Если молодость называют порой надежд, то часто только потому, что молодое поколение внушает надежды старшему; ни в каком возрасте, кроме юности, люди не бывают так склонны считать неповторимым и последним любое чувство, решение, разлуку. Каждый поворот судьбы представляется им окончательным лишь потому, что он для них в новинку. Говорят, пожилые перуанцы так и не приобретают привычки хладнокровно относиться к землетрясениям, но, вероятно, они допускают, что за очередным толчком последуют и другие.

Для Доротеи, еще не пережившей ту пору юности, когда опушенные длинными ресницами глаза, омывшись ливнем слез, сохраняют чистоту и свежесть, только что раскрывшегося цветка, прощание с Уиллом знаменовало полный разрыв отношений. Он уезжает бог весть на сколько лет и, если когда и вернется, то уже совсем иным. Ей неведомо было его истинное умонастроение — гордая решимость не позволить никому заподозрить в нем корыстного авантюриста, домогающегося благосклонности богатой вдовы, — и перемену в его обращении Доротея объяснила тем, что Уилл, как и она сама, счел приписку к завещанию мистера Кейсобона грубым и жестоким запретом, наложенным на их дружбу. Никому, кроме них двоих, не интересные беседы, которыми они наслаждались со всем восторженным пылом молодости, навеки отошли в прошлое, став драгоценным воспоминанием. И она предалась воспоминаниям, не сдерживаясь более. В этом горьком наслаждении тоже не было ни проблеска надежды, и Доротея погрузилась в его сумрачную глубину, без слез выплакивая боль. Она сняла со стены миниатюру, чего никогда не делала прежде, и держала перед собой, упиваясь сходством между этой женщиной, в свое время так же безжалостно осужденной людьми, и ее внуком, осуждению которого она противилась и сердцем и умом. Сможет ли кто-нибудь, согретый нежностью женского сердца, упрекнуть ее за то, что она держала на ладони овальную миниатюру и прижималась к ней щекой, словно надеясь таким образом утешить безвинно осужденных? Она тогда еще не знала, что это Любовь посетила ее, как озаренный отблеском рассвета краткий сон накануне пробуждения, — что это Любовь свою оплакивала она, когда таял перед ее взором милый образ, изгоняемый суровой явью дня. Она только чувствовала, что ее судьба непоправимо изменилась, утрачено нечто важное, и еще более отчетливо, чем прежде, представляла себе свое будущее. Люди с пылким сердцем в поисках непроторенного пути нередко посвящают жизнь осуществлению своих призрачных замыслов.

Однажды, когда Доротея наведалась во Фрешит, согласно обещанию намереваясь там переночевать и присутствовать при купании дитяти, к обеду явилась миссис Кэдуолледер, чей супруг отправился на рыбную ловлю. Стоял теплый вечер, и даже в уютной гостиной, из распахнутого окна которой открывался вид на пологий зеленый берег заросшего лилиями маленького пруда и яркие клумбы, была такая духота, что Селия, порхающая по комнате в белом кисейном платьице и с непокрытой кудрявой головкой, призадумалась, каково же приходится ее сестре во вдовьем чепце и траурном платье. Правда, мысль эта возникла лишь после того, как кончилась возня с младенцем, и Селия могла себе позволить думать о постороннем. Она немного посидела, обмахиваясь веером, затем проворковала:

— Додо, душечка, сними чепец. Как тебе только дурно не делается в таком наряде!

— Я привыкла к этому чепцу, он для меня все равно что раковина для улитки, — с улыбкой отозвалась Доротея. — Без него я чувствую себя неловко, как раздетая.

— Нет, душечка, его необходимо снять: на тебя смотреть и то жарко, сказала Селия и, положив веер, подошла к Доротее. Очаровательное зрелище являла собой эта юная мать в белом кисейном платье, когда, сняв чепец с высокой, более осанистой сестры, бросила его на кресло. В тот миг, когда темно-каштановые косы упали, распустившись, на плечи Доротеи, в комнату вошел сэр Джеймс. Он взглянул на освобожденную от неизменного убора головку и удовлетворенно сказал: «О!»

— Это я сняла его, Джеймс, — сообщила Селия. — Додо совсем не нужно так рабски блюсти траур. Вовсе незачем ей носить чепец в кругу семьи.

— Селия, дружок мой, — возразила леди Четтем. — Вдове положено носить траур по крайней мере год.

— Если она не выйдет за это время замуж, — сказала миссис Кэдуолледер, любившая иногда ужаснуть подобными высказываниями свою добрую приятельницу, вдовствующую леди.

Раздосадованный сэр Джеймс, нагнувшись, принялся играть с болонкой Селии.

— Надеюсь, это бывает весьма редко, — сказала леди Четтем тоном, предостерегающим от таких крайностей. — Кроме миссис Бивор, никто из наших родственников не вел себя подобным образом, и лорд Гринзел очень огорчился, когда она так поступила. Ее первый брак не был удачным, тем более странно, что она поспешила замуж вторично. Расплата оказалась жестокой. Говорят, капитан Бивор таскал ее за волосы и целился в нее из заряженного пистолета.

