Глава 2

Тем не менее ссора или не ссора, а на следующий день Катя, как обычно, пошла в Дубочки. Детский садик в поселке начинал работу не в семь часов, как городские садики, а в шесть, чтобы работники фермы могли успеть к утренним работам, в том числе и дойке животных. Но Кате даже нравилось выходить из дома так рано. Несмотря на то что сейчас был ноябрь, самое мрачное и непривлекательное время года, Катя с удовольствием преодолевала полтора километра, которые отделяли ее от места работы.

Собственно говоря, пешком ей обычно приходилось пройти не больше ста метров, весь дальнейший путь она проделывала вместе с кем-нибудь из жителей Дубочков на каком-нибудь транспорте. Чаще всего это оказывались открытая тележка или закрытые дрожки, запряженные лошадями. Если пахать и перевозить тяжелые грузы в Дубочках предпочитали на железной технике, то в повседневных своих передвижениях жители поселка чаще использовали живых лошадей. Во-первых, потому, что так было экологичнее, лошади, в отличие от машин, не отравляли воздух. А во-вторых, потому, что лошадей в Дубочках было просто очень много, и надо было их силы как-то использовать.

Само поместье, основанное Василием Петровичем исключительно на собственные средства и на собственном энтузиазме, изначально было конным заводом, который за истекшие годы значительно увеличился в размерах, оброс немалым числом хозяйственных построек и стал своего рода самостоятельным мирком, почти полностью обеспечивающим себя всем необходимым. У хозяина Дубочков была мечта, о которой знали все. Он надеялся вывести новую отечественную породу верховых лошадей, которая сможет конкурировать на равных в скачках с лучшими мировыми чемпионами. И не только участвовать, но и обходить их везде и всюду, где бы ни появлялась новая дубковская порода.

Кое-что у Василия Петровича и его зоотехников уже получалось, кое-что не удовлетворило бы взыскательного критика. И весь побочный продукт, все поголовье, которое не удовлетворяло заводчиков по тем или иным качествам, переходило в частное пользование селян. Брали лошадей в хозяйство охотно. С кормами проблем тут не возникало, земли вокруг было предостаточно. Поэтому если не в каждом дворе, то в очень многих жили одна или даже две лошади. На них ездили на работу, на них перевозили нетяжелые грузы, на них просто катались ради собственного удовольствия. И конечно, любой житель Дубочков был рад оказать услугу новой воспитательнице малышей и подвезти ее до детского садика на своем возке.

Сначала Катя смущалась от такой доброты жителей Дубочков, но те неизменно объясняли ей свою позицию одинаково:

– Нам ведь не трудно вас подкинуть до садика. А чем раньше вы приступите к работе, тем раньше мамочки сумеют прибежать на работу, тем лучше будет для всех нас.

Катя уже отметила, что люди в Дубочках работали, что называется, с душой. Никто не отлынивал от дела, все старались, как могли. Но и надрываться из последних сил тут тоже никому не позволяли. Если начальник видел, что кто-то из его сотрудников плохо себя чувствует или ему просто нездоровится, человека немедленно отправляли отдохнуть. А иначе можно было схлопотать выговор и от самого хозяина поселка, который, казалось, обладал удивительным даром быть одновременно в нескольких местах, присутствовать всюду и знать обо всем, что делалось у него в Дубочках.

Обычно стоило Кате выйти из дома и двинуться к Дубочкам, как настроение у нее тут же повышалось. Она и сама толком не могла определить, почему так получается. Вроде бы мужа своего она любила, новый дом ей очень нравился, но по пути к Дубочкам настроение у нее неуклонно повышалось, а вот на обратном пути вроде как понижалось или, во всяком случае, оставалось без изменения, лишь нарастало какое-то тревожное чувство. Катя никогда не знала, к чему она вернется домой. Ее муж оказался большим фантазером и выдумщиком. И далеко не все его выдумки казались Кате удачными.

Возможно, именно потому она так сильно и вспылила вчера из-за этих шиншилл, что муж за истекшие дни уже изрядно потрепал ей нервы. То он куда-то исчезал, не сказав ей ни слова и даже позабыв оставить записку. То в доме появлялись какие-то запакованные тюки, которые потом так же таинственно исчезали. То в гараже появлялась машина, которая через день-другой опять же куда-то девалась. Кате даже стало казаться, что из-за всех этих появлений и исчезновений Гаврила и захотел жить не в Дубочках, а поселился отдельно от других людей. Так никто, кроме Кати, не мог видеть всего этого, соседей рядом с ними никаких не было. А вот поселись они в поселке, любопытных глаз было бы не избежать.

