Глава 2
Зов битвы
Войско чамов выступило из Ангкора вскоре после рассвета. Впереди и позади длинной колонны ехали три сотни всадников. Между ними шагали две тысячи пеших воинов, а также рабы, священники и низшие командиры. Из-за узости троп боевые слоны не использовались. Запряженные лошадьми повозки везли рис, соленую рыбу, овощи, оружие и доспехи — все, что было необходимо для нескольких дней пути и предполагаемого сражения. На других повозках, устеленных циновками и заваленных подушками, ехало множество чамских жен, наложниц и высокопоставленных чиновников.
Приближение армии в джунглях чувствовалось издалека. Стук копий о щиты и скрип деревянных колес заранее оповещали всех местных обитателей о приближении человека и хаоса. Олени и леопарды торопливо уходили с пути войска, а с деревьев поднимались стаи встревоженных птиц. Позади людей в воздухе оставался запах пота, нечистот, промасленной кожи и благовоний.
Сразу за головой колонны на мощном белом жеребце ехал Индраварман. Хотя разум подсказывал ему, что безопаснее находиться в середине войска, он всегда его возглавлял и сам водил своих людей в бой. Позади него следовали военачальники, пользовавшиеся наибольшим его доверием, все конные и в полном боевом снаряжении. Впереди шли пятнадцать воинов, которые длинными ножами вырубали подлесок, чтобы расширить проход. Такое методичное продвижение требовало больших усилий, но все же прогресс был налицо: армия неуклонно двигалась вперед, все больше углубляясь в джунгли, все дальше на север, где прятались кхмеры.
Индраварман сообщил своим военачальникам о том, что выяснили разведчики: группы кхмеров собирались на севере от Ангкора возле старинного храма. Предполагалось, что сосредотачиваются они там уже некоторое время, и была вероятность, что в этом месте теперь могли находиться основные силы противника, которыми, скорее всего, командует Джаявар. Если Джаявар действительно собрал у этого храма свою армию, Индраварман хотел здесь же безжалостно истребить ее, поэтому и привел сюда из Ангкора грозное войско.
Кхмеров, скорее всего, будут задерживать дети, а также больные и старики. Хотя армия чамов продвигалась неспешно, при необходимости она могла двигаться быстрее. Конные воины по команде в любой момент могли ринуться вперед. Большим скоплением кхмеров управлять сложно, к тому же в джунглях нет пространства для маневра, поэтому чамы были уверены, что смогут захватить их предводителей. На самом деле уже даже заключались пари на то, кто именно убьет Джаявара и получит щедрую награду, назначенную Индраварманом за его голову.
Асал участвовал в десятках таких экспедиций и привык к тому, что люди говорят о предстоящем сражении с хвастовством и бравадой. Больше всего хвастаются, как правило, молодые воины. Они же первыми будут трусливо топтаться на месте и хныкать, когда острая сталь начнет вспарывать животы, когда в панике начнут сшибаться и падать кони, молотя копытами по грязи. В настоящем бою приблизительно равных противников большинство молодых погибнет из-за своей опрометчивости, робости и неопытности. Мало кто выживет, и через много дней, недель или месяцев, перед следующим сражением большинство этих людей уже будут помалкивать в ожидании предстоящей резни и страданий.
Асал, ехавший через бамбуковые заросли вслед за Индраварманом, волновался не за себя. Время от времени он оглядывался, раздумывая, где находится Воисанна и как он мог бы защитить ее, если их атакуют. Маловероятно, что кхмеры намеренно причинят ей какой-то вред, но в бою возможно всякое. Ее может поразить случайная стрела. Или же воин, опьяненный видом крови в пылу битвы, сочтет ее своей добычей.
Асалу полагалось всегда быть готовым защитить короля. Однако, если кхмеры начнут накатываться волна за волной, смогут ли его чувства к Воисанне пересилить чувство долга? Если он бросит Индравармана одного, то по окончании битвы его, без сомнения, объявят трусом и дезертиром, и тогда пощады не жди.
Несколько дней тому назад, когда Воисанна начала упрашивать его позволить ей отправиться с войском, он был недоволен. Впервые с момента их встречи она расстраивала его. И все же он тщательно подбирал слова, понимая, что Воисанна хочет поддержать Тиду. Вместо того чтобы высказывать ей свое неудовольствие, он посоветовал девушке, что ей делать, если они подвергнутся нападению: она должна спрятаться под повозку или за щит; как она должна представиться кхмерам или чамам — в зависимости от того, кто победит. Может так получиться, что он будет не в состоянии прийти ей на помощь, так что ей придется самой позаботиться о себе.
