Утром 27 мая, обогнув гряду гранитных островков и миновав пороги Дедаль в устье Френч-ривер, флотилия ван дер Меера вошла в Георгианский залив красивейшего озера Гурон. Ветер был кормовым, и по озеру шла легкая волна. «Попутный ветер!» – радостно вскричали усталые путешественники. Лучшей погоды не приходилось и желать. В каждой лодке тут же соорудили «мачту»: в специальное отверстие в поперечине судна вставили лопатообразное весло с привязанным к нему небольшим парусом. Это позволило ускорить передвижение.

Окружающий пейзаж преобразился. На смену полным пены узким ущельям пришли большие пространства. Впереди раскинулось озеро Гурон – расположенное в центре континента пресноводное море. «Значит, все, что я слышал об этих местах, правда…» – подумалось Александеру. Лодки тем временем уже скользили меж островков, прилежащих к огромному острову Манитулин. Растительности на них было немного, и те острова, на которых высилось несколько хвойных деревьев, своим видом напоминали горшки с цветами. Проплыв вдоль северного берега озера до реки Сент-Мэри, берущей начало в озере Верхнее и впадающей в Гурон, они преодолели последний волок – Сол-Сент-Мэри. В свое время в этом месте, недалеко от порогов, находилась миссия иезуитов. На ночлег остановились на берегу озера Пен, откуда отчалили, по обыкновению, еще до восхода солнца. Озеро Верхнее открылось их взорам в рамке из окутанных туманом скалистых мысов Гро-Кап и Пуан-Ирокуа. А дальше, сколько хватало глаз, была только искрящаяся на солнце водная гладь…

– Раскуривайте трубки! – распорядился впередсмотрящий.

Отработанным движением гребцы переместились поближе к центру лодок, продолжавших плыть через сады водяных лилий, и вынули трубки. Через несколько секунд над флотилией поплыл пахучий дым. Под впечатлением такой красоты притихли даже самые разговорчивые.

– И это вы называете озером? – пробормотал Александер себе под нос.

– Дух захватывает, правда? – отозвался Призрак, щурясь от яркого света. – Думаю, это самое большое озеро на свете. Разрази меня гром, если это не так!

Глядя на небо, он раскинул руки ладонями вверх и, подождав немного, засмеялся.

– Я говорю это, наверное, раз в десятый, и небо до сих пор не рухнуло мне на голову! Значит, я прав!

Мунро то и дело тряс головой в надежде отогнать надоедливых комаров.

– Mac an diabhail! – ругался он, хлопая себя по щекам. – Damn midgets!

– Комары тоже любят ром, братишка! – пошутил Александер, раздавив насекомое у себя на ноге.

Пейзаж казался фантастическим, незыблемым, суровым и, как ни странно, приветливым. Голубизна воды смягчала строгие очертания каменистого берега. Скалы, величественные мысы… Складывалось впечатление, что здешняя природа спит с момента сотворения мира и время над ней не властно…

Пара цапель снялась с места и полетела на восток. На берегу, у самой воды, медленно жевал свой завтрак лось, время от времени поглядывая на лодки. Снова стало тихо. Александер прикрыл глаза и прислушался к своему сердцу, которое билось в ритме волн. Отдавшись безмятежной магии момента, он почувствовал себя в полной гармонии с природой. Но прошло несколько минут, и последовал приказ взяться за весла. Десятки гребцов, только что любовавшихся высокими скалистыми берегами, опустили весла в спокойную воду.

– M’en revenant de la jolie Rochelle… – веселым зычным голосом завел один из вояжеров знакомую всем песню.

– J’ai rencontrè trois jolies demoiselles… C’est l’aviron qui nous mène qui nous mène, c’est l’aviron qui nous mène en haut! – подхватили гребцы хором, и лодки понеслись через озеро к острову Руаяль, откуда было рукой подать до цели путешествия – фактории Гран-Портаж.

Несколько дней флотилия двигалась вдоль побережья. Чтобы не терять времени, плыли и по ночам, если погода стояла тихая и не было волн. В заливе Нипигон проливной дождь вынудил вояжеров провести на берегу целый день. Укрывшись под промасленными навесами, они курили и роптали на судьбу. Но даже дыму от костров не под силу было прогнать тучи назойливых комаров и кусачей мошкары.

Из всех испытаний, выпадавших на долю вояжера, комарье, без преувеличений, было самым страшным. Призрак рассказывал даже, что один из его компаньонов однажды до такой степени ошалел от укусов, что кинулся головой в воду возле самых порогов и утонул.

Проплыв через бухту Грома и миновав остров Руаяль, отряд ван дер Меера наконец прибыл к месту назначения. В ясный день 13 июня толпа бородатых мужчин в засаленной одежде высадилась на мыс Пуан-о-Шапо, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Зная, какое отвращение вызывают у индианок густые усы и бороды, они тщательно побрились и нарядились в лучшую одежду, а некоторые даже надели яркие цветные пояса. По-армейски, строем вояжеры быстро преодолели последние несколько миль. И, надо сказать, их прибытие в Гран-Портаж не осталось незамеченным.

Фактория, которую называли еще и «воротами на Север», представляла собой небольшую деревню. Несколько десятков человек проживали внутри ограды из кедрового дерева, где помимо жилищ находились склады для мехов, оружия и других товаров, а также «трактир» – домик с единственной просторной комнатой, где вояжеры собирались, чтобы поесть, а иногда устроить пирушку. Внутри ограды жили «буржуа», переводчики и приказчики. Простые вояжеры и немногочисленные индейцы довольствовались местом в бараках за ее пределами, по соседству с загородками для домашней скотины. Белые мужчины, у которых были постоянные подруги-индианки, сооружали для своего «семейства» отдельные домики, которые их супруги содержали в порядке и населяли множеством ребятишек.

Пока «буржуа» покупали у индейцев шкурки, вновь прибывшие вояжеры в ожидании обратного пути вели праздную жизнь: что ни день кутили в «трактире», объедались ветчиной, солониной, сливочным маслом, хлебом и сахаром – едой, вкус которой они успели забыть за несколько недель изматывающего путешествия.

Чтобы разнообразить меню, особенно во время долгих зимовок, вояжеры покупали у индейцев, в основном у племен, проживавших в регионе Больших прерий, пеммикан – сухие полоски измельченного сушеного мяса бизонов, смешанного для лучшей сохранности с медвежьим или лосиным жиром. У индейцев поселенцы переняли и рецепт густого супа рабабу, который готовился из растертого пеммикана, маисовой муки и воды. Туземцы охотно обменивали пеммикан на водку, которую боготворили.

Каждый вечер в фактории проходил по привычному сценарию: вояжеры пили и заигрывали с проститутками, которые готовы были разделить с ними и выпивку, и ложе. Обычно это были женщины из племен, населявших север региона Великих озер, которых вояжеры между собой ласково называли «курочками».

Здесь, вдалеке от цивилизации, путешественники легко забывали о манерах и решали все споры посредством жестокой драки, которая часто завершалась поножовщиной. Поэтому тут никто не удивлялся, если у собутыльника недоставало уха или глаза.

Однако свои правила на фактории все же были, и работа находилась для всех. Кто-то поддерживал порядок в жилище, кто-то ходил за дровами или на охоту. Иные ухаживали за ездовыми собаками или строили из бревен новые дома. Те, кому не хотелось сидеть взаперти, выполняли обязанности связных, курсируя между несколькими соседствующими факториями. Были и такие, кто отваживался идти за шкурками прямиком в индейские поселения, а не ждать, когда они сами придут торговать.

Александера поселили в бараке вместе с двумя десятками товарищей. В нем была одна-единственная комната с двухъярусными кроватями, в центре которой стояла металлическая печка. Из мебели тут имелся стол и несколько грубо сколоченных лавок. Голландец достаточно хорошо успел изучить своего молодого помощника, поэтому поручил ему ходить на охоту. Александер справлялся с делом отлично, к тому же у него появилась возможность побыть наедине с собой, вырваться из шумной, наполненной суетой фактории. В ожидании дичи он отпускал свои мысли поблуждать в далеких краях. Иногда они переносили его даже в долину Гленко. В один из таких моментов он вдруг осознал, что ностальгия по родным краям гаснет. Шотландия стала казаться воспоминанием, далеким-далеким…

К сожалению, одиночество не только успокаивало душу, но и пробуждало в памяти образы, приносившие боль. Черты Изабель то и дело возникали у него перед глазами. Ради того, чтобы удовлетворить мужские потребности и ослабить власть, которую давняя возлюбленная до сих пор над ним имела, Александер уединялся с какой-нибудь покладистой дикаркой. После, протрезвев, он снова отправлялся выслеживать диких зверей – спасался бегством от своих демонов. Так и текла его жизнь в Гран-Портаже летом 1764 года…

К зимовке фактория начала готовиться с первых дней сентября. Зимы здесь были холодные и длинные, особенно для тех, кто не припас достаточного количества дров и пищи. К тому же предстояло еще отремонтировать и утеплить жилища.

В начале осени из долгой и трудной многомесячной экспедиции вернулись вояжеры, именующие себя «людьми Севера». Их каноэ были лучше приспособлены к передвижению в северных регионах страны, чем лодки их собратьев по ремеслу, которые плавали по восточным речным путям.

Гран-Портаж служил отправной точкой пути, который вел на северо-запад. Он проходил по Голубиной реке, затем следовал трудный волок длиной в девять миль до озера Дождевого, а оттуда – к озеру Виннипег и Красной реке через места, изобилующие хвойными лесами и маленькими озерами и речками, которые выточили себе ложе в гранитной или базальтовой породе.

Здесь вояжеры прокладывали пути, на которых обустраивали фактории. То было начало новой эры в прибыльной торговле мехом. На земли, чьими богатствами ранее монопольно пользовалась Компания Гудзонова залива, пришло новое поколение торговцев, готовых на все, только бы присвоить хотя бы частичку этого прибыльного рынка. Зарождалась жестокая конкуренция, скорее даже война, которая впоследствии растянулась на десятилетия.

Осень играючи добавляла новые краски к осеннему лесному наряду. Через несколько недель ему, правда, суждено было скрыться под белым холодным саваном снега, и только хвойные деревья сохраняли свои изумрудные одежки… Александер сидел на камне и любовался захватывающе красивым пейзажем. Взгляд его скользил по складкам гор и голубым водам озера. Время от времени с губ его срывался вздох. Ну почему каждую осень его так мучит ностальгия?

Он думал о Колле, который в это время, скорее всего, был уже на полпути к Шотландии – посреди океана, между небом и водой, между серыми тучами и глубокой синевой… Как и его старший брат, большая часть британских солдат предпочла вернуться домой, к семьям. В Канаде намного чаще оставались офицеры, которые имели возможность купить за небольшие деньги участок плодородной земли или даже целое поместье.

Александер невольно завидовал Коллу, которому предстояло в скором времени ступить на родную землю. Там он укоренится, у него родятся похожие на него дети, и они тоже, в свое время, пустят глубокие корни в каменистую землю Шотландии… Имея крепкую опору на земле предков, они смогут противостоять атакам времени и людей, их будет баюкать теплый ветерок с озера Лох-Ливен, напоенный запахами водорослей, вереска и торфа – запахами его детства.

Они будут знать, откуда они родом, а потому никогда не утратят свою исконность. «Чтобы знать, куда идешь, надо помнить, где твои истоки…» Так, кажется, сказал ван дер Меер? Но почему тогда он ощущает внутри такую пустоту? Да знает ли он вообще, где его корни? Почему ему все чаще кажется, что он явился из ниоткуда?

Впрочем, у Александера не было желания блуждать в лабиринте извечных вопросов мироздания, на которые никогда не найти ответа, поэтому он снова сосредоточился на созерцании пейзажа. Волны озера Верхнее накатывали на песчаный берег, который сразу отталкивал их. Пенистая вода тут же бросалась в новую атаку, загребая своими длинными руками белесый песок и поглощая его. Но суша сопротивлялась, упорно защищала свои хрупкие границы, отдавая по горсти ракушек и голышей. Так, в вечной борьбе природных сил, и формировался окружающий пейзаж… Александеру нравился этот край, суровость и прелесть этих мест, отражавших настроение его собственной души. Жизни не хватит, чтобы познать все тайны этих огромных просторов!

