Часть первая. 1764–1767. Пути забвения

Кристина Гордон зажгла свечу, поставила ее на середину столешницы и улыбнулась своему мужу Финли, который как раз зачерпывал кувшином пиво из бочонка, стоявшего на маленьком треногом столике. Дождь кончился, но небо так и осталось серым, отчего в комнате, служившей им жилищем, было сумрачно. Мэри, их старшая девочка, окликнула мать и, вставая, случайно толкнула младшую сестренку Джейн, которая тут же заплакала. Кристина к этому времени уже успела сесть возле стопки прохудившейся одежды и взяться за иголку с ниткой. Она вздохнула, закрыла глаза и погладила свой круглый животик.

– Не надо, Кристина! – ласково сказал ей Финли, опуская на стол перед приятелями кувшин с пивом. – Ты и так целый день на ногах! Я их уложу.

Александер с замиранием сердца наблюдал за этой спокойной сценой. Ему семейного счастья познать было не дано, увы… А Финли с Кристиной были счастливы. Бедны, но счастливы. Две чудесные девочки, третий ребенок на подходе, в доме царят мир и взаимная любовь… Чего еще желать? Он отвернулся и стал смотреть через окно на изгородь. В комнате снова стало тихо. Успокоив дочерей, Финли присел к столу, хлопнул в ладоши и прищелкнул языком.

– Ну, за что будем пить теперь? – спросил он звонким голосом, наливая каждому пива.

– За свободу! – воскликнул Мунро и поднял кружку.

– Slàinte! – дружно поддержали его мужчины.

Кружки столкнулись, и на стол пролилась пивная пена. Финли вытер ее рукавом и наполнил опустевшие кружки.

– За будущее и за удачу!

– За удачу! – подхватили все хором.

– А я еще добавлю: за дружбу! – сказал Мунро.

– И за дружбу!

– Пусть она будет долгой, хоть вы и…

Финли не договорил. От волнения у него в горле встал комок и он закашлялся.

– Хоть мы и разъезжаемся кто куда! – закончил за него Александер и похлопал друга по спине.

Последовало долгое молчание, только из глубины комнаты доносился детский лепет. Краешком шали Кристина смахнула слезу, всхлипнула и вернулась к своей штопке.

– Страна большая… Давайте выпьем за то, чтобы каждый завоевал себе в ней место! – провозгласил Александер, надеясь, что голос его звучит уверенно.

– Вот только Колл этого не хочет, – не без горечи заметил Мунро. – Старик, ну зачем возвращаться в Шотландию, когда и здесь найдется чем себя занять?

– И правда, Колл! – подхватил Финли, снова наливая другу в кружку пиво. – Чем ты рискуешь? Через пару лет поднакопишь денег и купишь хороший участок, а потом, кто знает, может, и жену-красавицу найдешь себе!

– Я обещал Пегги вернуться, вы же знаете, – пробормотал Колл, заглядывая в кружку.

– Fuich! Знаем мы эти обещания… – хмыкнул Александер. – Пустые слова, если хочешь знать мое мнение!

Он отхлебнул пива и со стуком опустил кружку на стол, потом посмотрел старшему брату в глаза и спросил:

– А и правда, почему ты так стремишься вернуться? Думаешь, там, в Шотландии, невеста до сих пор тебя ждет? Поедем лучше с нами! Ты, я и Мунро!

– Не надо так говорить, Алас. Не все женщины одинаковые. Она пишет, что ждет меня, как и прежде.

– Да ты ее не узнаешь, когда увидишь!

– Я пообещал. И вообще… Не хочу больше связывать себя никакими обязательствами, ни с кем! Хочу свободы, хочу делать то, что пожелаю! Чтобы можно было спать два дня подряд, пойти на охоту, когда вздумается, или просто сидеть и смотреть, как течет время… Алас, мы семь долгих лет жили по военному распорядку! Осточертело все! Не хочу больше никому служить. Ни на каких условиях!

– Перестань, Колл! Ты забываешь, что брак – это тоже обязательства, причем на всю жизнь! Леса – вот где настоящая свобода! Я слышал, что рассказывают парни о своих приключениях. Поверь, в этих диких краях много интересного! Говорят, например… – Александер с многозначительным видом подмигнул, – что у женщин-индианок горячая кровь! Ты же не упустишь шанс проверить, а?

– Алас…

– Ты упрямей осла, честное слово! Послушай, я прошу только, чтобы ты встретился с этим торговцем. Он организует экспедицию весной, и ему нужно восемьдесят человек. Пока набралось только шестьдесят три…

Попыхивая трубкой, Колл откинулся на спинку стула и, вполуха слушая брата, который еще надеялся его уговорить, стал рассматривать комнату. Освободившись от тягот солдатской службы, они вот уже два месяца перебивались мелкими подработками и часто не имели на обед ничего, кроме черствого хлеба и протухшей воды. Только Финли посчастливилось найти постоянную работу. Он устроился подмастерьем у одного сапожника в Верхнем городе, потому что успел освоить это ремесло еще до поступления в армию. Александер с Мунро решили отправиться на поиски приключений, но ему эта идея не улыбалась. После многолетней войны Коллу хотелось мира и покоя. Брат его между тем пустился в описания свободных нравов аборигенок. Колл резко оборвал его вопросом:

– Почему ты не соглашаешься пойти работать к мастеру Дюмулену? Мог бы обосноваться в Квебеке вместе с Эмили… Она только и ждет, когда ты позовешь ее замуж!

Александер умолк, уставившись на пенную жидкость, покачивавшуюся у него в кружке. Мастер Дюмулен, плотник, с которым он работал на восстановлении центрального собора столицы, узнал о талантах молодого резчика от урсулинок и предложил Александеру украсить резьбой церковные скамьи. Платить он пообещал хорошо, да и возможность состоять при мастере учеником открывала отличные перспективы на будущее. Но душа Александера стремилась к иному. Ведь торговля пушниной обещает намного больше…

Что же касается Эмили… Молодая женщина еще не успела полностью оправиться после выкидыша, и, вне всяких сомнений, отцом утраченного малыша был он, Александер. Однако он испытал странное облегчение, когда выяснилось, что брать на себя ответственность за семью не придется. Они с Эмили жили как муж и жена, но он не находил в себе сил узаконить этот союз. Он не любил ее по-настоящему, а потому и не мог заставить себя на ней жениться. Глубоко в душе Александер сомневался, что когда-нибудь сможет полюбить другую женщину так, как когда-то любил Изабель…

Пришла пора покинуть Квебек. По примеру многих однополчан Колл собирался отплыть к берегам Шотландии на первом же попутном судне. Напрасно он пытался уговорить брата поехать вместе! Его было не переубедить. Александер решил остаться тут навсегда. К тому же он страстно желал встретиться с братом-близнецом Джоном, а поскольку тот стал траппером, то появилось больше шансов осуществить задуманное, работая на местного торговца, который часто путешествовал по стране. И, что хорошо, преодоление трудностей и приключения не оставят ему времени для горьких размышлений…

С торговцем пушниной его познакомил Мунро недели две назад, и они втроем зашли в трактир в Нижнем городе, чтобы поговорить и выпить по чарке. Это было на следующий день после того, как у Эмили случились преждевременные роды. Что-что, а рассказывать этот торговец умел! По его словам, если ты не робкого десятка, «коричневое золото» вполне могло сделать тебя богатым.

Александер не устоял перед соблазном, хотя и испытывал стыд при мысли, что придется покинуть Эмили в такое трудное для нее время. Но, с другой стороны, желание заработать – благовидный предлог, который позволит ему исчезнуть из ее жизни…

– Кто он, этот торговец пушниной? – спросил Колл, выпуская изо рта кольцо дыма.

Лицо Мунро осветилось улыбкой.

– Ван дер как-то там дальше! По-моему, он из Монреаля.

– Он сам себе хозяин и организует экспедиции за свой счет, – уточнил Александер. – Ничего общего с «Компанией Гудзонова залива», которой заправляют англичане! Он предпочитает иметь дело с американцами, а те понемногу стараются разведать тропы, которыми раньше ходили трапперы-французы, и проложить новые к западу от Великих озер. Он уже вернулся в Монреаль. Но если тебя заинтересовало это дело…

– Нет, – тихо сказал Колл.

В дверь постучали. Кристина отложила штопку и пошла открывать. С порога ей улыбнулась молодая женщина. Она поздоровалась и протянула сверток.

– Здравствуйте, мадам Гордон! Я принесла платье моей Жюли́, про которое мы говорили.

Она увидела мужчин, молча смотревших на нее, и смутилась.

– Это наши друзья, – пояснила Кристина, открывая дверь шире. – Может быть, посидите с нами?

– О нет, благодарю вас! Очень мило с вашей стороны, но мне пора возвращаться к невестке. Может, в другой раз!

– Договорились, в другой раз! И спасибо за платье! Подошью его немного, и будет у Мэри обновка!

Взгляд молодой круглолицей женщины задержался на Колле. Она улыбнулась, кивком попрощалась с гостями и хозяевами дома и вышла.

С минуту Колл не сводил глаз с захлопнувшейся двери. Белокурая гостья напомнила ему прекрасную Мадлен, которую он время от времени встречал на рынке, где она торговала вареньем собственного приготовления. Молодая женщина здоровалась и тут же спешила отвернуться. Не то что заговорить – даже подойти к ней он так и не осмелился. Он понимал, почему она так себя ведет. Но, несмотря ни на что, одной ее улыбки оказалось бы достаточно, чтобы он остался в этой стране навсегда. Наверное, просто не судьба…

Александер, в душе которого блеск золотистых волос незнакомки тоже пробудил болезненные воспоминания, понурил голову. Посмотрев на Колла, он сказал со вздохом:

– Я знаю, о чем ты думаешь.

Колл хмуро покосился на брата.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, что ты думаешь о кузине Изабель. Ты до сих пор по ней сохнешь, ведь так?

Колл передернул плечами и поднес кружку к губам. Александер грустно усмехнулся. Значит, это правда – Колл тайно влюблен в эту стройную белокурую злючку!

Дважды за четыре года, которые прошли с того дня, как он получил помилование и сошел с помоста для висельников, Александер предпринимал попытки поговорить с кузиной Изабель. В первый раз ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы просто к ней подойти. Он засы́пал молодую женщину вопросами. Прежде он часто давал себе обещание, что не станет интересоваться судьбой своей неверной возлюбленной, но жить в неведении было невыносимо. Однако в тот раз Мадлен не стала с ним разговаривать. Сказала, что ее ждут, и ушла. Почувствовав, что она смущена не меньше, чем он сам, Александер не стал ее удерживать.

Во второй раз, терзаемый неизвестностью, он проявил бо́льшую настойчивость, и молодая женщина согласилась уделить ему пару минут. Это случилось вскоре после демобилизации. На вопросы Мадлен отвечала уклончиво, и он узнал мало: Изабель жива и здорова, живет счастливо в Монреале, а ее супруг – преуспевающий нотариус. Все это было известно ему и раньше.

