Тихий, душный июньский день в маленьком американском городе N томился и ждал дождя, когда 17-летний Алан Маршалл вернулся домой с последнего, благополучно сданного им выпускного экзамена. Небольшой, давно не ремонтированный, даже будто бы чуть присевший домишко был тих. Алан закрыл за собой дверь, сбросил стоптанные кроссовки и аккуратно повесил на крючок школьную сумку.

– Мама! Ник! – позвал он.

Тишина в глубине дома отозвалась глухим ворчанием, и из дальней комнаты, потягиваясь, зевая и облизываясь, вышел Ник – вергийский ларк, зверь, внешним видом и размерами напоминающий льва, а точнее, львицу, так как не имел гривы. Мускулистое тело, мощные мягкие лапы с короткими острыми когтями, массивная круглая голова – все это делало бы Ника почти неотличимым от земного африканского животного, если бы не крылья, сложенные по бокам, при необходимости распахивавшиеся с некоторым шуршанием и хрустом на размах около двух метров.

– Мама еще не вернулась? – спросил Алан, присаживаясь, чтобы погладить короткую жестковатую шерсть своего питомца.

Ник мотнул головой и направился в сторону кухни, выразительно оглядываясь на хозяина. Алан вздохнул – мама с утра уехала в Бостон, в больницу, и ее задержка вряд ли могла означать хорошее. Однако, решив не расстраиваться раньше времени, проследовал за Ником на кухню.

– Соня ты. Опять полдня спал? – выговаривал он ларку, мастеря бутерброды с сыром. – А я сегодня последний экзамен сдал, и, между прочим, на «отлично»… Вот поступить бы теперь в Космическую Академию… Знаешь, я бы тогда самым счастливым человеком на свете был… На, – он поставил перед Ником миску с бутербродами. – Ешь.

Тот, урча, набросился на любимую еду. Вообще он ел все, и потому был удобным домашним животным, но бутерброды с сыром предпочитал любым другим деликатесам, и Алан знал это.

Ника крохотным пищащим щенком шесть лет назад привез Алану отец, вернувшийся тогда с очередного рейса на Вергу. В субэкваториальных вергийских джунглях обитали два вида ларков – большие, такие, как Ник, и малые, размером с крупного шмеля, но имевшие точно такой же вид и крылья. Однако даже на Верге эти животные были редкостью, и мало кому удавалось их изучить – потому, что все пойманные ларки через два-три дня неизбежно и независимо от условий погибали в неволе, и этот факт был хорошо известен не только ученым, но даже и школьникам, проходившим курс космической зоологии.

– Ой, какой… – восторженно прошептал Алан, принимая из отцовских рук пушистый комок. – Не выживет же…

– Не знаю, – пожал плечами отец. – Живет пока, а с Верги две недели летели… Мне его какой-то старичок – вергиец на улице даром отдал. «Человек, говорит, вижу, ты хороший, а мне кормить нечем… У него мать убили.» Я ему так же – «Не выживет же», а он улыбнулся так… Странно… «Этот выживет, – говорит. – Молоком корми…» И исчез в переулке…

И вправду – Ник и не думал умирать, а рос, креп, становился умным и добродушным. В год начал катать на себе Алана и всех соседских детей, и не было ничего прекраснее будоражащего, захватывающего дух полета на сильном звере под шуршание мягких крыльев. Алан любил Ника больше, чем любил бы самого лучшего друга, если бы он у него был. Но про ларка прознали вездесущие журналисты, от них – ученые – космозоологи, и в один прекрасный день, как ни плакал и ни просил мальчик, Ника забрали в Нью-Йоркский зоопарк для научных исследований. Однако уже через неделю у ворот дома Маршаллов вновь остановился автомобиль ученых. Два крепких ассистента внесли Ника в дом, положили на матрац и склонились над ним, конфузливо почесывая затылки.

