Книга: Мидлмарч
Назад: 13
Дальше: 15

14

Дам рецепт я вам в забаву,
Научу варить на славу
Сладкой праздности приправу
Многим блюдо то по нраву:
Сперва подачек нахватать.
Их с оплеухами смешать,
Подлить густого масла лести
С сиропом самохвальства вместе,
Разбавить мотовством на треть
И в чаянье наследства греть.
По-видимому, разговор мистера Булстрода с Гарриет привел к желанному для мистера Винси результату: во всяком случае, рано утром на следующий день он получил письмо, которое Фред мог отвезти мистеру Фезерстоуну в качестве требуемого свидетельства.
Из-за холодной погоды старик в этот день остался в постели, и так как в гостиной Мэри Гарт не оказалось, Фред немедленно поднялся к дяде в спальню и вручил ему письмо. Мистер Фезерстоун полусидел, удобно опираясь на подушки, и не меньше обычного наслаждался сознанием, как мудро он поступает, никому не доверяя и ставя всех в тупик. Он водрузил на нос очки, скривил рот и принялся читать письмо:
— «В данных обстоятельствах я не откажусь высказать свое убеждение»… тьфу! И слова-то все какие звучные! Прямо-таки аукционщик!«…что ваш сын Фред не получал никаких ссуд под недвижимость, обещанную ему мистером Фезерстоуном»… Обещанную? Да когда же это я обещал! Я ничего не обещаю и буду делать столько приписок к завещанию, сколько захочу, «…и что, учитывая характер подобного займа, представляется невероятным, чтобы разумный и порядочный молодой человек попытался его сделать…» Ага! Но тебя-то этот господин не называет разумным и порядочным, заметь-ка, сударь.«…Что же касается моей причастности к подобным утверждениям, то я самым решительным образом заявляю, что никогда никому не говорил, будто ваш сын занял деньги под залог недвижимого имущества, каковое может отойти к нему после кончины мистера Фезерстоуна»… Подумать только! «Недвижимое имущество… может отойти… кончина»! Стряпчий Стэндиш ему и в подметки не годится. Да старайся он занять деньги, и то слаще спеть не сумел бы. Ну, что же… — Мистер Фезерстоун поглядел на Фреда поверх очков и пренебрежительно вернул ему письмо. — Уж не воображаешь ли ты, что я поверю Булстроду, что бы он там ни расписывал?
Фред покраснел.
— Вы пожелали, чтобы такое письмо было написано, сэр. И думается, слово мистера Булстрода весит не меньше слова тех, кто вам все это наговорил.
— Конечно, не меньше. Я же не говорил, что кому-то тут верю. Ну, а теперь чего ты ждешь? — резко сказал мистер Фезерстоун и, не сняв очков, спрятал руки под пледом.
— Я ничего не жду, сэр. — Фред с трудом сдерживал раздражение. — Я привез вам письмо. И могу тотчас уехать, если вы этого хотите.
— Погоди-ка, погоди. Позвони, пусть придет девочка.
Однако пришла служанка.
— Пусть придет девочка! — нетерпеливо сказал мистер Фезерстоун. — Куда она подевалась?
Когда вошла Мэри, он и с ней заговорил тем же тоном:
— Почему ты не сидела тут, как тебе было сказано? Мне нужен мой жилет. Я же тебе раз и навсегда велел, чтобы ты клала его на постели.
Глаза у Мэри были красные, точно она плакала. Мистер Фезерстоун, несомненно, пребывал в это утро в одном из самых сварливых своих настроений, и хотя старик как будто собирался раскошелиться, а Фреду деньги были очень нужны, он лишь с трудом сдержался и не крикнул старому тирану, что Мэри Гарт слишком хороша, чтобы ею смели так помыкать. Хотя при ее появлении Фред поднялся ей навстречу, она его словно не заметила: казалось, все ее нервы трепетали в предчувствии, что в нее вот-вот что-то бросят. Впрочем, ничего страшнее слов ей никогда не угрожало. Когда она пошла к вешалке за жилетом, Фред последовал за ней и сказал:
— Разрешите, я вам помогу.