– Обе кузины Лакруа хороши… – печально пробормотал Колл и, чувствуя себя не в своей тарелке, заерзал на стуле. Потом посмотрел на брата и спросил: – Почему ты не женишься на Эмили? Может, смог бы…

Александер поднял голову.

– Больше никаких женщин! Никогда!

– Это глупо. Годами упиваться жалостью к себе – не мужское дело!

Раскат саркастического смеха заставил Финли и Мунро вздрогнуть.

– Я не упиваюсь жалостью к себе, Колл! Но то, что произошло… Тебе не понять.

Волнение мешало Александеру говорить. Конечно, время притупило душевную боль, но она осталась. Временами воспоминания возвращались, и хотя он видел их словно бы сквозь туман и в виде разрозненных обрывков, ему то чудился запах, то вспоминались улыбка и отблеск золотых волос… Неизменным оставалось лишь ощущение бесконечной пустоты. Оно сопровождало его с того ужасного дня, когда ему сказали, что Изабель вышла замуж. И ему приходилось жить с этой пустотой, заглушая свое горе повседневными заботами. Он выжил в крушении любви так же, как выжил в войне. И то, и другое оставило на сердце шрамы. Но урок Александер усвоил: никогда больше ни воевать, ни любить он не станет!

Над столом, за которым сидела четверка друзей, повисла тяжелая тишина. Мунро допил пиво, громко рыгнул, потянулся на стуле и стал смотреть на детей, которые играли тряпичной куклой, сшитой для них Кристиной.

– Когда уезжаете? – спросил Колл, чтобы хоть немного разрядить обстановку.

– Отряд трапперов отплывает с пристани Лашин в начале мая, а с его предводителем мы условились встретиться за пару недель до этого срока. Думаю, дней через десять, не позже, мы с Мунро отправимся в Монреаль.

– Ясно!

Уставившись на руку брата, на которой недоставало пальца, Колл покачал головой. Им с Александером оставалось провести вместе всего лишь две короткие недели! Двенадцать лет они провели в разлуке, а потом по счастливой случайности снова встретились, и Колл успел хорошо узнать и полюбить его. Поэтому мысль о том, что они с братом, возможно, больше не увидятся, переворачивала ему душу. Чтобы скрыть волнение, он кашлянул и уставился на кружку с пивом. Не передать словами, как ему хотелось увезти Александера с собой на родину, чтобы он повидался с отцом! Но брат решил остаться, чтобы здесь, на канадской земле, воплотить свои мечты о славе и богатстве.

Если Колл и чувствовал легкую зависть, то касалась она свободы выбора, которая была у Александера. Смелостью и упорством брата он искренне восхищался. Жизнь заставила его пройти через тяжкие испытания, она отняла у него даже те немногие крупицы счастья, которые ему удалось познать. Но после того дня, когда жизнь его чуть было не закончилась в петле, Александер сильно переменился. Поразительно, но он открыл в себе новый вкус к жизни. Пил он теперь очень умеренно, играл мало, берег каждую монету. Душевные силы старался тратить только на добрые мысли и дела. Это был его собственный путь, его символические поиски Святого Грааля… В стране, которая возрождалась параллельно с ним, он создаст для себя новую жизнь, сотворит себе в тишине лесов новую душу… Что ж, если бы не Пегги, он, Колл, тоже остался бы!

Прикосновение Александера отвлекло Колла от его мыслей, а когда он увидел, как искренне улыбается ему брат, на душе стало легче. Он тоже улыбнулся.

– Я пришлю отцу бобровую накидку, а твоей нареченной – лисью шкурку на воротник.

– Договорились, Алас! Будем ждать от тебя подарков! Волосы у Пегги золотисто-каштановые, так что лисий мех будет ей к лицу.

Изабель положила письмо на туалетный столик, освещенный пламенем свечи в серебряном подсвечнике, и провела рукой по светло-зеленой камчатной ткани платья, украшенной золотой вышивкой. Взгляд ее, обращенный в зеркало, казался до странности пустым.

– Ничего, опять ничего…

Хотя, конечно, так ей будет проще забыть. Она подозревала, что у Мадлен есть новости об Александере, которыми та не спешит с нею делиться. Разумеется, цель у кузины благая, но…

– Хватит! – тихо сказала она своему отражению в зеркале. – Он даже не попытался меня найти! Не написал ни слова! Словно меня уже и нет на свете… Почему тогда я должна о нем думать?

Привычным жестом выдвинув ящичек, она положила письмо на стопку других посланий Мадлен, столь же бережно хранимых ею. Потом пробежала взглядом по многочисленным баночкам и бутылочкам на туалетном столике. Среди них был и флакон с золотистой жидкостью, подаренный ей в свое время Николя де Мелуазом. В гостиной одной дамы, супруг которой занимал видное положение в монреальском высшем свете, она услышала, что ее бывший возлюбленный живет теперь во Франции и что он получил орден Святого Людовика за отвагу, проявленную в битве при Сент-Фуа. С тех пор Изабель не раз пыталась представить, какой была бы ее жизнь, согласись она в свое время выйти за де Мелуаза замуж. Была бы она счастлива? Родились бы у них дети?

Ее пальцы судорожно смяли ткань платья на талии, которая оставалась безукоризненно стройной. Что, если у нее больше не будет детей? При родах она потеряла много крови, но ведь доктор Лартиг говорит, что беспокоиться не из-за чего, что она полностью поправилась… Пьер очень привязался к Габриелю, но она догадывалась, что ему хочется иметь своего ребенка. Будь ее воля, она бы не стала торопиться, хотя, по правде говоря, если бы в доме появилось еще несколько детских мордашек, которые не напоминали бы об Александере, ей было бы проще привыкнуть к своей новой жизни.

Мускусный аромат или же духи с нотками туберозы? После секундного колебания Изабель выбрала менее резкий цветочный запах. Она терпеть не могла все эти косметические средства, о которых без устали болтали дамы высшего света, – скоропортящиеся жирные кремы, приобретавшие неприятный запах, несмотря на наличие в их составе эфирных масел, притирки, содержащие окиси металлов. Их названия постоянно вылетали у нее из головы, к тому же эффективность этих средств оставалась сомнительной. Так, недавно мадам Эртель продемонстрировала своим гостьям новый крем, обещавший «изумительный цвет лица». После недели использования разница и впрямь была заметна: лицо несчастной покрылось красными пятнами и прыщами, и ей пришлось две недели сидеть дома, приводя кожу в порядок.

Изабель не нравилось ощущение, возникавшее у нее, когда она наносила на лицо какой-нибудь крем. Ее кожа, от природы бледная, не нуждалась в отбеливании свинцовыми белилами. Еще Изабель терпеть не могла парики – кожа под ними потела, а на плечи постоянно осыпалась пудра. Немного румян на основе киновари, чтобы оживить цвет лица и губ, – вот и все косметические уловки, к которым она прибегала в повседневной жизни. Правда, сегодня вечером эти чудо-средства оказались весьма кстати…

Послышался скрип паркета, и Изабель почувствовала чье-то пока еще незримое присутствие.

– Вы готовы, дорогая? – шепотом спросил Пьер, почти задевая губами ее ушко.

Кружевные манжеты его сорочки мимолетно коснулись щеки Изабель, и он провел пальцами по ее шее – от затылка с несколькими кокетливыми завитками, которые служанка Элиза не стала убирать в прическу, вниз, к вороту платья.

– Вы сегодня просто ослепительны! Элиза отлично потрудилась. Этой весной вы будете самой красивой дамой города. Жаль только, что на улице снова снег…

Изабель повернулась так и эдак, рассматривая в зеркале свою прическу.

– И правда хорошо…

Приходилось признать, что глупышка Элиза прекрасно справлялась со своими обязанностями. В прислуги девушку пристроил отец. Подразумевалось, что мсье Пьер Ларю даст своей горничной крышу над головой, будет одевать ее «во все новое» и кормить до тех пор, пока она не выйдет замуж.

Элизе недавно исполнилось девятнадцать, и она охотно принимала ухаживания сына трактирщика по фамилии Бернье. Изабель не без удовольствия думала, что скоро девушка покинет их дом и она сможет нанять кого-то, с кем приятно будет поговорить. Ей надоело каждый день выслушивать последние городские сплетни.

Пьер расстегнул украшавшее шею жены ожерелье из нескольких ниток жемчуга.

– Что вы делаете? – воскликнула она, глядя на его улыбающееся в зеркале лицо.

– Думаю, это подойдет вам лучше!

Прохладный металл коснулся кожи, и глаза Изабель расширились от изумления. Колье было изумительно красивым: три крупных каплевидных изумруда в окружении бриллиантов в золотой оправе! Довольный эффектом, который произвел на супругу его подарок, Пьер поцеловал ее за ушком и представил, как она отблагодарит его вечером, когда они вернутся домой.

– Вам нравится?

– Конечно, но так ли это необходимо? Пьер, колье наверняка очень дорогое, и вам не следовало…

– Вы должны быть прекрасней всех, дорогая! Впрочем, о чем это я? Вы и так прекраснее всех, не правда ли?

– О Пьер!

Испытывая глубокую признательность, Изабель повернулась к мужу и улыбнулась. Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Она научилась любить Пьера и временами ловила себя на мысли, что с нетерпением ждет, когда они окажутся наедине, чтобы побеседовать о том о сем за бокалом хорошего вина. Ее супруг оказался человеком умным и образованным и к тому же был искренне в нее влюблен. Не желая причинять ему боль, Изабель ни разу не упрекнула его в том, что он женился на ней, зная, что его чувства безответны. Но все эти подарки и знаки внимания наводили на мысль, что он надеется пробудить в ее сердце любовь… совсем как ее отец, который всю жизнь тщетно пытался заслужить любовь своей жены Жюстины. Что ж, быть может, если у него хватит терпения, она научится любить его так, как он того заслуживает?

– Мама! Ма-а-амочка! – донесся до нее детский голос, и из коридора послышался топот маленьких ног.

В дверном проеме появился маленький Габриель. Щеки у него пылали, глаза были мокрые от слез. Секунда – и его догнала нянька Мари. Изабель поспешила навстречу сыну.

– Что случилось, моя радость? Ушибся? Покажи, где у тебя бо-бо?

– У меня нет бо-бо! Ма’и не аз’ешает! – пожаловался мальчик и испуганно оглянулся на девушку-индианку, которая в смущении теребила пальцами свою косу.

Изабель нахмурилась и, шурша платьем, присела, чтобы оказаться на одном уровне с сыном.

– Что не разрешает тебе Мари?

– Не аз’ешает взять мышку!

– «Не р-р-разр-р-решает взять мышку!» – поправила его Изабель с ноткой нетерпения в голосе. – Но о какой мышке ты говоришь? У нас в доме нет мышей!