Сама Катя, предоставь муж ей выбор, предпочла бы жить в самом поселке. Так ей было бы и удобнее добираться до работы, и веселее в плане общения. Народу в Дубочках было много, в том числе и молодежи. Так что по вечерам тут и пели, и плясали, и концерты бывали, и много еще разных развлечений – ярмарки, выставки и прочее, прочее, что придумывали Василий Петрович и здешний священник – отец Андрей.

После вчерашнего объяснения с мужем весь день Катя была сама не своя. Первая ссора с мужем больно потрясла ее. А еще хуже было то, что Катя не понимала, почему ей показалась такой отвратительной вся эта задумка Гаврилы с шиншиллами. Ведь если вдуматься, что тут такого особенного? Будто бы сама она не ходит зимой в шубке. И пусть шубка у нее всего лишь из полированного мутона, но все-таки какая-то овечка, а то и несколько были вынуждены расстаться с жизнью, чтобы ей – Кате – было зимою тепло. Почему же задумка мужа вызвала у нее такое отторжение?

Даже в садике заметили, что с новой воспитательницей что-то не так. После обеда Катю позвала к себе заведующая и спросила:

– Вы чего такая квелая? Не выспались?

– Да, что-то мне не по себе.

– Небось молодой муж спать не давал?

Она улыбнулась, но Катя на ее улыбку не ответила. Все утро она держалась, но тут на глазах у нее неожиданно навернулись слезы, а потом и вовсе потекли по щекам.

– Это еще что такое? – удивилась заведующая. – Откуда сырость?

– Я… я с мужем поссорилась.

– Из-за чего?

– Глупость какая-то.

И Катя рассказала участливо слушающей ее Зое Петровне, как было дело. Она думала, что заведующая поднимет ее на смех или вовсе назовет дурой или даже истеричкой, но та неожиданно серьезно посоветовала:

– Ты зайди в храм к нашему батюшке.

– Зачем?

– Поговори с ним. Он сам в прошлом психолог, практиковал как раз в области семейных отношений. Думаю, что он тебе и как бывший психолог, и как священник что-нибудь полезное подскажет.

– Думаете, у нас с Гаврилой все так плохо, что надо уже к психологу идти?

– Пока нет, но станет, если не разберешься в проблеме прямо сейчас.

Катя задумалась. И так как на сегодня ее работа была закончена, дети уже спали у себя в кроватках, а сменщица готовила в маленькой боковой комнатке материал для вечерних занятий, девушка решилась. Она вышла на улицу и побрела в направлении новой церкви, возведенной посредине поселка стараниями владельца Дубочков.

Храм во имя Рождества Богородицы стоял на горке специально, чтобы его золотые маковки были видны издалека. Но раньше Катя лишь видела его белые стены, а внутрь не заходила. Что ей там делать? Они с Гаврилой вообще были не религиозны. И не венчались, и даже мыслей таких у них не было. Катины родители были воспитаны в духе атеизма, и Гаврилы предки тоже особой роли Богу в своей жизни не отводили. Бабка, правда, крестилась в особых случаях на иконы, которые висели у нее в углу, но и только. Молитв не читала, постов не соблюдала, и дочь с зятем к тому же самому не склоняла. Спросила у молодых, будут ли они в церкви венчаться, вроде как сейчас это модно, но услышав, что не будут, быстро успокоилась и сказала, что и правильно.

Конечно, когда Катя жила в городе, иной раз она заходила в городские храмы, но главным образом для того, чтобы ознакомиться с их внутренним убранством, которое по большей части оказывалось весьма пышным и богатым. Как с этим обстояло в Дубочках, девушка понятия не имела. И вот теперь ей предстояло исправить этот промах.

Место, которое Василий Петрович выбрал для строительства, было очень живописное, к церкви вела аллея из молоденьких каштанов, высаженных несколько лет назад, но отлично принявшихся. Также строителям удалось сберечь старинные липы, которые окружали церковь хороводом. Но самым главным украшением были два больших клена, росших перед входом, которые до сих пор были наряжены в последние золотые и красные листья.