Как бы Асалу хотелось, чтобы они не передвигались с военной колонной на марше, а снова оказались в «комнате эха». Тогда он чувствовал себя так, будто они с ней одни на всем белом свете, будто Ангкор-Ват надежно защитит их от посторонних глаз и ушей. Даже в своей комнате в королевском дворце он не чувствовал себя с ней в полной безопасности. В любой момент Индраварман мог потребовать кого-то из них к себе или же вообще навеки их разлучить. Асал понимал, что король знает об их отношениях с Воисанной, и из-за этого все время был настороже. Не добавило ему настроения и то, что, когда они покидали Ангкор, он видел, как По Рейм внимательно разглядывает Воисанну. Будь его воля, он вполне мог бы использовать ее, чтобы добраться до своего старого врага и соперника.
Стараясь, чтобы в движениях его не было ничего подозрительного или необычного, Асал наклонил щит к себе. Свободной рукой он достал из щели записку Воисанны и осторожно развернул квадратный кусочек кожи. На внутренней его стороне было написано:
В комнате эха я молилась за себя. Я благодарила за благословение богов, за то, что они дали мне тебя.
Он с нежностью провел кончиком пальца по этим словам. Затем он сложил лоскут кожи и снова спрятал его под железную окантовку своего щита. Ему до сих пор было трудно поверить в то, что она тянется к нему так же, как стремится к ней он. Они отличались друг от друга многим, как небо и земля. Она была кхмеркой, он — чамом. Она была родом из зажиточной семьи, он — из бедной. Она была прекрасна и грациозна, тогда как он мог похвалиться разве что силой и крепостью своих рук, держащих оружие.
Асал был любим своей матерью и в принципе понимал, что это за чувство. Рассчитывая найти для себя женщину, которая родила бы ему сыновей и дочерей, он никогда не думал, что будет заботиться о ней больше, чем предполагает супружеский долг. Да, он будет ее обеспечивать, защищать ее, возможно, обмениваться с ней улыбками. Однако он никогда и подумать не мог, что будет представлять ее лицо накануне битвы, будет мечтать о том, чтобы прикоснуться к этому лицу при мерцающем свете свечей.
Асала окружало слишком много врагов. Будучи в дурном расположении духа, Индраварман мог выпустить ему кишки. По Рейм, безусловно, строил планы, как ему убить его. Не менее опасными во время этого многодневного марша будут и сотни скрывающихся в джунглях кхмеров.
Единственным человеком, которому верил Асал, была Воисанна; однако, доверяя ей, позволяя ей полностью завладеть его мыслями, он подвергал свою жизнь еще большей опасности. Она была для него олицетворением любви, добра и надежды — драгоценных даров, к которым он с каждым днем тянулся все больше. Но у даров этих была своя цена, и он это понимал.
Асал не хотел подводить своих соотечественников. Он гордился своими предками, гордился наследием своего народа. Кхмеры в прошлом нанесли чамам не меньше обид, чем чамы кхмерам. Он был чамом и таковым останется до конца своих дней.
Но он был влюблен в кхмерку. И продолжал влюбляться все больше, несмотря на все опасности, сопряженные с таким союзом.
* * *
Сория и Прак сидели на краю длинной и узкой прогалины. Здесь совсем недавно упало большое фиговое дерево, образовав в густых джунглях своего рода просеку. На стволе дерева стояли пятеро кхмерских воинов, которых они встретили накануне. Мужчины эти шли из Ангкора, и Боран с Сорией решили идти дальше вместе с ними. Кхмеры оказались добрыми людьми, хотя все были в шрамах и хорошо вооружены.
Воины проснулись на рассвете и теперь, стоя на стволе упавшего дерева, отрабатывали навыки владения саблей. Боран, Сория, Вибол и Прак с восхищением наблюдали за тем, как воины по очереди, попарно вели тренировочный бой. Широко расставив ноги, чтобы удерживать равновесие, они ловко наносили удары и защищались, используя вместо стальных клинков тяжелые бамбуковые палки. Разносившийся по лесу стук дерева о дерево пугал птиц и заставил притихнуть зверей. Мужчины сражались, пока один из них не падал или не был вынужден спрыгнуть со ствола на землю.
