Глава 23

– Звони, – поторопила Тамерлана Таисия. – Чего замер?

За старинной двустворчатой дверью раздался дребезжащий звонок.

Таисия с интересом рассматривала бронзовую табличку на двери. «Профессор математики, доктор физико-математических наук Приклонский Константин Львович».

– Как думаешь, это ее муж? – толкнула Таисия локтем Тамерлана.

– Не знаю, – отмахнулся тот. – Ты слышишь что-нибудь? Она вообще дома?

– Ты же с ней договаривался, – пожала плечами Таисия и еще раз нажала кнопку звонка.

Дверь распахнулась, когда они, потеряв надежду, уже собрались отбыть восвояси.

– Что же вы так нетерпеливы, молодые люди? – раздался из темноты за дверью высокий, чуть скрипучий голос. – Я же не могла открыть вам, не приведя себя в порядок. Заходите.

Таисия робко шагнула во тьму. За ней Тамерлан. Дверь захлопнулась.

– Ой, как темно. Может, свет зажечь? – таращась в темноту в попытках разглядеть хозяйку, предложила Таисия.

– Невозможно. Лампочка перегорела три года назад, – пояснил все тот же голос. – Идите за мной.

– Так может, ее вкрутить? Мы поможем, – предложила Таисия, почувствовав себя тимуровцем.

– Невозможно. Потолки пять метров, ни с одной стремянки не дотянуться, – пояснила хозяйка, судя по голосу, начавшая движение по коридору.

Таисия перестала спорить и двинулась за ней. Тут же на что-то наткнулась, потом еще раз и еще.

– Держитесь посередине, там много вещей, – посоветовала издалека хозяйка. – И не спешите.

Таисия нащупала Тамерлана, и они в кромешной тьме двинулись вперед, ощупывая ногами путь и растопырив в стороны руки. Было страшно, интересно, загадочно. Как в детстве. Когда Таисия начала получать удовольствие от игры, впереди распахнулась дверь и узкая полоска яркого, как прожектор, света рассекла густую непроглядную тьму коридора.

– Ой! – пискнула от неожиданности Таисия.

– Смелее! – позвала их из комнаты хозяйка.

– Странная она какая-то. Не находишь? – поделилась Таисия с другом шепотом.

– Нет, просто старая, – пробормотал Тамерлан, полностью сосредоточившийся на маршруте.

Кусок прихожей, вырванный из темноты узким лучом, показался Таисии кадром из какого-то позабытого фильма. Что-то фантастическое, вспомнить бы что. Вертикальная поверхность освещенной стены была сплошь покрыта вещами. Они стояли друг на друге, были беспорядочно навалены, прислонены и подвешены. Тут были стол, два стула, тумбочка, тазы, радиоприемник, картина, три шляпные картонки, швейная машинка в футляре, кукла, оленьи рога, пальто с меховым воротником, сильно поеденное молью, трехколесный велосипед древней конструкции, помятый самовар и что-то еще, Таисия не успела рассмотреть. Тамерлан впихнул ее в комнату.

– Присаживайтесь, молодые люди, – услышала Таисия слегка дребезжащий голос и, обернувшись, увидела наконец хозяйку необычной квартиры.

Нина Константиновна Приклонская была дамой видной, с уложенными в старомодную прическу волосами, пышным бюстом и тонкими лодыжками. Узенькие укороченные брюки и шелковая туника очень ей шли. Похожа была Нина Константиновна скорее на опереточную артистку на пенсии, чем на профессора химии.

Таисия кивнула хозяйке в знак благодарности и осмотрелась в поисках места, куда бы присесть.

Комната была почти так же загромождена вещами, как и коридор. Основу меблировки, жемчужину, если так можно выразиться, коллекции составлял гарнитур из карельской березы. Диван, два кресла, обтянутые бирюзовым шелком, стол, горка и изящное бюро. Остальная мебель с этим роскошным комплектом никак не гармонировала. Здесь была старомодная радиола на тоненьких ножках, полированная стенка времен расцвета застоя, большой обеденный стол начала XX века, книжные полки, ковры, два телевизора – один советского производства, другой современный, плазменный.

