Глава 34

Около полуночи я, одетая в специальный темный костюм, который использую во время занятий скалолазанием, стояла у забора, огораживающего участок Варламова. Первое, что меня научил делать инструктор на полигоне, это преодолевать стены, кажущиеся на первый взгляд неприступными. Может, лет эдак десять тому назад залезть на антишумовые щиты мог исключительно человек-паук, но теперь у нас есть супер-вещь.

Я вытащила из сумки крюк, размахнулась и бросила его вперед. С третьей попытки «кошка» зацепилась за верхний край изгороди. Так, теперь нужно сесть на перекладину, упереться стопами в забор и нажать на небольшой пульт. Послышался тихий скрип, веревка стала наматываться на блок… Впрочем, не стоит сейчас в подробностях объяснять, как работает устройство, главное, я медленно ползу по забору, словно муха по вертикальной поверхности. А теперь перекинем ноги и начнем спуск… Не прошло и пяти минут, как я очутилась во дворе Варламова, оставила волшебное устройство висеть и начала осматриваться.

В доме Иосифа Петровича свет не горел, зато в небольшой пристройке, стоявшей чуть поодаль, теплился огонек. Я подкралась к незанавешенному окну и осторожно заглянула в него.

Примерно двадцатипятиметровая комната явно была рабочим кабинетом – две ее стены занимали стеллажи с книгами, а посередине громоздился большой письменный стол, заваленный бумагами. Я обрадовалась. Иосиф Петрович отчаянный врун! Он уверял Олега, что не владеет английским, а в кабинете большинство изданий на иностранных языках. Видно, Варламов, получавший в школе двойки за плохо сделанные уроки по инглишу, поступив в училище, всерьез взялся за трудный предмет.

Массивное кресло с очень высокой спинкой неожиданно резко повернулось, и я увидела, что в нем сидит… оборотень, одетый в голубую футболку. Его лапы, торчащие из коротких рукавов, покрывала густая шерсть, на волосатой морде сверкали злые глаза, оскаленные клыки были красными. Чудовище заметило меня, встало, пошло к двери… Я хотела закричать, но не смогла. Решила бежать к забору, а ноги почему-то подогнулись в коленях. Раздался стук – оборотень, не накинув куртки, выскочил на улицу.

Оцепенение прошло.

– Помогите! – что есть сил заорала я. – Кто-нибудь сюда! Он меня убьет!

Чудовище приближалось. Я, наконец-то преодолев слабость в конечностях, побежала к забору. Почти уже добралась до свисающей перекладины, споткнулась о кусок льда, упала, встала, опять шлепнулась, ощутила, как крепкие руки хватают меня за локти, завизжала и услышала хриплый мужской голос:

– Виола Ленинидовна, не бойтесь, мы ваша охрана.

– Не врите, – прошептала я и закрыла глаза.

На следующий день около часу дня я вошла в кабинет бывшего мужа и с порога заявила:

– Говорила сто раз, что оборотень существует. Надо было мне поверить.

– У тебя на лбу синяк, – вздохнул Куприн.

– Упала во дворе Варламова, ерунда, – отмахнулась я.

– Скажи спасибо Зарецкому, который велел охранникам следовать за своим кумиром по пятам, – нахмурился Олег. – Иначе бы с великой писательницей могла совсем не ерунда приключиться.

– Надо же, я вообще не заметила слежки, – с запозданием ответила я.

– Конечно, ты же ловила оборотня, – съехидничал полковник. – Где уж тут в зеркало заднего вида взглянуть и увидеть, что за твоей тарантайкой три джипа едут.

– И я его поймала! – разозлилась я.

– Ну, не совсем ты, а ребята Зарецкого, – стал вредничать Олег. – Купи парням пивка, что ли. Кабы не они… И мужик не оборотень.

Я села в кресло.

– А кто?

Олег собрал со стола папки и положил их в сейф.

– У Евгении Львовны и Петра Олеговича Варламовых родился в свое время не совсем здоровый ребенок. В роддоме посоветовали сдать мальчика на воспитание государству, но супруги забрали новорожденного. Показать сына они никому не могли, поэтому объявили всем знакомым, что тот умер в родильном доме, купили избу в Бурково и поселились там. Павлик, как они назвали ребенка, жил в изоляции, Евгения и Олег пытались его лечить, приобретали дорогие лекарства…

– Вот почему им так нужны были деньги и приходилось брать подработку, – сообразила я.

