Вечером Ален решил продолжить исследование ведущего в часовню хода. Миссис Рэтленд и Джудит сидели в гостиной, следовательно, можно было не опасаться, что они услышат его шаги. Он благополучно прошёл мимо того места, откуда повернул обратно прошлый раз — всё было тихо, однако вскоре он уловил чьи-то голоса. Он заколебался, идти дальше или нет, потом решил, что надо хоть раз пройти до конца, и осторожно, стараясь ступать как можно тише, двинулся вперёд. Голоса звучали всё отчётливее, и вскоре стало ясно, что это разговор Блейков.

— Долго ты будешь тянуть? — спросил Томас.

— Тебе легко говорить…

— Какая разница, сегодня ты спросишь, завтра или послезавтра? Наделал долгов, а теперь духу не хватает. Раньше надо было думать. Он уже столько раз оплачивал твои долги, что вполне может отказаться. Интересно, что ты будешь делать, если он не даст тебе денег?

— Тогда я пропал, — уныло ответил Генри. — Ты правда думаешь, что не даст?

— Ты без конца клянчишь у него деньги, и рано или поздно он пошлёт тебя ко всем чертям. Не в этот раз, так в следующий. Попроси, а там видно будет, терять-то тебе нечего.

— Зимой он сказал, что платит последний раз… И надо же мне было так попасться! Я был уверен, что дело выгорит.

— Твои затеи вечно кончаются одним и тем же: сначала ты уверен, а потом не знаешь, чем расплачиваться. Пора бы поумнеть.

— Без твоих нравоучений тошно! Лучше б меня в армию взяли… Не виноват же я, что из этого ничего не получилось.

— Ты всегда ни в чём не виноват. Я бы на месте Этвуда не дал тебе ни шиллинга, — отрезал Томас. — Ты как бездонная бочка: сколько ни давай, всё впустую. А меня ты зря сюда притащил, он меня терпеть не может так же, как и я его. Впрочем, раз Джудит здесь, я не жалею, что приехал.

— Ради Бога, оставь в покое Джудит! Ты ничего не добьёшься, только разозлишь Филипа.

— Ты, мой милый, о своих делах печёшься, а я — о своих. Не лезь в то, что тебя не касается.

— Она же выходит за него замуж.

— Это мы ещё посмотрим… интересно, зачем он пригласил сюда эту куколку?

— Ты о ком?

— О миссис Комптон. Пригласить двух незнакомых женщин в свой дом — на него это не похоже.

— Она очень хорошенькая, — заметил Генри.

— Но при Джудит…

— Что «при Джудит»? Господи, Томас, почему ты всё толкуешь превратно? Я вовсе не имел в виду, что он пригласил её, чтобы…

— А, перестань! — перебил его Томас. — Ты всегда готов его оправдывать, однако не станешь же ты отрицать, что Филип — бабник.

— Ты потому так говоришь, что он отбил у тебя Джудит. Если женщины обращают на него внимание, не его в том вина.

— Хватит! Когда ты изображаешь Филипа невинной овечкой, меня начинает тошнить. Раз он за тебя платит, превозноси его до небес сколько угодно, но только не при мне. Не желаю слушать.

«Неудобно получается, — думал Ален, вновь, как в предыдущий раз, поворачивая обратно, — будто я специально подслушиваю, лезу в семейные секреты. Чёрт с ним, с этим ходом, вряд ли он мне понадобится. Столько дней прошло, не станут меня здесь искать. Велика важность — один заключённый, наверно, давно рукой махнули. Странный, однако, ход. Строился не только, чтобы тайно попадать в замок, но и чтобы следить за теми, кто здесь живёт».

После ужина Генри подошёл к Этвуду и сказал:

— Филип, мне надо с тобой поговорить.

Слышавший это Ален догадался, о чём пойдёт речь, а на следующее утро обратил внимание, что вид у Генри подавленный, а Этвуд, вопреки обыкновению, держится с ним сухо и холодно. «Похоже, что денег он ему не дал», — подумал Ален.

