Книга: Мэри Роуз
Назад: 15 Фенелла Портсмут, 1530 год
Дальше: 17 Фенелла Портсмут, 1531–1532 годы

16
Роберт
Уайтхолл, ноябрь 1530 года

— Король желает вас видеть, милорд.
— Отлично, — вяло отозвался Роберт. Посыльные, которые отправляются в путь в такую бурю и вламываются в дом благородного человека, запыхавшись, никогда не приносят хороших известий. — Можно ли мне отправиться в путь завтра с утра? Как видите, я ужинаю со своей госпожой и не хотел бы, чтобы нам мешали.
Он бросил быстрый взгляд на Джеральдину, которая осторожно промокнула губы, хотя почти не ела ни тушенную в масле куропатку, ни карпа с корицей и сливами. Жена пожала плечами, словно спрашивая: «Зачем ты смотришь на меня? Все это меня не касается».
Платье, которое было на ней, он заказывал у портного, обшивавшего и Анну Болейн. Светло-голубое, с очень сложной серебряной вышивкой. Роберт любил, когда Джеральдина надевала этот цвет. Она была его королевой из голубого льда. То, что он не мог завоевать ее сердце, терзало его без меры, но он утешался тем, что это не дано и никому другому. Джеральдина была неприступной. Все искушения придворной жизни, из-за которых попадали в водоворот и мужчины, и женщины, оставляли его ледяную принцессу равнодушной.
Она повернулась к тарелке со сладостями, придирчиво осмотрев, повертела в руках сахарную розу и положила ее на место.
— Сожалею, мой граф, — ответил посланник. — Король просил передать, что дело не терпит отлагательства.
У Роберта вспотели ладошки. К этому следовало быть готовым. Тот, кому удавалось завоевать расположение короля, быстро падал и в бездонную пропасть. То, что поразительная Анна Болейн вела своего Генриха на поводке, словно прирученную обезьянку, не означало, что в Англии перестали преследовать еретиков. Человек, полагавший, что может запросто предугадать поведение Генриха Тюдора, совершал опасную для жизни ошибку.
Да, король хотел покончить с докучливой опекой со стороны Папы, но вместе с тем он приказал прилюдно сжечь Новый Завет Тиндейла перед собором Святого Павла. Крик, поднявшийся из-за сожжения Священного Писания, его не волновал. Он мог прощать своей любовнице чтение запрещенных трактатов, но это еще не означало, что он простил своего потерпевшего неудачу смотрителя флота, который протащил в страну сердце движения ересиархов.
Роберт не обманывался: если откроется его роль в распространении Библии Тиндейла, его ждет кое-что похуже смерти: медленное жалкое умирание, унижение и боль. И ко всему прочему боль от осознания того, что он сделал то же самое с невинным человеком, человеком, которому был обязан сладостью и мимолетностью счастья в своей жизни.
Он неторопливо вышел из-за стола, велел слугам принести ему берет и шаубе. Он мог бы попытаться бежать. Были готовы люди и корабли, способные вывезти оказавшихся под угрозой ареста реформаторов в безопасные немецкие княжества, но он не мог смириться с мыслью о том, что придется оставить Джеральдину. Однажды он предпринял робкую попытку поговорить с ней об этом, но она оборвала его на полуслове.
— Меня в немецкую глушь ты не увезешь, Роберт, — заявила супруга. — Здесь, при дворе, у меня и так мало того, ради чего стоит жить, но там будет меньше, чем ничего.
«У тебя был бы я», — с горечью подумал он и представил себе, как она смеется.
— Король прислал вам карету, — между тем сообщил ему посланник.
«Что ж, хоть не лодку». — Роберт вздохнул. Значит, его не повезут по реке в Тауэрскую тюрьму. Год назад на Темзе кишмя кишели лодки, поскольку никто из лондонцев не хотел отказать себе в удовольствии увидеть, как ненавистного кардинала Уолси повезут в то место, где он будет отбывать свое наказание и претерпевать всяческие мучения. В конце концов король проявил милосердие и пощадил кардинала.
