… Они не знали.

А если знали, то так давно, что забыли.

Ни его звездность монарх Гаренда, ни добрейший, милейший Касинда, по сути заменявший ему отца, не знали, какое это невероятное, величайшее счастье – понимать другого человека, как себя самого и чувствовать, что тебя понимают также – с полуслова, с полувзгляда; слышат, как свои, твои мысли, мечты и желания… Они никогда не ощущали свет, этот нереальный, ликующий свет, заполняющий сердце, всего тебя, весь мир, в те минуты, когда смотришь в глаза любимой – без памяти, забывая обо всем на свете… Отец-то уж точно никогда не испытывал ничего подобного – он ведь никогда никого не любил…

Рилонда стоял у открытого окна гостиничной спальни, подставив лицо теплому летнему ветру, наблюдая за вязким и в то же время суетливым движением гигантского города. Сколько городов на разных планетах видел он за последние годы!.. И каждый из них имел собственный особенный облик, свое уникальное обаяние… Отец настаивал на полноценном его, принца, включении в большую межпланетную политику, и Рилонда не был против, понимая важность практического опыта в этом деле, поэтому путешествовал по Галактике охотно.

Отец… Рилонда усмехнулся – странно, что он вспомнил это слово, ведь последние четыре года в мыслях он обозначал для себя государя лишь безликим, абстрактным словом «он». За 18 лет жизни в своем отношении к отцу он прошел путь от беззаветного обожания до ненависти – путь тяжелый и горький, но, видно, именно такой уготовила ему судьба. Вот если бы была жива мама, все было бы совсем по-другому…

Но ведь и маму на самом деле убила все та же черствость отца. Сейчас, будучи взрослым, Рилонда знал историю их брака – мама, девушка из небогатой, но древней и благородной дворянской семьи, очень любила принца Гаренду, он же женился на ней по многим причинам – потому что было уже за 30, потому что нужно было все же обзаводиться наследником, потому что король, отец Гаренды, поставил его женитьбу условием собственного ухода на покой – но только не по любви. Похоже, это чувство было ему неведомо… Маму Рилонда помнил смутно – помнил, как она играла, гуляла и занималась с ним – сама, не признавая никаких нянек, помнил ее взгляд, полный любви и нежности. Помнил также, как плакала она вечерами, не дождавшись прихода отца – то ли государственные дела, то ли постоянные дипломатические командировки, то ли попросту равнодушие короля были тому причиной. Потом мама заболела – тяжело, но излечимо; отцу предстоял очередная двухнедельная поездка на дальний край Галактики; мама просила остаться с ней… Он все же уехал, сославшись на неотложную необходимость, а мама через несколько дней умерла. Доктора были потрясены – лечение проводилось абсолютно верно. Это теперь Рилонда понимает, что она просто не хотела жить: зачем? Чувствовала, что никогда не сумеет достучаться до сердца любимого…

Тогда он, принц, плакал и переживал очень долго, затем погрузился в беспросветную тоску. Одинокие дни, без семьи, без друзей, одинокие вечера; также, как мама, ждал он теперь отца – пусть зашел бы перед сном хоть на минуту, сказал хотя бы пару фраз… Нет, случалось такое крайне, чрезвычайно редко, чаще добрый Касинда беседовал с ним и гладил по голове, но потом доктор уходил – в свой дом, к своей семье. Одни только великие звезды знают, как мечтал маленький принц променять свое королевское происхождение и все, что имел, на любую, самую простую семью, где бы его любили…

И очевидно, великие звезды все же услышали его молитвы. Хотя началось его счастье не очень-то весело и даже, можно сказать, со слез… Как-то раз восьмилетний принц убежал на прогулке от задремавшей няни и добрался до дальнего угла дворцового парка, где располагались дома прислуги. Он не спеша прохаживался по улицам, с интересом разглядывая аккуратные, ухоженные домики, окруженные ровными газонами и клумбами, как вдруг заметил на скамейке мальчишку лет десяти, сосредоточенно выпиливавшего что-то из тонкой дощечки.

– Здравствуй, что ты делаешь? – с любопытством поинтересовался Рилонда.

Мальчик поднял на него голову и недружелюбно засопел.

– Ты кто такой?

– Я – принц Рилонда, – ответил принц с приветливой улыбкой. Он вовсе не собирался кичиться своим титулом, просто привык представляться именно так, и ничего другого не пришло ему в голову.

