы сказала я.
— Это что там у вас за вой? — осведомился Ворон.
— Меня чуть не убили! — всхлипывая, выдала я.
— То есть?
— Машиной чуть не сбили.
— Переходить надо осторожнее, — равнодушно ответил он. — Ты где? Я тебя у дома жду.
— Да, конечно, — я тут же перестала реветь от злости. Нашла кому жаловаться.
— Так ты когда приедешь? Мне тебя надо, — как ни в чем не бывало, заявил Ворон.
— А мне напиться надо, у меня стресс, — злобно рявкнула я и нажала кнопку отбоя.
— Пошли, Маруська, до хаты, — решительно поволокла я подружку к машине.
— А ты вести сможешь? — пролепетала она.
— Я все могу, — мрачно ответила я. — В горящую избу, коня — все что угодно!
Маруська молча села на переднее сидение. А у меня снова зазвонил телефон.
— Ну? — нелюбезно ответила я, увидев на экранчике номер Ворона.
— Маш, а ты номер — то той машины запомнила?
— Да. К 086 ДУ, еще вопросы?
— Вопросы потом.
Психанув от этого наглого и самоуверенного тона, я резко нажала на кнопку отбоя.
— Маняяя, — всхлипнула Маруська. — Ты чего?
— Дома, все дома.
Дома я напьюсь, пореву и расскажу Маруське что меня каждый день повадились убивать. И что я хочу жить, потому что меня кот, Маруська, вздорная матушка и папа, который без меня пропадет. Да что папа, все они без меня пропадут — и мать, которая не проживет на зарплату учительницы, и папа, как алкоголик не имеющий возможность трудиться, и Маруська, получающая полторы тысячи, и кот Бакс — сдаст его мать на живодерню, как пить дать сдаст. Мать, единственная кто по идее в случае моей кончины жила б хорошо — блаженная, и мигом определит все наследство в церковь.
А я сама, двадцати восьми лет от роду, не успела еще увековечить свое имя абсолютно ничем, не написала докторской диссертации, не получила Нобелевскую премию ( по Канадзаве до 35 лет у меня время есть!), не посадила березу и в общем — то ничего в жизни толком не видела, кроме плохо выбритых по нынешней моде фейсов клиентов и заклинаний в ученической тетрадке на 98 листов, написанных моим старательным, тогда еще детским почерком.
Жуть!
В общем, у меня были веские причины чтобы не желать моей безвременной кончины.
Мы молча доехали до дому и ярость всколыхнулась во мне удушающей волной, когда я увидела долговязую фигуру Ворона, покуривающую у своего серебристого джипа. Кровавая пелена застлала мне глаза. То что жигуленок — дело его рук, я не сомневалась. Тварь, убийца, недоносок, motherfucker, bloody bastard, merde, — стучало у меня в висках набатом. Я бросила машину в его сторону, страстно желая смять его, почувствовать глухой удар о бок дорогущего лексуса, смягченный прослойкой в виде его тела.
— Мама! — протяжно закричала Маруська у меня над ухом.
Неимоверным усилием воли я в последний момент затормозила, буквально в нескольких сантиметрах от него, и застыла, в ненависти наблюдая за своим убийцей.
«Не пори горячку, — холодно велел внутренний голос, — на дворе полно народа, которые тут же стали бы свидетелями, если ты б его раздавила, никакой адвокат не поможет. Загремишь на нары, как пить дать загремишь». Я с ненавистью наблюдала, как Ворон выкидывает длинное поджарое тело из слишком узкой щели меж нашими машинами. Когда он выбрался, я, уже почти спокойная, вышла из своей бэмки и от души залепила ему пощечину, так, что его голова мотнулась в сторону.
— Ты чего?
— ошеломленно пробормотал он.
«Тварь, убийца, недоносок, motherfucker, bloody bastard, merde», — билось у меня в голове.
«Вот и умница, за это точно не посадят, — одобрил внутренний голос, — а сейчас — руки в ноги, и быстрей несись домой, дядя злой».