– Да-да, увы, – поймав Таисин взгляд, вздохнула хозяйка, – ужасная дисгармония. Мечтаю привести квартиру в порядок и выкинуть все ненужное, но хлама только прибавляется, – усаживаясь в уродливое кресло-качалку, сработанное безрукими умельцами из ДСП и обитое отвратительной коричневой в клеточку тканью, пожаловалась Нина Константиновна. – Понимаете, у меня очень просторная квартира. И все мои знакомые взяли за моду подкидывать мне на хранение вещи. На время. На время ремонта, переезда, отправки на дачу. Потом они о них забывают, и все это длится десятилетиями. А я никак не могу отказать. И выбросить жалко или неудобно, – огорченно рассказывала Нина Константиновна, раскачиваясь в кресле. – Когда был жив папа, он страшно ругался. Называл меня бесхребетной размазней, которая никак не может отказать наглецам, садящимся мне на шею. Увы, это действительно так. Что делать, ума не приложу, скоро самой жить будет негде, – голос ее звучал слабо и беспомощно.

– Хотите, мы вам поможем? – поддавшись душевному порыву, предложила Таисия и тут же поймала предостерегающий взгляд Тамерлана.

– Что вы, это же неудобно. И потом… – Нина Константиновна с ревнивой озабоченностью осмотрела свои хоромы, – вдруг хозяева хватятся.

– Действительно, будет неудобно, – поддакнул ей Тамерлан, и хозяйка успокоилась.

– Так зачем я вам понадобилась, молодые люди? Вы говорили что-то насчет Зоеньки?

– Совершенно верно, – наклонился к хозяйке Тамерлан. – Вы, наверное, знаете, что Зоя Борисовна пропала?

– Разумеется. Мне звонила ее домработница, и полиция тоже заходила. Но, увы, я совершенно не представляю, что могло с ней произойти. И, признаться, не понимаю, почему вас так заботит судьба Зоеньки. Вы ее родственники?

– Нет. А разве она общалась со своими родственниками? – мгновенно уцепилась за интересную тему Таисия.

– Нет. Но ведь теперь, когда она пропала, встанет вопрос наследства, вот я и подумала, – пояснила Нина Константиновна и, достав из кармана брюк пачку «Кэмела», спросила с извиняющейся улыбкой: – Вы не возражаете? Отвратительная привычка, но в годы моей молодости вся интеллигенция обязательно должна была курить и пить черный кофе. У нас на химфаке круглосуточно висела сизая табачная дымка во всех коридорах и туалетах. Вентиляция в те годы была примитивной и совершенно не справлялась, – затягиваясь с видимым удовольствием, рассказывала Нина Константиновна. – Сейчас времена изменились, в моде здоровый образ жизни, а я вот смолю по старинке. Коллеги, особенно молодые, не одобряют. Но терпят – все же завкафедрой, глава ученого совета, профессор и прочее, – усмехнулась она жесткой скупой улыбкой, от которой лицо ее мгновенно преобразилось и от опереточной примы в нем не осталось ни капли. – Так о чем это мы? Ах да, родственники… Так кто же тогда вы?

– Я экстрасенс, к которому обращалась Зоя Борисовна за помощью, – краснея, пояснил Тамерлан. Рядом с профессором точных наук, да еще и главой ученого совета, он сам себе казался шарлатаном и недоучкой. Хотя университет окончил, и весьма успешно. Правда, факультет выбрал философский. Он казался Тамерлану наиболее близким к избранной стезе. Звучит-то как глупо: «стезя», поморщился мысленно Тамерлан. Слова о «стезе» принадлежали Аристарху, другу и наставнику. Вот тот никогда не смущался своим родом занятий и не пасовал ни перед кем. Даже перед профессорами, которые к нему, к слову сказать, тоже частенько захаживали.

– Экстрасенс, – повторила медленно Нина Константиновна. – Понимаю. Зоенька в последний год совершенно отчаялась. А все ее мамаша, хоть бы уж преставилась, в самом деле, и дала наконец Зое хоть немного покоя, – давя сердито в пепельнице окурок, пожелала профессор химии.