Когда он вошёл в гостиную, там возле окна стояла Джудит. На ней было светло-сиреневое платье с рукавами до локтя и узким чёрным поясом, подчёркивающим тонкую талию. Ален невольно залюбовался её фигурой. В ней чувствовалась сила и гибкость, а когда она обернулась на звук его шагов, в движении её головы и плеч была особая, присущая ей спокойная грация, даже в спешке движения её оставались плавными, лишь лицо становилось напряжённым и сосредоточенным.

— Как ваше плечо? — спросила она, пользуясь тем, что они были одни.

— Спасибо, хорошо.

— Скоро все разойдутся, кто гулять, а кто в город собирается, в доме одна я с бабушкой будем.

— А вы почему остаётесь?

— Бабушка плохо себя чувствует, боюсь оставлять её одну. А вас плечо совсем не беспокоит?

— Иногда немного ноет.

— Знаете что? Если вас будут звать на прогулку, откажитесь. Когда они уйдут, я зайду посмотрю, как там дела.

Ален почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Ты спятил, сказал он самому себе, совсем спятил, не иначе. Что особенного она сказала? Что зайдёт в твою комнату? Подумаешь, какое событие! Она не раз меняла ему повязку, и её поведение вполне естественно. «Идиот!» — выругался он про себя.

— Сегодня тепло, — Джудит высунула из окна руку и пошевелила пальцами, ловя слабое дуновение ветра. — И ветра совсем нет. Если так пойдёт, вода скоро совсем прогреется.

— Вокруг замка красивые окрестности, — заметил Ален, чтобы поддержать разговор.

— Красивые, — согласилась она, и брови её почему-то дрогнули, будто она собиралась нахмуриться.

— Вам тут нравится?

Он встретился с ней взглядом, и ему почудилось, что в глубине её тёмных глаз промелькнуло какое-то странное выражение, однако длинные изогнутые ресницы тотчас опустились вниз, и она сказала безучастным тоном, который и прежде вводил его в заблуждение:

— Я вообще люблю жить за городом, ещё с детства.

— А я привык к Парижу. Не представляю себя в другом месте.

— К нам кто-то идёт, — заметила Джудит, взглянув на дорогу.

Ален увидел мужчину с удочкой на плече и узнал в нём недавнего гостя Филипа.

— Это мистер Грейсон. Он приехал покупать лошадь, а та захромала, и он теперь живёт в деревне, ждёт, когда она поправится. Он плохо переносит поезда и не захотел приезжать второй раз.

— Да, Филип рассказывал… Какая у него странная походка!

— У него болят ноги.

Мистер Грейсон вошёл в дом и вскоре вместе с Этвудом прошествовал к конюшне.

— Пришёл ещё раз посмотреть лошадь, — констатировал Ален.

Вскоре Дорис Этвуд с Хилтоном отправились в Лондон, остальные ушли на прогулку, включая присоединившегося к ним Грейсона: Этвуд пообещал показать хорошие места для рыбной ловли.

Когда Джудит начала снимать повязку, Алена от прикосновения её пальцев бросило в жар. Он ожесточённо проклинал самого себя, мысленно употребляя такие выражения, которые даже сгоряча не произнёс бы вслух, но это не помогало. Все его ощущения сосредоточились на этих прикосновениях; ему казалось, что лицо его пылает, он напугался, что она заметит его состояние, и в какой-то миг даже пожелал, чтобы она скорее ушла. Джудит склонилась над его плечом, и её чёрные волосы щекотали ему щёку, от причёски исходил слабый, но очень приятный аромат. Ален тщетно пытался сообразить, что напоминает ему этот запах. Духи и, конечно же, очень дорогие. Подарок Этвуда?.. Всё, хватит! Он недовольно тряхнул головой.

— Не вертитесь, — строго сказала Джудит.

Ален застыл в неподвижности.

— Всё, одевайтесь. Отлично зажило, я вам больше не нужна.