После того как воины уже по нескольку раз поучаствовали в такой схватке, один из них спросил, не хотят ли Боран и Вибол попробовать себя в этом. Боран решительно замотал головой, но Вибол, немного поколебавшись, встал и вскарабкался на толстый ствол. Он внимательно слушал наставления воина, а затем поднял тяжелую палку. Вначале он неловко обращался с нею, и это было заметно, однако Вибол был молод и силен, так что через некоторое время он уже уверенно размахивал палкой. К немалому удивлению своих родителей, он при этом улыбался, а потом попросил отца стать его противником в тренировочном бою. Боран согласился, и отец с сыном встали друг напротив друга. Вскоре, напряженные и вспотевшие, они, подбадриваемые воинами, уже наносили удары.
В этой схватке победил Вибол, а Прак, который сидел на камне возле матери и играл на флейте, думал о том, не поддался ли ему отец. Остальные мужчины могли видеть это, но Праку оставалось только гадать. И для себя он решил, что отец свалился с бревна умышленно.
Сория, зашивавшая дырку в запасной набедренной повязке мужа, подсела к сыну поближе.
— Ты бы хотел, чтобы они и тебя позвали попробовать? — тихо спросила она, и он почувствовал запах ожерелья из цветов жасмина, которое закрывало большую часть ее груди.
Прак начал было качать головой, но сразу перестал, решив не врать.
— Я хотел бы, чтобы моя слабость не была так очевидна для всех, — ответил он.
— У нас у каждого есть свои слабости.
— Возможно. Но одни из них трудно заметить, а другие трудно упустить из виду.
— А ты присоединился бы к ним… если бы мог?
— Если бы они позвали меня.
Она вздохнула и отложила иголку, чтобы взять его за руку.
— Я не воин, Прак, но мне кажется, что ум тоже может быть могучим оружием. Твои придумки стоят сотен сабель. А люди эти… если они и видят твою слабость, то только потому, что не видят тебя настоящего. Они просто не знают, на что ты способен.
— Но ты видишь?
— Конечно вижу. И ты можешь сделать не меньше, чем кто-нибудь другой.
Он улыбнулся, поверив ее словам, хотя его все же беспокоило, найдется ли когда-нибудь такая женщина, которая захочет стать его женой, родить ему детей. Затем он подумал, что было бы приятно услышать его матери. Сория, как и все они, многое пережила в последнее время, став свидетельницей того, как разрушили их дом, как избивали ее сына, попавшего в плен.
— Когда закончится война, чего бы тебе хотелось? — спросил он, откладывая в сторону флейту и чувствуя кожей лица нежное прикосновение солнечных лучей.
— Мне?
— Да, мама, тебе.
— Я хочу… чтобы все это закончилось. Чтобы мои близкие были целы и невредимы. И больше ничего.
— А ты помечтай. Просто позволь себе помечтать.
Очередной воин со смехом свалился с бревна. Все остальные, включая Борана и Вибола, понукали побежденного подняться обратно на дерево и продолжить поединок.
— Я хочу иметь свой дом, — наконец ответила она. — Возле воды.
— Но не на берегу Великого озера?
— Лучше у ручья. У ручья, недалеко от реки. В этом случае твой отец по-прежнему сможет заниматься тем, что он делает лучше всего.
Прак подумал о том, что для его матери вода была столь же важна, как и для отца. Она была нужна, чтобы стирать, готовить еду, купаться. В прошлом его мать всегда ходила к источнику и наполняла тяжелые деревянные сосуды для воды. Понимая, что она уже не такая сильная и быстрая, какой была когда-то, Прак задумался над тем, как облегчить ей этот труд.
— Вода очень тяжелая, мама. И, таская ее в дом, ты стала совсем сутулой.
Она рассмеялась:
— Уж не собираешься ли ты изобрести для меня воду полегче?
— Нет, но что, если… если мы построим свой новый дом так, чтобы ручей проходил под ним? Я бы мог выложить дно этого ручья камнями, чтобы он не заиливался. Вода будет течь прямо под комнатой, и, когда тебе она понадобится, ты просто опустишь в ручей на веревке сосуд из тыквы, а потом поднимешь его. И тебе не пришлось бы ходить за водой. Она всегда была бы рядом с тобой, а перед сном ты слушала бы ее ласковое журчание.
Она порывисто сжала его руку:
— Я… я очень хотела бы иметь такой дом, Прак. Но смог бы ты его построить?
— Почему бы и нет? Надо только выбрать подходящее для него место, чтобы его не затопляло в половодье. У тебя всегда было бы вдоволь воды… а отец держал бы лодку неподалеку.
— Это сделало бы нас обоих счастливыми.
— Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, мама.
— Я знаю. Поэтому ты и сидишь тут со мной, поэтому и играешь на флейте, когда мог бы заняться чем-нибудь поинтереснее.
— Мне нравится играть.
— А я люблю тебя слушать.