Где-то далеко, в бухте, закричала гагара. Сквозь шорох волн послышался хрустальный смех. Несколько женщин-оджибве забавлялись на мелководье – бросались песком, брызгали друг на дружку, ныряли в прохладную воду. Лучи заходящего солнца золотили их обнаженные тела, обрисовывали мускулы и округлости, заставляли еще ярче блестеть длинные эбеново-черные косы… Александер отвернулся и закрыл глаза.

Неожиданно Александер испытал острую потребность в женщине. Но не только чувственную, эротическую, но и эмоциональную, как это свойственно любому человеческому существу. Он желал Изабель – пылко, отчаянно…

Момент отъезда приближался, и он все чаще вспоминал о ней. Ему уже не раз снилось, что она рядом и что он ее обнимает… Он ощущал ее близость всем телом, а оно вибрировало, захлебывалось счастьем! Но вместе с серой мглой рассвета действительность возвращалась к нему в виде одеяла, а иногда – непривлекательной девицы, которую он, по всей вероятности, подцепил в трактире или на улице.

Скоро он снова будет в Монреале… Сможет ли он устоять перед мучительным соблазном увидеться с Изабель? Он мог бы значительно облегчить себе жизнь, оставшись в Гран-Портаже с остальными. Жил бы, как медведь в своей берлоге, целыми днями сидел бы у печки и резал по дереву… Ему не хотелось возвращаться, но таковы были условия контракта. И он не вправе выбирать. К тому же был еще секрет, хранителем которого он стал, и сокровище, которое ему предстояло сберечь, если с Голландцем случится беда.

За спиной захрустела галька, но Александер не стал отрываться от великолепной картины, раскинувшейся у него перед глазами.

– Эй, Макдональд! – раздался высокий голос.

Это был Шабо, которого товарищи звали Желторотиком. Обернувшись, Александер вопросительно посмотрел на юношу.

– Голландец просит, чтобы ты немедленно пришел! Он в комнате за лавкой.

В меновой лавке царило оживление. Каждый день сюда приходило по нескольку десятков индейцев со шкурками – бренными оболочками всех видов пушных животных, обитавших в регионе. Александеру не раз доводилось присутствовать при бесконечном торге, в ходе которого коварство белого человека могло сравниться только с мелочностью туземца. Индейцы приносили драгоценные шкурки бобра, черного медведя и лис всех оттенков, а также волчьи, рысьи и соболиные и обменивали их на товары, от которых ломились полки магазина: рубашки, саржевые и полотняные ткани, шерстяные одеяла, ножи, ружья и заряды к ним, трубки и табак, спиртные напитки, капканы, топорики, посуда, котелки, ложки, варганы. Пользовались спросом и более экзотические товары вроде стеклянных бусин, страусиных перьев, фетровых шляп и одежды красного цвета.

Участники сделки хотели извлечь максимум выгоды, поэтому цена каждой шкурки обсуждалась долго и упорно. Если двое индейцев хотели получить товар, представленный в единственном экземпляре, побеждал тот, кто готов был дать шкурку или две сверх обещанного, к превеликому удовольствию приказчика.

Войдя в прокуренное помещение, Александер увидел трех индейцев, беседовавших с приказчиком по имени Уильям Лонг, американцем из Олбани. Одного из автохтонов ему не раз доводилось встречать. Разговор шел на алгонкинском наречии, поэтому он не мог понять, что происходит. Но по тому, как индейцы указывали на молодую соотечественницу, скромно стоявшую в сторонке, он догадался, что предметом сделки была она. Лонг отрицательно мотал головой, отказываясь уступить собеседникам. Голоса становились все громче, и скоро в лавке собрались зеваки. Еще через какое-то время на шум вышел раздраженный ван дер Меер.

– Bezaan! Bezaan!

Голландец повернулся к приказчику, ожидая объяснений.

– Они хотят отдать нам эту женщину в счет прошлогоднего долга, мсье!

Ван дер Меер окинул индианку внимательным взглядом, словно речь шла о банальной шкурке, хмыкнул и посмотрел на Лонга.

– О каком долге идет речь?

Приказчик нашел в старой, заляпанной чернилами счетной книге нужную строчку.

– Бочонок водки, фунт пороха, два фунта свинца и нож!

Голландец вздохнул.

– Пресвятая Богородица! Вемикванит, ты хочешь продать женщину?

Слова были обращены к самому низенькому из троих, одетому почти по-европейски – в рубашку из красной хлопчатобумажной ткани с шерстяным полосатым поясом и коричневые шерстяные гетры поверх штанов, затейливо украшенные на индейский манер. Он пожал плечами, и губы его, и без того тонкие, сжались в выражающую презрение нитку.

– Нет. Это Каишпа предлагает ее. У него перед вами долг, diba’amaage.

– Это его жена?

Молчание. Уголки губ Голландца слегка приподнялись.

– Oshkiniigikwe! Gigishkaajige! – проговорил Каишпа, указывая на женщину. – Обмен хороший! Очень хороший!

Ван дер Меер обошел вокруг молодой женщины, которая стояла, гордо вздернув подбородок и глядя в стену.

– Каишпа должен знать, что я не торгую рабами.

– Каишпа знает, я ему говорил, – ответил Вемикванит, по-прежнему хмуря брови. – Он говорит, что, если вы откажетесь, он продаст ее другому и вернется с монетами. Но он думает, что здесь ей будет лучше.

– Вот как? Он так думает?

– Да! – ответил Вемикванит, глядя Голландцу в глаза. – Я сказал, что Wemitigoozhi всегда держит слово.

– Это правда, я всегда держу слово. Но не припоминаю, чтобы я обещал тебе, что женщину тут никто не обидит…

– Wemitigoozhi говорит, что хочет защитить нас от дурного обращения Zhaaganaash! Эта женщина – wiisaakodewikwe. Ее отец был французский солдат из гарнизона Микиллимакинак, а мать умерла от оспы прошлым летом. Zhaaganaash хочет владеть ею только для своего удовольствия! У нее уже есть от него ребенок, и она ждет второго! Микваникве хорошо работает. Хорошо обрабатывает кожу и делает очень красивые makizins!

– Микваникве – это твое имя? – спросил Голландец у молодой женщины, которая до сих пор ни разу не шевельнулась. – Ты говоришь по-французски?

– Gaawiin.

– Значит, ты понимаешь этот язык?

– Miinange.

– Хорошо! И ты согласна, чтобы тебя продали, Микваникве?

Молодая женщина несколько раз быстро кивнула. Она была достаточно высока, чтобы смотреть Голландцу в лицо, не поднимая головы. Ее собеседник тем временем нахмурился и потер подбородок.

– Что ж, хорошо! – сказал он и повернулся к Вемикваниту. – Я согласен списать бочонок водки, но и только! Он остается должен мне за порох, олово и нож.

Вемикванит перевел его слова Каишпе. Индеец сердито хмыкнул.

– Торговаться я не стану! – предупредил ван дер Меер, скрестив руки на груди. – Если я проявлю щедрость, он к этому привыкнет!

– Odaapinige.

– Вот и славно! Вемикванит, запомни, это последняя сделка такого рода, которую я с вами заключаю! Следующий раз приносите шкурки! И тогда Wemitigoozhi тоже сдержит слово.

– Они поняли.

Голландец хотел что-то добавить, но тут увидел держащегося в тени Александера.

– Вот и вы, мой друг! – воскликнул он, широко улыбнувшись. – Идемте, перед отъездом я хочу поговорить с вами с глазу на глаз!

Трое индейцев, повернувшись, уставились на молодого человека. Тот, что был похож на метиса, Вемикванит, смерил шотландца взглядом и толкнул локтем Каишпу, который прищурился, чтобы получше его рассмотреть. Не понимая, чем обязан такому вниманию, Александер передернул плечами и последовал за Голландцем. Когда он проходил мимо, индианка вдруг подняла голову, отчего ее сережки с подвесками из стеклянных бусин и перьев мелодично зазвенели. Робкая улыбка молодой женщины привела Александера в волнение. Он знал, что в здешних краях женщины – такой же товар, как и все остальное, но даже думать об этом ему было противно. Что ж, спиртное лишило автохтонов остатков человечности.

Нервным кивком ван дер Меер указал Александеру на стул. Стол с рассыпанными по нему деловыми бумагами и два потрепанных стула составляли обстановку его рабочего кабинета. На дальней стене висела красивая медвежья шкура, а над ней – охотничьи трофеи: голова лося и две головы косули.

– Вемикваниту нельзя доверять, – начал разговор Голландец. – Он большой притворщик. Равно как стоит опасаться и индианок, которые развращают белых мужчин. Поясню: они отвлекают их от работы. Женщины-индианки свободно выражают свои чувства и желания, и такие понятия, как стыдливость и целомудрие, у них не в ходу. С такой женщиной мужчина часто забывает о долге. Поэтому нужно подходить к выбору спутницы с умом. Вот Микваникве кажется мне разумной. Она не боится смотреть тебе в глаза… Индианка, которая уважает себя, никогда не сделает того, чего не хочет. Сомневаюсь, что Каишпа хотел ее продать, потому что ее «осквернил» англичанин. Вероятнее всего, он решил избавиться от жены, многие из них так делают. А может, Микваникве влюбилась в солдата из гарнизона Микиллимакинак, а ее мужу это не понравилось. Ну ничего, она хороша собой и быстро найдет в фактории того, кто захочет о ней заботиться. Зима длится долго, а присутствие женщины в доме согревает не только тело, но и душу… Индианки учат белых людей выживать в этом суровом краю: показывают, как ставить ловушки, обрабатывают шкурки и шьют теплую одежду. К тому же кровные узы облегчают сношения с племенами, откуда эти женщины родом, и торговля идет лучше. Словом, они делают нашу жизнь намного приятнее, но при условии, что соблюдается некоторая дисциплина. Если ее не будет, буйным цветом расцветут незаконная торговля, принудительная проституция и насилие, и тогда все мы окажемся в опасности. Грань между цивилизацией и дикостью и без того слишком тонка… Я знаю, о чем говорю, в жизни я много повидал. Пьянство и неведение до добра не доводят. Но вы, Александер, думаю, это тоже знаете. Вы получили неплохое образование и, если бы захотели, могли бы исполнять на этой фактории или на любой другой более важные обязанности. Для человека, который умеет читать и писать, всегда найдется место помощника приказчика. Надо будет переговорить об этом с Соломоном… Да, а вы не забыли, что мы через два дня отправляемся? – спросил он, резко меняя тему разговора. – Приготовления идут полным ходом.

Он налил своему собеседнику шотландского виски. Здесь этот напиток был редкостью, и Александеру пришлось отведать его всего один раз. Голландец между тем нашел среди документов какой-то измятый листок.

– Это имена тех, кто возвращается с нами в Монреаль. Я наблюдал за ними все лето и полагаю, что им можно доверять. Но если вы знаете за кем-либо из этих людей дурное…

Александер взял у него листок и пробежал глазами имена: Призрак, Шабо, Дюмэ, Лягушка… Ни один из будущих компаньонов не казался ему подозрительным.

– Я не знаю ни за кем ничего дурного, мсье!

– Мы пойдем на двух каноэ, так будет разумнее. И обязательно заберем с собой самого молодого, Шабо. Он – славный парень, но, боюсь, здешней зимы не переживет.

Александер кивнул в знак согласия и вернул торговцу листок. Голландец с задумчивым видом пригубил стакан. Молчание затянулось на нескольких минут.

– Все это, конечно же, мелочи… – наконец продолжил старик. – Вы наверняка догадались, что я хочу обсудить с вами нечто более важное.

– Ваше поручение, – тихо проговорил Александер, поднимая глаза на своего патрона.

– Да, мое поручение. Координаты тайника у вас при себе?