– Вот мышка!

Мальчик показал матери мышеловку, в которой лежала окровавленная мышиная голова.

– Фу, гадость какая!

– Я пыталась отнять у него мышь, мадам, и тогда он меня укусил!

– Габриель Ларю! Я запрещаю тебе кусаться! И где ты только этому научился?

С этими словами Изабель взяла сына за руку, который не желал расставаться с ужасной игрушкой. Мышиная голова беззвучно упала на паркет, и Габриель посмотрел на мать своими голубыми, полными слез глазами. С трудом сдерживая смех, Пьер подобрал с пола останки грызуна.

– Думаю, нам пора завести кошку! Она станет охотиться на мышей, и все игрушки-мышки будут доставаться ей, а не тебе!

Свободной рукой он погладил Габриеля по ярко-рыжим волосам и, все еще улыбаясь, вышел из комнаты. Видя, что инцидент исчерпан, Мари попросила разрешения уйти. Изабель кивнула в знак согласия. Она обняла сына за плечи и подвела к креслу, в котором раньше ей часто случалось кормить его грудью по ночам, а когда он подрос, успокаивать и баюкать, если мальчику снились страшные сны.

– Иди ко мне на колени! – позвала она ласково.

Мальчик понял, что ругать его не будут, и с готовностью послушался. Юбки Изабель были теперь основательно измяты. Окинув подол беглым взглядом, она вздохнула и с улыбкой посмотрела на сына.

– А теперь, Габриель, объясни, зачем тебе понадобилась эта мышь! Ты прекрасно знаешь, что мыши – зверьки грязные, они могут укусить…

– Я знаю, мамочка! Но та мышка была ме’твая, и я хотел с ней поиг’ать!

– «Мер-р-ртвая!» Повтори, Габи! «Мер-р-ртвая!»

– Мей-й-йтвая!

– Думаю, в тебе говорит твоя шотландская кровь!

Она осеклась и закрыла рот рукой. Слова вырвались сами собой.

– Какая к’овь?

– Это я глупость сказала, мой Габи! Уже поздно, тебе пора спать!

Она сняла мальчика с колен, встала, взяла его за руку и повела к двери.

– Мам, а что такое «шотландская к’овь»?

В этот момент в коридор вышел улыбающийся Пьер. Лицо Изабель в тот же миг залилось румянцем, но она подумала, что супруг, скорее всего, ничего не успел услышать, и с бьющимся сердцем вернула ему улыбку.

– Я объясню тебе потом, Габи! – шепнула она мальчику на ушко.

– Пьер, могу я попросить вас уложить его? Мне нужно привести в порядок платье.

– Только поторопитесь, экипаж уже ждет у крыльца.

Наклонившись к Габриелю, молодая женщина проговорила:

– Радость моя, прошу, будь послушным мальчиком! Я зайду поцеловать тебя на ночь через минутку, хорошо?

Весну в светских кругах Монреаля в этом году решили встретить буйством цвета в нарядах кавалеров и дам, разнообразием угощений и звучной музыкой. Исповедующая гедонистическое отношение к жизни молодая канадская буржуазия постепенно забирала в свои руки власть в стране, которую покинула прежняя, старая французская аристократия. Замок де Водрей, резиденция нового губернатора Монреаля сэра Ральфа Бартона, находился на улице Сен-Поль, по соседству с особняком нотариуса Ларю, но Пьер все равно приказал запрячь лошадей, чтобы Изабель не запачкала подол на грязном тротуаре.

Бальный зал блистал тысячами огней, музыканты играли чакону. Платья дам напоминали яркие венчики цветков, манивших к себе целые рои кавалеров-пчел. Изабель предпочла сосредоточиться на этом эффектном зрелище. Разговор о статусе Католической церкви на территории британской провинции Квебек успел ее утомить.

– Это возмутительно! Англичане не выполняют условия договора!

– Я так не думаю! – заявила мадам Бертело, размахивая огромным веером из окрашенных в розовый цвет перьев в перламутровой оправе. Ее густо набеленное лицо блестело от жары. – Губернатор Мюррей скоро подыщет нам нового епископа! Он так добр и снисходителен!

Своими маленькими глазками под насурьмленными бровями она стреляла по сторонам, разглядывая, оценивая, сравнивая, осуждая… Изабель потягивала свой пунш и подсчитывала в уме, сколько еще минут продержится бархатная мушка над верхней губой этой словоохотливой мадам.

– Статья четвертая договора обязывает нас отправлять церковные обряды по их обычаям, презрев наши собственные, мадам Бертело! Вот какова их снисходительность! – не удержалась от язвительного замечания Изабель. Ограниченность мышления некоторых соотечественников просто-таки поражала ее. – И я полагаю, что ваш дорогой Мюррей, даже если захочет, ничего не сможет с этим поделать!

Оп! Искусственная родинка упала в бокал дамы. Не сводя глаз с крошечного кусочка бархата, плавающего в янтарном вине, Изабель прикрыла веером лицо, чтобы никто не увидел ее ироничной улыбки.

После смерти монсеньора Понбриана в 1760 году канадское духовенство осталось без пастыря. Британские власти, которые, как известно, не признавали власть Папы Римского, ссылаясь на свои законы, отказали Церкви Квебека в праве избрать нового главу. Ситуация вызвала волнения в канадском обществе. В довершение всего некоторые католические священники стали переходить в протестантизм, да и число канадок, вступавших в брачный союз с англичанами-протестантами, тоже постоянно увеличивалось. Что касается монахинь, то на территории захваченных земель остались одни лишь канадки. Француженки предпочли вернуться на родину. Члены конгрегации Святого Сульпиция тоже были все до одного французы, и власть имущие протестанты относились к ним без особого доверия. Поговаривали, что у них, а также у францисканцев и иезуитов, новые власти намереваются отнять все имущество. Побежденному народу предстояло создать modus vivendi, который позволил бы ему спасти свою религию.

– А известно ли вам, моя дорогая, – продолжала Изабель, со щелчком захлопнув веер, – что после подписания этого достославного договора ряды нашего духовенства поредели ровно на треть? А кто, скажите мне, станет обучать будущих священников, если семинарии и коллеж закрыты? Британское правительство не позволит французским служителям культа приехать и обосноваться в колонии!

В ответ на это мадам Бертело упрямо вздернула подбородок. Жюльетта Эмио, дама с остреньким лисьим личиком, осмелилась высказать свое мнение:

– Говорят, что аббат де ла Корн отправился в Лондон просить аудиенции у короля! Он питает надежду стать епископом и получить на это августейшее согласие.

– Его Величество король Великобритании вряд ли удовлетворит его ходатайство! Я полагаю, уже одного факта, что аббат де ла Корн живет теперь во Франции, достаточно, чтобы навлечь на него подозрения. Король Георг может решить, что он шпион или что у него в планах поднять восстание. Стремление во что бы то ни стало получить епископскую митру, а также англофобские настроения его семьи только усилят подозрения короля. Георг не поверит в бескорыстность намерений аббата.

Придя к справедливому заключению, что британские власти пытаются искоренить католицизм на территории бывших французских колоний, канадское духовенство в конце октября отправило к королю в Лондон своего посланника Этьена Шареста с особым ходатайством. Изабель пришлось в конце концов признать правоту своей кузины Мадлен, уже давно опасавшейся такого исхода и порицавшей чрезмерную терпимость канадского населения, которое в своем стремлении привлечь симпатии новых правителей было готово забыть о собственных традициях.

Смерив Изабель сердитым взглядом, мадам Бертело сделала глоток пунша и сказала:

– Нас, католиков, на этих землях больше десяти тысяч, в то время как протестантов всего лишь…

– Пара сотен? Может, и так! Но только именно они, эти нечестивцы, управляют нами, а потому и позаботятся о том, чтобы все осталось как есть! Вы слышали о законе «Акт о присяге»?

– Да, но мсье Мунье – француз, и он сумел завоевать расположение новых властей…

– Я бы тоже радовалась, что мсье Франсуа Мунье стал единственным франкоговорящим членом губернаторского совета, если бы он не был гугенотом! Или вы этого не знали? – Изабель даже не попыталась скрыть свое раздражение. – Ой! Похоже, вы проглотили свою мушку, мадам Бертело!

– О!

У себя за спиной Изабель услышала чье-то шипение:

– Ей легко говорить! Ее муженек сумел завоевать себе место в обществе!

– Он гугенот?

– Нет, в семье Ларю все католики. По крайней мере пока. Но я не удивлюсь, узнав, что он тайно перешел в протестантизм. По-английски он объясняется вполне сносно.

Обернувшись, Изабель вперила сердитый взгляд в сплетницу – вдову Бродер.

– Хочу вас заверить, мадам, что место в обществе, которое мой супруг завоевал своим трудом, не слишком завидно! Он служит, но никакой властью не обладает. Что до вероисповедания, то он католик и останется таковым. А свой английский мой муж вынужден совершенствовать, чтобы его самого и клиентов никто не смог обмануть!

Вдова поджала губы и часто-часто заморгала. Красные от румян и гнева щеки ее составляли резкий контраст с набеленным лицом и ярко-фиолетовым платьем. Не дожидаясь ответной реплики, Изабель вежливым кивком попрощалась с собеседниками и направилась туда, где еще недавно видела Пьера. Ей вдруг захотелось отвлечься и потанцевать.

Оркестр как раз заиграл менуэт. Изабель поискала глазами мужа, но так и не нашла. А ведь десять минут назад он был тут! Она снова скользнула взглядом по толпе, пытаясь увидеть его белокурые волосы, которые он припудривал лишь слегка, зная, что ей это не нравится: пудра вызывала у Изабель желание чихать.

В другом конце зала она заметила своего брата Этьена, который по-прежнему торговал пушниной. Интересно, как это он, пламенный патриот, умудрился оказаться в кругу торговцев с такими фамилиями, как Данн, Уолкер и Ливинстоун? Тем не менее это действительно был Этьен. Он разговаривал с двумя господами, о которых Изабель была наслышана. Высокий, изысканно одетый и надменный с виду мсье Люк де ла Корн приходился родственником аббату де ла Корну. Он был военным и, как и Этьен, торговал пушниной. Изабель познакомилась с ним на обеде, куда была приглашена вместе со своим прежним поклонником Николя де Мелуазом. Люк де ла Корн служил под командованием Монкальма и отличился в битве за форт Уильям-Генри и при осаде Карийона. За свою доблесть в 1759 году он был награжден орденом Святого Людовика. Правда, ходили слухи, будто англичане подозревают де ла Корна, прекрасно знающего языки и нравы индейцев, отрядом которых он руководил в битве при Сент-Фуа, в намерении организовать восстание в регионе Великих озер.