За эту мысль Роберт решил твердо держаться, пока королевская карета галопом мчалась сквозь ночь и непогоду Нет, в отличие от Уолси он не был советником короля в течение многих лет, однако оба они пережили славные времена. За те месяцы, на протяжении которых создавался справочник для кораблестроителей, монарх династии Тюдоров никому не уделял столько внимания, сколько ему, графу Рипонскому. Роберт заставит его поверить в то, что все это не конец, что будут еще корабли, появятся новые труды, а значит, воплотятся и мечты о морской империи.
Но как такое может быть? Он сам запечатал источник, скормив паразитам ясный ум, фонтанировавший идеями. «Ради Библии Тиндейла, — тысячи раз оправдывался он перед самим собой, — ради будущего Англии», — но ничего не помогало. Он украл у своей страны самый прекрасный талант из всех, что ему доводилось встречать, а самого себя лишил единственного человека, с которым хотел бы дружить.
Как он умер? «От полного истощения, — говорила Джеральдина, получившая известие. — От тифа и загноившейся раны в груди».
Три причины смерти? Может ли человек умереть тремя смертями, одна хуже другой? Роберт хотел любой ценой узнать, что произошло, но потом пожалел, что затеял расспросы.
Почти четыре года он получал вести от Энтони Флетчера из Клинка, всякий раз изыскивая тайные пути, и тексты с рисунками узника позволяли ему продолжать работу над их общей мечтой. В награду он посылал ему в темницу самое лучшее, лакомые кусочки, которые никогда бы не попробовал Флетчер, шерстяные одеяла и взятки, чтобы охранники не истязали его по окончании мучительных допросов, как часто бывало в темницах. Но ему все же пришлось умереть таким образом, нелегким и недостойным.
А если бы он сам сидел в Тауэре? Стал ли бы кто-нибудь посылать деньги стражникам, чтобы избавить его от мучений и унижения? В щель между занавесками Роберт глядел на проносившуюся мимо черную Темзу и вдруг почувствовал ужасный холод. У него не было никого. Ни сына, ни друга, только Джеральдина, которая, наверное, даже не заметила бы, если бы у нее отняли мужа.
Зато Роберт очень быстро осознал тяжесть потери, когда у него отняли Флетчера. Внезапно из Клинка перестали поступать ответы. Вся его напористость, намеки и обещания ничего не дали. Вскоре он столкнулся с трудностями в работе, поэтому нужно было как можно скорее выяснить причину молчания и устранить ее с пути. Поскольку он уже не доверял своему тогдашнему посреднику, он нанял другого, нидерландца по имени Давид, который сам подвергался преследованиям за лютеранство, — и тот служил ему до сих пор. Когда Давид прибыл в дом с известием, он застал только Джеральдину, о которой Роберт говорил ему, что он может полностью доверять ей. Позже жена встретила его в дверях — на его памяти это был один-единственный раз.
«Твой черный неназываемый мертв».
Роберт думал, что ничто не может огорчить его больше, чем то, что Джеральдина никак не могла забеременеть от него. Но это известие было подобно удару обухом по голове. Вплоть до того момента он убеждал себя, что однажды, когда его положение станет более прочным, он сможет вытащить Флетчера из тюрьмы. Однажды они продолжат с того, на чем остановились, и Флетчер поблагодарит его за то, что он поддерживал в нем мечту. Но теперь все пропало. Без посланий из темницы он не сможет выполнить капризные пожелания короля. Его звезда стала закатываться и, судя по всему, сегодня погаснет совсем.
Дворец Уайтхолл, окутанный молчанием, возвышался в ночи. Стража расступилась, пропуская карету с Робертом в мрачную пасть ворот. Выедет ли он из этих ворот, будет ли он тем же человеком, кем был сегодня? Поскольку он был из числа высшего дворянства, его не могли подвергнуть пыткам, но вряд ли подобные тонкости закона будут волновать палачей, без зазрения совести отправлявших людей на костер.
Слуга в ливрее с королевскими инициалами ждал его на переднем дворе. Не поздоровавшись, не выказав положенного уважения, он повел его по одной из задних лестниц наверх, в личные покои Генриха.
Никакого трибунала. Интимная встреча со своим королем, сидевшим в подбитом мехом халате у огня. Перед ним стоял столик с закусками. Король ел пальцами. В комнате воняло угрем.