«Конечно, — отстраненно согласилась я, — только сначала…»
И я снова размахнулась, желая, чтобы от моих ударов темноволосая голова Ворона безвольно моталась из стороны в сторону, чтобы в его совершенном накачанном теле что — то сломалась, как в механизме часов, чтобы этот механизм перестал равномерно тикать, отмечая минуты и часы.
Но Ворон меня обманул. Он перехватил мою руку, я тут же молниеносно подняла вторую, но невесть откуда вероломная Маруська с воем повисла на ней, а Ворон отвесил мне звонкую пощечину, так, что МОЯ голова мотнулась в сторону, нарушая ход мыслей. Изумление — он-меня-ударил!!! — вытеснило и кровавую пелену и «тварь, убийца, недоносок, motherfucker, bloody bastard, merde».
— Успокоилась? — зло спросил он.
Я злобно посмотрела на него и промолчала, посчитав что я в невыигрышном положении.
— Ты мне за это — должна, — лишенным эмоций голос продолжил мой убийца.
— Через две недели это обсудим, — цинично усмехнулась я, уверенная что через две недели я буду пить кисель на его поминках.
— Не тебе выбирать. Ты ей кто? — обратился он к Маруське.
— Подруга, — проблеяла она, с ужасом глядя на разыгравшиеся страсти.
— Домой ее уведешь?
Маруська только кивнула.
— Что, — с ненавистью глядя на него, — не получилось меня сегодня уконтрапупить? Не мог попрофессиональнее нанять людей, денег пожалел?
— Ты о чем? — бесстрастно спросил он.
— Святая простота, — злобно улыбнулась я. — О твоем знакомом с жигуленка, госномер К 086 ДУ. Только, Ворон, теперь ходи и оглядывайся — ты не на невинного младенчика напал, я тебя самого сожру, и без гарнира. Ты меня знаешь. Уж не удивляйся если завтра с тобой чего случится.
— Дура, — бросил он. — Насчет жигуленка твоего я уже позвонил знакомым ребятам, его на Горького задержали, водитель пьян в усмерть, с трехдневной попойки по случаю свадьбы у друга возвращался.
— Ну-ну, — саркастически бросила я. — А я тогда принцесса Диана.
— Пошла к черту, — раздельно бросил он. — И на принцессу ты рожей не вышла, уж извини за правду.
Я в оцепенении наблюдала как он загрузился в свой джип и, с места газанув, проехался по острым носкам моих туфель. Несколько сантиметров левее — и минимум у меня были бы тяжкие телесные повреждения.
— Это кто? — пискнула Маруська, когда он скрылся за воротами.
— Ворон, — кратко ответила я. — Бери бутылку с того бока.
Люди во дворе, пока мы надрываясь, несли баклажку с кристалловской водой к подъезду, очень пристально на меня смотрели. Также пристально, затаив дыхание, они смотрели и на почти исполненное мной смертоубийство Ворона. Или наоборот? Бабульки на лавочке, все как одна замолкшие при моем приближении, прятали глаза, лишь Августа Никифоровна попыталась меня остановить:
— Эээ, Машенька, мы в домоуправлении …
— Потом, — невежливо отмахнулась я. Зайдя в подъезд, я села по ступеньку лестницы, достала сотовый и набрала номер Витьки Корабельникова, с которым мы выросли в одном дворе, а ныне мента.
— Витя, привет, это Маша Потёмкина.
— О! Сколько лет, сколько зим! Чем обязан?
— Вить, а ничего если я по делу? Без китайских церемоний?
— Ну говори, — вздохнул он.
— Послушай, меня интересует водитель красного жигуленка, госномер К 086 ДУ, по моей информации он на Горького недавно задержан.
— Подписаться за него хочешь? — неодобрительно спросил Витька.
— Не, хочу узнать что за фикус, и почему его задержали.
— Минутку, — бросил Корабельников и в трубке повисла тишина.