– Принц? – недоверчиво хмыкнул мальчик. – А где тогда твой плащ со звездами?

– Он тяжелый и неудобный. Я надеваю его только по праздникам.

– По праздникам? – мальчишка вскочил, отбросив дощечку, и, сжав кулаки, стал наступать на Риолонду. – А получше вранья не придумал? Иди отсюда!

– Но… – робко возразил принц, – я хотел с тобой подружиться…

Мальчик зло засмеялся.

– Подружиться? А сам врешь, что принц? Иди отсюда, говорю! – и, недолго думая, он размахнулся и стукнул Рилонду по носу.

Из носа брызнула кровь, из глаз принца – слезы, но не от боли, а от обиды.

– Чего дерешься, что я тебе сделал? – и он набросился на обидчика с кулаками; началась драка.

На шум из дома выбежала девочка и, всплеснув руками, воскликнула:

– Барунда, что ты делаешь? Зачем ты бьешь принца?

– Принца? – мальчик, тяжело дыша, опустил руки. – Так он на самом деле принц?

– Да, это принц, я видела его по телевизору, – девочка подошла к Рилонде. – Ой, Ваша звездность, он разбил Вам нос… Пойдемте к нам, Вам надо умыться…

Принц взглянул в ее большие темно-серые глаза, и обида мгновенно улетучилась, не оставив и следа, а на сердце почему-то посветлело.

– Пойдемте, – улыбнулся он.

Пока Рилонда смывал грязь и кровь с лица, девочка стояла рядом, держа полотенце.

– Меня зовут Элин, а это мой брат Барунда, – говорила она. – А как Вы, Ваша звездность, оказались здесь один? А Вас не заругают за то, что пришли сюда?

– Элин, – принц взял полотенце из ее рук. – Ты не зови меня на «вы», ладно? Я – Рилонда… Я сбежал от няни, она задремала… Хотел найти каких-нибудь ребят, мне совсем не с кем играть.

– Можешь играть с нами, – Барунда подошел и протянул ему руку. – Ты, это… Извини меня… Рилонда.

Принц пожал его крепкую ладошку.

– Ничего, я не обижаюсь. А правда, можно к вам прийти еще?

– Тебе не разрешат, наверно, – покачала головой Элин.

– Я что-нибудь придумаю, – вздохнул принц.

– Дети, кто это у вас? – в дом вошла миловидная, полноватая женщина с добрыми глазами. – Да ведь это же… Ваша звездность, как Вы здесь оказались?

– Мама, мама, можно, он будет дружить с нами? Можно, он останется поиграть? – одновременно закричали Элин и Барунда.

– Кто останется поиграть? – раздался веселый голос. На пороге стоял мужчина, он вытирал тряпкой испачканные землей руки. – Всем добрый вечер! Звезды великие! – выдохнул он, заметив Рилонду. – Господин принц! Что Вы здесь делаете?

– Я убежал от няни, – смело признался принц. – У меня совсем нет друзей. Можно, я буду приходить играть с Элин и Барундой?

Родители переглянулись.

– Я, пожалуй, пойду найду Вашу няню, – сказал отец. – Объясню ей все, пока она не подняла переполох. А ты пока накрой к ужину, Лиот.

– Хорошо, – кивнула мать.

Это был самый счастливый вечер в жизни Рилонды за последние два года. Отец его новых друзей, королевский садовник Туринда, сумел убедить няню в том, что не нужно сообщать никому о случившемся, так как ребенку необходимо общение со сверстниками. После некоторых колебаний та согласилась, и Рилонда остался на ужин. Поначалу он, конечно, стеснялся, но непринужденная обстановка действовала раскрепощающе, и вскоре он уже смеялся над шутками господина Туринды, веселыми и забавными, вместе с его детьми. Здесь все было просто: дети делились впечатлениями от прошедшего дня, взрослые внимательно выслушивали их и давали советы, и в отношениях родителей друг к другу, родителей и детей явственно чувствовались взаимное уважение и искренняя забота. Здесь была любовь, здесь было тепло – здесь была настоящая семья; и так легко и хорошо маленькому принцу не было, пожалуй, еще никогда в жизни. Уходить домой, во дворец, ему, конечно, очень не хотелось, но мысль о том, что завтра он обязательно вернется в этот прекрасный дом, согревала ему сердце; с этой мыслью он и заснул, впервые за долгое время умиротворенно и безмятежно…