— Ваше Величество.
— Ах, бросьте. Оставим формальности.
— С удовольствием. — В тот самый миг, когда Роберт поднялся с колен, у него началась икота и он никак не мог остановиться. Недуг давно уже не одолевал его, и он забыл, как с ним бороться.
— Эй, вам что, нехорошо? — рявкнул король.
— Простите, — выдавил из себя Роберт, корчась от приступа икоты. — Просто небольшое недомогание. Выпил бокал плохого вина.
— Возьмите себя в руки, — отозвался Генрих VIII. — Я позвал вас сюда, чтобы поговорить, а не для того, чтобы наблюдать, как вы исторгаете из себя жалкие крохи своей души.
«Поговорить. Не для того, чтобы устроить арест». Роберт проглотил слюну, усилием воли заставил себя собраться.
— Нижайше прошу прощения.
— Да, да, я понял, — отмахнулся король. — Присаживайтесь. Угря предлагать не буду, а то вы опять начнете плеваться. Сказать вам? Вы излишне чувствительны. Ваши далеко идущие планы звучат красиво, но вы падаете вместе со всеми своими воздушными замками, стоит взвалить на вас малейший груз. Так было и с нашими планами насчет флота, верно? Несколько хорошеньких посудин мы построили, «Мэри Уиллоуби» неплохое судно, но с таким водоизмещением — двести тонн — это же просто игрушка. Когда все стало серьезно, когда стало нужно строить суда для мужчин, вы поджали хвост. Я уже целый год и один день жду чертежа, прямо как иудеи своего мессию, ха-ха!
Его «ха-ха» опять прокатилось по комнате, затем оборвалось, а когда он заговорил снова, в голосе уже не было насмешки, только холод.
— Насчет «Мэри Роуз», которую вы модернизировали, мне сказал герцог Саффолкский, будто она заваливается набок от малейшей ряби на волнах, гораздо хуже, чем мой «Генри Грейс э’Дью», по поводу которого вы возмущались. В его случае вы проделали отличную работу, поэтому для меня тем более остается загадкой, почему же с «Мэри Роуз» получился такой пшик. Скажите мне правду, Роберт, куда подевалась ваша способность создавать красивые корабли на пустом месте?
Король пристально смотрел на него своими маленькими глазами. Роберт обхватил себя руками прежде, чем его снова одолела икота.
— Не знаю, — поспешно произнес он.
— Дело в женщинах, Роберт? Может быть, ваша супруга выпивает из вас все соки, как моя — из меня?
Роберт колебался. Затем икота прекратилась и он кивнул. Кто скажет, что это неправда? Если бы он направил силы, которые тратил на то, чтобы завоевать любовь Джеральдины, на свои планы и мечты, возможно, ему удалось бы свершить много великих дел и без посторонней помощи. Флетчер никогда никого не любил, только дерево, из которого получались доски и шпангоуты.
— Значит, вы такой же, как я, — заметил Генрих Тюдор. — У вас нет сына.
Каждый раз, когда кто-то заговаривал об этом, рана открывалась вновь. Роберт от всей души хотел иметь сына, но после многих лет томительного ожидания он любил бы и дочь, маленькую копию Джеральдины, которая любила бы его тоже.
— Неблагодарная богомолка, а не дочь — вот и все, что мне было даровано! — фыркнул король. — Я бы научил своего сына, что это за. счастье — стоять под прямым парусом в ненастное утро и рассчитывать курс на день. А вы — нет, Роберт?
— У вас будут сыновья, мой король, — прозвучал ответ, который Генрих Тюдор хотел слышать от всех своих приближенных. — Когда будет улажен вопрос с вашим браком, Господь подарит вам чудесных сыновей, которые продолжат ваше дело на земле.
— Так, так, — проворчал король и проглотил кусочек угря. — А вы неплохо умеете говорить то, что хочется слышать мужчине, да? Но с женщинами вам нелегко, поскольку женщинам мало вычурных фраз. Мужчина должен показать, на что он готов.
Роберт икнул.
— Говорите, от моей Анны у меня будут сыновья, — продолжал король. — Но готова ли моя Анна, после всего, что я ради нее сделал, дать мне вкусить хоть немного в счет будущей радости? Еще чего! В постель короля госпожа Болейн не ляжет без короны на голове.