– Ну да, – кивнул Олег. – Потом им стало ясно, что ни таблетки, ни уколы сыну не помогут, медицина не способна вылечить его, а может лишь облегчить состояние. И они перестали покупать медикаменты, надеясь на чудо, ограничились простыми средствами, вот и отпала необходимость бегать на четыре работы. Жаль, но гипертрихоз не очень-то изучен.

– Что? – не поняла я.

Олег вздохнул.

– Гипертрихоз, чрезмерное оволосение. Помнишь, в советских школьных учебниках было две картинки, которые здорово забавляли всех детей: хвостатый мальчик и…

– Волосатый человек Евтихиев, – перебила я. – Впрочем, фамилию я могу перепутать.

Куприн кивнул.

– В особо сложных случаях несчастный весь покрывается волосами – лицо, руки, включая кисти и ладони, ступни ног. Растительность практически невозможно удалить, у больного очень быстро снова отрастают густые, похожие на шерсть волосы. Напасть лечат, в частности, гормонами. Несчастные люди, как правило, прячутся от всех, боятся показываться на глаза посторонним, и у них большие психологические проблемы. У Павла положение усугублялось еще болезнью крови, в ней почти не вырабатывались красные тельца. Несчастный страдает головокружениями, а от сильного волнения падает в обморок, иногда ему делается плохо у телевизора, если там демонстрируют нечто раздражающее больного. Но хорошо подобранные медикаменты справляются с проблемой. Представляешь, какое количество лекарств человек принимал с детства? И, естественно, все это не могло не отразиться на его характере и психическом состоянии. Паша умен, образован, прекрасно владеет английским, но у него навязчивый страх остаться одному, который усилился после смерти родителей. А еще у него постоянно кровоточат десны, поэтому ты решила, что оборотень кого-то искусал. Кстати, насчет «искусал». Чтобы избавить сына хоть от небольшого количества таблеток, Евгения Львовна давала ему живую кровь, покупала ее на бойнях. Еще людям с плохой выработкой красных телец полезно есть сырую печень. Учитывая букет болезней Павла, он давно должен был умереть, но он выжил, сначала благодаря трепетной заботе родителей, а потом Иосифа.

– Вот почему Варламов никуда надолго не уезжал, два-три дня – и мчался домой: боялся оставить Павла одного, – пробормотала я. – И понятно, по какой причине он не уехал из деревни, – там Павел мог по ночам гулять во дворе, не опасаясь чужих глаз.

– Старшие Варламовы были прекрасными людьми. Они любили книги, собрали обширную библиотеку. Отец научил сына английскому, тот стал прекрасным переводчиком, но работал дома. А потом Иосиф пристроил его в «Элефант», но заказы забирал и отдавал сам.

– Так вот кто был «клиентом» массажиста, чьи переводы так понравились Тамаре Роговой, завотделом научной литературы, – сообразила я. – Она очень хвалила его, сказала: «Автор – инвалид-спинальник, не выходит из дома. Йося его как агент представляет, у него есть нотариальная доверенность на подписание договоров». И ведь она мне даже назвала имя замечательного переводчика, но я его тут же забыла. Никто не запоминает столь незначительную информацию.

Олег пошел к стоящему на подоконнике чайнику.

– Евгения Львовна пожалела Бориса Расторгуева и уговорила мужа усыновить его, но, думаю, она хотела найти приятеля для сына. Иосиф не испугался Павлика, мальчики подружились. Евгения Львовна очень много сил положила на то, чтобы мальчики ощутили родство и начали считать себя братьями. Иосиф рассказал мне о завещании рождественской утки.

– О чем? – не поняла я.

Олег вздохнул:

– Интересная история, характеризующая Евгению Львовну. В семье Варламовых имелась традиция: первого января дети бежали к елке за подарками. Но сначала малышам следовало подойти к комоду, на котором только в новогоднюю ночь выставлялась смешная фигурка утки в красном вязаном колпачке. Под ней лежала записка. Иосиф не смог объяснить мне, почему бумага называлась «Завещание», утка детям ничего не оставляла, но она завещала им всегда любить друг друга. Не драться, не ругаться, не ссориться из-за игрушек и сладостей. Около статуэтки следовало поклясться, что брат для тебя самый лучший человек на свете, и лишь потом можно было распаковывать подарки. Мальчики росли, а утка по-прежнему оставляла завещание, дети стали взрослыми, но праздничная традиция не нарушалась. Просто вместо слов «не драться из-за игрушек» там появились иные фразы: «всегда поддерживать друг друга», «делить поровну беду и радость». Когда Евгения Львовна умерла, Павел обнаружил в документах матери все эти завещания, аккуратно сложенные в папку. Мужчина перечитал листы и вдруг сообразил: мама велела ему любить брата, защищать его от обидчиков, а кто нанес Иосифу самую большую душевную рану? Вероника!!!