— Не трогай! — крикнул мистер Фезерстоун. — Неси его сюда, девочка, и положи вот тут. А теперь иди и не возвращайся, пока я тебя не позову, добавил он, когда она положила жилет на постель. Он любил выражать свое благоволение одному тем, что допекал кого-нибудь другого, а Мэри всегда была под рукой для этой цели. Когда же приезжали его кровные родственники, он обращался с ней гораздо ласковее.
Старик медленно вытащил связку ключей из кармана жилета и столь же медленно извлек из-под пледа жестяную шкатулку.
— Небось ждешь, что я тебя озолочу, э? — сказал он, положив руку на крышку и поглядев на Фреда поверх очков.
— Вовсе нет, сэр. Вы сами тогда любезно сказали, что хотите сделать мне подарок, не то я вообще ни о чем подобном не думал бы.
Однако Фред всегда предпочитал надеяться на лучшее, и перед его глазами возникла сумма, которой как раз должно было хватить, чтобы избавить его от одной неприятной заботы. Когда у Фреда заводился долг, ему неизменно казалось, что обязательно произойдет что-то — он не трудился представить себе, что именно, — и долг будет уплачен в срок. И вот теперь его надежды, по-видимому, сбывались. Нелепо же думать, что дар окажется меньше, чем ему нужно, — словно у благочестивого человека достало бы воры принять лишь половину чуда, а не все чудо целиком,
Руки с набухшими венами перебирали банкноты, много банкнот разглаживали их, клали обратно, а Фред сидел, откинувшись на спинку кресла и гордо сохраняя равнодушие. Он считал себя джентльменом, и ему не нравилась мысль, что он заискивает перед стариком ради его денег. Наконец мистер Фезерстоун взглянул на него поверх очков и протянул ему тощую пачку банкнот. Фред сразу разглядел, что их всего пять. Но он видел лишь ничего не говорящие края, а каждая могла быть достоинством в пятьдесят фунтов. Он взял их со словами «очень вам благодарен, сэр!» и собирался сложить, не глядя, словно не интересуясь суммой, но это не устраивало мистера Фезерстоуна, который не спускал с него глаз.
— Ты что же, не желаешь даже пересчитать их? Берешь деньги, точно лорд, так и мотаешь их, наверное, как лорд.
— Я думал, что дареному коню в зубы не смотрят, сэр. Но я с удовольствием их пересчитаю.
Однако, пересчитав их, Фред особого удовольствия не испытал, ибо, как ни нелепо, сумма оказалась меньше той, которой он ждал с такой уверенностью. Что есть соответствие вещей, как не то, что они соответствуют ожиданиям человека? Иначе у его ног разверзается бездна бессмыслицы и атеизма. Когда Фред убедился, что держит пять бумажек всего лишь по двадцать фунтов, он испытал жгучее разочарование, и знакомство с университетскими науками ему ничуть не помогло. Тем не менее, пока краска на его лице быстро сменялась бледностью, он сказал:
— Вы очень щедры, сэр!
— Еще бы! — ответил мистер Фезерстоун и, заперев шкатулку, снова ее спрятал, затем неторопливо снял очки и лишь тогда, словно поразмыслив и окончательно убедившись в правоте своих слов, повторил: — Еще бы не щедр!
— Поверьте, сэр, я очень вам благодарен, — сказал Фред, уже успевший обрести обычный веселый вид.
— Ты и должен быть благодарен. Хочешь щеголять, а, кроме Питера Фезерстоуна, тебе рассчитывать-то и не на кого. — И глаза старика заблестели от двойного удовольствия — при мысли, что этот ловкий молодой человек полагается на него и что в таком случае этот ловкий молодой человек довольно-таки глуп.
— Да, конечно. Нельзя сказать, чтобы я родился в сорочке. Мало кому приходилось так себя ограничивать, как мне, — сказал Фред, немножко дивясь собственной добродетели, выдержавшей столь тяжкие испытания. — Не слишком приятно ездить на гунтере с запалом и смотреть, как люди, которые куда меньше тебя понимают в лошадях, выбрасывают огромные деньги за негодных кляч.
— Ну, вот теперь можешь купить себе хорошего гунтера. Восьмидесяти фунтов на это хватит, я думаю. И у тебя останется еще двадцать, чтобы выкарабкаться из какой-нибудь проделки, — сказал мистер Фезерстоун, посмеиваясь.