– Да.

– Славно, славно…

Ван дер Меер поставил стакан на стопку пожелтевших и разбухших от сырости бумаг, извлек из своей бороды крошечное насекомое и раздавил его о столешницу.

– Кровопийцы проклятые! Стоит побыть здесь пару дней, и они в волосах кишмя кишат! Бедняжка Салли, ей придется две недели вычесывать гребешком эту живность! Так о чем это я?

– О вашем поручении, – напомнил Александер, у которого возникло ощущение, что по всему телу скачут маленькие кровососы.

– Да.

Голландец взялся за ручку ящичка в столе, потом задумался. Наконец, бросив на Александера быстрый взгляд, он резко потянул, и ящик выехал вперед. Оттуда он извлек футляр из мягкой кожи, а из него – лист бумаги.

– Вы заслужили мое полнейшее доверие, Александер. Но, хочу вам заметить, то же самое я могу сказать лишь о немногих. В ночь, когда я поведал вам о тайнике, вы дали слово чести. Но ведь сокровище было так близко! И я не поверю, если вы скажете, что мысль пойти и забрать его не приходила вам в голову.

Под пронизывающим взглядом ясных голубых глаз Александер почувствовал себя неловко. Он переменил позу, и стул под ним скрипнул.

– Я бы солгал, если бы сказал, что не задумывался об этом, – проговорил он негромко и опустил голову.

– Этого не стоит стыдиться! Алчность свойственна нам всем. Не стану скрывать, я и сам подумывал о том, чтобы оставить эти богатства себе. Что ж… Совесть – хороший советчик для человека, который себя уважает. Вы устояли перед искушением. Мне нужно было в этом удостовериться. Поэтому сегодня я пригласил вас, чтобы сообщить истинное расположение тайника!

Прохладный ветер проникал сквозь окно и приподнимал кусок желтого полотна, служившего занавеской. Снаружи доносились мужские голоса: там готовились к пирушке в честь нескольких счастливчиков, которые возвращались в мир цивилизации. Стрекот кузнечиков и крики гагар вплетались в радостный гул. Александер поежился, хотя спина его была потной от жары. Сердце его билось чаще обычного. Так, значит, Голландец подверг его испытанию?

– Согласитесь, дружище, у меня не было выбора! Это дело требует особой осторожности… Я сожалею, что мне пришлось проверять вас, Александер, но это было необходимо, и, надеюсь, вы меня простите.

Старик достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Он явно волновался. Подумав немного, Александер пришел к выводу, что совсем на него не сердится, и, кивнув, взял стакан, который ван дер Меер снова наполнил виски.

– Вот и славно! – пробормотал Голландец.

Освободив край стола, он расправил документ, положил на стол и прижал один конец своим пистолетом, а другой – оловянной табакеркой.

– Указания, которыми вы располагаете, те же самые, – начал он. – А вот место – другое. Подойдите, пожалуйста, ближе! Смотрите, вот тут, на расстоянии чуть меньше одного лье от устья Северной реки, протекает небольшая река Красная. Она течет с северо-востока и впадает в озеро Виннипег. Так вот, если проплыть по этой реке пол-лье, на южном берегу увидишь тропинку, которая ведет вверх, на холм. По тропинке нужно пройти еще одно лье, и взгляду откроется поляна. На ней я построил деревянный домик. Место очень красивое, легкодоступное и, насколько мне известно, пока еще не обжитое. Никому, кроме вас, я о нем не рассказывал. Будущим летом я намереваюсь поселиться там вместе с Салли. Моей супруге никогда не нравилось жить в городе, там для нее слишком шумно и суетно. Что до меня, то, надо признать, долгие годы, проведенные в лесах, не лучшим образом сказались на моих манерах. В общем, возле дома я посадил пять яблонь.

– Пять яблонь… – повторил Александер, отыскивая место на плане.

– Отправная точка – это пятая яблоня, та, что находится дальше других к востоку от дома. Нужно стать лицом к тропе, которая опускается в восточном направлении, пройти несколько туазов, и покажется родник.

– Все просто, – сказал Александер, стараясь запечатлеть в памяти четко нарисованный план.

– Вы сможете запомнить? – спросил Голландец, сунув свернутый план в кожаный футляр.

– Координаты, которые вы сообщили мне раньше, я знаю на память.

– Вот и отлично!

Торговец положил футляр обратно в ящик, запер его на ключ, снова стер пот со лба и повернулся к Александеру:

– Надеюсь, что беспокою вас напрасно, друг мой! Искренне надеюсь…

– Я тоже, мсье!

Прокуренный, пропахший потом зал был переполнен. Недалеко от входа несколько парней танцевали джигу под музыку незадачливого скрипача, успевшего выучить пару-тройку основных аккордов. Они с таким азартом отбивали каблуками ритм, что дощатый настил прогибался и подпрыгивал. Со всех сторон доносились голоса, иногда общий гул прорезался криком, смехом или детским плачем. Малыши сидели по углам и расширенными от испуга глазенками смотрели, как веселятся родители. Собаки тоже участвовали в празднестве – подхватывали с пола куски мяса, ныряли женщинам под юбки и терлись о ноги танцующих. Сжимая в руках кувшин с пивом, Александер думал только о том, чтобы не споткнуться: пьяные валялись прямо на полу, и никто даже не пытался отодвинуть их в сторону.

В какой-то момент он заметил Мунро в компании трех приятелей, в числе которых были Призрак и Матье Пикар, больше известный по прозвищу Пикет. Судя по поведению, кузен принял на грудь не больше, но и не меньше остальных. Подружившись с Пикетом, который в местной артели исполнял обязанности пивовара, Мунро постиг все секреты приготовления пива из еловых иголок, в том числе и такой, как выстрел в затычку бочки из ружья, чтобы напиток начал бродить. Похоже, последняя партия особенно удалась…

Александер присел рядом с кузеном и стал смотреть на разудалых танцоров. Мунро взял со стола кувшин и наполнил пустые стаканы.

– Из моих личных запасов, Алас! – гордо сообщил Мунро, чокаясь с двоюродным братом. – Нет ничего лучше пива, если хочешь позабыть свои печали!

– Ты прав, – ответил Александер, оглядывая комнату. – И оно заставляет забыть не только про печаль, как я посмотрю…

Мунро покачнулся, вытер рот рукавом и громко расхохотался.

– Ха! Ха! Ха! Это правда! Дьявол всегда начеку! Ха! Ха! Ха!

Многие обитатели фактории привыкли называть сумасбродство и разврат свободой… Алкоголь быстро проникал в кровь мужчин и женщин, превращая их в животных, которые повиновались лишь своим инстинктам. Полуодетые меднокожие создания, хрупкие и чувственные, танцевали, прижимаясь то к одному зрителю, то к другому.

Созерцание аппетитных молодых тел вскоре оказало свой возбуждающий эффект. Александеру почему-то вспомнилась та женщина-оджибве, которую он видел в меновой лавке. Как же ее звали? Миква… Полностью имени он не вспомнил, но начиналось оно как-то так. Интересно, она все еще в фактории? Одна из танцовщиц подошла к их столу и стала перескакивать с ноги на ногу, тряся животиком. На ней была расшитая бусинами кожаная юбка с бахромой на уровне колен, а на груди – не меньше дюжины бус из речного жемчуга и ракушек.

Улыбнувшись Александеру и задев его по пути своими блестящими от пота грудями, она наклонилась к Мунро и взяла у него стакан с пивом. Он с хохотом обнял ее и усадил к себе на колени. Она захихикала и стала быстро пить, проливая пиво на грудь. Струйка пива медленно стекала по ее животу. Чувствуя, что зов плоти становится нестерпимым, Александер уткнулся в свой стакан. Мунро, который тоже не сводил глаз с резвого создания, ерзающего у него на коленях, не удержался и, рыча от удовольствия, обхватил ее груди руками.

У Александера же перед глазами стояло лицо той индианки, ее улыбка. Пока индейцы торговались, он успел как следует рассмотреть ее красивую, довольно пропорциональную фигурку. Он огляделся по сторонам, но ее не увидел. Разумеется, он получит свое и с любой другой женщиной, но, как ни странно, желал он сейчас только ее. И этот взгляд! При воспоминании о нем у шотландца пересохло во рту.

Сутолока в центре зала привлекла его внимание. Он допил свое пиво и привстал, чтобы лучше видеть, что происходит. Одного он узнал сразу. Каишпа! Интересно, что он тут делает? Что, если та женщина до сих пор с ним? Александер решил подойти поближе.

Скрипач заиграл новую мелодию, и к нему тут же присоединилась свирель. Девчонка, которой едва ли исполнилось двенадцать, с огромными звенящими сережками в ушах, повисла у него на руке и стала тащить к танцующим.

– Ambe! Ambe!

– Нет!

От нее пахло водкой и рвотой. Александер попытался высвободиться, когда громыхнул ружейный выстрел. Девочка немедленно разжала пальцы и метнулась под стол, где уже похрапывал какой-то пьяница. Поздравительные возгласы и смех доносились от группы, окружавшей Каишпу. Сгорая от любопытства, Александер пробрался к самому центру. На стуле сидел мужчина, вокруг валялись осколки стекла. Волосы у него были мокрые и липкие, и он улыбался до ушей.

– Кто следующий? Кто хочет посоревноваться с великим Каишпой? – крикнул Вемикванит, показывая толпе бутылку с водкой. – Ты, Дюбэ? Или, может, ты, Синклер?

– Я!

– Это Луи Бариль, – зашептали в толпе.

Все повернулись, глядя на расталкивающего толпу краснолицего коротышку.

– Что я получу, если выиграю? – спросил он заносчиво.

– Уйдешь отсюда живым, брат мой! – оскалился Вемикванит, протягивая ему стакан. Он был полон до краев, так что водка стекала метису на пальцы.

– Чертов оборотень! Ты издеваешься надо мной? – живо возразил коротышка, делая неприличный жест. – Я не собираюсь соревноваться с твоей обезьяной за бесценок! Что я получу?

– Половину нашего выигрыша, если ты не свалишься со стула раньше, чем Каишпа выстрелит! В противном случае все достанется нам.

– Готовь деньги! Я выдержу! – самонадеянно заявил коротышка, принимая от него стакан.

Пока возле стола делали ставки, Каишпа заряжал пистолет, а Бариль, который сел на стул, устанавливал у себя на голове стакан. В заведении стало тихо, но через минуту снова взвизгнула скрипка. Исполнив короткий воинственный танец, чтобы еще сильнее раззадорить зрителей, Каишпа выбросил вперед руку с пистолетом и прицелился.

– Что, не боишься?

– Да он сейчас нагадит себе в мокасины!

– Эй, Луи, он сейчас разнесет тебе башку, как яйцо!

Александер с возрастающим интересом следил за отвратительным представлением. Вот до чего доводят скука и праздность, если нет закона, который сдерживает самые низкие людские порывы! Пистолет выстрелил, стакан разлетелся, и Бариль, белый как полотно, облизнул губы. Его мокрое от водки лицо расплылось в улыбке.

– Кто следующий? – спросил Вемикванит. Он наполнил стакан водкой, выпил ее и налил снова.

В толпе зрителей началась толкотня. Мужчины подзадоривали друг друга пинками и бранными словами.

– А ты не хочешь попробовать? – спросил метис, указывая пальцем на парня лет восемнадцати.

– Ну, Жан-Батист, давай!

– Покажи ему, Лебеф! Покажи, что ты не трус!

– Да! Покажи нам всем, какое у тебя нутро! Только не навали в штаны! Ха! Ха! Ха!

В несколько рук юношу вытолкали на середину комнаты. Молодой Лебеф, чтобы не потерять лицо, что в этих краях было много хуже, чем потерять жизнь, подошел и взял стакан. Несколько капель пролилось ему на пальцы. Как и другие, он сел на стул. В лице у него не осталось и кровинки. Александер подумал, что малец наверняка читает про себя молитву. Он сидел с закрытыми глазами, сжимая руками колени и дрожа всем телом. Стакан покачнулся, и по лбу, и без того мокрому от пота, потекла струйка водки.