И, конечно, на следующий день, едва покончив с уроками и прочими повседневными обязанностями, он помчался к семье, где и дети, и взрослые уже соскучились по нему и встретили с радостью; и еще на следующий, и еще… Вскоре маленький принц уже не представлял своей жизни без этих людей. Отец Элин и Барунды учил всех троих ухаживать за садом, и Рилонде было интересно узнавать множество новых сведений о растениях; в свободное время мальчишки помогали господину Туринде строить настоящую лодку, а потом путешествовали на ней по огромному королевскому озеру, исследуя берега. Летом дети устраивали заплывы наперегонки, зимой катались на том же озере на коньках; были еще горки, качели, кино, компьютерные игры – словом, множество увлекательных дел, которыми обычно так скучно заниматься в одиночку и так весело – с друзьями. Временами принцу казалось, что эти люди – его настоящие родные, господин Туринда и госпожа Лиот – родители, Барунда – брат, а Элин… Нет, вот Элин видеть своей сестрой ему как раз не хотелось. То ли потому, что от ее улыбки жизнь начинала казаться совершенно восхитительной, то ли потому, что часто, очень часто снился ему ласковый взгляд темно-серых глаз…

Разумеется, такое счастье не могло продолжаться долго, и через два года кто-то все же донес королю об этой нелепой привязанности юного наследника к простой семье. Разумеется, король был возмущен и рассержен. Он приказал обнести жилой комплекс для слуг высокой стеной, выгнал няню и где-то нашел гувернера, очень мало похожего на человека, скорее напоминавшего бесчувственного робота со старой, заезженной, занудной программой. Принц не выходил из своей спальни и бесконечно плакал, но в тот момент, когда ему самому казалось, что он вот-вот уже умрет от отчаяния, Касинда, который опять лишь один был с ним рядом, вдруг сказал:

– Ваша звездность, ну не убивайтесь Вы так… Подумайте – ведь Вы не всегда будете ребенком. Когда-нибудь станете совершеннолетним, а потом и вовсе – королем… И никто не сможет указывать Вам, с кем общаться и как жить…

Эта простая мысль так потрясла принца, что он перестал рыдать, вытер слезы и прошептал:

– А ведь Вы правы, господин Касинда…

– Вы очень хороший человек, Ваша звездность, – продолжал доктор. – Вы, как и Ваша мама, обладаете бесценными качествами: чуткостью и добротой…Было бы прекрасно, если бы Вы не растеряли эти качества, чтобы когда-нибудь стать для миллиардов атонцев не только мудрым, как и все члены Вашей династии, но и добрым и поистине справедливым королем…

Маленький принц слушал и чувствовал, как боль стихает, уступая место надежде.

– Спасибо Вам, Касинда, я постараюсь, чтоб именно так и было.

Вскоре король пригласил множество преподавателей, и Рилонде пришлось изучать столько дисциплин, сколько не доставалось ни одному ребенку планеты. Но принц не протестовал – понимал, что государь обязательно должен быть хорошо образован, ведь именно ему предстоят ответственные и великие дела. Поначалу с непривычки он, конечно, уставал, но потом втянулся в свой сложный режим настолько, что с 16 лет смог заниматься, кроме государственных дел, еще и научными исследованиями. И, кроме того, постоянно работал над собой – воспитывал сдержанность, собранность, терпеливость, вырабатывал умение не терять зря ни минуты, – словом, самосовершенствование вскоре стало для него чем-то вроде необходимой привычки…

Но при этом, какими бы загруженными и насыщенными ни выдавались его дни, каждый вечер перед сном он обязательно думал о «своей» семье, мысленно желая им счастья и надеясь на встречу. В 17 лет его наконец освободили от нянь и гувернеров, приставив вместо них личного охранника. Им оказался молодой, смышленый парень, договориться с которым не составило труда. И вот, через 7 долгих лет, волнуясь и слегка робея, принц вновь отправился в тот самый дом…

Дверь открыла невысокая, стройная девушка с длинными вьющимися волосами и знакомым взглядом серых глаз. Взметнулись длинные, густые ресницы…

– Рилонда!

– Элин! – потрясенно выдохнул он. – Звезды великие, какая же ты стала красивая!