— Со мной было то же самое, — вырвалось у Роберта, хотя ему отнюдь не хотелось признаваться королю в собственном поражении в браке.
— Так, так, — протянул король. — Ваша Джеральдина и моя Анна могли бы быть сестрами, да? Значит, вам пришлось сделать из дочери рыцаря настоящую графиню, прежде чем она подпустила вас к своей сокровищнице, верно? И как же обстоит дело теперь? Серебряный ангел точно так же не родил вам сына, как и моя испанская сушеная слива. Вы не жалеете, что сыграли со столь высокой ставкой?
Роберт никогда не задавался этим вопросом. Поспешно прокрутил перед внутренним взором свой брак с Джеральдиной: унижения, обидные слова по поводу его маленького роста, смех над его недугом, колкие замечания, бившие больнее пощечин. С тех пор как он стал жить с Джеральдиной, его гордость превратилась в жесткий израненный комок. Слух и шептались у него за спиной, а при дворе злые языки судачили о том, с кем обманывает своего икающего карлика прекрасная Джеральдина. Но она его не обманывала. Она носила его имя и, несмотря ни на что, принадлежала ему.
— Нет, я ни о чем не жалею, — ответил он. — Сегодня я снова поступил бы так же. «Я снова взял бы тебя в жены, снова положил бы сердце к твоим ногам, чтобы ты могла всласть потоптаться по нему. И я снова отправил бы друга на смерть, потому что об этом попросила ты».
— Так, так, — в третий раз произнес король. — Там, где вам не хватает шарма, вы берете постоянством. И думаете, что этого достаточно?
«Нет», — подумал Роберт, но промолчал.
— Может быть, с вашей Джеральдиной следовало бы поступить по строгости, а не по любви, чтобы понравиться ей, — рассуждал король, чтобы сразу же резко сменить тему и снова вернуться к своему величественному множественному числу. — Не будем больше ходить вокруг да около, Роберт. Вторая орудийная палуба, которую вы навязали нашей «Мэри Роуз», и орудийные порты, которые вы в ней пробили, никуда не годятся, потому что этот перегруженный сундук уже не управляем. Герцог Саффолкский говорит, что впечатление такое, будто она трещит по швам. «Мэри Роуз» была нашим любимым кораблем. Вам не кажется, что вы заслуживаете быть как следует наказанным за то, что вы мне ее испортили?
Роберт потер повлажневшие от волнения ладошки.
— Я не виноват, — вырвалось у него. Он дважды икнул, понимая, что никогда в жизни не презирал себя сильнее.
— Ах, вот как? Что ж, давайте послушаем, кто же наш виновник, чтобы мы могли наказать его вместо вас.
— Энтони Флетчер, — пробормотал Роберт. Этот человек получил свое наказание сполна и уже не мог мучиться больше из-за его обвинений. — Возможно, Ваше Величество помнит его. В свое время… ик… этот корабел работал на меня. Я немного помог ему встать на ноги, а затем он был арестован, потому что… ик… ввез в страну запрещенные труды.
— Конечно, я помню. — Король склонил голову набок и посмотрел на Роберта странным взглядом. — Этот парень имел наглость воспользоваться для своих ересиархских нужд вашим кораблем, не так ли? Кроме того, он еще и испортил вашу работу над «Мэри Роуз»? Невероятно, на какую дерзость только не пойдет такой человек. И что же мы с ним сделаем? Повесим, выпорем и четвертуем? Трижды прогоним плетьми по городу, пока он не утонет в собственной крови?
— Он мертв! — воскликнул Роберт, дрожа от ужаса.
— Ах, он мертв. — Король зевнул. — Какая жалость. Тогда, наверное, не стоит трудиться, выкапывать труп и стегать его плетьми.
Роберта затошнило при мысли об этом, и он покачал головой. Труп, сказала ему Джеральдина, лежит на кладбище Скрещенных костей, где хоронят шлюх, в неосвященном известняке.
— А знаете, что нам теперь интересно? — продолжил король, словно задумавшись о чем-то. — Как ему удается портить вашу работу столь бесстыдным образом? Из этой дыры под названием тюрьма? Из могилы? Этот парень пугает нас. Может быть, его тело стоит не отхлестать плетьми, а насадить на кол, чтобы он не мучил нас своими длинными руками даже по ту сторону жизни.