– При чем здесь ее мать? – спросил Тамерлан, стараясь не выказать нетерпения.

– Разве Зоенька вам не рассказывала? – с удивлением переспросила Нина Константиновна, закуривая новую сигарету и включая пультом кондиционер. – Вся причина в ней. Это она сломала Зое жизнь и даже сейчас не хочет оставить ее в покое.

– Нина Константиновна, расскажите, пожалуйста, возможно, эта информация прольет свет на исчезновение Зои Борисовны, – попросил Тамерлан.

– Вряд ли это прольет на что-либо свет, но… извольте, – после секундного раздумья согласилась Нина Константиновна. – Надеюсь, Зоя на меня не обидится. Не знаю, говорила ли она вам, но Зоя – потомок старинного дворянского рода. Ее прадед служил при дворе последнего императора.

Тамерлан и Таисия с искренним интересом смотрели на Нину Константиновну.

– Незадолго до революции прадед встречался с Иоанном Кронштадтским, их семья тогда жила в Петербурге. Старец благословил вельможу, кажется, он служил камергером, и подарил на память крест, который, по словам самого старца, должен был хранить их род в горниле грядущих бедствий. Прадедушка-камергер умер вскоре после расстрела царской семьи, крест перешел на хранение к его вдове, а позднее к старшей дочери. Сыновей у камергера не было. У дочери имелись две собственные дочери. Тут уж, как в сказке: одна умная, а вторая… Впрочем, не мне судить. На долю этого поколения выпало столько испытаний, – словно оправдываясь, взмахнула неопределенно рукой Нина Константиновна, – да и вообще, неэтично по отношению к Зоеньке. Так что имейте в виду, все оценки в этой истории принадлежат исключительно мне. Беспристрастность – прекрасная вещь, особенно ценна в науке, но вот в жизни я, увы, на редкость субъективна. Так вот, младшая внучка камергера была законченной дурой. Так случилось, что старшая из сестер погибла при трагических обстоятельствах, и некий недобросовестный сотрудник правоохранительных органов, воспользовавшись юностью, неопытностью и доверчивостью, выманил у младшей драгоценный крест. Пообещал глупышке раскрыть тайну гибели ее сестры, якобы засекреченную. Та поверила и отдала крест, не сказав ни слова об этом матери. Просто стянула потихоньку, хотя прекрасно понимала его ценность. Уж ее-то, в отличие от большинства детей той эпохи, воспитывали в христианских традициях. Но видимо, коммунистическая пропаганда и комсомольская организация сделали свое дело. В общем, девица отдала крест, а когда об этом узнала семья, ее прокляли и изгнали. То есть выгнали из дома и отлучили от семьи. Ей тогда было шестнадцать, барышня как раз перешла в десятый класс.

– Господи, какой ужас! – воскликнула Таисия. – Ее что, в прямом смысле выгнали из дома просто так, на улицу?

– Да, собрали чемодан, дали десять рублей и выставили за дверь, запретив возвращаться. Они вычеркнули девушку из своей жизни, – кивнула Нина Константиновна.

– Хорошо, мать – это еще можно понять, ей принадлежал крест. Хотя тоже в голове не укладывается. Но отец? Почему он позволил? – никак не могла успокоиться Таисия. Что бы ни натворила девушка, мера была слишком сурова, к тому же она была еще в сущности ребенком. И вообще, как это возможно, выгнать из дома родную дочь из-за какого-то креста, пусть и очень ценного?

– Отец девушек погиб на фронте, выгнали ее из дома мать и тетки. Крест был семейной реликвией, и утрата его, по легенде, грозила бедами всей семье. А времена стояли на дворе страшные. Сталинские репрессии – это вам не шутки, особенно для семьи с таким происхождением.

– Все равно не понимаю, – покачала головой Таисия.

– А дальше что было? – встрял Тамерлан, решив, что Тасины эмоции уводят их в сторону от главного.

– Девушка, вероятно, от отчаяния, уехала в Ленинград, устроилась там на завод.