Элин смутилась и покраснела, и это тронуло принца до глубины души. Он привык общаться во дворце с надменными, самовлюбленными девушками из благородных семейств, которые воспринимали комплименты не только как должное, но даже с пренебрежением, привык к их лицемерным, словно отрепетированным, манерам и скучал по непринужденности и естественности. А Элин была… Такой искренней, такой очаровательной…

– Проходи же, – Элин пришла в себя и пропустила его в дом.

– О, кого я вижу! – в прихожей появился симпатичный широкоплечий юноша. – Что, наконец-то удалось снова сбежать от няни?

– Нет, – расхохотался Рилонда. – На этот раз подкупил охранника!

– О, растете, Ваша звездность, растете, – хмыкнул Барунда и пожал ему руку.

– Элин, кто там? – из кухни вышла госпожа Лиот. – Ох, великие звезды… Рилонда, мальчик мой! Такой большой, такой взрослый… Мы так тосковали по тебе! Семь лет только по телевизору и видели…

– Знали бы вы, как тосковал я, – горько улыбнулся принц.

– Как же я рада, что ты смог выбраться к нам! – госпожа Лиот обняла его и ласково провела рукой по щеке. – Ну проходи же, проходи в комнату, дети, что ж вы держите Его звездность в прихожей?

Все прошли в комнату; госпожа Лиот еще немного поохала и поахала, любуясь Рилондой, и снова удалилась на кухню; молодые люди остались втроем.

– Ну, – сказал Барунда, развалившись в кресле, – расскажи, чем занимаешься, кроме всей этой государственной чепухи?

Принц снова рассмеялся.

– Ты знаешь, эта государственная чепуха занимает довольно много времени…

– Да ну, – Барунда покрутил головой. – Знаем мы, чем вы там занимаете время… Балы, пиры, развлечения…

– Не угадал, – вздохнул принц. – Последний бал был пять лет назад в честь юбилея отца. Следующий юбилей нынешней осенью, но, скорее всего, будет даже не бал, а просто расширенный дипломатический прием… Пиры? Я обедаю и ужинаю один, очень редко – вдвоем с отцом, иногда Касинда составляет компанию, и наша столовая – не больше вот этой комнаты… А в остальное время – учеба по тридцати предметам, политика, экономика, министерства, Государственный совет… Развлечения? Что-то вообще не припомню… Похоже, последний раз я развлекался как раз в 10 лет, вместе с вами… А ты чем занимаешься?

– Учусь, – Барунда гордо приосанился. – Знаешь, кем я буду? Конструктором звездолетов!

– Ух ты, – восхитился принц. – Солидно!

– Еще бы!

– Увлекательно, наверное…

– А то!

– А ты, Элин? – принц повернулся к девушке.

– Я тоже учусь, – Элин снова смутилась. – На художника.

– На художника? Так ты хорошо рисуешь? – заинтересовался принц. – Покажешь мне свои работы?

Элин взглянула на него испуганно.

– Зачем?

– Да покажи, что ты стесняешься? – вмешался брат. – У тебя же красивые картины!

– Ну хорошо, – решилась она. – Только не суди строго…

– Не буду, – пообещал Рилонда.

Под мастерскую Элин была приспособлена крошечная комнатка на втором этаже; окно, однако, в ней было большим, и света проникало достаточно. Готовые картины, в основном пейзажи, висели на стенах. Здесь были озеро, то уснувшее, светлое, спокойное, то покрытое хмурой рябью, потревоженное непогодой; лес, осенний, поблекший и продрогший, и летний, сонный, притихший, залитый светом. Изящные и словно прозрачные городские виды – узкие изломанные улочки, нагромождения домишек различных форм и архитектурных стилей – самые старые и романтичные кварталы Алоры, Атонской столицы. Рилонде больше всего понравился тот, где от края до края картины наискось хлестали тонкие, острые дождевые стрелы, и блестели свежо и умыто разноцветные мокрые крыши…

– По-моему, это замечательно. И безусловно талантливо. Мне очень нравится.

– Ты правда так думаешь? – прошептала Элин; глаза ее заблестели.

– Ну конечно, я правда так думаю, – принц посмотрел на девушку с нескрываемой нежностью, чем смутил ее окончательно.