– Я не могу! Не могу! Господи, я не хочу умирать!

Он схватился за стакан, который грозил вот-вот свалиться, когда прогремел выстрел. Жуткий вопль заставил музыкантов замолчать. Кто-то еще продолжал хохотать, но скоро все звуки перекрыли стоны юноши. Он катался по полу, корчась от боли, а под ним расплывалась лужа крови.

– Нужен доктор! Позовите доктора! – крикнул кто-то.

– И за священником! – сказал Призрак, становясь рядом с Александером. – Сходи за Онэ, Макдональд, а я найду Килпретина. Он похвалялся, что умеет оперировать.

– Но ведь он лечил овец!

– Ба! Вылечит и человека! Повадки у нашего кюре тоже не монашеские, но от этого еще никто не умирал! Вот пусть вместе и поставят на ноги этого идиота! Это же надо – хвататься за стакан, когда в него целятся!

Александер осмотрелся. Распорядитель аттракциона исчез из виду, его стрелок тоже. Мунро так и остался сидеть на своем месте в обнимку с дикаркой. Александер вышел из павильона. Несколько секунд – и его глаза привыкли к темноте. Он шел от постройки, то и дело натыкаясь на храпящих пьяниц.

Неподалеку в лунном свете двигалась какая-то странная темная масса. Присмотревшись, Александер увидел лихого «наездника», усмирявшего свою «лошадку» ударами хлыста. На мгновение он замер, но потом услышал призывы о помощи, доносившиеся из павильона. Они напомнили ему о цели похода. Оставив любовников наедине друг с другом, Александер направился к хижине кюре Рэми Онэ. На лавке у входа спал мертвецки пьяный Жоли.

Из окна и приоткрытой двери лился свет и слышались голоса. Александер решил заглянуть и убедиться, что кюре точно дома. Две юные девушки стояли на коленях в смиренных позах перед мужчиной в длинной сутане, которого Александер видел со спины. «Значит, Онэ и вправду священник? – подумал он. – Может, надо подождать, пока он исповедует этих девиц?»

– …и в знак покаяния, мои курочки, я прошу вас постараться на славу!

«Курочки?» Александер снова заглянул в хижину. Кюре как раз поднял подол сутаны, чтобы одна из «курочек» могла под нее нырнуть. Ошарашенный, шотландец отшатнулся в тень. Его разбирал смех. Теперь он понял, на что намекали товарищи, когда речь заходила об Онэ.

Он вернулся в павильон, где проходила пирушка. Следом за ним вошли Призрак и Килпретин. Последний ворчал, потому что его подняли с постели.

– Ты не нашел кюре?

– Он занят – исповедует пару птичек…

– А! – Призрак усмехнулся. – Что ж, придется малышу довольствоваться одним мясником!

– Боюсь, что так.

Но оказалось, что праздник в зале идет полным ходом. Жан-Батист Лебеф сидел на стуле, одна рука у него была перевязана, а другой он как раз подносил к губам стакан с водкой. Когда он опустошил его залпом, одна из женщин склонилась над ним и что-то спросила. Все еще очень бледный, он кивнул и протянул ей стакан. Она вновь налила в него водку. На женщине была юбка с глубоким разрезом, приоткрывавшим гладкое мускулистое бедро.

– Похоже, храбрость нашего юного друга тронула сердце одной из принцесс-оджибве! – засмеялся Призрак. – Он, конечно, поправится, но будь я проклят, если до весны сможет взять в руку весло!

Килпретин только теперь понял, что его разбудили зря, и, бранясь на чем свет стоит, пошел обратно. Казалось, от злости его ирландский акцент только усилился. Стоявшая рядом с юным Лебефом индианка посмотрела в их сторону. Она! Взгляд ее черных, как обсидиан, глаз задержался на лице Александера, успев разжечь в нем страсть, которая высвободила тысячи маленьких ненасытных зверушек. Молодая женщина, бесспорно, уже поняла, какую власть над ним имеет. Лукаво улыбнувшись, она томной походкой направилась к нему. Словно загипнотизированный, не способный сделать и шагу, он стоял и смотрел, как она приближается. Грациозным жестом она откинула длинную косу за спину. Янтарная сирена, явившаяся из марева тошнотворной, прокуренной комнаты…

– Boozhoo, – прошептала она, поравнявшись с Александером, потом провела рукой по его плечу и руке и пошла дальше.

– Спокойной ночи! – пробормотал он, глядя ей вслед.

В горле пересохло, и он сглотнул. Прекрасное видение исчезло… Словно парализованный, Александер стоял и смотрел в пустоту.

– Ты в своем уме? – спросил у него Призрак.

– Что?

В этом Александер не был уверен. Все его мысли, казалось, сбились в комок пониже пояса, там, где топорщились сейчас его штаны.

– Ты разве не знаешь, что дикарки обижаются, когда мужчина отвергает их заигрывания?

– Заигрывания? – повторил Александер. Рука, к которой прикоснулась индианка, до сих пор горела огнем.

– Очнись, парень! – засмеялся Призрак и дружески похлопал Александера по плечу. – Или ты не умеешь читать у женщины по глазам?

Только теперь Александер понял. Выскочив на улицу, он, будто потерпевший кораблекрушение моряк, огляделся в поисках своей сирены. Она станет для него спасением… по крайней мере в эту ночь.

Сирена дожидалась его под сенью сосен, но, едва завидев, растворилась в чернильном мраке ночи. В крови у Александера бушевал алкоголь, низ живота пожирало пламя. Одуряющий запах сосновой смолы стал последней каплей – голова у молодого шотландца пошла кругом.

– Миква! Иди сюда! – Как он ни старался, имя индианки так и не вспомнил.

Раздвинув ветви, он оказался в том месте, где она стояла минуту назад. Тихий гортанный смех, звук торопливых шагов… Воздух рассекла сосновая ветка. Она убегает! Александер улыбнулся и побежал следом.

– Хочешь поиграть со мной, маленькая сирена?

Игра только подхлестывала вожделение. Ноги утопали в густом ковре из иголок и гумуса. Меж ветвей кустарника мелькнула черная коса, однако он успел увидеть лукавую улыбку и призывный взгляд. Женщина сделала знак подойти. Ее черные как смоль волосы блестели в лунном свете. Он остановился на расстоянии шага, опасаясь, как бы она снова не убежала. Не сводя с нее глаз и прерывисто дыша, он протянул руку. Она увернулась, засмеялась тихим воркующим смехом и увлекла его за собой. На освещенной луной поляне он увидел несколько берестяных вигвамов. Из-под приподнятых полотнищ выбивались тонкие лучи света. Молодая женщина проскользнула в тот, что был ближе к лесу, и он последовал за ней.

В вигваме крепко пахло копченой рыбой. Задыхаясь и обливаясь по́том, он осмотрелся. Посередине горел небольшой костер. Тонкая нитка дыма тянулась от него к отверстию наверху. На циновках спали люди. Некоторые – под одеялами, некоторые – без. По большей части это были женщины и дети. Наконец он увидел ее. Женщина сидела на циновке в глубине жилища, поджав под себя длинные обнаженные ноги. Ее черные глаза смотрели на него приглашающе, здесь ошибки быть не могло. Он медленно приблизился.

– Ambe omaa, – проговорила она, похлопав по циновке ладошкой. – Abin!

Александер не понял слов, но подчинился красноречивому жесту и присел туда, куда она указала.

– Aaniin ezhinikaazoyan? – тихо спросила женщина.

– Не понимаю!

Она приложила ладошку к груди.

– Mikwanikwe nidijinikàz. Aaniin ezhinikaazoyan?

– Микваникве… Это ведь твое имя? Может, ты хочешь знать, как меня зовут?

Молодая женщина кивнула, одарив его ослепительной улыбкой.

– Александер.

– Александер… – повторила она протяжно, не сводя с него своих полных тайны глаз.

Потом она указала на берестяную корзину с сушеным мясом и лепешками-баннок.

– Ginoondezgade na?

Александер помотал головой, отклоняя предложение. Он сейчас нуждался в совсем другой пище, и она это прекрасно знала.

– Ginoodeyaabaagwe na? – спросила она, протягивая ему флягу с остро пахнущим напитком. – Ishgodewaaboo!

Это он понял. Познания в алгонкинском у Александера были весьма скромные, но значения некоторых слов он успел запомнить.

– Miigwech, – ответил он, принимая флягу.

Водка обожгла горло. «Скверное пойло! – подумал он. – Только б не отравиться!» Горделиво расправив плечи, молодая индианка тряхнула волосами, положила руки на колени и стала ждать, когда он утолит жажду. Александер пил маленькими глоточками, поэтому успел как следует разглядеть свою сирену. Ее черты выдавали в ней потомка межрасового брака: прямой, чуть удлиненный нос, узкий выпуклый лоб, деликатное, совсем как у Изабель, сложение…

Он положил флягу на циновку и улыбнулся. Он наконец понял, что в ней привлекло его внимание – горделивая грация, которая свойственна и его прежней возлюбленной! Испытав внезапное желание овладеть ею здесь и сейчас, Александер провел пальцами по ее руке до самой шеи, потом обнял и поцеловал. Сходя с ума от вожделения, он стал гладить волнующие округлости ее тела. Молодая женщина податливо прильнула к нему, позволяя утолить желание снова и снова прикасаться к ней, пробовать ее на вкус. Прошло много минут, прежде чем они смогли оторваться друг от друга. Александеру не хотелось, чтобы все произошло слишком быстро.

– Ты тут живешь?

– Miinange.

– Ты понимаешь, что я говорю?

– Miinange, – подтвердила она, кивнув.

Совсем рядом тихонько всхлипнул спящий ребенок. Александер повернулся. Из-под одеяла виднелись длинные растрепанные волосенки и украшенная затейливой вышивкой рубашка из мягкой лосиной кожи. Это была девочка лет четырех, не старше.

– Otemin, nindaanis.

– Отемин? Это ее имя? Это твоя дочка?

– Miinange, – ответила молодая женщина, прижимая ладонь к сердцу.

Нежным жестом она убрала волосики, и Александер увидел лицо ребенка. Девочка нахмурилась во сне и перевернулась на спину. Она была очень хорошенькая.

– Она похожа на тебя, – задумчиво проговорил он.

«Если Каишпа и правда муж Микваникве, то он идиот! Как можно было отказаться от нее и от дочки? Хуже того – продать их обеих за бочонок водки!»

– Amba omaa…

Едва слышно бормоча, Микваникве села к нему на колени и стала гладить его по плечам. Александеру же вдруг пришло на ум, что у него самого ребенка нет. Не то чтобы ему очень хотелось иметь его в данный период своей жизни, но все же…

Губы женщины рисовали теплые тропы у него на шее. В затухающем свете костра их с Микваникве тени томно двигались на стене вигвама. Посапывание спящих напоминало Александеру, что они не одни. Он знал, что для индейцев таинство продолжения рода – не табу, а самая естественная вещь на свете, но ему стало неловко при мысли, что они будут делать это тут, рядом с несколькими десятками соплеменников молодой женщины.

Микваникве помассировала ему бицепсы, и пальцы ее скользнули ниже, на грудь. Александер поспешно снял рубашку, она – свое кожаное платье, украшенное вышивкой тех же ярких цветов, что и одежда ее ребенка. Руки у Микваникве и вправду золотые… Ласки молодой индианки между тем становились все смелее: погладив его по животу, она запустила руку ему в штаны. Отыскав желаемое, она улыбнулась и что-то тихо проговорила нежным голосом. Он вздохнул от удовольствия. Бархатный взгляд ее раскосых глаз заставил его забыть о стыдливости. Смежив веки, он отдался ощущениям. Что, если с Микваникве он наконец осуществит свою мечту?..