— Он… — начал Роберт, но икота не дала ему договорить.
Король отмахнулся.
— Ах, бросьте. Сами справляйтесь со своим духом, который портит ваши чертежи. А мы займемся человеком, которого считаем в ответе за корабль. И чтобы наказать вас за ваше жалкое поражение, с настоящего дня мы лишаем вас права надзора за нашими кораблями.
— Нет, Ваше Величество! — Не успел Роберт опомниться, как уже стоял на коленях. Надзор над королевским флотом — это все, что у него осталось. Если король лишит его этого, он предстанет перед Джеральдиной с пустыми руками. — Сжальтесь, мой король. Ради нашего успеха дайте мне возможность проявить себя и исправить причиненный вред. Ваше Величество может заказать новую каракку тех же размеров, и я обещаю, что сделаю вам корабль, который повергнет в изумление весь мир. — Он сам не знал, как собирается сделать это, и потому торопливо добавил: — Прошу прощения, но лучшие годы «Мэри Роуз» уже позади, и она никогда не была способна на то великое, что многие видели в ней.
— Молчите! — закричал король. — С настоящего момента мы будем решать, на что способны наши корабли, вы поняли? Вы достаточно доказали, что не годитесь для этого, а дадим ли мы вам когда-либо возможность снова работать над нашими каракками, будет видно. Пока же вы проявите себя на другом поприще, если хотите спасти свою шкуру. Мы посылаем вас в Йорк. Этой же ночью.
— Нет, Ваше Величество, — снова вырвалось у Роберта, но теперь так тихо, что Генрих не услышал его. Впрочем, все равно приговор уже вынесен: его изгоняли со двора и возвращали обратно в йоркширскую грязь.
— Делегация, которая поедет с вами, уже готова. Четверо вооруженных людей, верхом на тех самых быстрых, словно ветер, жеребцах, которых вы разводите там, наверху. Если хотите знать мое мнение, вы разбираетесь в четвероногих, которые скачут по земле, гораздо лучше, нежели в дереве, которое плавает по воде. Почему же вам непременно понадобилось заниматься кораблями?
Роберт сам много раз задавался этим вопросом. Почему корабли, почему запретные труды, почему двор в Лондоне? Какое ему дело до Англии и ее прогресса? Если бы он отвез Джеральдину в Йоркшир, в мрачный, продуваемый всеми ветрами замок своей семьи, возможно, она научилась бы ценить хотя бы тепло и близость супруга. Может быть, в бесконечные йоркширские ночи они зачали бы ребенка? Ответа на это Роберт не знал. Он с самого детства хотел лишь одного: убраться прочь из болот, навстречу свету и будущему, и не оглядываться назад.
— А вы неразговорчивы, — заявил король Генрих. — Так что отправляйтесь незамедлительно. Вы можете велеть быстро упаковать самое необходимое? С учетом ваших быстроходных лошадей вряд ли вы пробудете в пути дольше трех дней, а после проделанной работы немедленно вернетесь обратно.
— Обратно? — пролепетал Роберт. Пересохшее горло болело от икоты.
— Да, а вы что думали? — Генриха снова будто подменили, он весело улыбнулся и заговорил тоном закадычного друга: — Вы думали, что я отправляю вас в изгнание? Или еще что похуже? Поэтому вы дрожите, словно осиновый лист, и не в состоянии произнести членораздельно ни одного слова?
Роберт потупился и кивнул.
— Те немногие люди, дарующие королю пару часов дружбы, редки и дороги, — пробормотал себе под нос Генрих Тюдор. — Слишком дороги, чтобы разбрасываться ими, не построив для них последний золотой мост. Я не дурак, Роберт. Я прекрасно знаю, что вы трус, который сунул бы в петлю шею собственной матери, лишь бы спасти свою. Вы знаете, чего я не могу забыть, несмотря ни на что? Ту ночь на вашем новом корабле. На орлопдеке. Когда мы, трое мужчин, мечтали, словно мальцы, вы и ваш корабел, который вас так позорно предал.