— Маруська, дай сигарету, — попросила я.
— Ты же не куришь, — страшно удивилась она.
— Так котенок сдох, — невпопад ответила я.
— Какой котенок? — Маруська смотрела на меня как на умалишенную. Я дотянулась до ее сумочки, достала «Золотую Яву», выбила сигарету и прикурила. Потом послушала тишину в трубке, от души затянулась и пояснила :
— Да анекдот такой старинный есть. Приезжает Чапаев из боя, а во дворе сидит Петька и горько плачет. «Петька, — говорит Василий Иванович, — ты чего ревешь? Ты ж боец красной армии, стыд и срам!» А Петька шмыгает носом и говорит: «Котенок у меня, Василий Иванович, сдох». « Отчего же?» «Да вот, конины объелся». «А где ж он столько конины взял?» — удивляется Чапаев. «Конюшня сгорела, а он там потом лазил, маленький, дурной, что с него взять». «Как — конюшня сгорела? — бледнеет, сереет и зеленеет Чапаев. — Кто виноват? Расстреляю!» «Да Фурманов сигарету непотушенную бросил, сразу занялось». «Ну а вот тут ты, Петька, врешь, Фурманов же отродясь не курит!» «Закуришь тут, когда знамя полка белые сперли».
— А в чем прикол? — не поняла Маруська.
— Да черт его знает, — снова затянулась я и поперхнулась дымом с непривычки. Откашлявшись, задумчиво сказала. — Вроде как потеря знамени была самым страшным событием для полка, абсолютной катастрофой в то время.
— Ааа, — с умным видом протянула подружка.
Трубка сотового ожила и Витькиным голосом спросила:
— Лис, ты тут?
— Тут, тут, — откликнулась я. Лис, Лисица, Лисонька и Лисёночек — так меня зовут друзья еще со школьных времен. Различные недоброжелатели правда зовут не иначе как Лисищщщей, непременно шипя при этом. Когда меня спрашивают, откуда это пошло, я мило улыбаюсь и скромно заявляю : «Умная я очень». Хотя на самом деле Лисом я стала после того как в седьмом классе свистнула у матери пачку хны и явилась в школу с ярко — оранжевыми волосами.
— В общем, владелец сего транспортного средства — Ломеко Станислав Иванович, 1954 года рождения, трудится токарем на моторостроительном заводе. Полчаса назад совершил наезд на «Волгу» в состоянии сильного алкогольного опьянения и потому задержан прибывшим патрулем. Что еще тебя интересует?
— Витя, можно на него взглянуть?
— Он тебе вообще кто? — поинтересовался Корабельников.
— Никто.
— Тогда приезжай завтра, посмотришь, — почему—то сразу согласился он.
— Витенька, мне сегодня, сейчас надо.
— Не, сейчас не могу, и не проси, у меня обед, — отрезал он.
— Покажешь мне его — и съездим, пообедаем как раз, я угощаю! — предложила я.
— В «Патио», — не колеблясь, предложил он. Там делали просто фантастическую пиццу и на любой вкус — помимо традиционной с мясом — колбасой были и пиццы с ананасом, семгой, отличное пиво и коктейли.
— Здорово, — обрадовалась я. — Куда подъезжать?
Витька объяснил, я достала ключи из сумочки и кинула Маруське.
— Я по делам, как видишь, дождешься?
— Ага, — пожала она плечами. — Только ты уж пришли мне из охраны снизу мальчиков посимпатичней, мне твою воду одной не уволочь!
Товарищ Ломеко Станислав Иванович, раскрыв рот, храпел в маленькой камере, распространяя удушающий аромат давнего перегара. Непрезентабельные черные штаны, грязная футболка из тех, что бесплатно раздают заезжие американские проповедники с надписью «Together in Christ», сальные волосы и лицо — немолодое лицо, потрепанное неумеренными возлияниями, вечно брюзжащей женой и парочкой детей — двоечников, которые твердо именуются им как «спиногрызы». Черт меня возьми, но Ломеко Станислав Иванович, 1954 года рождения на киллера не тянул никак. Максимум на что он способен — это на травлю тараканов и битье собственной жены по случаю ее недовольства «Опять пришел пьяный, скотина!».