Вояжеры часто брали в жены индианок, и эти союзы представителей разных культур зачастую длились так же долго, как и браки между белыми. Сейчас, держа в объятиях незнакомку, Александер как никогда остро ощутил бремя своего одиночества, потребность во взаимной любви. Изабель суждено было стать воспоминанием. Ему же нужно жить, думать о себе и своем будущем. Внезапно он ощутил новую вспышку надежды, желание иметь семью и детей. Может, Микваникве дождется его возвращения следующим летом?

Молодая женщина легонько толкнула его в грудь, и он лег спиной на циновку.

– Omaa zhingishinin…

Он снова ничего не понял. Алгонкинский, как и другие индейские наречия, европейцу освоить было нелегко – уж слишком он отличался от их родного языка. Александер в этом пока не преуспел, но сейчас это было неважно. Изобретательный рот, теплый и влажный, казалось, решил подарить ему все мыслимые удовольствия, возбуждая уже одним лишь прикосновением. Александер стиснул зубы, чтобы не застонать. Запустив пальцы в шелковистые черные волосы женщины, он взмолился Kije-Manito. Микваникве разговаривала с ним на вечном языке, понять который было божественно легко…

Туман сна рассеялся, и Александера буквально оглушил поток звуков. Больше всего это было похоже на кудахтанье кур на заднем дворе. Шум болью отозвался в голове. Он обхватил голову руками и перевернулся на спину. Мало-помалу вспомнились события вечера: плохая водка, Микваникве, ее глаза и руки, ее губы… Они занимались любовью всю ночь. Вспомнилось, как проснулась маленькая Отемин и мать стала ее укачивать, напевая колыбельную. Потом они тихонько вышли из вигвама, выпили остатки водки и там же, под соснами, возобновили свои забавы.

– Господи! An donas ort, Alasdar!

Он уронил отяжелевшие руки на циновку. Неизвестно почему, но он чувствовал себя виноватым. Так было каждый раз, когда он просыпался после бурной ночи… И каждый раз его первая мысль была об Изабель. Подаренный ею нательный крестик, который он никогда не снимал, вдавился в кожу, напоминая о той, кого он поклялся любить всю жизнь. Изабель была и всегда будет его единственной женой. Остальные – не более чем случайные возлюбленные, мимолетное увлечение… Напрасно он убеждал себя, что думать так – глупость, что Изабель никогда к нему не вернется, что нужно окончательно изгнать ее из своего сердца. Тщетные усилия…

Ища у женщин любви, Александер ловил себя на ощущении, что он берет больше, чем отдает. Его потребность в любви была ненасытной, и он жадно и эгоистично принимал нежность и ласки, которые ему дарили. Когда же в его жизни не было женщины, Александер бросал себе вызов, намечал цель, чтобы ощутить, что он живет на самом деле и что ему есть ради чего жить, хотя больше хотелось, чтобы было ради кого… С Изабель все было по-другому. Жаль, что судьба не дала ему времени полностью осознать свою новую потребность…

Он с трудом открыл глаза. Занимался блеклый пасмурный день. Он терпеть не мог утро – первые несколько часов в начале дня, когда особенно остро чувствовал себя одиноким. Но дождливая погода, даже самая промозглая, ему, наоборот, нравилась. В такие дни пелена дождя отделяла его от остального мира и жизнь, казалось, начинала течь со скоростью улитки. Этим утром он улиткой себя и чувствовал – скользкой, вялой и противной. Он снова закрыл глаза и решил вообще ни о чем не думать.

Через некоторое время надоедливая мушка села ему на лицо. Когда не осталось сил терпеть, Александер резко сел и замахал руками. Он окончательно проснулся и ощутил сильную головную боль. Обхватив голову руками, он успел увидеть два маленьких черных глаза, светившихся лукавством, и белозубую улыбку.

– Boozhoo!

– Boozhoo! Ты – Отемин?

Девочка протянула ручку и снова пощекотала его гусиным пером.

– Отемин! – подтвердила она и засмеялась.

Снова послышалось квохтанье кур. Полотнище приоткрылось, и в вигвам вошли женщины с корзинами. Микваникве поставила свою рядом с Александером и встала перед ним на колени. Длинная, гладко заплетенная коса лежала у нее на груди, которую она прикрыла многочисленными ожерельями. От нее едва слышно пахло папоротником. Этот запах напомнил Александеру их безумную ночь. Микваникве дала дочке кусок лепешки, а другой протянула Александеру вместе с миской смешанного с черникой вареного дикого риса.

– Pakwejigan?

– Нет, спасибо, – проговорил Александер, морщась. Есть ему совсем не хотелось.

Микваникве улыбнулась, поцеловала его в щеку и сняла с подпорки, одной из многих, на которых держалось хрупкое сооружение, большую флягу и протянула ему.

– Nibiiwe!

– Nibi – это вода?

– Да, вода!

Она снова ему улыбнулась, и это согрело Александеру сердце.

Присущая Микваникве простота пришлась ему по сердцу. Шотландец подумал даже, что жить с ней будет приятно и он сможет забыть о прошлом… Он принял флягу, положил ее на пол, приподнялся на коленях и своими большими ладонями обхватил лицо молодой женщины.

– Микваникве, завтра я ухожу! Вернусь весной, когда прилетят гуси.

Она прижала ладошки к его рукам и закрыла глаза. Лицо ее светилось радостью.

– Я ничего не могу тебе обещать. Но если ты хочешь, то по возвращении я научу тебя своему языку и мы сможем смотреть вместе, как луны и солнца рождаются в Waban Aki, чтобы властвовать над землями Anishnabek.

– Miinange… Miinange… Да!

Дождь быстро кончился, и еще до полудня сквозь тучи выглянуло солнце. Чтобы укрепить свой союз с Микваникве, Александер на закате положил у ее ног тушу молодого оленя. Молодая женщина разделила с ним вечернюю трапезу, а потом и циновку. То была их последняя ночь.

Едва стало рассветать, Голландец приказал собираться. Вещи погрузили в каноэ, и гребцы разобрали весла, приготовившись к отплытию. Те, кто успел подружиться, обнимались и желали уезжавшим удачи и счастливого пути. Мунро с Александером тоже обнялись и обменялись парой слов. Обоих переполняли эмоции. Правда, утешительно было думать, что расстаются они ненадолго – всего-то на несколько месяцев.

Струйки белого дыма поднимались к небу, по которому плыли облака-барашки. В деревне, притулившейся к ограде фактории, было тихо. Из-за бревенчатых крыш виднелись верхушки вигвамов. Александер обвел взглядом индианок, собравшихся на берегу перед оградой. Микваникве тоже была здесь. Она стояла, прижимая к себе Отемин. Он улыбнулся и направился к молодой женщине. Глаза у нее были красные, однако она вернула ему улыбку. Он взял ее руки и поцеловал.

– Заботься о себе и о дочке, Микваникве! И о ребенке, который родится, – добавил он, вспомнив, что она беременна.

Индианка кивнула, медленно высвободила руки и достала из корзины, которая стояла у ее ног, пару мокасин. Не поднимая глаз, она протянула их Александеру.

– Makizin.

Они были великолепны – очень мягкие, отделанные иглами дикобраза. Александера подарок очень обрадовал.

– Miigwech!

– Александер, gizaagi’in. Badwadjigan.

Ее тихий дрожащий голос выдавал волнение. Поцеловав его, молодая индианка побежала к лесу. Отемин потянула шотландца за рукав, привлекая его внимание. С тоской в сердце он заглянул в маленькое личико девочки. Она протянула ему свое гусиное перышко. Александер присел на корточки, взял подарок и погладил малышку по щеке.

– Miigwech, Отемин! А что значит «gizaagi’in»?

– Gizaagi’in! – проговорила девочка, обнимая его крепко-крепко за шею.

– Теперь я понял, – прошептал Александер. – А «Badwadjigan»?

Отемин наставила на него свой маленький пальчик.

– Это я? Badwadjigan – это я?

Она закивала так часто, что затряслись ее черные косички, и улыбнулась. Александер погладил ее по голове.

– Спасибо, Отемин! А теперь возвращайся к маме и будь послушной девочкой!

Малышка убежала вслед за матерью. Вернувшись на берег, где его спутники уже занимали места в каноэ, Александер встретился взглядом с Вемикванитом. Метис укладывал последний тюк.

– Она обещала хранить тебе верность, а, дружище? – спросил он с многозначительной усмешкой. – Как я вижу, сестра Каишпы по-прежнему любит белых.

– Сестра Каишпы?

Вемикванит пропустил вопрос мимо ушей. Подхватив весло, он сел во второе каноэ. Призрак, который присутствовал при этом коротком диалоге, подошел к Александеру.

– Его наняли вместо раненого Лебефа. Парнишке придется остаться на зимовку, тут уж ничего не поделаешь. Ну что, принцесса была щедра с тобой?

– Можешь мне сказать, что означает «badwadjigan»?

– «Badwadjigan»? Дай подумать… Можно истолковать это так: «Тот, кто явился из грез».

– «Тот, кто явился из грез»… «Тот, кто явился из грез»… – задумчиво повторил Александер, глядя на густую зелень обступивших факторию сосен. Там была сейчас Микваникве…

Леса окрасились в золотые и кроваво-красные тона, чистая синева спокойной реки сменилась бурной пеной водопадов Сол-де-ла-Шодьер. До набережной Лашин оставалась всего неделя пути. Обратная дорога заняла меньше времени, но ее никак нельзя было назвать менее изматывающей.

Теперь каноэ шли по течению и путешественники часто бросали вызов порогам. Бравада стоила им нескольких купаний в ледяной воде, после которых у многих болело в груди и ощущался озноб. Но гордость не позволяла мужчинам жаловаться и тем более просить о передышке. Однако на этот раз судьба распорядилась по-своему, и сделать остановку все-таки пришлось. Во время перевала грузов через Сол-де-ла-Шодьер у одного каноэ едва ли не на треть длины пропороло днище. Если бы команда вовремя не сориентировалась и если бы река в этом месте была глубокой, часть груза наверняка бы утонула. Как бы то ни было, вояжерам пришлось сделать остановку и целый день заниматься починкой судна.

Несколько человек отправились на охоту и за дровами для костра. Обе группки вернулись не с пустыми руками, и вскоре Ноэль Поль, повар, уже жарил на костре мясо косули и маисовые лепешки. По случаю такого пиршества мужчинам полагалась и двойная порция рома.

Солнце стало клониться к закату. Александер присел на берегу, раскурил трубку и стал смотреть на спокойно текущую реку. Краем уха он слушал разговор Вемикванита и пары вояжеров. Общение с метисом оставляло двойственное впечатление, да и ван дер Меер не спускал с него глаз. Уже из этого следовало, что Вемикванита стоит опасаться, хотя до сих пор он не доставил отряду никаких хлопот.

– Будь я ирокез, ты бы остался без скальпа! – шепнул вдруг кто-то ему на ухо.

В следующее мгновение Вемикванит схватил его за волосы и приставил ко лбу нож. От неожиданности Александер уронил трубку и замер. Метис отпустил его волосы, подобрал трубку, отдал ее владельцу и присел с ним рядом.

– Ты должен все время быть начеку! Глаза и уши – твои главные союзники, где бы ты ни был! Помни, от этого зависит твоя жизнь!

– Особенно когда не знаешь того, кто подрядился составить тебе компанию, верно?

Вемикванит улыбнулся, бросил на Александера взгляд и уклончиво произнес:

– Пожалуй…

Они помолчали. Остальные путешественники между тем собрались у костра и с упоением делились воспоминаниями. Были тут и рассказы об ожесточенных схватках один на один с медведем, и о выловленной рыбе длиной в человеческий рост, и о покорении женщин столь прекрасных, что сама Венера, увидев их, побледнела бы от зависти… Такое времяпрепровождение им никогда не надоедало.

– Зачем ты возвращаешься в Монреаль? – спросил Вемикванит, раскуривая фаянсовую со щербиной трубку. – Или Микваникве тебе не по душе?

– По душе, но я должен соблюдать контракт. То, что я в первый год не останусь на зимовку, было решено заранее.

Метис нахмурился.

– Вот как? А ведь такой хороший охотник, как ты, на фактории не помешал бы. Еще, как мне сказали, ты умеешь читать и писать.