– Заболел, – трагически сообщили они. – Думаем, конец… Может, здесь, дома, все-таки есть шанс…

Алан сел рядом, обнял зверя и целые сутки сидел с ним так, гладя и шепча на ухо подбадривающие слова. И наутро Ник начал оживать, к вечеру – поел, а вскоре совсем поправился… Ученые, узнав о чуде, развели руками и разумно решили оставить животное в покое. С тех пор только раз в год приезжали несколько человек, чтобы обмерить, взвесить Ника да поговорить с хозяином о его привычках и повадках. Не раз пытались усесться на него, но ларк взбрыкивал, сбрасывал чужих людей с себя, катать не хотел. «Характер…» – покачивая головой, улыбался самый главный профессор…

Алан разогрел в микроволновке обед для себя, взял вилку, уселся за стол и включил телепанель на стене – приближалось время новостей. Через пять минут рекламы наконец появилась заставка – комета с эффектным огненным хвостом – и симпатичная дикторша принялась вещать:

– Похоже, в межпланетной обстановке намечается новый виток напряженности. Вчера Президент планеты Верга господин Дильмун обвинил Его звездность господина Гаренду, короля планеты Атон, в проведении научных работ по созданию оболочки, способной защитить Атон от возможной атаки самого современного межпланетного оружия – генных пушек. По словам господина Дильмуна, на Атоне, в обстановке строжайшей секретности, проводятся соответствующие исследования, и они весьма близки к завершению. Президент Верги подчеркнул, что находит недопустимой подобную деятельность, могущую привести к нарушению равновесия, сложившегося в отношениях Пяти Планет. По его мнению, создание подобной оболочки на одной из них является прямой угрозой безопасности остальных четырех, а также нарушает Эйринский Мирный Договор, заключенный пятнадцать лет назад в городе Уймари, столице планеты Эйри. Сегодня на пресс-конференции в Вашингтоне Его звездность господин Гаренда, король планеты Атон, находящийся сейчас с визитом на Земле, заявил, что расценивает подобные обвинения как вмешательство во внутренние дела суверенной планеты и заверил, что никакие научные исследования, проводящиеся в настоящее время на Атоне, не представляют угрозы безопасности населенных планет Галактики. Председатель ООН Земли, господин Гильермо Санчес, в свою очередь, выразил надежду, что по этому вопросу, также, как и по ряду других, руководителям планет удастся достигнуть договоренности на предстоящем саммите «Большой Пятерки», запланированном к проведению в начале августа в городе Рем, столице планеты Ном. В связи с этим Председатель Главной Партии планеты Ном господин А-Тох…

Диктор продолжала монотонно зачитывать материалы, подготовленные журналистами программы, но Алан больше не слушал ее: по сердцу царапнуло знакомое, ставшее уже привычным чувство гнетущей, тревожной тоски. Поднятие темы создания защитной оболочки действительно означало новый, и очень опасный виток напряженности в межпланетных дипломатических отношениях, длившейся последние несколько лет. Эпицентром назревающего конфликта были планеты Верга и Атон: Дильмун и Гаренда никак не могли найти между собой общий язык. Алан сочувствовал скорее королю Атона: он помнил, как рассказывал о главах планет отец, который несколько раз видел и того, и другого. При упоминании имени короля Гаренды Маршалл-старший кивал восхищенно-уважительно: «Благороднейший человек. Настоящий аристократ. Умница.» А на вопрос о Дильмуне усмехался: «На Верге Президентом может стать человек с толстым кошельком, связями, влиятельный член политической партии… Вот только умственные способности там почему-то ценятся в последнюю очередь…»

Отец Алана, Ричард Маршалл, был пилотом пассажирских межпланетных космолетов и погиб пять лет назад в загадочной аварии, обстоятельства которой так и не были выяснены до конца. Огромный, вмещавший несколько сотен пассажиров и рассчитанный на полутора – двухмесячные перелеты космический лайнер под названием «Коперник» внезапно взорвался в пути неподалеку от Верги. Большинство пассажиров спаслись, вовремя пересев на «шлюпки» – маленькие аварийные кораблики, автоматически запрограммированные на перелет к ближайшей населенной планете, но около 50 человек, в том числе и члены экипажа, погибли…