— Вы очень добры, сэр, — произнес Фред, полностью отдавая себе отчет в том, насколько мало эти слова соответствуют его подлинным чувствам.
— Да уж, этот дядюшка будет получше твоего хваленого дяди Булстрода. От его махинаций тебе наверняка мало что перепадает. А он крепко привязал твоего папашу за ножку, как я слышал, э?
— Отец никогда со мной о своих делах не разговаривает, сэр.
— Вот это с его стороны умно. Только людям все равно кое-что о них известно, как он там ни держит язык за зубами. После него ты мало чего получишь, да и умрет он без завещания. Такой уж он человек, и пусть они, коли им нравится, выбирают его мэром Мидлмарча. Завещания он не напишет, а тебе все равно мало что достанется, хоть ты и старший сын.
Фред подумал, что мистер Фезерстоун никогда не был столь невыносимым. Правда, он никогда еще не дарил ему сразу столько денег.
— А письмо мистера Булстрода, сэр, сжечь его? — спросил Фред, вставая с письмом в руке.
— Жги себе на здоровье. Мне за него денег не получать.
Фред отнес письмо к камину и с большим наслаждением проткнул его кочергой. Ему не терпелось уйти, но сделать это, едва спрятав деньги, было неловко — и не только перед мистером Фезерстоуном, но и перед самим собой. Однако тут в спальню вошел управляющий, чтобы доложить хозяину, как идут дела на ферме, и Фред, к невыразимому его облегчению, был отослан с распоряжением приехать опять, да не откладывая.
Ему не терпелось не только расстаться с дядей, но и поскорее увидеть Мэри Гарт. На этот раз он нашел ее в гостиной — она сидела на своем обычном месте у камина с шитьем в руках. На столике рядом с ней лежала открытая книга. Глаза Мэри были уже не такими красными, и к ней вернулось ее обычное самообладание.
— Я нужна наверху? — спросила она, привстав со стула.
— Нет. Меня отпустили, потому что пришел Симмонс.
Мэри села и наклонилась над шитьем. Она, несомненно, держалась с Фредом равнодушнее обычного, но ведь она не знала, как охотно он встал бы на ее защиту, когда дядя ей выговаривал.
— Можно мне посидеть немножко с вами, Мэри, или вам будет скучно?
— Садитесь, прошу вас, — сказала Мэри. — Надоесть так, как мистер Джон Уол, вы все-таки не способны, а он был вчера тут и сел, не спросив моего разрешения.
— Бедняга! По-моему, он в вас влюблен.
— Я этого не замечаю. И все-таки как ужасно, что девушка не может быть просто благодарна человеку за его доброту, — обязательно надо считать, будто она в него влюблена либо он в нее. И уж я-то, кажется, могла бы быть от этого избавлена. У меня нет никаких оснований тщеславно воображать, будто всякий, кто перемолвится со мной двумя-тремя словами, непременно в меня влюблен.
Мэри не собиралась выдавать своих чувств, но под конец этой тирады в ее голосе прозвучало раздражение.
— Черт бы побрал Джона Уола! Я не хотел вас рассердить. Откуда мне было знать, что у вас есть причины быть ему благодарной? Я забыл, что вы считаете великой услугой, если кто-нибудь задует за вас свечку. — У Фреда была своя гордость, и он не собирался показывать, что знает, почему Мэри вдруг вспылила.
— Я вовсе не сержусь! То есть сержусь, но на то, как устроен мир. Да, мне нравится, когда со мной говорят не как с пустоголовой дурочкой. Я, право же, думаю, что способна понять куда больше того, о чем со мной считают возможным болтать молодые джентльмены, даже учившиеся в университете. — Мэри уже взяла себя в руки, и в ее голосе звучал еле сдерживаемый смех, отчего он стал очень приятным.
— Смейтесь надо мной сколько хотите, — сказал Фред. — Когда вы вошли в спальню, у вас был такой грустный вид! Это невыносимо — что вы должны оставаться тут и терпеть постоянные упреки.