Яркий представитель колониальной элиты, которая стараниями новых властей постепенно возвращалась во Францию, он был одним из немногих, кто выжил при крушении судна «Auguste» у острова Кейп-Бретон в ноябре 1761 года, в то время как двое его детей и брат погибли. Возвращение в Монреаль через занесенные снегом леса и замерзшие реки было долгим и мучительным. Но по прибытии ла Корн окончательно отказался от идеи уехать на родину и стал обустраивать свою жизнь в Канаде.

Другой собеседник брата, господин Морис Блондо, тоже был хорошо известен среди торговцев пушниной. В последнюю экспедицию они с Этьеном ходили вместе и вернулись из Микиллимакинака в начале октября со страшным рассказом о восстании племени оджибве, свидетелями которого стали. Индейцы с боем захватили форт Микиллимакинак и вырезали весь гарнизон, а влиятельный вождь индейского племени оттава по имени Понтиак стал настоящей угрозой миру в регионе. Летом 1763 года произошло множество стычек с индейцами, и встревоженные власти издали закон, запрещающий трапперам продавать туземцам, проживающим у Великих озер, продукты, оружие и боеприпасы. Коммерсанты Монреаля моментально возмутились: новый закон существенно ограничивал свободу торговли.

Брат увидел ее, улыбнулся, а потом снова переключил внимание на собеседников. Изабель улыбнулась в ответ и отвернулась. В последнее время они с Этьеном виделись очень редко. Разумеется, брат навестил ее в доме на улице Сен-Габриель, и у них с Пьером завязались дружеские взаимоотношения. Она знала, что время от времени Этьен пользуется профессиональными услугами своего зятя. Поэтому чаще всего они встречались в рабочем кабинете последнего, и она приносила им чай с пирожными. Этьен вежливо интересовался здоровьем племянника, но не стремился с ним общаться. Не стоило ждать, что Этьен изменится. Повзрослев, Изабель поняла, почему они с Жюстиной терпеть не могли друг друга: двух змей в одну банку не садят…

В шумной толпе бального зала она узнала несколько знакомых лиц. Генеральный прокурор провинции Квебек Фрэнсис Мейзерс беседовал с маркизом Алленом Шартье де Лотбиньером и супругой последнего – Мари-Жозеттой. Чуть поодаль собралась компания законников, в числе которых были господа Уильям Хей, Чарльз Йорк и Джеймс Мэрриот. Рядом с ними громко дискутировали и смеялись, собравшись в кружок, торговцы, в числе которых был и Томас Уокер.

Общество разбилось на группки согласно принадлежности к тому или иному социальному кругу: капитаны внутренних канадских войск – отдельно от остальных офицеров, дамы благородного происхождения – отдельно от супруг господ, которые дворянами не являлись… Немало в зале было и прибывших из Квебека британских военных. В окружении этой толпы Изабель чувствовала себя цветком в зарослях колючек. Откровенно говоря, все эти балы и званые обеды давно перестали быть для нее развлечением.

Наконец она увидела Пьера. Трое из пяти его собеседников были ей незнакомы. Один был высок и строен, хотя и не очень молод. Он казался излишне суровым, и Изабель решила, что это наверняка англичанин, один из тех негоциантов-новичков, которые полагали, что они знают заклинание, превращавшее все вокруг в золото. Двое других, помоложе, с разрумянившимися от выпитого алкоголя лицами, были очень похожи внешне – вероятно, братья.

Что касается остальных, то она знала их: местный коммерсант мистер Эдвард Грей, занимавшийся в основном организацией аукционов, и мсье Пьер Форетье, торговец недвижимостью, с которым Пьера связывала давняя дружба и супруга которого, Тереза, стала для Изабель приятной собеседницей.

Дела шли отлично, и эти торговцы явились вслед за британской армией, чтобы выпустить последнюю кровь из канадской экономики. С их обществом приходилось мириться, поскольку они часто обращались к Пьеру за консультациями и, соответственно, пополняли его кошелек. Сопровождаемая чувственным шуршанием шелка и кружев, Изабель приблизилась к мужу. Некоторые из его собеседников тут же обернулись.

– Ах, это вы, дорогая! – воскликнул Пьер, широко улыбнувшись. – Спешу вам представить трех новых гостей нашей прекрасной провинции Квебек! Это – Джон Маккорд, а это – Джозеф и Бенджамин Фробишеры! Господа, позвольте вам представить мою прелестную супругу Изабель!

Мужчины поклонились. Изабель вежливо кивнула, успев прикрыть веером лицо, на котором вопреки ее воле появилась гримаска. Ей не нравилось, когда Пьер использовал в разговоре английские слова, словно бы заискивая перед приезжими. Джозеф Фробишер тем временем поцеловал ей руку, которую молодая женщина неохотно ему протянула. Когда же он улыбнулся, Изабель показалось, что мужчина стал похож на щуку, изготовившуюся заглотнуть соблазнительную приманку.

– Очарован! – прошептал он по-французски.

– Господа Джозеф и Бенджамин Фробишеры приехали в Монреаль, чтобы торговать мехами. Как и господин Маккорд, они намерены добиться значительных успехов!

– Разве не все коммерсанты стремятся к этому? – спросила Изабель с медоточивой улыбкой.

Форетье наклонил голову, пряча усмешку, а Пьер взял жену за локоть и нетерпеливо пожал. Ему не хотелось обострять отношения с возможными клиентами. Изабель, в свою очередь, прекрасно понимала это и не собиралась портить себе и ему вечер.

– Вы давно в Квебеке, мсье Маккорд?

– Нет, но я уже заметить, что зима здесь очень холодный! – заговорил Маккорд на ломаном французском. – Мой жена Марджори это не очень нравится.

– Но ведь зима только начинается! Боюсь, вам еще предстоит узнать, что такое настоящие квебекские морозы! Вы, случайно, не из Шотландии родом?

– Нет, я родился на север Ирландия.

– На родине у мистера Маккорда была своя пивоварня, – пояснил Пьер.

– О да! Я варил пиво!

– У вас есть дети?

– Им здесь понравилось? – Увидев озадаченный взгляд собеседника, Изабель задала тот же вопрос по-английски: – Do your children like to live in Canada?

– Oh yes! Do you speak English, madam?

– Aye, a wee bit! – ответила Изабель, едва заметно краснея.

– Oh! I see. Вы учить английский с шотландцем, я полагать, – заметил ирландский коммерсант без всякой задней мысли. – Может, вы знакомы с лейтенантом Александером Фрейзером из Fraser’s Highlanders Regiment? Моя дочь Джейн и лейтенант Фрейзер недавно стать жених и невеста! Мистер Фрейзер купил усадьба «Ла Мартиньер» в Бомоне.

– Да, я об этом слышала, – тихо ответила Изабель, глядя на кружок дискутирующих в отдалении мужчин.

Сердце вдруг забилось с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Пьер, который все еще держал молодую жену под локоть, не дал ей упасть.

– Изабель, вам дурно?

– Не тревожьтесь, это легкое недомогание, и оно скоро пройдет!

Оркестр заиграл джигу. Корсет стеснял Изабель грудь, нижняя сорочка была мокрой от пота. Пьер посмотрел на нее. На его красивом лице читалось искреннее беспокойство.

– Моя дорогая, вы так бледны… Вам уже лучше? Может, вам стоит присесть?

– Нет! – ответила Изабель резче, чем ей хотелось бы. – Я… Пьер, окажите мне любезность! Давайте потанцуем!

Молодой Джозеф Фробишер выступил вперед и, прижимая руку к сердцу, галантно поклонился мадам Ларю, не упустив, однако, возможности заглянуть в ее соблазнительное декольте.

– Если мадам удостоит меня… the honour of this dance?

Дерзость молодого англичанина на мгновение обескуражила Изабель. Не зная, что ответить, она вопросительно посмотрела на Пьера. Губы ее супруга недовольно сжались.

– Дорогая, прошу вас, подарите юноше этот танец! – прошептал он, опустив глаза. – Дело в том, что наша беседа еще не окончена. Мистер Маккорд хочет основать в Квебеке новую пивоварню, полагая, что военные местного гарнизона составят ему отличную клиентуру. Попытаюсь его переубедить, хотя не знаю, удастся ли: на следующей неделе он намерен ехать в столицу. Надеюсь, моя просьба не очень вас огорчит?

«Ну конечно, пока муж говорит о делах, святая обязанность жены – очаровывать его компаньонов!» – с горечью подумала Изабель. Она улыбнулась мужу, а потом и молодому мистеру Фробишеру, который ожидал ее ответа, все так же прижимая руку к груди. Гордо подняв голову, молодая женщина позволила этой руке сжать в ладони ее пальцы и только тогда с отвращением почувствовала, что она мокрая. Согласовав свои движения с движениями кавалера, она стала рассматривать лица в поисках смутившего ее виде́ния. Эта шевелюра с бронзовым отливом, нос с горбинкой… Мужчина, одетый во все черное, стоял теперь к ней спиной, но Изабель успела увидеть его профиль, узнала его манеру держаться. «Это не может быть он! Он никогда бы не явился на этот бал!» – взволнованно размышляла она.

Проницательным взглядом мужчина окинул пары, которые, казалось, покачивались на волнах радости. Сомнений не осталось: Килиана ван дер Меера в зале не было.

– Теперь можно уходить! – объявил он, повернувшись к своему спутнику.

Габриель Коттэ, прищурившись, рассматривал мелькавшие перед ним лица. Это он обещал познакомить американца с торговцем по прозвищу Голландец.

– Я вижу Блондо, но ван дер Меера нет. Прости, друг! Меня заверили, что сегодня он обязательно будет здесь.

Третий мужчина, который до сих пор стоял и молча отбивал ритм ногой, посмотрел на товарищей. Его худощавое лицо с выпуклым лбом и выступающим подбородком, в профиль напоминавшее серп молодого месяца, светилось улыбкой.

– Думаю, Голландец пожалеет, что не пришел, когда узнает, сколько здесь было прелестниц! I say! Они божественно хороши!

Коттэ громко засмеялся. Смех привлек внимание некоторых гостей, расположившихся неподалеку. Первого мужчину это не обрадовало.

– Ван дер Меер умеет отыскивать самых прелестных женщин в любом городе, Джейкоб! За него не беспокойтесь. Не удивлюсь, если он как раз и задержался у дамы…

– Посмотрите туда! – Коттэ кивнул в сторону одной из танцующих пар. – Уж не один ли это из вновь прибывших торговцев-англичан? Бенджамин Фробишер, если не ошибаюсь?

– Это Джозеф, а не Бенджамин, – поправил приятеля Джейкоб Соломон, чей взор задержался на женщине в роскошном светло-зеленом платье.

– Джозеф? Так вот кто решил приударить за женушкой нашего драгоценного нотариуса Ларю! Ловкий малый, этот нотариус… Глядя на его жену, никто не удивится, что ему удалось переманить у де Мезьера всю его клиентуру.