«Этого он не делал, — хотелось сказать Роберту, который тоже не мог забыть ту ночь. — Он умер, не сказав ни единого предательского слова, а я не успел даже поблагодарить его».
— Как бы там ни было, — устало произнес король, — мое доверие быстро не восстановить, но все же вы получите задание, чтобы доказать, на что способны. Как только завершится борьба за мое великое дело, я хочу стимулировать такое развитие флота, какого не помнит этот остров. Кто знает, если до тех пор вы будете вести себя прилично, возможно, я снова найду вам занятие среди моих корабелов.
«Возможно, — подумал Роберт. — Не трудитесь лгать во спасение, Ваше Величество. Вы же давно знаете, что без моего черного колдуна от меня никакого проку для кораблей».
— Благодарю за доброту, Ваше Величество, — пробормотал он.
— Да, да, ничего, — пробормотал в ответ король. — Сначала нужно отправиться во дворец Кавуд, это немного южнее Йорка. Там вы со своими людьми должны будете присоединиться к Гарри Перси, графу Нортумберлендскому, и арестовать человека, который разочаровал меня не меньше вашего. Мне нужен такой человек, как вы, который на собственном опыте знает, как умоляют и ластятся такие люди, как они пытаются очаровать и подкупить. Не позвольте себе смилостивиться над ним. Помните: если вы не привезете мне голову этого человека на блюдечке с голубой каемочкой, мне придется удовлетвориться вами.
Значит, вот каково его будущее: стать преследователем, который выволакивает людей из их домов и передает палачу.
— Кто же это? — пролепетал он.
— Кардинал Уолси, — ответил король. — Один из слишком многих, кто не оценил нашей дружбы. Тем не менее этот прожженный лжец, кажется, все же в некотором роде верен. Прежде чем ему пришлось распустить своих слуг, он передал мне в качестве прислужника неотесанного парня. «Томас Кромвель — умный парень, честно служивший мне, — сказал он. — Прошу вас, возьмите его к себе, Ваше Величество, я не хочу, чтобы из-за меня его растерзали собаки». Это в определенной степени порядочно, вы не находите? А вы бы сделали то же самое ради своего человека из Портсмута, если бы он не обманул вас?
Роберт не ответил.
В течение нескольких мгновений король позволил ему побарахтаться в собственном молчании, а затем продолжил:
— Кстати, ваш корабел отнюдь не мертв, и ему, похоже, рановато в могилу. Прошлой весной я отпустил его, решив, что пяти лет в Клинке более чем достаточно для расплаты за то, что он имел глупость попасть в руки такого человека, как вы.

 

Они долго ехали сквозь ночь, покрывая галопом большие расстояния, прежде чем на рассвете остановились в трактире, куда просто ввалились, мокрые и обессилевшие. Когда два часа спустя они вновь тронулись в путь, небо было серым, словно свинец. Вскоре снова должен был пойти дождь, еще более сильный, чем вчера.
Роберт слышал, как ворчат мужчины, но не обращал внимания на их недовольство. Безжалостно загоняя себя самого, своих людей и коней, он тщетно пытался пережить собственное поражение.
Следующим вечером, в ужасную бурю, они прибыли в местечко Кавуд, где, как и было запланировано, встретились с отрядом Гарри Перси. Молодой граф собирался переждать непогоду, но Роберт настоял на том, чтобы немедленно ехать дальше. Не в силах вынести напряжения, он не мог еще дольше оттягивать этот момент, и Перси, болезненный худощавый молодой человек, не осмелился возразить. Вместе они поехали навстречу серым стенам Кавудского дворца, где жил Уолси с горсткой последних приверженцев.
У ворот не было ни единого стражника. Преследователи беспрепятственно ворвались во дворец и застали кардинала и двух молодых людей за ужином. Стол, застеленный белоснежной скатертью, был уставлен серебряной посудой и бронзовыми подсвечниками. Уолси всегда славился своим изысканным вкусом, но за исключением стола комната выглядела жалко. Слабый огонь в камине не отапливал сводчатую комнату, и ни свечи, ни факелы, торчавшие в стенах, не могли развеять сумрак. С холодных стен постоянно капало.