Папа. С ним мир был прост и прекрасен. Удивительно, но, думая сейчас о днях, проведенных с ним, Алан не помнил ни холода, ни дождя – как будто в то время всегда светило солнце. Отец знал ответы на все вопросы, он побывал на всех планетах и повидал множество людей; с ним можно было обсудить любую проблему, не боясь быть неправильно понятым или пришедшимся не ко времени. Папа играл с Аланом в баскетбол, катался вместе с ним на велосипеде, ходил в походы и помогал решать трудные школьные задачи, но самое главное – иногда брал с собой в космопорт…

Этот волшебный мир стал мечтой Алана с детских лет. Подтянутые, приветливые, уверенные в себе пилоты (он знал почти каждого по имени), громадные межпланетные корабли, тщательно обследуемые, тестируемые перед полетом или наоборот, только что прибывшие, не успевшие «стряхнуть» еще с гладких, сияющих боков звездную пыль, святая святых – капитанская рубка, в которой мерцали, пульсировали экранчиками, дергались стрелками бесчисленные приборы… Отец учил Алана управлять «шлюпкой», поясняя при этом:

– Шлюпки, конечно, запрограммированы на автоматический перелет к ближайшей населенной планете, это сделано потому, что в случае аварии на космолете в них спасаются обычные пассажиры. Но у любой шлюпки есть и ручная система управления, она позволяет передвигаться в пределах одной-двух звездных систем, и ее особенность – в том, что она аналогична системе управления обычного пассажирского космолета. То есть, если ты научишься управлять «шлюпкой», освоить «большой» корабль будет гораздо легче…

И Алан старался… Через пару месяцев тренировок впервые сам облетел вокруг Земли, и этот полет – ощущение послушного, чуть-чуть вибрирующего штурвала в руках, иссиня-черная космическая бездна и невероятно близкие, словно с любопытством взирающие на него звезды – этот полет стал решающим моментом в судьбе. С того самого дня он твердо знал, что станет только космическим пилотом, как отец, и никем больше. Иначе просто не могло быть. Космос, могучий, волнующий, притягивал и звал, как нечто, теперь навсегда принадлежащее ему…

И пока отец был жив, исполнение мечты представлялось вполне реальным. Достаточно было закончить пилотский факультет Космической Академии, располагавшейся в пригороде Бостона, как раз недалеко от городка, где жила семья Алана. Обучение стоило дорого, но Маршалл – старший, как и все пилоты, зарабатывал немало и вполне мог оплатить учебу сына. Однако гибель отца изменила все…

Алан и мама не верили долго, сквозь слезы, отчаяние и ощущение оглушительной, беспомощной пустоты цепляясь за мысль, что все-таки возможна ошибка. Но время шло, иссякала, истончалась надежда, и в сознание постепенно входило то, что оно отказывалось принимать поначалу. Вдобавок начались новые неприятности…

Расследование катастрофы зашло в тупик и не смогло доказать невиновность отца. Поэтому маму лишили пенсии, полагавшейся семьям погибших по независящим от них причинам пилотов. Сбережения понемногу подошли к концу, и наступили тяжелые времена.

В молодости, выйдя замуж за папу, мама не окончила колледж и теперь не могла рассчитывать на высокооплачиваемую работу. Ей удалось устроиться лишь продавцом в продуктовый супермаркет. Алан тоже работал – официантом в кафе, мойщиком машин, разносчиком пиццы – по вечерам и в каникулы, на сколько хватало времени и сил. И все же они едва сводили концы с концами. Но Алан не унывал, стараясь хорошо учиться – ведь в Космической Академии полагались стипендии нескольким талантливым студентам, и он все-таки надеялся. И мечтал… Часто вечерами, от усталости мгновенно проваливаясь в крепкий сон, видел в нем свой полет вокруг Земли – с отцом, – и, просыпаясь, слышал стук собственного сердца…