Ален чувствовал себя очень скованно и не нашёлся что сказать, кроме тривиального «спасибо», тогда как при иных обстоятельствах непременно сделал бы ей какой-нибудь комплимент вроде того, что, мол, в её руках всё приобретает целебную силу; он отнюдь не страдал излишней застенчивостью, однако в её присутствии всё заранее казалось ему глупым и неуместным.

Ушедшая на прогулку компания вернулась к обеду вместе с мистером Грейсоном. Ален подивился: как это он с больными ногами так долго ходил с ними, однако выяснилось, что они отвели его на излучину реки, где хорошо клевала рыба, и там оставили, а потом захватили с собой на обратном пути. Мистер Грейсон оказался человеком скромным, а с женщинами даже застенчивым, он внимательно слушал других, сам же говорил мало и смущался всякий раз, когда к нему обращалась представительница прекрасного пола.

После обеда все перешли в гостиную. Присутствие Грейсона, Кэт и Хильды разряжало обстановку, которая без них была бы напряжённой, поскольку у Этвуда в данный момент были натянутые отношения с обоими Блейками, а миссис Рэтленд явно что-то имела против него самого; Джудит была не в духе, вероятно, из-за плохого самочувствия своей бабушки, и то и дело бросала на неё тревожные взгляды. Она дважды подходила к её креслу и, наклонившись, что-то тихо спрашивала, а та всякий раз отрицательно покачивала головой. Томас держался поблизости от Джудит, однако она смотрела на него с ледяным равнодушием. Генри выглядел менее подавленным, чем утром, и болтал с Кэт, которая весело смеялась его шуткам. Алену пришла в голову мысль, что Этвуд пригласил её сюда ради Блейков, а точнее, чтобы отвлечь Томаса от Джудит. Пока его расчёт не оправдался, но кто знает, что будет дальше… «Прелестная девушка», — подумал Ален, слыша её беззаботный смех. Конечно, до Джудит ей далеко, но в своём роде она очаровательна. Весёлый и доверчивый ребёнок, готовый радоваться любому пустяку и привлекающий своей непосредственностью. К этому милому созданию все должны относиться доброжелательно, иначе и быть не может. В первый день Кэт держалась очень скованно, и Ален решил, что она чересчур застенчива, однако теперь она освоилась.

Этвуд некоторое время наблюдал за безуспешными стараниями Томаса завести разговор с Джудит, затем отвернулся, обменялся парой фраз с Грейсоном, потом оставил его в обществе Хильды и присоединился к Генри и Кэт. Алену хотелось подойти к Джудит, но он не осмелился и подсел к Грейсону и Хильде. Разговор оказался скучным: Хильда пространно рассказывала, как она устала от города, как ей пришла в голову счастливая мысль поехать сюда отдохнуть и как она добилась, чтобы Кэт (они живут по соседству, и она знает её с детства) отпустили с ней: надо же девочке чуточку развеяться и освежиться. Мистер Грейсон периодически кивал головой и говорил: «Да-да, вы совершенно правы». Наконец он откланялся. Когда он выходил, в гостиную вбежала большая пушистая чёрная кошка. Миссис Рэтленд вскрикнула. Этвуд открыл дверь и, выйдя в коридор, стал оттуда звать кошку, но та не обратила на него ни малейшего внимания и принялась тереться о ноги Генри.

— Генри, возьми её, пожалуйста, — сказал Этвуд.

Генри наклонился, но кошка ускользнула от него и перебежала к Хильде, полностью игнорируя старания Этвуда подозвать её. Джудит хотела помочь ему, но тут её резко окликнула миссис Рэтленд, и она села обратно, посмотрев при этом на Этвуда, а тот в ответ чуть пожал плечами. Генри выбрал другую тактику и, в отличие от Этвуда, подзывавшего кошку к себе, сам бросился ловить её, при этом опрокинул два стула, разбил вазу и налетел сначала на Томаса, а затем на Хильду. Миссис Рэтленд была всем этим явно недовольна. Наконец, кошке надоело крутиться между ног присутствующих, она вспрыгнула на колени Кэт и улеглась там с довольным мурлыканьем. Кэт погладила её, слегка придерживая другой рукой, чтобы не сбежала. Потом кошку взял на руки Этвуд (Ален ожидал, что она станет шипеть и царапаться, но та отнеслась к этому совершенно спокойно и даже продолжала мурлыкать) и вынес из гостиной. Миссис Рэтленд сразу после этого удалилась. Джудит проводила её, а затем, вернувшись, сказала извиняющимся тоном:

— Бабушка очень суеверна, она считает, что чёрная кошка приносит несчастье.