Сам кардинал выглядел не лучше. Роберт испугался. Этот человек был по-прежнему толст, как бочонок, но его лицо с обвисшими щеками имело желтовато-сернистый оттенок, а на лбу, несмотря на царивший в комнате холод, у него выступил пот. Он почти не притронулся к стоявшим перед ним блюдам.
— О, как мило! Гости в нашей глуши, да еще в столь поздний час, — произнес Уолси, стараясь сохранить лицо. Когда он попытался встать, чтобы приветствовать промокших до нитки гостей, его тяжелое тело заколыхалось. — Мой граф Нортумберлендский, как я рад вас видеть. И милорд Рипонский, если я не ошибаюсь? К сожалению, нам не часто доводится бывать при дворе.
Сначала он протянул руку Перси, затем, сразу же, Роберту. Тот скрестил руки за спиной, невиданный афронт, но рукопожатие с Уолси казалось ему поцелуем Иуды. Если кардинал и испугался, то виду не подал.
— Знай мы, что вы приедете, подождали бы вас, не стали бы садиться ужинать, — произнес он. — Все, что мы можем вам сейчас предложить, уже остыло. В этой местности, к несчастью, все стынет просто в мгновение ока.
— Я ничего не имел бы против холодного мяса и бокала вина, — капризно заметил один из людей Перси.
— О, прошу вас, присаживайтесь же, вам сейчас же наполнят тарелку.
От болезненной улыбки лицо Уолси казалось перекошенным, а жест, которым он указал на стол, судорожным. Роберт посмотрел на Перси. В конце концов, это ему была поручена щекотливая миссия сообщить кардиналу причину их визита, а значит, помешать своему человеку преждевременно набивать себе желудок от его щедрот. Кроме того, считалось, что Перси ненавидит кардинала, поскольку тот вырвал у него из рук Анну Болейн и подсунул ее королю. Но Перси стоял у стены, опустив голову, и не шевелился.
Едва первый человек уселся, чтобы отправить себе в рот кусок жаркого, как остальные присоединились к нему. Один из людей Роберта набросился на блюдо с паштетом из дичи. Роберт понял, что должен действовать, ему не хотелось, чтобы их позорное появление стало еще более позорным.
— Остановитесь! — воскликнул он. — Мы приехали не в гости, а по поручению короля. Ваше преосвященство, нам с милордом Перси поручено арестовать вас и немедленно доставить в Лондон.
Пергаментная кожа кардинала побледнела. Он попятился, завел руку за спину, но там не было ничего, что могло бы послужить ему в качестве опоры. Кто-то из молодых людей вскочил и подхватил Уолси под мышки, прежде чем тот рухнул на пол. Униженный кардинал висел на руках у своего слуги, не в силах совладать с собой.
— Немедленно? — пролепетал он. — Ночью?
Поскольку больше никто не отреагировал, Роберт кивнул. Может быть, апостолы поступили с Иудой точно так же? Может быть, мнимый предатель просто оказался дураком, которому пришлось выполнять всю грязную работу, поскольку все остальные чинно держались в стороне? Или нужно родиться с пятном на душе, чтобы стать Иудой?
Молодой человек застонал под весом Уолси. Перси подошел к нему и протянул руку.
— Позвольте вам помочь, ваше преосвященство.
— Ах, нет, милорд Нортумберлендский. — Уолси сумел доползти до стола и опереться на его край. — Не могу винить вас в том, что происходящее доставляет вам удовольствие. Анна с ее горящими глазами была для вас не просто игрушкой, а я никогда не думал, что вы простите мне мою роль в этом деле. Но вы, милорд Рипонский? Как же так?
Он повернул голову к Роберту:
— Позвольте спросить, что я сделал вам? Мы ведь почти незнакомы. Я как-то был зол, что вы со своим корабельным лепетом помешали моему праздничному столу в честь Троицы. Я в кораблях никогда не разбирался и никогда не мог быть товарищем в этом деле своему королю, как ему того хотелось. Но разве за это выволакивают больного человека из дома среди ночи, в туман и сырость?
— Я выполняю приказ, — со всей строгостью, на какую был способен, произнес Роберт. — Это не имеет никакого отношения к моим личным предпочтениям или неприязни.