— Посмотрела? — нетерпеливо спросил Витек.
Понятно, дружочек, обед у мужчин — святое, а тут я чего — то торможу у немытого тела этого дядьки.
— Дай мне его адрес, — попросила я.
— А что сразу не сказала? — поскучнела я.
— Адрес — и сразу в пиццерию! — клятвенно пообещала я.
— И пустишь меня за руль, — уточнил он.
— Пущу, пущу.
— Тогда иди в машину, я сейчас! — обрадовался Корабельников.
Не успела я устроиться на непривычном мне пассажирском кресле, как на крыльце появился Витек в сопровождении товарищей — тоже в форме.
— Вы уж меня прикройте, может подзадержусь, — вещал мой школьный друг.
— Прикроем, какой разговор, — ответил молодой светловолосый парнишка и достал сигарету.
— А что у тебя стряслось? — спросил второй.
— Да вот с девушкой в пиццерию на обед договорился съездить, — небрежно бросил Витек и не торопясь подошел к моей бэмке, по хозяйски уселся на мое бывшее место, по хозяйски хлопнул дверцей и привычным жестом повернул ключ.
«Далеко пойдет», — улыбнулась я про себя.
— Держи, — кинул он мне на колени сложенный тетрадный листок.
Я развернула — корявым почерком было написано «Новогодняя, 45».
Значит, Новогодняя…
В голове пронеслась крамольная мысль — с лихвой выдать Витьке денег на такси и пиццу и рвануть по адресу, однако я решительно ее прогнала как недостойную. Кое — как промучившись час, отведенный на обед, я с облегчением высадила Витьку около его ментовки и рванула на Новогоднюю. Улочка оказалась на краю вселенной и моя машина, притормозившая на ней около сорок пятого дома оказала магическое действие на пару малолетних аборигенов, щелкающих семечки на лавке.
— Бээмвэ, — авторитетно заявил длинноволосый тинейджер и сплюнул под ноги.
— А вы к кому, тетенька? — бесхитростно спросил круглоголовый пацанчик лет восьми.
— К Ломекам, — кивнула я на дом.
— А мама только вечером будет, — ответил пацанчик.
— Работает что ли?
— Санитаркой в больнице, это на соседней, Волочаевской, если сильно надо, то можете к ней туда съездить, — тут же выдал он все секреты семьи.
— Да ладно, — неопределенно протянула я, — отец — то где?
— А он еще не приехал, он у дяди Игоря пьет с пятницы, дядя Игорь — он с работы папкиной, они на моторостроительном вместе работают, — обстоятельно разъяснил на этот раз тинейджер.
— Братья, что ли? — задала я глупый вопрос. Уж очень похожей была их манера делиться информацией.
— Ага, это Жорка, братан мой старший, он за меня кому хочешь в нос даст, — объяснил пацанчик.
Я посмотрела на бедно одетых ребятишек, покосившийся домишко и вздохнула. Нет, киллерами тут и не пахло, в том что меня чуть не сбил Ломеко Станислав Иванович, непутевый отец этих детей — Ворон точно не виноват. И похоже зря я за проделки Грицацуевой на него думаю — мало ли за что он ей деньги отдал.
— Матери скажите, что отец в милицию загремел, авария на нем, — сказала я и пошла к машине.
— Мать его убьет, — авторитетно вынес вердикт разговорчивый младшенький.
— Так понятно, — согласился старший.
Черт. В любом случае не нравится мне этот наезд — что — то пошло не так.
Не так.
Плохая примета, хуже выскочившей наперерез черной кошки. Пусть Ломеко Станислав Иванович и не имел в мыслях меня лишить жизни, только это ясно показывало что удача не на моей стороне, а с учетом того, на что я решилась — выглядело и правда страшновато.