– Кто она? – спросил первый из заговоривших, которого друзья называли Шотландцем. Красота дамы произвела на него впечатление.

– Мадам Изабель Ларю, в девичестве Лакруа. И горе тому, кто осмелится на нее покуситься! Нотариус стережет жену как зеницу ока. Если Фробишеру было позволено пригласить ее на танец, значит, Ларю учуял выгодное дело. Он не гнушается общаться с торговцами из Англии – составляет для них контракты и завещания. Как говорится, деньги не пахнут!

На самом деле Шотландец уже довольно долго наблюдал за дамой в зеленом. Едва войдя в зал, он приметил ее в компании супруг высокопоставленных монреальских чиновников. Не спускал он с нее глаз и тогда, когда она вместе с кавалером кружилась в танце. В ее грациозности ощущалось то сокровенное, что дама благородного происхождения никогда не позволит себе выразить словами. Эта сводящая с ума чувственность в каждом жесте, в каждом движении… Все мужчины невольно оборачивались, чтобы посмотреть, когда она проходила мимо.

– Скажите-ка, Коттэ, а не тот ли это нотариус, который составлял контракт для Голландца?

Его собеседник придвинулся ближе.

– Именно он. Пьер Ларю.

– Муж этой дамы? Какая жалость!

– Хорошенькая, правда? По городу ходят слухи, что ее трехлетний сын появился на свет стараниями другого, – продолжал он едва слышно. – Волосы у мальчика рыжие, как огонь. Она родом из Квебека, а там, если я не ошибаюсь, после капитуляции зимовал шотландский полк Фрейзера.

Сзади кто-то кашлянул, отвлекая Шотландца от размышлений. Оказалось, что это Игнасий Морис Кадотт. Щеки у него были красные от холода, волосы припорошило снегом.

– Я разыскал Голландца! – объявил он, переводя дух. – Он в кабаке Дюлонга.

– Что он там забыл, черт подери? – сердито спросил Коттэ.

– Празднует!

– Damn Van der Meer! – воскликнул Соломон, ударяя в ладоши. – Это же надо – предпочесть компанию трапперов обществу самых красивых женщин провинции! Странный парень!

Шотландец усмехнулся. Они с Джейкобом Соломоном познакомились три месяца назад, но он успел полюбить его за открытость натуры и жизнелюбие. Джейкоб родился в Нью-Йорке в еврейской семье и несколько лет прослужил наемником в американской колониальной армии, сражаясь за интересы Британии. После окончания военных действий наемников распустили, и он с женой и дочкой перебрался в Монреаль, где стал торговать мехами. Его брат, банкир, умер меньше года назад и оставил ему небольшое состояние, но предрасположенности к банковскому делу у Джейкоба не было, поэтому дело решилось в пользу переезда в Канаду и поиска приключений.

Их с Соломоном познакомил Филипп Дюран, брат Мари-Анн, женщины, с которой Шотландец сейчас жил. Она была вдовой торговца по имени Андре Мишо, на которого он когда-то работал. Соломон, богатый торговец пушниной, как раз подыскивал себе партнера, хорошо знающего эти края. Он приобрел горький опыт общения с британцами в армии и не скрывал своего к ним отвращения, поэтому решил заключить сделку с торговцем канадского происхождения, отлично знающим проложенные колонизаторами-французами тропы и готовым проложить новые.

Голландец путешествовал по региону в поисках меха уже многие годы. Филипп давно его знал и сразу же предложил Соломону свести их друг с другом. Обязанностью Шотландца теперь было лишь наладить между ними контакт. В случае, если ван дер Меер согласится взять Джейкоба Соломона в партнеры, этот последний имел все шансы в недалеком будущем выкупить пай своего компаньона: ван дер Меер был мужчина в летах и долгие экспедиции теперь утомляли его настолько, что он выразил желание в ближайшее время отойти от дел.

Шотландец подозревал, что Филипп Дюран, помогая наладить партнерские отношения между этими двумя людьми, преследует какую-то свою цель. О Голландце шурин рассказал ему не так уж много. Во время последнего путешествия группа торговцев, в которую входил и сам рассказчик, дала Голландцу тайное задание, связанное с ограничениями, которые наложило на торговлю с индейцами британское правительство. Судя по разговорам, старик сделал лишь часть того, что обещал, и заявил, что отчитается перед нанимателями уже после своего возвращения из Гран-Портажа в конце будущего лета. Всю зиму местные торговцы пушниной скрипели зубами от злости. Любой ценой нужно было заставить ван дер Меера рассказать наконец, что он предпринял и на что ушли деньги! Ситуация сложилась катастрофическая.

Оживление торговли в регионе Великих озер подтолкнуло упомянутую выше группу негоциантов к созданию Лиги, целью которой было помогать индейским племенам, недовольным новыми порядками. Разумеется, каждый участник этой лиги преследовал свои интересы: кто-то – политические, а кто-то – чисто коммерческие.

Но главная цель была одна: изгнать из страны британские гарнизоны и получить власть над канадскими территориями.

Для реализации этих планов организаторы Лиги обратились за помощью к французским властям, все еще пребывающим в Луизиане, но особых успехов не добились. В надежде получить поддержку Понтиак вступил в переговоры с капитаном Нейоном де Вильером, комендантом форта Шартр. Де Вильер, однако, посоветовал вождю «закопать томагавк войны». Вероятнее всего, тем самым он рассчитывал заслужить расположение со стороны новых властей. О том, чтобы поддержать восстание, не могло быть и речи. Но группа торговцев французского происхождения из Иллинойса и территорий, на которых проживали индейцы-делавары, присоединилась к повстанцам. Вероятнее всего, восстание Понтиака поддерживали также некоторые американские негоцианты, желавшие заполучить под свой контроль многообещающие земли к западу от Иллинойса, но из страха перед возможными репрессиями они не заявили о себе открыто.

Летом 1763 года, пока индейцы сжигали и заливали кровью аванпосты долин Огайо и региона Великих озер, по Миссисипи к озеру Верхнее был доставлен сундук, полный золотых луидоров и испанских пиастров. Получить его должен был Голландец. Деньги предназначались мятежникам для покупки оружия и боеприпасов. Однако Голландца никак не могли найти, хотя было известно, что в конце сентября он вернулся из фактории Гран-Портаж. Из тени он вышел несколько месяцев спустя и стал набирать людей для следующей своей экспедиции. Когда же его спросили о деньгах, которые он, как предполагалось, получил, старик ответил, что спрятал их в надежном месте. Чернила на Парижском договоре еще не просохли, и представлялось правильным выждать какое-то время и узнать, как правительство распорядится территориями, на которых промышляли трапперы, тем более что Понтиак прекратил активные действия.

Мятеж индейцев затих с окончанием осады форта Детройт. Члены Лиги скрепя сердце согласились с аргументами Голландца, однако вскоре начались распри, и мнения снова разделились. Филипп Дюран, который вел дело своего погибшего зятя Андре Мишо, оказался среди тех, кто настаивал на возвращении сундука, причем любой ценой. Знакомство с Джейкобом Соломоном пришлось как нельзя кстати: ненависть, которую тот испытывал к английским властям, делала его идеальным соратником. С его помощью Дюран рассчитывал добиться цели.

Вдоволь насмотревшись на танцующие пары, Шотландец перевел взгляд на Соломона, который, прихлопывая в ладоши, наблюдал за красивой дамой в зеленом платье.

– Что ж, нам пора! – сказал Шотландец, поворачиваясь к выходу. – Габриель отведет вас к ван дер Мееру завтра. Сейчас уже слишком поздно для визитов, и, я полагаю, Голландец не в том состоянии, чтобы толково ответить на наши вопросы. К тому же я обещал сегодня вернуться в Батискан, к Мари-Анн.

Когда он обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на красивую супругу нотариуса, произошло невероятное: она застыла посреди зала, в упор глядя на него, – бледная, с расширенными от изумления глазами…

– Madam? Madam? Are you… Вам плохо?

Сердце готово было выскочить из груди. Он здесь, в нескольких шагах от нее, и смотрит с невозмутимым видом! Горячая волна накрыла ее, и Изабель пошатнулась. Алекс! Мужчина едва заметно кивнул и отвернулся, оставив ее во власти внезапной слабости посреди танцующих, которые старательно ее обходили. Изабель же неотрывно смотрела на его темные, с бронзовым отливом волосы, пока они не исчезли в море париков. Мгновение – и все поплыло у нее перед глазами.

Кто-то сжал ей запястье, и Изабель подняла голову. Мистер Фробишер смотрел на нее с тревогой и участием.

– Мне стало дурно, мсье! – проговорила Изабель, с трудом сдерживая душившие ее рыдания. – Простите, я… я немного устала. Думаю, мне лучше присесть. Прошу вас, принесите бокал пунша, и мне сразу станет лучше!

– Punch, yes, yes! With great pleasure, madame!

Его голос растворился в вихре музыки, в то время как на Изабель нахлынули воспоминания.

– Черт побери! Канадцы еще не успели оправиться после ужасов войны, а генерал Томас Гейдж уже требует от них собирать ополчение и идти сражаться с индейцами, своими недавними союзниками! Это возмутительно! – с раздражением выразил свое мнение Блондо.

– Пока набирают только добровольцев, – вмешался ла Корн. – Никого не загоняют в армию насильно, и вам это отлично известно. Бартон, кстати, против. Он опасается, как бы монахи-сульпицианцы не подбили вновь сформированные отряды ополченцев к мятежу. И он близок к истине! По этой же причине многие трапперы-англичане недовольны действиями Мюррея, который привлек католических монахов к набору ополченцев. Местное духовенство возмущено существующими порядками, а все мы знаем, насколько велико его влияние на простой люд… Думаю, ничего хорошего из этого не выйдет.

– В Квебеке мятежные настроения не столь сильны, – вступил в разговор Этьен Лакруа. – И записываться в ополчение местные жители не спешат. Здесь, в Монреале, все по-другому. Канадские торговцы опасаются конкуренции со стороны англичан, и не без оснований! Территория, на которой разрешена охота на пушного зверя, почти не дает заработка. Трапперам нужно одно – чтобы правительство позволило им разведать новые тропы на западе!

– Однако же быстро вы заразились нашими монреальскими настроениями, мсье Лакруа! – с язвительной усмешкой заметил ла Корн.

Этьен уже вознамерился ответить колкостью на колкость, когда его взгляд, скользивший по фигурам танцующих, вдруг остановился на мужчине, который стоял рядом с Габриелем Коттэ. Он прищурился, чтобы рассмотреть его получше.

– Что с вами, друг мой? – с ухмылкой спросил Блондо, неверно истолковав реакцию Этьена. – Господа, мсье Лакруа, должно быть, попал под чары какой-то сильфиды!