Прак улыбнулся, но выражение его лица тут же изменилось, потому что Вибол застонал от боли.
— Эти воины говорят, что нам предстоит сражение, — сказал Прак.
Сория кивнула.
— А если предстоит сражение… может быть, нам лучше оказаться подальше от того места, где оно произойдет, — добавил он.
— Мы не можем.
— Почему?
— Потому что Вибол не сможет ужиться сам с собой или с нами, если будет думать… где-то в глубине души… что он трус.
— Но что, если он пострадает в бою? Или пострадает отец?
Она сжала руку Прака, пристально глядя ему в глаза.
— Ты не можешь сражаться, сынок. Но, как я уже много раз говорила, ты умеешь думать. Так что, пожалуйста, воспользуйся своим умом. Это дар тебе от наших богов. Ты слышал, что твой отец рассказывал про чамов, тебе известны сильные и слабые места их лагеря. Придумай побольше способов, как нам победить их. Твоя идея насчет пожара была очень хорошей. Но это только начало. Что, если главное сражение будет в Ангкоре? Что, если прямо сейчас сюда выскочит десяток чамов с саблями наголо? Ты должен найти ответы на эти вопросы, потому что я… я точно знаю, что мне это не дано. Как бы я ни старалась, я не в состоянии придумать, как победить чамов. А ты можешь это сделать. Возможно, именно поэтому боги забрали у тебя зрение. Может быть, взамен они решили дать тебе другое видение, видение, которое может спасти нас всех.
Прак кивнул; слова матери эхом отозвались в его душе. Почувствовав, что ей в первую очередь необходимы успокоение и уверенность, он пообещал составить план, как им защитить себя.
Правда, он уже много дней и ночей размышлял над этим, но, сколько бы раз он ни пытался представить себе картины их будущего, перед глазами неизменно всплывало одно и то же: его брат бросается в бой и гибнет страшной смертью.
Если Вибола убьют, вместе с ним умрет и дух их семьи, иссякнет ее жизненная сила. Родители Прака будут ходить будто на деревянных ногах, а сознание их станет неживым.
Что бы ни пришлось для этого предпринять, какие бы жертвы от него ни потребовались, Прак должен сделать так, чтобы в будущем этого ни в коем случае не произошло.
* * *
Сидя у реки, протекавшей через центр лагеря, Аджадеви следила за Нуон, женщиной, ставшей после простой брачной церемонии женой Джаявара и которая, как верила Аджадеви, сейчас носила в себе его ребенка. Эта река и Нуон во многом были похожи. И та и другая были красивыми, живыми и трепетными. Нуон, которой было всего девятнадцать, напоминала Аджадеви ее саму в юности, вызывая у нее редко испытываемую ею ностальгию. Аджадеви вспомнила, как она влюбилась в Джаявара, как обострялись все ее чувства, когда он сидел рядом с нею, вспоминала их грандиозные мечты.
К счастью, она и сейчас воспринимала жизнь как непрерывную цепочку чудес. Например, любое дерево было для нее совокупностью тысяч деревьев, которые до него стояли на этом месте, — ни больше и ни меньше. Ребенок был чашей, в которой содержались воспоминания, надежды и восторги как настоящей, так и всех прошлых его жизней.
Чудеса, с которыми Аджадеви сталкивалась каждый день, поддерживали ее, придавали ей сил в тяжелые моменты, ободряли ее, когда она думала о своем бесплодии. Нуон была для нее еще одним таким напоминанием. Без колебаний, не тратя времени на то, чтобы задуматься, помолиться или потосковать, Нуон сделала то, что не смогла сделать Аджадеви, — обеспечила возможность появления наследника престола.
Думая про Нуон и про тот подарок, который она однажды преподнесет Джаявару, Аджадеви напоминала себе о Восьмеричном пути к спасению, указанном благородным Буддой, о том, как, освобождаясь от привязанностей и желаний, ее душа в конце концов может достичь нирваны. А достижение нирваны было ее высшей целью, и она знала, что для этого должна отбросить в сторону зависть и чувство жалости к себе. И все же порой она не могла совладать с собой, и это огорчало ее по многим причинам, лишь одной из которых была ее неудача в следовании по пути Будды.