А потом заболела мама. Стала уставать и даже задыхаться, жаловалась на боли. Начались больницы, неясные диагнозы, лечения, и, конечно, недовольство хозяина на работе. Расходы все возрастали, и полгода назад они были вынуждены продать свой любимый, купленный и обустроенный отцом дом (в нем о папе напоминала буквально каждая вещь) и переехать в эту развалюху. Алану пришлось перейти в новую, более дешевую, школу. Благополучные друзья из прежней школы постепенно перестали с ним общаться, а Келли Тернер, раньше благосклонно принимавшая его приглашения в кино, теперь лишь снисходительно усмехалась при встрече на улице. И все это, возможно, огорчало бы его, если б не мучительное беспокойство о маме, не оставлявшее места другим чувствам…

Наконец врачи определили, что причиной проблем со здоровьем является болезнь сердца, и вот сегодня мама поехала в Бостон, чтобы поставить окончательный диагноз.

Обо всем этом Алан думал, приглушив звук телепанели и машинально поглаживая тяжелую голову Ника, которую тот, наевшись, положил хозяину на колени, когда раздался стук открываемой двери. Алан, отодвинув ларка, мгновенно выскочил в прихожую и в ужасе замер: мама плакала, вытирая глаза платком.

– Что? Мама, что? – почти шепотом выдохнул он.

Мама опустилась на скамеечку возле двери.

– Плохо, Алан… Совсем плохо… Врачи сказали, что… Что диагноз… Кардиомиопатия. То есть «вялое» сердце… Это когда сердечная мышца размягчается, расширяется и слабеет… Работает все труднее и хуже… Сердце увеличивается в объеме и… и…

Алан почувствовал, как внутри что-то мертвеет.

– И как это лечится? – с трудом произнес он.

– Никак. Мне объяснили, что спасти может только пересадка, но найти донорское сердце очень трудно. И еще – на Эйри делают такие операции – берут у больного клетки, выращивают из них сердце и пересаживают его, тогда выздоровление стопроцентное. Но стоит это очень дорого – сто тысяч эйринских кейро – около миллиона долларов. Нам с тобой никогда не найти столько…

Ноги у Алана как-то странно ослабели и, похоже, отказывались его держать. Из последних сил он сделал шаг вперед и сел рядом с мамой. Обнял ее.

– Не плачь, – и глубоко вдохнул несколько раз, чтобы самому сдержать подступившие к глазам слезы. – Не плачь, этим ведь не поможешь. Нужно думать, что делать.

– Что тут сделаешь, Алан?

– Я придумаю, – он закусил губу. – Сколько у нас времени?

– Год…

– Год?! Но ведь это уже неплохо! Во-первых, я найду работу и возьму кредит, во-вторых, продадим этот дом и купим квартиру поменьше – нам с тобой вполне хватит…

– Найдешь работу? Ведь ты мечтал о Космической Академии…

Алан побледнел. Только сейчас со всей отчетливостью он осознал крушение всего, чем жил в последние годы. Резкая, колючая, ледяная боль разом окатила с головы до ног. Воздух в горле стал каким-то твердым, и чтобы выдохнуть его, Алан закашлялся, но собрал все свое мужество и, хотя понимал, что улыбка получится неважной, все-таки улыбнулся.

– Ничего. На пилотский принимают до двадцати. Мы тебя вылечим, и в следующем году…

Мама покачала головой.

– Алан, но если ты возьмешь кредит, то должен будешь работать, чтобы выплатить его…

– Пусть, – Алан поднялся. – Что толку сейчас говорить об этом? Время покажет… Но если с тобой что-нибудь случится, я… я тоже жить не буду. И поэтому завтра же поеду в Бостон искать работу. А сейчас ты отдохни. Пойдем, я накормлю тебя ужином. И не думай о плохом. Мы сделаем тебе операцию на Эйри, чего бы это ни стоило.

С этими словами он помог маме подняться и, поддерживая, повел на кухню. Позади, шлепая мягкими лапами, понуро ковылял Ник.