– На завод в шестнадцать лет? Какой ужас! А почему в Ленинград? Почему нельзя было остаться в Москве, ближе к дому, к друзьям? – снова перебила рассказчицу Таисия.

– Вероятно, она осознавала свою вину, ей было стыдно попадаться на глаза родным или объяснять друзьям, что с ней случилось, за что ее выгнали из дома, – пуская в потолок густые струйки дыма, размышляла Нина Константиновна. – Дело было летом, каникулы. Сперва она, конечно, попыталась разыскать человека, которому отдала крест и который обманул ее. Естественно, безуспешно. Жила сперва у друга, потом на вокзале. Затем решила уехать. А в Ленинград, наверное, потому, что до революции там жила их семья, она слышала много рассказов о той жизни. О собственном особняке, о даче в Царском Селе. Подалась, так сказать, на историческую родину, – усмехнулась Нина Константиновна. – А что касается завода, то ничего страшного тут не было. После войны жизнь была тяжелая, многие молодые люди остались сиротами, чтобы продолжать учиться, им приходилось работать. Специальности у них не было, они шли на заводы, – пожала плечами Нина Константиновна. – Обычное дело. Мой отец тоже учился на вечернем. Бабушка после войны осталась вдовой с тремя детьми, приходилось туго.

– Что же было дальше и какое отношение эта история имеет к Зое Борисовне? – снова поторопил рассказчицу Тамерлан.

– Все по порядку, – одернула его Нина Константиновна. – В Ленинграде девушка поселилась в общежитии и окончила вечернюю школу. Она пыталась писать домой, но ответа не получала. После школы поступила на вечернее отделение института, работала, училась. И все время думала только о том, как вернуть крест, ведь тогда бы ее простили, приняли обратно в семью. Ее больше всего мучили не голод и неустроенность, а одиночество и чувство вины. Как говорила Зоя, она копила деньги и каждые каникулы приезжала в Москву, пыталась отыскать крест. Но все было безрезультатно.

Окончив институт, девушка вышла замуж за москвича. Как мне кажется, единственно с целью вернуться в родной город.

– Почему нельзя было просто приехать? Зачем замуж нужно было выходить? – пожала недоуменно плечами Таисия.

– Затем, что раньше существовала такая вещь, как распределение молодых специалистов, выпускников вузов, и, поверьте мне, их распределяли не в столицы, а куда-нибудь в глубинку, где не хватало специалистов, и ты был обязан отработать три года, – с удовольствием пояснила Нина Константиновна. – Образование было бесплатным, к тому же способным учащимся платили стипендии. Получил от государства образование – изволь ему долг вернуть, отработать там, куда Родина пошлет, – наставительно проговорила профессорша. – К тому же существовала прописка. Ее так просто в Москве было не получить, а без нее не устроиться на работу, так что оставалось замужество, – развела руками Нина Константиновна. – Супруги переехали в Москву, у них родилась дочь, но брак не сложился, и молодые развелись. Девочка, разумеется, осталась с матерью, – вздохнула Нина Константиновна. – Уж лучше бы ее забрал отец. Возможно, тогда Зоина жизнь сложилась бы иначе.

– Так, значит, все это время вы рассказывали о ее матери? – сообразил Тамерлан.

– Да, та самая изгнанница была Зоенькиной матерью, – подтвердила Нина Константиновна.

– А дальше? – поторопила Таисия, которую история захватила.

– Дальше Елена Александровна, мать Зои, устроилась на работу, получила комнату, Зою – на пятидневку в ясли. Все свободное время она бегала по комиссионкам, скупкам, писала в музеи, коллекционерам, пыталась найти следы того самого креста.

– А того человека, который у нее крест выманил, она совсем не знала? Не могла найти? – спросила Таисия, которой было жаль мать Зои Борисовны.

– Когда вернулась в Москву, она каким-то образом выяснила, что он был репрессирован вскоре после той истории и расстрелян. Куда делась его семья, Елена Александровна разузнать не смогла, – пояснила Нина Константиновна.

– Ясно.