– Думаю, составляя каждый год завещание рождественской утки, Евгения Львовна не хотела, чтобы Павел стал убийцей, – тихо сказала я.

– Совершенно с тобой согласен, – неожиданно произнес Куприн. – Думаю, найденные записки стали поводом. Причина в ином. Мальчики стали считать себя братьями. Они и сейчас живут вместе, Иосиф заботится о Павле. А у того после смерти родителей возник комплекс: что, если Иосиф его бросит? Массажист рассказал ему о сестре, о своем желании найти ее, наладить с ней контакт, жаловался, что никак не может обнаружить Нику. И вдруг сообщил, что скоро нападет на ее след, мол, уже нашел подружек сестры Светлану Крюкову и Нелли Щапову. Но ни та ни другая не помогли Иосифу, поскольку не знали ни ее адреса, ни телефона. Варламов, на беду, сказал о своей неудаче Павлу, а тот… тот решил наказать женщин.

– За что? – поразилась я.

Олег потер затылок.

– У Иосифа нет тайн от Павла, он ему рассказал все, что узнал о своем младенчестве от приемной матери. С одной стороны, Паша опасался, что Иосиф, познакомившись с Никой, забудет о нем, переселится к сестре. С другой… Он ведь обожает названного брата. У больного мужчины обостренное восприятие всех событий, психика у него не совсем нормальная. Представляешь, какая буря поднялась в нездоровой душе, когда родной сын Варламовых узнал про попытку утопить младенца? Его брат мог умереть! Переводчик люто возненавидел Веронику. Не желал ничего слушать, когда Иосиф говорил: «Девочка не виновата, она была маленькой». Кричал в ответ: «Из-за нее у тебя эпилепсия, из-за нее ты скитался в детстве по приютам, из-за нее не получил высшее образование и теперь мнешь чужие грязные спины!» Иосиф Петрович объяснял, что любит свою профессию и совершенно не чувствует себя несчастным. Но Павел решил отомстить Веронике. Как он мне сказал сегодня ночью: «До седьмого колена ее проклял». Правда, потом признался: настоящей причиной всех преступлений был страх. Переводчик больше всего на свете боялся, что Иосиф простит Нику, переедет жить к ней, перестанет ухаживать за ним, бросит его. И он подумал: вдруг Щапова и Крюкова вспомнят, где живет Вероника? Или она сама решит им позвонить, а женщины расскажут, что ее ищет Йося, дадут Нике телефон, который массажист им оставил…

– Павел действительно болен психически, – пробормотала я. – Но подожди, разве он выходит на улицу?

– Почему нет? Зимой, в студеное время года, он спокойно бывает в городе, – пояснил Куприн. – Надевает шерстяной шлем с прорезями для глаз и рта, и никто не удивляется – ну, закрылся мужчина от мороза, может, у него аллергия на холод. Павел натягивает куртку, перчатки и идет в магазин или просто бродит по улицам. А вот в теплое время года не выглядывает за калитку, дышит воздухом исключительно во дворе, за высоким забором. Первой Павел решил убить Крюкову и назначил ее смерть на пятнадцатое декабря. Думаю, понятно, почему он выбрал число, когда младенца пытались утопить. К сожалению, Иосиф не замечал, что названный брат не совсем здоров психически. Павлик всегда был со странностями, мог уйти и бродить целую ночь незнамо где, не разговаривать по неделе с родителями. Йося привык к его необычному поведению и упустил момент, когда тот превратился в маньяка. Убив Светлану, Павел положил ей в сумку записку: «Remember. 15 декабря. 10.00» и ушел.

– Вообще никакой логики в его действиях нет! – взвилась я. – Как Крюкова могла помнить то, о чем не знала?

Куприн поставил передо мной чашку с чаем.