Они спустились обратно в гостиную и поговорили еще немного; потом пришел господин Туринда и тоже очень обрадовался, увидев гостя; потом снова был веселый семейный ужин с вкуснейшими оладьями госпожи Лиот на десерт и оживленной беседой. Потом принц попросил Элин проводить его; они долго бродили вдоль построенной королем стены, рассказывая друг другу, как жил и что делал каждый в течение этих семи лет; при прощании он предложил встретиться завтра вечером и вдвоем прогуляться по берегу озера; поколебавшись немного, она согласилась. И снова, как и девять лет назад, принц вернулся к себе во дворец совершенно счастливым…

Они начали встречаться – все чаще и чаще – открывая друг друга, обнаруживая общность взглядов на мир, интересов и мнений; обнаруживая невероятную легкость понимания. То, о чем мечтал он годами – ощущение своей нужности, нужности как человека, а не как государственного деятеля, возможность слушать и быть услышанным, возможность дарить и получать в ответ участие, доверие и поддержку – все это наконец вошло в его жизнь с появлением родной, по-настоящему близкой души.

А потом… потом было нечто неизведанное, удивительное, робко-радостное, что росло в нем и переполняло все его существо. Была упоительная невозможность думать ни о ком и ни о чем, кроме нее, нежность, захлестывающая, накрывающая с головой; и самое потрясающее – было волнующее, восхитительное ощущение резонанса взаимных чувств… И недоумение – как он мог раньше жить, дышать без нее? Что это была за жизнь? Нелепо…

Одно лишь он знал теперь совершенно точно – больше он не сможет жить без этой девушки, без этого своего негаданно обретенного, драгоценного счастья. И, как только Элин отпраздновала свое совершеннолетие, сделал ей предложение стать его женой.

Элин, конечно, обрадовалась, но одновременно и испугалась; она понимала, что король вряд ли придет в восторг от намерения принца жениться на дочери поварихи. Однако Рилонда больше не боялся ничего – ему было уже не 10, и, как верно сказал Касинда, никто теперь не имел права распоряжаться его судьбой. И, успокоив Элин, он решительно объявил отцу о том, что не собирается жертвовать своим счастьем из-за такой ерунды, как происхождение.

Началось тяжелое, изнурительное противостояние; король то грозился лишить его престола, то взывал к его разуму; но обычно дипломатичный и мягкий в общении принц в ответ лишь качал головой и вновь повторял, что ни при каких обстоятельствах не изменит свое решение. В этой угнетающей обстановке Рилонда черпал силы и мужество в мечтах о тех будущих днях, когда, наконец, сможет быть вместе с любимой – навсегда, не расставаясь ни на секунду; а в том, что такое время наступит, он не сомневался. Не сомневался, что в этом конфликте он одержит победу, а отец пойдет на уступки, ведь что ему еще остается?..

Не сомневался… Как он мог быть настолько наивным и глупым? Как мог оставить Элин и ее семью без защиты, один на один с этим чудовищем?! При воспоминании об этом и сейчас, спустя четыре года, досада железным кольцом перехватывает горло. Ведь кому, как ни ему, принцу, лучше всех было знать короля Гаренду?! Возможно, потому, что ему самому никогда бы не пришло в голову решать проблемы с помощью убийства?.. Так или иначе, он улетал на Ном и возвращался оттуда спокойно, не мучимый никакими предчувствиями…

А вот события после возвращения он помнил плохо. Помнил размеренный голос Жигонды, капли пота на лбу у Касинды, свое собственное жуткое, так и не выдохнутое «нет» и боль – боль, обрушившуюся подобно громадной каменной глыбе, подмявшую под себя его всего, раздавившую, парализовавшую. Помнит единственную мысль, пульсировавшую в висках, насквозь пронзавшую мозг: это не могло быть случайностью, это он убил Элин, это он. Дальнейшие картины мелькали в памяти обрывочными всплесками: как, обезумев, не слыша самого себя, кричал он на короля, как рыдал на плече у Касинды, и еще – гимн, Атонский гимн, прекраснейшая во Вселенной музыка, которую он так любил, в которой каждый раз словно растворялся, превратившаяся в невыносимый лязг, в разрывающий голову грохот, под который лица и яркие плащи членов Государственного совета закружились перед его глазами единым многоцветным вихрем, уносящим в небытие – в полную темноту…

В следующий раз он увидел свет только через месяц, очнувшись и обнаружив над собой изможденное лицо совершенно поседевшего Касинды. Обнаружив все ту же боль, поселившуюся в нем навсегда, боль, вырвать которую можно было только вместе с сердцем, убить – только вместе с собой; осознав глубокую, зияющую бессмысленность своего существования. Жить не хотелось. Не хотелось ничего.