— Значит, плохо выбирала! — сказала миссис Кэдуолледер, в которую словно какой-то бес вселился. — Если плохо выбрать мужа, брак не может быть удачным, не важно, первый он или второй. Не особая заслуга быть первым мужем у жены, если заслуга эта — единственная. Я предпочла бы хорошего второго мужа плохонькому первому.

— Ради красного словца вы чего только не наговорите, моя милая, сказала леди Четтем. — Не сомневаюсь, что уж вы-то не стали бы преждевременно вступать в брак, если бы скончался наш милейший мистер Кэдуолледер.

— О, я зароков не даю, а что, если иначе не сведешь концов с концами? Закон, по-моему, не запрещает выходить замуж второй раз, мы все же христиане, а не индусы. Разумеется, если женщина сделала неудачный выбор, ей приходится мириться с последствиями, а те, кто совершает подобную оплошность дважды, не заслуживают лучшей участи. Но если жених родовит, красив, отважен — с богом, чем скорей, тем лучше.

— Я думаю, мы неудачно выбрали тему разговора, — недовольно произнес сэр Джеймс. — Что, если нам ее переменить?

— Из-за меня не стоит, — сказала Доротея, сочтя момент удобным для того, чтобы отвести туманные намеки по поводу блестящих партий. — Если вы хлопочете ради меня, то уверяю вас, трудно найти вопрос, который волновал бы меня меньше, нежели замужество. Он занимает меня в той же мере, как разговор о женщинах, принимающих участие в охоте на лисиц: ими можно восхищаться, но их примеру я не последую. Так пусть же миссис Кэдуолледер развлекается этим предметом, если для нее он интереснее других.

— Любезнейшая миссис Кейсобон, — сказала леди Четтем самым величественным своим тоном, — вы, надеюсь, не подумали, что, упоминая миссис Бивор, я намекала на вас. Мне просто вспомнился этот случай. Она была падчерицей лорда Гринзела, женатого вторым браком на миссис Теверой. К вам это не имеет ни малейшего отношения.

— Ну, конечно, — сказала Селия. — Мы совершенно случайно начали этот разговор — из-за чепца Додо. А миссис Кэдуолледер говорит чистую правду. Во вдовьем чепце не выходят замуж, Джеймс.

— Тс-с, милочка, — сказала миссис Кэдуолледер, — теперь я буду осмотрительнее. Я даже не стану поминать Дидону и Зенобию. Только вот о чем нам разговаривать? Я, к примеру, не позволю обсуждать природу человеческую, коль скоро это природа и жен священников.

Вечером, после отъезда миссис Кэдуолледер, Селия сказала, оставшись с Доротеей наедине:

— Право, Додо, как только я сняла с тебя чепец, ты стала такой, как прежде, и не только по наружности. Сразу же заговорила точь-в-точь, как в те времена, когда тебя так и тянуло со всеми спорить. Я только не поняла, Джеймсу ты возражала или миссис Кэдуолледер.

— Ни ему, ни ей, — сказала Доротея. — Джеймс стремился пощадить мои чувства, но он ошибся, думая, что меня встревожили слова миссис Кэдуолледер. Я встревожилась бы лишь в том случае, если бы существовал закон, обязывающий меня выйти замуж за образчик родовитости и красоты, который мне предложит эта дама или кто-либо другой.

— Это так, только знаешь, Додо, если все же ты выйдешь замуж, то лучше уж за родовитого и красивого, — сказала Селия, у которой мелькнула мысль, что мистер Кейсобон не был щедро наделен этими достоинствами, а потому не мешало бы на сей раз заблаговременно предостеречь Доротею.

— Успокойся, Киска, у меня совсем другие планы. Замуж я больше не пойду, — сказала Доротея, тронув сестру за подбородок и с ласковой нежностью глядя на нее. Селия укладывала младенца, и Доротея зашла к ней пожелать спокойной ночи.

— В самом деле никогда? — спросила Селия. — Ни за кого на свете, даже если он будет само совершенство?

Доротея медленно покачала головой.

— Ни за кого на свете. У меня замечательные проекты. Я намереваюсь осушить обширный участок земли и основать небольшую колонию, где все будут трудиться, и непременно — добросовестно. Я буду знать там каждого, я стану их другом. Только сперва необходимо все подробно обсудить с мистером Гартом, он может рассказать мне очень многое из того, что я хочу узнать.

— Ну, если у тебя есть проект, ты будешь счастлива, Додо, — сказала Селия. — Может быть, маленькому Артуру, когда он вырастет, тоже понравится составлять проекты, и он станет тебе помогать.

Тем же вечером сэра Джеймса известили, что Доротея и впрямь твердо решила не выходить больше замуж и намерена посвятить себя «всяческим проектам», наподобие тех, какие замышляла прежде. Сэр Джеймс на это ничего не сказал. В глубине души он испытывал отвращение к женщинам, вступающим вторично в брак, и сватовство любого жениха, домогающегося руки Доротеи, представлялось ему кощунством. Он понимал, что это чувство выглядит нелепо в глазах света, в особенности когда речь идет о женщине двадцати лет; свет на вторичное замужество молодой вдовы смотрит как на дело вполне дозволенное, с которым, пожалуй, не следует медлить, и понимающе улыбается, когда вдова поступает соответственно. Однако если бы Доротея предпочла остаться одинокой, этот выбор более приличествовал бы ей.