– Тем и трудна работа по поимке маньяка, обычному следователю с этой задачей не справиться. В действиях такого преступника есть логика, но она особая, понятная лишь ему самому. Надо влезть в голову больному человеку, посмотреть на мир, как он, стать на время такой же сдвинутой личностью, и тогда поймешь его мотивацию. Опасное и трудное для полицейского занятие. Есть риск свихнуться самому. Тебе просто повезло там, в Буркове, во дворе дома Варламова. Ты была уверена, что у массажиста живет то ли оборотень, то ли дрессировщик с медведем, и решила его ночью подкараулить. Тупая, рискованная затея.

Я не обратила внимания на последние слова Олега.

– Иосиф не знал, что Павел убийца?

– Нет, он ему ни словом о том, что задумал и делает, не обмолвился, – пояснил Куприн. – Брат мог насторожиться, поинтересоваться, где тот гулял. Но преступнику повезло. Когда он лишил жизни Крюкову, Иосиф лежал в больнице с гриппом, Щапову убил в ночь, когда массажист ехал из Питера в Москву, а в момент гибели Филипповой Йося работал на выезде в Подмосковье.

Меня бросило в жар.

– Значит, это Павел хозяйничал в доме Веры?

– Да. Он всегда тщательно готовился к нападению, изучал обстановку. Крюкова и Щапова жили в коммуналках, поэтому маньяк убил их на улице, а к Вере приезжал в коттедж на разведку. Филиппова была на редкость безалаберна, не запирала двери на ночь. В первый раз Павел беспрепятственно вошел ночью в дом, осмотрелся, занервничал и понял, что может лишиться чувств. Лекарства у Павла при себе не было, он его забыл дома. Он открыл холодильник Веры в надежде найти там сырое мясо – небольшой кусок мог ему сразу помочь, и обнаружил, на свою радость, сырую печенку, съел немного. Еще глотнул гранатового сока, но сразу выплюнул, тот показался очень кислым. И Павел воспользовался туалетом на первом этаже.

– А Филиппова запаниковала, подумав, что у нее вновь начались приступы лунатизма. В санузел для гостей она не ходит, поэтому не сразу увидела поднятый стульчак и волосы в раковине, – вздохнула я. – А почему Павел так рисковал? Отправился шарить в чужом доме ночью, когда хозяйка спит наверху…

– Павел в темное время суток бодрствует, а днем дрыхнет, – пояснил Олег. – И он двигается бесшумно, как индеец на тропе войны. Привык все делать тихо, ведь с детства он играл, ел, мылся тогда, когда остальные члены семьи кемарили. День Павел не любит. Обычные люди испытывают страх или дискомфорт в темноте, а у него такие эмоции вызывает свет. И Павел научился прекрасно видеть ночью, ему не требуется включать электричество.

– Говорила же, оборотень, – передернулась я. – Ест сырое мясо, печень, бодрствует по ночам.

Олег сделал отрицательный жест рукой.

– Нет, он просто очень больной человек, с младенчества живущий с мыслью: «Я урод, меня не должны видеть посторонние».

Я прикрыла глаза рукой.

– Бедная Верочка! Ну почему ей никто не верил? Теперь я знаю, как развивались события…

Павел приходит в первый раз. Филиппова утром находит беспорядок, обгрызанную печень и пугается, ей кажется, что лунатизм вернулся. И что делать? Пойти к врачу она не может, ведь тогда придется рассказать правду о попытке утопить брата. Есть один-единственный человек, к которому можно обратиться: Ада Борисовна. Вернее, таких людей двое, но Лидия Максимовна уехала на конференцию.

Хотенко старается успокоить бывшую воспитанницу, но в тот же день вечером Вера ей перезванивает в эйфории и сообщает: в ее доме побывал некто с собакой, потому что в туалете на первом этаже, куда она редко заходит, валяются то ли мужские волосы, то ли шерсть пса, а стульчак поднят. Вера не испугана, наоборот, счастлива. Ура, она не больна! Никакого лунатизма, ей ничего не привиделось! Ада же Борисовна как раз пугается, велит Филипповой срочно обратиться в полицию.