Мужчина, привлекший внимание Этьена, уже направлялся к выходу. Наскоро извинившись, Этьен решительным шагом пересек зал, вызвав недовольство со стороны танцующих. Тут он увидел Изабель. Она стояла и смотрела туда, где только что находился тот самый незнакомец. Этьен успел настигнуть Коттэ у порога. Схватив приятеля за локоть, он увлек его в тихий уголок.

– Этьен Лакруа! Какими судьбами? У тебя дела в Монреале? Это правда, что ты в мае отправляешься в Верхние земли?

– Здравствуй, Габриель! Скажи, кто тот человек, с которым ты говорил минуты две назад?

От волнения у Этьена охрип голос. Коттэ удивленно вскинул брови.

– Иудей? Его зовут Джейкоб Соломон. Он…

– Нет, другой! Думаю, он шотландец.

– Верно, его так и зовут – Жан Шотландец. Он работает на Филиппа Дюрана. А почему ты спрашиваешь? Тебе нужны люди?

«Жан Шотландец… – задумчиво повторил про себя Этьен. – Неужели я ошибся? Хотя этот тип вполне мог придумать себе новое имя. Скорее всего, так оно и есть!» Он обернулся, поискал глазами Изабель, но на том месте, где он видел ее в последний раз, молодой женщины не оказалось. Нет, ошибки быть не может! Это он, бывший возлюбленный его сестры! Этьен, крайне раздраженный, кашлянул и тряхнул головой, словно желая освободиться от наваждения.

– Нет, люди мне не нужны. Хотя… Говоришь, он работает с Дюраном?

– Шотландец – доверенное лицо Дюрана. Он живет с его сестрой, милашкой Мари-Анн, вдовой Мишо. Помнишь такого?

– Помню. Спасибо, Габриель!

– Я собираюсь заглянуть в трактир Дюлона и пропустить чарку с Голландцем. Не хочешь составить нам компанию?

– Голландец – это ван дер Меер?

– Да, и мне нужно с ним повидаться. Один мой знакомый ищет компаньона. Это Соломон, о котором я только что говорил.

– Спасибо за приглашение, но как-нибудь в другой раз. До встречи!

Через пару минут Этьен был уже на темной улице. Свежий снег засыпал грязь на дороге и тротуарах, и улица Сен-Поль сияла ярким серебром. Чтобы рассмотреть следы, ему понадобились считаные мгновения. Слой снега был еще тонок, и на нем легко читались темные грязные отпечатки сапог. Они вели в сторону пригорода Квебек.

Возле ворот Сен-Мартен Этьен увидел экипаж, рядом с которым разговаривали трое мужчин. Спрятавшись в тени ограды, он стал наблюдать за ними. Фигуру Шотландца он узнал сразу. Затем Шотландец сел в коляску, собеседник последовал за ним, а третий сел на козлы и взял в руки поводья. Ударив хлыстом по заснеженным крупам лошадей, возница крикнул «Но!», и громоздкая упряжка повернула на восток, на улицу Сент-Мари. Все еще стискивая рукоять ножа, Этьен провожал экипаж взглядом, пока он окончательно не растворился в метели и ночном мраке.

– Мы с тобой еще встретимся, Шотландец! Я не забыл о Марселине!

– Дорогая, вы готовы?

Изабель едва стояла на ногах, поэтому Пьер придерживал ее под локоть.

– П-п-пожалуй…

Ответ прозвучал неуверенно. Молодая женщина закрыла глаза в надежде, что головокружение прекратится, и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Ее отчаянно тошнило. Встревоженно вглядевшись в бледное лицо жены, Пьер ускорил шаг. У подъезда их уже ждал экипаж. Изабель поскользнулась и едва не съехала вниз по ступенькам самым неприличным образом, но муж успел подхватить ее.

– Ой! – Она вцепилась в него. – Я совсем…

– Ну, если и пьяны, то самую малость, – пошутил Пьер, улыбнувшись. – Молодой Фробишер полвечера бегал между фонтаном с пуншем и вами! Боюсь, он тоже пал жертвой ваших чар. Но я не сержусь на вас за это. Нет на свете мужчины, который смог бы устоять перед вами, мадам Ларю! И сегодня, признаться, вы были изумительно хороши! Прекраснейшая из фей весны! В такую женщину невозможно не влюбиться. Сама Психея, окажись она рядом с вами, позеленела бы от зависти!

Изабель скептически усмехнулась.

– Н-неужели? Впрочем, я готова… п-поверить вам на слово!

Она снова невесело улыбнулась. Единственный мужчина на свете, которому она по-настоящему хотела нравиться и от которого ждала поклонения и любви, исчез, едва увидев ее. И все же во взгляде, который она успела перехватить, не было и тени враждебности. Он показался ей… безмятежным. Это было странно и даже внушало тревогу. Если он ее любил, то сейчас, после столь постыдного предательства, должен был бы злиться на нее. И холодно смотреть на нее, даже с отвращением… Она бы это поняла. А он стоял как ни в чем не бывало и даже улыбался, глядя на нее! Неужели она настолько заблуждалась относительно искренности его чувств?

Изабель поскользнулась на мокром булыжнике и вскрикнула от неожиданности. Прекраснейшая из фей? Как бы не так! Сейчас у нее был самый жалкий вид, и если бы супруг не поддерживал ее под руку, она бы растянулась на снегу во весь рост. Еще мгновение – и Изабель опустилась на мягкое сиденье кареты.

– Базиль!

– Что, мсье?

– Отвезите нас на холм Сен-Луи!

– Хорошо, мсье!

Изабель остановила взгляд затуманенных слезами глаз на лице супруга, который как раз закрывал дверцу.

– Мы едем на холм Сен-Луи? В такое время? Я бы предпочла вернуться домой и сразу лечь, – проговорила она, зевнув.

– Свежий воздух пойдет вам на пользу, дорогая! Скоро рассвет, и, уверяю вас, это будет великолепное зрелище!

– Великолепное… – повторила Изабель едва слышным шепотом, сопротивляясь сонливости и силясь справиться с тошнотой.

На прохладном воздухе ей и вправду стало легче, а вид города, раскинувшегося под бледнеющим небом красивых пастельных оттенков, успокоил ее чувства. «Виде́ние… Это всего лишь виде́ние! – повторяла она про себя, глядя на голубое, с сиреневыми полосками небо. – Александер не мог быть на балу! Тот человек просто очень на него похож, вот и все!» Но эти ярко-голубые глаза, эта незабываемая улыбка… Черты незнакомца снова и снова возникали перед ее мысленным взором, сея сомнения в воспаленном сознании.

Пьер подошел сзади, обнял жену и положил подбородок ей на плечо. Его дыхание согрело ей щеку. Изабель закрыла глаза и позволила щебету птиц, просыпавшихся после холодной ночи, убаюкать себя. Что за ночь! Что за бал! Мадам Ларю повеселилась на славу – она танцевала и даже перебрала пунша… На самом же деле на сердце у Изабель было тяжело.

– У вас болит голова?

Пьер, всегда такой внимательный и заботливый… Но разве могла она рассказать ему о причине своего смятения?

– Немного болит.

– Хотите, прогуляемся?

– Базиль, наверное, волнуется… Может, лучше вернуться?

– Базиль делает то, что ему приказано, Изабель. Он и так проспал целый вечер, – мягко произнес Пьер, поворачивая ее к себе лицом. – Мне не хочется возвращаться, по крайней мере пока. Хотя, если вы замерзли…

– Я не замерзла.

Рядом с ними с ветки сорвалась и упала на снег мокрая сосулька. С приходом тепла ели начали освобождаться от своего белоснежного зимнего наряда. С холма открывался прекрасный вид на город и его окрестности. Пригород Сен-Жозеф, раскинувшийся к юго-западу от городских стен, лежал у них под ногами. С холма к нему вела извилистая, местами даже опасная дорога, а из города туда можно было пройти через ворота Реколле. На северо-востоке поднимался холм Сен-Жан, засаженный фруктовыми деревьями, которые в скором времени должны были зацвести и напоить воздух волшебными ароматами. Изабель подумала, что можно будет отправиться туда с Габриелем на пикник. Мальчику очень нравилось играть на природе, и он с упоением бегал за бабочками.

Следуя по течению реки Святого Петра, которую местные жители называли «Пти ривьер», или «Маленькая речка», взгляд Изабель остановился на пригороде Квебек, окруженном болотистыми участками и еще дремлющими под снегом полями. Название его напомнило ей о родном городе, по которому она так сильно скучала, с его морскими пляжами, пахнущим йодом воздухом и островом Орлеан. Еще несколько недель – и она увидит все это своими глазами после трехлетней разлуки! Габриель подрос, и его можно взять с собой даже в такую дальнюю поездку…

Пьер провел по ее шее и плечам затянутой в перчатку рукой, и она почувствовала, как он прижимается к ней своим крепким телом. В гостиных Монреаля дамы не раз вздыхали, удивляясь, как это мадам Ларю удается удерживать супруга в сетях брака. Она знала, что в прошлом красавец нотариус слыл дамским угодником и разбил немало сердец. Мысль о том, что некоторые из дам их круга знакомы с ее мужем столь же интимно, как и она сама, не доставляла Изабель удовольствия. Не то чтобы она ревновала, но ей неприятно было думать, что они наверняка насмехаются над нею.

Она зевнула, давая понять, что хочет спать. Прохладный, пахнущий смолой воздух наполнил легкие. Она посмотрела на Пьера. Супруг ответил страстным пронизывающим взглядом. Лицо его казалось расслабленным и спокойным. Он поцеловал ее в лоб и крепко прижал к себе.

– Мадам Ларю, я вас обожаю! Вы – мое счастье, Изабель… Вам это известно? Я вам об этом уже говорил?

По его голосу было понятно, что он говорит искренне.

– Нет… Хотя, может, и говорили… – прошептала она, закрывая усталые глаза.

О, как ей хотелось ответить ему такими же нежными словами! Но они не шли с губ, как она ни старалась.

– Я люблю вас, моя радость, мой ангел! Люблю так же сильно, как рассвет нового дня, как ночь под звездным небом… Вы – моя путеводная звезда, Изабель…

С бесконечной нежностью он прижался губами к ее губам. Сперва поцелуи были нежными, потом – жадными, страстными… Изабель пошатнулась и отдалась во власть рук, крепко сжимавших ее талию. Несмотря ни на что, ласки Пьера доставляли ей массу удовольствия. Она не любила своего мужа, но, тем не менее, испытываемое к нему чувство было весьма далеким от ненависти. Изабель нравились его прикосновения, поцелуи; он умел пробудить в ней желание. И все же испытывать наслаждение от плотской любви с кем-либо, кроме Александера, казалось ей чем-то неправильным, постыдным.