Нечто подобное он говорил и Флетчеру, когда допустил, чтобы вооруженные ищейки ворвались на его корабль. «Я должен выполнить приказ, иначе мы потеряем все, что построили», — сказал он тогда и вспомнил расширившиеся от ужаса глаза мужчины, которого повалили на пол. Эта картина до сих пор преследовала его в кошмарных снах. «Пойми меня! Держись! Это не имеет никакого отношения к моей приязни», — говорил Роберт. Возможно, Флетчер не слышал его. Удар дубинкой пришелся ему в голову, из уха хлынул фонтан темной крови. Пять лет этот человек был закован в цепи в Клинке, но он не умер от этого, он не остался на совести Роберта. Кто-то сообщил нидерландцу Давиду ложное известие, а Флетчер, крепкий, как седельная кожа, давно пережил и удар дубинкой, и все годы тюрьмы.
— Неужели я не заслуживаю даже ответа? — поинтересовался кардинал Уолси. — Что ж, тогда не стану вас задерживать, попрошу своего юного друга принести мне плащ. Вы ведь позволите мне плащ в такую зимнюю стужу, не так ли, милорд Рипонский? А этому чудесному молодому человеку, его имя Джордж Кавендиш, вы не станете вменять в вину, что он до самого конца хранил верность своему старому господину?
— Поверьте мне, ваше преосвященство, — вмешался Перси, прежде чем Роберт успел сказать хоть слово. — Что бы ни произошло между нами из-за мисс Болейн, в одном вы должны мне поверить: происходящее здесь не доставляет мне ни кагтли удовольствия.
Уолси сделал шаг к нему, похлопал Перси по плечу.
— Вы отличный человек, милорд. Рядом с вами дева Анна могла бы состариться со всеми почестями. Да благословит вас Господь. Джордж, мальчик мой, вы окажете мне эту последнюю услугу?
Молодой человек бросился прочь за плащом своего господина.
Перси повернулся, и Роберт заметил, что высокий молодой человек шатается, будто вот-вот упадет в обморок, словно девица.
— А вы можете занять мою должность вместо меня, — сказал он, обращаясь к Роберту. — Кажется, вы лучше подходите для нее, нежели я.
Они делают из него Иуду. Кавендиш вернулся с плащом, и Роберту пришлось вести старика вниз по лестнице, а затем к воротам. Будучи церковником высокого ранга, Уолси привык ездить верхом на светлом муле благородных кровей, но, став пленником короля, он этой чести, судя по всему, лишился. С мулом они продвигались бы слишком медленно. С тем, что Перси сказал Уолси, что у него есть необходимое время, Роберт, Иуда, мог не считаться.
— Следуйте за мной, — велел он.
Кардинал протянул к нему маленькие жирные ручки, пальцы на которых были усеяны перстнями. Самым броским из них было золотое кольцо с большим рубином.
— Такие кольца король Генрих дает людям, которых когда-то называл друзьями, — печально подытожил он. — Я должен был бы показать его в случае, если бы меня пришли арестовывать, но я не смею надеяться, что этот дар любви смягчит вашу решимость.
«Я не Иуда! — едва не крикнул Роберт. — Я просто хотел как лучше — прогресс и свободу для страны, великих кораблей и великих умов».
— Сам король отдал приказ о вашем аресте, — с трудом выдавил он из себя.
— Ну ладно. — Уолси вдруг протянул ему руки. — Вы не хотите связать мне руки?
Роберт покачал головой, отвернулся и пошел прочь. Он не мог предугадать, что его люди, сделав соответствующий вывод из его поведения, будут обращаться со стариком, словно с падалью. Они толкали кардинала к перилам и обратно к стене, насмехаясь над ним, в то время как люди Перси шли за своим господином, как и полагалось. Роберт слышал лишь удары, крики и побои, но ни разу не обернулся. И только дойдя до подножия лестницы, когда бледный как мел Перси провел мимо него кардинала, он осмелился посмотреть назад.
На одной из ступенек осталась туфля Уолси, красная замшевая домашняя туфля, какие носят богатые люди из обеспеченных домов.
Назад: 15 Фенелла Портсмут, 1530 год
Дальше: 17 Фенелла Портсмут, 1531–1532 годы