Поведение Алисы начинало всерьез беспокоить доктора Уэйна. Почему она не едет или, на худой конец, не сообщит, что раздумала ехать? Разговаривая по телефону с Трэверсом, он, вопреки добродушному нраву, без устали бранил Лондон, лондонские гостиницы и в особенности причуды своей племянницы, а Трэверс зачитывал ему очередную телеграмму Алисы, где она опять сообщала, что еще немного задержится. Сколько еще ждать ее, да и приедет ли она вообще? В глубине души доктор недоумевал, что племяннице понадобилось в Англии и зачем она просила ее встретить. Двадцатитрехлетняя Алиса Рамбюр была не из тех, кто нуждается в опеке, и настойчивая просьба встретить ее и непонятное промедление все сильнее тревожили доктора Уэйна. Одновременно он все больше сердился на племянницу за эти глупые телеграммы. Разве нельзя сообщить толком, в чем дело? Наконец в один из дней он увидел ее изящную фигурку среди пассажиров прибывшего в Лондон парохода. Алиса была утомленной и бледной и сразу спросила, успеют ли они сегодня сесть на поезд.

— Можно успеть, если заехать в гостиницу за моими вещами, а оттуда сразу на вокзал. Но к чему такая спешка?

Однако Алиса уже останавливала такси. Опомнился и отдышался доктор только в поезде, в который они влетели в последнюю минуту.

— Объясни мне: зачем мы несемся как сумасшедшие или как преступники, за которыми по пятам гонится полиция? — воинственно вопросил он. — Почему я, прождав тебя черт знает сколько, должен теперь бежать сломя голову, будто мне не шестьдесят лет, а двадцать? Что все это значит, хотел бы я знать?

Сейчас Алиса казалась еще бледнее, чем на причале.

— Просто я не люблю ночевать в гостинице. Извини, что причиняю тебе столько хлопот.

— Ну хорошо. А твой жених, месье… месье… прости, забыл его фамилию.

— Незачем вспоминать. Мы расстались, насовсем. Как говорится, не сошлись характерами.

«Ясно, — подумал доктор, — она рассорилась с ним перед отъездом, оттого и задержалась. Выясняли отношения».

— У тебя здесь какие-нибудь дела?

— Нет, просто хочу пожить здесь месяц-другой, посмотреть Англию…

— Надеюсь, вначале ты все-таки поживешь у меня.

— А владелец дома? Ты как-то писал, что гости у него бывают очень редко. Может, он будет недоволен моим приездом?

— Нет, сэр Трэверс вовсе не такой нелюдимый, как ты вообразила. Немного замкнут, но не более.

До дома они добрались к ужину. Сославшись на плохое самочувствие после дороги, Алиса от еды отказалась и удалилась в отведенную ей комнату.

К ужину пришел мистер Харт, местный священник, старый приятель доктора. Джон Харт появился в этих краях лет на пять раньше Уэйна. Ходили слухи, что попал он сюда из-за любовной истории, поговаривали и о внебрачном ребенке. Какова бы ни была причина, карьера его резко оборвалась, завершившись местом сельского священника; впоследствии, когда разговоры уже поутихли, стало известно, что отец лишил его наследства, оставив свое довольно значительное состояние дальнему родственнику. Это дало толчок новой волне сплетен, но постепенно и она стихла: невозмутимое молчание Харта и безупречность поведения были плохой пищей для досужих домыслов. С доктором его сблизила определенная общность судьбы: оба потерпели крах в начала карьеры. Харт получил прекрасное образование, и Сэр Чарльз, найдя его интересным собеседником, неоднократно приглашал к себе, так что вскоре тот сделался в замке своим человеком. Деятельность сельского священника во многом зависела от столь состоятельного человека, владевшего окрестными земельными угодьями, как Трэверс, однако, невзирая на эту зависимость, Джон Харт никогда не подлаживался к сэру Чарльзу, чем завоевал его уважение. После его смерти Харт наведывался в замок из-за доктора, вечерняя партия в карты у обоих уже вошла в привычку, хотя назвать их близкими друзьями было бы ошибкой. Харт принадлежал к людям, которых уважают, но мало кто любит. Была ли его сдержанность и некоторая душевная холодность следствием погубивших карьеру обстоятельств или природным свойством натуры, судить трудно. Что касается нужд прихода, то иметь дело с Гордоном Траверсом было намного легче, чем с его отцом: в отличие от сэра Чарльза Гордон не проявлял интереса к деятельности священника, но вместе с тем никогда не отказывал в деньгах на благотворительные цели, хотя сам ни разу не принял участия в подобных мероприятиях.

За ужином собрались все обитатели дома, кроме Алисы. Присутствие за столом Джека доктором было воспринято как нечто вполне естественное; мистер Харт увидел его впервые, и Джек ощутил на себе пристальный взгляд его темных, проницательных глаз. Очевидно, кое-что Харт о нем уже слышал — после ужина он подошел к Траверсу и торжественно, произнес:

— Сэр, вы сделали доброе дело!

Трэверс ответил крайне сухо — в данном случае его не интересовало чужое мнение, однако Харт продолжал говорить и отметил, что Джек производит очень приятное впечатление.

