Лисса упала лицом вниз, и эхо выстрела замерло вдали. Ее руки и ноги конвульсивно дергались. Роджер повернулся к стрелявшему. Если бы оружие было направлено прямо ему в грудь, то и тогда он поступил бы так же. Роджер видел, что человек все еще смотрит на Лиссу и не видит, что происходит сзади. Он кинулся вниз, схватив стрелявшего за ноги. Выстрел прозвучал, когда он уже ухватил человека за колени и тот полетел на землю.

Человек упал на спину, шляпа отлетела, голова грохнулась об асфальт.

Он лежал как мертвый, пистолет валялся в нескольких дюймах от его безжизненной руки. Когда Роджер встал, из головы упавшего струйкой потекла кровь, окрашивая пыль на дороге. Теперь опасность грозила со стороны Пуллинджера и «линкольна». Роджер схватил оружие — он был готов к нападению.

Перед его глазами все еще была сцена падения Лиссы.

Марино ухитрился повернуться на сиденье, что было почти невозможно для него, — была видна его левая рука, дотянувшаяся до заднего сиденья, и пальцы, погрузившиеся в шею Пуллинджера. Правой рукой, стиснутой в кулак, он, не переставая, колотил Пуллинджера по лицу, которое уже превратилось в сплошную кровавую маску. Наверное, были и еще какие-то другие звуки: работающий мотор, автомобильный сигнал, — но единственное, что слышал Роджер; это хлюпающие удары кулака по лицу.

Шофер безрезультатно пытался удержать руку Марино.

Роджер огляделся. Около них остановилась машина, и два человека ринулись к Лиссе. Подошла еще машина. Шофер что-то кричал, но Роджер не слышал. Теперь можно оставить Лиссу. Он побежал к «линкольну», открыл дверцу и ударил Марино по голове — такой удар многих бы сокрушил. Но Марино продолжал бить в это кровавое месиво. Роджер изо всех сил снова ударил его, и рука Марино, державшая Пуллинджера за горло, ослабела. Шофер с силой вырвал Пуллинджера из рук Марино — тот упал на сиденье. Роджер видел, как нагнулся шофер и поднял с пола пистолет Пуллинджера.

Марино с трудом повернулся. Роджер взглянул в его лицо настолько искаженное гневом, что он застыл на месте. Он не знал, сколько простоял так. Как в тумане он видел с осторожностью приближавшихся людей из других машин, с осторожностью, потому что у него и у шофера было в руках оружие. Он видел все так, будто происходящее не имеет к нему никакого отношения. Люди остановились, увидев Марино.

Марино, наконец, перевел взгляд с Роджера на сад, где над Лиссой склонились люди. Роджер заметил перемену в Марино. Это было превращение дьявола в святого. Ненависть исчезла. Появились боль и страх. Появилась доброта, как у женщины при виде своего ребенка или любимого.

Он ничего не говорил, ему и не надо было говорить. Роджер знал, почему он впал в такую необузданную ярость и почему так переменился.

Человек попросил:

— Опустите, пожалуйста, пистолет.

— Не подходи близко, Хенк, — предупредил другой.

— Вы слышали меня? Положите пистолет.

Роджер оторвал взгляд от Марино и увидел двух человек, подъехавших на машине. Хенк, стоявший ближе, — подросток в остроконечной шапочке, натянутой на голову, в красной куртке, с выдающейся вперед челюстью подошел ближе.

Роджер проглотил комок в горле.

— Кто-нибудь вызвал полицию? — спросил он. Голос был хриплым, но звучал четко и уверенно. Он опустил пистолет в карман, положил руку на плечо Марино и сказал:

— Я присмотрю за ней.

Он подошел к Лиссе, не обращая внимания на Хенка и его бдительного друга.

Лиссу повернули на спину, под голову подложили сложенное пальто. Волосы рассыпались, тело обмякло, но глаза были широко открыты. Один из тех, кто был около нее, выпрямился и побежал к дороге; не отрывая взгляда от Роджера, он крикнул:

— Нужен доктор и быстро.

Другой говорил, обращаясь к Лиссе:

— Лежите спокойно, и все будет в порядке. Не двигайтесь.

Лисса не двигалась.

Она посмотрела на Роджера, узнала его и улыбнулась, когда он подошел ближе. Она была бледна, но боли, по-видимому, не чувствовала. Кровь залила ее блузку-рубашку до самой талии. Человек, стоявший около нее, выглядел совершенно беспомощным. Если пуля попала в бок, то надежда есть, а если в грудь или живот, то…

— Я в порядке, Роджер, — сказала она. — Видите, я учусь говорить нужные слова.

— Теперь лежите спокойно. — Он улыбался ей, как мог бы улыбаться Джанет, бесцеремонно и с восхищением. — Тони свернул Пуллинджеру нос почти на затылок.