Эти клены напоминали Кате охранников и строгих сторожей. Она даже чего-то вдруг заробела, не зная, стоит ли идти внутрь, чтобы поговорить со священником. Ну, чего ей отвлекать человека? У него, может, дела. И потом, платка у нее нету. И в брюках она. В церковь ведь вроде бы в брюках и с непокрытой головой нельзя приходить? Катя уже почти решила повернуть назад, отговорившись перед самой собой, что придет в другой раз, когда экипируется более подходящим образом, но внезапно дверь церкви отворилась, и из нее выскользнула молодая девушка, еще моложе самой Кати.

Катя невольно вытаращила глаза на эту особу. Вот уж не ожидала увидеть тут подобного вида персону. Где угодно, но только не в этом месте. Девушка была ярко, даже вульгарно накрашена, вытравленные до белизны волосы торчали во все стороны. И одета она была настолько неподобающим для такого места образом, что у Кати на свой счет пропали всякие сомнения. Если сюда кому-то можно являться в короткой юбчонке, колготках сеточкой и макияже а-ля шалава с трассы, то чего уж ей-то, скромной воспитательнице детского садика, стесняться?!

Размалеванная деваха скользнула по Кате враждебным взглядом, быстро огляделась по сторонам, а потом, прижимая к груди сумку, прошмыгнула мимо нее и бросилась бежать с горки. Немного удивившись такой ее поспешности, Катя толкнула дверь и оказалась в теплом, пахнущем воском и ладаном помещении. Церковь была деревянная, и от этого в ней тоже создавалась какая-то особенная атмосфера. Кате в жизни случалось бывать в городских храмах, но там она всегда робела, терялась и не знала, что ей делать и куда девать свои руки. А тут вдруг почувствовала себя словно дома, только еще лучше.

– Батюшка, – робко позвала она и, так как никто не отзывался, повторила: – Батюшка или… или кто-нибудь.

Никто не отзывался. Чтобы не терять даром времени, Катя с любопытством огляделась по сторонам. Внимание ее привлек к себе иконостас, закрывающий собой алтарную часть церкви. Он также был деревянным, но все пространство между иконами заполняла изумительная по тонкости, изяществу и красоте художественная резьба.

Невольно залюбовавшись дивным зрелищем, Катя шагнула ближе, чтобы разглядеть получше. Для этого ей пришлось обогнуть подсвечник с несколькими горящими свечами, стоящий перед высоким пустым столиком с неудобной покатой столешницей. Столик был пуст, хотя на нем, наверное, должна была лежать какая-нибудь икона или изображение святого. Катя еще удивилась – зачем тут горят свечи, ведь их зажигают перед иконами, разве нет?

Но тут она случайно задела ногой медную миску, стоящую на полу, куда служительницы сбрасывали огарки свечей. Миска заплясала по полу с громким звуком. И в ту же минуту из-за маленькой боковой дверки выглянул священник. Его взгляд встретился с Катиным, и они замерли. Симпатичный, подумала про себя Катя, и приободрилась. Она предпочитала общаться с симпатичными ей людьми, так общение шло всегда как-то легче. Что подумал про себя священник, увидев Катю, сказать было трудно, потому что лицо отца Андрея, как обычно, было невозмутимо. Убедившись, что возмутительница тишины в храме ничего дурного не имела в виду, виной всему случайность, он собрался скрыться в своем убежище, но Катя его остановила:

– Простите за беспокойство, вы ведь здешний священник?

– Ну, во всяком случае, с утра был им.

Убедившись, что священник способен изъясняться вполне нормальным, человеческим языком и даже шутить, Катя еще больше приободрилась. Почему-то ей до сего дня казалось, что священники просто обязаны изъясняться велеречиво, так что с трудом поймешь. А в самом худшем случае, так и вовсе чешут по-старославянски, так что вообще из их речей ничего не понять. Но этот батюшка и говорил понятно, и выглядел обычным человеком. Ну, разве что бородат был и одет в рясу.

– Понимаете, у меня проблема. Правда, не знаю, стоит ли вам рассказывать о ней или не стоит отнимать ваше время.

– Мое время принадлежит вам.

– Правда?