Подумав об этом, быстренько доехала до дому, и первым делом рванула в гостиную, где осталась незаконченная раскладка со вчерашнего дня. Через полчаса, помучив карты и так и этак, я прикрыла глаза, откинувшись в кресле. Ну что мне стоило закончить раскладку сразу же, не было бы напрасных надежд и феерических планов. Карты были тверды — деньги взять несложно, да и лежат они — рядом. Но около них — смерть меня или самого дорогого мне человека (читай — Маруська), вор (читай — Зырян со своей братией), но даже если я их и найду, они мне не достанутся через вероломство близкого человека, ни центика ( читай — матушка их заберет у меня, пока я сплю и сдаст в церковь).
Надежды не было — я перепробовала все способы гадания, и везде результат был на диво однообразен. Мне хотелось растоптать гадкие картонные бумажки, сжечь их в банном тазике для курения трав, а ветер пустить по ветру.
— Машка, пошли есть, — заглянула ко мне Маруська.
— Маруська, оставь меня, — глухо выдавила я из себя.
Прахом все надежды! Я уже в воображении переехала в Барселону, жаркую благословенную Испанию, где живет чудовищно толстая Монсеррат с чудовищной фамилией Кабалье и ангельским, невыразимо прекрасным сопрано. Там бродят горячие испанские парни с бронзовыми сильными телами, жесткими членами и римскими профилями. И любая блондинка там — затаенная мечта любого их них, орошенная спермой и бурлением гормонов в крови. Я бы поставила в новом доме огромную кровать, в ванной было бы великое множество полуоплывших свечей, освещавших темные тела моих мачо, и в моем доме пахло бы не сожженной полынью, а жаркими испанскими признаниями на шелковых простынях, смешанной с моим телом спермой и моими оргазменными стонами. И никто мне не скажет что я рожей на принцессу не тяну. А в перерывах я бы разводила в оранжерее экзотические орхидеи и разноцветных попугаев. И никакой магии — даже самой простенькой! Я не выдержала и слезы покатились из глаз.
A poco dinero poca salud — беднее бед, когда денег нет, говорят в жаркой Барселоне.
Мои горькие рыдания прервала трель сотового.
— Извини, — буркнул Ворон. — Я обозлился, когда ты на меня налетела и наговорил черт знает чего.
— Да ладно, — вяло отозвалась я, — чего надо?
— Я около тебя сейчас, можно зайду?
— Ну заходи.
Me da lo mismo, — сказала бы я, если бы была в Испании.
Мне все равно.
Снова запиликал сотовый.
— Маняша, — не терпящим возражения голосом начала мать. — Времени полпятого, ты почему еще не приехала?
Я тут же забыла про Испанию, облилась холодным потом от ужаса и проблеяла:
— Так ты же на пять назначала, вот я к пяти и собираюсь.
— Могла бы и пораньше приехать, матери помочь на стол накрыть, ради тебя же стараюсь, — недовольно попеняла мать.
— Мамочка, я скоро буду и все сделаю!
— Да ладно уж, времени в обрез, хоть сама объявись.
Я положила сотовый на коленки и глубоко вздохнула — если бы я забыла и не приехала, мать бы с меня три шкуры спустила. Вдалеке на первом этаже едва различимо запиликал домофон. Ладно, Маруська откроет. Я же ринулась в спальню, раскрыла платяной шкаф и обозрела развешанные на плечиках тряпки. Мне было необходимо платье. Мать терпеть не могла меня в джинсах, по библии носить мужскую одежду был страшный грех, потому брюки мать заклеймила как непотребные. Я пыталась ей объяснить, что когда Богом был утвержден этот мораторий на внешний вид, мужчины носили длинные бабские халаты, а одежда их жен включала обязательные брючата. Я в этом вопросе я Бога понимала — понятно, что если б было наоборот, горячие палестинские парни испытывали б меньше проблем с проникновением в «Запретный женский сад удовольствия». Одно дело — халатик, поднял подол и все дела, другое дело — сложная конструкция из пары шаровар, тройки рубах и отлично все фиксирующего сыромятного пояса. Берег свое стадо Господь от блуда, слов нет, все до мелочей предусмотрел. Мать же меня слушать не стала, обозвала еретичкой и нехристью и велела в бесовской одежде не являться.