Он сбросил пальто и, встав на колени, начал подкладывать его ей под спину. Когда он вытащил руку, ладонь была вся в крови.

— Сильно болит?

— Почти совсем не болит. Чуть-чуть начинает.

Он расстегнул молнию на юбке. Его движения были быстрыми, но осторожными. На ней были белые трусики и узкий пояс для чулок. Все пропиталось кровью, и он не мог определить, где рана.

— Он застегивается с другой стороны, — сказала она.

— Вам придется купить другой пояс. — Роджер поискал нож. Ну конечно, люди Гиссинга забрали его.

— У вас есть нож? — Он протянул руку, и человек, пошарив в кармане, достал большой нож, открыл его и подал рукояткой вперед.

— Спасибо. — Роджер аккуратно разрезал пояс. Кровь толчками текла через его руку. Человек смотрел, охваченный ужасом. Роджер взглянул на Лиссу. В глубине ее медово-карих глаз затаилось беспокойство.

— Это не смертельно, — сказал Роджер уверенным тоном. — Рана находится на самом боку.

Но опасность была. Он достал из кармана чистый платок и начал промокать рану, чтобы увидеть ее размеры.

— Платок, пожалуйста, — бросил он другому человеку. Тот стал рыться в карманах. Роджер сбросил пиджак, расстегнул рубашку и, кинув ее стоящему рядом мужчине, приказал:

— Разорвите ее и сложите в несколько слоев.

Он нашел ближайшую к артерии кость и туго прижал к ней ладонь. Надо остановить кровь, или она погибнет от потери крови.

— Вы, оказывается, еще и доктор, — пошутила Лисса.

— Вам нужен не доктор, — сказал он. — Вам нужен кто-то, кто будет присматривать за вами. В один прекрасный день, Лисса, я скажу, мы все вам скажем, что мы о вас думаем. А сейчас успокойтесь.

Человек подал ему сложенную рубашку-тампон, но он не стал ее использовать. Кровотечение остановилось, но оно опять начнется, как только он уберет руку.

Издалека долетел звук сирены.

— Полиция или скорая помощь, — сказал Роджер Лиссе. — Во всяком случае, скорая помощь приедет с минуты на минуту. У вас будет длительный отдых, но все обойдется. Шрам будет там, где это не важно.

Спину и руки припекало солнце, начало сводить пальцы.

— Если бы вы увидели Тони, — продолжал он, — вы бы подумали, что для него померк весь белый свет, когда он решил, что вы…

Завывание сирены стало ближе — скорбный посланец надежды или печали.

Лисса сказала:

— Я знаю, что чувствует Тони. Он сильно переживает?

— Если и переживает, то только из-за вас. Но я вас не виню.

Она не ответила.

Сирена завыла у него в ушах и замолчала. Теперь завыла другая. Первая принадлежала полиции, вторая — «скорой помощи». Молодой доктор приступил к своим обязанностям, и Роджеру стало нечего делать. Доктор что-то промычал, выразив одобрение сделанному.

Роджер улыбнулся Лиссе и сказал бодро:

— Нам предстоит закончить еще одно дело, но я скоро вас увижу опять. Не беспокойтесь, Лисса.

Он повернулся и быстро зашагал к «линкольну», вокруг которого уже собралась толпа. Полицейский из службы движения сначала говорил с Марино весьма строго, затем произошло превращение и от нападок он перешел к обороне. Марино подавил свои чувства и изобразил подобие улыбки, когда увидел Роджера. В его глазах застыл безмолвный вопрос.

— Месяц в больнице, я думаю, — ответил Роджер.

Марино облегченно вздохнул, в глазах засветилась радость.

— Ну, слава Богу, — сказал он. — Просто чудесно. Вы не знаете, как отпугнуть отсюда эту публику? — Он махнул рукой в сторону столпившихся людей, которых начала разгонять полиция. Пуллинджера уже вытащили из машины, и он лежал без сознания у обочины. Свое лицо он, вероятно, никогда не узнает.

— Садитесь сзади меня, — сказал Марино.

Роджер повиновался. Шофер включил мотор, один из дорожных полицейских расчистил проезд, и они медленно двинулись сквозь толпу. Марино посмотрел на лежащую Лиссу, на склонившегося над ней доктора и его помощников, ожидающих указаний. Он помахал рукой. Лисса повернулась к нему лицом и улыбалась. Марино опустил руку, замер, уставившись в пространство, глубоко вздохнул и сказал спокойным голосом:

— Послушайте, Роджер, Пуллинджер не так умен, как он сам думал. Наши люди подозревали его. Никто не выехал с фермы, но тот дом, на который указал Пуллинджер, тоже оцепили. Теперь мы совершим рейд…

— Не так, как вы задумали, и не так, как я, — сказал резко Роджер. — Остановитесь, пожалуйста, — обратился он к шоферу.