Катя обрадовалась еще больше. Давно ей не встречался такой обходительный и вежливый собеседник. Она даже пожалела, что раньше не заходила в церкви, чтобы просто побеседовать там со священниками. Знала бы, какие они приветливые и милые, обязательно бы заглянула еще в городе. Хотя, кто знает, возможно, городские священники держатся куда горделивей и напыщенней, все-таки служат не где-нибудь, а в больших каменных соборах, пышно украшенных и богатых. А богатые, они всегда немного зазнаются. Это Катя хорошо знала по собственной родне – дяде и тете.

Тут надо сказать, что после смерти своих родителей, скоропостижной и внезапной – отец умер от инфаркта, а спустя пару месяцев тихо скончалась и мама, просто последовала за своим мужем, – у Кати в целом свете не осталось никого, кроме этих дяди и тети. Дядя раньше служил в полиции, а теперь работал в Смольном, тетя жила в Польше и была замужем за фабрикантом, выпускавшим какие-то резиновые изделия, тетя никогда не уточняла, какие именно. Но как бы там ни было, дела у него шли хорошо, жаловаться на плохие продажи резиновых изделий не приходилось. И Катя почему-то рассчитывала, что дядя, который жил с ней в одном городе, или хотя бы тетя, которая всегда клялась, что любит ее, словно родную дочь, немного поддержат ее после потери родителей. Ну, хотя бы в первое время. Хотя бы морально. Но этого не случилось.

Да, наверное, глупо было на это рассчитывать. Ведь когда и родители были живы, дядя и тетя не баловали их своими визитами. Приезжали один раз в год, в новогодние или рождественские каникулы, и всегда подчеркивали, как дорого их время, чтобы они тратили его на такие вот не приносящие ровным счетом никакой пользы посиделки с родными. К себе дядя с тетей их никогда не приглашали. Подразумевалось, что Катя с родителями должны были ценить и такое раз в году выпадавшее на их долю счастье.

Катя всегда удивлялась, что дядя с тетей были удивительно похожи друг на друга, хотя друг другу кровной родней и не приходились. Дядя был братом Катиной мамы, а тетя являлась сестрой Катиного папы. Но оба они держались одинаково высокомерно, хотя сами называли это «независимо». Оба поглядывали на окружающих с одинаковой смесью брезгливости и снисходительности, хотя называли это «добротой». Все это делало их копиями друг друга. Катя частенько думала про себя, что, видимо, обеспеченная жизнь сделала дядю с тетей такими похожими один на другого.

Почему Катя вдруг вспомнила сейчас про своих родственников, сказать было невозможно. Но она так обрадовалась, что здешний батюшка не стал зазнаваться, а по-простому заговорил с ней, что сразу же выложила ему и про ссору с мужем, и про убийство шиншилл, запланированное Гаврилой чуть ли не в промышленных масштабах. И как ей нелегко принять правильное решение.

И высказавшись, уставилась на священника:

– Что вы на это скажете?

Священник покачал головой:

– Надо же… А вы выглядите такой юной. Не думал, что вы уже замужем.

– Спасибо. Но что вы скажете по поводу нашей ссоры с мужем?

Кате показалось, что священник собирался пожать плечами, они у него даже дернулись, но в последний момент он, видать, сообразил, что такое легкомысленное отношение к проблеме посетительницы будет недостойно его священнического сана, и удержался.

– Священное Писание учит нас, что жене надлежит покоряться своему мужу. Ибо таков порядок на земле. Но со своей стороны я прибавлю, что будь я на месте вашего мужа, то я бы…

Что бы сделал священник на месте мужа Кати, так и осталось под завесой тайны. Потому что отец Андрей неожиданно сильно выпучил глаза, уставившись куда-то за спину посетительницы. Вид у него был до такой степени потрясенный, что Катя тоже невольно оглянулась. Что там такое? Но она не увидела позади себя ровным счетом ничего подозрительного, только лишь тот пустой столик, возле которого по-прежнему горели свечи.

Катя повернулась назад, но батюшки не увидела. За эти секунды священник уже обогнул Катю и теперь громко хлопал ладонью по упомянутому столику, словно что-то потерял и надеялся отыскать на ощупь.

– А где икона? – воскликнул он, подняв на Катю глаза.

– Какая икона?

– Икона Святого Иакова, единоутробного брата Спасителя нашего.