— Ну, у меня не такая уж трудная жизнь — относительно, конечно. Я пробовала стать учительницей, но ничего не получилось: я слишком люблю думать по-своему. Уж лучше терпеть самую страшную нужду, чем притворяться, будто ты делаешь то, за что тебе платят, и не делать этого как следует. А тут я все делаю не хуже кого угодно, а может быть, и лучше многих например, Рози. Хотя она как раз такая красавица, какие в сказках томятся в плену у людоеда.
— Это Рози-то! — воскликнул Фред тоном, исполненным глубочайшего родственного скептицизма.
— Послушайте, Фред, — выразительно сказала Мэри, — не вам быть таким взыскательным.
— Вы подразумеваете что-то конкретное… вот сейчас?
— Нет. Только общее… как всегда.
— А, что я лентяй и мот. Ну, а что мне делать, если я не создан быть бедняком? Родись я богатым, то был бы не так уж плох.
— Вы бы исполнили свой долг на том жизненном пути, какой господь вам не даровал, — сказала Мэри, рассмеявшись.
— Ну, я бы не мог исполнять свой долг, стань я священником, — не больше, чем вы, будь вы гувернанткой. Вы могли бы посочувствовать мне по-товарищески, Мэри.
— Я никогда не говорила, что вам следует стать священником. Но можно найти себе другое занятие. По-моему, тот, кто неспособен выбрать для себя что-то и добиваться успеха на избранном поприще, просто жалок.
— Ну, и я мог бы найти, если бы… — Фред умолк и, встав, оперся локтем о каминную полку.
— Если бы были уверены, что не унаследуете значительного состояния?
— Я этого не говорил. Вы хотите со мной поссориться. И очень плохо с вашей стороны верить тому, что на меня наговаривают.
— Ну как я могу с вами поссориться? Это значило бы поссориться со всеми моими новыми книгами, — сказала Мэри, беря томик, лежавший на столе. — Как бы плохо вы ни вели себя с другими, ко мне вы очень добры.
— Потому что вы мне нравитесь больше всех. Но вы меня презираете, я знаю.
— Да, немножечко, — кивнув, сказала Мэри и улыбнулась.
— Чтобы вам понравиться, надо быть семи пядей во лбу.
— Пожалуй. — Мэри быстро делала стежок за стежком, по-видимому чувствуя себя хозяйкой положения. А Фред испытывал то, что обычно испытывают люди, когда разговор идет не так, как им хотелось бы, и с каждой новой попыткой выбраться из трясины неловкости они только больше в ней увязают.
— Наверное, женщина вообще не способна полюбить мужчину, если знает его давно… с тех пор как себя помнит. У мужчин это как раз наоборот. А девушки всегда влюбляются в тех, кого видят в первый раз.
— Погодите, — сказала Мэри, и уголки ее рта шаловливо вздернулись. Дайте-ка припомнить, что говорит мой опыт. Джульетта… она как будто подтверждает ваши слова. Но вот Офелия, вероятно, была знакома с Гамлетом довольно давно, а Бренда Тройл знала Мордаунта Мертона с самого детства впрочем, он, кажется, был во всех отношениях примерным молодым человеком. Минна же без памяти полюбила Кливленда, едва его увидев. Уэверли был новым знакомым Флоры Мак-Айвор — впрочем, она в него не влюбилась. Да, еще Оливия и Софья Примроуз, а также Коринна — они, можно сказать, полюбили с первого взгляда. Нет, на основании моего опыта нельзя прийти ни к какому выводу.
Мэри бросила на своего собеседника лукавый взгляд, и Фред обрадовался, хотя глаза ее были всего лишь словно два чистых окна, за которыми смеялась Наблюдательность. Он по натуре был мягок и привязчив, и, по мере того как он рос, из мальчика становясь мужчиной, росла и его любовь к подруге детских игр — росла, вопреки аристократическим взглядам на доходы и положение в свете, почерпнутые в университете вместе с науками.
— Когда человека не любят, какой толк говорить ему, что он мог бы стать лучше… мог бы сделать что угодно… Вот если бы он был уверен, что его за это полюбят…
— Да, конечно, говорить, что он «мог бы», никакого толку нет. Мог бы, стал бы, захотел бы — какие пустые и жалкие слова.
— По-моему, человек может стать по-настоящему хорошим, только если его полюбят.