— А белая? — спросил Генри. — Если белая кошка сулит удачу, давайте перекрасим её и дело с концом.

Джудит улыбнулась, но было видно, что чувствует она себя неловко.

Вечером Ален вышел на прогулку. Он выбрал направление, противоположное тому, где находилась деревня, и, миновав парк, пошёл по едва приметной, заросшей тропинке. Слабый ветерок чуть шевелил высокую, давно не кошенную траву и листья редкого кустарника, за которым простирался большой луг. Дальше начинался лес; вдоль леса медленно шли двое. Девушку Ален узнал сразу по ярко-голубому платью, которое Кэт надела после обеда, а про мужчину сначала подумал, что это Генри, однако, приглядевшись, увидел, что волосы у него темнее, чем у Генри, — рядом с Кэт шёл Этвуд. Ален ускорил шаг, чтобы догнать их, однако вскоре передумал и свернул в сторону. Гулял он долго и, возвращаясь, снова увидел в парке голубое платье Кэт, но теперь с ней была Хильда.

— Он очень милый, — донёсся до него голосок Кэт.

«О ком это она говорит? — подумал он. — Если об Этвуде, то вот уж не сказал бы, что к нему подходит такое определение. Слишком он всегда сдержан и холоден, чтобы быть милым. Скорее, она говорит о Генри. Однако гуляла-то она с Этвудом…»

На следующий день Этвуд после завтрака предупредил Алена, чтобы тот не уходил из дома: на двенадцатичасовом поезде должен приехать доктор Браун. В начале двенадцатого Этвуд отвёз Алена в дом лесника, затем отправился на станцию встречать доктора; очевидно, он считал, что остальным обитателям замка незачем знать про этот визит. Осмотрев Алена, доктор разрешил ему снять тёмные очки и впредь прибегать к ним лишь при ярком солнце. Прервав выражения благодарности, доктор Браун ворчливо заметил, что лечение ещё не окончено и что для полного восстановления зрения необходимо в точности следовать всем его рекомендациям. Затем Ален вместе с Этвудом направились домой, а лесник повёз доктора на поезд. По дороге Ален несколько раз ловил на себе изучающий взгляд своего спутника, пока тот не бросил вскользь:

— Без очков вам лучше.

Тёмные очки действительно очень не шли Алену: у него было живое и выразительное лицо с открытым взглядом ясных карих глаз, отражающее общительность и темпераментность натуры, а тёмные очки, закрывая глаза и подчёркивая ещё не прошедшую бледность, делали его каким-то бесцветным и словно бы застывшим.

— Ален, вы говорили, что ваша семейная профессия — торговля картинами? — спросил Этвуд.

— Да, верно. Мой дед вообще антиквариатом интересовался, а отец — только картинами.

— Выгодное занятие?

— Как вам сказать… Хорошие картины стоят дорого, а покупателя на них не сразу найдёшь. Если есть возможность не спешить с продажей, можно неплохо заработать. Дед оставил отцу солидное состояние, а отец всё вложил в картины. Кое-что ему было жалко продавать, и постепенно у него образовалась собственная коллекция. Он рано умер, мне тогда было всего два года.

К ужину они чуточку опоздали, и, когда вошли, все уже сидели за столом. Джудит разговаривала с Генри; когда Ален подошёл к своему месту, она повернула голову и окинула его недоумевающим взором, словно сразу не поняв, что именно в нём изменилось, потом посмотрела внимательнее, а встретившись с ним взглядом, смутилась и отвернулась.

— А мы думали, вы всегда ходите в очках, — сказала Хильда.

— Периодами. Ношу, когда глаза болят, а сейчас лучше стало.