Еще несколько месяцев он просуществовал в этой пустоте и обессиленности, не ощущая границ между сном и явью. Вокруг суетились люди, работали какие-то приборы, что-то, кажется, говорил доктор-психолог, – он ничего не слышал, ничего не чувствовал. Но вот однажды, весенним утром, произошло совершенно незначительное событие. Касинда, как всегда по утрам, раздвинул легкие шторы, впуская свет, и обернулся от огромного, от пола до потолка, окна. Взгляды врача и больного встретились, и принц явственно разглядел, что глаза старика до краев наполнены слезами. Поняв, что Рилонда заметил это, Касинда неловко улыбнулся, торопливо отер глаза рукой и вышел из комнаты…

И тогда погруженный на самое дно безразличия ко всему на свете принц вдруг ощутил острый укол самого первого проснувшегося чувства – жалости, за которым хлынули потоком остальные – раскаяние, чувство долга, чувство вины…

Он выздоровел. Заставил себя выздороветь. И занялся всеми обычными обязанностями. Но теперь он был сломан. Да, сломан – никакое другое слово не описало бы его состояние точнее. Два удара одновременно – потеря любимой и предательство отца – ясно высветили перед ним суровые жизненные реалии. При воспоминании о своей наивной вере в то, что никто не может решать его судьбу, принц теперь только усмехался…

С тех пор прошли четыре года, но он так и не смог «забыть, простить, отпустить»… Не получается. Он все еще мысленно разговаривает с Элин, советуется, предполагая, как она могла бы оценить ту или иную ситуацию. И не может избавиться от чувства вины – ведь прекрасная, умная, талантливая девушка погибла потому, что любила его, а ее родители и брат и вовсе поплатились жизнью всего лишь за знакомство с ним. И как же горько становится ему при мысли, что все они были бы живы, не приди он тогда, спустя семь лет, к ним в дом! Он должен, должен был догадаться, что его опрометчивый поступок небезопасен для них… Но не догадался. Впредь он, конечно, никогда не повторит подобной ошибки, но разве эта его теперешняя «опытность» может служить утешением?..

Отношения с отцом очень сложны. Разумеется, он не может не общаться с королем по государственным делам, но при этом словно воздвигает между ним и собой толстую стеклянную перегородку, прочную стену отчужденности. И не может иначе. Ведь по определению, родители или дети – это люди, которые никогда не предадут. Люди, которым можно и нужно доверять безоговорочно. А когда не можешь доверять собственному отцу – это-то, пожалуй, и есть самое страшное. Ощущение жизненной устойчивости, защищенности пропадает, и остается страх…

И одиночество. Бездонная, безграничная пустота. В его случае – безнадежная. Похожая на глубокую, глубочайшую старость, в которой также уже ничего не ждут от жизни, как он сейчас. Рилонда – государственный деятель бесстрастен, собран и деловит. Рилонда – человек потерян, сломан и одинок…

Он заседает, решает, советуется, обдумывает, изучает, наносит визиты с различной целью на другие планеты, принимает послов. Все это важно и нужно, от этого зависят жизни и судьбы миллиардов людей. Но до того, что ему самому холодно и плохо в этой огромной Вселенной, дела нет никому. Разве что добрый Касинда иногда сочувственно улыбнется или скажет пару ободряющих слов…

Вот и сейчас политические мероприятия следуют одно за другим. Дружественный визит на Землю завершен, завтра – отлет на Ном, на саммит «большой пятерки». Глобальное, ответственное мероприятие; но он знает, что посреди обсуждения судьбоносных вопросов с первыми лицами государств-цивилизаций нет-нет да и кольнет его больно тоскливая мысль: на Атоне его никто не ждет…

Принц прикрыл гостиничное окно и лег в постель. Сегодня он действительно очень устал. Отлет назначен на раннее время. У лайнера красивое название: «Галилей». Вдруг захотелось вспомнить, кому принадлежало это имя. И, покопавшись в памяти среди сотен имен, изученных по истории Вселенной, уже погружаясь в сон, поймал мелькнувшее: ну конечно, древний земной ученый – астроном…