Священник нырнул под столик, словно Иаков как-то мог сам спрыгнуть на пол. Ясное дело, никакой иконы там не оказалось, это было видно и так. Но словно не доверяя своим глазам, священник принялся ползать по полу, бормоча и горестно причитая:

– Икона… Икона пропала… Восемнадцатого века! В серебряном окладе! Выдана отцом архимандритом на время праздничного дня! По моей нижайшей просьбе! Под мою ответственность! И где она?

И вынырнув из-под столика, он устремил на Катю взгляд, в котором читалась настоящая паника, и воскликнул совсем уж в отчаянии:

– Пропала!

Катя молчала. Она просто не знала, что сказать. Но священник ждал от нее какой-то реакции, и девушка спросила:

– А где она была, эта ваша икона?

– Да вот тут же! Тут! На аналое лежала!

И священник хлопнул рукой по высокому столику, который только что так тщательно обыскал сверху донизу и даже пол под ним обшарил.

– Когда я пришла, на вашем аналое уже ничего не было. Он был пустой.

Взгляд у священника сделался совсем диким. И взглянув на Катю, он воскликнул:

– Вы! Вы могли ее взять!

– Что? – возмутилась Катя. – Вы в своем уме?

– Конечно, это вы ее взяли! Пришли тут, историю какую-то про мужа придумали. Да я сразу понял, что никакого мужа у вас нету!

– Почему это нету?

– Потому что рано вам еще замуж! Признавайтесь, куда вы дели икону?

– Никуда я не девала.

– Украли и спрятали! – настаивал священник.

– У меня ничего нету.

– Нет?

– Нет. Хотите, сумку вам покажу?

Но священник отмахнулся.

– Не надо мне вашей сумки!

– Нет, вы посмотрите.

– Говорю, не надо. И так ясно, что в вашей сумке моей пропажи нет.

– Что это вдруг вы так резко поверили в мою невиновность?

– В вашу сумку икона элементарно не поместится, – пояснил священник Кате. – Икона для вашей сумки слишком велика.

Вот оно в чем дело!

– Значит, моя сумка слишком маленькая? – задумчиво уточнила девушка.

– Икона вместе с окладом была вот такого размера.

И священник отмерил расстояние от кончика своего подбородка до пупка.

– Да, такого размера икона в мою сумку точно не поместится.

И вдруг Катя вспомнила о вульгарно раскрашенной девице, с которой столкнулась в дверях. Вот у той как раз была большущая сумка. И прижимала ее девица к своей груди с таким видом, будто бы там лежало невесть какое сокровище. Довольно увесистое сокровище.

И хлопнув себя по лбу, Катя воскликнула:

– Стойте! Кажется, я видела вашу воровку!

– Видели? – воспрянул священник. – Где?

– Когда я входила в церковь, то навстречу мне попалась какая-то девица, у которой в руках как раз была подходящего размера сумка.

– Давно это было?

– Минут пять, нет, десять назад. Стойте, она уже убежала.

Тем не менее священник кинулся к дверям, словно надеялся застать преступницу там. А кто его знает, может быть, и впрямь ожидал, что злодейка, укравшая у него икону, уже раскаялась в своем поступке и стоит за дверями, желая вернуть покражу. Катя последовала за батюшкой. И вдвоем они убедились, что злодейки на улице и след простыл. Вокруг были лишь деревья, да внизу по дороге проезжали машины и тележки. Девушки в короткой юбке среди них видно не было.

– Что же делать? – повернулся к Кате священник. – Ее нету! Как она хоть выглядела?

Катя постаралась максимально подробно описать ему вульгарную девицу. И священник покачал головой:

– Такой особы я не знаю. Она явно нездешняя. Всех жителей Дубочков и окрестностей я знаю в лицо. Эта девушка приезжая.

– Может быть, в полицию обратиться? Икона была ценной?

– Очень ценной! В том-то и дело! Любую икону жалко, если украдут, но икону современного письма можно восстановить, приобрести заново копию. А восстановить эту икону просто невозможно!

– Что же вы такую ценную вещь и без присмотра оставили?

– Так ведь это же икона!

Священник воззрился на Катю с величайшим негодованием.

– Икона должна находиться в храме. Как мне могла прийти в голову мысль, что кто-то может посягнуть на святое? Что кто-то украдет из церкви реликвию… Да еще здесь! В Дубочках!