Большую часть этого дня Аджадеви и Нуон оставались у реки, беседуя о будущих обязанностях Нуон. Молодая женщина понимала, насколько особенное ее положение, и у нее хватало ума внимательно прислушиваться к советам Аджадеви. Сидя на стволе поваленного дерева в нескольких шагах от воды, они не обращали внимания на то, что происходило вокруг, сосредоточившись только друг на друге. Они не видели женщин, набирающих в реке воду. Вырезанное в камне древнее изображение бога Вишну было больше похоже на игру теней, чем на результат труда камнерезов. Звон сабель тренировавшихся неподалеку воинов отвлекал их не больше, чем шелест листвы, трубные крики слонов, детский смех или стрекот цикад. Хотя здесь на относительно небольшом участке джунглей разместились тысячи кхмеров, Аджадеви и Нуон казалось, что, кроме них, тут никого нет.
— Но вы уверены в этом, моя госпожа? — спросила Нуон, прикладывая ладони к животу так, будто он уже округлился и нуждался в поддержке. — Может быть, тут нет еще ребенка. Может быть, меня тошнит из-за чего-то другого.
Аджадеви, оценивая состояние Нуон, почти не сомневалась, что она беременна.
— Это хорошо, что у тебя ощущение, будто тебе всего лишь нездоровится, — сказала она. — Значит, ребенок сильный.
На лице Нуон мелькнула полуулыбка.
— А что… если это будет девочка?
— Если родишь дочь, ты должна будешь сделать две вещи.
— Что же?
— Любить ее больше, чем любишь саму себя. И забеременеть еще раз. Потому что, хотя дочь принесет тебе море радости и ты будешь счастлива, нашей империи нужен сын. Без мальчика, без наследника короля мы обречены.
Нуон кивнула; ее приятное округлое лицо было покрыто мелкими капельками пота.
— Но если это будет мальчик, моя госпожа, я не знаю, как воспитывать его.
— Поэтому-то я здесь. Чтобы помочь тебе.
— Но я так неопытна!
— Ты будешь такой, какой сама захочешь быть. Почему ты так беспокоишься по поводу своего возраста, если уже прожила столько жизней? Как буддистка, я убеждена, что у тебя хорошая карма, раз ты попала сюда и раз твое лоно благословлено богами. Несомненно, в прошлых своих жизнях ты совершала прекрасные и удивительные поступки. Ты уже была матерью, была сыном, была вожаком. Так почему бы тебе не положиться на опыт этих жизней и сейчас сделать то, что ты должна сделать?
Где-то вдали заржала лошадь. Нуон быстро взглянула в ту сторону.
— Но я… я не чувствую в себе эти свои жизни.
— А сознание свое чувствуешь?
— Я ничего не знаю о тех жизнях. И ничего не знаю о своем сознании.
— Тебе снится что-то такое, чего с тобой в этой жизни никогда не было?
— Да.
— А как ты думаешь, откуда приходят эти сны, если не из твоих прошлых воплощений?
Нуон замотала головой, и руки ее сжались в кулаки.
— Но как, моя госпожа, могут мои сны помочь мне воспитать будущего короля?
Аджадеви встала.
— Давай пройдемся.
Женщины пошли вверх по течению, к камням с большими резными фигурами. Аджадеви, указывая на изображения индуистских богов, объясняла их божественные атрибуты и символические элементы.
— В отличие от тебя, я не индуистка, — сказала Аджадеви. — Тем не менее и индуисты, и буддисты верят в перевоплощение души. Когда мы смотрим на эти изображения, они вдохновляют нас обеих. У нас с тобой… один муж на двоих. В каком-то смысле мы с тобой похожи на сестер.
— Я бы хотела быть вашей сестрой.
— И как твоя сестра я буду помогать тебе. Поэтому не тревожься понапрасну. Мы воспитаем твоего сына вдвоем. Он вырастет прекрасным человеком и станет замечательным правителем страны.
Они продолжали идти дальше по берегу, с одной стороны у них была река и густые джунгли — с другой. Им то и дело встречались кхмеры всех возрастов. Женщины ремонтировали походные жилища, пряли, готовили еду, обдирали шкуру с дичи. Мужчины разговаривали и тренировались, упражняясь в боевом искусстве. Дети в основном были предоставлены сами себе.
Время от времени Аджадеви бросала взгляд на золотой браслет, украшавший запястье Нуон. Он был тонкой работы, с узором из чередующихся драгоценных камней — небольших изумрудов и сапфиров. Его мог подарить ей только Джаявар, и Аджадеви стала вспоминать, когда он дарил такие подарки ей. Ей уже ни к чему были такие вещи, а думала она о том, как именно он преподнес этот браслет Нуон. Он мог предложить ей его из чувства долга либо в знак привязанности, а может быть, поводом стало и то и другое. Золотое украшение отлично смотрелось на гладкой коричневой коже женщины и очень шло ей. Он со вкусом подобрал его, и это свидетельствовало о том, что Джаявар думал о Нуон больше, чем говорил об этом.