Вера осознает опасность, и ей вдруг приходит в голову абсурдная мысль: что, если в коттедж наведывался… Расторгуев? Андрей Борисович умер летом, о его кончине сообщили в прессе, но давайте вспомним, что Филиппова всю жизнь провела в страхе: вдруг кто узнает о преступлении, которое совершила она восьмилетней? Вдруг ее сочтут сумасшедшей? Вдруг известие о похоронах Расторгуева ошибка? Все эти «вдруг» лишают Филиппову способности мыслить логически, и она звонит Пиратино, рассказывает ему о следах пребывания в ее доме чужака.

На свою беду, ранее, желая познакомиться с красивым сексуальным мужчиной, Филиппова уже придумывала историю, будто в ее коттедж кто-то тайком проник. Вот уж правда не стоит шутить, крича: «Волк, волк!» Ведь если потом волк и в самом деле появится, никто тебе уже не поверит и на помощь не придет.

Пиратино отшивает Веру. Но та не сдается, звонит еще раз вечером, следователь снова отфутболивает ее. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое декабря Павел приходит второй раз, и Вера видит его в окне. «Медведь» убегает, обронив заранее заготовленную записку. Филиппова впадает в истерику и, несмотря на ночь, звонит Коткиной.

Люся поступает точь-в-точь как Пиратино. Бывшая любовница полагает, что Вере просто нужен сексуальный партнер, и издевается над ней.

Рано утром четырнадцатого декабря Филиппова выходит на пробежку, находит листок с напечатанным на принтере текстом: «Remember. 15 декабря. 10.00» и в полной панике снова обращается к Коткиной, умоляет:

– Давай проведем вместе сегодняшний вечер и ночь.

Люся откровенно посылает пиар-директора по известному адресу и дико злится, когда днем четырнадцатого видит Филиппову в «Элефанте» – та весела, прекрасно одета… Но это внешняя оболочка, а в душе у Веры поселился ужас. Не получив поддержки от Коткиной, она опять звонит Пиратино, обещает ему отдать компромат, даже рассказывает, где оборудован тайник, и очень надеется, что следователь примчится к ней вечером. Филиппова нутром чувствует: ей грозит опасность, завтра наступит пятнадцатое декабря, о котором написано в странной записке, а ей-то хорошо известно, что случилось много лет назад в этот день в десять утра! Но Валерий отказывается от приглашения, ему нужно идти на день рождения тещи. И тогда Вера зазывает к себе Арину Виолову. Писательница приезжает как раз в тот момент, когда Павел уносит свою жертву.

Никто не захотел помочь Вере, ни один человек. Ей не поверили в детстве, не поверили и сейчас…

– Когда Павел приехал второй раз, Вера его чуть не поймала, – перебил меня Олег. – Он шел от дороги, приблизился к дому, посмотрел в окно, желая удостовериться, что в гостиной никого нет, и его увидела Вера. Стояла ночь, место безлюдное, вот Павел и стянул мешающий шлем-маску. Филиппова закричала, преступник убежал, по дороге разбив банки Гуляевых. Ну а четырнадцатого декабря в полдевятого вечера он спрятался на кухне, в нише неподалеку от холодильника, приглядев место для засады заранее. Филиппова вошла, зажгла плиту, поставила на нее кастрюльку с сосисками, достала овощи, и тут из укрытия вышло чудовище. Вера лишилась чувств, Павел схватил ее и понес через заднюю дверь – так ему было ближе к машине.

– Эй, а кто его возил? – только сейчас догадалась спросить я.

Куприн опять направился к чайнику.

– Переводчик сам сидел за рулем.

– Не может быть! – подпрыгнула я. – Неужели он сдал на права? Он же прячется от людей!

Олег прислонился спиной к подоконнику.

– Уметь рулить и иметь разрешение на вождение – разные вещи. Петр Олегович научил и родного, и приемного сына управлять автомобилем. Павел выезжал поздно вечером, тщательно соблюдал правила, его ни разу не остановили гаишники.

– Иосиф давал брату свою малолитражку? – спросила я.

Куприн потряс пустой коробкой из-под пакетиков с заваркой.

– Нет, Павел пользовался автомобилем Евгении Львовны, его после ее смерти братья не продали.

Я встала и тоже подошла к окну.

– И что теперь будет с Павлом? И с Иосифом? Не понимаю, зачем нужна была записка.