– Жили они бедно, почти впроголодь, хотя Елена Александровна работала на двух работах, копила деньги на выкуп креста – если вдруг тот объявится. Зоей она практически не занималась. Хорошо, во времена развитого социализма детям большое внимание уделяли детский сад, школа и пионерская организация, а Зоя от природы была способным, любознательным ребенком, хорошо училась и не создавала проблем. – В голосе Нины Константиновны звучали горечь и обида за подругу. – Мы с ней в первом классе познакомились и подружились, так что жизнь их семейства я себе хорошо представляю. И если обладание крестом Иоанна Кронштадтского было благословением семьи, то его утрата и поиски превратились в проклятие.

– Неужели после стольких лет мать Зои Борисовны не успокоилась? – с сомнением проговорила Таисия.

– Успокоилась? Да с каждым годом эта мысль обретала все более и более фанатичные черты. В старших классах я даже советовала Зое отвести ее к психиатру. На тот момент она уже активно вовлекала Зою в поиски. Присказка «когда мы найдем крест, вот тогда…» и «если бы крест нашелся, вот тогда…» стала в устах Елены Александровны заклинанием. Ей казалось, что это событие чудесным образом перевернет всю их жизнь. Они мгновенно станут счастливыми, богатыми, любимыми, для всех желанными, а главное – их примет семья.

– Какая глупость! Каким образом находка креста могла бы сделать счастливым ребенка, лишенного материнской любви, или одинокую, зацикленную на решении надуманной проблемы женщину? – фыркнула Таисия.

– Зоя, будучи человеком умным и психически здоровым, тоже это понимала. Зоя – да, а Елена Александровна – нет, – вставая с кресла-качалки и перемещаясь на табуретку возле рояля (рояль здесь тоже присутствовал, старинный, с необычной хрустальной крышкой), проговорила Нина Константиновна. – Зоя даже разыскала своих родственников и пыталась уговорить их простить мать, объясняла им ее тяжелое психическое состояние. Те отказались. Признаться, подобное жестокосердие родственников Зои, как и маниакальная зацикленность ее матушки, лично мне казались проявлением какого-то наследственного уродства души, знаете, вроде заячьей губы. Только внешние дефекты всем заметны и легко исправляются, а вот подобные душевные вывихи могут годами оставаться незамеченными и практически не поддаются лечению.

– Действительно, дикость какая-то, – согласился Тамерлан, до этого сосредоточенно о чем-то размышлявший. – Я еще понимаю этих дореволюционных теток и мать ее, но вот двоюродные братья и сестры, современное поколение могло бы отреагировать на ситуацию более здраво. Проявить хотя бы элементарное милосердие.

– Увы, – вздохнула Нина Константиновна. – Мне вообще кажется, что крест сам покинул своих владельцев и несчастная Елена Александровна была лишь орудием судьбы. Судя по всему, ее родственники утратили истинную христианскую веру, основой которой всегда были любовь к ближнему, милосердие, доброта и жертвенность. Потому-то святыня и покинула их. Но это так, отвлеченное философствование.

– Так, значит, именно за крестом собиралась в 1951 год Зоя Борисовна? – подвел итог занимательной истории Тамерлан.

– Именно, – подтвердила Нина Константиновна. – Елена Александровна тяжело больна. Ей уже восемьдесят, у нее рак в последней стадии, страшные боли, отказали некоторые органы. По прогнозам врачей, она давно должна была умереть, но она держится и только твердит, что не может умереть с проклятием родных. Ей нужен этот крест. Все это происходит в хосписе. За ней нужен круглосуточный уход, дорогие обезболивающие, и, естественно, все это легло на плечи Зои.

– Какой ужас! – воскликнула Таисия, представив себе адскую жизнь незнакомой ей Зои Борисовны. – Как же она справляется?

– С трудом. С деньгами, слава тебе Господи, еще ничего. Бабка, та самая камергерская дочка, перед смертью позвала к себе Зою и ни с того ни с сего оставила ей квартиру, дачу и все имущество. А жила она состоятельно, была известным на всю Москву эндокринологом, всяких знаменитостей и начальников лечила. Да еще первый Зоин муж, царствие ему небесное, скончался и тоже все Зое оставил, хотя они и в разводе были. Очень ее любил и второй раз не женился, так и дожил бобылем.