Молодая женщина подняла голову, и Аджадеви отвела глаза от ее браслета. Они продолжали идти дальше и вскоре наткнулись на группу лучников, тренировавшихся в стрельбе по удаленным мишеням. Хотя большинство стрел попадало в цель, одного из стрелков командир строго отчитывал за промах. Мужчина стоял перед ним, опустив голову от стыда.
— Можно я вам кое-что скажу? — спросила Нуон, когда они повернули за излучину реки и остались одни.
Аджадеви остановилась:
— Конечно.
— Король Джаявар… когда он приходит ко мне, — прошептала она, — он всегда очень добр.
— Он добрый человек.
— Я хотела сказать, что он добр ко мне… но он не со мной. Я думаю… думаю, в этот момент он с вами.
Аджадеви посмотрела по сторонам, а затем снова остановила свой взгляд на лице Нуон.
— Что ты имеешь в виду?
— Я никогда не любила, моя госпожа. И я не знаю, что это такое — любить. Но когда я произношу ваше имя, что-то меняется в его глазах. Они начинают светиться. А его голос… он оживает. В такие моменты он рядом со мной, но его душа, как мне кажется, улетает к вам.
— Он очень хорошо к тебе относится, Нуон. Я знаю это наверняка.
— Да. Но любит он вас, моя госпожа. Возможно, вы правы, я должна прислушиваться к голосам из моих прошлых жизней. Возможно, они действительно что-то подсказывают мне. И это они говорят мне, что он любит вас очень сильно и что со мной он находится только потому, что должен это делать. И я очень рада за вас. Знать, что тебя так любят… это, должно быть, уносит вас в какие-то прекрасные места.
Аджадеви кивнула, безуспешно стараясь сдержать счастливую улыбку.
— От этого… я чувствую невероятную легкость в ногах. Как будто я не женщина, а дух, воспаряющий к небесам.
— Вы думаете, что и я буду испытывать такие же ощущения, когда рожу ребенка?
— Я уверена в этом.
— Но я тревожусь из-за чамов. Дитя короля Джаявара будет представлять угрозу для них. А они привыкли устранять все опасности.
— Они и сейчас попытаются это сделать, Нуон, но у них ничего не выйдет. Король Джаявар жив, разве не так? Он находится в этих лесах, чтобы собрать армию и отвоевать нашу землю. Он должен был умереть, и тем не менее вы с ним сотворили чудо. И это чудо не погибнет. Я говорю это не потому, что уверена в нашей победе, а потому, что любовь научила меня одной вещи.
— Какой?
— Ни ты, ни я не должны бояться находиться на виду, быть в центре внимания. Мы заслуживаем это. А когда мы на виду, с нами происходят разные чудеса. Это может случиться после боли, после страданий, после горя. Но это обязательно произойдет. Жизнь, такая прекрасная, изобилующая чудесами, она нескончаема, и никакие чамы, что бы они ни делали, не могут изменить такого порядка вещей.
* * *
В джунглях день сменялся ночью с поразительной быстротой. Высокие деревья стремительно отсекали свет, и в лесу сразу становилось холоднее. С заходом солнца появлялись несметные полчища летучих мышей, носившихся на открытых местах, гоняясь за насекомыми. Под стрекот цикад и кваканье лягушек чамская армия готовилась к ночевке. Вырубались небольшие деревья и подлесок, чтобы освободить место для лошадей. По всему периметру лагеря расставлялись часовые. Готовилась и раздавалась еда.
Чамы были уверены в своей неуязвимости, и их командиры не считали нужным скрываться. Ярко пылали костры. Мужчины пили рисовое вино из сосудов, сделанных из тыкв, музыканты били в барабаны, а женщины искали своих любовников или покровителей. Хотя с первого взгляда могло показаться, что в лагере чамов царит ленивый беспорядок, это было очень далеко от истины. Из двадцати шести сотен воинов двадцать сотен расположились не у огня, а спрятались в низком подлеске, страдая от укусов москитов и завидуя своим собратьям. Все люди Индравармана были в кожаных стеганых доспехах с короткими рукавами и держали оружие под рукой. На них также были головные уборы в форме перевернутого цветка лотоса. Все были четко проинструктированы и готовы к бою. Если бы войско чамов было атаковано, все командиры и их подчиненные вступили бы в схватку с противником за считаные мгновения.