— А мне кажется, ждать любви он имеет право, только став хорошим.
— Вы сами знаете, Мэри, что в жизни так не бывает. Женщины влюбляются не за это.
— Может быть. Но женщина никогда не считает плохим того, кого любит.
— А все-таки называть меня плохим несправедливо.
— Я о вас ни слова не говорила.
— Из меня не выйдет никакого толку, Мэри, если вы не скажете, что любите меня, не обещаете, что выйдете за меня замуж… то есть когда я получу возможность жениться.
— Если бы я вас и любила, замуж за вас я бы не пошла. И уж, конечно, обещать вам я ничего не стану.
— По-моему, это очень дурно с вашей стороны, Мэри. Если вы меня любите, вы должны дать мне обещание выйти за меня.
— А мне, напротив, кажется, что дурно с моей стороны было бы выйти за вас, даже если бы я вас любила.
— То есть сейчас, когда у меня нет средств, чтобы содержать семью. Так это само собой разумеется. Но мне только двадцать три года.
— Последнее безусловно поправимо. Но я не так уверена, что вы способны исправиться и в других отношениях. Мой отец говорит, что бездельникам и жить незачем, а уж жениться и подавно.
— Так что же мне — застрелиться?
— Зачем же? По-моему, вам проще будет сдать экзамен. Мистер Фербратер говорил, что он до неприличия легок.
— Очень мило! Ему-то все легко. Хотя тут вовсе ума и не требуется. Я вдесятеро умнее многих, кто его благополучно сдал.
— Подумать только! — сказала Мэри, не удержавшись от сарказма. — Вот, значит, откуда берутся младшие священники вроде мистера Кроуза. Разделите ваш ум на десятерых, и результат — подумать только! — сразу получит степень. Но из этого следует лишь, что вы вдесятеро ленивее всех прочих.
— Ну, предположим, я сдам, но вы же не захотите, чтобы я стал приходским священником?
— Вопрос не в том, чего хочу или не хочу я. У вас ведь есть совесть, я полагаю. А! Вон мистер Лидгейт. Надо пойти предупредить дядю.
— Мэри! — воскликнул Фред, беря ее за руку, когда она встала. — Если вы не дадите мне никакой надежды, я стану не лучше, а хуже.
— Никакой надежды я вам не дам, — ответила Мэри, краснея. — Это не понравилось бы вашим близким, да и моим тоже. Я уроню себя в глазах отца, если приму предложение человека, который берет деньги в долг и не хочет работать.
Фред обиженно отпустил ее руку. Мэри направилась к дверям, но вдруг обернулась и сказала:
— Фред вы всегда были очень добры ко мне, очень внимательны, и я вам очень благодарна. Но больше не говорите со мной на эту тему.
— Хорошо — угрюмо ответил Фред, беря шляпу и хлыст Его лицо пошло бледно-розовыми и белыми пятнами Подобно многим провалившимся на экзамене молодым бездельникам, он был по уши влюблен… в некрасивую девушку без состояния! Однако намеки мистера Фезерстоуна на то, как он, по-видимому, решил распорядиться своей землей, и неколебимое убеждение что Мэри, что бы она ни говорила, на самом деле его любит, помогли Фреду не впасть в полное отчаяние.
Вернувшись домой, он вручил четыре банкноты матери на сохранение, объяснив:
— Я не хочу тратить эти деньги, маменька. Они мне нужны, чтобы вернуть долг. А потому получше спрячьте их от меня.
— Ах, милый мой мальчик! — сказала миссис Винси. Она обожала старшего сына и младшую дочь (шестилетнюю девочку) которые, по мнению всех, были наименее примерными из ее детей. Однако пристрастность материнского сердца вовсе не всегда оказывается обманутой. В любом случае мать лучше кого бы то ни было может судить, насколько нежен и привязчив ее ребенок. А Фред, бесспорно очень любил свою мать. И возможно, желание принять меры, чтобы не растранжирить сто фунтов, внушила ему любовь к еще одной женщине: у кредитора, которому он должен был сто шестьдесят фунтов, было очень весомое обеспечение — вексель, подписанный отцом Мэри.
Назад: 13
Дальше: 15