– А почему у Зои Борисовны детей нет, ведь, как я понимаю, она была замужем, и не один раз, – проснулась в Таисии бестактная и любопытная сторона натуры.

– Сложно сказать. Бог не дал, – пожала плечами Нина Константиновна. – А может, от нелюбви. Не любила она своих мужей, так, выходила за них от одиночества, надеялась, что склеится, – поймав вопросительный взгляд Таисии, пояснила она. – Всю жизнь Зоя любила одного-единственного человека, и он ее любил, но не сложилось. Опять же из-за Елены Александровны. Развела она их.

– С мужем?

– Нет, женаты они не были. Дружили еще со школы. Ваня был на год нас старше, он в восьмом классе в Зою влюбился. Впрочем, Зоя была красавицей, за ней полшколы ухаживало. Но она выбрала Ивана. Потом он в военное училище поступил. За Зоей очень серьезно ухаживал, жениться хотел, и она только и мечтала, чтобы за него замуж выйти и от матери уехать, хоть на Камчатку, хоть в тайгу, хоть в пустыню. Не получилось. А ведь он ее всю жизнь любил. Даже когда женился и уже дети пошли. Все равно, когда приезжал – первым делом к Зое с цветами и предложением руки и сердца, – покачала головой Нина Константиновна, сожалея о чужой несложившейся жизни.

– Ваня – это Иван Алексеевич Трубников? – уточнил Тамерлан, заглянув в записную книжку.

– Именно.

– А почему же мать Зои Борисовны не разрешила им пожениться? – с горящими от любопытства глазами спросила Таисия.

– Зоя всего не рассказывала, но чем-то ее матери семья жениха не угодила, – сердито поджала губы Нина Константиновна. – Я Зое говорила, чтобы она плюнула на все и вышла за Ваньку, хватит ей уже ради матери своим счастьем жертвовать. Мало та ей в детстве крови попортила своими причудами, так теперь еще жизнь ломает. Но Зоя мать очень жалела и любила, за что – не пойму, и на все ради нее была готова.

– Даже на переход во времени? – словно сам себе проговорил Тамерлан.

– Да. Это была последняя самая безумная ее идея. Не удивлюсь, если подкинула ее Зое Елена Александровна, она на удивление пребывает в ясном сознании. Насколько его вообще можно счесть таковым у человека, страдающего маниакальным психозом. Скорее всего, так и было.

– А этот диагноз ей поставил врач? – зачем-то уточнил Тамерлан.

– Нет, я, – буркнула Нина Константиновна, поправляя свою удивительную прическу. Лицом и прической Нина Константиновна напоминала Таисии женщин Серебряного века. Но только пока молчала. Ее манера речи, взгляды, суждения были плоть от плоти века нынешнего, резкие, жесткие, слегка циничные. – Я же говорила, Зоя отказывалась показать мать специалистам. Мне кажется, она и сама под конец жизни заразилась этой манией, иначе не обратилась бы к вам со столь абсурдной просьбой. – Она взглянула на Тамерлана и спросила в лоб: – Много вы с нее содрали?

От такого перехода и прямолинейности Тамерлан чуть с дивана не съехал под насмешливым взглядом Таисии.

– Ладно, молодой человек, не смущайтесь. Вам хотя бы не наплевать на ее судьбу. Мне Вера, домработница, рассказывала, что это вы тревогу подняли. А то бы эта старая галоша до следующей зарплаты Зои не хватилась, – усмехнулась своей жесткой усмешкой Нина Константиновна. – Так куда же Зоя все-таки делась? Жива ли еще?

Взгляд Нины Константиновны, требовательный и пристальный, был обращен на Тамерлана, значит, вопрос был не риторический.

Тамерлан взглянул профессорше в глаза и твердо проговорил:

– Пока жива. Я уверен.

– Что ж. Дай-то бог.