– А тебе-то какая разница? – без обиняков спросил Александер.

– Никакой. Просто мне стало интересно. Микваникве очень огорчил твой отъезд.

– Чувства этой женщины тебя так заботят?

– Она – сестра Каишпы по матери…

– О да, конечно! И братец обменял ее на бочонок водки!

– Это ради ее же блага! Тебе этого не понять, Макдональд!

– Нет, мне не понять человека, который способен продать сестру!

– Она продавала свое тело проклятым «красным псам»! Она тебе не сказала? Конечно нет! Женщина не рассказывает о таких вещах мужчине, когда он ее… имеет!

Прошептав последнее слово, он всадил кинжал в землю между своими ступнями. С минуту Александер смотрел на подрагивающую рукоять, вырезанную из оленьего рога.

– Может, она просто влюбилась в белого? Это никто не назовет торговлей своим телом!

– Когда в обмен на свою благосклонность женщина получает муку, одеяла, а иногда и порох с патронами – как это называется? Если это не проституция, скажи, что тогда? Ладно, она жила с одним белым, приказчиком из лавки в форте, и была ему верна. Он, со своей стороны, развлекался с кем хотел, мерзавец! Все «красные псы» – мерзавцы! Когда англичанин смеется, он скалит свои волчьи зубы! Когда говорит, показывает свой гадючий язык! А когда смотрит на тебя, то его глаза похожи на глаза ястреба!

Топнув, метис какое-то время помолчал, потом продолжил уже спокойнее:

– Пока их грязные лапы не ступили на наши земли, мы жили мирно. Французы были нашими братьями, они брали в жены наших женщин и смешивали свою кровь с нашей. Охотились с нами, давали нам ружья и припасы. Но англичане, «красные псы», не хотят так поступать! А наши славные охотники разучились охотиться с луками… Дети узнали, что такое голод. С французами мы делили нашу страну. Англичане прогоняют нас с земли, которую дал нам Kije-Manito! Нас делают рабами, насилуют наших женщин!

Слова сыпались градом, и Александер едва успевал осмыслить услышанное. Не желая высказывать свое мнение, он ждал, когда метис объяснит, чего, собственно, от него хочет.

– А ты на чьей стороне, шотландец? – спросил Вемикванит, раскуривая погасшую трубку. – Я знаю, ты предпочел поступить на службу к канадцу, но ведь когда-то ты был британским солдатом…

– Какая разница, кем я был? Я делаю то, что приказано, и не собираюсь вмешиваться в вашу войну.

– Делаешь то, что приказано? И что же тебе приказал сделать Голландец? Он к тебе благоволит, а ведь ни один торговец не возьмет в доверенные помощники незнакомца!

Александер повернулся, чтобы увидеть лицо своего собеседника. В мягком закатном свете черты Вемикванита казались более грубыми, а само лицо – жестоким и внушающим страх.

– Я читаю и пишу.

Вемикванит усмехнулся и прикрыл свои раскосые глаза. Александер понял, что метис догадывается о подоплеке их с ван дер Меером уговора. «Голландец волнуется не напрасно… Но что именно знает Вемикванит?»

– А что ты сам делаешь для своего народа, который, как ты говоришь, притесняют «красные псы»? Сейчас ты среди вояжеров, а они тоже пользуются вашими богатствами в своих целях, как и англичане! Почему ты не охотишься вместе с соплеменниками, чтобы вашим детям хватило еды зимой?

Вемикванит поднял руки ладонями кверху и вызывающе посмотрел на Александера.

– Вемикванит – из тех, кто носит перья! Он воин, а не охотник. Другие заботятся о пропитании племени. А я помогаю моему народу другим способом.

– Участвуя в войне? Ты уже видел, к чему она ведет, летом 1763! Или это тебя не убедило? И тебе нужно еще больше крови, больше смертей?

– Теперь я вижу, что Wemitigoozhi хорошо тебя обработал! Но в его жилах течет английская кровь, и она мешает ему размышлять здраво. Он говорит, что признает справедливость требований великого вождя Понтиака, который говорил с духами. Но разум у него такой же плутовской, как и у «красных псов», и слова его лживы! Вот ты говоришь по-французски, но ты не француз, да и Голландец тоже. Но твоя кровь – не английская кровь! Я знаю, твое племя живет в туманных горах на краю страны и англичане многие годы вас притесняют. Неужели ты не жаждешь мести?

– Месть влечет за собой смерть.

– Это смерть влечет за собой месть! Скажи, чего ты хочешь для Микваникве? Или ты как тот Томпсон, которому она нужна была только для удовольствия? Он осквернил нашу кровь, смешав ее со своей! Его ребенок растет в чреве у Микваникве, а этому мерзавцу и дела нет! Он отравил кровь многих наших женщин, и теперь они носят в себе семена зла!

– Ты говоришь об этом англичанине так, словно он – сам Сатана! Но разве не французы первыми дали вам попробовать ром, продали ружья и патроны? Разве не французы первыми принесли зло и смерть Anishnabek?

Метис горестно усмехнулся, прищурился и потянул носом воздух. Поглощая все вокруг, на землю медленно опускалась ночь.

– Да, это так, – согласился Вемикванит после паузы. – Но теперь зло пустило крепкие корни, их из нашей земли не выдернуть… Оно неотвратимо, и мы не можем его остановить. В одно время наши отцы были свободны и жили как хотели на земле, которая была нам матерью – Aki. Kije-Manito сотворил Aki для нас. Создал бизонов, косуль и оленей-карибу, чтобы мы могли кормиться. Он создал бобра и медведя, чтобы мы смогли одеться и чтобы нам было тепло. Aki дает нам маис, чтобы мы делали хлеб. И вот однажды чужаки переплыли через соленое озеро и ступили на землю, которая им не принадлежала. Они назвались нашими друзьями, и наши отцы им поверили, отвели им место среди нас и стали их кормить. В благодарность они дали нам воду, от которой мутится рассудок. Они назвали нас братьями и стали рассказывать о своем боге. Наши отцы начали пить их огненную воду, стрелять из ружей и слушать, как они рассказывают о своем боге. Они перестали слышать голос Kije-Manito, хотя тот по-прежнему взывал к ним. Глаза их ослепли, и они не видели, что чужаки раздирают лоно нашей матери Aki своими железными заступами. Их уши перестали слышать, и они не услышали, как она жалуется, когда ее перекапывают, чтобы вырвать из нее золото и деревья. Рты их были закрыты, поэтому они промолчали, когда чужаки стали убивать зверей, чтобы отнять у них их шубки, оставляя мясо гнить на земле… Aki содрогнулась от гнева, но наши отцы, отравленные винными парами, этого не почувствовали. Правда в том, что этот яд до сих пор отравляет нас. Но Понтиак услышал голос Kije-Manito и голос делаварского пророка Неолина. Его глаза открылись, когда еще не было слишком поздно. Англичане желают нашей погибели, они не такие, как наши братья-французы. Они отказываются говорить на нашем языке, не хотят делить с нами забавы и отмечать наши праздники. Они высокомерные и холодные. Они прогоняют нас с наших земель и при этом насмехаются над нами. Вместо того чтобы дать нам лекарства для нашего исцеления, они дают нам свои болезни, чтобы нас прикончить. Даже племя сенека больше не хочет союза с теми, с кем воюет бок о бок вот уже сто лет! Раньше они были нужны англичанам, чтобы вместе воевать с французами, но теперь они и сами рады избавиться от союзников. Мы должны изгнать «красных псов» из нашей страны, из края Anishnabek! Эта земля не принадлежит французам, что бы они там ни думали! Мы делили ее с ними, потому что Onontio были к нам добры. Но теперь они нас покинули. Теперь нам надо избавиться от англичан, пока они не избавились от нас. А потом мы решим, как поступить с французами.

– И ты веришь, что у вас получится это сделать с помощью войны?

Лицо Вемикванита посуровело, в глазах блеснул огонек. Он погладил рукоять своего ножа.

– Когда я уходил из Сагино, где живет моя семья, мне сказали, что Васон, наш вождь, а также виандоты из Сандуски, миссиссога и многие одава намереваются подписать с англичанами мирный договор. Делавары и шавни уже заключили такой договор с полковником Бу́кетом. Несмотря на это, генерал Гейдж направил карательные отряды в земли Огайо, и они дошли до самого Детройта. Англичане не хотят мира! И Понтиак это понимает. Он готовится дать отпор. Вампумы войны уже разошлись по нашим землям!

– Я не француз и говорю по-английски! Зачем же ты мне все это рассказываешь?

Вемикванит неспешно вынул нож из земли и вытер его о свои митассы. Клинок блеснул в последних лучах солнца, и Александер вспомнил, что грядущая ночь будет безлунной.

– Потому что ты можешь нам помочь, Макдональд!

– Я не возьму в руки оружие, чтобы…

– Кто говорит, что ты должен брать в руки оружие? Но ты можешь помочь нам его купить.

– Не понимаю!

Вемикванит едва слышно засмеялся, но смех получился каким-то свистящим, злым. Он посмотрел в глаза Александеру и сказал:

– Хорошо подумай, Макдональд! Меня, признаться, удивляет, что человек, который в свое время пострадал от «красных псов» и видел, как страдает от них его народ, не хочет воспользоваться шансом и наступить на горло своим мучителям! Или ты мало мерз и голодал в тюрьмах своей страны?

Александер почувствовал, как по спине пробежал мороз.

– Кто тебе сказал?

– Страна велика, но те, кто сражается за правое дело, рано или поздно находят друг друга!

«Джон! Он видел Джона! Значит, брат и вправду работает на торговца, который хочет завладеть золотом!» Внезапно Александер задался вопросом, а не знает ли его брат-близнец, что он, Александер, ушел в поход с Голландцем?

Вемикванит встал и отряхнул митассы. Взгляд его остановился на ван дер Меере, который сидел в своей палатке и при свете лампы читал какие-то бумаги. Наклонившись к Александеру, он проговорил:

– Может, к утру ты и передумаешь, дружище! Желаю тебе доброй ночи!

И он удалился, оставив Александера удивляться его осведомленности.

Всю ночь Александеру снились старые кошмары, и проснулся он все в том же состоянии полнейшей растерянности. По словам ван дер Меера, Джон работал на человека, который принял в этой бесперспективной войне сторону индейцев. Изабель сказала, что видела Джона на балу у губернатора этой весной. Если Джон шпионил за Голландцем по приказу своего патрона, то ему должно быть известно, что он, Александер, вместе с группой вояжеров отправился в Гран-Портаж. И это усложняло ситуацию. В таком случае им с Джоном ни в коем случае нельзя встречаться, пока люди ван дер Меера не придут в Монреаль. «Разве только я передумаю и перейду на сторону Джона…» – подумал Александер. Они с ван дер Меером условились, что пересмотрят условия контракта по прибытии в город, и это означало, что ждать осталось совсем недолго.

Как поступить? Слова Вемикванита достигли своей цели. Индейцы видели ситуацию по-другому, не так, как ван дер Меер, и в логике им не откажешь…

Александер почувствовал, как что-то холодное и жесткое ткнулось ему в плечо. Дернувшись от испуга, он перекатился на бок и стукнулся головой о камень. Когда же он открыл глаза, то застыл от ужаса: прямо на него смотрело черное ружейное дуло. Глаза Голландца были холодны как лед, но во взгляде его читались также горечь и печаль.

– Что вы ему рассказали, Александер? – спросил старый торговец после паузы. – Что вы рассказали Вемикваниту? Я вам доверился…

– Ничего! Зачем бы я стал что-то ему рассказывать?

– Ночью он ушел. Я видел, что вчера вечером вы долго беседовали. Я был готов к тому, что он попытается узнать у меня, где спрятано золото, но никак не мог предвидеть, что он обратится к вам!

Дуло уперлось Александеру в грудь, заставляя снова лечь на землю.

– Говорю же, я ничего не сказал! Я ведь дал вам слово!