В центре лагеря была установлена конструкция из бамбука и шелка, напоминающая большую палатку; внутри на китайском ковре сидели Индраварман, По Рейм и Асал, перед ними лежала искусно нарисованная карта. Индраварман и Асал положили рядом свои сабли. У По Рейма, казалось, не было с собой оружия, но Асал не сомневался, что в складках набедренной повязки этого убийцы скрывался один из его смертельных инструментов.
Асал знал, что для Индравармана не было большего счастья, чем преследовать врага, и сегодняшний вечер был лишь подтверждением этого. Этот крупный человек уже поглотил немалое количество еды и вина. Его и без того зычный голос звучал еще более громогласно. Движения его стали чрезвычайно энергичными, он возбужденно тыкал пальцем в разные места на карте, хлопал Асала по спине. Уверенность его была заразительна, и Асал чувствовал, как в нем растет убежденность в скорой поимке Джаявара. И тогда война будет закончена.
Но что будет потом, после окончания войны? Это оставалось для него загадкой. Что станет с Воисанной? Когда король кхмеров будет мертв, ее жизнь коренным образом изменится. Будет ли она так же относиться к нему, когда его народ практически все отберет у ее народа? Эти вопросы не давали ему покоя, и хотя ему очень хотелось сейчас же пойти и разыскать ее в темноте, он заставлял себя внимательно слушать Индравармана и По Рейма, обсуждавших последнюю полученную ассасином информацию.
— Зачем им собираться в этой Цитадели женщин? — спросил Индраварман. — Карта показывает, что местность эта ровная, поэтому там трудно защищаться. А если сам храм небольшой, то укреплять его не имеет смысла.
По Рейм наклонился вперед, и висевший у него на шее громадный тигриный коготь, свесившись, закачался над картой.
— Тот пленный… он этого не знал.
— Не знал или не захотел тебе сказать?
— Он рассказал мне все, король королей, — с холодной улыбкой ответил По Рейм. — Раскаленный докрасна клинок делает разговорчивым даже самого сильного воина. Не правда ли, Асал?
Асал напрягся:
— Я этого не знаю. И не хочу знать.
— Но ты ведь слышал его крики. Ты думаешь, что этот жалкий поедатель навоза мог что-то скрыть от меня?
Гоня от себя страшное воспоминание, Асал покачал головой:
— Я думаю, что, испытывая такую боль, человек скажет тебе все, что, как ему кажется, ты хочешь от него услышать. Так что я не считаю такими уж действенными твои методы убеждения. И он не был поедателем навоза. Он сопротивлялся и держался до самого конца.
— Ты рассуждаешь, как кхмеры, создатели прекрасных храмов, но не сильной армии. Похоже, ты проводишь слишком много времени с этой худой женщиной.
Глаза Асала угрожающе прищурились. Он поднял руку и ткнул указательным пальцем в сторону По Рейма.
— Оставь ее в покое, ассасин. Если тебе дорога твоя жизнь, держись от нее подальше. Как можно дальше.
— Я держусь и буду держаться там, где хочу. И когда хочу. Тебе бы следовало уже знать об этом, любитель кхмерок.
— Тогда возьми в руку саблю и приходи ко мне. Приходи сегодня, и увидим, что из этого получится.
— Довольно! — рявкнул Индраварман и шлепнул Асала по щеке тыльной стороной кисти. — Если кто-то из вас поддастся голосу ненависти, я живьем сдеру с него шкуру! Это понятно?
Асал, лицо которого после удара горело, с громадным трудом подавил в себе переполнявшее его желание нанести ответный удар.
— Да, о великий король.
По Рейм кивнул, вынимая руку из складок своей набедренной повязки.
— Нашим общим врагом, — продолжал Индраварман, — является Джаявар. Ты говоришь, По Рейм, что он находится возле этого храма. И я тебе поверю. Но только когда кто-нибудь подтвердит, что твой пленник говорил правду.
— То были его последние слова, король королей. А последние слова человека всегда правдивы. Даже если это кхмер.
Индраварман задумался над этим заявлением По Рейма, потирая кусочек железа под кожей у себя на животе.
— Тогда мы найдем Джаявара там. И найдешь его ты, Асал. Ты разыщешь его во время битвы и возьмешь в плен.
— В плен? — переспросил Асал, внезапно позабыв о требующей выхода ненависти.
— Я хотел получить его голову, но то было раньше, а теперь я хочу взять его живым. Я хочу привести его обратно в Ангкор в цепях. Там мы устроим ему публично кровавую казнь. Когда кхмеры увидят своего спасителя мертвым, их сопротивление будет сломлено. И еще возьми в плен его женщину, Асал. Я слышал, что между ними крепкая любовь. Поэтому они должны умереть на руках друг у друга.