Прошло почти две недели со дня приезда Алисы. Все это время она либо сидела у себя в комнате с книгой, либо гуляла в парке и лишь однажды уезжала на целый день, чтобы пройтись по магазинам. Ее поведение мало согласовывалось с намерением посмотреть Англию; даже в доме она стремилась к одиночеству.

В воскресенье Алиса с утра ушла гулять в сопровождении Кейна. Барнет отправился в город покупать новые увеличительные стекла, необходимые для работы над старыми рукописями, — на днях он уронил свой ящик с лупами так неудачно, что все разбилось. С ним уехал и Джек, он ездил в город каждое воскресенье и возвращался, как правило, вечером. Настроение у него после этих поездок всегда портилось.

— Похоже, Картмел весь день смотрит самые скучные кинофильмы, — ехидно сказал как-то Кейн. — Оттого у него потом такая кислая мина.

Когда Алиса с Кейном поднялись на холм, откуда были видны ворота, через них проехала серая машина.

— Kтo это приезжал? — спросила потом Алиса у доктора.

— Какой-то француз, хотел купить бриллиантовую диадему «Венец королевы». Сэр Трэверс, конечно, отказался продавать.

Алиса изменилась в лице.

— Неужели опять? — прошептала она.

— Что ты говоришь? — не расслышал доктор.

— Ничего, — ответила Алиса и поспешно ушла.

К ужину вернулся Барнет, усталый, но довольный, осторожно неся под мышкой громоздкую коробку с новыми лупами; следом за ним явился и Джек. За ужином говорил один Барнет. Кейн затеял было легкую болтовню с Алисой, но та отвечала односложно и неохотно. Зато мистер Барнет не обращал ни малейшего внимания на то, слушают ли его, и с увлечением рассказывал о своих сегодняшних приобретениях и о том, какие мелкие детали он теперь сможет увидеть. Говорить ему никто не мешал, но никто и не слушал, только доктор иногда вставлял фразы типа «Неужели?» или «Не может быть!»

После ужина доктору пришла в голову удачная, как он полагал, мысль: он попросил Траверса показать Алисе бриллиантовую диадему. Трэверс вынул из кармана ключ — утром он по просьбе приезжавшего француза, сославшегося на мистера Дженовера, показал ему диадему и потом, заперев сейф, машинально сунул ключ в карман — и протянул его дворецкому.

— Принесите из сейфа черный футляр, он лежит в самом низу.

Когда дворецкий удалился, Алиса спросила:

— Вы доверяете ключ от сейфа с драгоценностями прислуге?

— Уилсон служит здесь тридцать лет, и у меня нет причин не доверять ему, — ответил Трэверс.

Алиса отрывисто рассмеялась.

— Эта вещь дорого стоит? — спросил у доктора Джек с внезапно пробудившимся интересом.

— Сам я в драгоценностях не разбираюсь, но слышал, что диадема очень дорогая, — сказал доктор Уэйн.

Минут через пятнадцать появился сконфуженный, красный дворецкий.

— Простите, сэр, — обратился он к Трэверсу, — я уронил ключ на лестнице, и он куда-то закатился. Пожалуйста, подождите немного, сейчас мы его отыщем.

И дворецкий исчез с удивительным для его дородной фигуры проворством. Прошло полчаса, а ключ все не находился.

— Пойду взгляну, где Уилсон его выронил, — сказал Кейн. — Наверное, он ищет не там, где надо.

К нему присоединились Алиса и Джек. Безрезультатные поиски продолжались еще около получаса, после чего были отложены до утра. Утром ключ нашелся сразу, его обнаружила убиравшая коридор горничная. Накануне поиски велись в основном на лестнице и под ней, куда, как предполагалось, ключ мог скатиться, верхний же коридор осмотрели один раз, бегло, поскольку дворецкий полагал, что уронил ключ на лестнице.

Когда Трэверс открыл футляр, вокруг него собрались все, включая священника, с которым доктор намеревался посетить фермера Бартона; тому было необходимо лечь в больницу, но Бартон упорно отказывался, и доктор надеялся с помощью священника уговорить упрямца.

То, что диадема стоит очень дорого, было ясно даже человеку, плохо разбирающемуся в драгоценных камнях. На фоне черного бархата бриллианты переливались всеми цветами радуги.

— Старинная вещь? — оживившись, спросил Барнет.

— Неужели вас интересуют не только старинные книги, но и старинные украшения? — пошутил доктор.

— Италия, семнадцатый век, — ответил Трэверс.

— «Венец королевы», «Венец королевы», — бормотал Барнет. — Ну да, точно, «Венец королевы». Эта вещь упоминается в исторических хрониках. Сейчас, подождите. Как же там написано… А, вот, вспомнил: она послужила причиной гибели двух родов. Каждый из них стремился завладеть диадемой до тех пор, пока они полностью не истребили друг друга.

— Мрачная история, — заметил доктор. — Утешает только то, что она закончилась три века назад и мы можем спать спокойно, — оптимистически продолжил он. — Нам, по крайней мере, не надо опасаться, что темной ночью отряд рыцарей, размахивая мечами, ворвется в замок, чтобы похитить сокровище и прекрасных дам.

— Сколько стоит эта диадема? — повторил Джек свой вчерашний вопрос.

— Я не оценивал ее, но это, безусловно, самая дорогая вещь из коллекции моего деда, — ответил Трэверс.

Джек, закусив губу, отошел к окну.