– Я мог бы убить вас на месте, Александер, и никто ни о чем меня не спросил бы. Но, к несчастью, а может, и наоборот, я уже лишился одного гребца и не могу позволить себе потерять второго.

– Вемикванит заодно с теми, кто хочет купить на эти деньги оружие, и он действительно догадался, что я тоже замешан в эту историю. Он дал мне это понять. Но я не думаю, что ему в голову могло прийти, что я знаю, где именно спрятано золото. Он стремится им завладеть, но…

– Все они стремятся им завладеть! Вот уже год они выслеживают меня, как дикого зверя! Проклятое золото может стоить мне жизни, и я прекрасно это понимаю, но все равно не пойду против своих убеждений! Вемикванит – фанатик, который, не задумываясь, перережет горло своей матери, если от этого будет зависеть победа над англичанами. Мы познакомились, когда он был ребенком. Его отец ходил обменивать шкурки в форт Микиллимакинак, мы с ним дружили. Он воевал с племенем чиппева, и в сражении возле речки Парент на глазах у сына пал от руки сержанта-англичанина. С тех пор Вемикванитом руководит слепая жажда мести. Он жестоко убил не одного английского солдата, но я избавлю вас от подробностей. Он сражается ради своей цели, но не ради своего народа, и уже не понимает, что для индейцев хорошо, а что – плохо. На какой из струн вашей души он пытался сыграть?

Давление дула усилилось.

– На жажде мести. Говорил, что у меня появится возможность отомстить за своих, – прошептал Александер, сделав выбор в пользу откровенности.

– Понятно… И ему удалось вас убедить?

Сердце в груди Александера стучало как безумное, но он все равно приподнялся на локтях. Голландец не сводил с него глаз, пытаясь заранее угадать, насколько правдивым будет ответ на его вопрос.

– По-своему он прав, но я решил сдержать данное вам слово.

– Надеюсь, что вы говорите правду! Если же нет, то это будет на вашей совести всю жизнь, Александер! Помните о Микваникве и ее маленькой дочке! Таких, как они, тысячи! Тысячи женщин и детей, невинных жертв этой войны, оказавшихся меж двух огней! Помните о них!

Взволнованный до глубины души, Голландец отвернулся. У берега полным ходом шли приготовления к отплытию. То, с какой силой он стиснул зубы, выдавало силу бушевавших в нем эмоций.

– Собирайтесь! – распорядился он и направился к своей палатке, которую как раз начали разбирать.

Александер, который, затаив дыхание, ждал этой минуты, вздохнул с облегчением. Взгляд его упал на Призрака, стоявшего неподалеку. Тот смотрел на него, хмуря свои кустистые брови…

Погода испортилась, где-то вдалеке гремел гром. Если разразится гроза, им придется искать укрытия на берегу, а это означает еще один день задержки… Гребцы пели, задавая себе ритм. Александер греб молча и смотрел, как плывущие по воде листья исчезают в водовороте вспененной веслами воды.

В душе у него происходило настоящее сражение. Подумать только, ему представилась возможность сделать то, о чем мечтал и отец, и их клан, и целый народ – нанести sassannachs смертельный удар! Отрубить руку, которая столько раз поднимала меч против него самого и его родичей! Ван дер Меер не стал упоминать об этой стороне дела, когда доверил ему свою тягостную тайну, верно? Он взывал к чувству сопереживания, потрясал знаменем чести и мудрости, желая убедить его в своей правоте. И в одном он был неоспоримо прав: разрешить этот конфликт невозможно. После подписания Парижского договора бо́льшая часть французов, проживавших на левом берегу Миссисипи, укрылась в испанской Луизиане, откуда многие впоследствии уехали на родину, во Францию. Сколько бы усилий ни прикладывали Понтиак и его воины, им самим не одолеть англичан. Франция разорена и не станет помогать оружием. Александер не сомневался, что их встреча с Вемикванитом была не последней. «Мне все равно придется сделать выбор!»

– Разрази меня гром! Кабанчик! Смотрите, там кабанчик! Эй, Голландец, можно ненадолго пристать к берегу?

Александер посмотрел на берег. В зарослях папоротника и вправду копошился дикий кабан. У молодого шотландца, как и у остальных, сразу потекли слюнки при мысли, какое отличное жаркое могло бы получиться. Ван дер Мееру ничто человеческое было не чуждо, поэтому он приказал грести к берегу. Шестерых вояжеров отправили на охоту с условием, что на все про все у них полчаса, не больше. До Монреаля было еще пять-шесть дней пути, ночи становились заметно холоднее, и задерживаться никому не хотелось.

Охотники смеялись и переругивались. Александер присел на камень у черной воды и развлекался, выпуская изо рта колечки табачного дыма. Матюрин Жоли по своему обыкновению проверял, целы ли днища. «Желторотик» Шабо и Лягушка, сидя на тюках, играли в индейскую игру. Правила ее были просты: каждый игрок опрокидывал на землю миску с горстью бобов, которые с одной стороны были окрашены в белый цвет. Тот, у кого оказывалось больше пяти бобов одного цвета, получал очко. Чуть поодаль, у самой воды, стоял Призрак. Отрывая от своей табачной связки по листику, он бросал их в реку, бормоча какие-то слова. Александер знал, что этот обычай, как, впрочем, и многие другие, вояжеры переняли у индейцев. Живя по многу лет бок о бок с автохтонами, белые заимствовали и их верования. Так, считалось, что можно отвести беду, обменяв щепоть табачных листьев на щепотку соли…

Значит, Призрак решил принести табак в жертву Великому Духу, чтобы заручиться его защитой? Почувствовав на себе взгляд Александера, он повернулся и посмотрел на молодого шотландца с каким-то новым любопытством, как и каждый раз с того самого утра, когда они отчалили от Сол-де-ла-Шодьер. Интересно, что он понял из их с ван дер Меером разговора? Может быть, считает, что в уходе Вемикванита виноват Александер?

Александер догадывался, что приятеля одолевают вопросы. Вдруг совсем рядом под чьими-то мокасинами захрустел песок. Наверное, это Призрак решил подойти поговорить. Но почему он так странно волочит ноги? Звук был необычный. Что бы это значило? Александер поднял голову. Интересно, почему замолчали охотники? Он поискал глазами ван дер Меера и вдруг услышал за спиной сдавленный крик. В том месте, где секунду назад сидел, склонившись к земле, молодой Шабо, блеснула на солнце черная как смоль шевелюра. «Но ведь у малыша волосы не такие черные…» – мелькнула мысль в голове Александера. Потом он увидел неподвижное тело, а рядом с ним, на земле, – Лягушку. Тот смотрел в небо выпученными, ничего не видящими глазами. Из распоротого горла вытекала на рубашку струйка крови.

Индеец с крашенным красной краской лицом посмотрел в его сторону, и тут Александер понял, что происходит. Призрак схватил его за руку и потянул в ледяную воду.

– Ждешь своей очереди, болван? Это же ирокезы! Они перережут нас, как зайцев!

Дикарь, потрясая ножом, уже рванулся в погоню. Ужас исказил черты Призрака. Уж он-то знал, как обходятся ирокезы с белыми пленниками, и не хотел повторить собственный опыт. Александер тоже испугался, а потому без лишних слов последовал за товарищем, предоставив остальных их участи.

Они с Призраком укрылись в густом ивняке. Ирокез пробежал совсем рядом, но их не заметил. В следующее мгновение он скрылся в лесу, откуда донеслись леденящие кровь крики. Правда, вскоре они стихли. Это означало, что все их товарищи мертвы. Ружья остались там, на берегу, поэтому Александер с Призраком держали руки на рукоятях ножей. Пробираться им пришлось через колючий кустарник, поэтому оба основательно исцарапались. Над рекой по-прежнему было тихо. Александер попытался рассмотреть хоть что-нибудь сквозь густую растительность. Он думал о ван дер Меере и о том, что, если торговца убили, теперь только он знает, где спрятано столь желанное для многих сокровище. Сердцебиение невольно участилось. Десять тысяч фунтов! Да за такие деньги любой убьет не моргнув глазом!

– Там! – Призрак кончиком ножа указал на троих мужчин. Двое вели третьего, подталкивая его в спину ружьями. Александер узнал пленника.

– Это Дюмэ!

Жермен Дюмэ был из тех, кто ушел охотиться на кабана.

– Надо его выручить! – нервно пробормотал Призрак и стал пробираться сквозь заросли.

Александеру пришлось идти следом. Прячась за ивняком, они пошли вдоль берега. По пути к месту резни они увидели несколько распростертых на траве тел своих товарищей. Александер быстро подсчитал в уме: не хватало еще двоих. Но кого? И тут его осенило: седой шевелюры Голландца он как раз таки и не увидел! Конечно, вполне могло статься, что он лежит мертвый где-то в лесу, но что, если и ему удалось спастись? Ответ на этот вопрос он получил буквально через секунду: в поле зрения появились ван дер Меер и Джером Баррисон, за которыми шел мужчина в фетровой шляпе с круглыми полями. У старика на лбу зияла кровоточащая рана.

– Проклятье! Не можем же мы их бросить! – прошептал Призрак. – Но как помочь им, я не знаю. Чтоб этим индейцам провалиться!

Мужчина в шляпе обернулся, и Александеру показалось, что когда-то они уже встречались. Мороз продрал у него по коже. Он присмотрелся повнимательнее. Мужчина был похож на траппера и был одет на индейский манер. «Да где же я мог его видеть? В Гран-Портаже? Нет, не там…»

– Ты знаешь того, в шляпе? – спросил он у Призрака.

– Нет, в первый раз вижу. Наверняка наемник, работает на Компанию Гудзонского залива. Эти проклятые англичане проходу нам не дают. Мы, мол, посягаем на их территории! А я бы сказал – все наоборот!

Пока незнакомец говорил с ван дер Меером, Александер пытался вспомнить, где они встречались и кто он такой. Из леса вышла группа индейцев. Среди них был и Вемикванит.

– Грязный предатель! – буркнул Призрак при виде их недавнего спутника.

Вдруг он посмотрел на Александера, и его изуродованное лицо исказилось в гримасе. Александер выдержал испытующий взгляд его серых глаз.

– Только не говори, что вы с этим типом заодно!

– Нет, честное слово! Я все тебе позже объясню. Подумай сам: если бы я был с ними заодно, я бы сейчас тут не сидел!

Призрак подумал немного, инстинктивно развернув нож острием в сторону товарища.

– Голландец утром чуть не прикончил тебя… О чем вы там с Вемикванитом вчера вечером говорили?

Незнакомец в шляпе, за которым Александер наблюдал неотрывно, стал прохаживаться возле трупов. Он переворачивал каждое тело ногой и нагибался, чтобы как следует рассмотреть. Похоже, он искал что-то. Или, может быть, кого-то?

– Призрак, послушай, если ты мне не веришь, иди и попробуй добраться до Монреаля, я обижаться не стану. Но если ты хочешь помочь Голландцу, нам надо действовать сообща.

– Макдональд!

Окрик заставил молодого шотландца вздрогнуть.

Незнакомец обращался к нему, в этом не могло быть сомнений. Этот голос… Александер в волнении закрыл глаза. И вдруг в памяти всколыхнулась череда воспоминаний: холодная ночь, ветер треплет голые ветви деревьев; мальчик танцует в темноте, оповещая о появлении Дьявола; силуэт во мраке кладовой; его, Александера, рубашка белеет в темноте; Изабель вскрикивает от испуга…

Кровь застыла у него в жилах. Изабель! И он вспомнил.

– God damn! Лакруа!

– Кто?

– Этьен Лакруа! Тот тип в шляпе – это Этьен Лакруа!

– Я его не знаю.

– А я – знаю!

– Макдональд! – снова позвал своим хриплым голосом Этьен. Теперь он держал Баррисона за волосы. – Я знаю, что вы меня слышите! Если не хотите, чтобы ваши товарищи умерли собачьей смертью, выходите!

– Вот гад!

Призрак дернулся на помощь товарищу, которому Этьен приставил к горлу длинный охотничий нож, но Александер его удержал.