Невзирая на все свои усилия, Изабель никак не удавалось забыть отца своего ребенка. Но любит ли она его до сих пор? Что, если она лелеет воспоминания о нем, только чтобы не дать себе забыть о том, что ее принудили отказаться от него? Она ждала весточки от Александера на протяжении многих недель, последовавших за их с Пьером бракосочетанием. Но Александер не подавал признаков жизни. Бросил ее на произвол судьбы… Она не понимала, почему он так поступил, и сильно горевала. Разве он не должен был искать с ней встреч, пытаться вернуть свою любимую? Она стала убеждать себя, что нечего тогда о нем жалеть, что встреча с Пьером – это настоящее благословение Неба, тем более в такой неоднозначной ситуации. Она думала, что Александер, конечно же, узнал, что она вышла замуж, и теперь радуется, что ему не приходится кормить жену и ребенка. Но ведь она так его любила! Что, если даже по прошествии лет ее чувства к нему не переменятся?

Пьер отстранился и посмотрел на нее влюбленными глазами.

– Пора возвращаться… Идемте, мой ангел, и насладимся теплом объятий, пока совсем не рассвело! Надеюсь, наш Габриель спит спокойно в своей кроватке…

Как сильно он любит ее и сына! Разве такое проявление преданности может оставить женщину равнодушной?

В доме было тихо. Первые рассветные лучи проникали в окно и подсвечивали волосы Изабель, рассыпавшиеся по ее оголенным, чуть дрожащим плечам. Закрыв глаза, она позволила рукам Пьера заняться лентами и застежками, которые развязывались и расстегивались одна за другой. Обычно скучная обязанность раздевать госпожу выпадала на долю горничной Элизы, но и Пьер неплохо справлялся с этим. Пальцы его с поразительной ловкостью и деликатностью скользили по шелковистой материи. Создавалось впечатление, что они обрывают лепестки с самого хрупкого цветка, сорванного в садах Любви.

– Моя прелестница, вы сводите меня с ума!

Ласки и нежные слова заставили Изабель забыть о сдержанности. Стоя у нее за спиной, он наконец освободил ее от корсета. На молодой женщине осталось только подаренное им накануне великолепное ожерелье с изумрудами. Теплые руки Пьера поднялись от ее талии к грудям и обхватили, окружили их своим теплом. Она откинула назад голову и застонала. В комнате было прохладно, поэтому прикасаться спиной к горячему телу Пьера было особенно приятно.

– Моя богиня! Даже Боттичелли не довелось увидеть такой красоты! Вы такая…

Он стал целовать ее плечи – неторопливо и с наслаждением, словно это был плод, который хотелось вкусить. Потом, обхватив ее за бедра, он развернул Изабель к себе лицом и присел на корточки. В голове все еще стоял алкогольный туман, и она, чтобы не потерять равновесия, запустила пальцы ему в волосы.

– Какая же?

– Такая…

Он так спешил вкусить сладости любовного плода, что не стал тратить время на пустые разговоры. У Изабель подогнулись колени, но он удержал ее и еще крепче прижался к ней губами. Пока ее тело соскальзывало в пучину экстаза, перед глазами мелькали обрывки воспоминаний. Внезапно она почувствовала, что падает и вместе с телом переворачивается и ее сознание. Мгновение – и Изабель уже лежала на кровати. Мужские губы касались ее тела, исследуя его, порождая в ней трепет. Она – Психея, возлюбленная Амура, которого ей не дозволено видеть, дабы не навлечь на себя ужаснейшее из несчастий! Решив не открывать глаз, она сосредоточилась на ласках, расточаемых ей безликим возлюбленным – повелителем ее воли, тела и ощущений.

– Ангел мой, я люблю вас!

Он осыпа́л ее поцелуями, и Изабель представилось, что она изнемогает, тает от наслаждения…

– Любовь моя, мой ангел! – повторял голос, в то время как тело возлюбленного сливалось с ее телом.

Нет, нельзя открывать глаза, нельзя видеть его лицо, иначе чары развеются! Сладострастные картины проносились у нее перед глазами, усиливая удовольствие. Амур овладевает ею, уносит ее к небесам, к вершинам счастья, где уже в следующее мгновение ей предстоит испытать величайшую из услад… И возлюбленный упивается ею так же, как и она сама! «Александер, я люблю тебя!»

– Алекс… – едва слышно прошептали ее губы.

Она приоткрыла глаза, еще не осознав, что именно сказала. Психея, которая увидела лицо своего любимого…

Ей показалось, что Земля сбилась с курса, светила замерли в небе, а под ногами разверзлась страшная бездна. Несчастная Психея! Невинная жертва, которой в наказание за красоту предстояло обручиться со страшным чудовищем. «Свадебный наряд станет твоим саваном!» – сказал ей оракул. Сколько испытаний ей пришлось потом преодолеть! Ни на мгновение не теряла она надежды встретиться однажды с любимым, и это помогало ей совершать невозможное, идти по самому краю пропасти. И в конце трудного пути Психея получила награду – вечную безмятежную жизнь с тем, кого она так любила! Может, это случится и с ней, Изабель? Но когда? В загробном мире? Может, такова ее судьба – снова обрести Александера в вечности? Пусть мысленно, но идти и искать свою утраченную любовь? Но ведь это всего лишь сказка, миф…

Пьер, чье дыхание только что щекотало ей шею, отодвинулся и убрал от нее руки. Скрипнула кровать. Изабель не решалась посмотреть на мужа из опасения, что увидит в его глазах муку, которую причинило ему это нечаянно произнесенное ею слово. Но и позволить ему уйти вот так, без объяснений, она не могла. Изабель медленно открыла глаза и повернулась к нему. Он сидел к ней спиной на краю постели в бледном свете зарождающегося дня.

– Пьер! – с трудом вымолвила она.

Одно плечо легонько дернулось.

– Прости меня!

Изабель прикрыла рот ладошкой, чтобы не заплакать в голос.

Разве можно объяснить это словами? Свернувшись в клубок, она позволила своему горю выплеснуться наружу.

– Прости меня! Прости, прости, прости! – повторяла она, уткнувшись лицом в одеяла.

Хлопнула дверь. Она осталась одна, и это было ужасно.

Потянулись дни отчуждения. Пьер не присутствовал за семейным столом, а в те немногие часы, которые проводил дома, не покидал своего кабинета. Изабель отнеслась к этому с пониманием. Часы вынужденного одиночества она посвятила сбору вещей для будущей поездки в Квебек. Перспектива отъезда облегчала ее душевные муки. Временное расставание, несомненно, пойдет на пользу их супружеским отношениям – Пьер соскучится, время окажет свое целительное воздействие… Предполагалось, что они с Габриелем отправятся в путешествие через три недели, накануне дня рождения самой Изабель. Скоро ей исполнится двадцать пять… Подумав об этом, она вдруг почувствовала себя старой.

Тревога, испытанная ею в тот вечер на балу, когда ее взгляд встретился с сапфирово-синим взглядом того мужчины, не покидала ее ни на минуту, а с ней вернулись и воспоминания, которые больше не удавалось прогнать. Как ни пыталась Изабель заставить себя возненавидеть его, приходилось признать: она все еще любит Александера! Стоило молодой женщине вспомнить его поцелуи, как ее кожа начинала гореть огнем; каждое воспоминание о его ласках заставляло быстрее биться сердце. На ее собственную беду и… на беду Пьера.

Но ведь она вышла замуж за Пьера, а значит, с ним будет делить все радости и беды, пока смерть их не разлучит! Правда, жизнь с мужем представлялась ей ужасно тоскливой. Беременность – вот что может сблизить их снова! Но для того чтобы забеременеть, им с Пьером как минимум надо оказаться в одной постели…

Какое-то время Изабель, погрузившись в размышления, сидела на табурете перед туалетным столиком и медленно расчесывала волосы. Наконец, положив щетку на поднос, она смахнула со щеки слезинку. Нужно взять себя в руки хотя бы ради малыша Габриеля, который недоумевал, почему папа теперь с ними не ужинает.

Ничто не нарушало тишину в доме. Заснуть не получалось, и Изабель решила немного почитать. Мысли ее переключились на Пьера. Может, им пора поговорить? Мысль об этом была Изабель неприятна, но им необходимо найти компромисс, который вернет хотя бы подобие покоя в жизнь их ребенка. Она решительно встала, надела пеньюар и выскользнула во мрак коридора. Стараясь не наступить на скрипучую планку паркета, она осторожно открыла дверь в спальню мужа. Там было пусто. Может, засиделся в кабинете?

Кутаясь в пеньюар, Изабель спустилась на первый этаж и неслышным шагом направилась в гостиную. Освещенный лунным светом, в центре роскошно обставленной комнаты стоял клавесин. Она подошла к инструменту и провела пальцами по резному орнаменту в виде переплетенных роз. Вспомнилась одна из любимых мелодий. Музыка всегда была для Изабель утешением. Как же давно она не прибегала к этому целительному средству!

Перед отъездом во Францию Жюстина прислала ей клавесин – единственный предмет мебели, который остался в наследство от отца и не был продан вместе с домом. Пьер отвел для него в гостиной почетное место. Но пальцы Изабель очень редко касались костяных клавиш с того ужасного дня, когда Жюстина объявила об их с нотариусом Ларю помолвке.

В памяти всплыло воспоминание: Жюстина сидит за клавесином, ее пальцы порхают над клавишами, в комнате звучит чудесная музыка… Выходит, ее мать тоже играла когда-то на этом вот инструменте? Но когда? Наверняка очень давно. Воспоминание было таким расплывчатым…

Заставив себя вернуться к реальности, Изабель направилась в кабинет. Там горел свет. Она осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Никого… Где же Пьер? И вдруг услышала чей-то приглушенный шепот, глухой стон… Она посмотрела в сторону кладовой, которую ее супруг использовал в качестве хранилища для документов и библиотеки. Изабель никогда не была в кладовой. Для этого она слишком мало интересовалась делами мужа. Может, лучше отложить разговор до завтра? Может, сегодня он очень занят? Нет, завтра у нее не хватит духа! Закрыв глаза и набрав в грудь побольше воздуха, Изабель подошла к кладовой и осторожно открыла дверь.

Пьер действительно оказался там, только вот… Зажав рот рукой, чтобы не закричать, Изабель вцепилась в наличник. Расширенными от ужаса и изумления глазами она какое-то время стояла и смотрела, как Пьер на полу, у ее ног, ритмично обрабатывает тело Элизы, и та постанывает от каждого толчка. Заметив тень, девушка повернула голову и вскрикнула. Ее возглас утонул в хриплом крике Пьера, который как раз в этот миг достиг пика наслаждения.