Катя была вынуждена признать, что ситуация с преступностью в Дубочках и впрямь была очень благополучной. Когда они покупали дом, то главным преимуществом покупки бывшие владельцы дома объявляли тот факт, что тут в округе было очень тихо. Ни драк, ни пьянства, ни случаев воровства не случалось или почти не случалось. А если случалось что-то подобное, то провинившегося просто выселяли из поселка с запретом появляться в окрестностях Дубочков вплоть до полного исправления хулигана.

– Я вас понимаю, – вздохнула Катя. – Вы не ожидали от воров такой дерзости.

– Понимаете меня? – устремил священник на нее взволнованный взгляд. – Правда? А вот отец Тихон, давший мне икону, боюсь, меня не поймет.

– Но вы же не виноваты, что у вас украли его икону. Это же не вы сделали.

– Ему-то от этого не легче! Икона пропала! А возможно, что-то и еще исчезло. Да! Правильно! Надо мне посмотреть, не пропало ли еще что-нибудь ценное!

И священник повернул назад в церковь. Катя замерла в нерешительности. А что делать ей? Уйти? Так неудобно оставить человека в таком бедственном положении. И потом, она вроде как является свидетельницей преступления. Если икона не найдется, то им нужно будет пойти в полицию, заявить там о факте кражи, заполнить и подписать кучу документов.

До того, как перейти на работу в Смольный, дядя служил в полиции. Поэтому Катя была наслышана о тяжелой рутинной работе полицейских, которая заключалась вовсе не в слежке и задержаниях, а в нудном заполнении многочисленных бумаг. Но деваться некуда. Дело есть дело. В итоге Катя тоже повернула назад и зашла в церковь, где отец Андрей в спешном порядке проводил ревизию выставленного на всеобщее обозрение церковного имущества.

– В ризницу она не заходила, в этом я уверен. В ризнице был я. Так что надо смотреть тут… в храме.

После осмотра молитвенного зала священник несколько успокоился. Ценная пропажа была всего одна. Правда, еще из кассы пропали деньги.

– Но там было немного.

В кружку для пожертвований воровка не полезла. На ней висел замочек, и, чтобы его сломать, пришлось бы пошуметь.

– А ей было важно, чтобы ее присутствия я не услышал. Иначе я бы обязательно вышел.

– Вам надо повесить над дверью колокольчик. Как в магазинах, знаете?

– Как в магазинах, говорите? Хм… Да у нас тут и так слишком многое, как в магазине. Если еще и колокольчик над входом повесить…

Он не договорил. Но было похоже на то, что предложение Кати пришлось священнику не очень-то по вкусу. Хотя Катя и не понимала, почему именно. Колокольчик над входом – это же удобно.

– Обычно в храме дежурит матушка Анна, – стал объяснять ей священник. – Но сегодня она, как на грех, не смогла прийти.

– А помощник? У вас ведь должен быть помощник, не так ли?

– Помощник у меня есть всего один – отец Николай, дьякон. Но он тоже занедужил, как и матушка Анна. Последняя прибирает в храме, моет, заведует хозяйством, следит за порядком. Но она женщина уже пожилая, сегодня у нее прихватило спину. Говорит, что ни разогнуться, ни с кровати встать не может. Куда ей в таком виде работать?

– Слушайте, а мне тут пришла в голову мысль: может быть, эта девица, которая стащила вашу икону, она родственница этой матушки Анны? Или ее знакомая?

– С чего вы вдруг так решили?

– Но кто мог знать, что вы сегодня в храме будете один? Только те, кто знал, что матушка Анна осталась дома. Ее близкие!

Священник с удивлением взглянул на Катю.

– А ведь это отличная мысль! – воскликнул он. – Пойдемте, пойдемте скорее с вами к матушке Анне.

– Как? И я тоже?

– А как же? Вы же единственная, кто видел воровку. Кто же, как не вы, сможет ее узнать?

Отец Андрей сходил за ключом, затем тщательно проверил, закрыты ли окна, запер дверь, на всякий случай перекрестил еще замок и прошептал над ним короткую молитву. И лишь затем кивнул головой Кате, призывая ту следовать за ним, и помчался вниз с горки, так что полы его священнического одеяния развевались у него за спиной, словно крылья какой-то удивительной птицы.