Асал знал, что Джаявара будут защищать его самые сильные воины. Приказ захватить в плен кхмерского короля, скорее всего, был равносилен смертному приговору.
— Это честь для меня и моих людей, — сказал он, слегка поклонившись. — Когда придет время, я сойдусь с ним лицом к лицу.
— Покажи мне, Асал, чего ты стоишь на самом деле. Докажи, что я верил в тебя не напрасно, что мне не придется забирать у тебя твое звание, твою власть и твою женщину.
Асал старался не выдавать своих чувств.
— Я докажу, о великий король, — ответил он, раздумывая над тем, почему Индраварман считает необходимым постоянно проверять его. Ведь он преданно служил ему все это время и уже устал от такого недоверия. А еще он все больше тревожился о Воисанне. И По Рейм, и Индраварман могли использовать ее, чтобы манипулировать им, чтобы нанести ему удар. Безусловно, она была в опасности.
Будучи не в состоянии в данный момент найти какое-то решение, Асал понимал, что должен попытаться угодить Индраварману, и он ниже склонился к карте.
— Вы видите эти долины, мой король, к северу от храма? — спросил он.
— Расскажи мне о них что-то, чего я не знаю.
— Будь я Джаяваром, я бы на его месте спрятался в одной из этих долин. Я бы использовал храм как промежуточный пункт, а не как базу. Я бы собирал своих воинов у этого храма, а затем переправлял бы их уже на свою настоящую базу.
Индраварман хмыкнул:
— В какую долину? В какую из долин повел бы их ты?
Асал еще больше наклонился вперед, изучая карту.
— Вот в эту, — сказал он, указывая на долину, раскинувшуюся по обе стороны реки. — Армии нужна свежая вода, о великий король. Ей нужна пища. А где найти и то и другое, если не у реки? Кхмеры вполне могут прятаться в долине вроде этой. Они могут спокойно собирать там свою армию. Наши разведчики не видят сквозь скалы. Пять тысяч кхмеров могли бы прятаться в этой долине, а мы бы об этом даже не догадывались.
Недалеко от шелкового шатра заржала лошадь. Индраварман не обратил внимания на это, продолжая изучать долину на карте.
— Если Джаявар там и ты возьмешь его в плен, я назову эту долину твоим именем, — сказал он.
— Да, о великий король.
— Тебе нравится эта мысль? Насчет того, чтобы обессмертить свое имя?
— Я знал людей, которые считали себя бессмертными, — Асал выразительно взглянул на По Рейма, — а после битвы видел их мертвыми. Я и сам убивал уже таких людей.
— А где же твое тщеславие? — насмешливо произнес Индраварман. — Самые дерзкие вожаки всегда очень тщеславны.
— Тщеславие, мой король, — это тот щит, который пусть лучше несут другие. Я же только хочу служить вам.
— Тогда поймай мне этого фальшивого короля. Ты сослужишь мне наилучшую службу, если приведешь его ко мне в цепях.
Кивнув, Асал встал и вышел из шатра. В воздухе висел тяжелый запах конского навоза и готовящейся на огне пищи. Асал переводил взгляд от костра к костру, раздумывая, где сейчас может быть Воисанна. Душа его устала от угроз, от ненависти, от войны. Ему хотелось к ней, хотелось обнять ее. Он столько времени был одинок, пребывал в состоянии неопределенности, не рассчитывая на чью-либо поддержку, и при этом каким-то образом всегда оставался сильным.
Но в эту ночь сильным он себя не чувствовал. Он чувствовал себя невероятно одиноким. И все же он не мог рисковать, пойдя к ней, потому что этим он мог привлечь к ней ненужное внимание. Внимание и взгляды убийц.
Скользнув в темноту, Асал направился к краю лагеря и присел там на ствол умирающего дерева. «Разве я могу остаться с ней? — думал он. — Разве я могу быть с ней, когда меня загнали в ловушку? Когда я не тот, кем хочу быть, а тот, кем должен быть для них?»
Ему захотелось увидеть звезды, и он поднял голову. Небо было заслонено кронами деревьев, и он почувствовал себя так, будто был заперт в комнате без окон. Душа жаждала ощутить присутствие богов или хотя бы присутствие Воисанны. Но их свет не прорывался в его мир. И сейчас он испытывал только страх и осознавал неминуемость судьбы.
В какой-то момент Воисанне обязательно понадобится его защита. Но где окажется он, когда этот момент наступит? А если король захочет, чтобы ее убили, как можно будет противостоять этому?
Асал размышлял, как ему изменить своему народу и при этом не погибнуть позорной смертью.