Не сводя с Изабель испуганных глаз, горничная вырвалась из объятий господина, натянула на ноги ночную рубашку и забилась в темный угол. Пьеру, одурманенному запретным удовольствием, понадобилось больше времени, чтобы сориентироваться в ситуации. Несколько секунд он стоял на коленях – тяжело дыша и запрокинув голову, даже не пытаясь прикрыть вопиющее доказательство своей супружеской неверности. Наконец он увидел испуганное выражение Элизы, медленно обернулся, и перед ним предстало шокированное лицо жены. Казалось, время ненадолго замедлило свой бег, но и этого мгновения было вполне достаточно, чтобы Изабель осознала: хрупкие узы, их соединявшие, разорваны навсегда. Еще один удар сердца – и Пьер со стоном повалился на пол.

– Боже, что я наделал! Простите меня!

Изабель, которая уже пришла в себя, смерила его холодным взглядом и, презрительно посмотрев напоследок на служанку, молча покинула кладовую.

Она сидела на кровати, обхватив руками колени, и ждала. Она знала, что он придет и постучит в ее дверь. Правда, для этого ему понадобился час, не меньше. Она подняла голову. Силуэт мужчины замер на пороге, готовый в любую секунду спастись бегством. В комнате горел камин, и она не стала зажигать свечи. Текли секунды, а они все искали в глазах друг друга отблеск ярости или угрызений совести. Пьер отвернулся первым.

– Изабель, вы должны понять…

– Понять что? Что вы не можете управлять своими низменными инстинктами?

– Речь не об этом, и вам это прекрасно известно…

– О чем тогда, скажите мне, мой дорогой супруг! То, что я видела… Боже, какая мерзость! Элиза покинет этот дом завтра же! Не может быть и речи о том, чтобы вы обрюхатили всю прислугу, в то время как я…

– Обрюхатил? Так вот что вас оскорбляет и тревожит? Что я сделаю ребенка служанке?

Какое-то время он пристально смотрел на нее, словно не верил своим глазам, потом рассмеялся так зло, что по спине у Изабель пробежал холодок.

– Можете не волноваться! Ха! Ха! Ха! Этого не случится! Это невозможно! Я не способен…

Он умолк, увидев, что Изабель внезапно нахмурилась.

– Откуда у вас такая уверенность? Вы что-то знаете об Элизе? А может…

Она смотрела на него в упор, и Пьер не выдержал, отвел глаза и, опустив голову, уставился на огонь.

– Пьер, я не понимаю… Прошу, объяснитесь! Что вы этим хотите сказать?

– Я… Я не способен… – пробормотал он, схватившись за каминную полку, как если бы ноги вдруг отказались его держать. – Я бесплоден! Бесплоден!

Тяжелая тишина повисла в комнате после этого признания. Изабель обдумывала услышанное. И вдруг сердце ее словно бы оборвалось. Она тихонько вскрикнула.

«Я бесплоден! Бесплоден!» Голос Пьера все еще звучал у нее в голове. Он обманул ее! Нет, не обманул, потому что они никогда не касались этой темы. Но ведь он никогда и словом не обмолвился об этом, что в ее глазах тоже было ложью. В душе поднялась волна гнева. Она с трудом сдержала желание завопить.

– И давно вам это известно?

– В тринадцать лет я перенес паротит, в просторечии – свинку, – начал Пьер, не сводя взгляда с крошечной фаянсовой шкатулки для мушек, которая стояла на каминной полке. – Доктор… В общем, вы понимаете, к чему я веду. Когда мальчик заболевает паротитом в таком возрасте…

– Вам было тринадцать… Вы знали об этом давно… и ничего не сказали мне, – прошептала она с горечью и повторила: – Вы ничего не сказали мне!

Она вспомнила, с какой враждебностью отнеслись к ней родственники Пьера. Они знали, что она носит чужого ребенка! Потому что от Пьера не могла забеременеть ни одна женщина!

– Изабель, простите меня! Знаю, я должен был вам рассказать.

Она промолчала. И застыла, предчувствуя пустоту, которую уготовило ей будущее. Не зная, что ей обо всем этом думать, Изабель инстинктивно прижала руку к своему плоскому животу, которому было суждено таким и остаться. Неужели, кроме Габриеля, у нее не будет больше детей? Но Габриель – сын Александера, а от Пьера у нее ни сыновей, ни дочерей не будет. И вдруг в ее возбужденном сознании родилось новое ужасающее предположение: вероятно, Пьер взял ее в жены только потому, что знал, что она беременна. Разрушил ее жизнь, чтобы построить свою? Жалобный протяжный стон вырвался из ее груди, и она упала на измятые простыни.

Пьер подошел, взял ее руки в свои, стал целовать пальцы. Она ощутила его отдающее спиртным дыхание и прикосновение мокрых щек к своей коже. Но все это оставило ее равнодушной.

– Изабель, я люблю вас. Поверьте, никогда я не хотел причинить вам боль…

– Вы мне лгали!

Она отняла руки, но он придвинулся ближе, схватил ее за плечи и стал трясти.

– Изабель, я люблю вас и люблю Габриеля, как родного сына, вы понимаете? Я полюбил вас в тот день, когда впервые увидел вас! И я не знал, что вы беременны, клянусь! Ваша матушка сообщила мне об этом позднее. Сперва известие, что у вас был возлюбленный, меня шокировало, но потом… потом я понял, что вы преподнесете мне прекраснейший подарок – счастье, которого иначе я бы никогда не узнал. И это случилось, Изабель! Вы сделали меня отцом!

– Я сделала вас отцом… – повторила она шепотом. – Но ради этого я лишила Габриеля его настоящего отца. Я предала этого человека! Предала… И это вы меня заставили!

– Я ни к чему вас не принуждал. Вы сами дали согласие, Изабель!

– Нет! – вскричала она, вырываясь. – Нет! Я никогда не давала своего согласия! Это все моя мать… Это из-за матери! Она… Она мне угрожала, но я не хотела…

– Изабель, ваша матушка заверила меня, что тот человек вас бросил, – проговорил Пьер тоном человека, совершенно сбитого с толку. – Я думал…

– Нет! Нет! Нет! – повторяла она, раскачиваясь с закрытыми глазами и теребя дрожащими пальцами ткань своей ночной сорочки.

Пьер обнял ее и нежно привлек к себе. Она еще долго оплакивала все то, что у нее украли…

– Изабель, я люблю вас, – прошептал Пьер, зарываясь лицом в ее спутанные волосы. – Вы его забудете, я сделаю все, чтобы вы забыли…

Он поцеловал ее в лоб, потом попытался поцеловать в губы. Руки его стали гладить тонкий батист рубашки. Тело Изабель напряглось, от поцелуя она уклонилась.

– Нет, я не хочу! Не хочу забывать!

– Вам придется, мой ангел! Вы – моя жена перед Богом. Вы принадлежите мне.

– Принадлежу вам? – спросила она, холодно глядя на него. – Принадлежу вам? Я никогда вам не принадлежала, Пьер Ларю! Мое сердце отдано другому. Я не смогла бы скрыть это от вас, даже если бы захотела, и вам это прекрасно известно. Этого не изменить, потому что я поклялась любить его перед Господом!

– Чушь! Вы – моя жена! – Голос Пьера стал жестче, равно как и его жесты, когда он крепко прижал ее к себе.

В горле у Изабель пересохло, живот свело болью. Какой абсурд! Рыдая в голос, она стала отбиваться, но Пьер не желал ее отпускать. В своей избыточной любви он упорно хотел убедить ее, а если не выйдет – то и заставить себя полюбить. Какое-то время они сражались на кровати среди измятых простыней, пока он не прижал ее спиной к матрасу, удерживая в таком положении весом своего тела. Глядя в зеленые с золотыми искорками глаза молодой женщины, обжигавшие его своим гневом, он произнес тихим, но твердым голосом:

– Вы – моя жена, Изабель, что бы вы об этом ни думали! Ясно? Нравится вам это или нет, но мы связаны брачными узами по обычаю Римско-католической церкви. Вы обязаны повиноваться мне и хранить верность до тех пор, пока смерть не разлучит нас. И поверьте, я позабочусь о том, чтобы все так и было!

Он медленно наклонился и прижался губами к груди Изабель, которая виднелась в открытом вороте сорочки, а потом запустил туда и руку. Когда же дрожащая от ярости женщина попыталась вырваться, он грубо толкнул ее обратно на постель и начал все заново, преисполненный решимости доказать, что, будучи супругом, может делать с нею все, что захочет.

– Вам мало того, что вы уже получили? – с ненавистью прошипела Изабель. – Вы не наигрались с Элизой?

Его движения замедлились, а потом он и вовсе замер. Но уже через мгновение Пьер быстро встал на колени, задрал подол ее ночной сорочки и расстегнул ширинку. Он взял ее грубо, не давая высвободиться из своих объятий-тисков, заглушая протесты поцелуями. Когда все кончилось, он упал на нее сверху. Боль в душе была так сильна, что Изабель даже не попыталась шевельнуться. Он привстал на локте, а потом, не глядя на нее, перекатился на постель. Теперь в комнате слышались только потрескивание огня и их прерывистое от утомления и гнева дыхание. Он протянул было к ней дрожащую руку, но она мгновенно ее оттолкнула. С губ ее сорвалось рыдание.

– Я… Я прошу вас простить меня.

– Надеюсь, вы получили большое удовольствие, мой супруг, – произнесла Изабель хлестко. – И запомните, это был последний раз, когда вы смогли надругаться надо мной.

Он молчал. Но дыхание его участилось. Она продолжала:

– Элиза уйдет из этого дома завтра же. Вы выплатите ей все, что положено, и отправите обратно к отцу. Причину придумайте сами. Мы будем жить согласно условиям брачного контракта, который мне навязали, но дверь моей спальни для вас отныне закрыта. Извольте быть осмотрительным в выборе любовниц и не вздумайте с ними откровенничать. И еще: я не желаю больше видеть таких картин, как сегодня, под своей крышей! Никогда! Габриель не должен страдать из-за перемены в наших отношениях, вы меня поняли? Что касается Мари… Если я узнаю, что вы к ней прикоснулись… я клянусь вам, Пьер, я попрошу развод, и Габриель…

– Нет! Нет… – едва слышно воскликнул он, приподнимаясь. – Вы не отнимете у меня сына…

– Он – мой сын!

– Изабель, для Габриеля я – единственный отец, которого он знает, и я его люблю. Так же, как и вас. Господи, ну почему, почему?..

Отчаявшись, Пьер умолк и обхватил голову руками. Зная, что он говорит от сердца, Изабель не стала возражать. Он прав. Для Габриеля он – единственный отец, тот, кто искренне любит его и оберегает.

– Все зависит от вас, Пьер!

Он вышел из комнаты, волоча ноги, и аккуратно закрыл за собой дверь. Изабель наконец осталась одна. В комнате еще витал смешанный запах дорогого одеколона и выпитого накануне алкоголя. Изабель уставилась в потолок. Ей хотелось плакать. Она закрыла глаза и прикусила губу, чтобы сдержаться. Нет, она не заплачет! Она будет сильной ради Габриеля, ведь сын – единственное, что у нее осталось…