Выбрав голубое платье, я вытащила его, критически оглядела и вздохнула — оно было всего лишь до колен, а следовательно — бесовское. Выгонят. Не то что я была этому не рада, но потом же проблем с матерью не оберешься.
Снова запиликал сотовый.
— Ну? — спросила я, увидев на экране номер сотового Ворона.
— Меня твоя подруга не пускает, — проинформировал он.
«Правильно делает», — подумала я, а вслух сказала:
— Ворон, подожди меня у подъезда, я сейчас выйду, кое — что поменялось.
— Хорошо, — коротко ответил он.
В конце концов я выбрала унылое коричневое платье до щиколоток, произведение трудолюбивых китайцев, купленное для сельхозработ на материной даче, быстренько переоделась и пошла вниз.
— Машка, — выглянула из кухни Маруська — Тут к тебе бандит этот, Ворон ломился, так я его на … послала.
— А вот это ты зря, проблемы будут, — я с умилением поглядела на подружку. Вступилась за меня, не побоялась.
— А нефиг ему было руки на тебя распускать. Ты куда?
— Мать на смотрины велела явиться, — уныло поведала я.
— Вот старая карга, неймется ж ей, — сплюнула она.
— Не смей так про мою мать! — возмущенно заорала я.
— А что? У нас демократия, что хочу то и говорю, она мне в детстве всю плешь проела. Кто на этот раз? Опять припадочный скрипач?
Припадочным скрипачом был предшественник Николяши — Владик, чрезмерно полный, одышливый мужчина лет сорока в роговых очках и светлыми волосенками, сквозь которые просвечивала розовая кожа и покрывающие эту кожу чешуйки перхоти. Смотрины закончились вызовом скорой — Владику я понравилась чрезвычайно и его от переизбытка чувств скрутил эпилептический припадок.
— На этот раз — Николяша, он стихи пишет.
— Тьфу! — от души снова сплюнула Маруська, — и как у таких мамаш как твоя нормальные дети рождаются.
Ответить достойно я не успела — подружка хлопнула дверью в кухню.
Самое гадкое — что я готова была с Маруськой согласиться. Однако родителей не выбирают, какие есть, таких любить и надо, и точка.
Я обулась и пошла вниз, однако сверху схлопнула дверь и Маруська догнала меня.
— Хоть провожу, — хмуро сказала она на мой вопросительный взгляд.
— Хоть проводи, — вздохнула я.
Ехать отчаянно не хотелось, и я с большим удовольствием променяла смотрины на вечер с хамом и убийцей Вороном.
Хам и убийца Ворон стоял и покуривал перед своим джипом.
— Ах ты козел! Я ж тебе сказала сюда дорогу забыть! — рванула к нему Маруська.
Я перехватила ее в броске и яростно ей шепнула :
— Он извинился!!!
Потом посмотрела на Ворона и с нажимом произнесла:
— А ты ничего не слышал.
— Не слышал. Ты куда в таком виде, картошку копать?
— Почти. На вечер поэзии.
— Гони в ж… этого женишка — поэта! — рявкнула Маруська. — Вместе с матерью, она мне в детстве ведь дневник цвайками заставила! (Прим. Цвайка — двойка, искаженный немецкий)
— Женишка? — поднял бровь Ворон.
— Не обращай внимания, — устало сказала я. — Просто я хотела сказать что сейчас мне срочно надо к матери, и после семи если хочешь, встретимся.
Ворон постоял, подумал и произнес:
— Устраивает, но с большой натяжкой. Давай я тогда тебя довезу до матери, а в семь заберу.