Тот затормозил, и Марино обернулся, готовясь показать, кто здесь хозяин.

— Я готов отправиться к фермерскому дому с таким числом людей, каким вы захотите. Мы возьмем машину Пуллинджера. Гиссинг узнает ее и будет одурачен. Я могу надеть пальто и шляпу Пуллинджера.

Марино почесал подбородок.

— Идите и заберите «шевроле», — сказал он. — Мой Бог, вы, англичане, большие упрямцы! Я поеду дальше. Мы встретимся в ресторане, в миле по дороге.

Пуллинджер сказал, что Гиссинг будет ждать двадцать минут. Он, конечно, блефовал. Но все могло быть. Возбуждение, связанное с задержкой на дороге, улеглось, но подули новые ветры. Возникшее перед Роджером лицо Рики Шоуна заслонило все. Блестящие испуганные глаза, заклеенный рот, тонкие руки со стальными браслетами — он видел их как наяву. Гиссинг способен на все. Роджер допустил ошибку, сказав, что возьмет в машину людей Марино. Он должен идти один. Один он еще сможет договориться. Иначе, Гиссинг поймет, что конец его неизбежен и совершит убийство ради убийства. Эти мысли вертелись у него в голове, пока он не добрался до ресторана. Несколько бравых парней стояли около «линкольна», ожидая распоряжений Марино, который разговаривал с их начальником.

Роджер подошел к ним.

— Вы готовы, Роджер?

Роджер сказал:

— Когда вам будет угодно.

Немного поколебавшись и глядя Марино в глаза, он очень осторожно произнес:

— Тони, вы знаете, у меня есть жена и двое детей, ожидающих меня в Англии. Я знаю, чем рискую. И тем не менее я хочу отправиться туда один. Дайте мне шанс. Вы начнете вашу операцию через полчаса после меня.

Понял ли Марино, что он имел в виду? Понял ли, что фактически за этим стояло только одно: как бы Лисса ни относилась к Роджеру, из Англии шел тот призыв, которому он не мог противиться. Он хотел бы знать, о чем думал сейчас этот калека.

Наконец, Марино коротко сказал:

— Полчаса. Хорошо. Но послушайте, Роджер. Через полчаса легкий бомбардировщик сбросит бомбу в сад того дома. Они будут настолько поражены, что не смогут сопротивляться, мои люди будут в доме раньше, чем заглохнет эхо от взрыва. Вы понимаете?

— Отличная работа, — сказал Роджер.

— Скажите ему, как туда добраться, Стэн, — сказал Марино шоферу.

Дорога была простой. Он должен ехать по дороге из Трентона около мили с четвертью, затем повернуть на первом перекрестке налево, на грунтовую дорогу, которая спускается вниз к ручью и делает у самого ручья поворот налево, на холм. По обе стороны дороги растет кустарник. Потом спуститься к фермерскому дому и постройкам.

Роджер аккуратно следовал предписанию, и скоро «шевроле» катил по дороге к журчащему ручью. На гребне холма он взглянул вниз, на фермерский дом большое белое деревянное строение среди фруктовых деревьев и кустарника.

Никого не видно.

Он миновал коровий хлев, позади которого рылись в земле поросята, и Роджер сморщил нос от вони. Несколько кур бродили возле дома, одна толклась около передней двери, которая когда-то была белой, а теперь стала просто грязной. Краска обсыпалась, грязь заляпала дом на высоту двух футов. Роджер несколько секунд посидел в машине, чтобы его заметили те, кто внутри, и увидели, что он один. Выйдя, он выпрямился во весь рост, зная, что на него устремлено несколько пар глаз, что из каждого окна исходит опасность. Но ничего не произошло. Он поднялся по цементным ступенькам к двери и постучал.

Ничего не случилось.

Снова он постучал, уже кулаком, и когда опять никто не отозвался, повернул ручку и толкнул дверь. Она открылась. Гиссинг оставил ее открытой? Разрешат ли ему войти? Вот так просто? Не были ли следящие глаза и скрытые опасности плодом его воображения? Дом пуст, а ребенка Шоунов увезли?

Дверь вела прямо в комнату с низким потолком. Маленькие окна слабо пропускали свет. Комната заставлена старой мебелью. У окна прялка и стул, будто какая-то старая женщина работала здесь лишь несколько минут назад.

Две двери направо и налево. Он пошел налево, не пряча рук. Лицо его ничего не выражало. Все свои опасения он держал при себе. Он был готов ко всему — даже к голосу, раздавшемуся у него за спиной.

— Не двигайтесь, — произнес голос.