Олег удивился:

– Что тут неясного? Убийца хотел, чтобы все знали: Крюкова, Щапова и Вера-Ника наказаны за преступление против младенца. Только не надо меня спрашивать, почему он ничего не написал про крошечного Борю Расторгуева. Я тебе в который раз повторяю: Павел не совсем здоров душевно, его логика иная, чем у нормального человека. Начнем с того, что нормальный человек никогда никого не лишит жизни. Все убийцы со съехавшей крышей, вопрос лишь в том, как далеко шифер уехал.

– Ладно, – кивнула я, – удержусь, не стану ничего спрашивать. Хотя меня интересует, почему маньяк записку не в карман Вере сунул после того, как ее задушил, ведь именно так с предыдущими жертвами было, а на земле оставил.

– Самые сложные вопросы имеют, как правило, простые ответы, – вздохнул Куприн. – У Павла был свой ритуал. Двенадцатого декабря он писал записку и клал ее в карман куртки. Лишить жизни человека непросто, Павел не профессиональный киллер, послание в кармане было для него помощником. Когда он подошел к окну, держал его в руках, готовился таким образом к завтрашней акции. Но увидел Веру, выронил листок и убежал. Такое с ним случилось впервые. С Крюковой и Щаповой все прошло гладко, Павел несколько дней ходил по дороге, где потом нападал на жертву, держа в руке листок, собирался с духом и, когда никого вокруг не было, убивал ее. А тут… Он занервничал, но новое письмо составлять не стал, решил, что это будет дурной приметой.

– Вера нашла записку и запаниковала, подумав, что к ней наведался Андрей Расторгуев, который решил через много лет отомстить падчерице, – вздохнула я. – Очень глупое предположение, учитывая возраст старика. Но Филиппова от страха, что ее тайна раскроется, потеряла голову.

– Пожалуйста, не говори, что Павел действовал глупо, у меня нет никаких возражений, кроме слов о его нарушенной психике, – предостерег Олег.

– Ладно, ладно, молчу, – смиренно согласилась я. – А почему все трупы он оставлял в сквере у нового шоссе в Северо-Западном округе?

Куприн улыбнулся.

– Ага, вот до этого ты не додумалась! Ранее там, где сейчас проложили дорогу, на месте небольшого парка, стоял дом сталинской постройки. Его снесли, жильцы получили квартиры в других районах. Один из них переселился в спа-отель «Нирвана»…

– Андрей Борисович Расторгуев, – подпрыгнула я. – Павел привозил трупы туда, где раньше проживали артист, Ника и Галина, туда, где пытались убить младенца. Что теперь будет с переводчиком?

– Отправят на психиатрическую экспертизу. Если его признают невменяемым, поедет в спецбольницу. Если нет, будет отбывать наказание, назначенное судом. Но, думаю, Павла поместят в клинику. На мой взгляд, он нуждается в серьезном лечении. Иосиф ни в чем не виноват, поскольку не знал, чем занимался Павел, к нему претензий нет.

– Мораль: всегда внимательно слушайте, что вам говорят дети. Если бы Андрей Борисович поверил словам Ники о том, что брат уже лежал в воде, когда она вошла в ванную, не случилось бы всего этого ужаса, – мрачно сказала я.

– А мне вот что интересно, – перебил меня Куприн. – Почему ты упорно верила в то, что в доме Варламова живет то ли дрессировщик с медведем, то ли оборотень?

– Сто раз говорила: я видела, как мне показалось, человековолка, – хмыкнула я. – Но никто мне не верил. Я стала сомневаться, подумала: может, правда преступник носит маску? А во время твоего разговора с Иосифом услышала одну фразу, вскользь брошенную массажистом, и поняла: стопроцентно с ним кто-то живет, а костоправ почему-то это скрывает. Очень меня заинтересовало почему, вот я и полезла к нему во двор.

– Какую фразу? – удивился Куприн.

– Ты заговорил о домашних животных, – напомнила я. – Не верил моим словам и все же хотел посмотреть, как Варламов отреагирует на упоминание о медведе. Массажист не выдал никаких резких эмоций, вспомнил про железную дорогу и обронил: «Мы были так счастливы! Игрушка жива, мы до сих пор иногда в нее играем. То есть я хотел сказать, играли с папой». Я заметила, что в этот момент Иосиф занервничал, а ведь ничего в его фразе странного не было. Так нет же, у него вспотел лоб. Тогда я и сообразила: в доме есть еще кто-то, с кем он порой и предается детской забаве.

Олег поджал губы, но ничего не сказал.