— Мы за вас очень рады, — улыбнулась Кэт. — Без очков вы совсем другой.

— Лучше или хуже? — тоже улыбнувшись, спросил Ален.

— Так вы намного симпатичней.

— Благодарю за комплимент.

— Очки здорово меняют лицо, — важно сказал Генри, — недаром все шпионы ходят в очках.

Ален внутренне напрягся, а Этвуд невозмутимо спросил:

— И много ты видел шпионов?

— Видеть не видел, а в романах всегда так пишут.

Сам того не подозревая, на помощь им пришёл Томас:

— Генри читает одну бульварную литературу, причём поглощает её в таких количествах, что диву даёшься.

— Я читаю то, что мне нравится, — вызывающе сказал Генри. — По крайней мере я не лицемер и не ахаю от восторга над модными вещами лишь для того, чтобы все считали, что у меня хороший вкус.

— Ты у нас вообще ходячая добродетель, — иронически заметил Томас.

Он произнёс это таким тоном, что для человека, посвящённого в финансовые дела Генри, намёк был совершенно ясен. Генри, не ожидавший от него такого подвоха, стушевался. Ален подумал, что Этвуд воспользуется случаем и сейчас добавит что-нибудь в том же духе, но тот не сказал ни слова.

После ужина все, кроме Кэт, которая ушла в свою комнату, сели играть в карты. Ален отговорился тем, что якобы не любит карт, а на самом деле решил поберечь глаза и не напрягать их в первый, проведённый без очков день. Ложиться спать было ещё рано и он уселся на софу, чтобы посмотреть, как играют другие, выбрав место с таким расчётом, чтобы хорошо видеть Джудит в профиль. Если б он сел напротив, она могла заметить, что её разглядывают, сбоку же ничто не мешало ему смотреть на неё сколько угодно. Непривычное освещение — на столе стояли свечи — рождало ощущение нереальности происходящего: он смотрел на изгиб её шеи, на чистый и чёткий профиль и чувствовал, что теряет голову. Да, теперь он понимал, что это значит, это выражение из некоей условности превратилось в точное определение того состояния, в котором он находился, состояния, когда всё, что не было ею, утрачивало свой смысл и цену.

— Вы не следите за игрой, — раздался сердитый, скрипучий голос миссис Рэтленд, которой выпало играть в паре с Этвудом. — С таким партнёром выиграть невозможно. С меня на сегодня довольно. — Миссис Рэтленд поднялась, опираясь на свою палку. — Не провожай меня, играй дальше, — сказала она Джудит и удалилась.

Оставшийся без партнёра, Этвуд тоже встал из-за стола и пересел на софу, к Алену. Прерванная игра возобновилась.

— Удачно сыграли? — спросил Ален, хотя после слов миссис Рэтленд вопрос был излишен.

— Нет, проиграл, — рассеянно ответил Этвуд. Некоторое время он смотрел на освещённый свечами стол и лица игроков, а потом сказал: — Ален, можно задать вам один неделикатный вопрос?

— Пожалуйста.

После такого вступления Ален ожидал чего угодно, но не того, что последовало.

— У вас есть деньги? — спросил Этвуд.

— Деньги? Нет. Всё, что у меня было ценного, это коллекция отца, а она сгорела.

— Жаль.

— Почему вы об этом спрашиваете?

Этвуд ответил не сразу.

— Из чистого любопытства, — сказал он наконец, однако Ален был уверен, что заданный вопрос преследовал какую-то определённую цель.

За столом всё было по-прежнему, карты сдавала Джудит. Ален следил, как движутся её руки, и потом заметил, что Этвуд тоже смотрит на неё. Джудит кончила сдавать, и игра началась.

— Ничего у вас не выйдет, — вдруг сказал Этвуд.

— Что не выйдет? — спросил Ален, леденея; было невероятно, чтобы Этвуд и впрямь подразумевал то, о чём в первый момент подумал он сам.

Этвуд встал, будто не слыша его вопроса, подошёл к Джудит и остановился за её спиной.