Сколько Джон Коркоран себя помнил, слова потешались над ним. Буквы в предложении менялись местами, гласные звуки терялись в ушах. В школе он сидел за партой тупой и молчаливый, как камень, зная, что до конца своих дней будет не таким, как остальные. Если бы кто-то сел рядом с маленьким мальчиком, положил ему руку на плечо и сказал: «Я тебе помогу. Не бойся!»

Но в те времена никто не слыхал о дислексии. А Джон не мог им объяснить, что левая часть его мозга, доля, благодаря которой люди составляют логические символы в предложения, всегда давала осечку.

Во втором классе его отсадили в ряд «дурачков». В третьем монахиня, когда Джон отказывался читать или писать, давала другим ученикам линейку, чтобы они лупили его по ногам. Затем его переводили в следующий класс. Ни разу в жизни Джона Коркорана не оставляли на второй год.

В выпускном классе его выбрали звездой вечера выпускников, он выступил с прощальной речью и был лучшим игроком баскетбольной команды. Мама поцеловала его и все говорила о колледже. Колледж? Об этом даже страшно подумать. Но он выбрал университет Техаса в Эль-Пасо, где мог выступать за баскетбольную сборную. Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза… и снова пересек вражеские линии.

В студенческом городке Джон спрашивал у каждого нового друга: «Какие учителя задают работы в форме эссе? И каким можно отвечать устно?» Выходя из аудитории, он рвал записи в своей тетради, чтобы никто не видел, что он накарябал. Вечерами он рассматривал толстые учебники, чтобы товарищи по комнате ничего не заподозрили. Он ложился в постель уставшим, но не мог заснуть, потому что мозг продолжал работать. Джон поклялся, что 30 дней подряд на рассвете он будет ходить на мессу, если Господь позволит ему получить степень.

Он получил диплом и отдал Богу 30 дней мессы. Но что теперь? Возможно, ему нравилось ходить по краю. Возможно, то, в чем он был не уверен – его мозг, – нуждался в таких острых ощущениях. Как бы то ни было, в 1961 году Джон стал учителем в Калифорнии. Каждый день его ученик зачитывал задание классу. Он давал стандартизированные задачки, которые можно было проверить, наложив сверху трафарет с дырочкой над каждым правильным ответом. А по выходным он часами лежал в постели и испытывал депрессию.

Затем он повстречал Кэти, студентку-отличницу, которая училась на медсестру. У нее был решительный и твердый характер.

– Я должен тебе кое в чем признаться, Кэти, – сказал он как-то ночью 1965 года, перед их свадьбой. – Я… я не умею читать.

«Ведь он учитель, – подумала она. – Должно быть, он имел в виду, что не умеет читать хорошо». Кэти была в заблуждении до тех пор, пока спустя несколько лет не убедилась, что Джон не может прочесть детскую книжку их 18-месячной дочери. Кэти заполняла для него все формуляры, читала и писала за него письма.

В свои 28 лет Джон одолжил 2500 долларов, купил второй дом, отремонтировал его и сдал в аренду. Потом купил и сдал в аренду другой. И еще один. Его бизнес рос, и ему пришлось искать секретаршу, адвоката и партнера.

Затем в один прекрасный день его бухгалтер сообщил ему, что он миллионер. Прекрасно. Кто станет обращать внимание на то, что миллионер тянет на себя дверь, где написано «ОТ СЕБЯ», или ждет перед общественным туалетом, не зная, в какой из двух проходят мужчины?

В 1982 году дела Джона резко ухудшились. Его дома перестали брать в аренду, а инвесторы отказывались вкладывать деньги в его земельные проекты. Джону начали приходить письма с угрозами о судебном преследовании за неуплату долгов. Джон умолял банкиров дать ему ссуду, просил строителей не бросать работу… Ночью ему снилось, что судья в черной мантии спрашивает его: «Скажите суду правду, Джон. Вы действительно не умеете читать?»

Наконец осенью 1986 года Джон Коркоран в возрасте 46 лет совершил два поступка, которые поклялся себе никогда не совершать. Он заложил свой дом, чтобы получить последний заем в банке, и поехал в библиотеку Карлсбада. Там Джон попросил, чтобы его познакомили с женщиной, которая возглавляла общеобразовательные курсы, и со слезами признался ей:

– Я не умею читать.

Его учительницей стала 65-летняя Элеонор Кондит. Каждый день методично и упорно она обучала Джона чтению и письму. Через 14 месяцев дела в его земельной компании наладились, а Джон выучился читать.

Следующим шагом Джона Коркорана стало признание: он произнес речь перед 200 ошеломленными бизнесменами в Сан-Диего, рассказав им о своих былых проблемах. Сделав признание, Джон излил душу и возглавил совет директоров общества по борьбе с неграмотностью Сан-Диего. Он стал много ездить по стране и выступать с речами.

– Неграмотность – разновидность рабства! – убежденно говорил он. – Мы не можем тратить время даром, обвиняя кого-либо в этом. Наша цель – убедить людей научиться чтению и письму!

Он читал все книги и журналы, попадавшие ему в руки, и громко называл каждый дорожный знак, когда они ехали на машине, до тех пор, пока Кэти могла это выносить. И теперь он мог спать спокойно.

А потом однажды он понял, что может, наконец, сделать еще одну вещь. Эта пыльная коробка в его кабинете, пачка конвертов, перевязанная ленточкой… четверть века спустя Джон Коркоран прочел любовные письма от своей жены.