– Нет! Ему нужен я. Если дорожишь жизнью, останься тут!

– Но что ему от тебя надо? Что тут вообще происходит?

– Нет времени объяснять, дружище! Если коротко, то он хочет отомстить мне, причем уже давно.

Не успел Призрак вымолвить слово, как Александер подобрался к месту, где кусты кончались. Ван дер Меер увидел его. Губы старого торговца шевельнулись, но Александер не уловил сути этого немого послания. Тогда старик помотал головой, давая понять, чтобы он не подходил ближе.

– Сюда, мерзкий англичанишка! Идите сюда, иначе я перережу вашему дружку горло! А потом придет черед Голландца.

Этьен все так же держал Баррисона на лезвии своего ножа. Александер задумался. Что изменится, если он не станет спешить? С десятком индейцев, собравшихся к этому времени на поляне, ему все равно не справиться. И все его товарищи мертвы. Ну или почти все… У Этьена Лакруа личные причины для ненависти, в этом Александер не сомневался. Но был здесь и Вемикванит, которому нужно иное – золото Голландца!

Во рту вдруг пересохло. Господи! Неужели Джон заодно с этими людьми? Ему не хотелось в это верить. Но если брат желал ему смерти, то почему не прикончил в их последнюю встречу, зимой 1761? Он мог бы оставить Александера замерзать в снегу, однако вместо этого спас его. И все же теперь Джон оказался во враждебном лагере…

– Макдональд, это последнее предупреждение! Выходите, или я вскрою ему глотку!

Взгляд ван дер Меера приказывал ему оставаться на месте, и Александер все никак не мог решиться.

– Что ты собираешься делать? – раздался сзади голос Призрака. – Нельзя позволять ему убить Баррисона, Макдональд! Если ты не пойдешь, пойду я!

– Нет! Они и тебя убьют! Не надо давать им в руки еще одного пленника! Этьену нужен я!

– Тогда иди!

– Ладно, я иду! А ты сиди и не высовывайся!

Александер вышел на прогалину. Голландец в отчаянии понурил голову. Этьен повернулся на хруст веток, крепко держа свою жертву за волосы. С минуту он как завороженный смотрел на Александера, который приближался с раскрытыми перед собой ладонями. Индейцы окружили их, но держались на расстоянии. Двое подошли к шотландцу, чтобы проверить, нет ли при нем оружия. Александер знал, что он в ловушке.

На поляне лежали трупы – юный Шабо, Лягушка… Не хотелось верить, что Этьен приказал вырезать весь отряд только затем, чтобы потом убить и его. Александер встретился взглядом с Вемикванитом, черные глаза которого смотрели холодно и оценивающе, а потом и с ван дер Меером, удерживаемым двумя индейцами. Выражение голубых глаз старика было непроницаемым. Презрительный хохот нарушил тишину.

– Наконец-то мы встретились!

– Отпустите их!

– Я, Макдональд, никуда не спешу! У меня и с вами, и с Голландцем старые счеты!

– Что вам от меня нужно?

– Вы еще смеете спрашивать, Шотландец? Так вас сейчас называют, верно? Марселина! Это имя вам о чем-то говорит?

Марселина? Молодая метиска, которую он несколько раз видел в монастыре урсулинок, подруга Изабель? Кажется, ее изнасиловал английский солдат из полка, в то время стоявшего в Квебеке. Но ведь его же за это повесили? И при чем тут он, Александер?

– Мне очень жаль эту девушку, но…

– Девушку? Подонок, это была МОЯ ДОЧЬ!!!

В темных глазах Этьена полыхнул огонек безумия. Отпустив Баррисона, который мешком рухнул на землю, он двинулся навстречу Александеру. Тот стоял на месте и смотрел на клинок, который теперь был направлен ему в грудь.

– Вы изнасиловали и убили мою дочь!

Александер понял, что не стоит и пытаться его образумить, поэтому молчал. Жажда ненависти ослепила Этьена, и он не услышит ни слова из того, что он ему скажет. Оставалось одно – быть начеку.

Клинок между тем уткнулся Александеру в грудь. Этьен прищурился, его губы сложились в приторную улыбку. Он взял в руку нательный крестик, висевший у шотландца на шее, и поднес его к глазам.

– Надо же! Уж не моей ли сестры этот крестик? Говори, это крест Изабель?!

Ответом ему было молчание. Этьен, осклабившись, смотрел на противника. Как же ему хотелось побыстрее всадить нож в живот Александеру!

– Тебе нравилось иметь мою сестренку, а, Шотландец? Нравилось задирать ей юбку? А теперь это делает другой! И как вам такой поворот?

Александер невольно поморщился. На лице Этьена отразилось удовлетворение. Напряжение нарастало. Наконец резким движением он сорвал крестик.

– Думаю, она обрадуется, когда получит его обратно!

Сунув безделушку в карман, Этьен подошел к торговцу и схватил его за грудки.

– Теперь ваша очередь! Вам прекрасно известно, что мне от вас нужно! Голландец, вы украли то, что принадлежит нам!

– Я заключал сделку не с вами.

– Они отказываются от этой сделки! Мы хотим получить золото, которое вы спрятали. Придется его отдать!

– Вы его не получите, Лакруа! Клянусь вам в этом!

– Тсакуки!

Индеец, чье имя было названо, направился к Баррисону, который, парализованный страхом, все еще лежал на земле. Схватив его за волосы так, что запрокинулась голова, он стремительным движением перерезал бедняге горло. Из раны хлынула кровь. Взбешенный Дюмэ попытался вырваться, чтобы броситься на Тсакуки, но другой индеец быстро опрокинул его на землю. Голландец с тихим стоном упал на колени и закрыл лицо руками.

– Я получу это золото! Если вы сами не скажете, где оно спрятано, Макдональд скажет!

– Он не знает! Никто не знает!

– А Вемикванит думает иначе! Он говорит, что вы поделились секретом с Макдональдом.

Александер, у которого от волнения вспотели ладони, зло посмотрел на Вемикванита, но лицо метиса по-прежнему оставалось бесстрастным.

– Я… Да, я рассказал ему про золото, – сказал Голландец, сурово глядя на шотландца. Александер догадался, что он не столько хотел обвинить его, сколько призвать к молчанию. – Я даже дал ему план, на котором указано место. И этот болван тогда же, ночью, пошел его выкапывать! Разумеется, он ничего не нашел. Не думаете же вы, что я настолько наивен, чтобы сказать, где настоящий тайник? Да он тут же всадил бы нож мне между лопаток и скрылся с деньгами! Я не такой дурак, как вы думаете, Лакруа!

Этьен посмотрел на Александера с сомнением. В словах торговца был свой резон, и все же он не мог отделаться от впечатления, что тот лжет. Нечто большее связывало этих двоих, нежели контракт между «буржуа» и простым вояжером, он был готов в этом поклясться. Раньше ван дер Меер обходился без помощника. Зачем бы ему было нанимать Шотландца для этого похода? По рассказам Вемикванита, который наблюдал за ними в Гран-Портаже, между хозяином и слугой отношения были скорее дружеские. Шотландец наверняка что-то знает, но что? Был только один способ узнать правду…

– Ладно! Спрошу теперь у Макдональда!

С этими словами Этьен зашел за спину торговца, велел ему подняться и приставил к его шее нож. Ван дер Меер не шелохнулся. Чтобы совладать с волнением, он старался дышать медленно и глубоко.

– Он говорит, что ты ничего не знаешь. Это правда, Шотландец?

Ужас от мысли, что одно его слово может обернуться приговором для Голландца, заставил сердце Александера сжаться. Он не знал, что ответить, чтобы не выдать себя. В ясных глазах старика он попытался прочесть подсказку, но увидел только непреклонную решимость. Он готов был пожертвовать жизнью, лишь бы золото не попало в лапы этим злодеям. «Я дал ему слово, обещал, что выполню все, что он скажет!» Трагедия представлялась неизбежной. Александер попытался изобразить безразличие.

– Он говорит правду. Устроил мне ловушку…

Лезвие надрезало морщинистую кожу, оставляя после себя красную нить крови. Но Голландец только сильнее стиснул зубы. «Неправильный ответ!» Сердце Александера забилось еще быстрее. Да, он дал клятву! Но сможет ли он потом посмотреть на себя в зеркало без того, чтобы не вспомнить, как убивали ван дер Меера?

Этьен отдал приказ. Александера схватили за руки, и теперь нож впился в его горло. Молодой шотландец замер. Этьен отпустил ван дер Меера и стоял в двух шагах от него. Очевидно, он решил поменять тактику.

– Ладно, Голландец! Посмотрим, что ты запоешь, когда мы вскроем глотку этому бастарду!

Напряженная тишина… Александеру стало страшно. «Неужели меня, как и остальных, принесут в жертву этому проклятому золоту, до которого мне нет никакого дела?» Проникающие сквозь голые кроны деревьев золотые лучи освещали лицо торговца. Внешне он был совершенно спокоен. Волнение выдавали только побелевшие, плотно сжатые губы. Казалось, время остановилось.

– Понятно! Значит, мне остается только…

Этьен не успел договорить. Едва лезвие вонзилось ему в шею, Александер с яростным воплем ударил своего цербера локтем в бок.

Вырвавшись на свободу, он ощутил жуткую боль и со стоном повалился на землю. Потрогав рукой шею, он понял, что счастливо отделался: порез был длинный, от уха до подбородка, но неглубокий, нож не задел артерию. Из кустов донесся яростный вопль. Лежа на земле, Александер увидел лишь, как мимо промчалась пара ног в мокрых поношенных мокасинах, потом рядом с ним с глухим стуком упал его собственный кинжал.

– Думал справиться с ними в одиночку? – бросил на ходу Призрак.

Александер не успел произнести ни звука, как его товарищ уже схватился врукопашную с индейцем. Второй дикарь накинулся на Александера, но шотландец увернулся и всадил ему нож в живот. Индеец захрипел, и по руке Александера потекла кровь. Отбросив в сторону труп, он перекатился по ковру из мертвых листьев и посмотрел по сторонам. Призрак оказался в окружении орущей толпы – ни дать ни взять ягненок посреди волчьей стаи. А что ему самому-то теперь делать? Дикарей слишком много, и его наверняка снова поймают и обезоружат…

Уловив движение справа, Александер успел развернуться, и томагавк вонзился в дерево у него за спиной. Индеец вскрикнул от злости. «Это не алгонкин!» – подумал Александер и уже в следующее мгновение получил удар по голове такой силы, что у него едва не треснул череп.

Все поплыло перед глазами, в ушах зашумело. Он успел увидеть, как Этьен колотит распластанного на земле ван дер Меера. Призрака тоже повалили на землю. Ирокез уперся ему в грудь коленом и приставил нож к горлу. Чуть поодаль Дюмэ отбивался как мог от трех индейцев с раскрашенными лицами. В общем, ситуация была безнадежная.

Боль усилилась, запах крови ударил в нос. Крики становились все тише. Александер провел ладонью по своим окровавленным волосам. Он вспомнил Микваникве, которая напрасно будет ждать его возвращения будущей весной, и о маленькой Отемин, которой придется утешать свою мать. Удивительно, однако мысль, что кто-то будет сожалеть о его кончине, заставила Александера улыбнуться. Он представил, как Этьен сообщит Изабель, что наконец-то отомстил за Марселину. Изабель… Смог бы он устоять перед искушением увидеть ее снова, если бы вернулся в Монреаль?

Обрывки разговора, голоса доносились словно бы издалека. На мгновение ему почудился голос Призрака. Тот в неистовстве продолжал выкрикивать ругательства. Этьен оставил в покое неподвижное тело ван дер Меера и направился к нему. У него стало двоиться перед глазами. Среди многочисленных ожерелий из ярких бусин и перьев его внимание привлек маленький, отделанный драгоценными камнями золотой крестик. Он прищурился, чтобы получше рассмотреть изящную безделушку. Еще мгновение – и все заволокла черная пелена. По телу разлилась приятная тяжесть. В конечном счете умирать оказалось не так уж и страшно…